Текст книги "Стальной пляж"
Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)
– Что вы сделали с Крикет! – воскликнула она, вскакивая. – Это такая низость, такой нож в спину!.. Не думаю, что захочу знаться с вами после всего этого.
– Да и мне тоже вряд ли захочется, скорее всего. Но – сядь. Я должна показать тебе одну вещь. Точнее, две.
В "Плазе" очаровательные антикварные телефоны, и один из них был как раз поблизости от моего стула. Я сняла трубку и набрала номер по памяти. Послышался приятный голос:
– "Откровенное дерьмо", отдел новостей.
– Передайте редактору, что одну из ваших журналисток удерживают против её воли в Главной студии П.В.Ц.С.З.
– Кого бы это? – в голосе послышалась насторожённость.
– Сколько вы выкурили сегодня утром? Её имя Крикет. Фамилии не знаю.
– А кто вы, мэм?
– Друг свободной прессы. Вам лучше поспешить: когда я уходила, они связали её и включили "Солдатский блюз"[52]52
GI Blues – песня из репертуара Элвиса Пресли.
[Закрыть]. Возможно, это уже довело её до беспамятства, – и я повесила трубку.
Бренда с расширенными от гнева глазами прошипела, брызгая слюной:
– И вы думаете этим исправить то, что сотворили с ней?!
– Нет, и она этого не заслуживает – но, возможно, поступила бы так же со мной, если бы мы поменялись ролями. А это чуть было не произошло. Я знаю редактора "Дерьма": через десять минут она вышлет отряд из пятидесяти штурмовиков к воротам Студии, и в арсенале у неё немало оружия, против которого перцеры не выстоят – к примеру, она способна наследить на первых полосах всех изданий ближайшего часа, если ей сейчас же не выдадут Крикет. Перцеры, разумеется, предпочтут решить всё по-тихому, но они не прыгнут выше головы, выведывая у Крикет наши имена, поскольку история выглядит, будто бы "тать у татя украл утятя".
– А если это не было так, то что это было?
– Это было золотое правило, сладкая моя, – произнесла я, надела тёмные очки Крикет и взяла оглушарик двумя пальцами, большим и указательным. – В журналистике оно звучит так: скрути в бараний рог других, пока не скрутили тебя.
Тут я сдавила оглушарик и бросила его между нами.
Проклятье, до чего же эти штуки яркие! Он напомнил мне о взрыве в Канзасе и, казалось, чуть не прожёг дыры в защитных линзах. Вспышка длилась несколько долей секунды, но когда я сняла очки, тело Бренды безвольно свисало со стула. Она будет без сознания от двенадцати минут до получаса.
Ну и мирок…
Я подобрала главу церкви и отнесла в подготовленную комнату. Там поставила его на стол лицом к телеэкрану размером во всю стену, который пока что был выключен. Затем постучала по крышке ящика:
– Вы там в порядке?
Он не ответил. Я повернула защёлку и открыла переднюю стенку, которая до сих пор показывала одинаковый фильм на обеих поверхностях – внешней и внутренней. На меня глянуло свирепое лицо.
– Закройте дверь! – рявкнул Перцер. – Осталось всего десять минут до конца.
Я извинилась и вернула стенку на место. Но тут же взяла испытанный гаечный ключ – я уже успела привязаться к нему – и ударила по стеклянному экрану. Он разлетелся вдребезги, и за дождём осколков я на мгновение увидела блаженную улыбку на лице пленника. Оно тут же принялось выкрикивать ругательства. Где-то послышалось жужжание моторчика, усиленно прокачивавшего воздух через то, что заменяло Перцеру гортань. Голова тщетно пыталась извернуться, чтобы видеть левый или правый экраны – они тоже были настроены на ту же программу.
– Ох, вы, оказывается, смотрели! – притворно огорчилась я. – Как неловко с моей стороны…
Я вытянула из стены шнур, подключила плеер, встроенный в ящик, к стенному телевизору и поставила звук на минимум. Перцер поворчал немного, но в конце концов не смог устоять перед магией танцующих за моей спиной картинок. Если даже он и заметил, что я позволила ему увидеть моё лицо, то нисколько не обеспокоился тем, чем это могло бы для него обернуться. Похоже, смерть занимала далеко не первую строку в списке его страхов.
