Текст книги "Передний край (ЛП)"

Автор книги: Джон Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

  Джон Харви

  Передний край

  1.

  В первый раз, когда она сняла для него одежду, он сказал ей, что она идеальна: не хотела, не могла остановить это слово. Идеально. Он познакомился с ней на танцах два месяца назад и теперь представил себе ее недалеко от больницы, время от времени поглядывающую на часы и выпивающую второй бокал вина в ожидании.

  Идеально.

  – Ты выглядишь скорее мертвым, чем живым. Эти слова вернули его туда, где он был: медсестра стояла лицом к нему, одной рукой дергая свою униформу там, где она сбивалась выше пояса.

  – Спасибо, – сказал Флетчер.

  Сара Леонард улыбнулась. – Новое признание… – начала она.

  Флетчер моргнул, пытаясь сосредоточиться. Он проспал три часа из последних двадцати четырех, одиннадцать из последних семидесяти двух и подумал, что может быть в бреду.

  – Вероятно, инсульт, – говорила Сара. «Сосед обратился в полицию. Он пролежал на кухонном полу уже два дня.

  «Сколько?»

  «Семьдесят?»

  – Я позову его клерком утром.

  «Ему понадобится жидкость. Тебе придется ввести Венфлон сегодня вечером.

  – Ты мог бы сделать это сам.

  – Ты не хуже меня знаешь, что это против политики.

  Флетчер улыбнулся. – Не скажу.

  Она вернула ему улыбку взглядом. Где-то в палате пациент кашлял один над другим. Рядом беззвучно плакал юноша со швами на лице. Призывы «Сестрички!» поднимался и опускался, как литания.

  – Очень хорошо, персонал, – сказал Флетчер с притворной торжественностью.

  «Спасибо доктор.» Она подождала, пока он шевельнется, и пошла рядом с ним.

  Пациент жил один на двенадцатом этаже многоквартирного дома, и потребовались два сотрудника скорой помощи и один полицейский, чтобы спустить его по лестнице после того, как лифт заклинило. Теперь он лежал на спине под одеялами, лицо его было серым, ноги и лодыжки распухли. Он должен был весить около семнадцати стоунов.

  Флетчер ударил мужчину по предплечью тыльной стороной пальцев, ища вену. Проблема была не только в лишнем жире: было переохлаждение, шок.

  – Он периферийно отключен, – сказал Флетчер, переворачивая руку.

  Сара кивнула, наблюдая за иглой, ожидая, чтобы применить необходимое давление выше.

  – Я попробую с тыльной стороны ладони, – сказал Флетчер.

  Он широко открыл глаза, а затем сузил их, сфокусировав взгляд вниз. Острие иглы проткнуло край вены и прошло насквозь.

  «Дерьмо!»

  Он успокоился и приготовился к новой попытке. Крики позади них, начавшиеся несколько минут назад, не собирались прекращаться.

  – Ты умеешь управлять? – спросила Сара.

  – Похоже на то?

  Она быстро наложила жгут и оставила его наедине. На этот раз Флетчеру удалось найти вену, но он медленно снял жгут, и кровь отскочила назад, прежде чем он смог закрыть конец цилиндра. Мелкие брызги брызнули на его руки и перед белой куртки, а теперь сквозь верхнее одеяло просачивалась лужа.

  Он прошел мимо Сары, когда она возвращалась к кровати. – Тысяча миллилитров натурального солевого раствора в течение суток, – сказал он, не замедляя шага.

  «Куда ты направляешься?» – спросила Сара через плечо.

  «Вне службы.»

  Она подняла окровавленную иглу с того места, где он уронил ее рядом с рукой пациента, и, покачав головой, положила ее в отделение для острых предметов . Одеяла медленно окрашивались в темно-красный цвет, и их нужно было сменить. Не торопясь, Сара закончила ставить капельницу.

  Флетчер низко наклонился над раковиной и плеснул себе в лицо холодной водой. В зеркале он выглядел как человек, привыкший проводить долгие часы под землей. Он знал, что если не побриться, его щетина оцарапает кожу Карен, но ему казалось более важным добраться туда, пока она не устанет ждать. Он звонил, когда выходил из больницы, и говорил ей, что уже в пути.

