Текст книги "Книга утраченных сказаний. Том I"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Названия произведений Толкина, встречающиеся в книге, набраны без кавычек курсивом, когда имеется в виду опубликованная книга, и в кавычках, когда имеется в виду произведение вообще, во всех своих вариантах. Хотя это не совсем согласуется с отечественной книгоиздательской практикой, в данном случае мы сочли нужным последовать указаниям К.Толкина, изложенным в его Предисловии. Если существует несколько вариантов перевода названия какого-то произведения Толкина, то мы выбирали (или создавали заново) наиболее, с нашей точки зрения, адекватный и точный. Английские названия самих сказаний приведены в Оглавлении, названия других текстов Толкина, упомянутых в книге, – в Указателе. Английские названия стихотворений приводятся сразу же в тексте в квадратных скобках, перевод на русский язык древнеанглийских названий стихотворений также дается в квадратных скобках.

Цитаты из других произведений Толкина даны, как правило, в нашем переводе. В противном случае мы указываем фамилию переводчика отрывка. Фамилии переводчиков стихотворных произведений, вошедших в текст первой части Книги Утраченных Сказаний, приводятся непосредственно после переведенных ими текстов.

Ссылаясь на приложения к ВК, мы обозначаем их русскими буквами – А, Б, В, Г, Д.

Весьма сложной проблемой, которую приходится решать при переводе произведений Толкина, является русская транслитерация (т. е., передача звукового облика иноязычных слов средствами русской орфографии) слов эльфийских языков, созданных Толкином. Трудности здесь двоякие.

Во-первых, различия фонетических систем эльфийских и русского языка не позволяют произвести транслитерацию без определенных потерь. Отчасти в этом «повинна» и русская орфографическая традиция, которая практически не допускает использования диакритики и специальных символов других алфавитов (в отличие от английской орфографии, к примеру).

С другой стороны, все известные нам по переводам ВК и Сильмариллиона разной степени непоследовательности попытки транслитерировать эльфийские слова либо частично, либо полностью игнорировали Приложение Д к ВК, где описаны фонетико-графические соответствия транслитерации эльфийских языков. Поскольку традиция транслитерации эльфийских слов еще не устоялась (в отличие, скажем, от традиции транслитерации слов западноевропейских языков, где различие фонетического облика слова в родном и русском языке уже не принимается во внимание), мы сочли необходимым дать собственный вариант транслитерации эльфийских слов, который, как мы надеемся, является наиболее удачным компромиссом между требованиями адекватной передачи фонетического облика слов и требованиями русской орфографии. Отсюда неизбежные и болезненные разночтения с ранее изданными переводами Толкина. Наличие этих разночтений, естественно, отнюдь не облегчает восприятие нашего перевода, однако мы надеемся, что «Париж стоит мессы» и что возможность более точно воспроизвести звуковой облик эльфийских слов стоит необходимости примириться с новым вариантом транслитерации знакомых и ставших родными имен и названий.

Итак, буквосочетания «TH» и «DH» мы последовательно передаем, соответственно, как «т» и «д»: Thorndor – Торндор, Maedhros – Маэдрос. «С» и «К» – как «к»: Valacirca – Валакирка, Kuruvar – Курувар. «СН» и «Н» – как «х»: Bragollach – Браголлах, Hiri – Хири. «G» как «г»: Goldriel – Голдриэль. «QU» и «Q» (которому соответствует в поздней орфографии Толкина буквосочетание «QU») как «кв»: Qalvanda – Квалванда, Qenya или Quenya – квэнья. «W» – как «в»: Wiruin – Вируин.

«Y» передается между гласными и в начале слова как «й»: FAYA – ФАЙА, Yavanna – Йаванна. В остальных случаях – как «ь»: Calacirya – Калакирья, Morwinyon – Морвиньон.

Мягкость согласного «L» в определенных позициях (после звуков «I» и «Е» перед согласной или в конце слова) передается, согласно правилам русской орфографии, мягким знаком: Melko – Мэлько, Isil – Исиль.

