Текст книги "Стальной пляж"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Помню, как я ушел с фермы Калли. Помню, как бродил без всякой цели, съезжал по бесконечным эскалаторам все ниже и ниже, пока не добрался до самого нижнего уровня, дальше было просто некуда. Меня поразило, что переносный смысл слов «дальше некуда» слишком хорошо подходит к моему состоянию, я поспешил наверх – и наконец, после нескончаемой череды эскалаторов, очутился в баре «Слепая свинья». Не помню, о чем я думал все эти долгие часы, но, оглядываясь назад, не уверен, что о чем-то хорошем.

Вы можете подсказать: следующим, что я помню, было мое пробуждение или начало пробуждения – но это было бы не слишком точно. Это не отразило бы сути пережитого мною. Я, скорее, чувствовал, будто собираю себя из далеко разлетевшихся кусочков… нет, не годится: в подобном сравнении видится некое усилие с моей стороны. А на самом деле кусочки составились в целое сами собой, и по кусочкам я осознал себя. Никакой границы между ними не было, но в какой-то момент я понял, что нахожусь в задней комнате "Свиньи". Это был существенный прогресс, поскольку тут я снова обрел власть над собой и огляделся, чтобы получше узнать, куда попал. Мое лицо было обращено вниз, так что в этом направлении я первым делом и посмотрел. И увидел лицо женщины.

– Нам ни за что не решить проблему выстрела в голову, пока не появится совершенно новая технология, – сказала она.

Я понятия не имел, о чем она толкует. Ее волосы разметались по подушке. По обе стороны от ее лица виднелись руки. Глаза у нее были какие-то странные, но что именно в них было не так, мне сформулировать не удавалось… возможно, она была тронута каким-то моим поступком. По всей видимости, я в тот момент все понимал буквально, потому что, подумав "тронута", неожиданно для себя прикоснулся к ее глазу кончиком пальца. Но это, похоже, нисколько ее не обескуражило. Она просто моргнула, и я отдернул палец.

Тут я сделал еще одно важное открытие: когда я тронул ее глаз, одна из рук пошевелилась. Я сопоставил эти два факта и пришел к выводу, что руки, обхватывающие лицо женщины, оказывается, мои. В подтверждение этой гипотезы я пошевелил пальцем, и один из пальцев там внизу пошевелился. Не тот, о котором я подумал, но о какой точности движений могла идти речь?.. Я улыбнулся, гордый собой.

– Можно запаять мозг в металл, – продолжала женщина. – Прикрепить мешочек с кровью на затылок и выстрелить из-за камеры в лоб. Затем – бамм! – пуля со звоном отскочит от металлической брони, тут же – шлеп! – кровяной мешочек лопнет… и, если вам повезет, выглядеть это будет так, будто пуля прошила голову насквозь и забрызгала томатным соком всю стену позади актера.

Я чувствовал себя громадиной.

Не наглотался ли я случайно увеличек? Вспомнить ничего не удавалось, но, похоже, наглотался. Обычно я их не жалую, потому что на самом-то деле в них нет ничего интересного, разве что потешить свое эго, вообразив себя размером с межпланетный лайнер. Но можно еще смешать эти таблетки с другими и получить занятный результат. Должно быть, именно так я и поступил.

– Можно заставить сцену выстрела выглядеть еще правдоподобнее, если прикрепить к задней стороне глазных яблок малюсенькие зарядики. Когда пуля ударит в голову, они сдетонируют, и глаза вылетят из орбит прямо в камеру, правильно? И заодно создадут прелестное кровавое облачко, которое поможет скрыть любое отступление от реализма.

О мое ухо что-то терлось. Я повернул голову со скоростью, с какой поворачивают гигантский телескоп в кратере Коперник, и увидел босую ступню. Я было принял ее за мою собственную – но тут прибыл почтовый голубь с донесением, что мои ступни находятся километрах в трех позади, на концах вытянутых ног, и что носки их оттянуты. Я повернул голову в другую сторону и увидел вторую ступню. Как я понял, это была ее ступня. Возможно, и первая принадлежала ей же.