  Он в последний раз сложил руки под краном, расчесал пальцами спутанные темные волосы и натянул стеганый синий анорак поверх своего докторского халата.

  Для разнообразия телефон возле выхода уже не использовался, но в общем доме Карен никто не брал трубку и не отвечал. После дюжины гудков он сдался и поспешил вверх по лестнице на верхний уровень, натягивая на уши наушники от своего плеера. Он толкнул первые двойные двери на пешеходный мост, когда начинался дуэт из финального акта « Манон ». Мост выгибался над кольцевой дорогой на полпути между подземным переходом и эстакадой, соединяя больницу с университетом и жилыми районами, окружавшими его.

  Флетчер сразу уловил знакомый запах резины, поднимавшийся от пола, хотя персональная стереосистема, включенная повыше, не позволяла слышать скрип его ботинок при ходьбе. Воздух всегда был спертым, тепло скапливалось с обоих концов, вне зависимости от температуры снаружи.

  Он шел неуверенно, засунув руки в карманы, слегка покачиваясь, как пьяный. Огни машин, быстро мчащихся вниз по склону к югу от города, пробивались сквозь армированные стекла. Кое-где борта были расклеены, рекламируя светские мероприятия, политические встречи, гонки на детских колясках вдоль канала.

  Флетчер подпевал музыке, неожиданно энергично и фальшиво. Если с Карен все получится, он купит билеты в Северную оперу в следующем месяце и подкупит себе парой выходных. Если все получится… Незаметно дверь, ведущая на лестницу с улицы, распахнулась за его спиной.

  Пятнадцать ярдов от дальней стороны, а он все еще не слышал за собой ускоряющегося шага ботинок на мягкой подошве. Странно, что он думал не о Карен, а о полуулыбающихся, полуобвиняющих глазах старшей медсестры Сары Леонард, когда наконец понял, что он не один. В стеклянной двери перед ним мелькнуло быстрое отражение, и Флетчер повернул голову как раз вовремя, когда лезвие опустилось вниз, озарившись быстрой кривой оранжевого света.

  Удар отбросил его назад, он потерял равновесие, когда он выстрелил в центр дверей и рухнул вперед, думая перед запоздалым приступом боли, что его ударили, а не порезали. Наушники свалились с его лица, и Массне лился жестяным звуком. Флетчер поднял раскрытую ладонь, чтобы отразить нападавшего, и лезвие глубоко погрузилось в его ладонь, прежде чем уйти в сторону.

  Каким-то образом он поднялся на ноги и начал бежать. Он споткнулся о ногу, и его висок ударился о армированное стекло, треснув поперек. Он оттолкнулся, пригнулся и протиснулся через первую пару дверей, в пределах досягаемости выход, ступеньки, улица. Его ноги ушли из-под него, и часть его лица ударилась об пол с пощечиной. Сквозь приглушенный шум уличного движения он слышал, как тяжело дышит нападавший. Не желая этого, он заставил себя повернуть голову. Сквозь кровь он увидел черный свитер, балаклаву, черные перчатки. Движение. Флетчер закричал и на четвереньках попытался отползти. Лезвие врезалось в его бедро и начало резать к колену.

  Карен Арчер перевернула пустую бутылку в мусорное ведро в углу своей комнаты и выключила переносной телевизор. К тому времени, как она спустилась вниз к телефону, тот, кто звонил, уже повесил трубку. Это мог быть Тим, желающий сказать ей, что он уже в пути, еще раз извиняющийся за задержку.

  «Погуляй с домработником, – сказал один из ее друзей-студентов-медиков, – и вот что ты получишь».

  «Что?»

  «Не много.» Смех. За исключением того, что это не так.

  В последний раз, когда Тим Флетчер был рядом, он крепко уснул в течение десяти минут; она сняла с него остальную одежду, подоткнула одеяло и села рядом с ним, скрестив ноги, надев два лишних свитера и читая Элиота. С ним тоже было не очень весело.

  Карен достала пачку сигарет из ящика с бельем, не смогла найти коробок спичек и снова положила пачку. Ей это было не нужно. Если бы это был Тим по телефону, он мог бы быть уже в пути.

