Текст книги "Стальной пляж"
Автор книги: Джон Герберт (Херберт) Варли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 46 страниц)
Вот тогда-то у Крикет и получился её знаменитый стоп-кадр. Прожектор ещё включён, и в его луче я приподнимаю Сильвио за плечи. Голова его запрокинута, глаза открыты, но уже остекленели, их почти и не видно за кровавой пеленой. Я воздеваю окровавленную руку вверх в немом вопросе. Не помню, чтобы я вскидывала руку, и знать не знаю, что это был за вопрос – разве что извечное: "За что?!".
* * *
В следующие часы воцарилась суматоха, как всегда неизбежно бывает в подобных случаях. Кучка телохранителей оттеснила меня в сторону. Прибыла полиция. Посыпались вопросы. Кто-то заметил, что у меня идёт кровь, и тут я впервые осознала, что меня зацепило. Пуля пробила ровное отверстие в верхней части моего левого предплечья и слегка задела кость. А я-то удивлялась, почему рука не слушается. Вовсе не тревожилась, а просто удивлялась. Я не почувствовала ни малейшей боли от раны. К тому времени, как я должна была её ощутить, рука давно была залечена и выглядела как новенькая. С тех пор меня не единожды пытались уговорить оставить на месте раны шрам в память о том дне. Конечно, я могла бы использовать его, чтобы произвести впечатление на кучу начинающих журналистов в «Слепой свинье», но сама мысль об этом мне противна.
Крикет сразу же выбежала, в попытке догнать убийцу. Никто не знал, кто он или она и как ему или ей удалось скрыться, так что началось неизбежное соревнование: кто выследит преступника и первым возьмёт у него интервью. Но это ни капли не интересовало меня. Я продолжала сидеть там, где меня оставили в покое – возможно, в шоке, хотя машины-медики заявили, что шока нет. А Бренда стояла рядом, тоже неподвижная, хоть я и видела, что ей не терпится поскорей смыться и написать о случившемся – хотя бы о маленькой части.
– Дурочка! – сказала я ей, когда наконец её заметила, и в моём голосе прозвучало нечто вроде нежности. – Хочешь, чтобы Уолтер тебя уволил? Кто-нибудь снял информацию с моей камеры? Не помню.
– Я сняла. Уолтер уже получил материал и сейчас как раз просматривает его.
В руке у Бренды был свежий номер "Вымени", она таращилась на ужасающие кадры. Мой телефон надрывался, и не нужно было учёной степени по дедуктивной логике, чтобы знать, что звонит Уолтер и жаждет спросить, что я делаю. Я выключила аппарат. Если бы Уолтеру было позволено писать законы, он счёл бы это тяжким правонарушением.
– Начинай действовать, – подтолкнула я Бренду. – Посмотри, удастся ли выследить Крикет. Где она, там будут и новости. И постарайся не дать ей оставить на твоей спине слишком много отметин, когда она погонится за тобой.
– А вы куда, Хилди?
– А я домой.
Именно туда я и отправилась.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Домашний телефон мне тоже пришлось отключить. Я сделалась частью самой громкой истории за всю мою жизнь, и все журналисты Вселенной жаждали задать мне вопрос для затравки: «Каково это, Хилди – погрузить руку в ещё тёплые мозги единственного человека на Луне, которого ты уважала?» Подобные обстоятельства известны под поэтичным названием высшей справедливости.
Во искупление всех моих грехов я вскоре включила телефон и побеседовала с четырьмя-пятью газетчиками, которых считала лучшими, да с улыбчивым гомункулом[50]50
Гомункул (лат. homunculus – человечек) – искусственный человек, которого алхимики мечтали создать лабораторным способом; в переносном смысле – мелкий, жалкий, убогий человечишко.
