Текст книги "Книга утраченных сказаний. Том I"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

– А потому, – молвил он, – нам теперь надлежит измыслить, как эти двое могут захватить его врасплох и как его страх по воле случая заставит его исправиться.

С этим Манвэ согласился, молвив, что всей их силы едва ли достанет, чтобы извлечь Мэлько из его оплота, тогда как их хитрость должна быть сплетена со всем возможным умением, чтобы поймать в ловушку столь искусного обманщика.

– Лишь гордыня Мэлько поможет нам победить его, – добавил Манвэ, – или такая битва, которая расколет землю и навлечет беду на нас всех.

Так сказал Манвэ, ибо стремился избежать сражения айнур с айнур. Затем, после того как боги решили, как поймать Мэлько на его чрезмерную спесь, они сочинили слова, якобы исходящие от самого Манвэ, и вложили их в уста Норнорэ, который спустился вниз и произнес их перед троном Мэлько.

– Знай же, – сказал он, – боги явились, дабы испросить у Мэлько прощения, ибо, видя его ужасный гнев и разрушение мира, причиненное его неистовством, они говорили один другому: «Что это, почему Мэлько сердится?», и другой отвечал первому, зря силу буйства Мэлько: «Разве он не величайший из нас? Почему же не в Валиноре живет самый могущественный из валар? Несомненно, у него есть причина для негодования. Давайте же отправимся в Утумну и упросим его переселиться в Валинор, дабы Валмар не был лишен его присутствия.»

– С этим, – продолжал Норнорэ, – не согласился один Тулкас, но Манвэ склонился к общему мнению (это боги прибавили, памятуя о злобе, которую Мэлько питал к Полдорэа), и теперь они пришли, силой принудив к тому Тулкаса, дабы просить тебя даровать им всем свое прощение, отправиться с ними домой и, венчая их славу, поселиться, если ты соблаговолишь, в чертогах Макара на время, пока Аулэ не построит тебе величественный дворец; а башни его будут вздыматься выше, чем Таниквэтиль.

На это Мэлько откликнулся с горячностью, ибо его безбрежная гордыня нахлынула и затопила все его коварство:

– Наконец-то боги заговорили честно и справедливо! Но прежде, чем я удовлетворю их просьбу, мое сердце должно исцелиться от былых обид. Для этого им следует, оставив оружие у ворот, придти сюда и преклониться передо мной в подземных чертогах Утумны. Но знай! Тулкаса я видеть не желаю и, если я отправлюсь в Валинор, то вышвырну его прочь.

Норнорэ передал эти слова, и Тулкас в гневе ударил рукой об руку, но Манвэ велел отвечать, что боги поступят, как того желает сердце Мэлько, однако Тулкас придет и в цепях будет отдан во власть и на волю Мэлько; и с этим Мэлько охотно согласился, ибо и унижение валар, и оковы Тулкаса радовали его.

Тогда валар положили возле ворот оружие, оставив возле него, однако, стражей, и обмотали цепь Ангайно вокруг шеи и рук Тулкаса, и даже он в одиночку еле выдерживал ее огромный вес; и они последовали за Манвэ и его глашатаем в пещеры севера. Там на своем троне сидел Мэлько, и зал этот освещался пышущими жаровнями и был полон злым чародейством, и странные призраки лихорадочно сновали туда и сюда, а огромные змеи обвивались и ползали беспрерывно вокруг столбов, что поддерживали высокий свод. Тогда произнес Манвэ:

– Вот, мы явились и приветствуем тебя в твоих собственных чертогах; приди же теперь в Валинор.

Но Мэлько не хотел так легко отказываться от своей забавы.

– Но сначала, – сказал он, – ты, Манвэ, подойдешь и станешь на колени передо мной, а после тебя – все валар; но последним подойдет Тулкас и поцелует мою ногу, ибо я помню нечто такое, отчего не питаю к Полдорэа великой любви.