  Она натянула замшевые сапоги до щиколоток и достала из-за двери верблюжье пальто, которое ее тетя предусмотрительно нашла в магазине Oxfam в Ричмонде. Засунув ключи в карман, она направилась вниз по лестнице, автоматически перешагнув ту, у которой отсутствовала ступенька. Если бы она пошла в сторону моста, то, скорее всего, встретила бы его.

  Два

  – Еще, Чарли?

  «Лучше не надо.» Резник покачал головой. «Время, когда я делал ход».

  «Правильно. Правильно.» Фрэнк Делани понимающе кивнул, потянулся через стойку и налил свежего «Гиннесса» в стакан детектива-инспектора.

  «Некоторые из нас начинают раньше других, – сказал Резник. Часы слева от небольшой сцены показывали не ту сторону полуночи.

  – Конечно, знаешь, – подмигнул Делейни. «Конечно, знаешь. А после завтра мне вообще можно не вставать. Он поднял свой стакан к лицу Резника и улыбнулся. – Тост, Чарли. Досрочный выход на пенсию."

  Звякнули стаканы, и оба мужчины выпили, Резник экономно.

  – Сколько тебе времени, Чарли?

  «Выход на пенсию?»

  – Теперь уже недолго.

  «Довольно долго.»

  Оно лежало впереди, как непрошеное море, по которому нужно переплывать каждое утро, в любую погоду; те же бесцельные движения, совершаемые просто для того, чтобы что-то делать, иллюзия: либо так, либо ты топчешься на месте, пока однажды не утонешь.

  – Завтра утром, – сказал Фрэнк Делани, – в одиннадцать часов. Я буду в банке в своем лучшем костюме, пожимая руки. Кто-нибудь подарит мне авторучку с пером из 24-каратного золота, и через несколько минут я выйду оттуда с чеком на миллион фунтов. Неплохо, а, Чарли, для такого невежественного сукина сына, как я? Ушел из школы в четырнадцать с торчащей из штанов задницей. Неплохо."

  Резник отхлебнул «Гиннесс» и оглядел комнату. Когда Фрэнк Делани купил это место – что? Десять лет назад? Более? – там было чуть больше четырех стен и места на полу, чтобы пьяные могли безопасно упасть. Фрэнк принес ковры и диваны с темной обивкой, люстры и всякую мешанину из подделок викторианской эпохи. По выходным он учреждал Old Time Music Hall и с небольшим уговором сам вставал у микрофона и вел завсегдатаев припевы «You Made Me Love You», «Who’s Sorry Now?»

  На неделе двери были открыты для других вещей: кантри и вестерн, поэзии и джаза. К концу этой недели разработчики будут выдирать внутренности, сдирая все это. Готовится еще один офисный блок.

  – Мы провели здесь несколько хороших ночей, Чарли.

  Резник кивнул. «У нас есть.»

  На этой сцене он услышал лучшую музыку в своей жизни: Дэвид Мюррей, Стэн Трейси – холодным мартовским вечером Ред Родни, который играл на трубе с Чарли Паркером, когда он был еще ребенком, довел до слез наслаждения. глаза Резника и мурашки по коже.

  – Я говорил тебе, что говорили люди, когда я купил это место, Чарли?

  Всего десяток раз.

  «Они сказали, что я разорюсь в течение шести месяцев. Банкрот». Делейни рассмеялся и открыл еще одну бутылку «Ньюкасл Браун». – Я им показывал. Э?

  Резник прикрыл рукой свой стакан и встал. – Значит, никаких сожалений, Фрэнк?

  Делейни одарил его долгим взглядом поверх края стакана. «Миллион фунтов? Из ничего, более или менее. О чем мне сожалеть?» Он поднялся на ноги и пожал руку Резнику. – Все остальное – это сентиментальность. Не будет даже платить арендную плату.

  Резник прошел через полутемную комнату к двери. Отодвинув засов, повернув тяжелый ключ, он вышел на улицу. Флетчерские ворота. Прямо напротив него юноша в мешковатых джинсах и с закатанными рукавами рубашки рвал куриным бириани на кирпичную стену автостоянки. Черно-белый кэб поднялся вверх по холму от станции, и Резник подумал, не поймать ли его, но понял, что в конце концов не торопится домой.