– Но все портит проклятая стальная броня… Чтоб ее! Сказать не могу, какой – прошу извинить за выражение – головной болью эта штука порой оборачивается. Особенно если девять из десяти режиссеров требуют, чтобы выстрел в голову был снят в замедленном режиме. Приклеиваешь статисту на лоб накладку, заполненную помадой "Макс Фактор" номер три, чтобы рана выглядела сочнее, добросовестно воронишь сталь, защищающую мозг, чтобы она – как ты надеешься – выглядела дыркой в голове, когда будет сорвана кожа… и что же? Чертова пуля прошивает все насквозь до самой брони и выставляет ее напоказ. Дно пулевого отверстия дает ярчайший металлический блик, режиссер рвет и мечет, и – делать нечего, нужен новый дубль!

Может, я на корабль попал?.. Это объяснило бы качку, которую я ощущал. Но я помнил, что нахожусь в "Слепой свинье", и вряд ли бар вместе со всеми посетителями мог оказаться в море – разве что его вырезали целиком из его стальной катакомбы и погрузили в воду. Нет, маловероятно… Я решил, что мне по-прежнему не хватает данных, и отважно взглянул между нашими с женщиной телами.

Поначалу увиденное показалось мне лишенным всякого смысла. Я увидел словно бы в перевернутый телескоп собственные ноги и ступни с оттянутыми носками – такими маленькими и далекими они представились. И вдруг… они исчезли из виду! Затем появились снова. А куда же делись ноги женщины? Их я не увидел. Ах, да, раз ее ступни щекочут мне уши, значит, ее ноги и есть то, что прижимается к моей груди. Значит, она лежит на полу, на спине. Теперь понятно, что означает движение, которое я увидел. Я прекратил двигаться вверх-вниз и сказал партнерше:

– Мне больше не хочется.

А она все продолжала рассуждать о трудностях съемки выстрела в голову… Я понял, что ей не было до нашего совокупления вовсе никакого дела – во всяком случае, не больше, чем мне. Я поднялся с пола – женщина ни на секунду не запнулась – и осмотрел комнату. Неподалеку от нас обнаружились брюки; они были на миллион размеров меньше, чем мне требовалось, но, по всей видимости, все-таки были моими. Я взял их и с неторопливостью, достойной Гаргантюа[14]14
  Гаргантюа – великан-обжора, персонаж сатирического романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».


[Закрыть], поднял сначала одну, потом другую ногу. И – оп-ля! – брюки оказались мне впору. Я споткнулся о штору, закрывавшую выход, и ввалился в общий зал «Свиньи».

От стойки меня отделяло не больше двадцати шагов. Но за это расстояние я с катастрофической скоростью уменьшился. Это ощущение показалось не таким уж и неприятным, хотя был момент, когда мне пришлось ухватиться за спинку одного из стульев у стойки, чтобы не упасть. Довольный собой, я с превеликой осторожностью вскарабкался на кожаное сидение и потребовал:

– Бармен! Повторите мой последний заказ.

Парня, что торчал за стойкой, прозвали Глубокой Глоткой[15]15
  Deep throat – так на журналистском жаргоне называется анонимный источник крайне полезной информации.


[Закрыть], поскольку по долгу службы ему было известно о знаменитостях чрезвычайно много. Вероятно, у него было и другое имя, но его никто не знал, и нам всем казалось, что так и должно было быть. Он кивнул и собрался уже отойти, но какая-то женщина уселась на стул рядом со мной и схватила его за руку.

– На этот раз не надо примешивать ничего тяжелого, ладно? – попросила она.

Я увидел, что это Крикет. Она улыбнулась мне. Я ответил ей тем же, пожал плечами и кивнул в ответ на вопросительный взгляд Глубокой Глотки. Степень опьянения клиентуры его не волновала. Пока вы можете сидеть за стойкой – и платить – он вас обслужит.

– Как дела, Хилди? – спросила Крикет.

– Лучше не бывает, – ответил я, наблюдая за приготовлением моего напитка.

Крикет ненадолго замолчала. Я чувствовал, что она еще о многом хочет спросить. Для чего, в конце концов, существуют друзья?

