Текст книги "Стальной пляж"

Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

Хотя трупы ни в коем случае не станут главными персонажами статьи. Среднестатистический читатель "Вымени" радуется рекам крови и горам мяса, но существует некий предел отвращения, который можно условно назвать "фу-фактором". Лопнувшие глаза и распухшие языки замечательно пойдут в дело, как и рваные раны любой тяжести, и отрезанные руки-ноги-головы. Но смерти во время прорыва купола неприятны тем, что в человеческом теле, в различных его полостях, содержится некоторое количество газа. Большая часть его сосредоточена в кишечнике. И то, что происходит, когда эти газы мгновенно расширяются и с силой устремляются наружу через естественное отверстие, – ни в коем случае не главная тема для репортажа с места катастрофы. Мы показывали трупы, никуда от этого не денешься, но старались не сосредоточиваться на них.

Нет, подлинный сюжет здесь таков, каким был во все времена при всех страшных несчастьях. Тема номер два в нём – это дети. Номер три – трагические совпадения. И неизменный номер один – знаменитости.

В "Нирване" детей не обслуживали. Не то чтобы вход туда им был закрыт, но руководство курорта попросту не поощряло приезд мамаш и папаш с чадами. Впрочем, большинство посетителей и сами не взяли бы с собой своё потомство: зачем им лишнее шушуканье за спиной, мол, "Им, что, няню подыскать не на что?.." При Канзасском Обрушении погибли всего трое детей – и то, что их оказалось так мало, только острее отозвалось в душах читателей. Я выследила бабушку и дедушку одного трёхлетнего малыша и засняла их неподдельное горе, когда они узнали о смерти внука. После этого мне потребовалась парочка крепких напитков, чтобы прийти в себя. Некоторые вещи, которыми приходится заниматься журналисту, особенно отвратны.

Затем пришёл черёд посмотреть на "если бы…" с точки зрения не мер предосторожности, но человеческих поступков. "Мы собирались провести в "Нирване" неделю, но не поехали, потому что то-сё, пятое-десятое…" "Я только на минуточку заскочила в номер, чтобы взять то да сё, как вдруг завыли все сирены, дверь захлопнулась, и я подумала – где же мой милый муженёк?" Публика всегда охоча до подобных историй. Думаю, люди подсознательно надеются, что боги удачи возьмут их под крылышко, когда раздастся тяжёлая поступь судьбы. Что же до интервью с теми, кому удалось спастись, то на меня они навевают ужасную скуку – но, очевидно, тут я остаюсь в меньшинстве. По крайней мере половина опрошенных обязательно изрекает: "Бог следил за мной и не допустил до беды!" Но штука в том, что по большей части эти люди вовсе неверующие. Представление божества в виде карателя – насмешка над теологией. А я всегда полагала, что если Бог присматривал за тобой, то он, должно быть, при этом здорово разозлился на всех остальных – тех, кого он вышвырнул в небеса, точно горсть резиновых дротиков.

И напоследок – кучка историй, не подпадающих по большому счёту ни под одну из названных категорий. Я называю их трагедиями, согревающими душу. Лучшая из подобных статей, порождённых "Нирваной", была о парочке влюблённых, державшихся за руки. Их нашли в двух километрах от места прорыва. Тела их были искалечены острыми краями дыры в куполе, но не настолько, чтобы утратить фотогеничность – к тому же, они улетели довольно далеко от потока коричневой мерзости, который наверняка и придал им ускорение, а поскольку не выжил никто, кто мог бы сказать об этом точно, влюблённые выглядели довольно сносно. Эти два парня просто лежали с трогательными улыбками на губах у подножия небольшой скалы, которой фотограф путём искусного подбора ракурса придал сходство со стрельчатым окном церкви. Уолтер – как, впрочем, и владельцы всех остальных изданий – выложил бешеные деньги, чтобы дать этот материал у себя на первой полосе.

