Текст книги "Библиотека географа"

Автор книги: Джон Фасман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

«КРАСНЫЙ МЕДИК»

Некоторые мужчины, увидев свою кровь на поле боя, начинают вести себя как женщины – падают в обморок, стонут, закрывают глаза. Другие неожиданно обнаруживают в себе мужество, которого прежде не демонстрировали. Самураи клана Тояма, к примеру, имели обыкновение перед смертью писать своей кровью имя господина. Мужчины по-разному встречают свой конец, но и для трусов, и для смельчаков кровь предвещает одно – смерть.

Ямазаки Хидео. Знаменитые сражения

Предмет 14.«Красный медик». Большая (пять и три десятых сантиметра в диаметре), грубой округлой формы монета. Одна ее сторона из чистой меди, другая покрыта красной эмалью, на которую нанесено изображение женщины, прижимающей к себе двух детей. В другой руке она держит зеленый сосуд, чье горлышко слегка наклонено по направлению к детям.

Дата изготовления.Смотри главу «Белый медик».

Изготовитель.Смотри главу «Белый медик».

Место изготовления.Смотри главу «Белый медик».

Последний известный владелец.Смотри главу «Белый медик».

Ориентировочная стоимость.Смотри главу «Белый медик».

Я ЗНАЮ МЕТОД И ЗОВУСЬ ГЕРМЕС ТРИСМЕГИСТ, ПОСКОЛЬКУ СОЕДИНЯЮ В СЕБЕ ТРИ СОСТАВНЫЕ ЧАСТИ МУДРОСТИ МИРА

– Должно быть, вы очень устали. Нет, правда, вы устали?

В моем кресле у письменного стола сидел Тону и курил свою трубку. Его седая борода золотилась в янтарном свете настольной лампы.

– Как вы сюда попали? – спросил я, застыв в дверном проеме, который вел из коридора в гостиную.

– Пуф, – выдохнул он и помахал перед лицом рукой, словно заранее отметая мои возможные поздравления с успешным проникновением в квартиру. – Этот замок, – указал он тростью на входную дверь, – не стоит и ломаного гроша. Вам лучше его заменить.

– Вы не первый говорите мне об этом.

– С другой стороны, не похоже, чтобы у вас были какие-нибудь ценности. – Он пристально посмотрел на меня, словно ожидая ответа. Но его не последовало. – Я прав?

Я неопределенно пожал плечами.

– Что вы делаете в моей квартире?

– Может, присядете? – кивнул он на стоявший в гостиной стул, куда менее удобный, нежели мое любимое кресло.

– Нет. Я устал и хочу, чтобы вы ушли.

– Да, да, да… Я бы с удовольствием предоставил вам возможность отдохнуть, но мне, к сожалению, необходимо вас побранить. – Тут он снова жестом предложил мне присесть. Я, однако, продолжал стоять, хотя ноги от усталости занемели и подрагивали в коленях. – Побранить за то, что вы не прислушались к совету своей подруги.

Он говорил тихим проникновенным голосом, в котором, впрочем, прорывались повелительные нотки.

– Вам всего-навсего следовало внять советам красивой девушки. Неужели это было так трудно? – Он подкрепил свой вопрос взмахом руки, после чего сокрушенно покачал головой. – Жили бы потом себе спокойно до самой старости…

– Что вы такое…

Я запнулся, потер было резавшие от усталости глаза и, неожиданно для себя осознав, что он отозвался о моем существовании в прошедшем времени, почувствовал, как у меня словно стальной рукой сдавило желудок. Потом, когда Тону поднялся с места, я невольно шагнул назад на своих подгибающихся от слабости и страха конечностях и наступил на бейсбольный мяч, который, вне зависимости от того, куда я его клал, неизменно оказывался у меня под ногами в самый неподходящий момент. В результате я картинно, словно герой кинокомедии, упал навзничь, приземлившись на пятую точку, задрав ноги и широко разбросав в стороны руки. Тону хмыкнул, подошел к моему распластанному в дверном проеме телу и осведомился:

– Надеюсь, вы ничего себе не сломали?

Я, как таракан лапками, пошевелил руками и ногами. Все, кроме гордости, оставалось в норме. Покачав головой, я начал было подниматься, но тут незваный гость уперся мне в плечо концом своей трости.

– Очень медленно, – сказал он, перехватывая ее поудобнее.

И в этот момент я заметил, что из рукояти торчит зловещего вида крючок, подозрительно напоминающий пистолетный курок, а конец у нее полый, как ствол.