  «Эй, ты!» – воинственно окликнул его юноша напротив. «Эй, ты!»

  Резник засунул руки в карманы пальто и перешел дорогу под крутым углом, слегка склонив голову.

  Когда Резник впервые стал полицейским, гуляя по улицам в военной форме, он и Бен Райли, алкаши, бомжи, бездомные отводили взгляды, проходя мимо. Рассеянные старики, которые сидели вокруг своих бутылок сидра, вина VP. Теперь вокруг бесплатных столовых и приютов околачивались дети, достаточно молодые, чтобы принадлежать Резнику. А эти протянули руку, посмотрели вам в глаза.

  От восемнадцати до двадцати шести. Угодить в ловушку. Слишком много причин не жить дома, слишком мало работы, очень мало от государства: теперь они делили Плитную площадь с голубями, распластавшись или сгорбившись перед колоннами Дома Совета, богато украшенной мозаикой городского герба, пара полированных лимузинов, ожидающих, чтобы отвезти гражданских сановников на то или иное важное мероприятие.

  Чем больше вы спускались по Гусиным воротам, тем менее престижными становились магазины. Два комплекта фонарей – и вы на оптовом рынке, разбитые ящики и выброшенная темно-синяя ткань, а за этим Снейнтоном, где джентрификация все еще остается словом, которое лучше оставить для кроссвордов. Четырнадцать поперек: процесс изменения характера центральной части города.

  Перед первым светофором тротуар расширился, и Резник замедлил шаг. Между телефонной будкой и входом в дом Алоизиуса стояла дюжина или более человек. Двое находились в самом киоске, согреваясь четвертьбутылкой темно-синего рома. Это сухой дом, читайте вывеску у входа. Мужчина средних лет в верхней половине серого костюма в тонкую полоску и в темных брюках с широкими бледными боками, прислонившись спиной к стене, осушил банку Special Brew, вытряхивая последние капли в рот.

  «Заблокировано?» – спросил Резник ближайшего из мужчин.

  «Да пошел ты!» – ответил мужчина.

  Резник подошел ближе к двери, задев пару, которая отказалась отойти в сторону.

  – Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем они пришлют за тобой, – обвиняюще сказал один из них.

  Голова Резника инстинктивно повернулась от дешевого алкоголя в его дыхании.

  «Чертова медь!» – объяснил он своему спутнику.

  Второй мужчина уставился на Резника, откашлялся и сплюнул на тротуар, прямо между ботинками Резника.

  «Чтобы разобраться в этом, нужен кровавый взгляд больше, чем ты», – крикнул кто-то. – Там ублюдок с ублюдочным топором!

  Резник постучал в стеклянную дверь общежития. В маленьком вестибюле было двое мужчин, один из них сидел на полу. Резник достал свой ордер и поднес его к стеклу, жестом приглашая впустить его.

  В тускло освещенной главной комнате в темноте двигались и храпели тела. Тут и там Резник видел тусклый огонек сигареты. С одного из стульев, подтянув колени к груди, кто-то во сне вскрикнул.

  Женщина, отвечавшая за ночную смену, подошла к Резнику от подножия лестницы. На ней был кремовый свитер поверх темных спортивных штанов, Резник не мог определить цвет в таком свете. Волосы ее были собраны по бокам и немного неуклюже скреплены парой широких гребней из белой пластмассы. Ей было около двадцати, чуть больше тридцати, и звали ее Джин, Джоан, Джини, что-то близкое. Он познакомился с ней однажды на Центральном вокзале, но когда именно, он не мог вспомнить.

  – Инспектор Резник?

  Он кивнул.

  «Джейн Уэсли».

  Вот оно. Он подумал, что она собирается предложить ему руку, но она передумала. Это была хорошо сложенная женщина, высокая, пять девять-десять лет, и она почти сдерживала нервозность в голосе.

  – Я не посылал за тобой.

  «Я проходил мимо. Довольно толпа у вас снаружи.

  «Они все ждут, что произойдет, прежде чем они вернутся».

  «Что сейчас произойдет?»

  Она взглянула на лестницу. «Это зависит.»

  «На что?»

  Когда она ухмылялась, ямочки по краям рта делали ее намного моложе, беззаботнее; такой, какой она была до того, как увлеклась социальными науками и христианством. – О том, что он делает с топором для мяса, – сказала Джейн.