Автор сего шедевра – моя давняя соперница Крикет, и это лишний раз демонстрирует, как многого можно добиться, стоит только проявить инициативу. Пока вся остальная репортёрская братия дружной толпой обнюхивала развалины третьего купола, Крикет раздобыла скафандр и увязалась за командой спасателей, не забыв прихватить настоящую плёночную камеру для наилучшего качества съёмки. Она подмазала спасателей, чтобы те не сообщали о нахождении парочки, пока она не зафиксирует улыбки на лицах, не вправит обратно выпученные глаза и не закроет веки. Крикет прекрасно знала, что хочет видеть на фотографии, и удостоилась за неё номинации на Пулитцеровскую премию в нынешнем году.

Но самой благодатной темой были мёртвые звёзды. Из тысячи ста двадцати шести погибших в "Нирване" пятеро были так или иначе знамениты. В порядке возрастания популярности это: политик из округа Клавия, гастролирующий поп-певец с Меркурия, ведущий и ведущая ток-шоу – и Ларри Йеджер, чей последний фильм вышел в прокат на три недели раньше, чтобы позволить студии зашибить неплохую деньгу на скорби поклонников. Слава Ларри неудержимо угасала, иначе он и не появился бы в "Нирване". Но если встретить знаменитость живьём на подобном курорте означало получить явное доказательство того, что её звезда скоро померкнет и превратится в чёрную дыру – а так и было, в последнее время Ларри стремительно терял популярность – то место смерти известного человека далеко не так важно для его посмертной карьеры, как причина. Лучше всего погибнуть трагически. Хорошо – умереть молодым. Смерть насильственная, странная, у всех на виду… все эти факторы сошлись в Канзасском Обрушении и подняли рыночную стоимость наследия Йеджера в пять раз против прежнего значения.

Разумеется, была у всей этой истории и другая сторона. Та, что касается "как" и "почему". Меня всегда гораздо больше интересовало, где, когда и кто. Репортажи о расследовании причин Обрушения, как всегда, вылились бы в бесконечную череду утомительных собраний и многочасовые свидетельства в суде, писать о которых я бы всё равно не смогла, не будучи достаточно технически подкованной. Окончательный приговор будет вынесен только через месяцы, а то и годы, и если к тому времени "Вымя" и озаботится вопросом "кто", то не иначе как в контексте "кому дадут по шеям за этот мерзкий бардак?" А пока суд да дело, газетёнка может предаваться бесчисленным спекуляциям, подрыву репутаций и настраиванию общественного мнения против всевозможных персон, но это уже не моя работа. Я с тяжёлым сердцем прочитывала этот хлам каждую неделю, боясь, что в нём каким-нибудь образом всплывёт имя Фокса – но, к счастью, обошлось.

Тем или иным образом… в основном необходимостью докучать вдовам и сиротам, должна признаться… Обрушение заставляло меня прыгать кузнечиком где-то неделю. Я заливала свою совесть множеством коктейлей, главным образом "Маргаритой", моим излюбленным ядом, и нервно ловила малейшие признаки приближения депрессии. Некоторые из них я всё же заметила – невозможно писать о подобной истории и самой не чувствовать горя, а время от времени даже отвращения к себе – но настоящая депрессия, из тех, что толкают немедленно распрощаться с жестоким миром, меня так и не накрыла.

Из чего я сделала вывод, что лучшее лечение – как следует занять себя.

* * *

Среди тысячи ста двадцати одной жертвы катастрофы в «Нирване» оказалась мать Принцессы Уэльской – король Англии Генрих XI. Невзирая на этот внушительный титул, Хэнк за всю свою жизнь не сделал ничего, достойного отражения в «Вымени». И только когда он погиб, появился коротенький некролог с малюсеньким примечанием «ирония судьбы». В нём автор, начинающий журналист, упомянул нескольких более известных предшественников нынешнего монарха: Ричарда III, Генриха VIII, Марию Стюарт. К следующему выпуску Уолтер вымарал почти весь текст, бурча под нос бессмертные слова: «Да всем глубоко наср… на эту шекспировскую чушь!» – и заменил на забавную статейку о Вики Ганновер[33]33
  Виктория (1819–1901), королева Великобритании с 1837 года, последняя из Ганноверской династии. «Эпоха королевы Виктории» по-разному воспринималась её современниками и последующими поколениями. Для поколения, пережившего Первую мировую войну, расхожие викторианские ценности были «канонизированным фарисейством».


[Закрыть] с её причудливыми представлениями о сексе, повлиявшими на целую эпоху.

