Текст книги "Исповедимы пути господни (ЛП)"

Автор книги: Джон Моен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 23. Нора Мартин.

За 5 лет до катастрофы. 2025 год.

Шайенн, штат Вайоминг.

«Вера – это не когда разум овладевает идеей,

а когда идея овладевает разумом».

(Р. О. Болтон)

«Вот и наступило мое семнадцатое день рождения, и я чувствую страх. Перемены неизбежны, и это давит на меня», – с этих строк начиналась сегодняшняя запись, сделанная в дневнике до того, как Кристофер и Ребекка Мартин проснуться. В общине «святых» не было книг, кроме библии мормонов, интернета и телевизора, запрещалось все, что может развратить слабые порочные сердца и души людей. Если бы родители увидели исписанные мелким старательным почерком дочери страницы, узнали, куда пропадает бумага, в которую заворачивают купленное на рынке мясо, то, скорее всего на неделю, а то и более, заперли бы Нору в комнате, занавесив плотные шторы, не пропускающие и лучика света, заставляя изо дня в день перечитывать слово Божье при тусклом свете свечи до рези в глазах.

Кристофер и Ребекка знали самую большую слабость дочери, пользуясь этим без зазрения совести. Еще будучи совсем малышкой, когда Мартины только перебрались из густонаселенного города в общину посреди прерий, родители пытались заставить дочь больше времени уделять изучению мира и общению со сверстниками, на что неизменно получали один и тот же ответ «мир и люди не слишком то меня интересуют, мне нужны деревья». Нора не смогла бы прожить и дня без дуновения ветерка и солнца, являющегося для девочки не чем иным, как ликом Господним, чьи теплые объятия распространяются на весь белый свет, лаская все живое на планете, даже тех, кто, по мнению правосудия, не заслуживал любви Всевышнего.

Нора Мартин любила вставать рано, выходя на крыльцо деревянного домика в одной ночнушке, доходящей до колен, чтобы насладиться полным единением с природой в одиночестве, скрытая от посторонних глаз и осуждения. Прохладный утренний воздух холодил непокрытые плечи и ноги, трава щекотала босые стопы, а девушка сидела, зажмурившись на ступеньке, полной грудью вдыхая ароматы цветов, росы и обещания жаркого дня. Уединение нарушил бездомный черный кот, бесцеремонно запрыгнув на колени Норе, но она не возражала такой компании, погладив животное от макушки до хвоста.

К тому моменту, как вниз первой спустилась Ребекка при всем параде, на столе уже дымился завтрак – яичница, овощи с местного огорода, свежеиспеченный хлеб, нарезанный одинаковыми ломтиками, и кувшин с козьим молоком. Нора умылась, переоделась в голубое платье с белым передником, переходящим в подол, едва прикрывающим колени, которое было девушке мало. Ребекка Мартин обвела пронзительным взглядом идеально чистые скатерти, столовые приборы, но улыбка женщины потускнела, стоило ей посмотреть на дочь.

– Дорогая, ты что, забыла причесаться? Выглядишь нелепо, словно курицы свили у тебя на голове гнездо. Ступай в свою комнату, исправь это, пока отец не увидел.

– Да, мама.

Нора сдержанно улыбнулась и поспешила в комнату, стараясь ничем не выдать разочарования, кольнувшего сердце. Она знала, что в общине непринято открыто показывать свои чувства, если они не обращены к Всевышнему, подарков тоже ожидать не стоило, ведь «святым» не нужно ничего сверх того, что имелось. Нора должна довольствоваться тем, что ее имя упомянут в числе прочих в вечерней молитве, но это было вовсе не так. Девушка до боли желала, чтобы хоть раз в году мама разбудила ее поцелуем, позвав к завтраку, как бывало до того, как Нора начала превращаться в женщину, сказала пару согревающих слов, полных любви, и позволила лишь сегодня не ходить на работу в поле. Но это было пустое, от данных мыслей становилось только хуже, потому девушка рьяно расчёсывая свалявшиеся за ночь белые волосы, старалась сосредоточиться на физической боли, вызванной выдранными прядями.

