Текст книги "Книга утраченных сказаний. Том I"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

«и в то время, что в песнях зовется Нурталэ Валинорэва, Сокрытие Валинора, были созданы Зачарованные Острова, и все моря вокруг них были исполнены теней и неясности. И острова эти были подобно сети раскинуты по Морям Тени от севера к югу перед Тол Эрэссэа, Одиноким Островом, для плывущего к западу. Едва ли мог корабль пройти меж ними, ибо вечно тяжело вздыхали волны над черными скалами, окутанными туманом. И в сумраке том великая усталость нисходила на морестранников, и одолевала их ненависть к морю; но всех, кто ступал когда-либо на эти острова, опутывали чары, и засыпали они до дня Изменения Мира».

Из этого отрывка становится ясно, что Волшебные острова были расположены на востоке Тенистых Морей, хотя «густой сумрак. . протянулся к ним языками тьмы»; в то время как раннее (с. 125) сказано, что за Тол Эрэссэа (который сам расположен за Волшебными островами) «стеной стоит туман, под густым сумраком коего лежат Тенистые Моря». Позднейшие «Зачарованные Острова», несомненно, обязаны своей концепцией Волшебным островам, но в процитированном отрывке из Сильмариллиона они находились в Тенистых Морях и окружены сумраком. Поэтому также возможно, что Зачарованные Острова также происходят от Сумеречных Островов (с. 68, 125).

Описание трудов Тулкаса и Аулэ на севере (с. 210) не совсем согласуется с предыдущими текстами, хотя явственных противоречий нет. На с. ~166–167~ прямо говорится, что во время перехода нолдоли между оконечностью «Ледяного клыка» (Хэлькараксэ) и Великими Землями была полоса воды (Квэркаринга, Студеная Пучина). В том же абзаце «Ледяной клык» описывается как «узкий перешеек, после разрушенный богами». Нолдоли смогли пройти к Великим Землям, несмотря на пролив, которым «кончается перешеек» (с. 168), так как в сильный мороз эта узкая полоска воды наполнилась неподвижным льдом. Абзац из настоящего сказания, однако, может означать, что с разрушением Ледяного клыка образовался еще более широкий разлом, так что отныне не осталось возможности как-либо пройти этим путем.

От трех дорог, созданных Лориэном, Оромэ и Мандосом, не осталось ни следа в позднейших работах моего отца. Радуга более никогда не упоминается, также отсутствует и какое-либо объяснение, как люди и эльфы приходят в чертоги Мандоса. Но эту концепцию «дорог» трудно объяснить, не зная, насколько далеко простирается чисто метафорическое содержание идеи.

О дороге Лориэна, Олорэ Маллэ, Тропе Снов,

описанной Вайрэ в Домике Утраченной Игры, см. с. 18, 27 и далее. Там Вайрэ говорит, что Олорэ Маллэ ведет из земель людей, и «по обе стороны ее высокие насыпи и высокие тенистые деревья, в кронах которых словно бы поселился неумолчный шепот», и от этой дороги высокие врата ведут к Домику Детей, что зовется еще Домиком Игры Сна. Он стоит недалеко от Кора, и туда приходят «дети отцов отцов людей»; эльдар, если могут, отводят их в Домик и окружающий его сад, «чтобы не набрели они, заплутав, на холм Кор и не были очарованы величием Валинора». Описания в двух историях в основном сходятся, хотя и трудно понять слова настоящего отрывка о том, что эта дорога шла, «минуя Домик Детей Земли, и оттуда «тропою шепчущих вязов» до самого моря». Очень примечательно, что еще на этой стадии развития мифологии, когда было уже много написано о времени после прихода Эриола на Тол Эрэссэа, концепция детей людей, приходящих во снах волшебной дорогой к дому в Валиноре, ни в коем случае не отвергалась.

В рассказе о том, как Оромэ творил Радужный Мост, петля, которую он закинул, охватила верхушку великой горы Калормэ («Гора восхождения Солнца») на самом дальнем востоке. Эта гора видна на рисунке «Корабля Мира», с. 84.