Во всех остальных случаях ни согласный звук «L», ни другие согласные звуки эльфийских языков не смягчаются, а потому после них не могут идти буквы «е», «ю», «я» или «ь»: Ulmo – Улмо, Astaldo – Асталдо, Noldoli – нолдоли, Telelli – тэлэлли, Beren – Бэрэн.

Дифтонги «AI» «OI» «UI» «AU» передаются как «ай», «ой», «уи» и «ау»: Vai – Вай, Haloisi – Халойси, Danuin – Дануин, Daurin – Даурин.

Долгота гласных не указывается, циркумфлексы, острые и тупые ударения оригинальных слов в русской транслитерации не воспроизводятся. Оригинальное написание эльфийских слов на латинице читатель найдет в Указателе. Также ко всем вариантам слов в «Изменениях имен и названий» и к словам в Приложении прилагается их написание латиницей.

Кроме того, мы сочли необходимым проставить ударения в транслитерированных на русский язык эльфийских словах согласно тому, что сказано об ударениях в эльфийских языках в Приложении Д к ВК. В двусложных словах ударение падает на первый слог, в более длинных словах – на второй от конца слог в тех случаях, когда в предпоследнем слоге содержится долгий гласный, дифтонг или гласный, за которым следует два или более согласных звука. Во всех остальных случаях ударение падает на третий от конца слог: хильдор, Галадриэль, Халойси, Хисиломэ, Финголфин. Во избежание путаницы с диакритическими знаками мы выделяем ударения жирным шрифтом. Ударение проставляется в следующих случаях: когда слово первый раз появляется в Предисловии К.Толкина и в самих Сказаниях, во всех случаях, когда слово появляется в «Изменениях имен и названий», в Приложении и Указателе.

Необходимо указать на особенности транслитерации и постановки ударения в словах Сильмарили и Сильмарилли. Дело в том, что Толкин использует две формы множественного числа от кв. Silmaril (Сильмариль) – квэнийскую Silmarilli (Сильмарилли), где ударение переходит перед двойной согласной на второй от конца слог, и английскую Silmarils, где ударение – по правилам английского языка – остается на первом слоге. Соответственно, английскую форму множественного числа мы везде передаем русской формой множественного числа – Сильмарили – где ударение не меняет места и не удваивается последняя согласная.

Хотя ономастика (имена собственные) Утраченных Сказаний местами довольно сильно отличается от ономастики позднейших произведений Толкина, догадаться, кто есть кто, вполне возможно.

В оригинале слова типа валар, эльфы, нолдор написаны с большой буквы, но мы пошли навстречу правилам русского языка, оставив большие буквы только в выражениях типа Серые Эльфы или Дети Богов.

Характерная черта раннего творчества Толкина состоит в том, что эльфов-нолдор он называет gnomes (от греч. «мысль, разумение») – см. с. ~43–44~ настоящего издания. Точное соответствие ему в русском – слово «гном», зарезервированное традицией переводов Толкина и авторов фэнтэзи за существами, в англоязычной традиции называемыми dwarf (dwarves), что этимологически неоправданно. Поэтому мы решили сохранить за эльфами-нолдор этноним «гномы», а слово dwarf (dwarves) мы переводим как «карла (карлы)». В отказе от использования от слова «гном» как коррелята dwarf (dwarves) мы не одиноки: В.Тихомиров в переводе Старшей Эдды для передачи древнеисландского слова dvergr (родственного английскому слову и имеющего то же значение) использует слова «карлики» и «цверги» (от нем. zwerg, родственного древнеисландскому и английскому слову), а А.Корсун – слово «карлики». Относительно различия «гномов» и «карл(иков) – цвергов» см. энциклопедию Мифические Существа К. Королева, статьи «Гномы» и «Цверги».