– Вы же знаете, вас накажут за это, – произнёс он.
– Да, и кто же? Полиция? Или у вас в подчинении собственные карательные отряды?
– Разумеется, полиция.
– Полиция никогда не услышит о случившемся, и вам это известно.
Он лишь фыркнул в ответ. И фыркнул снова, когда я разбила экраны по обе стороны от него. Но когда я потянулась к вилке телевизионного шнура, он встревожился.
– Увидимся позже. Если проголодаетесь, кричите, – подмигнула я, выдернула вилку из розетки, и большой экран погас.
* * *
Мне было не во что одеться, сидеть сложа руки стало невыносимо, и я спустилась в вестибюль и принялась бродить по тамошним магазинчикам. Так я убила полчаса, но сердце было не на месте. Невзирая на все мои умопостроения касательно перцеров, я всё время ждала похлопывания по плечу и мелодичного голоса над ухом: «Надеюсь, у вас есть хороший адвокат?». Я выбрала первые попавшиеся просторные шаровары из золотистого шёлка и блузку им в тон – так называемую дневную пижаму – и купила, просто потому, что терпеть не могу шляться голой по общественным местам… ну и не в последнюю очередь из-за того, что по счетам платил Уолтер. Затем я подумала о Бренде, и во мне проснулся интерес. Я отыскала для неё похожий комплект в зелёных тонах, подходящих к цвету её глаз. Рукава и штанины пришлось сильно надставить, зато длина блузки оказалась как раз нужной: этот костюм предполагал открытый пупок.
Когда я вернулась в номер, Бренда уже не валялась на стуле. Я нашла её в санузле – она обнимала унитаз и плакала навзрыд. Со стороны она походила на гигантскую изломанную вешалку. Я почувствовала себя так низко, будто сижу на клочке туалетной бумаги и болтаю ногами – как выразилась бы Лиз. Я никогда раньше не пользовалась оглушариком и успела забыть, как от него бывает плохо. Но если бы помнила – то всё равно использовала бы его? Не знаю. Возможно.
Я опустилась на колени рядом с Брендой, обняла её за плечи. Она успокоилась и не попыталась отстраниться, лишь изредка всхлипывала. Я промокнула ей рот салфеткой, спустила содержимое унитаза, оттащила бедняжку от толчка и прислонила спиной к стене. Она утёрла глаза и нос и уставилась на меня мёртвым взглядом. Я вытащила пижаму из пакета и подняла повыше:
– Смотри, что я тебе достала… э-ээ… купила на твою кредитку, но Уолтер сегодня щедрый.
Она выдавила слабую улыбку и протянула руку, и я вручила ей обновку. Она попыталась проявить интерес, приложила блузку к груди… Я подумала, что если она поблагодарит меня, я разревусь и побегу в полицию умолять, чтобы меня арестовали. Но она лишь вымолвила:
– Красиво… думаете, это будет хорошо на мне смотреться?
– Поверь мне, – брякнула я.
Она выдержала мой взгляд, не дрогнув, и на этот раз не было ни её коронной извиняющейся улыбки, ни одного жеста из серии "не бейте меня, я беззащитна". Возможно, она немного повзрослела. Какой стыд…
– Не думаю, что поверю, – ответила она.
Я положила ей руки на плечи, близко взглянула в лицо и с чувством произнесла:
– Молодец.
Затем выпрямилась, подала ей руку, и она протянула свою. Я подняла её, и мы вернулись в гостиную.
Бренде стало немного полегче, когда она примерила одежду и принялась вертеться перед большим зеркалом, оглядывая себя со всех сторон. Это напомнило мне о пленнике, и я, приказав ей подождать здесь, отправилась его проведать.
Ему было далеко не так плохо, как я полагала, и я постаралась не показать, насколько это меня обеспокоило. Я не могла понять, в чём дело, пока не опустилась на корточки, так, чтобы наши лица были на одном уровне, и не взглянула на выключенный телевизор, в который он пялился.