Он намеревался ударить Тулкаса ногой в лицо в отплату за давным-давно нанесенный удар, но валар предвидели такую возможность и лишь играли в унижение, чтобы выманить Мэлько из его оплота Утумны. Манвэ и вправду надеялся до конца на мир и дружелюбие, и по его слову боги на самом деле приняли бы Мэлько в Валинор на условиях мира и дружбы, не будь его гордыня ненасытной, а упорство во зле – непреодолимым. Теперь, однако, мало снисхождения к Мэлько осталось в их сердцах при виде того, как он упорствует, требуя, чтобы Манвэ преклонился перед ним, а Тулкас согнулся к его безжалостным стопам; но все же Владыка Богов и Эльфов приближается к трону Мэлько и преклоняет колена, ибо так замыслили они, дабы вернее поймать злодея. Но внезапно столь лютый гнев вспыхнул в сердцах Тулкаса и Аулэ при виде этого зрелища, что Тулкас одним прыжком преодолел весь зал, невзирая на Ангайно, а за ним Аулэ и Оромэ, что последовал за отцом, и весь чертог пришел в волнение. Тут Мэлько вскочил на ноги, закричав громким голосом, и его слуги бросились к нему на помощь из мрачных переходов. Тогда занес он над Манвэ железную плеть, что держал в руке, но Манвэ слегка дохнул на железные хвосты плети, и их отнесло прочь, и тогда Тулкас ударил Мэлько прямо в зубы своей стальной дланью, и они с вместе с Аулэ схватились с Мэлько и тотчас связали его Ангайно, тридцать раз обернув вокруг него цепь.

Тогда молвил Оромэ:

– Его надлежит убить, – и это было бы хорошо, но великих богов нельзя было тогда убить^[прим.4]. Теперь на Мэлько крепкие оковы, он стоит на коленях и вынужден приказать своим рабам, дабы те не препятствовали валар – однако большая часть их, будучи испуганы пленением своего владыки, разбежалась по самым темным углам.

Тулкас выволок Мэлько за ворота, и Аулэ надел на его запястья по одному из Воротэмнар, а на лодыжки – по паре Ильтэрэнди, и тиль-кал стал красным, коснувшись его, и никогда эти узы не были сняты с его рук и ног. Затем к наручникам прикрепили цепь, и беспомощного Мэлько унесли прочь, пока Тулкас и Улмо крушили врата Утумны, нагромождая над ней груды камня. И глубоко под землею в пещерах и норах до сих пор живут нечистые духи, заключенные туда в день, когда был пленен Мэлько, но все же многими путями порой проникают они в мир – сквозь расщелины, где они подражают голосам прилива на скалистых берегах, просачиваясь в темные протоки, что извиваются невидимыми много лиг, или из-под голубых сводов, где берут начало ледники Мэлько.

После всего этого боги возвращались в Валинор долгими и темными путями, каждый миг следя за Мэлько, что скрежетал зубами от бессильного гнева. Губа у него была разорвана после удара Тулкаса, которого не сдержало даже благоразумие, когда величие Манвэ склонилось перед проклятым, – и на лице Мэлько навсегда застыла кривая ухмылка.

И был устроен суд на склонах Таниквэтиль, и Мэлько призван к ответу перед всеми вали^[прим.5], великими и малыми, простертый ниц в оковах пред серебряным троном Манвэ. Против него говорили разгневанные Оссэ, Оромэ, Улмо и полная отвращения Вана, свидетельствуя о его деяниях, жестоких и бессердечных; но Макар все же держал его сторону, хотя и без приязни, молвив:

– Плохо, если всегда царит мир: эхо не разносит боле шума ударов в вечном спокойствии Валинора, посему, если невозможны станут деяния доблести либо буйного веселья даже во внешнем мире, поистине, явится скука, и уж я-то не жажду таких времен!

Тут встала Палуриэн, в скорби и слезах, и поведала о бедах земли, о дивной красоте своих замыслов и о всем том, что горячо мечтала она взрастить; и о великом множестве цветов и трав, деревьев, плодов и семян, что рождал бы мир, пребывая в покое.

– Смотрите, о валар, как бы эльфы и люди, когда настанет их время, не были лишены радости и покоя.

Но Мэлько, услышав об эльфах и людях, скорчился от гнева, ярясь на свою беспомощность.

Тогда и Аулэ согласился с ней на этом, и многие из богов, но Мандос и Лориэн хранили молчание, ибо никогда не говорили они много ни на советах валар, ни в другое время. Но тут встал посреди собрания возмущенный Тулкас и удалился, ибо не мог терпеть разговоров там, где ясно различал вину. Скорее бы он освободил Мэлько от оков и вышел бы с ним на поединок посреди широких равнин Валинора и нанес бы ему множество жестоких ударов в воздаяние за его злодеяния, чем стал бы судить о них. Манвэ же сидел и внимал, и хотя тронули его слова Палуриэн, все же мнилось ему, что Мэлько – айну, наделенный неизмеримым могуществом, от которого может произойти много блага либо зла для мира. Посему он отставил суровость, и вот каким был его приговор: три века, пока длится немилость богов, Мэлько, скованный цепью Ангайно, будет заключен под сводами Мандоса, и после того явится он на свет Двух Древ, дабы еще на четыре века поселиться в жилище Тулкаса и служить ему, возмещая послушанием старинную вражду.