Что касается слова «карла», то его выбор обусловлен тем, что данное слово, во– первых, имеет в русском языке негативные ассоциации (а в Книге Утраченных Сказаний карлы – злой народ), к примеру:

 
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полужуравль и полукот.
 

Во-вторых, слово это как-то да укоренено в национальной традиции – вспомним злого карлу Черномора из поэмы Руслан и Людмила, которую иногда называют первым произведением русской фэнтэзи:

Наш витязь карлу чуть живого

В котомку за спину кладет…

В Книге Утраченных Сказаний Толкин использует впоследствии оставленные этнонимы фэй (fay(s)) для обозначения духов, в противоположность эльфам и людям, и фэери (fairy(-ies)) – для обозначения эльфов. Мы не стали переводить их, чтобы подчеркнуть своеобразие лексики Книги и отличие ее от лексики поздних произведений Толкина. Fay(s) мы везде даем как фэй, не изменяя это слово по родам, числам или падежам, то же самое относится и к слову фэери.

Золотое Древо Лаурэлин отчетливо женского рода – в оригинале к нему прилагаются местоимения she и her.

В кратком предисловии трудно предусмотреть ответы на все вопросы, которые могут возникнуть у читателя при работе над книгой (а чтение этой книги – серьезный труд, а не праздное развлечение), поэтому мы воспользовались достижениями технического прогресса и открыли в сети Internet сайт, на котором разместили некоторые дополнительные материалы. В гостевой книге сайта вы сможете высказать свои замечания и пожелания, задать вопросы коллективу переводчиков и редакторов и получить на них ответы. Мы также заранее признательны за сообщения о замеченных опечатках и возможных неточностях. Адрес сайта:

http://www.tolkien.ru/ttt

С. Лихачева, С. Таскаева.

ПРЕДИСЛОВИЕ

(написано Кристофером Толкином для первого издания Утраченных Сказаний, вышедшего в издательстве George Allen&Unwin (Publishers) Ltd в 1983 г.)

Книга Утраченных Сказаний, написанная шестьдесят-семьдесят лет назад, – первое существенное художественное произведение Дж. Р.Р. Толкина и первое появление валар, Детей Илуватара – эльфов и людей, карлов и орков, а также стран, где развертывается их история – Валинора, лежащего за западным океаном, и Средиземья – «Великих Земель» между восточными и западными морями. Спустя пятьдесят семь лет после того как мой отец прекратил работу над Утраченными Сказаниями, вышел в свет Сильмариллион[11]11
  Если название набрано курсивом, это означает ссылку на произведение в напечатанном виде; если же оно заключено в кавычки – более общую ссылку, на работу в любой или во всех ее формах.


[Закрыть], чрезвычайно отличающийся от своего отдаленного предшественника. С тех пор прошло шесть лет. Это предисловие кажется мне удобной возможностью высказать некоторые соображения по поводу обоих произведений.

Сильмариллион обычно считается «трудной» книгой, требующей объяснений и особого «подступа», чем он значительно отличается от Властелина Колец. В седьмой главе своей книги Дорога в Средиземье профессор Т.А.Шиппи соглашается с этим: «Сильмариллион не мог не быть трудным чтением» (с. 201), – и разъясняет, почему этого следовало ожидать. По его мнению, существенных причин две (хотя не совсем честно вырывать из сложных рассуждений отдельные фрагменты). В первую очередь – отсутствие в Сильмариллионе посредников вроде хоббитов (так, в Хоббите «Бильбо выступает в роли связующего звена между современностью и древним миром карлов и драконов»). Отец явно осознавал, что будь «Сильмариллион» опубликован, отсутствие хоббитов ощущалось бы как пробел – и не только читателями, которым они пришлись особенно по сердцу. В одном из писем отца от 1956 года (Письма Дж. Р. Р. Толкина, с. 238), вскоре после публикации Властелина Колец, говорится:

«Я не думаю, что он имел бы очарование ВК – без хоббитов! Насыщенный мифологией, эльфийским волшебством и всеми теми «высокими словесами» (как мог бы сказать Чосер), что столь не по вкусу многим критикам».