Мне подали коктейль в одном из фирменных "свинских" голографических стаканов. Возможно, "Свинья" была единственным баром на Луне, где еще использовалась такая посуда. Она появилась в середине двадцать первого века, и это довольно милое изобретение. В толстое стеклянное дно заключен чип, который проецирует объемную картинку над самой поверхностью жидкости. Мне довелось повидать стаканы с хороводом дельфинов, виндсерферами, крохотной командой игроков в водное поло – озвученной шумом восторженной толпы – и с капитаном Ахавом, мечущим гарпун в Великого Белого Кита[16]16
  Капитан Ахав – один из центральных персонажей приключенческого романа Германа Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит».


[Закрыть]. Но самый популярный стакан в «Свинье» – учитывая особую манеру Глубокой Глотки смешивать напитки – это стакан с ядерным взрывом на атолле Бикини. Я даже забыл отхлебнуть, увлекшись его разглядыванием. Взрыв начинается с ярчайшего света, затем светящаяся точка превращается в изумительно детализированное оранжево-черное грибовидное облако, ножка гриба удлиняется до шести дюймов и рассеивается, словно от ветра. Потом все взрывается снова. Полный цикл смены картинок занимает примерно минуту.

Я рассматривал малюсенькие военные корабли в лагуне, пока до меня не дошло, что сцена взрыва разыгрывается передо мной уже раз двенадцатый подряд и что я скрючился, упираясь подбородком в стойку. По всей вероятности, чтобы было лучше видно. Я выпрямился в легком замешательстве и украдкой покосился на Крикет. Но она была увлечена составлением грандиозного узора из влажных кругов, что оставались на стойке от донышка ее стакана. Я потер бровь и повернулся на стуле, чтобы взглянуть, кто еще есть в баре.

– Обычная разношерстная компания, – сообщила Крикет.

– Разношерстнейшая из разношерстнейших, – согласился я. – На самом деле, слово "разношерстный", должно быть, было изобретено всего лишь для описания того, что мы сейчас тут наблюдаем.

– Возможно, нам следует отправить это слово на заслуженный отдых. Выделить ему почетное место в этимологическом зале славы, как футболкам олимпийских чемпионов.

– Поместим его рядом с материнством, любовью, счастьем… и другими подобными словами.

– За эту реплику я куплю тебе еще один коктейль.

Я еще первый не допил, но кто их считает?

В журналистике всегда существовали неписаные правила, даже на том уровне, на каком ею занимаюсь я. Довольно часто только страх судебного иска за клевету удерживает нас от публикации какой-нибудь на редкость неприглядной истории. В этом отношении законодательство на Луне очень строгое. Если вы кого-нибудь оклевещете, вам не избежать наказания, если только ваши информационные источники не согласятся свидетельствовать в вашу пользу перед ГК. Но гораздо чаще мы воздерживаемся от публикации того, о чем и так все знают, из более тонких соображений. Между нами и людьми, о которых мы пишем, существуют особые отношения, своеобразный симбиоз. Некоторые могут сказать, что мы паразитируем на звездах – но те, кто так говорит, не понимают, насколько политический деятель или известная личность могут быть жадны до рекламы. Если мы придерживаемся правил относительно высказываний "не для печати", держим в секрете вещи, поведанные нам "глубоко за кулисами" – от нашего симбиоза все только выигрывают. У меня есть надежные источники, уверенные, что я их не предам, а герой моих статей получает вожделенное для него внимание публики.

Не ищите гриль-бар "Слепая свинья" в телефонном справочнике. Не ждите, что наткнетесь на него, прогуливаясь по закоулкам ближайшего квартала. И даже если вы каким-то образом обнаружите, где он находится, не надейтесь, что вас впустят внутрь – разве что у вас отыщется знакомый среди завсегдатаев и он будет готов за вас поручиться. Больше я ничего об этом баре не скажу, кроме того, что он находится в двух шагах от трех крупнейших киностудий и что вывеска на его двери совершенно не соответствует тому, что за дверью скрывается.