[Закрыть], известным в «Вымени» как главный по новостям. Каждому из них я дала пятиминутное насквозь лживое интервью, сказала в точности ту ерунду, что ждала услышать публика. В конце каждого разговора я жаловалась на нервное истощение и обещала дать более подробное интервью через пару-тройку дней. Разумеется, это никого не устроило, и время от времени входная дверь моей квартиры буквально трещала под натиском разочарованных журналистов. Но тщетно они бились о герметично закрытую дверь из трёхдюймовой стали…
Сказать по правде, я сама не знала, каково мне. С одной стороны, я провалилась в оцепенение и бесчувствие, но с другой, не перестала
соображать. Я могла думать, и даже журналист во мне оправился от страшного удара, ожил, хотя и был застрелен. Да, чёрт побери, застрелен! Неужели та треклятая пуля никогда не слышала о Женевской конвенции? Мы проповедуем непротивление злу насилием и должны упиваться кровью, а не проливать её! Я по-настоящему злилась на эту пулю. К тому же, полагаю, некая часть моего сознания до сих пор считала меня неуязвимой.
Я приготовила себе как следует поесть, тщательно всё обдумывая, пока стряпала. Сэндвичей мне не хотелось. Думаю, я вообще завязала с бутербродами. Готовлю я не так уж часто, но когда берусь за это, получается хорошо и помогает лучше соображать. Когда последняя тарелка отправилась в мойку, я уселась и позвонила Уолтеру.
– Живо тащи свою задницу сюда, Хилди, – сказал он. – Десять минут назад я расписал очередь на интервью с тобой вплоть до трёхсотлетия Вторжения.
– Нет, – ответила я.
– По-моему, связь плохая… Мне послышалось, что ты сказала "нет".
– Связь хорошая, просто идеальная.
– Я могу тебя уволить.
– Не глупите. Хотите, чтобы моё эксклюзивное интервью появилось в "Дерьме", где мне заплатят втрое больше той подачки, что бросаете вы?
Он долго не отвечал, да и мне пока было нечего сказать, так что мы прослушали длинную паузу. Изображение я предпочла не включать.
– Что ты намерена делать? – жалобно спросил он.
– То, что вы мне поручили. Разобраться в истории с перцерами. Разве вы не сказали, что никто не справится с этим лучше меня?
Снова воцарилось молчание, но теперь оно было другим. В нём сквозило сожаление и явственно слышалось: "Как я мог сморозить такую глупость!" Уолтер не сказал, что наплёл мне всё это, лишь бы только обольстить и отговорить от увольнения. Он не спросил и о том, как я посмела угрожать ему, что продамся конкуренту, и не озвучил жуткие вещи, которые попытался бы сотворить с моей карьерой, если бы я вздумала поступить так, как говорю. Телефонная линия буквально гудела от недосказанного, и так громко, что я пришла бы в ужас, если бы и впрямь боялась потерять работу. Наконец главред вздохнул и нарушил молчание:
– Когда я получу статью?
– Когда я всё распутаю. И мне для этого нужна Бренда, причём сейчас же.
– Не вопрос. Она тут, прямо у тебя под ногами.
– Скажите ей, чтобы вошла с чёрного хода. Она знает, где это, и не думаю, что на Луне отыщется больше пяти человек, которые бы тоже знали.
– Если считать меня, то шесть.
– Надо полагать. Но больше никому не говорите, а то мне не выйти из дома живой.
– Что ещё?
– Ничего. С остальным я разберусь сама.
Я дала отбой и принялась звонить.
Первым делом связалась с королевой. У неё не было того, что мне нужно, но она знала кого-то, кто знал ещё кое-кого, и обещала перезвонить. Я уселась, составила список всего необходимого, сделала ещё уйму звонков, и наконец Бренда постучалась с чёрного хода.
Ей хотелось знать, как я себя чувствую, как пережила то да это – но не как журналисту, а как заботливому другу. Я слегка растрогалась, но надо было работать.
– Ударь меня, – скомандовала я.
– Простите?
– Ударь меня. Сожми руку в кулак и двинь меня в лицо. Нужно, чтобы ты сломала мне нос. До твоего прихода я пару раз пыталась сама, но, похоже, не смогла стукнуть достаточно сильно.
Бренда посмотрела на меня затравленно, будто припоминая все пути побега из моего дома и способы добраться до них, не потревожив меня.