– Лишь тогда, – молвил Манвэ, – может статься, ты вернешь благоволение богов, дабы они дозволили тебе жить в своем доме и отчасти вернули положение, которого достоин вала и владыка среди айнур.

Такой приговор вынес Манвэ, и даже Макару и Мэассэ он показался справедливым, хотя Тулкас и Палуриэн сочли его мягким. И вот для Валинора и для всей земли наступают долгие мирные времена, покамест Мэлько пребывает в глубочайших чертогах Мандоса, а в сердце его копится тьма.

И вот морские бури постепенно стихают, а подгорные огни – гаснут; земля больше не сотрясается, жестокие холода смягчаются, а неподатливые снега и ледники тают на дальнем севере и крайнем юге и даже вокруг столпов Рингиль и Хэлькар. И вновь на землю приходит Палуриэн, и леса разрастаются и множатся, а рог Оромэ часто звенит в сумерках. Теперь паслен и переступень карабкаются в чащобе, остролист и падуб появились на земле. Даже скалы укрылись плющом и стелющимися растениями благодаря затишью в воздухе и спокойствию морей, а пещеры и берега украсились травой, и огромные водоросли плавно покачиваются, когда Оссэ волнует воды.

И вот этот вала явился и воссел на оконечности Великих Земель, наслаждаясь на досуге спокойствием своих владений. И зрел он, как Палуриэн наполняет мирные сумерки Земли порхающими существами. Летучие мыши и совы, отпущенные из Мандоса Вэфантуром, кружили в небе, и соловьи, посланные Лориэном из Валинора, выводили свои трели над недвижными водами. Вдалеке заскрипел козодой, и змеи, ускользнувшие из Утумны, когда был пленен Мэлько, бесшумно ползали в темных местах; лягушки заквакали на берегах водоемов.

И тогда известил он Улмо о всем том новом, что появилось, и Улмо восхотел, дабы воды морей отныне сделались населенными, и отправился на поиски Палуриэн, и когда она поделилась с ним заклятиями, в морях замерцали рыбы и странные создания поползли по дну. Но никто из валар или эльфов не знает, откуда взялись устрицы и моллюски, потому что они уже открывали свои створки в тихих морях до того, как Мэлько нырнул туда с высоты, и жемчужины появились много прежде, чем эльдар задумались или начали грезить о драгоценных камнях.

Три огромные рыбы, светящиеся во мраке бессолнечных дней, всегда сопровождали Улмо, и на крыше жилища Оссэ на дне Великого моря сами собой сверкали чешуйки. Настало время величайшего мира и покоя, когда жизнь пустила глубокие корни в недавно сотворенную почву, когда только света ожидали посеянные семена, дабы прорасти, и время это зовется и прославляется как век Оков Мэлько.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В этом месте был добавлен, видимо, вскоре после написания, нижеследующий абзац, впоследствии решительно зачеркнутый:

«На самом деле он сын Линвэ Тинто, Короля Флейтистов, который пропал давным-давно, во время великого похода из Палисора, и, блуждая по Хисиломэ, увидел одинокий сумеречный дух (Тиндриэль) Вэндэлин, что танцевала на поляне между буками. Полюбив ее, он покинул свой народ и был счастлив, вечно танцуя в сумерках, но его дети Тимпинэн и Тинувиэль много после вернулись к эльдар, и про них есть много преданий, которые редко рассказывают».

Имя Тиндриэль сначала стояло одно, но потом оно было поставлено в скобки, а на полях прибавлено Вэндэлин. Это первое упоминание о Тинголе (Линвэ Тинто), Хитлуме (Хисиломэ), Мэлиан (Тиндриэль, Вэндэлин) и Лутиэн Тинувиэль. Обсуждение этих аллюзий см. далее.

2. Ср. перевод имен Эриол и Ангол как «железные скалы», о чем см. в Приложении (статья Эриол).