Единственной причиной, по которой Генрих XI оказался в роскошных номерах "Нирваны", было то, что он отвечал за трубопроводы в третьем куполе. Но заведовал он не воздуховодами, а системой канализации.

И в результате, как только у меня выдался первый свободный день после катастрофы, в моей квартире зазвонил телефон и сообщил, что со мной желает поговорить некто, не внесённый в список разрешённых абонентов. Звонящая представилась как Элизабет Сакс-Кобург-Гота. Поначалу я озадачилась, но потом вспомнила, что это и есть ужасающая боевая машина, знакомая мне под именем принцессы Уэльской. Я ответила на звонок.

Первые несколько минут разговора она рассыпалась – который уже раз! – в извинениях, спрашивала, дошёл ли до меня её чек, и просила звать её просто Лиз.

– А звоню я вот зачем, – наконец, сообщила она. – Не знаю, слышала ли ты, что моя мать погибла в "Нирване".

– Я в курсе. Прости, мне следовало послать тебе открытку с соболезнованиями или что-нибудь в этом роде.

– Ничего-ничего! Мы, по большому счёту, не знакомы как следует, да и всё равно я терпеть не могла вечно пьяного сукиного сына. Он много лет превращал мою жизнь в ад. Но теперь, когда он наконец отправился к праотцам… видишь ли, у меня завтра намечается, в некотором роде, вечеринка по случаю коронации – и я подумала, а вдруг ты захочешь прийти? С кем-нибудь на пару, разумеется.

Я задумалась, чему я обязана этим приглашением – до сих пор терзающему принцессу чувству вины за то, что разодрала меня на части, или её желанию закинуть удочку насчёт статьи в газете. Но я оставила эти соображения при себе и уже хотела было ответить вежливым отказом – как вдруг вспомнила, что нам есть о чём посекретничать. И согласилась.

– О! – воскликнула я, когда она уже собиралась отключиться. – А как насчёт платья? Я должна быть в официальном костюме?

– В полуофициальном, – ответила Лиз. – Полная парадная одежда ни к чему. А приём после коронации будет неформальным. Правда-правда, обычная вечеринка! И, пожалуйста, никаких подарков. – Она рассмеялась. – Я собираюсь принимать дары только от глав других государств.

– Ты меня успокоила. До завтра.

* * *

Церемония коронации проводилась во Втором номере-люкс отеля «Говард» при космодроме – заурядной гостиничке среднего класса, популярной среди коммивояжёров и дельцов, приезжающих в Кинг-сити по делам на один день. При входе я столкнулась с мужчиной в красно-белой военной форме и меховой шапке едва ли не метровой высоты. Его костюм был смутно знаком мне по историческим романам. Солдат стоял, вытянувшись в струнку, рядом с караульной будкой размером с гроб, поставленный на попа. Страж мельком глянул на факс-копию моего приглашения, открыл передо мной дверь, и знакомый рёв вечеринки в полном разгаре выплеснулся в холл.

Лиз удалось собрать немаленькую толпу. Жаль, что у неё не хватило средств снять помещение попросторней. Люди стояли, касаясь друг друга локтями, и старались не уронить в жестокой толчее свою ношу – крохотные блюдечки с оливками и сырными крекерами, намазанными паштетом из анчоусов, в одной руке и бумажные стаканчики с шампанским в другой. Я протолкалась к столам с едой, как всегда делала на бесплатных фуршетах, и придирчиво оглядела угощения. Должна сказать, у "Юнайтед Био" меню было получше. Напитки разливали двое мужчин в донельзя странных костюмах. Позднее я узнала, что этих людей называют бифитерами[34]34
  Бифитеры (Beefeaters), «мясоеды» – прозвище дворцовой стражи английского королевского двора. Отряд из 60 рядовых и 6 офицеров, личная охрана королевского семейства Великобритании, существует с 1485 г. и по сей день носит форму XV в. В настоящее время выполняет главным образом обязанности почётного эскорта во время традиционных церемоний.


[Закрыть] – а почему, так навсегда и осталось для меня загадкой.