– Проблема в том, – пояснила я, – что я не могу рисковать, появляясь на публике вот с этим лицом. Мне нужно другое, и побыстрее. Так что ударь меня. Ты знаешь, как: наверняка видела в кино, как это делают ковбои и гангстеры.
Я подставила лицо и закрыла глаза.
– Но вы… вы, надеюсь, сделали обезболивание?
– На какую такую дурочку я похожа, что ты об этом спрашиваешь? Не отвечай. Просто бей.
Она нанесла удар, который отправил бы в реанимацию муху, если бы та сидела на кончике моего носа. Ей пришлось сделать ещё четыре попытки и даже взять старую биту, что завалялась у меня в шкафу, пока наконец характерный тошнотворный хруст не возвестил нам, что дело сделано. Мне не следовало вести себя с Брендой слишком жёстко. Возможно, я действовала беспорядочно, и существовал более лёгкий путь добиться желаемого, и девчонка заслуживала более подробных объяснений – но я была не в настроении. Впереди её ждало куда худшее, а я спешила.
Как и ожидалось, кровь хлынула ручьём. Я прижала кончик носа пальцем и сунула лицо в медицинский автомат. Когда спустя пару минут всё зажило, я получила широкий, скошенный влево нос, смутно напоминающий африканский, с большим крючком на конце.
Когда делаешь статью, нужно подготовиться, сымпровизировать, попотеть, а ещё нужна капелька вдохновения. Я постоянно таскаю в сумке вещички, к которым могу не прикасаться лет пять, но если уж они понадобятся мне, то понадобятся очень-очень. Маскировка мне требуется время от времени – хотя ещё никогда так отчаянно, как теперь – но я всегда готова перевоплотиться под влиянием момента. Со временем маскироваться сделалось куда труднее, чем раньше. Люди стали лучше распознавать друг друга невзирая на небольшие перемены во внешности, потому что привыкли, что друзья-приятели меняют себе лица, следуя любой мимолётной причуде. Кустистых бровей или парика уже недостаточно, если хочешь быть уверенной, что тебя не узнают. Нужно изменить саму форму лица.
Я взяла отвёртку и принялась шарить по верхней челюсти между щекой и десной, пока не нащупала нужное скрытое углубление. Тогда я проткнула кожу, прижала инструмент к головке винта и стала поворачивать. Отвёртка соскользнула, но тут Бренда заглянула мне в рот и пришла на помощь. Она вращала винт до тех пор, пока моя скула не начала двигаться.
Это простое и дешёвое приспособление можно купить в любом магазине розыгрышей и установить за полчаса. Бобби хотел удалить его, он не выносит ничего, что могло бы испортить его работу. Я настояла на своём и теперь с радостью наблюдала в зеркало, как меняется моё лицо. Когда Бренда закончила, лицо сделалось намного шире, из-за натянутой кожи выглядело более худым, а веки слегка прикрывали глаза. Учитывая и новый нос, сама Калли вряд ли узнала бы меня. А если я ещё и выдвину нижнюю челюсть так, чтобы нижние зубы перекрывали верхние, то буду выглядеть страннее некуда.
– Дайте я ещё немного поверну левую, – подала голос Бренда. – У вас лицо перекошено.
– Это даже хорошо, – возразила я.
Во рту был вкус крови, но вскоре всё прошло. Я снова глянула в зеркало, решила, что достаточно изменила внешность, и вернула лицевым нервам чувствительность. Нос немного саднило, но ничего более серьёзного я не почувствовала.
Полагаю, наверняка можно было бы добиться почти того же эффекта, просто напихав за щёки бумагу. Если бы у меня не было ничего другого, я бы так и поступила – но вы когда-нибудь пробовали разговаривать с набитым ртом? Актёров учат это делать, а меня не учили. К тому же ощущение чего-то лишнего за щекой отвлекает.
Бренда полюбопытствовала, что мы собираемся делать, и я задумалась, что можно без опаски рассказать ей. Выходило, не слишком-то многое, так что я просто приказала ей сесть. Она уставилась на меня широко распахнутыми глазами.