– Что это такое?

– Отличная вещь, не так ли? – Тону на мгновение поднес трость к глазам, словно любуясь. – Заполучил ее, когда служил в Оттоманской дворцовой гвардии.

– Где служили?..

– Не важно… Итак, поднимайтесь медленно, не делайте резких движений, потом пройдите в гостиную и сядьте на стул, как я вам уже предлагал. Поговорим цивилизованно. Напоследок…

– Вы собираетесь меня убить? – спросил я, надеясь, что голос звучит твердо.

– Не будем сейчас волноваться о будущем, хорошо? Присаживайтесь.

Я поднялся на ноги, прихватив с пола свой бейсбольный мяч, поскольку имел привычку его тискать, и уселся там, где он мне указал. Антиавторитарные тенденции имеют обыкновение испаряться, когда перед вами начинает маячить пистолетный ствол.

Продолжая тыкать в мою сторону тростью, Тону прошел к входной двери, натянул черные кожаные перчатки и надел свое темное пальто. Он явно собирался уходить, и, похоже, вместе со мной.

– Ну-с, – сказал он, поглядывая на меня со смесью любопытства и жалости во взоре. – Хотите о чем-нибудь узнать? Или, быть может, вам угодно передать через меня своей подруге какое-либо пожелание или сообщение?

Во рту у меня стало сухо, как внутри диванной подушки; сердце забилось, а в ушах зашумело. Потом, как у паралитика, затряслись руки, а по щеке скатилась холодная струйка пота. Когда в кино герой перед смертью произносит исполненные большого чувства и смысла речи, не верьте этому. Сомневаюсь, что смог бы выдавить хоть слово, даже если бы очень этого хотел.

Тону пожал плечами.

– Стало быть, предпочитаете уйти молча?

Я бессознательно вытер влажную от пота ладонь о джинсы, сжал покрепче в пальцах бейсбольный мяч и, размахнувшись, изо всех сил запустил его в Тону. Не знаю точно, чего намеревался этим добиться. Возможно, рефлекторно пытался выразить несогласие со сложившейся ситуацией, запротестовать, шумнуть напоследок, разбить окно, сокрушить стену, наконец, или просто привлечь внимание к происходящему. Но так уж вышло, что я произвел лучший в своей несостоявшейся карьере бейсбольного игрока бросок и угодил мячом прямо в нос Тону. Голова его запрокинулась, словно вращаясь на роликах, руки взлетели к лицу в запоздалой попытке прикрыться, а в следующую секунду из носа хлынула кровь. Трость-пистолет упала на пол. Если разобраться, мне следовало немедленно ею завладеть, но вместо этого я просто отфутболил ее ногой к стене – подальше от Тону. А потом во мне властно заговорил адреналин.

Необходимо иметь в виду, что в последний раз я дрался со своим ближним – а это был мой родной брат Виктор, – когда мне исполнилось двенадцать лет. Ничего удивительного: я окончил либеральный университет, предпочитал бейсбол футболу и ненавидел бокс. Когда я злился, то становился не агрессивным, а молчаливым и мрачным. И вот, несмотря на все свое миролюбие, я не помня себя бросился на Тону, схватил его за горло левой рукой, а правой стал наносить по лицу сокрушительные удары. При этом в голове у меня жужжало, будто к ней подключили электроток, а все происходящее виделось словно сквозь черный тоннель. Скажу сразу: более упоительного чувства я еще никогда в жизни не испытывал и, наверное, забил бы Тону до смерти, если бы в этот момент моя квартирная хозяйка, обитавшая этажом ниже, не застучала шваброй в потолок, призывая меня к порядку.

– Хватит громыхать, чтоб вас черти взяли! Вы хоть знаете, который час?

– Извините! – крикнул я в пол, удержав свой кулак, готовившийся в очередной раз поразить лицо Тону. Хотя хозяйка изводила меня ужасной музыкой, доносившейся вечерами из ее квартиры, дискутировать на тему, кто кому больше отравляет жизнь, сейчас и в самом деле было не время.

Когда я остановил избиение, мы с Тону некоторое время тяжело, в унисон, дышали. Меня несказанно возбуждал тот факт, что я способен причинить человеку физические страдания, о чем прежде даже не подозревал. Тону же совсем сник и хрипел и свистел на все лады: ему явно не хватало кислорода. Когда я снова повернулся к нему, он инстинктивно отпрянул, отчего я вновь почувствовал себя на седьмом небе.