Сама я была одета не так чтоб уж очень вызывающе. Лиз сказала, что костюм может быть полуофициальным, так что я вполне могла заявиться в одной серой шляпе с журналистским пропуском, заткнутым за поля. Но по зрелом размышлении я решила облачиться в полную форму, какой бы глупой она ни была: мешковатые штаны и двубортный пиджак. Я вручила костюм роботу-гладильщику так поздно, что времени едва хватило на то, чтобы что-либо в нём изменить. Я не стала ни подгонять штаны по фигуре, ни застёгивать пиджак – это было частью образа, к которому склонились в бесконечной мудрости представители моей профессии почти двести лет назад при выборе форменной одежды. Образ был позаимствован из фильмов о журналистах 30-х годов XX века. Я пересмотрела их целую кучу, и меня позабавило, какое впечатление очевидно старались создать о себе мои коллеги на официальных приёмах: они стремились выглядеть помятыми, агрессивными, дерзкими, невежливыми, полными сарказма – но стоило ситуации запахнуть жареным, у них неизменно оказывалось отзывчивое золотое сердце. А как же, чтоб и твоё сердце преисполнилось гордости, что ты тоже журналист, милостью божией… тьфу! Шутки ради я нацепила белую блузку с кружевом у горла вместо предписанного традицией сложного узла, известного как галстук. Волосы я сколола на макушке и спрятала под шляпой. Из зеркала на меня глянула Кейт Хепбёрн[35]35
  Кэтрин (Кейт) Хепбёрн (1907–2003) – звезда Голливуда 30-40-х гг. XX в. («Маленькие женщины», «Филадельфийская история», «Ребро Адама»).


[Закрыть], переодетая мальчиком – по крайней мере, так я выглядела выше плеч. На всей остальной моей фигуре костюм висел, как на вешалке – но моё новое тело было сложено так искусно, что смотрелось хорошо в любой одежде. Я козырнула своему отражению: вот оно, твоё творение, Бобби!

Лиз заметила меня и с громким приветственным криком протолкалась поближе. Она уже была наполовину под мухой. Если покойная мать не передала ей больше никаких качеств – то уж тягу-то к зелёному змию будущая королева точно унаследовала. Она обняла меня, поблагодарила за приход и снова растворилась в толпе. Ладно, я отведу её в укромный уголок попозже, после церемонии, если к тому моменту она ещё будет держаться на ногах.

То, что было дальше, повторялось неизменно на протяжении последних четырёхсот-пятисот лет. Почти целый час прибывали всё новые и новые гости. Среди них мелькнул метрдотель, наскоро обсудил что-то с Лиз – думаю, сумму остатка на её кредитной карте – а затем открыл дверь в соседний номер, Первый люкс. Толчея уменьшилась, хотя и ненадолго. Запасы еды и шампанского кончились и были пополнены снова. Лиз не скупилась на расходы. Это был её праздник. А по сути – обычная, типичная вечеринка на весь день.

Я повстречала нескольких знакомых и была представлена множеству персон, чьи имена моментально забыла. Среди моих новых друзей оказались верховный вождь всех зулусов, император Японии, магараджа Гуджарата[36]36
  Гуджарат – штат на северо-западе Индии, у Аравийского моря, в прошлом – могущественное государство.


[Закрыть] и царица всея Руси – или, во всяком случае, по-дурацки расфуфыренные люди, выдававшие себя за этих венценосных особ. А ещё передо мной продефилировали бесчисленные графы, калифы, великие герцоги, сатрапы, шейхи и набобы… Кто я такая, чтобы оспаривать их титулы? Мода на ветвистые генеалогические деревья с мощными корнями расцвела пышным цветом примерно в то время, когда Калли в муках извергла мою неблагодарную вопящую тушку в не так чтобы уж слишком густо населённый мир. Калли даже рассказывала мне, что, как ей кажется, она вполне может быть родственницей Муссолини по материнской линии. Сделало ли это меня бесспорной наследницей приснопамятного дуче? Я никогда не горела желанием узнать ответ на этот вопрос. Краем уха я уловила бурное обсуждение применимости прав первородства – в числе прочих, даже салического закона[37]37
  Салический закон – сборник обычного права салических франков. Салические, или приморские, франки – союз западногерманских племён, образованный около III века н. э.