Замысел «Сильмариллиона» пуритански строг; читатель избавлен от такого «посредничества» и нарочитых коллизий (заключающихся не только в столкновении двух стилей) вроде той, что возникает при встрече короля Теодена с Пиппином и Мерри на руинах Исенгарда.

«– До свидания, судари мои хоббиты! Может, еще встретимся у меня дома. Там мы усядемся рядышком, и вы будете рассказывать обо всем, что только душа пожелает: о делах ваших предков, сколь вы их помните…

Хоббиты низко поклонились.

– Вот тебе и король Роханский, – вполголоса заметил Пиппин. – Замечательный старикан, и очень вежливый».

Второе соображение заключается в том, что

«Сильмариллион отличается от ранних произведений Толкина отказом от традиций романного жанра. В большинстве романов (включая Хоббита и Властелина Колец) на передний план выдвигается один герой, наподобие Фродо или Бильбо, а затем рассказывается приключившаяся с ним история. Конечно, создает историю романист, и потому он всеведущ: он может объяснить или показать, что происходит «на самом деле», противопоставляя это ограниченному полю зрения своего персонажа».

Но коли так, то здесь очевидно примешивается вопрос о литературном вкусе (или привычке). Возникает также упоминаемая профессором Шиппи проблема, буквально, раз-очарования – «разочарования по недоразумению», испытанного теми, кто ожидал второго Властелина Колец. Некоторые читатели почувствовали себя оскорбленными, что однажды вылилось в обращенный ко мне упрек: «Это же Ветхий Завет какой-то!» Против столь ужасного приговора возразить нечего (хотя вряд ли тот читатель далеко продвинулся по книге, прежде чем был окончательно сражен этой убийственной аналогией). Конечно, «Сильмариллион» предназначался для того, чтобы непосредственно затрагивать сердце и воображение, и не требует чрезвычайных усилий или каких-то незаурядных способностей; однако ему присущ особый лад, и потому сомнительно, чтобы какой-либо «подступ» мог сильно помочь тому, кто считает эту книгу недоступной.

Есть и третье соображение (которое профессор Шиппи выдвигает в другом месте):

«[Властелину Колец], подобно Беовульфу, в полной мере свойственно «ощущение глубины», возникающее, как и в старом эпосе, благодаря вкрапленным в него песням и отступлениям, вроде лэ А рагорна о Тинувиэль или упоминания Сэмом Сильмариля и Железной Короны, рассказа Эльронда о Кэлэбримборе и множества других. Однако это ощущение является свойством именно Властелина Колец, но не вставных историй. Рассказывать их отдельно от обрамляющей повести и ожидать, что они сохранят свое очарование, было бы ужасной ошибкой – ошибкой, которую Толкин воспринял бы болезненнее кого-либо другого. Как он писал в поясняющем письме от 20-го сентября 1963 года:

«Меня терзают сомнения относительно этой затеи [написать Сильмариллион]. Часть притягательности ВК возникает, как я полагаю, благодаря отблескам мощного исторического пласта, служащего повествованию фоном и приковывающего внимание подобно неизвестному острову на горизонте или башням далекого города, отблескивающим на солнце сквозь дымку расстояния. Приближение разрушает волшебство, если только при этом не открываются новые дали» (Письма, с. 333).

Приближение разрушает волшебство. Что же до явления новых далей, то проблема, над которой Толкин, должно быть, не раз ломал голову, заключается в том, что во Властелине Колец Средиземье уже старо и обременено оставшейся позади историей. Сильмариллион же, в его полном варианте, был призван начать с самого начала. Но как можно создать ощущение глубины, когда ты уже опустился на самое дно?»