"Слепая свинья" – такое место, где журналисты и киношники могут отдыхать вместе, не опасаясь проронить неосторожное слово. Нечто похожее есть и у их коллег-политиков – "Общество Манипулирования Фактами имени Хьюи П.Лонга"[17]17
  Хьюи П.Лонг (Huey Pierce Long, 1893–1935) – губернатор штата Луизиана (1928–1932), «борец за интересы простого народа». День
  рождения Х.-П.Лонга 30 августа отмечается как праздник штата Луизиана.


[Закрыть] над мэрией. Тут и там можно позволить себе опростоволоситься, не боясь на следующее утро прочитать собственный ляпсус в газетах: даже если что в прессу и просочится, ваше имя не будет названо. Это такие места, где сплетни, наветы, слухи и клевета, способная погубить любую репутацию, цветут пышным цветом и никем не порицаются. В подобных заведениях звезды первой величины запросто болтают с самыми ничтожными статистами, с самыми нечистоплотными из репортеров – и избавлены от необходимости держать язык за зубами. Однажды я видел, как рабочий сцены здесь, в «Свинье», разбил нос известному актеру, получающему по десять миллионов за фильм. Завязалась драка, и продолжалась до тех пор, пока забияки не устали, не разошлись по своим местам и не принялись кутить дальше как ни в чем не бывало. За тот удар, с которого все началось, если бы он произошел в студии, рабочего за доли секунды выбросили бы на улицу. Но посмей пострадавшая звезда как-нибудь преследовать своего обидчика за то, что произошло в «Свинье», и услышь об этом Глубокая Глотка – эта звезда сразу бы сделалась нежелательным посетителем. У знаменитостей не так много мест, где они могут спокойно пообщаться и расслабиться, ничего не опасаясь, а потому они дорожат «Свиньей». Глубокой Глотке крайне редко приходится закрывать кому-либо дорогу в свой бар.

Однажды какой-то репортер подвел продюсера – опубликовал историю, которую тот поведал ему в "Свинье". Этого репортера с тех пор там больше не видели, да и из журналистики ему пришлось уйти. Трудно писать об индустрии развлечений, не имея доступа в "Свинью".

Места, подобные "Слепой свинье", существуют с тех самых времен, когда Эдисон изобрел Голливуд, и публика в них подбирается в зависимости от того, какие фильмы в моде. В то время, о котором я пишу, популярны были три жанра – два вовсю и один на излете – и все три были представлены в зале. Японские самураи пришли отдохнуть от "Атаки сегуна", что снималась на студиях "Сентри/Сенсейшнл". Группа людей в старомодных скафандрах наверняка работала на "Норт Лунар Филмверкс", где, я слышал, картина "Возвращение Альфийцев" намного превысила бюджет и не укладывалась в съемочное расписание; впрочем, будь даже все гладко, будущее этой ленты никто предсказать бы не мог, поскольку сборы от показа фильмов о всевозможных раскопках на астероидах и космических тварях сильно снизились за последние несколько месяцев. А компания в банданах, ковбойских шляпах и грязных джинсах, без сомнения, была массовкой из "Гангстера-5". Вестерны как раз переживали свой четвертый пик популярности в кинематографическом мире. Я застал и предыдущие два. А натурные съемки для "гэ-пять", как новый фильм называли в прокате, проходили как раз неподалеку от моей хижины в Западном Техасе.

* * *

Ко всему прочему, там и сям за столиками пестрела россыпь костюмов из других эпох и толкалось немало гномов, фей, троллей и других тому подобных существ. На самом деле это были люди, занятые в малобюджетных фэнтезийных и детских фильмах и преображенные в нелюдей хирургическим путем. Заметил я и компанию из пяти кентавров со съемочной площадки фантастического сериала, такого длинного, что римская нумерация его серий наверняка превратилась в сплошной частокол.

– А почему бы вам элементарно не переместить мозг? – предложила Крикет кому-то за моей спиной. – Спрячьте его куда-нибудь, например, в живот.