– Ты можешь выбрать одно из двух, – сказала я ей. – Первое, помочь мне провернуть эту шутку, а потом вежливо смыться, без обид и сожалений. Или второе, идти со мной до конца. Но должна сказать, если пойдёшь – не слишком-то много узнаешь. Мы можем раскрутить просто адскую историю, но и навлечь на себя массу неприятностей.
Она обдумала услышанное.
– Как много вы можете мне рассказать?
– Только то, что, как мне кажется, ты должна знать на данный момент. В остальном тебе просто придётся довериться мне.
– Хорошо.
– Дура ты! Никогда не доверяй никому, кто говорит: "Доверься мне". За исключением сегодняшнего случая, разумеется.
* * *
Я отправилась в «Кинг-сити Плаза», одну из лучших гостиниц по соседству с Плацем, и забронировала президентский номер-люкс при помощи аккредитива «Вымени», принадлежавшего Бренде и совсем недавно увеличенного до "А" с двумя плюсами. Я сказала Уолтеру, что, пока не закончу работу, мне может понадобиться и межпланетный лайнер – но правда была в том, что, поскольку платил за всё Уолтер, мне хотелось всего по высшему разряду. К тому же я никогда не останавливалась в президентском люксе. Я зарегистрировала нас с Брендой под именами Кэтлин Тернер и Розалинды Расселл – двух из пяти исполнителей роли Хилдегард Джонсон (Хилдебрандта Джонсона) на голубом экране. Типчик за стойкой был явно не из киноманов – он даже глазом не моргнул.
К номеру-люкс прилагался обслуживающий персонал, в числе прочих парень и девушка в бассейне с минеральной водой, таком огромном, что в нём впору проводить учения военных кораблей. Парень был красавчик, и в другом настроении я, может быть, позволила бы ему остаться. Но я выставила всех вон.
Затем встала посреди комнаты и сказала: "Меня зовут Хилди Джонсон, и я объявляю этот номер своим законным местом пребывания". Лиз посоветовала сделать так специально для скрытых микрофонов и камер, на случай, если записи будут представлены в суд в качестве улик. У постояльца гостиницы такие же права, как у человека, проживающего в собственной или съёмной квартире, но меры предосторожности никогда не бывают излишними.
Я сделала ещё несколько звонков, и в ожидании, пока мне отзвонятся, прошлась по всем комнатам, сбрасывая покрывала и простыни с многочисленных кроватей. Выбрала комнату, где не было окон, выходивших на Аллею, и принялась завешивать простынями все до единого зеркала. А их оказалось немало! Звонок, которого я ждала, раздался как раз когда я закончила. Я выслушала указания и вышла из комнаты.
В парке, что раскинулся неподалёку от гостиницы, мне пришлось бродить почти полчаса, и это меня ничуть не удивило. Полагаю, меня проверяли. Наконец я заметила мужчину, которого мне сказали найти, и уселась на противоположный от него конец парковой скамейки. Мы не смотрели друг на друга и не разговаривали. Затем он поднялся и ушёл, а на скамейке между нами остался мешок. Я выждала несколько минут,
сделала глубокий вдох и подобрала добычу. Никто не схватил меня за плечо! Наверное, для подобной работы у меня нервишки слабоваты.
Я вернулась в номер, и почти сразу же в дверь постучала Бренда. Она вернулась из похода по магазинам и прекрасно справилась: принесла всё, что я просила купить. Мы достали из пакетов и надели костюмы электриков: синие комбинезоны с нашивками Гильдии электриков и поясами для инструментов. Слева на груди были вышиты наши имена: у меня – "Роз", а у Бренды – "Кэти". К своему поясу, вместе с традиционными гаечными ключами, обычными и электроотвёртками, я прицепила несколько предметов, доставшихся мне во время таинственного приключения в парке. Они подошли, как родные. Мы нацепили жёлтые пластмассовые каски, подхватили чёрные металлические коробки для завтрака, глянули друг на друга в зеркало – и покатились со смеху. Похоже, пока что Бренде нравилась игра. Это было настоящее приключение!