Цитированное здесь письмо определенно свидетельствует, что отец воспринимал (следует, наверное, уточнить: временами воспринимал) все это как серьезную проблему, которая для него не была новой: еще во время работы над Властелином Колец, в 1945 году, он писал мне (Письма, с. 110):

«История должна быть рассказана, иначе это не история, однако сильнее всего действуют именно нерассказанные истории. Я думаю, упоминание о Кэлэбримборе тронуло тебя потому, что оно вызывает острое ощущение бесконечности, свойственное всем недосказанным историям: далекие горы, на которые никогда не взберешься, темнеющий на горизонте лес, которого (как дерево Ниггля) никогда не достигнешь, – а если достигнешь, он становится всего лишь соседней рощей…»

Суть дела точно иллюстрируется песней Гимли в Мории, в которой бесконечно отдаленным эхом древнего мира звучат великие имена:

 
«Был светел мир тех древних дней,
Величье древних королей
Еще хранило Нарготронд
И Гондолин в тиши времен».
 

(Перевод А. Дубининой)

– Здорово! – восхитился Сэм. Я бы выучил. «О, Мория! О, Казад Дум!» Эх, как представишь все эти огни, темнота еще горше становится..»

Этим своим «Здорово!» Сэм не только опосредует (и «присэмляет») высокое – могучих королей Нарготронда и Гондолина, Дурина на его резном каменном троне, – но и относит их еще дальше, в волшебную даль. И в этот миг кажется, что волшебство развеется, только тронь его.

Профессор Шиппи говорит, что «рассказывать [те истории, которые лишь упомянуты во Властелине Колец] отдельно от обрамляющей повести и ожидать, что они сохранят свое очарование, было бы ужасной ошибкой». Ошибка, по всей видимости, заключается не в том, чтобы вообще рассказывать истории, а в том, чтобы питать относительно них такие иллюзии. Отец в 1963 году явно представляется профессору Шиппи ломающим голову, стоит или нет браться за перо, ибо слова письма: «Меня терзают сомнения относительно этой затеи» профессором истолкованы как «затеи написать Сильмариллион». Но, говоря это, отец ни в коей мере не имел в виду собственно произведение, которое в любом случае было уже написано, а по большей части и неоднократно переделано (аллюзии во Властелине Колец не иллюзорны).

Настоящий вопрос, дает он понять в том же письме немного выше, заключался для него в том, как представить произведение читателю после выхода в свет Властелина Колец, когда, как он полагал, лучшее время уже упущено:

«Я по-прежнему боюсь, что публикация потребует огромного труда, а я вожусь слишком медленно. Легенды надо переработать и согласовать друг с другом (они создавались в разное время, некоторые – много лет назад), увязать с ВК и внести в них некую последовательность. Простые приемы вроде путешествия или поиска здесь уже непригодны.

Меня терзают сомнения относительно этой затеи…»

Когда после его смерти возник вопрос о публикации «Сильмариллиона» в той или иной форме, я не придал значения этим сомнениям. Эффект «отблесков мощного исторического пласта, служащего повествованию фоном» во Властелине Колец неоспорим и чрезвычайно важен, но я не думал, что эти «отблески», использованные в нем с таким мастерством, будут препятствовать любому дальнейшему углублению в этот пласт.

Литературное «ощущение глубины, возникающее., благодаря вкрапленным в него [Властелин Колец] песням и отступлениям» не может служить критерием оценки произведения, выполненного в совершенно ином стиле: это означало бы рассматривать историю Древних Дней прежде всего или даже исключительно с точки зрения ее ценности как художественного приема, использованного во Властелине Колец. Так же не стоит механически относиться к приему возвращения в выдуманное прошлое, к смутно обрисованным событиям, чья прелесть заключается в этой самой смутности, как будто более полный рассказ о могущественных королях Нарготронда и Гондолина предполагал бы опасное приближение ко дну колодца, в то время как подробное повествование о Творении означало бы касание этого дна и окончательную утрату ощущения глубины – «когда ты уже опустился на самое дно».