– Ах вы хитрый шельмец! – вырвалось у меня. В тусклом зеркале пластикового экрана отражалась часть изображения с задней стенки ящика – той, к которой Перцер был обращён затылком и которая единственная осталась цела. Я не могла различить, что там шёл за фильм – да и сам пленник, скорее всего, тоже не мог, учитывая, как мало ему удавалось разглядеть, к тому же, без звука – но, по всей видимости, ему и этого хватало для поддержания духа. Я схватилась за ручку и повернула негодяя прочь от телевизионной стены. Он смотрелся любопытной деталью посреди комнаты – о таком интересном собеседнике можно только мечтать на любой вечеринке: бестелесная голова на толстом металлическом постаменте, а вокруг неё четыре столбика, и сверху плоская крыша. Как будто маленький храм.
Теперь Верховный Перцер выглядел встревоженным не на шутку. Я снова присела и осмотрела все занавешенные зеркала и стёкла – но не нашла ни одной поверхности, на которую могло бы падать отражение с экрана позади Перцера, если я включу большой телевизор, что я и сделала. Несколько мгновений я раздумывала по поводу звука, но решила его оставить, из тех соображений, что для пленника должно было быть более мучительно слышать фильм и не иметь возможности его видеть. Если же это окажется не так, я могу попробовать убрать звук через час или около того – разумеется, если у нас найдётся столько времени. Но посмотрим правде в глаза: если бы нас разыскивали, то довольно легко смогли бы найти. Я сделала голове ручкой, скорчила рожу в ответ на длинную тираду ругательств и вышла из комнаты.
Как вытянуть информацию из того, кто не хочет говорить? Я задавалась этим вопросом ещё до того, как начала свою проделку. Ответ очевиден – прибегнуть к пытке, но даже я считаю, что это за гранью допустимого. Однако же пытка пытке рознь. Если человек провёл большую часть жизни, пассивно наблюдая, как бесконечная череда изображений сменяет друг друга перед самым его носом, если всё время своего бодрствования он отдавал просмотру – то как он отреагирует, если телевизор выключить? Довольно скоро я это узнаю. Где-то я читала, что люди, которых подвергали сенсорному голоданию – помещая их в свето– и звуконепроницаемые цистерны с водой, нагретой до точного совпадения с температурой тела, – быстро теряли ориентацию и становились покладистыми, утрачивали волю к сопротивлению. Может быть, это произойдёт и с Верховным Перцером.
Мы с Брендой провели полчаса в молчании, сидя рядышком на стульях, но с тем же успехом могли сидеть и на разных планетах. И когда она наконец заговорила, то даже напугала меня: я настолько затерялась в своих мыслях, что забыла о её присутствии.
– Она собиралась использовать это против нас, – произнесла Бренда.
– Кто, Крикет? Ты же видела, это выпало у неё из руки. Эта штука называется оглушарик. Как мне говорили, нокаутирует человека в момент.
– Вам говорили верно. Это было ужасно.
– Мне правда очень жаль, Бренда. Тогда мне показалось, что это хорошая мысль.
– Так и было. Я сама напросилась. И получила по заслугам.
Я не была уверена, что она права, я всего лишь выбрала самый быстрый путь показать, чего мы с ней едва избежали. Вот такова я во всём: сначала действую, быстро и грязно, а объясняю потом. Бренда подумала ещё несколько минут и продолжила:
– Может быть, она просто хотела помучить этим перцеров?
– Конечно – она же не ожидала встретить нас. Но ты не видела, чтобы она и нам предложила надеть тёмные очки. Мы бы свалились заодно с перцерами.
– И она оставила бы нас там.
– Как и мы её.
– Ну-у… вы же сказали, что она не ждала нас… Мы вынудили её так поступить.
– Бренда, ты пытаешься оправдать Крикет, но в этом нет необходимости. Она тоже вынудила меня. Думаешь, я была рада проломить ей голову? Мы же с ней друзья.
– Вот как раз этого я и не могу понять.
– Послушай, я не знаю, в чём состоял её план. Может быть, у неё были при себе и наркотики, что-нибудь, что заставило бы перцеров разговориться прямо на месте. Возможно, это было бы лучше всего, если разобраться. Наказание за… э-э… ну, скажем, похищение головы… окажется весьма крепким, если меня схватят.