Бренда выглядела нелепо, как всегда. Можно было догадаться, что маскировочный костюм повиснет на ней, как парик на флагштоке. А между тем для своего поколения она вовсе не феномен. Кто знает, когда молодёжь перестанет вырастать всё выше? Вот ещё одна причина пресловутой пропасти между поколениями, о которой говорила Калли, того, что ровесники Бренды не слишком-то охотно посещают старые части города, где живут многие из их "предков". Дело всего-навсего в размерах: они устали биться головой о все потолки. В то время мы строили с расчётом на меньшие габариты.
У служебного входа в Главную студию перцеров не было охранников-людей. По большому счёту, я и не ожидала на них наткнуться: согласно купленным мной сведениям, живых охранников в штате студии было всего шесть или семь. В подобных вопросах люди стремятся полагаться на машины, и на их доверии к технике легко сыграть, что я и продемонстрировала Бренде при помощи одной из незаконных штучек. Я помахала ею перед дверью и спокойно дождалась, пока красный огонёк сменится зелёным и дверь распахнётся. Мне сказали, что одно из трёх устройств, которые мне вручили, способно справиться с любой системой безопасности, какая бы ни встретилась нам в студии. Я только надеялась, что никто не захочет сыграть на моем доверии к тёмным личностям, что продают электронные отмычки, и к самой технике. Мы ведь доверяем жучкам-крохотулькам, не так ли? Я понятия не имела, как сработала эта вонючая электроника, но, едва завидев зелёный огонёк, послушно потрусила в дверь, будто павловская собачка Пятнаш.
Подняться на три этажа, пройти по двум коридорам, отсчитать седьмую дверь слева… И кто бы вы думали стоял под этой дверью с разочарованным видом? Крикет!
– Если вы дотронетесь до ручки этой двери, – сказала я ей, – Элвис вернётся, но он не будет раздавать розовые "Кадиллаки".
Она подскочила от удивления, но совсем невысоко. Чёрт побери, эта девка не промах! Она пыталась выдать себя за некоего служащего из перцеровской когорты, держа перед собой папку, будто щит амазонки. Старая добрая папка способна послужить золотым ключиком, если умело ею пользоваться, а Крикет – прирождённая пройдоха. Она надменно взглянула на нас сквозь тёмные очки и фыркнула:
– Прошу прощения, что вы обе здесь делае…
Произнося это, она листала свою папку, словно бы в поиске наших имён (которых мы не называли) – и вдруг узнала высоко под потолком, в тени жёлтой каски, личико Бренды. Она была совершенно не готова ни к этому, ни к ошеломляющей догадке, кто служит Санчо Пансой у Доньи Бренды Кихот.
– Проклятье, – выдохнула она. – Это же ты? Ты ли это, Хилди?
– Собственной персоной. Мне стыдно за тебя, Крикет! Не можешь преодолеть обычную дверь? По всей видимости, ты забыла свой скаутский девиз.
– Всё, что я помню, это: "Не пускай его с чёрного хода на первом свидании".
– "Будь готова", любовь моя, "будь готова"! – и я махнула в сторону двери одной из моих волшебных палочек.
Разумеется, один из огоньков заупрямился и остался красным. Тогда я наугад выбрала другое устройство, и электроника сработала, как нечестный игровой автомат. Мы вошли в дверь, и тут я догадалась, для чего Крикет тёмные очки.
Мы попали в обычный коридор, из которого вели три двери. Из-за одной доносилась музыка. Если верить карте, за которую я заплатила кучу денег Уолтера, это и была нужная дверь. На сей раз я использовала все три прибора, и последнему из них пришлось потрудиться. Каждый из красных огоньков соблаговолил погаснуть только после бешеной пляски цифр на дисплее отмычки. Похоже, она каким-то образом вмешивалась в код сигнализации. Как бы то ни было, дверь открылась, и мы не услышали никакого сигнала тревоги. Мы бы так и так его не услышали, но прислушивались помимо собственной воли. Мы прошли внутрь и очутились в маленькой комнатке наедине с Верховным Советом перцеров.
Или, точнее сказать, с головами советников.
Головы лежали на полке в нескольких метрах от нас и были обращены лицами в противоположную от двери сторону – на большой экран, где шёл фильм "Это случилось на Всемирной ярмарке"[51]51
It Happened at the World" s Fair – мелодрама (США, 1963 г.), режиссёр Н. Таурог, в главной роли Элвис Пресли.