На самом деле все совсем не так, вернее, не совсем так. «Глубина», о которой речь, подразумевает лишь взаимосвязь между разными временными слоями или уровнями одного и того же мира. Невообразимая древность незапамятных времен будет обязательно и непрерывно ощущаться при условии, что у читателя есть место, наблюдательный пункт в воображаемой истории, с которого он смотрит в прошлое. И этот необходимый наблюдательный пункт возникает благодаря уже тому обстоятельству, что Властелин Колец вызывает мощное, физически воспринимаемое ощущение потока времени, гораздо более мощное, чем способны создать голая хронология или список дат. Чтобы прочесть Сильмариллион, следует представить себя в Средиземье конца Третьей Эпохи, добавив к Сэмову «Здорово!» желание узнать обо всем этом побольше. Более того, приданная Сильмариллиону сжатая форма, его очерковая манера вместе с намеками на стоящие за ним века поэзии и познания создают ощущение «нерассказанных преданий» даже по ходу изложения этих преданий, постоянно удерживая необходимую дистанцию. Повествование разворачивается неспешно, читателя не гнетет предчувствие того, что вот-вот что-то случится. Самих Сильмарилей мы на самом деле не видим, как видели Кольцо. Создатель «Сильмариллиона» (используя его собственные слова об авторе Беовульфа) «рассказывает о делах далеких и исполненных печали, и его искусство вонзает в сердце острие давнего и непоправимого горя».

Как теперь стало окончательно ясно, у отца было большое желание опубликовать «Сильмариллион» вместе с Властелином Колец. Я не касаюсь вопроса об осуществимости и целесообразности этого в то время, так же как не строю никаких предположений о последующей судьбе такой объемистой и разноплановой тетралогии или квадрилогии, или о разных планах, которые мог бы строить отец после того, – ибо дальнейшее развитие собственно «Сильмариллиона», истории Древних Дней, было бы прекращено. Однако с посмертной публикацией «Сильмариллиона» почти четверть века спустя естественный порядок представления «средиземских дел» оказался поставленным с ног на голову. Весьма спорно благоразумие решения опубликовать в 1977 году версию первоначального «легендариума» как самостоятельное и самодостаточное произведение. Книга, не сопровождаемая хотя бы намеком, что это такое и откуда (в том, вымышленном мире) взялось, повисла в пустоте. Сегодня я полагаю эту публикацию ошибкой.

В уже цитировавшемся письме 1963 года отец размышляет о форме, в которую могли бы быть облечены легенды Древних Дней. Исходный вариант, представленный Книгой Утраченных Сказаний, где человек по имени Эриол, совершив великое путешествие через океан, попадает на остров, населенный эльфами, и из уст обитателей острова узнает их историю, в конечном итоге отпал. Когда в 1973 году отец умер, «Сильмариллион» все еще находился в характерном для незавершенной работы состоянии: первые главы были серьезно исправлены или вообще переписаны, а заключительные застыли в том виде, в котором были оставлены двадцать лет назад. В самых последних исправлениях текста нет никакого указания или намека на повествовательное обрамление, в которое их предполагалось поместить. Мне кажется, в конце концов отец, так ничего и не придумав, склонялся к тому, чтобы вообще ничего не объяснять, кроме того, когда и кем в Средиземье были записаны эти предания.

В первом издании Властелина Колец Бильбо в Ривенделле в качестве прощального дара преподносит Фродо «несколько книг преданий и песен, плод многолетнего труда; листы были тесно исписаны его мелким почерком, а на красных обложках красовались ярлыки: „Перевод с эльфийского Б.Б.“». Во втором издании (1966) «несколько книг» стали «тремя книгами», а в примечании О летописях Хоббитании, добавленных в этом издании к Прологу, говорится, что содержание «трех томов, переплетенных в красную кожу» сохранилось в Алой Книге Западных Пределов, записанной в Гондоре, в 172 году Четвертой Эпохи королевским писцом Финдэгилем, а также что:

«Эти три тома – работа, потребовавшая великого мастерства и учености, в которой… [Бильбо] использовал все доступные ему в Ривенделле источники, письменные и устные. Поскольку они рассказывают почти исключительно о Древних Днях, Фродо их почти не использовал, и больше они здесь не упоминаются».