[Закрыть] – в эпоху перемены полов. Некто – думаю, это был герцог Йоркский – прочёл мне целую лекцию на эту тему незадолго до начала церемонии, пояснив, почему трон наследует именно Лиз, невзирая на то, что у неё есть младший брат.

Я выкарабкалась из этого испытания почти без ущерба для рассудка и обнаружила, что стою на балконе, нежно баюкая в руках бокал клубничной "Маргариты". У отеля "Говард" есть окна с видом, но выходят они на грузовую сторону космодрома. Я глянула в небо поверх громоздких, будто выброшенные на берег киты, туш крупнотоннажных межпланетных танкеров, изливавших свой груз в угодливо разверстые жерла подлунных резервуаров. Рядом со мной почти никого не было, и на долю секунды я задалась вопросом, почему, но тут же припомнила виденную где-то статью – как раз о том, как много людей после Канзасского Обрушения внезапно утратило интерес к окнам с видом на лунную поверхность. Я осушила бокал, вытянула руку, постучала по выпуклой невидимой преграде, за которой бессильно бушевало безвоздушное пространство, и пожала плечами. Мне почему-то не казалось, что я могу погибнуть из-за прорыва купола. Я опасалась гораздо худшего.

Кто-то протянул мне ещё один бокал с обсыпанными солью краями, полный розовой жидкости. Я взяла его, оглянулась, запрокинула голову повыше – выше, выше, ещё выше – пока не увидела улыбающееся личико Бренды, начинающего репортёра и подмастерья жирафа. Я чокнулась с ней и призналась:

– Не ожидала увидеть тебя здесь!

– Я познакомилась с принцессой после… несчастного случая с вами.

– Это не было несчастным случаем.

Она пустилась щебетать о том, какая тут замечательная вечеринка. Я не стала её разочаровывать. Подождём, пока ей придётся побывать ещё хотя бы на тысяче подобных сборищ – послушаем тогда, как она запоёт.

Мне было любопытно, как Бренда отреагирует на мой новый пол. К моему огорчению, она восхитилась! Одна подруга с гомосексуальными наклонностями поведала мне в модном магазине, что Бренда ещё не выросла из периода исследования собственной сексуальности и у неё ещё есть время определиться в предпочтениях – но тем не менее, она уже была уверена, что Бренда склонна влюбляться в женщин, по крайней мере, пока она сама женского пола. Кого она предпочтёт в мужском образе, мы сейчас не узнаем, придётся подождать до её первой перемены пола. В конце концов, ещё совсем недавно она была вообще бесполой. Единственным, что омрачало ей безумную влюблённость в меня, было то, что её не слишком-то влекло к мужчинам. Она даже думала, что её чувство так и останется платоническим – как вдруг я замечательным образом всё исправила, явившись на работу в моём новом великолепном обличье.

А у меня никак, ну никак недоставало твёрдости духа поведать ей о моих сексуальных предпочтениях…

К тому же, я была ей обязана. Она прикрывала меня, ставила моё имя под своими собственными статьями из серии к двухсотлетию Вторжения – потому что я уже больше не могла заставлять себя работать над ними. О, конечно, я помогала ей, отвечала на её вопросы, вычитывала черновики, вымарывала скучные куски, показывала ей, сколько и чего именно лишнего нужно оставлять в статьях, чтобы Уолтеру было что вырезать, было за что накричать на неё и таким образом почувствовать себя счастливым начальником. Думаю, Уолтер начал подозревать, что у него под носом творится подлог, но до сих пор ничего не сказал – потому что было бы несправедливо ожидать от меня и репортажей об Обрушении, и полноценного вклада в еженедельные очерки, и он сам это знал. Штука в том, что ещё до того, как ему пришла на ум эта бредовая серия статей о Вторжении, он знал, что обязательно стрясётся что-нибудь наподобие Обрушения, и тогда он как хороший редактор будет вынужден направить на место происшествия своих лучших людей – в том числе меня. О, да, если вам нужен кто-нибудь, чтобы бесцеремонно тревожить скорбящих и любоваться трупами, лопнувшими, как розово-коричневый поп-корн, вам не найти никого лучше Хилди.