Полоть сорняки вокруг ростков сахарной свеклы под палящим солнцем казалось делом тяжелым, неблагодарным, и почти бесполезным, как и расчесывать волосы перед работой. После нескольких часов труда тщательно выглаженные вещи покрылись грязью, следами пота, пряди спутались вновь, прилипая к раскрасневшемуся лицу, мешая видеть куда идешь. Гектар принадлежащей общине земли был поделен на секторы, на каждом из которых работали сообща от пяти до десяти молодых девушек и парней. Нора никого из них не знала, единственные подруги Холли и Фэнни давно выданы замуж и занимались собственным домиком и огородом, рожая столько детей, сколько подарит Господь. В этом крылась жестокая превратность судьбы, община перебралась в штат, первым признавшим избирательное право за женщинами, чтобы держать их под контролем, и выбирать то, что выгодно мужчинам и их потомству.

Нора чувствовала себя неловко, стоя согнувшись над ростками, платье приподнималось, оголяя тело сильнее дозволенного, но никто не обращал на нее внимания, что, несомненно, радовало. Она взяла бутылку воды, плеснула в рот и на лицо, позволяя жидкости стечь по шее, и в этот момент ощутила покалывание в затылке, чей-то пристальный не добрый взгляд. Присев на колени, стыдливо прячась за работой, Нора Мартин услышала позади знакомые тяжелые шаги.

– Сегодня жарко, не правда ли?

Перед девушкой возник священник в черном костюме с иголочки, лишь комья земли на ботинках с длинными серебряными носами выдавали его. Нора немного подняла голову, чтобы взглянуть был ли кто-нибудь из рабочих впереди, но те видимо покинули поле для перерыва на обед.

– Да, пастор Гарднер.

– Зови меня Арнольд. Кажется, все ушли обедать, может и нам присоединиться к трапезе?

Нора тяжело сглотнула вязкую слюну, принявшись лихорадочно придумывать повод, чтобы остаться. Для многих молодых девушек оказаться наедине с Арнольдом Гарднером, было сродни благословению, но не для Норы, каждая клеточка ее тела кричала об опасности.

– В обеденной будет толпа, не протолкнуться, я бы хотела еще поработать, а поесть чуть позднее, если вы не против.

– Встань, дитя.

Она хотела бы подчиниться, но ноги не слушались, приклеившись к земле. Резкий голос пастора разрезал тишину, потонув в напряжении, ощущающемся почти физически:

– Я сказал, встань!

С трудом поднявшись на ноги, Нора старательно отводила взгляд, сложив руки на подоле, заламывая пальцы. Арнольд сделал шаг, и жар его тела достиг молодой девушки. Кончики пальцев мужчины, едва касаясь нежной кожи, проплыли рядом с лицом Норы, он будто фокусник-мошенник играл с потенциальной жертвой, вынуждая ту дрожать от одного лишь взгляда.

– Почему ты боишься меня, Нора? Разве я был груб с тобой раньше? Разве я когда-нибудь причинял тебе боль или вред? Я ведь и пальцем не трогал тебя все эти годы, берег, словно собственное дитя, не правда ли?

– Д-да, пастор Гарднер.

Мужчина тяжело вздохнул, обошел девушку со спины, встав слишком близко, но, все еще не прикасаясь, прижимаясь лицом к ее волосам, и вдохнул исходившие от нее запахи, от чего Нора почувствовала еще больший стыд. Глубокий шепот пастора низкой вибрацией прошел по коже:

– Я, кажется, просил называть меня Арнольдом. Знаешь, порой мне думается, что я питаю к тебе особенные чувства, куда глубже, чем к другим моим женам. Может мне попросить твоей руки у твоих родителей? Они не откажут мне.

Даже на мгновение представить подобное было равно самоубийству, изо рта девушки сам собой вырвался возглас:

– Нет!!

Нора дернулась, отталкивая пастора Гарднера, но тут произошло нечто странное; Арнольд ухватился за ее руки, чтобы удержать равновесие, и это прикосновение вызвало волну электрического тока, прошедшего сквозь их тела. Глаза мужчины налились кровью, нижняя челюсть непроизвольно сокращалась, вынуждая слюни стекать с правого уголка рта, но это будто только придало ему сил, чтобы сильнее сжать руки Норы, без возможности вырваться.

– Боже, какая нежная у тебя кожа, а этот запах, он сводит меня с ума!!!