[Закрыть]. Они находились в своих ящиках – не думаю, что их легко было бы оттуда извлечь, – так что пред нашими взорами предстали телеэкраны, отображавшие семь затылков. Если перцеры и заметили нас, то не подали виду. Впрочем, для меня по сей день остаётся загадкой, как бы они могли его подать. К нижней части полки было подсоединено множество проводов и трубок, они вели к небольшим аппаратам, что-то весело гудевшим себе под нос.
Бренда начала ужасно нервничать. Она собралась что-то сказать, но я приложила палец к губам и надела маску. Под внимательным взглядом Крикет Бренда последовала моему примеру. Я заранее запаслась эластичными масками, искажающими голос – такие обычно продаются на Хэллоуин. Сейчас я прибегла к ним больше для того, чтобы успокоить Бренду – не думаю, что они были бы нам полезны, если бы всерьёз запахло жареным, ведь камеры слежения при входе наверняка давно запечатлели наши лица. Но она разбиралась в подобных вещах куда меньше моего и даже не задумалась об этом.
Крикет держала руку в кармане с тех пор, как мы вошли в первый коридор. Теперь она потянула её наружу, и я с криком: "Что это там за чёрт?!" – ткнула пальцем ей за плечо. Она оглянулась, а я выхватила из-за пояса один из гаечных ключей и с силой вмазала ей по макушке.
Это сработало вовсе не так красиво, как показывают по телевизору. Крикет рухнула, но тут же приподнялась на руках и потрясла головой. Изо рта её тянулась нитка слюны. Я снова ударила её, на этот раз до крови, но она всё никак не отключалась. В третий удар я вложила настоящую силу – но, как и следовало ожидать, Бренда схватила меня за руку и сбила прицел. Ключ соскользнул вбок и повредил голову сильнее, чем я намеревалась, но самое главное получилось: Крикет осела на пол, как мешок сырого цемента, и больше не двигалась.
– Что вы творите, чёрт вас возьми? – спросила Бренда. Под действием маски её голос стал похож на кваканье жабоящера с планеты Икс.
– Бренда, я же сказала, никаких вопросов.
– Я не собиралась делать ничего подобного.
– Я тоже, но если ты сейчас начнёшь путаться у меня под ногами, клянусь, я сломаю тебе обе руки и брошу здесь рядом с ней.
Она смерила меня взглядом сверху вниз, тяжело дыша, и я засомневалась, смогу ли так уж легко с ней справиться. Мои поединки с разъярёнными женщинами не всегда оканчивались победой, даже если у меня было преимущество в весе. Но она дрогнула и покорно качнула головой. Я упала на одно колено, перевернула Крикет на спину и нагнулась к лицу. Я ощутила её пульс – вроде бы он бился нормально, приподняла веко и проверила зрачок. На этом мои познания в области первой помощи заканчивались, но я убедилась, что жизнь поверженной конкурентки вне опасности. К тому же ей скоро придут на помощь, хотя она этому и не обрадуется. Я подобрала оглушарик, выпавший из её ослабевших пальцев, и спрятала себе в карман. Затем сунула Бренде фотографию:
– Посмотри вон в тех кабинетах и найди нечто подобное.
– Что мы…
– Проклятье, никаких вопросов!
Я проверила четвёртый, самый дорогой воровской инструмент, который работал не переставая с тех пор, как мы проникли в студию. Все лампочки были зелёные. Этот прибор подавлял все активные и пассивные системы, которые могли бы издать крик о помощи вместо семи гномиков на полках. Не спрашивайте меня, каким образом – я знаю только, что если один человек смог придумать замок, то другой обязательно догадается, как его вскрыть. Я заплатила бешеные деньги за информацию о системах безопасности студии, и до сих пор мои затраты окупались. Я обогнула полку и встала между экраном и Советом, чтобы видеть семь знаменитых "говорящих голов", примелькавшихся на телеэкранах с начала начал. Я выбрала самого Верховного Перцера и наклонилась поближе к его чопорному недовольному лицу. Его первой реакцией было попытаться, насколько позволял обрубок шеи, разглядеть, что там сзади меня. Фильм интересовал его больше, чем возможная угроза его жизни! Полагаю, если живёшь в коробке, то поневоле начинаешь довольно-таки фаталистски относиться к подобным вещам.