История, которую Вайрэ назвала «Гавань Солнца» (с. 213 и далее), дает самую полную картину строения мира, какую только можно найти на ранней стадии мифологии. Валар, в общем-то, кажутся до странности невежественными в этом вопросе – относительно природы мира, результата их собственного творчества, – если они нуждаются в том, чтобы Улмо ознакомил их со столь основополагающими истинами. Возможное объяснение этого невежества можно обнаружить в радикальном различии трактовок Сотворения Мира в раннем и позднем вариантах Музыки Айнур. Я уже отмечал ранее (с. 62), что в исходном варианте валар увидели мир уже как существующую действительность, и Илуватар сказал им: «теперь мир развертывается, и история его начинается»; тогда как в следующем варианте это было видение, потом ушедшее от них и получившее бытие только по слову Илуватара: «Эа! Да Будет это все!» В Сильмариллионе на с. 20 сказано, что

«когда валар вошли в Эа, были они сначала поражены и пребывали в недоумении, ибо ничего, что зрели они в видении, еще не было, и ничто еще не имело форм и было лишь у истоков бытия…»

и далее (с. ~21–22~) следует описание великих трудов валар по настоящему «построению» мира:

«Возвели они земли, и Мэлькор разрушил их; углубили они долины, и Мэлькор вздыбил их; подняли они горы, и Мэлькор сровнял их с землей; во впадины заключили они моря, и Мэлькор расплескал их…»

В первом варианте ничего этого не было, и остается впечатление (хотя ничего не ясно наверняка), что валар явились в мир, который был уже «сделан» и им неизвестен («В этом сумраке боги обошли север и юг, увидев немногое; в этих краях нашли они великий холод и одиночество…», с. 69). Хотя замысел мира в достаточной мере был обязан существованием их собственному участию в Музыке, его воплощение произошло через акт творчества Илуватара («Мы будем оберегать эти чистые порождения наших грез, которые твоим могуществом обрели бытие», с. 57); и знания, которыми валар обладали относительно истинных размеров и сущности места их обитания, были соответственно меньше (как мы, вероятно, можем решить), чем это стало предполагаться впоследствии.

Но это слишком вольное допущение. Скорее всего, невежество валар стоит приписать их удивительной всеобщей отрезанности от внешнего мира за пределом их гор и безразличию к нему, которое очень заметно в этой истории.

Как бы то ни было, Улмо в это время открывает валар, что целый мир – это Океан, Бай, в котором плавает Земля, «удерживаемая словом Илуватара»; а все моря Земли, даже те, что отделяют Валинор от Великих Земель, всего лишь полости на земной поверхности, и они существуют отдельно от Вай, будучи совсем иной природы. Все это мы уже видели (с. 84 и далее); и в одном из предыдущих сказаний (с. 68) говорится кое-что о природе окружающих вод:

«Я никогда не видел и не слышал о том, что за Валинором, кроме того, что точно лежат там темные воды Внешних Морей, где нет приливов и отливов; весьма холодны и разрежены те воды, так что ни одна лодка не может скользить по их лону и ни одна рыба – плавать в их глубинах, кроме зачарованной рыбы Улмо и его волшебной колесницы».

Так и здесь Улмо говорит, что никакая рыба или ладья не сможет плыть по этим водам, «если не скажу я им волшебного слова, реченного мне Илуватаром, и не свяжу их заклятьем».

У внешнего края Вай стоит Стена Бытия, которая описывается как «темно-синяя» (с. 215). Валинор ближе к Стене Бытия, чем восточное побережье Великих Земель; это должно означать, что Вай на западе более узок, чем на востоке. В Стене Бытия проделали боги два входа, Двери Ночи на западе и Врата Утра на Востоке; а то, что лежит за этими дверьми в Стене, зовется «беззвездная пустота» и «внешняя тьма». Непонятно, как внешний слой воздуха («темные и разреженные пределы Вайтья, что все окружает собой», с. 181) относится к концепции Стены Бытия или Внешней Тьмы. В позднее отвергнутом начальном тексте этого сказания (см. примечание 16 выше) мой отец писал, что на востоке «Стена Бытия ниже», так что когда Солнце возвращается из Внешней Тьмы, оно не входит на восток неба через двери, но «проходит над» Стеной. Потом это было изменено, и появилась идея Двери в Восточной Стене, Врат Утра. Но кажется ясным, что первоначально Стены мыслились как стены земных городов или садов – стены, имеющие верх и опоясывающие кольцом. В космологическом эссе 1930 года, в «Амбарканте», Стены выглядят совсем иначе:

«Мир окружают Илурамбар, или Стены Мира. Они подобны льду, стеклу и стали, будучи превыше всякого представления Детей Земли холодны, прозрачны и тверды. Их невозможно увидеть, и нельзя выйти за них, разве что через Двери Ночи.

Меж этих Стен заключена Земля: над ней, под ней и со всех сторон простирается Вайя, Охватывающий Океан. Но он более подобен морю под Землей и воздуху над Землей».

Далее см. с. 86.

Сказание о Квориноми (с. 215) на самом деле нигде не рассказывается – в первой версии настоящего сказания (см. примечание 15 выше) Вайрэ хотела бы поведать ее, но чувствует на себе пристальный взгляд придирчивого Айлиоса. В раннем словаре квэнийских слов Квориноми – «имя Солнца», буквально – «Утонувшее в Море», производное от корня со значением «душить, задыхаться, тонуть», с объяснением: «Солнце, бежав от Луны, погрузилось в море и блуждало в гротах оаритси». Слово оаритси отсутствует в словаре, но есть слово оарис – «русалка, дева морская». О преследовании Луной Солнца в Утраченных Сказаниях ничего не говорится; Илинсор, «охотник небесной тверди», преследовал лишь звезды Варды и «ревновал к первенству Солнца» (с. 195).

Конец рассказа Вайрэ, «Плетение Дней, Месяцев и Лет», как мне кажется, показывает, как мой отец пользовался способом мифотворчества, заведшим его в тупик. Последовательный и однозначный символизм этого метода оставляет его вне основного направления мысли отца, и вскоре отец избавляется от него полностью. Также возникает странный вопрос: в каком смысле валар находились «вне времени» до того, как Дануин, Рануин и Фануин завершили свои труды? В Музыке Айнур (с. 55) Илуватар говорит: «теперь мир развертывается, и история его начинается»; в конечной версии (Сильмариллион, с. 20) сказано, что

«Великая Музыка была лишь ростом и цветением в Чертогах Безвременья, а Видение – лишь предвидением; но ныне вступили они в начало Времени…»

(Также в Сильмариллионе, с. 39, сказано, что Исчисление Времени началось, когда начали сиять Два Древа Валинора; это указывает на измерение времени по расцвету и угасанию Древ.)

В этой истории труды Дануина, Рануина и Фануина названы причиной «подвластности всего сущего в мире времени и переменам». Но само упоминание истории, последовательности событий, уже

подразумевает наличие времени и перемен; разве можно сказать, что Валинор только сейчас, после упорядочения путей Солнца и Луны, стал подвержен переменам, когда на протяжении Утраченных Сказаний там происходит очень много перемен? Более того, боги узнают, «что отныне даже они в пределах времени будут подвержены медленному старению, а яркие дни их – угасанию». Но, к примеру, само утверждение, что Омар-Амилло был «самым младшим из великих валар», пришедших в мир (с. 67), подразумевает, что остальные валар, будучи старше его, «подвегались старению». Разумеется, для смертных понятие «возраст» содержит два аспекта, которые обычно тесно связаны: время проходит, и тело разрушается. Но о «естественном» бессмертии эльдар сказано (с. 59), что они «не поддаются старости – разве что в течение десятков тысяч столетий». Таким образом, они «старятся» (так, Гильфанон назван «одним из старейших среди фэери и самым старым на сем острове», с. 175), но не «стареют» (не становятся дряхлыми). Отчего же тогда боги узнают, что «отныне» они будут подвержены «медленному старению» – что может означать только старение в последнем смысле слова? Вполне может быть, что здесь заключена мысль глубже моего понимания, но пояснить ее я не могу.