Нора Мартин не успела закричать, священник зажал ей широкой ладонью рот, и как бы она не кусала, не чувствовал боли. Арнольд Гарднер ведомый похотью и какой-то неизведанной силой, повалил хрупкую девушку на землю, на ходу стаскивая брюки, и задирая подол некогда голубого платьица. Нора умоляла, вырывалась и плакала, но это не приносило плодов, мужчина грубо разорвал на ней трусы, и входил резкими толчками, не обращая внимания на муки, на которые обрек невинную девушку. Когда агония прекратилась, превратившись в отголоски боли, отдаваясь пульсацией внизу живота и дрожью во всем теле, Норе не оставалось ничего более, кроме как дождаться разрядки Арнольда. Одинокая слеза скатилась с уголка глаза по щеке девушки, когда пастор бросил ее в поле, словно ненужную вещь, всего лишь мусор посреди грязи, личинок и червей, там, где, как чувствовала сама Нора, ей было самое место.

Кое-как собрав остатки воли, девушка поднялась с земли, и направилась домой, думая о том, что будет с ней дальше, расскажет ли пастор Гарднер родителям о том, что сделал, станет ли теперь просить ее руки. Сегодняшний день должен был быть самым счастливым в жизни подростка, входящего во взрослую жизнь, но лучше бы этого дня никогда не существовало, как и девочки, бредущей на слабых ногах к своему дому. Норе Мартин было все равно, что подумают о ее внешнем виде родители, наверное, впервые, все, чего она хотела – утешение.

Ребекки нигде не было, возможно она отправилась в церковь или за покупками, в зале сидел Кристофер, положив ногу на ногу, и читал библию, готовясь к вечернему походу в церковь. Кристофер Мартин завидев дочь, резко поднялся с места, непонимание отразилось на его лице.

– Господь всемогущий, что с тобой стряслось, Нора?!

– Арнольд...Гарднер...

Слова давались девушке с трудом, едва она выдавила ненавистное имя, как из горла вырвались рыдания, Нора опустилась на пол, закрыл лицо руками.

– Он...что он с тобой сделал...

Понимание произошедшего мягкой поступью проходило в сознание отца, перед глазами Кристофера все еще была его дочь, его маленькая девочка, которая явно не заслуживала подобного унижения. Мужчина зажал рот ладонью, какое-то время не зная, как себя повести, как реагировать, но до его ушей, наконец, донесся плач Норы, и он присел рядом, чтобы обнять свою малышку. Разряд тока прошил от макушки до кончиков пальцев, глаза Кристофера Мартина налились кровью, вылезая из орбит, Нора поняла, что что-то не так только когда слюна отца попала ей на голую коленку.

Мужчина крепко держал дочь за плечо, его тело сотрясалось в конвульсиях, а Нора вырывалась, не понимая, что происходит, почему любимый отец ведет себя точно так же, как пару часов назад поступил священник. Крича, пинаясь ногами, девушка пыталась сбросить руку Кристофера, но тот был непреклонен, запуская свои руки под юбку Норе. Остановить мужчину смогла только вернувшаяся во время Ребекка Мартин, ударив мужа по голове первым, что попалось под руку. Кристофер, словно пьяный, пребывал в смятении и непонимании, еще не осознавая до конца того, что наделал, он едва справлялся с головокружением, глядя на красную от гнева супругу.

– Ах ты, маленькая дрянь, мало тебе было сегодня пастора Арнольда, решила еще и отца совратить? Да что с тобой такое, потаскуха! Сам Дьявол завладел твоей душой!!

– Мама, я не...

Не успела Нора договорить, как Ребекка со всего маху отвесила дочери пощечину со звоном, раздавшимся после удара в голове. Инстинктивно девушка прижала прохладную ладонь к горячей щеке, неотрывно глядя на взбешенную мать. Ребекка схватила Нору под локоть, и потащила за собой по лестнице в подвал, где не было ничего, кроме припасов и пустой огромной клетки в которой еще год назад Мартины разводили кроликов, чтобы спасти от нападения диких животных и переохлаждения. В подвале не было окон, темнота и сырость захватили все пространство.

– Мама, мамочка, пожалуйста, не надо...

Рыдала Нора, пытаясь выдернуть руку из цепкой хватки, но Ребекка, до боли сжимая запястье дочери, не слушала, свободной рукой отпирая клетку.

– Входи, немедленно.

Девушка металась раненным зверем, упала на колени на бетонный ледяной пол, пытаясь обнять ноги матери, но Ребекка отстранилась, будто прикосновения родного ребенка могли заразить ее чем-то столь же отвратительным, как само дитя Дьявола.

– Мамочка, умоляю, выслушай! Я ничего не делала, они...