– И меня тоже.
Тут я показала ей пистолет, купленный у Лиз. Она отпрянула в шоке, и я спрятала оружие. Я не виню девчонку: эти пистолеты – гадкие штучки. Догадываюсь, почему они вне закона.
– Нет, только меня. Если до этого дойдёт, ты можешь сказать, что я держала тебя на мушке всё время. А мне не составит труда убедить судью, что я лишилась разума. В любом случае, можешь быть уверена, Крикет держала в голове некий план нападения и просто сымпровизировала, когда на сцене появились мы. И всё это ради статьи, понимаешь? Спроси об этом у Крикет, когда всё закончится.
– Не думаю, что она захочет со мной разговаривать.
– Почему бы нет? Она не будет точить на тебя зубы, она же профессионал. О, конечно, поначалу она разозлится, а потом постарается сделать с нами что угодно, если мы снова перейдём ей дорогу – но это будет вовсе не ради мести. Если бы статью можно было написать сообща, она бы скорее согласилась работать вместе. Но беда в том, что эта статья слишком важная, чтобы ею делиться. Думаю, как только мы увидели друг друга, мы обе поняли, что одна из нас не выйдет из той комнаты. Я просто среагировала быстрее.
Бренда затрясла головой. Что ж, я сказала ей всё, что собиралась, и ей придётся либо понять и принять это, либо сменить профессию. Внезапно она подняла глаза, будто что-то вспомнив:
– Кстати о ваших словах… Я не могу позволить вам этого. Я имею в виду, одной отвечать за всё.
Я изобразила гнев, но была снова тронута. Какая же она сладкая маленькая дрянь! Надеюсь, Крикет не съест её живьём, когда они встретятся снова.
– Даже и не думай, всё ты позволишь, черти тебя раздери. Пора повзрослеть! Сначала месть, теперь альтруизм… Эти вещи существуют для особых случаев, которые выпадают крайне редко. И им не позволено становиться на пути создания статьи. Хочешь быть альтруисткой у себя дома – пожалуйста, но только не при Уолтере. Он уволит тебя, если прослышит об этом.
– Но это же неправильно…
– А здесь ты тем более не права. Я не говорила тебе ни слова о том, что мы собираемся делать. Тебя нельзя привлечь к ответственности. Мне пришлось немало попотеть, чтобы это оказалось именно так, и ты неблагодарное отродье, если думаешь, как ловчее выбросить мои труды на помойку.
Мне показалось, что она вот-вот опять расплачется, и я встала и отправилась за выпивкой. Быть может, я и сама украдкой вытерла глаза, стоя на кухне и глотая на удивление горький бурбон. Сдаётся мне, он мог бы быть лучше в номере стоимостью две тысячи за ночь.
* * *
Когда Верховный Перцер провёл два часа без всякого изображения перед глазами, глядя лишь на слабое мерцание на стенах – отблеск экрана, что продолжал работать позади его затылка, – я просунула в дверь свою голову, гадая, удастся ли мне сохранить её на плечах, когда история закончится. Меня встретил взгляд, полный отчаяния. Всё лицо пленника лоснилось от пота.
– Это была одна из моих любимых серий, – проскулил он.
– Вы можете потом посмотреть её в записи, – парировала я.
– Это будет совсем не то, чёрт побери! Я ведь уже всё слышал.
Я решила было, что нам немного повезло – его любимый сериал показывали как раз тогда, когда мне понадобилось средство кое-что выудить из его головы. Но по зрелом размышлении поняла: любой сериал, какой бы ни показывали, неизбежно должен был оказаться его любимым, ведь он смотрел их все.
– Я пропустил длинную любовную сцену Дэвида и Эверетт. Будьте вы прокляты.
– Вы готовы ответить на несколько вопросов?
Он начал было трясти головой – то малое, что осталось ему от шеи, позволяло совершать ограниченные движения вверх-вниз и вперёд-назад – но словно бы невидимая рука схватила его за подбородок и заставила несколько раз кивнуть. Полагаю, то была "рука" его телемании.
– Не вздумайте взять свои слова обратно, – предупредила я. – У меня есть ещё один свидетель.