В заключение ко всем ранним работам на эту тему нельзя не отметить, что изначально отец отводил значительное место сотворению Солнца и Луны и управлению их движением; здесь астрономический миф является центральным. После его значение стало намного меньше, а в самом конце, возможно, должно было бы исчезнуть полностью.

X
РАССКАЗ ГИЛЬФАНОНА: СТРАДАНИЯ НОЛДОЛИ И ПРИХОД ЛЮДЕЙ

[GILFANON'S TALE: THE TRAVAIL OF THE NOLDOLI AND THE COMING OF MANKIND]

Отвергнутый набросок текста Сокрытие Валинора продолжен немного после окончания рассказа Вайрэ так:

«После того как эта история была поведана, речей в эту ночь не велось, лишь Линдо просил согласия Айлиоса, чтобы торжественный рассказ историй состоялся следующей ночью или как можно скорее. Но Айлиос ответил отказом, ссылаясь на то, что он должен посетить дальнее селение, чтобы привести в порядок дела. И было так, что рассказ историй был назначен на вечер, когда свечи сна будут зажжены в седьмой раз, начиная с сегодняшнего – и был это день Турухалмэ^[прим.1], или День Сбора Дров.

– Се будет гожий день, – рек Линдо, – для утренних забав на снегу и сбора дров в лесах, а песни и возлияния Турухалмэ должным образом расположат нас послушать старинные истории у этого огня».

Как я отмечал ранее (с. 204), первоначальный вариант Сказания о Солнце и Луне и Сокрытия Валинора был написан до введения Гильфанона из Тавробэля вместо Айлиоса.

Сразу же вслед за этим отвергнутым наброском, на той же странице рукописи, начинается написанное чернилами Сказание о Турамбаре (Турине):

«В то время, как Айлиос о многом уже успел поведать, приблизился час возжигания свечей, и так первый день Турухалмэ подошел к концу; но на следующую ночь Айлиоса не было, и по просьбе Линдо некий Эльтас начал рассказ…»

О чем должен был рассказывать Айлиос? (я уверен, что это повествование никогда не было написано). Ответ дан в отдельном коротком черновом тексте, который продолжается от разговора в конце Сокрытия Валинора, приведенного выше. В нем говорится, что наконец подошел день Турухалмэ и все обитатели Мар Ванва Тьялиэва отправились в заснеженные леса, чтобы привезти на санях дров. Никогда не случалось Огню Сказаний погаснуть или исчезнуть в серой золе, но в канун Турухалмэ он всегда сам по себе убывал до небольшого огонька, пока не наступал Турухалмэ, когда в Комнату Огня Сказаний вносили огромные древесные стволы, и, благословленный древним волшебством Линдо, огонь снова с шумом вспыхивал в очаге. Вайрэ благословила двери и дверную перемычку зала и вручила Румилю ключ, снова назначая его Привратником, а Сердечку было дано било его гонга. Потом Линдо молвил то, что изрекал он каждый год:

«– Возвысьте ваши голоса, о Играющие на Флейтах по Брегу, и вы, эльфы Кора, воспойте громко; и все вы, нолдоли и сокрытые фэери мира, танцуйте и пойте; пойте и танцуйте и вы, малые дети людей, дабы Дом Памяти зазвенел вашими голосами…»

Потом звучала песня древних дней, что сложили эльдар, когда они обитали под крылом Манвэ и которую пели, следуя по великому пути от Кора к граду богов (см. с. ~143–144~).

Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как Эриол был у Мэриль-и-Туринкви, взыскуя глотка лимпэ (см. с. ~96–98~), и желание сие на время покинуло его; но в эту ночь он молвил Линдо:

– Если бы я мог с тобою вместе отведать твоего напитка!

На то ответствовал Линдо, что Эриолу не должно «мыслить о том, чтоб преодолеть пределы, положенные Илуватаром», но также следует ему иметь в виду, что «Мэриль еще не отказала тебе в твоем желании наотрез». И был Эриол опечален, ибо в самой глубине сердца догадывался, что «вкус лимпэ и блаженство эльфов не могут быть изведаны им вовеки».