– О-хо-хо, милочка… И правда, почему бы нет? Но дело в том, что мы так уже пробовали – и убедились, что затея не стоит возни. Нервной тканью манипулировать труднее всего, а уж самим мозгом… Лучше не спрашивайте! Для начала вам придется дотянуть от шеи до брюшной полости двенадцать пар черепномозговых нервов. Затем вы окажетесь перед необходимостью заново всему учить каскадера, чтобы задержка передачи нервных импульсов не бросалась в глаза – обычно это занимает пару дней. И думаете, все эти титанические усилия вам помогут? Современные зрители навидались всякого, они требовательны и въедливы донельзя. Им подавай все реальное! Остается относительно простая задача: изготовить фальшивый мозг и запихать его каскадеру в опустевшую черепушку… но, как бы искусно он ни был сделан, зрители все равно заметят, что настоящий мозг не там, где должен быть!

Я повернулся и увидел по соседству с Крикет мою новую подружку. Она и здесь продолжала разглагольствовать о выстреле в голову!

– Тогда почему бы вам попросту не использовать манекен? – спросила Крикет, выдав тем самым свою неискушенность в закулисной кухне индустрии развлечений. – Разве это не было бы дешевле, чем снимать живых актеров?

– Разумеется, тысяча тысяч чертей! На бешеную сумму дешевле. Но сдается мне, вы никогда не слышали ни про постановление о гарантии занятости, ни о профсоюзах.

– Ох…

– Вот именно, черт возьми! Пока актер не погибнет, мы не можем заменить его роботом. Таков закон. Разумеется, каскадеры гибнут – даже если мозг в стальной броне, это все равно опасная профессия – но мы теряем не больше двух-трех человек в год. А желающих сниматься в кино пруд пруди! Более того, чем дольше они работают, тем больше набираются опыта и тем реже прощаются с жизнью – срабатывает так называемый закон убывающего плодородия. И я всегда остаюсь в проигрыше.

Она крутанулась на стуле, облокотилась на стойку, окинула взглядом бар и презрительно усмехнулась:

– Посмотрите на них! Каскадеров видно с первого взгляда. Вы узнаете их по рассеянным лицам: они как будто бы все время недоумевают, куда попали. Каждый раз, как они получают заряд шрапнели в голову, мы отрезаем им поврежденный кусочек мозга, заменяем его свежим серым веществом – и они кое-что забывают. Теряют представление о тех или иных вещах. Приходят домой и не могут вспомнить, как зовут их детей. На следующий день являются на работу в таком состоянии, что я за голову хватаюсь. У некоторых осталось так мало собственного мозга, что им приходится заглядывать в свое личное дело, чтобы ответить, в какой школе они учились.

А кентавры, думаете, лучше? Я могу за два дня собрать вам отличного робота-кентавра, вы даже не догадаетесь, что это машина. Но не говорите об этом Гильдии Экзотики! Нет, меня обязывают заключать с актерами контракт на пять лет, оплачивать им операцию по превращению в кентавров – чертовски дорогую, и все за счет бюджета картины – затем на три месяца отправлять их в центр двигательной реабилитации, чтобы они там научились крепко стоять на ногах и ходить, не падая личиком в грязь… И кого я получаю в результате? Мямлю и заику, который не может запомнить свой текст, постоянно забывает, где камера, или – прости господи – даже читку сценария не может одолеть без пяти репетиций! А когда пятилетний контракт заканчивается, мне же еще приходится платить, чтобы превратить этих уродов обратно в людей.

Она потянулась через стойку и взяла свой напиток в высоком стакане, в котором танцевали твари, похожие на головастиков. Сделала долгий глоток, облизнула губы и заключила:

– Поверьте мне на слово, это просто чудо, что мы вообще хоть что-то выпускаем в прокат!

– Приятно видеть женщину, которая счастлива своей работой, – изрек я.

Она обернулась на мой голос.

– Хилди, – спросила Крикет, – ты знаком с принцессой Сакс-Кобургской? Она возглавляет отдел спецэффектов на киностудии "НЛФ".

– Мы знакомы.

Принцесса непонимающе нахмурилась, глядя мне в лицо, потом внезапно узнала. Она сползла со стула, слегка пошатываясь, подошла ко мне, сунулась мне носом в самое лицо и процедила:

– Конечно, знакомы. Ты сбежал с меня несколько минут назад. Нехорошо так вести себя с дамой!