– Скажи, милочка, что ты почувствовала, когда твоему папе отрезали голову? – спросила я Бренду.

– Что? – в глазах её мелькнуло изумление.

– Это главный вопрос жертвам катастроф или жестоких преступлений, – пояснила я. – На факультете журналистики этому не учат, но все вопросы, которые мы задаём, как бы деликатно они ни формулировались, по сути своей сводятся к этому. Смысл в том, чтобы запечатлеть первую слезу, тот неописуемый миг, когда лицо начинает искажаться. Это золотое мгновение, сладкая моя. Так что лучше учись, как его вызвать.

– Не думаю, что это правда.

– Тогда ты никогда не станешь великой журналисткой. Возможно, тебе следует податься в социальные работники.

Я увидела, что причинила ей боль, и разозлилась – на себя и на неё. Чёрт побери, ей придётся понять эти вещи. Но кто заставлял тебя учить её им, Хилди? Она и на собственной шкуре всё прочувствует, причём скоро – как только Уолтер освободит её от этих треклятых сравнительных статей, которые наши читатели в глаза видеть не желают, и отправит ишачить в грязи наравне со всеми нами.

Я поняла, что выпила чуть больше, чем рассчитывала, и вылила остатки своего коктейля в кадку засыхающего растения. Затем стащила кока-колу с проплывавшего мимо подноса и исполнила небольшой обряд, который уже успела возненавидеть, но от которого была не в силах уклониться. Состоял он из серии вопросов, наподобие: "Чувствуешь ли ты непреодолимое желание броситься с балкона, если допустить, что ты сможешь пробить дыру в этом супер-пупер защитном барьере?" – "Нет". – "Замечательно… но не хочешь ли ты перекинуть верёвку вон через ту балку и вздёрнуть себя на стропила?" – "Спасибо, не сегодня…" И так далее.

И как раз когда я собиралась сказать какую-нибудь нейтральную любезность, нечто успокаивающее и подходящее для возвращения идеалистично настроенным начинающим журналистам веры в собственные силы – ямайский шумовой оркестр, игравший одну за другой патриотические британские песенки со времён Испанской Армады[38]38
  «Непобедимая армада», военный флот, направленный в 1588 г. испанским королём Филиппом II против Англии и потерпевший поражение.


[Закрыть], внезапно грянул «Боже, храни королеву», и некто обратился ко всем с просьбой тащить свои пьяные задницы вниз, в главную парадную залу, где вот-вот начнётся коронация. Разумеется, не в таких выражениях.

* * *

В парадной зале ещё один оркестрик наяривал какую-то жуткую современную версию гимна «Правь, Британия». Это была рассчитанная на широкую публику часть мероприятия, и я полагаю, что Лиз чувствовала себя обязанной попытаться хоть как-то угодить нынешней моде. Лично мне звуки показались отвратными, но Бренда принялась прищёлкивать пальцами – из чего я сделала вывод, что музычка, по крайней мере, звучала современно.

Несколько телеканалов и парочка новостных изданий, специализирующихся на светской хронике, отправили на коронацию своих сотрудников, но толпу в парадной зале создали те же субъекты, кого я изо всех сил старалась не толкнуть в Первом и Втором люксах. У большинства читалось на лицах желание, чтобы церемония поскорее закончилась и можно было опять приняться за выпивку – хотя бы ненадолго.

Одна маленькая деталь всё же ускользнула от внимания Лиз и обернулась неожиданностью: убранство залы. По слухам, Лиз арендовала помещение всего на час. Сразу после коронации в зале должны были праздновать свадьбу – а посему она была сплошь задрапирована белой тканью и увешана омерзительными херувимчиками, а на одной из стен красовался огромный плакат: "Мазель тов!"[39]39
  Мазель тов! (идиш) – дословно: «Возрадуйтесь!», традиционное свадебное пожелание счастья и удачи.


[Закрыть]. На лице Лиз было написано лёгкое недоумение. Она украдкой бросала взгляды по сторонам с тем озадаченным выражением, какое бывает иногда у человека, случайно забредшего в странное место: «Может, тут какая-то ошибка?..»