Текст заканчивается тем, что Айлиос готовится рассказывать историю:

«– Поведаю я как умею о том, что видел и знаю, о самых древних днях мира, когда впервые взошло Солнце, и страдания и многие печали были тогда, ибо Мэлько властвовал беспрепятственно, а мощь и сила, что исходили из Ангаманди, едва не достигли было пределов великой Земли».

По всей видимости, ничего больше написано не было. Если бы этот текст был закончен, то далее следовало бы начало Турамбара, цитированное выше («В то время, как Айлиос о многом уже успел поведать…»); и этот текст был бы центральным в истории Великих Земель, повествовавшей о приходе нолдоли из Валинора, пробуждении людей и Битве Бессчетных Слез.

Упомянутый текст, связывающий Сокрытие Валинора с ненаписанной повестью Айлиоса, не был вычеркнут, и мой отец позже написал на нем: «Поместить после Сказания об Эарэндэле и до того, как Эриол отправляется в Тавробэль – после Тавробэля он пьет лимпэ». Это приводит в замешательство, поскольку он не мог поместить историю Прихода Людей вслед за историей Эарэндэля; но, может быть, он собирался всего лишь использовать содержание этого короткого текста, описывающего праздник Турухалмэ, без его окончания.

Однако может быть и так, что он задумал новое обрамление для изложения этих историй, хотя и не довел его до конца, а измененный порядок размещения дальнейшего повествования появился в Сказании о Солнце и Луне, где после вмешательства Гильфанона (с. 189) было решено, что через три ночи после той, в которую Линдо и Вайрэ поведали Сказание о Солнце и Луне и Сокрытие Валинора, должно состояться празднество, когда Гильфанон расскажет «о Страданиях нолдоли и приходе людей».

Рассказ Гильфанона продолжается с последовательно проставленными номерами страниц от второго варианта рассказа Вайрэ о Сокрытии Валинора; но здесь Гильфанон рассказывает его на следующую ночь, а не тремя днями позднее. К сожалению, с Гильфаноном получилось едва ли лучше, чем с Айлиосом, ибо если Айлиос едва успел начать рассказ, то повествование Гильфанона внезапно обрывается всего лишь через несколько страниц. Этот рассказ поспешно записан карандашом, и совершенно ясно, что он заканчивается там, где обрывается запись, потому, что мой отец не дописал его. Здесь мой отец оставил Утраченные Сказания, вернее, перестал записывать те из них, что ожидали своей записи; и это продолжало сказываться на протяжении всей истории написания «Сильмариллиона». Основные истории, следующие за рассказом Гильфанона, о Бэрэне и Тинувиэль, о Турине Турамбаре, Падении Гондолина, Ожерелье Карлов, были написаны и (первые три) переписаны; и последняя из них должна была подвести к «великому сказанию об Эарэндэле». Но оно не было даже начато. Таким образом, Утраченные Сказания лишены середины и окончания.

Далее я привожу текст Рассказа Гильфанона как есть.

Теперь, когда Вайрэ умолкла, рек Гильфанон:

– Не сетуйте, ежели завтра сотку я длинное предание, ибо события, о которых я поведаю, охватывают многие годы, и я долго ждал, дабы рассказать о них.

И Линдо засмеялся, молвив, что он может повести речь по желанию своего сердца обо всем, что ведомо ему.