3. С историей пребывания Эриола (Эльфвине) на Тол Эрэссэа и с «утраченными сказаниями», услышанными им, связаны два плана-конспекта повествования. Один из них является, по большей части, изложением настоящих Сказаний; другой, более поздний, заметно отличается. Во второй версии, в которой путешественник назван Эльфвине, рассказы второй ночи у Огня Сказаний переданы «Эвроморду-привратнику», хотя их содержание не изменилось (Приход богов, упорядочение мира и создание Валинора, выращивание Двух Древ). После этого следует позднейшая вставка: «Эльфвине отправляется просить лимпэ у Мэриль; она отсылает его». Третья ночь у Огня Сказаний описана так:

«Привратник продолжает рассказ о предначальных сумерках. Бешенство Мэлько. Оковы Мэлько и пробуждение эльфов. (Как Фанкиль и множество темных призраков вырвались в мир). [Этот рассказ Мэриль переместить, как сказано здесь, и сильно сократить.]»

Представляется очевидным, что эта перестановка – лишь намерение, так и не исполненное. Интересно, что в настоящем тексте, как и в первом из двух планов, Румиль – привратник в доме, и именно имя «Румиль», а не «Эвроморд», сохранилось как имя рассказчика Музыки Айнур.

4. Первоначальный текст таков: «но великих богов нельзя убить, разве что их детей или всех меньших из вали, хотя только рукой кого-либо из валар».

5. Вали как форма от валар. Ср. слова Румиля (с. 58): «…которых мы знаем сейчас под именем валар (или вали, что то же)».

Комментарии к Оковам Мэлько

В промежуточном эпизоде, соединяющем это сказание и предыдущее, мы неожиданно сталкиваемся с Тимпинэном, или Тинфангом. Этот образ существовал в воображении отца несколько лет, и о нем есть два стихотворения. Первое озаглавлено Тинфанг Трель [Tinfang Warble]. Оно совсем короткое, но существует в трех версиях. Согласно заметке отца, оригинал был написан в Оксфорде в 1914 году и переписан в Лидсе «в 1920—23 гг.». Стихотворение было опубликовано в 1927 году в новом варианте, который я привожу здесь[39]39
  Стихотворение было опубликовано в журнале, обозначенном на вырезке из него как «I.U.M[agazine]».


[Закрыть].

Тинфанг Трель

 
Тихий посвист, легкий свист,
Флейты звук высок и чист.
То играет Тинфанг Трель.
 

 
Кто танцует, одинок,
Вьются тени легких ног
В серых сумерках лесных
В свете первых звезд ночных?
Он зовется Тинфанг Трель.
 

 
Видишь первую звезду?
Как огонь ее раздут
В пламень дымно-голубой.
Он играет не для нас,
Он играет не для вас,
О, не для нас с тобой.
Все мелодии его Для него, ни для кого,
Ведь это Тинфанг Трель.
 

(Перевод А. Дубининой)

В первом варианте Тинфанг назван «лепраун» (leprawn), а по раннему словарю языка гномов он – «фэй».

Второе стихотворение озаглавлено Вдаль по древним холмам, прочь из этих земель [Over Old Hills and Far Away]. Оно существует в пяти вариантах, название самого первого из которых переведено на древнеанглийский – Geond fyrne beorgas and heonan feor. Примечание отца гласит, что оно было написано в Броктон Камп в Стаффордшире между декабрем 1915-го и февралем 1916-го и переделано в Оксфорде в 1927 году. Последний вариант, приведенный здесь, отличается от ранних не только отдельными словами, но и целыми строками. В конце я даю несколько наиболее интересных отличий.

Вдаль по древним холмам, прочь из этих земель

 
Ранней ночью июньской была тишина,
Были звезды бледны, далека луна^[прим.1],
И деревья поникли в томительных снах,
Пока тени, проснувшись, оживали в корнях.
 

 
Я тихонько поднялся и стал пред окном,
Оставляя постель, непримятую сном;
Что-то там трепетало, прекрасно и странно,
Как цветка аромат или пряди тумана
Над озерною гладью^[прим.2] в эльфийской земле^[прим.3],
Кружит белым мерцаньем в струящейся мгле,
Звездный свет или ветер доносят его
Высоко к переплету окна моего.
Или это был звук? И дивил он меня,
Ибо он приближался, так ясно звеня,
Будто издалека, с каждым шагом слышней,
Чист, как звездная искра среди камышей,
И неверен и смутен – то есть, то нет —
Как росинки полночной мигающий свет.
 