– Мерзкая шлюха! Хочешь сказать, что наш мудрый лидер позарился на такую как ты, словно дикарь посреди поля? Он клянется, что в него что-то вселилось, когда он коснулся тебя, чтобы поддержать. А твой родной отец? Что же он?? В тебе не осталось ничего святого, ничего от той Норы, которую я знала и любила. Ты – Дьявол во плоти, и твои сладкие речи не смогут обмануть меня. Полезай сама по-хорошему, иначе я заставлю тебя это сделать!

Слезы крупными виноградинами катились по лицу, застилая глаза, Нора утирала их тыльными сторонами ладоней, понимая, что иного выхода нет. Как была, на коленях, девушка заползла вглубь клетки, в которой еще пахло гниющим сеном и фекалиями, и села в темном углу, прижимая колени в груди. Она никогда больше не увидит солнечного света, не почувствует игры ветерка в волосах, уж лучше бы ей умереть в том поле, сгорев от стыда и ненависти к себе. Уж лучше было вовсе не родиться, сгнить в чреве матери, оскверняя эту женщину, что должна бы защищать свое дитя любой ценой, любить вопреки всему, тогда не было бы этой боли, раздирающей изнутри.

За Ребеккой с грохотом закрылась дверь с последующим щелчком замка, и Нора позволила внутреннему зверю вырваться наружу. Она закричала, что было сил, надрывно до хрипоты, била руками о стену, к которой примыкала клетка, пока не пошла кровь, и только тогда стало легче, немного, но легче принять случившееся, убедив себя, что все это испытание, посланное свыше. Как бы не было страшно, она пройдет его, изгонит из себя Дьявола, а когда будет позволено выйти отсюда – покинет общину навсегда. Как в том сне, посещавшем ее, уже пять лет, в нем она свободна, и этого не изменить. Решено, отныне сновидение станет для Норы ориентиром, грезами, ставшими явью в воображении, она перестанет бояться, наслаждаясь единственным, чего у нее не отнять.

Глава 24. Льюис Эртман.

За 5 лет до катастрофы. 2025 год.

Майнот, штат Северная Дакота.

«Если вы не знаете, куда хотите пойти,

тогда не имеет значения, какой путь вы выберете»

(Л. Кэрролл)

«Я отец, черт возьми, я скоро стану отцом!», – крутилась в голове Льюиса мысль, с каждым разом делающая его все счастливее. Парень не удержался, стукнув по рулю, издав пронзительный гудок, чем изрядно напугал Келли, сидящую рядом на пассажирском сидении.

– Что на тебя нашло, Льюис? На дороге же спокойно.

– Прости, все в порядке. Я просто счастлив вернуться домой, рядом со мной моя любимая надоедливая сестра, и все хорошо. Жизнь прекрасна!

Келли с подозрением взглянула на брата, прищурив ядовито-зеленые глаза, густо подведенные черной тушью.

– Ты меня пугаешь. Сияешь, словно начищенный пятак. Выкладывай давай!

– Фрэнсис беременна.

– Воу!

Льюис растянул губы в широкой улыбке, следя за дорогой в боковые зеркала. Фрэнсис сообщила эту радостную весть, когда он провожал свою горячо любимую девушку на межгородской автобус до Оклахомы, где жили ее бабушка с дедушкой, заменившие ей родителей после страшной аварии. Фрэнсис хотела как можно скорее поделиться новостью с близкими людьми, собрав вещи сразу после возвращения от врача. Непонятно почему девушка умолчала об этом, когда Льюис помогал ей собирать вещи, возможно, на принятие подобного необходимо было время, а может чего-то боялась, так или иначе, парень совсем не переживал на данный счет, задохнувшись от чувств в тот сокровенный миг. Фрэнсис расслабилась лишь тогда, когда парень крепко обнял возлюбленную, подняв над землей и закружив. Льюис уже год откладывал деньги, чтобы сделать предложение своей девушке, как подобает, и это стало знаком, что жизнь идет в верном направлении.

Келли притихла, но времени разбираться не было, машина притормозила у входа в родительский дом. Тейлор и Абигейл Эртманы встретили детей по обыкновению тепло, они заранее накрыли на стол, поставили чайник, узнав, что Льюис и Келли вот-вот приедут. День в компании близких прошел отлично, Льюис с родителями подбирали имена, подходящие будущему ребенку, гадали родится мальчик или все же девочка, обсуждали детали свадьбы. Абигейл с воодушевлением приняла новость, начав суетиться и доставать старые детские вещи, принадлежавшие еще Льюису и Келли, а Тейлор принес из секретера бархатную коробочку с семейной реликвией, которую передал ему отец, чтобы предложение о замужестве поступило красиво, с честью, как подобает настоящему мужчине.