– Я хочу, чтобы вы сказали мне, каким образом снять вас с полки, не причинив вам вреда, – произнесла я.
– Не трудитесь, – фыркнул он. – Через несколько минут сюда придут, и вы будете арестованы.
Я надеялась, что он блефовал, но никоим образом не могла удостовериться в этом.
– Сколько вы проживёте без этих машин?
Он поразмыслил и сделал движение головой, которое я истолковала как попытку пожать плечами:
– Отсоединить меня легко, просто поднимите за ручку сверху ящика. Но я погибну через несколько минут.
Казалось, эта мысль нисколько не смутила его.
– Если только я не подсоединю вас к одной из этих штуковин, – я взяла у Бренды найденный ею прибор и показала Верховному Перцеру. Он скорчил кислую мину.
Не знаю, как этот прибор назывался, но назначение его было в том, что он позволял голове жить. В нём содержалось нечто вроде искусственных органов – сердца, лёгких, почек и тому подобного – в сильно уменьшенном виде: много ли надо голове без тела? Мне сказали, что он сможет поддерживать жизнь Верховного Перцера восемь часов на собственных ресурсах, а при подключении к медицинскому автомату – бесконечно. По размерам он был таким же, что и ящик для головы, а глубиной – сантиметров десять. Я поставила прибор на пол и подняла ящик за ручку. На мгновение Перцер забеспокоился. Несколько капель крови упали на полку. Я разглядела там лабиринт металлических игл, пластиковых трубок и воздуховодов. Подобный же рисунок складывался и на поверхности переносного устройства, так что невозможно было подсоединить голову неправильно. Я установила ящик на систему жизнеобеспечения и надавила книзу.
– Всё правильно? – спросила я Верховного Перцера.
– Там особо не в чем ошибаться, – ответил он. – Но вам никогда не выйти отсюда с этой ношей.
– Посмотрим.
Я нашла нужные тумблеры, отключила его голос и три из четырёх экранов, а четвёртый, где раньше было его лицо, переключила на фильм, который перцеры смотрели, когда мы вошли.
– Пора убираться отсюда, – сказала я Бренде.
– А как же она? Как же Крикет?
– Сказала ведь, никаких вопросов! Идём!
Она поплелась за мной в коридор, за дверь, у которой мы встретили Крикет, и дальше по коридорам – пока мы не свернули за угол и на пути у нас не оказался крепкий мужичок в коричневой форме. Он скрестил руки на груди и хмуро уставился на нас:
– Куда это вы с этим направляетесь?
– А как ты думаешь, Мак? – ответила я. – Несу обратно в магазин. Когда пытаешься включить десять тысяч таких штук одновременно, случаются поломки.
– Мне никто ничего не сообщил.
Я поставила Верховного Перцера на пол так, чтобы охранник мог видеть фильм, и он тут же отвлёкся от нас на экран – на что я и надеялась. Есть в движущихся картинках нечто притягательное – особенно для перцеров. На всякий случай я положила руку на свой верный гаечный ключ, а другой рукой принялась со скучающим видом перелистывать папку Крикет. Дошла до некой страницы – кажется, это был страховой полис на квартиру Крикет – и торжествующе изрекла, указывая в середину:
– Ну вот же написано – изъять и отремонтировать один видеомонитор семнадцатой модели, номер заказа 45293a/34. Исполнение возложить на таких-то сяких-то.
– Видать, бумаги ещё не дошли до меня, – отозвался охранник, всё ещё поглядывая на экран. Должно быть, там как раз показывали сцену, которая ему особенно нравилась. А я знала лишь одно – если бы он попросил взглянуть на бумаги, я протянула бы ему папку и огрела ключом, едва он склонил бы голову.
– Так всегда и бывает.