Я повернулась и наткнулась на Бренду – та стояла прямо у меня за спиной. На ней не было маски, и я подумала было рассердиться на неё за это, но – какого чёрта! Она была моим полноценным соучастником – если только мне не удастся обосновать в суде свою теорию принуждения… до чего, я надеялась, всё-таки не дойдёт.
Мы поставили стулья по обе стороны большого экрана и развернули Перцера лицом к нему. Я подумала, что мы не скоро дождёмся его ответов, поскольку он тут же впился взглядом в экран и больше не смотрел на нас – но оказалось, он прекрасно умеет следить за сюжетом и одновременно разговаривать.
– Для протокола, – произнесла я. – Был ли вам причинён какой-либо вред с того момента, как мы взяли вас на эту небольшую прогулку?
– Из-за вас я пропустил любовную сцену Дэвида и Эв…
– За исключением этого.
– Нет, – ворчливо ответил он.
– Вы голодны? Хотите пить? Не нужно ли вам… есть ли в этой штуке дренажная труба? Какое-либо устройство сброса отходов? Не хотите ли спустить лишнее пиво?
– Такой проблемы нет.
Таким же образом я задала ещё несколько вопросов, наподобие "назовите ваше имя, должность и серийный номер", просто чтобы он привык отвечать и не слишком задумывался. Этот способ частенько служил мне добрую службу, даже в разговоре с теми, кто всё время даёт интервью. Затем я подобралась вплотную к вопросу, ради которого затеяла всё это, и он ответил почти то, что я ожидала услышать.
– Так кому же пришло в голову убить Сильвио?
Я услышала, как Бренда втянула воздух от изумления, но не отвела глаз от Перцера. Он сердито скривил губы, но продолжал молча смотреть на экран. Когда мне показалось, что мы можем не дождаться ответа, я потянулась к шнуру телевизора – и история выплыла наружу:
– Не знаю, кто проговорился вам – мы приняли самые строгие меры безопасности, только узкий круг посвящённых знал, что должно было случиться. Мне хотелось бы, чтобы потом вы сообщили имя болтуна.
Я решила пока скрыть от него, что никто ни о чём не болтал. Надеялась, если он будет считать, что его предали, то не сможет парировать удары. Но мне оказалось не о чем беспокоиться.
– Впрочем, вам ведь не важно, чья была идея убийства, – продолжила голова. – Вам не это важно. Всё, что вам нужно, это чтобы кто-нибудь признался, что придумал это. Раз уж я здесь, раз уж мне выпало объявить новость, давайте напишем, что идея моя, хорошо?
– И вы добровольно берёте вину на себя? – спросила Бренда.
– Почему бы нет? Мы все сошлись во мнении, что так и нужно было поступить. Мы провели отбор, чтобы назначить исполнителя убийства, и кое-кто оказался в проигрыше – но мы можем это уладить, только дайте мне время предупредить их, чтобы наши показания совпали.
Я покосилась на Бренду, чтобы по её лицу понять, как она отнеслась ко всему этому – к самой истории и к тому, как я и человек, купивший большой успех, бесстыдно фабрикуем новость. То, что я увидела, навело меня на мысль, что девчонка ещё не потеряна для новостного бизнеса. В глазах журналистов, напавших на след большой сенсации, появляется некий сосредоточенный, кровожадный блеск – чтобы полюбоваться им в первозданном виде, советую посетить в зоопарке вольеры крупных диких кошек. По лицу Бренды я прочла, что если сейчас между ней и нашей новостью встанет тигр – она пробьёт в нём дыру размером и формой с высокую журналистку.
– Вы имеете в виду, – предположила она, – что выбрали человека, который отправится в тюрьму, если кто-нибудь когда-нибудь докопается до истины в этой истории.
Увы, это говорило о том, что она так до конца и не разобралась в этом человеке и его церкви.
– Ничего подобного, – отбрил Верховный Перцер. – Мы знали, что истина рано или поздно откроется, – тут он скорчил кислую мину, – хотя, конечно, надеялись, что попозже. Тогда бы мы успели выжать из неё всё возможное под любым углом зрения. Вы выросли для нас в нешуточную проблему, Хилди.