 
Я на зов поспешил, распрощавшись со сном,
По скрипучим ступеням, сквозь дремлющий дом,
Вот вздохнула дверь, выпуская в ночь,
От порога – лужайкой, и прочь, прочь!
 

 
Это был Тинфанг Трель в своем танце ночном,
Тот, чья флейта звала за вечерним окном;
Развевалась, сверкая, как иней в мороз,
Паутина его древних белых волос,
И вокруг него звезды мерцали, кружась,
И под флейту их свет разгорался и гас^[прим.4]
Синеватыми искрами на серебре^[прим.5] —
Как мерцают всегда вслед его игре.
 

 
Но лишь призраком звука нарушив покой,
Белой гальки я тихо коснулся стопой,
Как прыжок его ног вспыхнул в вихре песка,
Ветерком белых пальцев сверкнула рука.
Так в мгновение ока подпрыгнул он ввысь
В бледном блеске волос, что как крылья неслись;
Свою длинную флейту, что пела в руке,
Перекинул за плечи висеть на шнурке.
 

 
И своим узким тельцем, изящней тени,
Он скользнул в тростники, и сомкнулись они,
Лишь серебряным смехом вода отдалась,
И высокую ноту он выдул, смеясь,
И порхнуло в тени платье цвета теней.
О! Изогнуты вверх, клюва птицы длинней,
Загибались носки мягких туфель его,
Он как ветер ночной танцевал над травой.
 

 
Он ушел, и долина нага и пуста,
Здесь стою я один, и вокруг темнота.
Но внезапно из сумрака дальних лугов,
Но опять издали, из сырых тростников,
От замшелых полян, от вечерних болот
Льются несколько быстрых трепещущих нот.
 

 
Я ручей перепрыгнул, по лугу скорей,
Ибо то Тинфанг Трель был с игрою своей,
И я должен за посвистом флейты спешить
Сквозь траву, через корни и сквозь камыши,
По туманным полям, по ночным тростникам,
Что еще вторят древнего эльфа шагам,
И кивают и шепчут под быстрой стопой;
Вдаль по древним холмам, над дремотной рекой,
Прочь из этих земель, далеко к той стране,
Где эльфийские арфы^[прим.6] поют в тишине.
 

(Перевод А. Дубининой)

Из ранних вариантов:

1. «Был тихим вечер однажды в июне,

На меня звезды столь рано взглянули…»

Ср. с прозаическим текстом, с. 94: «Нолдоли говорят, что когда играет Тинфанг Трель, звезды торопятся вспыхнуть».

2. «над озерной гладью» вместо «над озером фэери».

3. «в эльфийской земле» вставлено в последнюю версию текста вместо «в земле фэери».

4. «Загорались они, засиять торопясь…»

Ср. примечание (2).

5. «Синие звезды ярко сияют,

Пока на флейте Трель им играет».

Ср. с прозаическим текстом, с. 95: «или он заиграет под полной луной, и ярко сверкают синие звезды».

6. «эльфийские арфы» вставлено в последнюю версию текста вместо «арфы фэери».

★

Первая часть Оков Мэлько приобрела совершенно иную форму в позднейших версиях, где во время пребывания валар на острове Алмарэн под светом Двух Светилен (Сильмариллион, с. 35) «семена, посеянные Йаванной, начали быстро прорастать и распускаться, и появилось множество растений, больших и малых: мхи и травы, великие папоротники и деревья с вершинами, венчанными облаками», «пришли звери, что обитали на травянистых равнинах, в реках и озерах, поселились в тенистых лесах». Такова была Весна Арды, но после прихода Мэлькора и возведения Утумно «зелень блекла и гнила, реки забило водорослями и илом, появились болота, вонючие и ядовитые, где множились мухи; леса же стали темны и опасны, и страх поселился в них; звери обратились в чудищ, клыкастых и рогатых, обагрив землю кровью». Затем произошло низвержение Светилен, и «так окончилась Весна Арды» (с. 37). После создания Валинора и появления Двух Древ «Средиземье лежало в сумерках под звездами» (с. 39), и лишь Йаванна и Оромэ из всех валар приходили туда время от времени: «Йаванна бродила в темноте, печалясь, ибо рост и надежды Весны Арды погибли. И она погрузила в сон многое из того, что появилось Весной, дабы оно не старело, но ожидало времени грядущего пробуждения» (с. 47). «Но уже были древнейшие из живых: в морях – огромные водоросли, на суше – высокие тенистые дерева; и в долинах меж укрытых мраком холмов жили темные создания, древние и могучие».