– Ага. Я просто удивился, что вы тут бродите парочкой, после всей этой кутерьмы с убийством Сильвио и всё такое…
– Какого чёрта, – пожала я плечами, подхватила Верховного Перцера и сунула под мышку. – Иногда приходится отмахать лишний километр, если хочешь получить голову.
С этими словами мы вышли за дверь.
* * *
У Бренды хватило сил пройти ещё сотню метров по коридору, но затем она прошептала: «Кажется, я сейчас в обморок упаду…» Я подтащила её к скамье посреди аллеи, усадила и нагнула ей голову ниже колен. Она дышала неровно, её всю трясло, и руки были холодны как лёд.
Я вытянула свою руку и с удовольствием отметила, что она тверда. Честно говоря, я ничего уже не боялась после того, как сняла Перцера с полки – мне казалось, что если и был момент, в который мои приспособления могли меня подвести, то это случилось бы как раз тогда. Но мне помогало нечто, что сотни раз приходило на помощь многим куда более профессиональным взломщикам задолго до того, как я впервые попытала себя в этом ремесле: фактор неожиданности. До сих пор никому просто не приходило в голову, что кто-то захочет украсть одного из членов Совета. В остальном же… если хотите, можете почитать все эти восхитительно закрученные истории о том, как в прошлом шпионы похищали государственные и военные секреты при помощи тщательно разработанных правил, воровского гения и изысканной ловкости. Может быть, некоторые секреты и вправду были украдены именно так – но держу пари, что большинство тайн уплыло в руки людей в спецодежде, которые просто пришли к нужному чиновнику и попросили дать им что требовалось.
– Ну что, уже всё? – слабым голосом спросила Бренда. Выглядела она бледненько.
– Пока нет. Но почти. И вопросы задавать всё ещё нельзя.
– И всё-таки совсем скоро они у меня появятся, и чертовски трудные.
– Надо полагать.
* * *
В целях экономии времени я не стала посылать Бренду за костюмами, в которые мы могли бы переодеться на обратном пути, так что мы просто сбросили шмотки электриков, выкинули их в мусорку в общественной уборной и вернулись в гостиницу нагишом. Я несла Верховного Перцера в пакете с рекламой одного из магазинов на Плаце, и мы держали руки друг у друга на талии, будто влюблённые. В лифте Бренда отшатнулась от меня, как от зачумленной, и всю дорогу наверх не проронила ни слова.
– Теперь мы можем поговорить? – спросила она, когда я закрыла за нами дверь номера.
– Погоди минутку.
Я вытащила из пакета ящик с головой и несколько трофеев: "волшебные палочки", тёмные очки и оглушарик. Затем взяла газету и несколько минут смотрела и читала, спиной ощущая растущее нетерпение Бренды. В новостях не говорилось ни слова о дерзком ограблении Главной студии и не было заголовка "Их разыскивает полиция" с описанием примет Роз и Кэти. Впрочем, я и не ожидала увидеть ничего подобного. Перцеры знали толк в правилах огласки: хотя и есть их заслуга в появлении старой поговорки: "Неважно, что напишут, главное – не переврали бы имя", – они предпочитали предварительно просматривать новости, прежде чем решить, допускать ли их до публики. Из нашего дела торчало около сотни смертельно острых углов, на которые перцеры обязательно наткнулись бы, решись они раскрутить его, и я полагаю, они очень долго думали бы, прежде чем сообщить о нашем преступлении в полицию – если бы вообще надумали сообщать. К тому же им за глаза и за уши хватало историй, замешанных на недавнем убийстве – так что их пресс-службе на много месяцев найдётся что скармливать газетам и журналам.
– Ну вот, – сказала я Бренде, – на некоторое время мы в безопасности. Что ты хотела узнать?
– Ничего, – холодно ответила она. – Я только хотела сказать, что вы самая отвратительная, наипорочнейшая, ужаснейшая…
Ей не хватило воображения, чтобы сказать, кто. Придётся ей поработать над этим – я с ходу могла подсказать дюжину подходящих определений. Но вовсе не по тем причинам, что она думала.
– Это почему же? – спросила я.
Она на мгновение застыла, поражённая глубиной моего падения – в моём голосе не было ни тени угрызений совести.