Моя правая рука выглядела ужасно, особенно костяшки пальцев, где красовались глубокие порезы от зубов. Но Тону смотрелся еще хуже. Борода его насквозь промокла от крови. Нос совершенно потерял форму и походил на свиной пятачок. Всякий раз, когда он делал выдох, из ноздрей выдувались кровавые пузыри. Я показал Тону кулак, а когда он замигал, плюнул ему в физиономию.

Потом я выпустил его шею из своей хватки и подобрал с пола трость-пистолет. Сквозь раскрытую дверь ванной комнаты я видел висевшие там полотенца. И вдруг понял, что отношусь к тому типу парней, которые просто не могут не дать окровавленному старику полотенце. Они готовы уступить даже собственное полотенце; более того, готовы даже предварительно намочить его под холодным краном – что бы этот старик ни сделал, заранее зная, что полотенце потом придется выбросить.

Через некоторое время – не знаю, сколько прошло: может, тридцать секунд, может, тридцать минут, – мы обнаружили, что сидим друг против друга, медленно выпуская пар и освобождаясь от избытка адреналина. Тону что-то пробормотал, но я не понял и попросил повторить. При этом я – просто так, без особой надобности – нацелил на него трость-пистолет. И мне понравилось испытанное при этом ощущение.

– Везет дуракам, – неразборчиво пробормотал Тону, однако глаза его по-прежнему живо поблескивали и смотрели зорко. – «Дурак» по-русски значит «идиот» или «болван». Но это слово также употребляют, говоря о незаслуженном везении, и приводят к случаю русские поговорки вроде «Дуракам – счастье», «Дуракам везет». Когда, к примеру, человек попадает с закрытыми глазами бильярдным шаром в лузу или выигрывает в лотерею. – Он приложил мокрое полотенце к носу и поморщился. – Вам тоже незаслуженно повезло, что вы в меня попали. Вы тот самый дурак, которому вдруг привалило счастье.

– Откуда вы знаете? Может, я проделываю такие штуки каждый день? – сказал я, проверяя, правильно ли держу трость-пистолет.

Он рассмеялся жутковатым каркающим смехом.

– Неужели? То-то у вас до сих пор руки трясутся… Вы и сейчас испуганы больше меня.

Я поднял трость и направил ее конец ему в голову.

– Значит, вы считаете, я боюсь?

– Использовать эту трость? – Он ненадолго замолчал, словно и в самом деле задумался над этим вопросом. – Нет, полагаю, этого вы не боитесь. По крайней мере сейчас. Но я знаю, что вы не боец. Да и не убийца.

– Откуда вам это известно?

– Да уж известно. Потому что убийца тут – я. И очень умелый, кстати сказать. И успешный. – Он выплюнул в полотенце сгусток красно-желтой слизи. – То, что вам удалось меня одолеть, чистая удача плюс следствие моего собственного недосмотра. Я был слишком уверен в себе.

– Вы пришли сюда, чтобы меня убить?

– Как вам сказать? Вы можете дать мне еще одно полотенце?

– Нет. Вы пришли сюда, чтобы меня убить?

– Прошу вас, дайте полотенце, – простонал Тону. – Вы же видите, что это совсем промокло. Полотенце и бренди, если есть.

– Бренди у меня нет. А следы крови можете подтереть своим пальто. Так вы действительно хотели меня убить?

– Да, хотел. Но если вы нальете мне бренди, обещаю, что не стану вас убивать. Уйду и больше никогда сюда не вернусь. Обещаю.

– Вы уйдете отсюда и не убьете меня вне зависимости от того, налью я вам бренди или нет. Пушка-то у меня.

– Это точно. У вас. Поздравляю. Вы быстро освоились с мыслью о возможности насилия. Но если вы меня не пристрелите, я, возможно, скоро вернусь. Хотя бы для того, чтобы наказать вас за плохие манеры. Разве можно отказывать старику в бокале бренди?!

Он развел руки, чуть ли не улыбаясь, и продолжил:

– Мой бизнес основывается на доверии. Так же как и ваш. Если вы, общаясь со своим информатором, пообещаете не упоминать в газете его имя, то почти наверняка сдержите слово. В противном случае пострадает ваша репутация. Так и я. Уж если говорю, что работа сделана, значит, так оно и есть. Если обещаю, что не вернусь сюда, значит, не вернусь. Кроме того, я начинаю склоняться к мысли, что убивать вас совершенно необязательно. Думаю, меня устроит и ваша естественная кончина. И если вы нальете мне большой бокал бренди, я попробую объяснить почему.