Льюису не терпелось поделиться с Фрэнсис тем, как все прошло у него с родителями, и узнать о реакции близких родственником девушки, он чувствовал себя напряженной пружиной, поэтому первым делом вернувшись домой, набрал ее номер телефона. Оператор сотовой связи сообщил о недоступности абонента, чем вызвал недоумение Льюиса, он попробовал дозвониться трижды, но получал один и тот же ответ. Келли тихонько постучала костяшкой указательного пальца по косяку двери, когда парень глядел на свой телефон, словно на инопланетный механизм, не обращая внимания ни на что вокруг.

– Ты чего сидишь здесь?

– Фрэнсис не берет трубку. Абонент недоступен.

Улыбнувшись, Келли прошла вглубь комнаты, бросая на постель брата и его будущей жены свою кожаную куртку, и усаживаясь рядом.

– Может, она сейчас где-нибудь в метро, или что ездит по улицам Оклахомы. Да и кто знает, какая вообще там связь. Не волнуйся, Фрэнс обязательно перезвонит.

Льюис снова набрал номер, ожидая услышать хотя бы гудки, но оператор все твердил свое.

– Ладно, герой, продолжай сидеть тут и накручивать все самое плохое, и, конечно же, не забывай каждую секунду набирать ее номер, это точно поможет, а я пока поставлю чайник, или тебе чего покрепче налить? Я бы не отказалась от вина.

Хлопнув себя по коленям, Келли Эртман направилась на кухню, где налив бокал красного полусладкого, осушила его залпом, наполнив вновь. Льюис знал, что сейчас делает сестра, знал о ее пагубном пристрастии к алкоголю, но то меньшее из зол, с чем нужно было разбираться. Вдруг отчего-то вспомнился сон, в котором не было Фрэнсис, он искал ее, но не находил. Бывало, в кадре сновидения мелькали чьи-то светлые волосы, но каждый раз то была не она, его любимая Фрэнсис. Может ли сон стать предвестником чего-то плохого? Бывает ли так, что то, чего ты боишься сильнее всего, просачивается из кошмара в реальность? Ответа Льюис Эртман предпочел бы никогда не узнать.

Глава 25. Лилиан Хейли.

День Х. 2024 год.

Ванкувер, Британская Колумбия.

– Заку*, корабль готов, мы собрали вещи.

Лилиан безучастно скользнула взглядом по тоненькой фигурке служки, маленькой темнокожей куколке, опустившейся перед ней на колени, касаясь лбом пола. Несмотря на то, что женщина много раз просила, убеждала, и даже приказывала прекратить возносить ее, ровняя богине, вместо того, чтобы встать бок о бок, люди, окружавшие Лилиан Хейли, упорно игнорировали слова той, которую считали матерью хранительницей священной материи – магии. Они знали, на что способна королева Вуду, но не боялись, а почитали.

В лучшие времена Лилиан села бы рядом со служкой, заставила посмотреть в глаза, чтобы заглянуть глубже, в самое сердце, и может быть создать маленькое чудо, исполнив несмелое желание девочки, но сегодня женщина ощущала себя лгуньей и предательницей своего народа, точнее того, что от него осталось. Эти чувства ранили сильнее любого, даже самого острого клинка. Некогда великие племена оказались стерты из истории мира в угоду белым, сделав их властителями всего, что строилось на слезах, крови и костях темнокожих братьев и сестер. И вот теперь, очередное бледнолицее отродье устремилось отобрать не только личность продолжательницы дара Титубы, но и тщательно сотканное, бережно хранимое веками наследие. И что самое ужасное, у него это почти получилось.

– Зара, передай старшим, что нужно, как можно быстрее закончить переносить вещи. Оставайтесь внутри до тех пор, пока я не приду. Помни, что бы вы ни услышали и не увидели, ни в коем случае не покидайте корабль, поняла?

Зара подняла на женщину глаза, полные слез, направилась к выходу, но замерла в дверном проеме, с которого вместо дверей свисали плотные занавески из бус.