  – Каков его план?

  «Последнее, что я слышал, он угрожал отрубить себе ногу».

  «Пока не?»

  – Если только я не останусь по эту сторону двери.

  – Что ты сделал?

  «Уже.»

  «Звучит разумно».

  Джейн нахмурилась; ямочек давно не было. «Он не в себе. С ним еще двое.

  «Друзья?»

  Она покачала головой. – Насколько я знаю, нет.

  – Он угрожал причинить им вред?

  «Еще нет.»

  Резник посмотрел на часы. Было без четверти час. – Почему вы не позвонили в участок?

  – Я собирался. Я думаю. При всем желании каждый раз, когда кто-то входит сюда в военной форме, мы теряем чье-то доверие».

  «Лучше, чем их нога», – предположил Резник.

  «Да.»

  – Кроме того, я не в форме.

  «Тебе не нужно быть».

  – Заткнись, – проревел голос из угла, – и дай мне поспать!

  Резник направился к лестнице. «В каком номере?» он спросил.

  – Прямо, – ответила Джейн. «Читальный зал».

  Резник нажал выключатель посадочного огня, но он упрямо оставался выключенным. Он постучал в дверь и подождал: ничего. Постучав еще раз, он представился. Нет ответа. Если внутри было три человека, и все трое все еще живы, они демонстрировали больше, чем обычно, самообладание. Ему пришло в голову, что волнение могло утомить их до такой степени, что все они заснули.

  Он попробовал ручку, и она повернулась.

  – Хорошо, – позвал он. «Я захожу.»

  «Нет!» Приглушенный голос растянул слово на два слога.

  «Отойди подальше, – предупредил Резник.

  «Открой эту дверь, и я воспользуюсь этой гребаной штукой! Не думай, что я шучу!»

  Резник вошел быстро. На полу было разбросано несколько стопок книг, в основном выброшенные вестерны в мягкой обложке и старые экземпляры « Ридерз дайджест», подаренные доброжелателями. Сбоку на полках стояли еще книги с загнутыми уголками: Леон Юрис, Уилбур Смит. Однако из трех человек в комнате никто не проявлял ни малейшего интереса к чтению.

  Один мужчина с босыми ногами в открытых кожаных сандалиях сидел на полу, его голова и плечи были покрыты грязным серым одеялом с красной строчкой по подолу. Другой, с закрытыми глазами, устремленными в потолок, сидел на стуле с прямой спинкой, засунув руку в расстегнутую ширинку, и задумчиво мастурбировал.

  Третий, узкощекий, седой, в очках, стоял, угрожающе сжимая мясницкий тесак над одной ногой, с которой, как бы готовясь, сдернул и ботинок, и носок.

  Несколько мгновений он не смотрел на Резника, а потом посмотрел.

  «Только что услышал ребенка, который думал, что заново открыл для себя бибоп в одиночку», – сказал Резник. Глаза мужчины сверкнули. – Это как слышать, как кто-то бегло говорит на языке, которого не понимает.

  Глаза снова замерцали, но в остальном мужчина не двигался.

  «Время было, – сказал Резник, – вы бы снесли его с трибуны».

  – Да, пожалуй.

  – Как насчет тесака? – спросил Резник, делая один осторожный шаг ближе.

  Седой посмотрел на затупившееся лезвие, потом на свою ногу. – Чарли, думаю, на этот раз я, черт возьми, сделаю это. Я думаю я сделаю."

  Три

  – Она прекрасная женщина.

  «Джейн?»

  «Прекрасный.»

  Они ехали в такси, объезжая Кружевной рынок, и справа от них проезжал магазин Ритци. Пурпурная вывеска все еще сияла над дверью, хотя к этому времени она была заперта, а последние танцоры отправились домой. Мое место или твое? Резник был там в несколько ранних холостяцких субботних вечеров, когда это был просто Пале, и между дживерами все еще пробирались парочки. Он помнил женщин, стоящих в одиночестве с грустными глазами в конце вечера; мужчины, которые рыскали в чем-то близком к отчаянию, стремясь стащить кого-нибудь на пол до того, как исчезнет последняя цифра.