Продолжая держать Тону на прицеле, я наклонился к нижней полке книжного шкафа, где у меня хранилась початая бутылки виски «Бим Блэк».

– Как я уже говорил, бренди у меня нет. Только это. Угощайтесь. Сейчас принесу вам другое полотенце.

Тону неловко открутил крышку и отпил прямо из горлышка. Тем временем я проскользнул в ванную и достал из шкафчика свежее полотенце. Но вместо того чтобы намочить его под краном, сунул в унитаз, прежде чем передать Тону. Он обтер им лицо, представлявшее собой сплошную кровоточащую рану. Я же мысленно пожелал ему подцепить от моего полотенца самую ужасную инфекцию.

– Кто вы такой и кто послал вас меня убить? – спросил я.

Тону снова глотнул из бутылки.

– Первый вопрос. Мое имя абсолютно ничего вам не скажет. Но зовут меня, конечно же, не Тону. В этой жизни я веду поиск некоторых вещей, которые затем возвращаю туда, где они должны находиться. А попутно расправляюсь с теми людьми, которые эти вещи похитили. Что же касается вас… вообще-то я предпочитаю сразу рубить концы, но в данном конкретном случае мне, боюсь, не удастся этого сделать, поскольку я уже обещал вам не прибегать к насилию. Теперь о том, кто меня послал. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо начать с самого начала.

Он закурил трубку и посмотрел на меня с видом преподавателя, который решил строго наказать нерадивого студента, но, к своему удивлению, вдруг обнаружил, что тот вызывает у него сочувствие.

– Вы оказались значительно смелее и настойчивее, нежели можно предположить. Впрочем, уверен, что в этом смысле вы удивили даже самого себя. – Отложив трубку, он поднес полотенце к своим черным запекшимся губам.

– Возможно. Так это хорошо или плохо – как по-вашему?

Тону хмыкнул.

– Да никак. Это просто наблюдение – не более того.

– Но на чем это наблюдение основывается?

– На изучении вашей особы, конечно. Поначалу вы представлялись нам обычным образованным молодым американцем. Даже, пожалуй, с излишне мягким характером. И с таким характером надрываться ради нескольких сот подписчиков? Мы думали, что затеянное вами расследование скоро вам надоест и вы придете к заключению, к которому на вашем месте пришли бы все: старик умер в одиночестве от естественных причин. Но вы продолжали раскручивать это дело, и мы решили напугать вас и отвадить от расследования, прибив вам на дверь конверт с гнилым зубом. Мы надеялись…

– Так это вы, значит, прислали мне зуб? Но кто такие «мы», о которых вы все время упоминаете? И чей это был зуб?

Тону замер, не донеся бутылки до рта, потом поднял глаза к потолку, словно надеясь узреть там ответ, и пожал плечами.

– Скажем так: зуб принадлежал одному нашему знакомому бармену, отличавшемуся чрезмерной алчностью. Теперь что касается «мы»… За то время, что я живу в Америке, я неоднократно слышал фразу: «делать работу Бога». Она вам знакома?

– Разумеется. Я тоже ее слышал.

– В таком случае вот кто «мы» такие. Мы делаем работу Бога.

– И что это значит?

– А вы как думаете?

– Я думаю, что очень устал, – сказал я, поднимая трость-пистолет и наводя ее на Тону. – И что я отнюдь не выше того, чтобы вас пристрелить.

– Вы, знаете ли, много ниже того, чтобы меня пристрелить, – засмеялся Тону. – Но вернусь к предыдущей теме. По-моему, делать работу Бога – значит своими действиями вызывать его одобрение. Вы согласны?

– В общем и целом.

– То есть заниматься благотворительностью, исполнять пастырские функции. Иногда об этом говорят с иронией, но если разобраться, имеют в виду именно это, не так ли?

– Я уже дал вам понять, что согласен с вами.

– Делать работу Бога – значит работать на Бога, находиться на стороне Бога.

– Да. И что же?

– А то, что это и есть наша работа. Только делаем мы ее не для Бога, а за Бога, то есть вместо него.

Он снова глотнул виски. Я подумал, что содержимого бутылки осталось еще на три таких же глотка, и рассмеялся:

– Ну конечно! Это, разумеется, все объясняет. Благодарю вас.