– Мне страшно, Заку. Ты ничего не говоришь, но я чувствую наступление неизбежного, оно витает в воздухе. Я задыхаюсь.

Лилиан Хейли, сидевшая все это время на импровизированном троне в виде широкого стула с высокой спинкой, с которой свисали толстые шкуры убиенных для ритуалов животных, наконец, обратила внимание на девочку, повернув к ней свое смуглое, словно выточенное из камня, мужеподобное лицо. Убрав голые ступни с черепа крокодила, угрожающе оскалившегося из-под стула, женщина, не сводя взгляда с Зары, чинно проследовала к ней мимо других черепов животных и людей, расставленных по комнате в определенном порядке, покрытых давно высохшей кровью. Девочка затряслась от подавляемых рыданий, причину которых она не смогла бы объяснить, но тяжкий груз нового и неизведанного тяжело наваливался на ее хрупкие плечи.

– Мое милое нежное дитя, успокойся. Мы все отмечены знаком смерти, но ведь ты знаешь, что, в самом деле, оно означает? Перемены. И чем скорее мы смиримся с ними, тем лучше станет наша жизнь. Я всегда буду рядом с вами, Зара. С тобой, и теми, кто собирается ступить на корабль. Вы – моя семья, и это никогда не изменится. Мужайся, и будь готова вернуться домой на Тибито*, дитя. Мы слишком долго терпели, но пришла пора сказать «хватит».

Погладив девочку по лицу, стирая последние слезы, Лилиан отправила Зару к другим взрослым, а сама глубоко вдохнув, оглядела комнату, являющуюся ей пристанищем уже много лет. Обшарпанные стены украшали сделанные вручную обереги и амулеты, рабочий стол с зеркалом был завален бутылками и мешочками с засушенными травами, мазями, бальзамами и вытяжками. Будет жаль оставлять все созданное годами здесь, но иного выхода нет. Там, куда Лилиан с семьей направляются, не помогут отвары и наговоры, в крайнем случае, она верила, что у них еще будет шанс начать все с нуля.

Лилиан могла бы бороться и вероятно вновь проиграть. Ее сил недостаточно, чтобы противостоять столь масштабному злу, не останавливающемуся ни перед чем. Лучше умереть, чем понимать, что наследие первой хранительницы магии разворовано до крупиц, и находится в руках врага, не знающего всех возможностей заполученных им грязным путем артефактов. Стоило представить, как главные страхи становятся явью, и женщина тотчас впадала в неистовство. Нет, белые люди не получат ни капли сил Титубы. Лилиан Хейли скорее бы отдала себя на растерзание, позволив на живую вырвать ей позвоночник, разобрать себя по косточкам, чем хоть на кроткий миг допустит вновь мысль о том, что тщательно оберегаемая магия могла бы свободно существовать во вселенной, будучи равно поделенной между всеми существами планет.

Они забрали у нее слишком многое. Артефакты, носящие в себе силы первой ведьмы-хранительницы, разбросаны по миру, их наглейшим образом распродают на черных рынках и жадно скупают бледнолицые богачи, желая того, что им не принадлежит по праву. Лилиан множество раз пыталась перехватить продажу, вернуть утраченное, но деньги, вернее сказать их количество, всегда играют главную роль. Последней каплей стала кража личной колоды таро Титубы Индиан прямо из-под носа, в этом случае винить, кроме самой себя, было не кого. Горько признавать, но Лилиан действительно расслабилась, надеясь, что все – белые и черные, теперь будут жить в мире и гармонии с природой, магией и друг другом, похоронив топор войны, но мечты канули в воронку, беспросветную тьму алчности и эгоизма семьи Гастманов.

Себастьян. Мой дражайший супруг храбро боролся, отстаивая свое, но вместо того, чтобы отправиться к богине, приникая лбом к ее стопам, вынужден бродить по свету неуспокоенный вечно. Сюрприз, отправленный младшим Гастманом, с одним из выживших и плененных, до сих пор стоял перед глазами Лилиан Хейли. Голый, безликий лежал ее возлюбленный Себастьян внутри огромной коробки, напоминая скорее набор запчастей, нежели когда-то живого человека, голова же мужчины отсутствовала вовсе. Видимо, Гастманы нарочно оставили голову Себастьяна, как трофей, зная, что без глаз и языка он не сможет вернуться домой к создателям.