  – Как ты думаешь, сколько ей лет, Чарли? Скажи мне, что."

  «Около тридцати».

  – Значит, слишком молод для меня, как ты думаешь?

  Резник посмотрел на Эда Сильвера, который наполовину прислонился к окну, наполовину прислонился к изношенной обивке кабины. Его седые волосы ниспадали на голову и сбивались в завитые складки вокруг ушей, как шерсть старой овцы; одна линза его очков была треснута, а оправа погнулась там, где на нее наступили, и выкрутилась не совсем ровно. Его глаза были полуприкрытыми, слезились и отказывались фокусироваться.

  – Нет, – сказал Резник. «Не тут-то было.»

  Эд Сильвер откинулся назад и улыбнулся.

  Когда Резник уговорил Сильвера передать ему мясницкий тесак и мирно спуститься вниз, Джейн Уэсли была благодарна и удивлена.

  – Ты знаешь его, не так ли? – спросила она, наливая растворимый кофе в щербатые кружки.

  Резник кивнул.

  – Но до того, как вы вошли туда? Вы никак не могли знать, кто он такой.

  Резник покачал головой, жестом отказавшись от молока.

  «Я не знаю, могу ли я позволить ему остаться. Я имею в виду, здесь, сегодня вечером.

  – Он может пойти со мной домой.

  Ее глаза расширились; они были бледно-голубыми и казались неподходящим цветом для ее лица. «Уверены ли вы?»

  Резник вздохнул. «Ненадолго. Пока он разбирается». Не то чтобы он не видел опасности.

  Джейн Уэсли задумчиво отхлебнула кофе. – Это может занять больше времени, чем ты думаешь.

  «Ну, – сказал Резник, – может быть, он стоит того, чтобы потратить на него немного времени». Он взглянул туда, где в полумраке сидел Сильвер, перебирая воздух пальцами, словно мог превратить его в музыку. « Три года подряд занимал второе место в опросе Melody Maker . Альтовый саксофон».

  Резник поставил кружку с кофе, почти нетронутую, и отвернулся.

  «Когда это было?» сказала Джейн Уэсли ему в спину.

  Такси остановилось у каменной стены, черные ворота нуждались в свежей краске. В одной из комнат наверху и сквозь витражи над входной дверью горел свет – упражнение для отпугивания грабителей. Резник наклонился к окну кабины и дал молодому шоферу-азиату пятифунтовую банкноту, ожидая сдачи. Радио было выключено, почти бесконечный поток того, что ди-джей Radio Trent, вероятно, назвал бы гладким ночным прослушиванием для полуночников.

  Эд Сильвер оперся о стену, а большая черная кошка выгнула спину и уставилась на него раскосыми желтыми глазами.

  – Это твое? – спросил Сильвер.

  «Дом или кошка?»

  «Либо.»

  «Оба.»

  «Хм.» Сильвер отошел от стены и протянул руку кошке, которая зашипела и сплюнула.

  «Голова кружится!» – укоризненно сказал Резник, открывая ворота.

  «Есть одна вещь, которую я не могу переварить, – пробормотал Эд Сильвер, следуя за ним по повороту вымощенной дорожки, – это кошки».

  Здорово! сказал Резник про себя, поворачивая ключ в замке.

  Диззи скользнул между его ног и помчался на кухню. Майлз спустился по лестнице с кровати Резника, где он, несомненно, спал, и с надеждой замурлыкал. Бад, тощий и робкий, пятился при виде незнакомца, пока в самом дальнем углу зала не виднелось только белое пятно возле его носа.

  «Господи, Чарли! У тебя трое маленьких жуков!»

  – Четыре, – поправил Резник. Где-то, блаженно зажмурив глаза, Перец свернулся внутри чего-нибудь, чего угодно, и спал.

  «Если бы я знал это, я бы никогда не оставил тесак».

  Он застелил постель в комнате наверху дома. Пахло сыростью, но Резник был уверен, что не хуже того, к чему привык его гость. Тем не менее, он взял небольшой электрический вентилятор и включил его в одном углу. К тому времени, как он вернулся вниз, Сильвер закинул ноги на диван в гостиной и, казалось, крепко спал. Резник вернулся и нашел одеяло, накинул его на себя, вдыхая прогорклый, приторно-сладкий запах его одежды. Моча и грубое красное вино. Резник осторожно снял очки Сильвера и положил их на ковер, где Майлз с любопытством принюхался к ним, чтобы понять, не могут ли они быть едой.