И на другой день Гильфанон, усевшись на сидение, начал так:

– Ныне многие из древнейших знаний Земли забыты, ибо они были утеряны во тьме, что была до Солнца, и никакая мудрость не может вернуть их вновь; и, может статься, ново сие для ушей многих присутствующих здесь, что когда тэлэри, нолдоли и солосимпи последовали за Оромэ и позже достигли Валинора, не весь народ эльдалиэ покинул Палисор, и тех, кто остался, многие называют квэнди, фэери, затерянные в мире, а вы, эльфы Кора, именуете их илькорины, эльфы, никогда не зревшие свет Кора. Из них иные отстали по дороге или заплутали в лишенном путей мраке тех дней, испугавшись, ибо лишь недавно пробудились они на Земле, но больше было тех, кто вовсе не уходил из Палисора и долгое время жили они в сосновых борах Палисора или сидели, безмолвно взирая на звезды, что отражались в бледных и недвижных Водах Пробуждения. И минули столь многие века, что самое явление Норнорэ средь них поблекло в их памяти и превратилось в давнюю легенду, и они говорили друг другу, что их собратья ушли на запад к Сияющим Островам. Там, говорили они, пребывают боги, и они называли их Великим Народом Запада и думали, что те обитают на озаренных огнями островах в море; но многие даже никогда не видели великих волн тех могучих вод.

Эльдар, или квэнди, обладали даром речи, данным им самим Илуватаром, и лишь разделение их судеб изменило их, сделав несхожими; и ничто не изменилось столь мало, как язых Темных эльфов Палисора.^[прим.2]

Далее сказание повествует о неком фэй и именует его чародеем Ту, ибо был он более искусен в магии, нежели любой из когда-либо еще живших вне земель Валинора; и, странствуя по миру, он повстречал…^[прим.3]эльфов, и он приблизил их к себе и обучил их многим тайнам, и стал он подобен могущественному королю средь них, и их сказания именуют его Владыкой Сумерек, а всех фэери его королевства – хисильди, или народом сумерек. Местность вокруг Койвиэ-нэни, Вод Пробуждения, была холмистой и полна огромных скал, и поток, что питал эти воды, падал туда сквозь глубокую расщелину. . как бледная и тонкая нить, но вода истекала из этого темного озера под землю через множество бесконечных пещер и уходила еще глубже в недра мира. Там, в бездонных пещерах, находились чертоги чародея Ту, но двери их давно запечатаны, и никто не знает ныне входа туда.

Там. . всегда мерцал бледный серебристо – голубой свет, и помимо [?множества] эльфов там обитало немало странных духов. В те времена среди этих эльфов был некий Нуин, что был весьма мудр и очень любил странствовать вдали от своего жилища, ибо глаза хисильди стали чрезвычайно зоркими, и в те сумрачные дни они могли ходить по едва заметным тропам. Однажды Нуин отправился далеко на восток от Палисора, и некоторые из его народа пошли с ним, потому что Ту никогда не давал им поручений в те края, и о них рассказывали необычайные истории; но теперь^[прим.4] любопытство Нуина взяло верх, и, странствуя, пришел он в незнакомое и удивительное место, подобного коему он никогда дотоле не видал. Горная стена возвышалась пред ним, и долгое время искал он дальнейший путь, пока не нашел темный и тесный проход, что пронизывал огромный утес и, извиваясь, уходил все глубже. Тогда он отважно последовал этим узким путем, пока внезапно стены не расступились пред ним, и узрел он, что нашел вход в огромную чашу долины, окруженную кольцом непроходимых гор, пределы которого он не смог разобрать во мраке.

Вдруг вокруг него разлилось нежнейшее благоухание Земли – и нигде, даже в воздухе Валинора, не витало более дивных ароматов, и он застыл, в великом восхищении вдыхая эти запахи, а с благоуханием [?вечерних] цветов мешался густой аромат, испускаемый в полночный воздух множеством сосен.

Неожиданно далеко внизу в темных лесах, что высились в долине, запел соловей, и другие соловьи тихо откликнулись издалека, и, едва не лишившись чувств от очарования этого сказочного места, понял Нуин, что вступил в пределы Мурмэналды – «Дола Сна», где под юными звездами всегда царит первозданная безмолвная тьма и никогда не дует ветер.

Тогда Нуин, осторожно ступая, спустился в долину: некое неизведанное доселе изумление овладело им, и вот, под деревьями в теплом сумраке узрел он очертания спящих, иные из которых обнимали друг друга, другие же спокойно спали в одиночестве, и Нуин, едва дыша, стоял и дивился.