Но сама коронация прошла без сучка, без задоринки. Принцесса была провозглашена "Елизаветой III, милостью Божией королевой Соединённого Королевства Великобритании, Шотландии, Уэльса, а также Ирландии и прочих её Областей и Территорий, императрицей Индии, главой Содружества и защитницей Веры".

Само собой, над этим так и тянуло похихикать, от чего я не удержалась – но только про себя. Я видела, что Лиз, почти против собственной воли, восприняла титул серьёзно. Неважно, насколько призрачны претензии на древние титулы всех прочих собравшихся здесь паяцев – право Элизабет на её трон безупречно и неоспоримо. Настоящий принц Уэльский жил и работал на Луне во времена Вторжения, и Лиз была его потомком.

Разумеется, подлинные Драгоценности Короны не последовали за королём в изгнание на Луну: они остались погребены где-то под руинами Лондона, Англии, Европы и всей поверхности планеты Земля. Лиз воспользовалась довольно симпатичными короной, державой и скипетром. Как только появились эти предметы, за спинами собравшихся сразу же замаячил представитель "Тиффани". Не того заведения, что на Плаце, а окошка со скидками на Лейштрассе. Там даже не удосужились снять с диадемы бирку "Для Её Величества Королевы", так вместе с биркой и возложили её на голову Лиз. Драгоценности были взяты под залог и должны были вскоре вернуться на своё место в витрине, расписывающей простоту условий кредитования.

После коронации полагалась торжественная процессия – по традиции, сохранившейся со времён, когда империя что-то реально на самом деле значила, до тех пор, пока она не стала всего лишь достопримечательностью для развлечения туристов. Но процессии не так-то просто устраивать в тесных лунных поселениях, где города обычно разбиты на кварталы и галереи с регулируемым давлением воздуха, между которыми курсируют по туннелям поезда. Так что после окончания официальной части мы все набились в вагоны и помчались на другой конец города, в район, где жила Лиз. Многие из нас по дороге постепенно протрезвели и озадачились вопросом, зачем они вообще пришли.

Но всё оказалось замечательно. Настоящее веселье началось, как раз когда мы прибыли на приём после коронации, организованный в здании Масонской Ложи, на полпути от квартиры Лиз до студии, где она работала. Помимо прочих своих достоинств, ложа досталась Лиз совершенно бесплатно, что означало, что она могла потратить то, что осталось от королевской казны, целиком и полностью на закуску, выпивку и развлечения.

Вот эта гулянка уже была другого типа – непринуждённая и ни капли не официальная. Я только такие и люблю. Оркестр был хорошим, играл главным образом вещички времён юности Лиз – то есть где-то посередине между моим временем и поколением Бренды. Под такую музыку я могла танцевать. Так что я вывалилась в общий коридор в своих оксфордских двухцветных ботинках на шнуровке – должна вам сказать, более неуклюжей и тяжёлой обуви ещё не изобрели, – отыскала почтовый ящик и отправила вызов своему роботу-гладильщику. Он получил приказ упаковать потрясающее чёрное платье в обтяжку, с блёстками, с разрезом от лодыжек и выше некуда, и переслать его мне. Тем временем я заглянула в общественную уборную, перекрасила волосы в платиновый цвет и уложила длинной волной. Когда три минуты спустя я вышла, пакет с платьем уже ждал меня. Я стащила страшный как смерть костюм, запихнула его в капсулу возврата и вверила свои прелести жадным объятиям новой одёжки. Просто надевая подобное платье, уже можно возбудиться почти до оргазма. Ноги я оставила босыми. И к чёрту Кейт Хепбёрн – Вероника Лейк[40]40
  Вероника Лейк – легенда Голливуда 40-х гг. XX в., почти неизвестная в странах бывшего социалистического лагеря. Избалованная, капризная, несчастливая звезда, двенадцатая в списке самых желанных женщин XX столетия.


[Закрыть] вышла на охоту!

Я танцевала почти без перерыва два часа. Один раз – даже с Лиз, но она, разумеется, была очень востребована. Танцевала я и с Брендой, и это оказалось очень хорошо, несмотря на то, что с виду и не скажешь ничего хорошего о её пластичности. Но в основном моими партнёрами была бесконечная череда мужчин, и мне пришлось отклонить дюжину интересных предложений. Я уже выбрала объект обольщения, но не торопилась – до тех пор, пока он внезапно не вознамерился уйти.