– Спасибо, – откликнулась я.
– После всего, что мы сделали для вашей братии!.. – надулся он. – Сначала вы становитесь на пути второй пули. Так вам и надо, вы же и пострадали.
– Ни капельки не страдала. Пуля прошла навылет.
– Обидно это слышать. Все пули были тщательно спланированы. Какая-то пронзила бы лоб, какая-то щёку, какая-то прошла бы ещё где-то рядом, а разорваться они должны были позднее и размозжить только затылок.
– Пули "дум-дум", – неожиданно произнесла Бренда. Она взглянула на меня и пожала плечами: – Когда вас ранило, я навела справки.
– Неважно, – продолжил Перцер. – Вторая пуля разорвалась, настигнув вас, и чересчур сильно повредила Сильвио лицо, плюс к тому его всего забрызгало вашей кровью. Вы испортили картину.
– А вот мне она показалась довольно впечатляющей.
– Благодарение Элвису за Крикет! Затем, как будто вы и без того недостаточно натворили, вы нарушаете закон и заставляете меня раскрыть карты на две недели раньше. Мы и подумать не могли, что вы пойдёте на нарушение закона – по крайней мере, не до такой же степени…
– Так подайте на меня в суд.
– Не глупите. Это выглядело бы чистейшей воды безумием, не правда ли? Всеобщие симпатии были бы на вашей стороне. Люди подумали бы, что вы оказали обществу услугу.
– На что я и надеялась.
– Ни в коем случае. Но у нас ещё есть время придать событиям верное направление и принести друг другу немалую пользу. Вы ведь знаете нас, Хилди. Вы знаете, что мы готовы сотрудничать с вами, чтобы ваша статья вызвала бешеный читательский интерес – если только вы позволите нам немного вмешаться там и сям, в порядке контроля наносимого ущерба.
Кое-что из происходящего никак не укладывалось у меня в голове, но мне пока не удавалось сформулировать вопросы. Откровенно говоря, хоть я немало повидала на своём веку и немало натворила, эта история грозила вот-вот свести меня с ума. И чего мне по-настоящему хотелось, так это бежать отсюда прочь, найти хорошее бейсбольное поле и сыграть пару-тройку подач, используя этого жуткого психопата вместо мячика.
Но я взяла себя в руки. Мне уже приходилось брать интервью у извращенцев, ведь публика всегда хочет знать о них побольше. И я задала следующий вопрос… Как бы мне хотелось потом взять его обратно и никогда не слышать ответа!
– Вот чего я никак не могу представить… или я совсем тупая… – медленно произнесла я, – под каким таким соусом вы намерены подать новость? Каким образом церковь рассчитывает выйти сухой из воды? Не убить его, как я понимаю, вы не могли. Негоже было живому святому бесконтрольно разгуливать повсюду, пукать и рыгать, как простому смертному. Сильвио должен был это понимать. Только подумайте, как неловко почувствовали бы себя христиане, если бы Иисус вернулся – им пришлось бы поскорее снова распять его, пока он не опрокинул слишком много тележек с яблоками…[53]53
Евангелие от Матфея, глава 21, стих 12–13: «И вошёл Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, – дом Мой домом молитвы наречётся; а вы сделали его вертепом разбойников». Вместе с тем to upset smb."s apple cart – идиома, означающая «расстроить чьи-либо планы».
[Закрыть].
Я замолчала, потому что Перцер разулыбался, и улыбка мне не понравилась. Лишь на мгновение он отвёл мечтательный взгляд от экрана и посмотрел мне в глаза. Но мне показалось, что в его зрачках шевелятся черви.
– О, Хилди, – произнёс он, скорее опечаленный, нежели рассерженный.
– Не смей говорить мне "о, Хилди", ты, портативный х…сос! Я вышибу тебя из этого ящика и воткну в кучу дерьма! Я…
Бренда накрыла мою руку ладонью, и я опомнилась.
– Вас упекут за решётку на пятьсот лет, – бросила я Перцеру.
– Это нисколько бы меня не испугало, – откликнулся он, по-прежнему улыбаясь. – Но этого не случится. Разумеется, я отбуду какой-то срок. Но, полагаю, всего года три, может быть, пять.