С близкого расстояния я наконец сумел разглядеть, чем же мне показались странными ее глаза. Принцесса носила старинные проекционные линзы – два маленьких круглых плоских телевизионных экрана, закрепленных поверх роговицы. Я смог различить даже колечко солнечных батареек, от которых линзы питались, и крохотные пятнышки микрочипов, где хранилось изображение.

Эти линзы появились на рынке перед самым Вторжением и продавались под самыми разными торговыми марками, но прижилось из всех их названий только одно: "соблазняющий взгляд". В конце концов, оно было самым правильным: несмотря на то, что линзы могли отражать самые разнообразные настроения, – если лицо другого человека настолько близко от вас, что вы можете рассмотреть микроскопические картинки на линзах, то настроение, которое вам нужно, это, скорее всего, сексуальное возбуждение. Самые скромные модели отражали неприбранную постель, романтическую сцену из старого фильма или даже, спаси господи, песчаный пляж и волны прибоя. Другие, менее претенциозные, показывали эрегированный член или влажные половые губы. Конечно же, существовали линзы и для других настроений, но в других случаях люди редко приближались друг к другу на расстояние, достаточное, чтобы различить изображение.

Я никогда бы не подумал, что проекционные линзы может носить такая каменная женщина, как принцесса. Создавали ее линзы весьма интересную иллюзию: они выглядели отверстиями, через которые можно было заглянуть в пустую голову. Там виднелись ошметки взорванного мозга, прилипшие к задней стенке, и трещины в черепе, через которые пробивался свет. А на концах оборванных нервных окончаний, перепутанных подобно виноградным побегам или растениям в джунглях, покачивались гроздья мультипликационных персонажей всех стран и народов, от Микки-Мауса до Бабы Яги.

То, что я увидел, выбило меня из равновесия. У меня в голове не укладывалось, что могло бы заставить человека так поступить с собственным мозгом. Размышления над причиной, почему это хочет сделать с собой принцесса, вскоре сменились другими – по какой причине я сам мог бы с собой это проделать, – а от них мои мысли стремглав понеслись в крайне нежелательном направлении. Пришлось мне отвернуться от принцессы… но тогда мне на глаза попался Эндрю МакДональд. Он торчал на другом конце бара, точно рыжеголовый ирландский альбатрос.

– Ты знаешь, что она Принцесса Уэльская? – обратилась ко мне Крикет. – Она первая наследница английского престола.

– И шотландского, и уэльского, – добавила принцесса. – Черт побери, а еще Ирландии, Канады и Индии. Я с полным правом могу потребовать власть над всей Британской Империей, буде представится случай. Если моя мать когда-нибудь умрет, все эти владения перейдут ко мне. Разумеется, если не принимать во внимание такую мелочь, как Пришельцы.

– За британцев! – провозгласила Крикет, и они чокнулись с принцессой.

– Я как-то раз встречался с королем, – сказал я, осушил свой стакан и грохнул им о стойку. Глубокая Глотка молниеносно убрал его и принялся готовить новый коктейль.

– Правда встречался? – переспросила принцесса.

– Он был другом моей матери. На самом деле, возможно, он и есть мой отец. Калли никогда не говорила мне и никогда не скажет, но они крепко дружили как раз примерно в нужное время. Так что, если вооружиться современными законами о внебрачных детях, у меня может оказаться больше прав на престол, чем у тебя.

Я зыркнул в сторону МакДональда. Альбатрос? Нет, черт возьми, он был хуже, чем зловещая птица, предвестник беды, хуже, чем буревестник или каркающий ворон! Он был Кассандрой[18]18
  Кассандра – дочь троянского царя Приама, прорицательница, предсказаниям которой никто не верил, поскольку люди считали, будто она нарочно предвещает одни только беды.


[Закрыть]. Он был тропическим циклоном, зловонным дыханием, черной кошкой у меня на пути. Куда бы я ни направился, там обязательно появлялся и он, будто верный пес у ноги. Он был спущенной петлей на чулке моей жизни. У него были глаза змеи.