  К настоящему времени было два второго, и Резник задавался вопросом, сможет ли он вообще хоть немного поспать. На кухне он молотил кофейные зерна, блестящие и темные, разливал еду по четырем цветным мискам для кошек, осматривал содержимое холодильника в поисках приготовления сэндвича.

  В последний раз, когда он видел Эда Сильвера, он не так давно носил сержантские нашивки. Форма в CID, затем снова в форму: создание карьеры, следование плану. Сильвер гостил в недолговечном клубе на вершине Карлтон-Хилл, так далеко от города, что мало кто его нашел. Когда Эд Сильвер вошел с ящиками для инструментов под мышкой, он огляделся, нахмурился и назвал это место моргом.

  Первую мелодию он отстучал в таком темпе, что хаус-барабанщик и басист уставились друг на друга с открытыми ртами. Сильвер с головокружительной скоростью маневрировал своим альтом через изменения в «I’ve Got Rhythm», но когда он понял, что местные жители способны не отставать, он позволил своим плечам немного опуститься, расслабился и получил удовольствие.

  После этого, болтая с Резником, катая кубики льда в высоком стакане имбирного эля, он рассказал о своем первом за семь лет контракте со звукозаписывающей компанией, о турне по Швеции и Норвегии, которое состоялось позже в том же году.

  – Видишь, – сказал он, протягивая обе руки. «Никаких сотрясений». Затем он рассмеялся и поставил стакан на тыльную сторону ладони, и через несколько секунд кубики льда перестали звенеть внутри.

  «Видеть!» он хвастался. – Что я тебе говорил?

  Резник больше года ничего о нем не слышал. В одном из журналов был абзац, предполагавший, что он записывался в Осло с Уорном Маршем, но он никогда не видел рецензий на альбом или каких-либо объявлений о его выпуске. Что он действительно прочитал в нижней части второй страницы в медленной субботней газете Guardian , так это то, что Эд Сильвер упал лицом вперед со сцены театра Наффилд в Саутгемптоне, получив сотрясение мозга и сломанный в двух местах нос.

  Кто-то хорошо поработал над носом, подумал Резник, доедая свой бутерброд и глядя на Эда Сильвера, быстро развалившегося на диване. Это выглядело как часть его лица в наилучшей форме.

  Он тихо подошел к стереосистеме и поставил Арта Пеппера на проигрыватель. В середине «Прямой жизни» ему показалось, что спящее лицо Эда Сильвера расплылось в улыбке. Когда мелодия закончилась, Сильвер внезапно приподнялся на одной руке и, все еще крепко зажмурив глаза, сказал: «Чарли? Разве у тебя не было жены? Не дожидаясь ответа, он снова опустился на землю и снова заснул.

  Четыре

  Карен Арчер нашла Тима Флетчера примерно в то время, когда Резник начинал свою прогулку по Кружевному рынку к дому Алоизиуса. То есть она нашла что-то распростертое на металлической лестнице, ведущей от территории университета к пешеходной дорожке; что-то темное, наполовину вклинившееся в первую пару дверей. Старая связка брошенной одежды, мешки для мусора, набитые мусором и выброшенные. Только когда она была почти у самой верхушки лестницы, она поняла, что там лежит человек, и сначала она приняла его за пьяного. Об обратном ей говорила трубка стетоскопа, торчащая из-под него.

  Карен крепко держалась за перила, глядя вниз на поверхность кольцевой дороги, слегка окрашенную бензином. Отколотый металл был холоден на ее ладонях, холоден на ее лбу, когда она прижалась к нему лицом. Когда самый сильный из ее приступов паники прошел, когда ее дыхание, наконец, выровнялось, только тогда она вернулась к телу. Приблизиться. Возможно три минуты, четыре.