Потом, охваченный внезапным страхом, он повернулся и тихо покинул это священное место и, снова миновав проход в горе, поспешил назад к чертогам Ту; и представ пред этим старейшим из чародеев, он поведал ему, что только что явился из Восточных Земель, и мало был обрадован Ту этой вестью. Не радовался он и тогда, когда Нуин окончил свои речи, рассказав обо всем, что видел.

– И мнится мне, – добавил он, – что все, кто спал там, были детьми, хотя ростом равны они самым высоким из эльфов.

Тогда убоялся Ту Манвэ, нет, более того, самого Илуватара, Властителя всего Сущего, и сказал он Нуину:

Здесь обрывается Рассказ Гильфанона. Чародей Ту и Темный эльф Нуин навсегда исчезают из этой мифологии вместе с удивительной историей о том, как Нуин набрел на Отцов Людей, которые еще не пробудились в Доле Мурмэ-налда – хотя, если судить по сущности этой работы и тому вниманию, которое мой отец впоследствии уделял ее различным частям, все-таки невозможно отличить наверняка отвергнутое от «временно отмененного». И хотя, к сожалению, этому рассказу суждено было остаться незаконченным, мы, тем не менее, не остаемся в полном неведении относительно его продолжения.

Ранее я упоминал (с. 107, комментарий 3) о существовании двух «конспектов» или набросков, в которых описывается порядок Утраченных Сказаний. Я писал, что один из них является изложением настоящих Сказаний, в то время как другой заметно отличается – это проект перестановки, которая никогда не была предпринята. Несомненно, первый из них, который я буду здесь называть «Б», был составлен, когда Утраченные Сказания достигли уровня развития, представленного в этой книге позднейшими текстами и порядком их расположения. Когда этот набросок переходит к содержанию Рассказа Гильфанона, он сразу становится значительно подробнее, опять сводясь к беглым ссылкам, когда дело касается сказаний о Тинувиэль, Турине, Туоре и Ожерелье Карлов. Переходя к сказанию об Эарэндэле, набросок снова становится более подробным. Отсюда ясно, что «Б» является подготовительной формой, соответствующей тому методу, который мой отец постоянно использовал во время написания Рассказа Гильфанона, и в самом деле, та часть рассказа, которая является собственно повествованием, прямо следует за наброском, хотя излагает его содержание более подробно.

Также имеется крайне небрежный, хотя и законченный, набросок содержания Рассказа Гильфанона, который, несмотря на близость к варианту «В», содержит некоторые детали, отсутствующие в «В», и наоборот; это, несомненно, предшественник «В», и в этой главе он будет называться «А».

Второй набросок, о котором говорилось ранее, неосуществленный план пересмотра всей работы, привносит некоторые особенности, которые не будут здесь обсуждаться; достаточно сказать, что мореплаватель теперь зовется Эльфвине, а не Эриол, и его предыстория изменилась, но общий план Сказаний большей частью остался нетронутым (с несколькими примечаниями в том смысле, что они нуждаются в сокращении или переработке). Этот набросок я буду называть «D». Сколько времени прошло между написанием «В» и «D», сказать невозможно, но я полагаю, что, скорее всего, немного. Представляется возможным, что появление нового плана связано с неожиданным обрывом Рассказа Гильфанона. Как в случае с «В», «D» неожиданно становится более подробным после места обрыва.

Наконец, в гораздо более кратком и поверхностном наброске, содержащем, однако, несколько интересных моментов, Эльфвине также заменил Эриола; поскольку этот набросок следует за «В» и предшествует «D», назовем его «С».

Я не буду приводить все эти наброски in extenso[52]52
  in extenso (лат.) полностью, дословно (прим. перев.).


[Закрыть], что излишне ввиду большого числа совпадений между ними; с другой стороны, попытка объединить их в единое целое привела бы к путанице и неточностям. Но в силу близости «А» и «В» вполне могут быть объединены. За ними я располагаю «D» и «С» постольку, поскольку они добавляют кое-какие интересные детали. И так как в том, что касается Рассказа Гильфанона, содержание набросков явственно распадается на Пробуждение Людей и историю гномов в Великих Землях, я разделяю каждое повествование на две части.