В Полном путеводителе по Средиземью Роберта Фостера говорится, что «Квэнта Сильмариллион – это, несомненно, один из Переводов с эльфийского Бильбо, сохранившихся в Алой Книге Западных Пределов». Мне тоже кажется, что «книги преданий», которые Бильбо подарил Фродо, в конце концов должны были оказаться «Сильмариллионом». Но поскольку кроме процитированного выше отрывка в сочинениях отца на этот счет вроде бы ничего не говорится, то я не осмелился принять на себя ответственность и определенно высказать то, что лишь подозревал – и, как мне сейчас кажется, напрасно.

Что касается «Сильмариллиона», передо мной было три пути. Я мог неопределенно долго откладывать его публикацию на том основании, что это незавершенное произведение, не свободное от противоречий. Мог принять эту работу как есть и, цитируя свое предисловие к ней, «попытаться представить все разнообразие материалов, чтобы показать «Сильмариллион» как творческий процесс, последовательно развивавшийся на протяжении более чем полувека». В этом случае, как я писал в Неоконченных Сказаниях (с. 1), он выглядел бы «как комплекс ветвящихся текстов, связанных между собой комментариями» – предприятие, более грандиозное, чем может показаться из этих слов. В итоге я выбрал третий путь – «выработать единый текст, отбирая и упорядочивая фрагменты таким образом, чтобы получить наиболее последовательное и внутренне согласованное, на мой взгляд, повествование». После того как это решение, наконец, было принято, вся редакторская работа – моя и помогавшего мне Гая Кэя – была направлена на то, чтобы в соответствии с указанием отца в письме 1963 года «легенды… переработать и согласовать друг с другом… [и] увязать с Властелином Колец». Так как целью являлось представление «Сильмариллиона» в виде «законченного и единого целого» (хотя по природе своей он вряд ли позволял добиться этого в полной мере), то и в опубликованной книге не оказалось никакого введения во все перипетии его истории.

Как бы ни оценивать все это, результат, которого я никак не предвидел, заключался в том, что к запутанности самого «Сильмариллиона» добавилась неопределенность его возраста. Камнем преткновения и источником многих недоразумений стали вопросы о том, рассматривать ли его как «раннего» или «позднего» Толкина, или как их смесь в какой-то пропорции; какова степень редакторской правки, перестановок (или даже дописывания). Профессор Рэндел Хелмс в книге Толкин и Сильмарили (с.93) поставил вопрос таким образом:

«Любой, кто подобно мне интересуется развитием Сильмариллиона, захочет ознакомиться с Неоконченными Сказаниями – и не только потому, что они интересны сами по себе, но и потому, что соотношение между ними и Сильмариллионом служит классическим примером к извечному вопросу литературоведения: что же на самом деле является литературным произведением? То, что создал (или намеревался создать) автор, или же то, что в конечном счете выходит из-под редакторского карандаша? Для действующего критика проблема становится особенно острой, когда (как произошло с Сильмариллионом) писатель умирает, не закончив работу, и оставляет разные версии некоторых ее частей, которые затем, в том или ином виде, публикуются. Какую версию критик должен считать «настоящей»?»

Он, однако, говорит также: «Кристофер Толкин в данном случае помог нам, честно признав, что Сильмариллион в доступном нам виде – творение не отца, но сына». Это серьезное недоразумение, причиной которого послужили мои слова.

Опять же, профессор Шиппи, принимая на с. 169 мои заверения в том, что в опубликованной версии остался «почти весь» «Сильмариллион» образца 1937 года, в другом месте, тем не менее, явно не желает видеть его ничем иным, как «поздним» или даже последним произведением автора. В статье же Констанс Б. Хайетт «Текст Хоббита: разбирая пометки Толкина» (English Studies in Canada, VII, 2, Summer 1981) делается вывод: «на самом деле предельно ясно, что в тени Сильмариллиона мы никогда уже не сможем различить последовательные этапы развития авторского замысла».