В раннем повествовании, однако, не упоминается о начале роста во времена Светилен (см. с. 69), а первые деревья и травы появляются от заклинаний Йаванны во мраке, последовавшем за падением Светилен. Более того, в последнем предложении говорится о семенах, посеянных в «мирных сумерках», пока Мэлько был скован, и эти семена ожидали «только света… чтобы прорасти». Таким образом, по раннему повествованию, Йаванна сеет во мраке, предвидя, как представляется, рост и цветение в дни солнечного света, в то время как во всех последующих версиях богиня скорее погружает в сон то, что пробудилось под светом Светилен в дни Весны Арды. Ио и в раннем повествовании, и в Сильмариллионе содержится мысль, что Йаванна предвидит, что в конце концов свет придет и в Великие Земли – в Средиземье.

Концепция текучего света, струящегося в воздухе над Землей, также весьма примечательна, и, кажется, первоначально века сумерек к востоку от моря были освещены остатками этого света («Редко теперь выпадал мерцающий дождь, и везде царила темнота, озаряемая лишь слабыми проблесками света», с. 98) и звездами Варды, хотя «боги собрали почти весь свет, что прежде струился в воздухе» (там же).

«Великое неистовство» (с. 100) может мыслиться как предшественник Битвы Стихий в позднейшей мифологии (Сильмариллион, с. 51). Ио если в раннем повествовании деяния Мэлько являются причиной прихода валар, то Битва Стихий, в которой меняется облик Средиземья, следует за появлением валар. В Сильмариллионе валар подвигнуты на штурм Утумно тем обстоятельством, что Оромэ обнаружил недавно пробудившихся эльфов.

По богатству деталей и «примитивности» общей атмосферы рассказ Мэриль-и-Туринкви о пленении Мэлько мало напоминает позднее повествование, которому равно чужды и стиль переговоров в Утумне, и вероломные уловки валар с целью поймать Мэлько в ловушку. Но некоторые детали сохранились: скованная Аулэ цепь Ангайнор (хотя и не из чудесного тилькала с его именем чрезвычайно нехарактерной деривации), борьба Тулкаса и Мэлько, заключение последнего в Мандос «на три века», и мысль о том, что его твердыня не была разрушена до основания. Также выясняется, что мягкий и доверчивый характер Манвэ обозначился рано, а ссылка на то, что Мандос редко говорит, предвосхищает тот факт, что в Сильмариллионе Мандос выносит свои приговоры лишь по слову Манвэ (см. с. 90). Происхождение соловьев из владений Лориэна в Валиноре также уже присутствует.

Наконец, из того, как в этом рассказе описано путешествие валар, видно, что Хисиломэ (сохранившись без дальнейших изменений как квэнийское название Хитлума) является областью, совершенно отличной от позднейшего Хитлума, ибо располагается за Железными Горами. Как сказано в Сильмариллионе, Железные Горы были воздвигнуты Мэлькором «как ограда перед его оплотом Утумно»: «они стояли на границе краев вечного холода, огромной дугой изгибаясь с востока на запад» (с. 118). Но на самом деле «Железные Горы» соответствуют здесь позднейшим «Горам Тени» (Эрэд Вэтрин). В снабженном примечаниями списке имен, прилагаемом к сказанию Падение Гондолина, по поводу названия Дор Ломин говорится следующее:

«Дор Ломин или «Земля Тени» – это область, именуемая эльдар Хисиломэ (что означает «Тенистые Сумерки»)… и так названа она по причине того, что там мало солнечного света из-за Железных Гор, ограничивающих ее с юго – востока».

На небольшой карте, данной на с. 81, линия гор, которую я обозначил буквой «f», скорее всего изображает Железные Горы, а область к северу о них, помеченная «g», – это Хисиломэ.

Рукопись продолжается без перерыва от того места, на котором я закончил текст данной главы. Но здесь завершается часть мифологического повествования (что отмечено коротким вмешательством Эриола), и потому дальнейший рассказ Мэриль-и-Туринкви является материалом следующей главы. Таким образом, я разделил единое повествование на две части.