Но не ушёл! Когда почувствовала себя готовой, я отделила его от толпы и двинулась в наступление. Мои атаки имели вид танцевальных па, в подтексте которых не обманулся бы даже евнух. Мой избранник собрался было присоединиться к вялому подобию оргии, образовавшемуся в уголке танцевальной залы, но я утащила его оттуда в место, которое масоны – на мой взгляд, чересчур жеманно – называют "уютными комнатками". В одной из таких комнат мы прекрасно провели целый час. Моему кавалеру нравилось, чтобы его шлёпали и кусали. Это не моё, но я могу приспособиться ко вкусам большинства разумных взрослых людей, главное, чтобы и они учитывали мои потребности. С этим мой партнёр справился превосходно. Его звали Ларри, и он представился как герцог Боснии и Герцеговины – но, возможно, титул он изобрёл себе лишь для того, чтобы залезть мне под юбку. Пару раз я пустила ему кровь, он попросил сделать это ещё раз, и я повиновалась, но в конце концов утратила… скажем так, вкус к подобным вещам. Мы обменялись телефонами и пообещали не терять друг друга из вида, но я не была настроена выполнять обещание. Мужичок он симпатичный, ничего не скажешь, но я получила от него ровным счётом то, что и собиралась, не больше.

Обратно в танцевальную залу я ввалилась вся мокрая от пота. Что и говорить, пришлось потрудиться, пришлось! Лавируя между танцующими, я устремилась в бар. Слабаки уже разъехались по домам, от первоначального числа приглашённых осталась едва ли половина, но они выглядели готовыми пировать до утра понедельника. Я с наслаждением опустила порозовевшие, приятно саднившие ягодицы на мягкое сиденье барного стула по соседству с королевой Англии, императрицей Индии и защитницей Веры, и Лиз медленно повернула голову в мою сторону. Теперь я поняла, откуда у неё такие внушительные уши. Стены бара были увешаны изображениями монархов прошлых лет, и нынешняя государыня как две капли воды походила на Чарльза III.

– Трактирщик! – выпалила она, перекрывая музыку. – Принеси мне соли. Принеси текилы. Принеси нектар из лайма, твою самую спелую клубнику, наихолоднейший лёд и твой лучший хрусталь. Моей подруге нужно выпить, и я собираюсь смешать для неё напиток.

– Клубники больше нет, – откликнулся бармен.

– Так пойди подстрели пару-тройку штук!

– Ничего, Ваше Величество, – вмешалась я. – Прекрасно пойдёт и лайм.

Она разразилась глупым смехом и повернулась ко мне:

– Мне откровенно нравится, как звучит: "Ваше Величество". Это ужасно, да?

– Как говорится, ты имеешь право. Но не жди от меня, что это обращение войдёт в привычку.

Она положила руку мне на плечо и дохнула в лицо перегаром:

– Как настроение, Хилди? Развлекаешься? Трахаешься?

– Спасибо, только что.

– Не надо меня благодарить. И по тебе это видно, золотце, если мне позволено будет заметить.

– Освежиться ещё не успела…

– Тебе и не нужно. Кто тебя делал?

Я показала монограмму на ногте мизинца. Она взглянула мельком и, как мне показалось, утратила интерес. Это могло означать, что опасения Бобби выйти из моды отнюдь не беспочвенны – или всего лишь, что способность королевы сосредоточиваться несколько ослабла.

– Так о чём бишь я? Ах, да. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, Хилди? Среди моего народа бытует традиция… ну-уу, может быть, она вовсе и не английская, но всё же это, чёрт побери, чья-то традиция, и вот какая: если кто-нибудь попросит тебя об услуге в день твоей коронации, ты выполнишь эту просьбу.

– Думаю, это традиция мафии.

– Правда? Ну, тогда, значит, это обычай твоего народа. Так что – проси! Только не слишком фантазируй, ладно? Я имею в виду, если это нечто очень дорогое, то забудь. Мне придётся расплачиваться за эту грёбаную пьянку-гулянку целых десять грёбаных лет! Но ничего. Это всего лишь деньги, не так ли? Но зато какая вечеринка… Правда?