  Она придержала дверь бедром и втащила внутрь Флетчера. Никакая часть его, казалось, не двигалась, кроме того, что она двигала для него. Как могла, Карен перевернула его на спину и опустила свое лицо, пока оно не приблизилось к нему; ее пальцы ерзали на его запястьях в поисках пульса. Она старалась не смотреть на его раны, вдоль которых начали сворачиваться темные сгустки крови.

  «Тим!» Она выкрикнула его имя, словно сила крика могла разбудить его. «Тим!»

  С тихим шуршанием под мостом проехал грузовик, его огни освещали лицо Карен, когда она стояла. Плеер Флетчера лежал рядом с внутренней дверью, и она совершенно неразумно нагнулась, чтобы убедиться, что он выключен , а батарея не садится.

  Она поспешила в больницу, желая, чтобы ее ноги бежали, но не получала ответа, скрип, скрип ее кроссовок по жесткой рифленой резине преследовал ее. Она не знала, оставляет Тима Флетчера живым или мертвым.

  Карен потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что произошло, но с этого момента все стало тихой скоростью и эффективностью. Если офицер скорой помощи, разговаривавший с Карен, и был удивлен, он ничего не сделал, чтобы выдать это. Все, что она видела от Тима, это одеяла и носилки, катившиеся между занавесками. Все, что она слышала, были те же тихие голоса. Переливание. Сознание. Операция. Они усадили ее в угол и, в конце концов, дали ей чай, сладкий и не совсем теплый, в ребристом цветном пластиковом стаканчике.

  – С ним все в порядке?

  – Постарайся не волноваться.

  – С ним все будет в порядке?

  Неторопливые шаги, удаляясь.

  «Бог!» – воскликнул Тим Флетчер в первый раз в ее комнате. «Бог!» Глядя на ее лицо, ее грудь. «Ты идеальный!»

  «Мисс?»

  Пальцы Карен сжали чашку, глядя вверх. У полицейского были рыжеватые волосы и лицо, которое напомнило ей ее младшего брата; он прижимал шлем к колену, легонько, аритмично постукивая им по синему мундиру.

  «Мне интересно, – сказал он, – не могли бы вы ответить на несколько вопросов?»

  Грудь Карен сжалась под фиолетовым джемпером, и она заплакала.

  Офицер смущенно огляделся.

  «Мисс …»

  Плач не собирался прекращаться. Он присел перед ней на корточки, взял чашку из ее рук и поставил ее на пол рядом со своим шлемом. За те три месяца, что он проработал в полиции, Пол Хоутон встал между четырьмя молодыми людьми, сражавшимися с бутылками после закрытия; он поднял паникующего трехлетнего ребенка из окна второго этажа и поднял его на лестницу, ближе к концу одной смены, он последовал за криками и ругательствами в переулок позади паба и нашел средний– пожилой мужчина на четвереньках, дротик, который его девушка метнула ему в лицо, все еще вонзился в него на дюйм ниже глаза. В каждом случае он действовал, никогда не задумываясь. Теперь он не знал, что делать.

  – Все в порядке, – неуверенно сказал он, похлопывая ее по руке. Она схватила его пальцы и сильно сжала их.

  – Может быть, вы хотите еще чашку чая? он посоветовал.

  Когда она покачала головой, у Карен перехватило дыхание, и слезы превратились в рыдания. Безутешный. В обеих ноздрях появились пузыри, и свободной рукой Пол Хоутон порылся в кармане и нашел салфетку, уже спутавшуюся от использования.

  – Вот, – сказал он, осторожно потирая.

  Головы повернулись, глядя.

  «Гнилой ублюдок!» – крикнула женщина. – Оставь девушку в покое.

  «Наденьте на них униформу, – прокомментировал другой, – и они думают, что могут делать все, что им заблагорассудится!»

  – Прости, – выдохнула Карен, вытирая грязной салфеткой глаза и, наконец, высморкавшись.

  – Все в порядке.

  Он не был похож на ее брата, подумала Карен, глядя на него из-под слипшихся ресниц, он был моложе. Ей стало жаль его тогда, помимо простой банальности, смысла.

  Карен вернула ему лоскутную салфетку, и он, встав, спрятал ее с глаз долой. Задняя часть его ног болела, и он хотел потереть их, но не стал. Он достал блокнот из нагрудного кармана.

  – Мне придется задать вам несколько вопросов, – сказал он, краснея.