Я возненавидел его. Меня охватило острое желание заехать ему в нос.

– Думай, что говоришь! – предупредила принцесса. – Вспомни, что случилось с Марией Шотландской[19]19
  Мария Шотландская (1542–1587) – королева Шотландии, претендовавшая на английский престол и казненная по приказу королевы Елизаветы. Подробно о жизни и злоключениях шотландской королевы написано в книге Стефана Цвейга «Мария Стюарт».


[Закрыть].

Я размахнулся и врезал ей по носу.

Она попятилась на резиновых непослушных ногах и приземлилась на пол. В наступившей тишине Крикет шепнула мне на ухо:

– Ты что? Она же пошутила.

На несколько мгновений в баре стихли все разговоры. Со всех сторон полные ожидания взгляды устремились в нашу сторону: здесь, в "Свинье", любят поглазеть на хорошую драчку. Я уставился на собственный сжатый кулак, принцесса прикоснулась к расквашенному носу и поднесла ладонь к глазам. Потом мы одновременно посмотрели друг на друга, и наши взгляды встретились. Принцесса вскочила с пола, набросилась на меня и принялась ломать все кости, до которых могла дотянуться.

Я ударил ее вовсе не за то, что она сказала или сделала: в тот момент я ударил бы кого угодно, кто подвернулся бы под руку. Но лучше б уж мне подвернулась Крикет… Для Принцессы Уэльской я был неподходящим соперником. Она превосходила меня и в росте, и в весе. У меня даже руки были сантиметров на десять короче. Но самое главное – последние сорок лет она занималась постановкой киношных драк, а посему знала назубок все разрешенные приемы и великое множество запрещенных.

Меня подмывает заявить, будто бы я все же нанес ей два-три неплохих удара. Крикет утверждает, что так и было, но, возможно, она просто привирает, чтобы меня успокоить. На самом деле я не слишком-то многое помню с тех пор, как ужасные белые зубы принцессы впервые вплыли в мое поле зрения, и до того самого момента, как я пропахал своим лицом метровую дыру в ковре.

Прежде чем врезаться в ковер, я протаранил стол, уставленный напитками, и ударной частью тарана также послужило мое лицо. До встречи со столом я находился в полете – и летел, как мне кажется, весьма проворно. Меня это даже позабавило, впервые за долгие минуты драки. Но как я умудрился взлететь, мне так и не удалось точно выяснить ни тогда, ни позже. С уверенностью можно заявить только, что меня каким-то образом швырнула принцесса, предварительно раскрутив за некую часть тела; по словам Крикет, это была лодыжка. Это объясняет, почему перед самым полетом мир принялся так быстро вращаться вокруг меня. Из всего, что было до этого, остались смутные воспоминания о том, как разлетелось вдребезги барное зеркало, кинулись врассыпную люди и брызнула кровь. А потом уже были полет и стол.

Я перекатился на спину и выплюнул ковровый ворс. Вокруг меня нервно переступали лошадиные ноги. Это были статисты-кентавры – я только что разломал их столик. Я решил, что должен угостить их всех выпивкой, но прежде чем успел это сделать, снова появилась принцесса, одной рукой подняла меня с пола за плечо, а окровавленный кулак другой отвела назад.

Но тут кто-то за ее спиной перехватил ее руку, и удара так и не последовало. Она выпрямилась и обернулась, чтобы посмотреть, кто дерзнул ей помешать. Я уронил голову на обломки стула и принялся созерцать ее бесплодные попытки ударить Эндрю МакДональда.

У нее не было никаких шансов преуспеть в этом. Но, чтобы осознать всю тщету своих усилий, ей потребовалось немало времени: кровожадная ярость помутила ей разум. Она сыпала удар за ударом, но все они либо приходились мимо, либо несильно задевали локти бойца, либо безболезненно отскакивали от его плеч. Тогда она пустила в ход ноги, но и пинки никак не достигали своей цели.

МакДональд ни разу не дал ей сдачи. В этом просто не было необходимости. Спустя некоторое время она остановилась сама, тяжело переводя дыхание. А он даже не вспотел. Принцесса выпрямилась и подняла руки вверх, ладонями от себя.