– За убийство? За сговор с целью убить Сильвио? Я хочу знать имя вашего адвоката.
– Они не смогут доказать убийство, – парировала улыбающаяся голова. О, как я уже устала от этой улыбки…
– Что даёт вам основания так утверждать?
Я снова почувствовала, как Бренда коснулась моей руки. Она произнесла с видом человека, старающегося подсластить пилюлю:
– Сильвио сам был замешан в этом, Хилди.
– Ну конечно, был, – подхватил Великий Восторженный Вонючий Зад Бабуина. – И если бы, Хилди, я был мстительным, то позволил бы вам напечатать первую версию. Я почти сожалею, что не сделал этого. Теперь уже мне никогда не взглянуть с прежним наслаждением на Дэвида и Эверетт… ладно, не важно. Я говорю вам в знак доверия, в ознаменование и в подтверждение того, что мы сможем снова сотрудничать, невзирая на ваши вероломные преступления: да, именно Сильвио предложил всю эту затею. Он сам помогал брать интервью у стрелка. Именно это вы напишете в сегодняшнем дневном выпуске. И именно это мы всегда хотели обнародовать, но на две недели позже.
– Я вам не верю, – пролепетала я, веря каждому слову.
– Это меня мало волнует.
– Но почему? – вырвалось у меня.
– Надо думать, вы имеете в виду – почему он хотел умереть. Потому что он исписался, Хилди. За четыре года он не смог создать ни одной мелодии. Для Сильвио это было хуже смерти.
– Но его лучшие вещи…
– Появились как раз когда он пришёл к нам. Я не знаю, был ли он когда-либо истинно верующим… чёрт побери, я и сам себя не могу с уверенностью назвать истинно верующим. Потому мы и зовёмся веротерпимой церковью. Если у вас иное представление о божественности Тори-сана, мы не отлучаем вас – мы предоставляем вам эфирное время и позволяем обсудить ваши взгляды с единомышленниками. У нас нет сект, как в других церквах, и мы не пытаем еретиков. Да и еретиков-то нет! Мы не доктринёры. Когда люди хотят поспорить о богословских вопросах, у нас в церкви поговаривают: это достаточно близко к музыке сфер.
– Напой хоть несколько тактов, а я посмотрю, смогу ли подхватить, – задумчиво изрекла я.
– Именно так! Мы не скрываем, что главное, чего мы хотим от наших прихожан, – это чтобы они покупали наши записи. Взамен мы даём им шанс близкого общения со знаменитостями. Но больше всего поразило отцов-основателей П.В.Ц.С.З. то, как много людей всерьёз верит в святость известных личностей. В этом даже есть некий смысл, стоит только призадуматься. Мы не проповедуем рай небесный. Рай вот он, прямо здесь на Луне, если вы обретёте достаточную популярность. В представлении вашего соседа, среднестатистического звезданутого ничтожества, стать знаменитым в тысячу раз лучше, чем попасть в какой-то там воображаемый рай.
Было очевидно, что он кое во что верил, даже если это "кое-что" и не было возвращением короля рок-н-ролла. Он верил во власть пиара. Так я обнаружила в себе нечто общее с ним и отнюдь не обрадовалась этому открытию.
– Итак, вы собираетесь повернуть сюжет следующим образом: Сильвио пришёл к вам за помощью и получил её.
– Три года мы писали всю его музыку. Вы же знаете, он привлекает многих молодых артистов. Мы отобрали трёх лучших, они уселись и принялись стряпать "музыку Сильвио". Получилось довольно-таки хорошо. Даже не отличишь.
Я обратилась мыслями к мелодиям, которые так любила, к новым вещам, которые считала порождением гения Сильвио. Музыка была по-прежнему хороша – этого я у неё отнять не могла. Но что-то ушло из моей души.
А перед Брендой открылся совершенно новый мир, и она пребывала в таком же восхищении, с каким трёхлетний малыш, сидя на маминых коленях, слушает сказки о Бабе Яге да сером волке.
– Это тоже войдёт в статью? – спросила она. – То, как вы писали музыку за него?