Однако при всех сложностях и неясностях не вызывает сомнения тот очевидный факт, что для создателя Средиземья и Валинора все их эпохи, страны и обитатели взаимосогласованы и неразрывно связаны вне зависимости от художественной формы и от того, как преображались отдельные части замысла на протяжении всей его жизни. Он хорошо понимал, что многие, с удовольствием прочитавшие Властелин Колец, никогда не захотят видеть в Средиземье что-то большее, чем просто декорацию пьесы, и будут наслаждаться ощущением «глубины», вовсе не желая нырять до дна. Но эта «глубина» – не фокус, наподобие полки с декоративными книжными корешками, за которыми нет собственно книг; а квэнья и синдарин – это полноценные языки. Мы имеем полное право исследовать этот мир вне зависимости от литературоведческих соображений, и попытка самым подробным образом выяснить его устройство, начиная с мифа о Сотворении, будет совершенно правильной. При этом каждый обитатель, каждая деталь выдуманного мира, уже в силу того, что они показались существенными его автору, достойны внимания: Манвэ или Фэанор ничуть не меньше, чем Гандалв или Галадриэль; Сильмарили не меньше, чем Кольца. Великая Музыка, иерархия божеств, обиталища валар, судьба Детей Илуватара являются деталями, необходимыми для восприятия целого. В принципе, такие исследования вполне законны; они основываются на отношении к вымышленному миру как к предмету наблюдения и изучения, который ничуть не хуже множества других предметов наблюдения и изучения в нашем слишком невымышленном мире. Опираясь именно на эти соображения и зная, что другие разделяют их, я подготовил сборник, получивший название Неоконченные Сказания.

Но авторское видение его собственного детища исподволь, постепенно смещалось, меняло очертания и расширялось. Только в Хоббите и Властелине Колец части творения и были запечатлены в книге при жизни творца. Поэтому исследовать Средиземье и Валинор – сложная задача: объект изучения не стабилен, но существует во времени, так сказать, в продольном разрезе (при жизни автора), а не только в поперечном разрезе, как напечатанная книга, которая более не подвергается существенным изменениям. Публикацией «Сильмариллиона» «продольная» история была рассечена поперек, что придало ей подобие законченности.

Это довольно сумбурное обсуждение – попытка осветить основные мотивы, побудившие меня к опубликованию Книги Утраченных Сказаний. Она представляет первый этап «продольной» истории Средиземья и Валинора, когда мощное укрупнение географического масштаба, как бы растягивающее карту во все стороны от центра и отодвигающее Бэлэрианд все дальше на запад, было еще делом далекого будущего; когда и речи не шло о Древних Днях, завершившихся затоплением Бэлэрианда, ибо не было представления о других Эпохах; когда эльфы были все еще «фэери», и даже Румилю, ученейшему из н олдор, далеко до авторитетных мудрецов позднего Толкина. В Книге Утраченных Сказаний принцы нолдор – едва намечены, так же как Серые эльфы Бэлэрианда; Бэрэн – эльф, а не человек, и попадает он в плен к чудовищному коту, одержимому злым духом, – непосредственному предшественнику Саурона; карлы (Dwarves) – недобрый народ; а историческая связь квэнья и синдарина представляется весьма непривычной. И это лишь несколько самых заметных деталей, полный же их перечень был бы слишком длинным. С другой стороны, уже возникает твердая опора, пригодная для дальнейшего использования. Более того, история истории Средиземья редко шла путем исключения тех или иных эпизодов – гораздо чаще легенды подвергались деликатной трансформации, наподобие той, которая возникает при пересказе предания множеством поколений людей. Именно так история Нарготронда соприкоснулась с историей Бэрэна и Лутиэн, – соприкосновение, на которое в Книге Утраченных Сказаний нет даже намека, хотя обе повести в ней присутствуют.