Должно быть, я ненадолго отключился. Потом надо мной внезапно очутились лица принцессы, Крикет и МакДональда – три смутных круглых пятна, будто золоченые шары на эмблеме ростовщика.

– Вы можете двигать ногами? – спросил МакДональд.

– Конечно же, я могу двигать ногами! – какой глупый вопрос… я переставляю свои ноги вот уже сотню лет.

– Так подвигайте!

Я подчинился, и МакДональд нахмурился сильнее.

– У него, наверное, позвоночник сломан, – предположила Принцесса Уэльская.

– Должно быть, это случилось, когда он упал на перила.

– Вы что-нибудь чувствуете?

– К сожалению, да.

Большая часть наркотиков из меня уже выветрилась, и выше талии все ужасно болело. Подоспел Глубокая Глотка и приподнял мне голову. В руке у него было обезболивающее – маленький пластиковый кубик с проводком, который он вставил в разъем у основания моего черепа. Он щелкнул переключателем, и мне стало намного лучше. Я посмотрел вниз и увидел, как из пробитого насквозь бедра вытаскивают обломок ножки стула.

Зрелище это было малоприятное, так что я перестал пялиться вниз и обвел глазами помещение. Роботы-уборщики уже вовсю подбирали битое стекло и заменяли разломанные столики. Глубокой Глотке к дракам не привыкать, у него всегда в запасе достаточно мебели. Через некоторое время будет совершенно незаметно, что я почти разрушил бар пять минут назад. Точнее говоря, бар разрушил не я, но большинство разрушений произошло именно от столкновений с моим телом.

Я почувствовал, как меня подняли. МакДональд и принцесса соорудили импровизированное сидение из своих переплетенных рук. На нем я и поехал, почти как на паланкине.

– Куда мы?

– Непосредственной угрозы вашей жизни нет, – ответил МакДональд. – Но у вас спина сломана, и это нужно исправить как можно быстрее, так что мы несем вас на другую сторону коридора, в студию "НЛФ". У них там отличный травмпункт.

Принцесса провела нас мимо охраны. Мы миновали около дюжины дверей павильонов звукозаписи, и наконец меня внесли в лазарет.

Он был переполнен почище универмага "Мейнхардт" рождественским вечером. Похоже, "НЛФ" снимала масштабную батальную сцену из некоей военной эпопеи, и большинство свободных кроватей было занято покалеченными статистами. Они терпеливо дожидались своей очереди к доктору, подсчитывая в уме гонорары: за ранения полагалась утроенная компенсация.

Для нужд картины помещение было обставлено, как полевой госпиталь, и очевидно служило заодно съемочной площадкой, когда врачи не были заняты лечением пострадавших. Я определил время действия фильма как двадцатый век, поскольку он был особенно урожайным на войны. Картина была, скорее всего, о Второй Мировой или о вьетнамском конфликте – хотя с тем же успехом могла быть и об англо-бурской войне.

МакДональд переговорил с одним из медицинских техников, вернулся и встал рядом со мной, глядя мне в глаза с высоты своего роста.

– Говорят, до вас дойдет очередь примерно через полчаса. Если хотите, я могу отнести вас к вашему личному врачу: это может оказаться быстрее, – предложил он.

– Не утруждайте себя. Я никуда не спешу. Когда меня починят, я, возможно, опять сотворю какую-нибудь глупость, как только встану.

Он не ответил. Было в его манере держаться нечто беспокоящее – как будто и без того он меня недостаточно выводил из равновесия.

– Послушайте, – сказал я. – Не просите меня объяснить, почему я это сделал. Я и сам не знаю.

Он по-прежнему хранил молчание.

– Ну же! Давайте сюда ваше обвинение или уберите со своей физиономии укоризну и засуньте ее куда подальше, – не выдержал я.

Он пожал плечами:

– Я просто не могу спокойно видеть, как мужчина нападает на женщину, вот и все.

– Что?

Я был уверен, что ослышался. В его словах не было ни грамма смысла. Но когда он не удостоил меня чести повторить свое абсурдное заявление, мне пришлось предположить, что я расслышал правильно.