– А иначе никак. Поначалу я был против, но мне доказали, что от этого все только выиграют. Я беспокоился, как бы не запятнать образ Гигазвезды. Но при грамотном продвижении он начнёт вызывать неподдельную симпатию, и его культ только окрепнет. Никто не отнимает у него старые хиты, которые он писал полностью сам. А церковь тоже ничем себя не пятнает, поскольку мы испробовали всё возможное, но всё-таки вынуждены были уступить его требованию позволить ему принести себя в жертву – ведь это его право. Конечно, мы пошли при этом на нарушение некоторых законов и ожидаем некоего наказания – но при правильном обращении это тоже может вызвать симпатию и сочувствие. Он так просил нас! Не волнуйтесь, мы запасли целые тонны документальных свидетельств, видеозаписей того, как он умолял нас идти до конца. Я прикажу переслать всё это в ваш офис, как только будут улажены все детали сделки. О да, и плюс ко всему хорошему теперь музыканты, работавшие под именем Сильвио, могут выйти из его тени, выстрелить как из пушки своими настоящими именами и приблизиться к статусу Гигазвезды.
– Да уж, слово "выстрелить" здесь как нельзя более уместно, – заметила я.
* * *
Оглядываясь на первую часть интервью, я теперь нахожу его почти комичным. Вот она я, уверенная, что сумела всё разгадать, спрашиваю, кто замыслил убийство Сильвио. И вот он Верховный Перцер, уверенный, что мне уже известна вся подоплёка истории, думает, будто я спрашиваю, кто подсказал Сильвио, что после смерти он сможет стать перцеровской Гигазвездой. Потому что Сильвио не пришёл к перцерам с уже готовой идеей самоубийства. Он предлагал другое – избрать его при жизни в Гигазвёзды, поставить в один ряд с великой четвёркой. Но ему объяснили, что рассматриваются только кандидатуры мертвецов, и он сделал логичный вывод. Поначалу совет был против его плана. Это Сильвио придумал, каким образом повернуть события, чтобы церковь выглядела благодетельницей. И он действительно планировал самоубийство. Если Верховный Перцер и отправится в тюрьму, то, как он и говорил, всего лишь за серию гражданских правонарушений, заговор, лживую рекламу, намеренный обман и тому подобное. Какого наказания удостоится настоящий убийца, когда его найдут, я понятия не имею.
Позднее я ужаснулась, по какому, казалось бы, незначительному вопросу мы с Верховным Перцером не поняли друг друга. Если бы он догадался, что мне неизвестен главный факт, прежде чем признался в содеянном – думаю, он ускользнул бы в эту крохотную щёлочку и нашёл бы способ отомстить мне за то, что не увидел свой сериал. И в результате Хилди Джонсон куковала бы за решёткой, а церковь всё равно добилась своего. Вот так плохо всё чуть было не кончилось. Разумеется, Верховному Перцеру ничто не мешает всё-таки подать на меня в суд, и я бы узнала об этом слишком поздно – но несмотря на свою искушённость в подковёрных интригах, он вряд ли рискнул бы нанести ответный удар, учитывая, какие недюжинные силы Уолтер может привести в движение, если против меня будут выдвинуты какие-либо обвинения после того, как я напишу столь сногсшибательную статью.
Бренда хотела сразу же вскочить и бежать на работу, но я заставила её сесть и подумать – эта привычка может сослужить девчонке добрую службу в дальнейшем, если она про неё не забудет.
Первым делом мы передали по телефону исповедь Перцера в том виде, в каком она записалась на голографическую камеру Бренды. Теперь, когда новость благополучно достигла отдела новостей "Вымени", у Перцера не осталось ни единого шанса взять свои слова обратно. Мы могли брать у него интервью сколько и когда захотим и планировать, как лучше подать статью.
Не то чтобы у нас появилась уйма времени – нет, в таких делах никогда нельзя прохлаждаться и расслабляться. Как предугадать, когда и кто разнюхает оставленные тобою следы? Но мы успели благополучно доставить голову в редакцию. Там её водрузили на стол, разрешили пользоваться телефоном – и вскоре вокруг собрались дюжины журналистов, с разинутыми ртами слушавших, как Бренда беседует с почётным гостем.