Хранить наследие оказалось мучительной ношей. Глядя на себя в зеркало, Лилиан видела, как приподнимается ее грудь от тяжелого дыхания, как сжимаются кулаки, раздуваются ноздри, пылают гневом черные глаза, трясутся тонкие косички, словно змеи, желающие возмездия. Она приняла правильное решение. Лилиан не позволит Эндрю Гастману победить. Если не будет существовать всего мира, то он не сможет в нем господствовать. Белые люди поплатятся за содеянное, пусть почувствуют себя в шкуре последователей первой ведьмы. На что они будут готовы, ради выживания?

Лилиан прошла в соседнюю комнату, скрытую от посторонних глаз, где заранее подготовила все необходимое для проведения ритуала. На металлическом столе покоилось тело Себастьяна, сшитое умелыми толстыми стежками, осталась лишь одна немаловажная деталь, и можно будет приступать. Из морозильной камеры, стоящей на полу, ведьма достала увесистую голову черного быка; глаза из-под пушистых ресниц смотрели в пустоту перед собой, легкая изморозь покрывала курчавую шерсть животного, жесткую щетину вокруг гладкого носа и подбородок. Пришивая голову быка к телу возлюбленного, Лилиан не плакала, не проронила и слова, а закончив, с грустной улыбкой провела пальцами по меху животного, загнутым холодным рогам.

– Прости, мой милый, что тебе пришлось так долго томиться в ожидании. Сослужи мне еще одну службу, последнюю.

Коснувшись губами лба быка, Лилиан Хейли зажгла свечи, расставленные на всех поверхностях в комнате, прежде чем опустила руку в прозрачный аквариум, до краев наполненный тьмой. Тьма подрагивала, что-то внутри шевелилось, едва слышно шурша. Ухватив искомое, Лилиан подняла на поверхность двухголового белого бумсланга*; глаза змеи на обеих головах с рождения утратили способность видеть, но от того яда в ней было достаточно, чтобы уничтожить разом целый мегаполис.

Бумсланг замер, и будто что-то подозревая, медленно распахнул пасть, демонстрируя длинные тонкие клыки, полные смертельной жидкости. Прежде, чем змея успела напасть, Лилиан крепко ухватилась за основания голов бумсланга, сцеживая яд, а после одним движением распорола змею от шеи до хвоста, добавив в чашу еще теплой крови. Остальную багряную жидкость женщина слизала языком, вдоль раны, мерно покачиваясь и напевая про себя только ей знакомые слова.

Пребывая в трансе, Лилиан положила тушку змеи на собственные плечи, перемешала содержимое чаши пальцем, нанося на тело Себастьяна и морду быка знаки, испив остатки яда и крови бумсланга до последней капли. Тело ведьмы затряслось в конвульсиях, но она продолжала с каждым словом все агрессивнее извергать из себя священные слова. С криком подняв голову к потолку, Лилиан Хейли воздела открытые ладони к небесам показывая богам, что готова, ее глаза, ставшие белесыми, теперь видели яснее чем когда-либо. В тот миг, когда силы наполняли каждую клеточку ведьмы настолько, что грозились разорвать ее на части, продолжательница рода Титубы произнесла последние слова, захлебываясь собственной кровью, и коснулась ладонями возлюбленного, даруя ему вторую жизнь. Себастьян станет ее верным воином, копьем, несущим на конце возмездие, тем, кто разнесет по миру проклятие, вместе со своими новыми слугами, некогда погребенными, давно забытыми или до сих пор любимыми, людьми. Лилиан с трудом удержалась на ногах, вытирая кровь на губах, глядя, как медленно, но упорно поднимается со стола мужчина с головой быка.

Слабы телеса с каждой секундой наполнялись энергией, вложенной ведьмой, и гневом женщины, потерявшей все, даже надежду, помноженное за природную агрессию бумсланга. Из пасти быка стекала слюна, существо пошатнулось, но уже через мгновение раздался его громогласный рев, заставивший пространство вокруг содрогнуться, будто от землетрясения такой силы, которое не засекали человеческие радары за всю историю. Мертвые восстали одновременно отовсюду, практически беззвучно выныривая из-под земли, и за один вечер мир погрузился в безумие.

В переводе с аравакского языка – мать.

Тибито – это археологический памятник на Альтиплано Кундибоясенсе в Колумбии. Известно, что первую салемскую ведьму прозвали так в честь места, откуда она родом.

Бумсланг (лат. Dispholidus typus) – ядовитая змея семейства ужеобразных.