Представляется излишним вводить материал набросков в начало Рассказа Гильфанона, который все-таки был написан, но необходимо указать на некоторые различия между этими набросками и рассказом.

«А» и «В» называют чародея-короля Туво, а не Ту; в «С» он никак не именуется, а в «D», как и в рассказе, он назван Ту, «фэй». Зловещие мотивы, связанные с ним, появляются в «А»: «Мэлько во времена его заключения встречается с Туво в чертогах Мандоса. И он учит Туво многому из черной магии». Это было вычеркнуто, и больше ничего на эту тему не говорилось; но и в «А», и в «В» сказано, что именно после побега Мэлько и убийства Древ Туво пришел в мир и «основал чародейское королевство в срединных землях».

Только в «А» об эльфах, оставшихся в Палисоре, сказано, что они из народа тэлэри (позднее – ваньяр). Этот абзац Рассказа Гильфанона является первым упоминанием о самом существовании оставшихся эльфов (см. с. 131); и я склоняюсь к мысли, что концепция Темных Эльфов (позднее – авари), которые никогда не уходили от Вод Пробуждения, возникла в процессе создания Утраченных Сказаний. Но имя квзнди, впервые появляющееся в ранних повествованиях именно

здесь, является в этом месте до некоторой степени неоднозначным. В написанном фрагменте слова «тех, кто остался, многие называют квэнди, фэери, затерянные в мире^[прим.5], а вы, эльфы Кора, именуете их илькорины» выглядят как ясное утверждение, что квэнди=Темные Эльфы; но немного позднее Гильфанон говорит об «эльдар, или квэнди», и в наброске «В» сказано, что «многие из первоначального народа, называемого квэнди (имя «эльдар» было дано богами), остались в Палисоре». Из последних утверждений очевидно, что слово квэнди мыслилось как обозначение всех эльфов.

Тем не менее, это мнимое противоречие. Квэнди в самом деле было первоначальным наименованием всех эльфов, а эльдар – имя, данное богами и принятое эльфами Валинора; те же, кто остался, сохранили старое имя квэнди. Ранний словарь языка гномов определенно говорит о том, что наименование эльда было дано «фэери» самими валар и было «в значительной степени принято ими; илькорины по– прежнему хранили старое наименование квэнди, и так же назывались воссоединившиеся кланы на Тол Эрэссэа».^[прим.6]

И в «А», и в «В» добавлено, что «боги не говорили меж собою на языках эльдалиэ, хотя и могли, и что они понимали все языки. Мудрейшие из эльфов изучили тайную речь богов и издавна берегли ее, но после прихода на Тол Эрэссэа никто не помнил ее за исключением Инвир, и теперь это знание исчезло и сохранилось лишь в доме Мэриль». Сравните с пояснением Румиля Эриолу, с. 48: «существует, помимо того, сокровенный язык, которым написано множество стихов эльдар, и книги мудрости, и история древности и начала начал, но на котором не говорят. Язык этот обычно звучит только на высоком совете валар, и мало кто из нынешних эльдар может прочесть его знаки или хотя бы распознать их».

Интересны обращенные к Ту слова Нуина о росте спящих в Доле Мурмэ-налда. В «А» добавлено: «Вначале люди и эльфы были почти равны в росте, фэери были намного больше, а люди – меньше, чем теперь. В то время как сила людей росла, фэери уменьшались, а люди становились выше». В других местах утверждается, что люди и эльфы изначально были сходного роста и что уменьшение эльфов в росте было тесно связано с приходом и владычеством людей. Поэтому слова Нуина представляют собой загадку, особенно потому, что в «А» они стоят непосредственно перед упоминанием о первоначальном сходстве роста; ибо он несомненно имел в виду, что спящие в Мурмэналде были очень велики по сравнению с эльфами. Что спящие на самом деле были детьми, а не просто походили в чем-то на детей, становится ясно в «D»: «Нуин находит Сонный Дол (Мурмэналда), где покоились во сне бесчисленные дети».