Он не улыбнулся, даже не попытался обозначить улыбку.

– Но это невозможно, – сказал я. – Чистой воды богохульство. Кроме того…

– Богохульство, вы говорите? Абсолютно с вами согласен. Но невозможно ли? Невозможно, невозможно, невозможно… Я, знаете ли, давно уже утратил смысл этого слова, – пошутил он. – Нет, не невозможно.

Он поднял бейсбольный мяч, который я в него бросил, лежавший теперь на полу рядом с ним. На его поверхности красовались кровавые разводы. Вероятно, это была кровь из носа. Я подумал, что Тону вполне может метнуть в меня эту штуку.

– Дайте сюда!

– Вы что – с ума сошли? Я же сказал, что вам нечего меня бояться. Просто хотел посмотреть…

– Подкатите его ко мне, ладно? Так мне будет спокойнее.

Он выждал несколько секунд, потом пожал плечами, улыбнулся и сделал как было велено.

– Вы знаете, что такое алхимия? – спросил он, чуть наклонившись в мою сторону.

Я тоже наклонился к нему и, наверное, подпрыгнул бы при этих словах от удивления, если бы не сильная усталость. В этот момент я готов был отдать свой молочный зуб – надо сказать, он все еще у меня во рту и даже пребывает в приличном состоянии, – чтобы здесь оказался Антон Джадид. Мне нужна была помощь.

– Нет, не знаю. Вернее, слышал что-то, но и только. Насколько я понимаю, это какая-то средневековая чепуха. – Я хотел было рассказать ему об открытиях, имевших отношение к этому предмету, которые сделали Джадиды, но потом решил, что будет лучше, если Тону изложит мне свою версию происшедшего.

– Полагаю, вы знаете об этом больше, нежели хотите показать.

– Вам кажется.

– Неужели? Значит, так-таки ничего об алхимии вам не ведомо? И ваш приятель полицейский и его ученый дядюшка не нашли ничего такого, что могло бы просветить вас на этот счет?

Я промолчал. И очень надеялся, что на моем лице в этот момент тоже ничего не отразилось. Но если честно, я всегда был неважным игроком в покер.

– Что ж, не могу вас принудить, если вы говорить не хотите. Сейчас по крайней мере. – Тону провел было по своей седой бороде рукой, но испачкался кровью и брезгливо вытер ее об обивку моего дивана. – Объяснить, что такое алхимия, так же трудно, как объяснить, что такое жизнь. Вкратце же объяснение таково: алхимия – это учение, наука, процесс трансформации. Трансформации сознательной и взвешенной. Преобразующей что угодно во что угодно.

Он откинулся на спинку стула, словно этими словами открыл мне истину, и снова потянулся к бутылке – виски там оставалось на два пальца.

– Скажем, свинец в золото? – спросил я, стараясь сохранять на лице непроницаемое выражение.

Он снисходительно рассмеялся.

– Этот пример можно назвать показательным. Никто не ожидал, что демонстрация этого явления вызовет всеобщее помешательство. Но с тех пор на протяжении веков многие амбициозные мошенники, обладавшие хотя бы поверхностным образованием, создавали лаборатории, именовавшиеся алхимическими, и всячески пытались нагреть на этом руки. Молодые люди тратили семейные состояния, короли и князья теряли свое доброе имя, драматурги и поэты потешались. Все это подрывало нашу репутацию…

– Вашу репутацию? Значит, вы относите себя к алхимикам?

– Да, мы имеем отношение к науке трансформации – я и покойный обитатель вашего города в том числе. Но мы никогда не называли себя алхимиками. Сейчас я говорю скорее о персонажах из популярной истории и тех идиотах, которые существуют и поныне и проводят время в захламленных маленьких лабораториях, обложившись магическими кристаллами и прочими дешевыми амулетами. Алхимики всегда верили, что с их помощью, а также путем проб и ошибок или даже просто волею случая рано или поздно достигнут своей цели. Цель эта менялась с течением времени. В наши дни, например, никто не считает, что с помощью алхимии можно обогатиться, хотя в стародавние времена этому придавалось главное значение. Сейчас надеются посредством разного рода превращений достичь состояния «просветления», «гармонии» или «единения с космосом», но со временем изменится и это.

Какого бы направления они ни придерживались, существует чисто теоретическая вероятность, что один их этих идиотов благодаря невероятной удаче и счастливому стечению обстоятельств совершит-таки в своей области прорыв и продвинется на несколько шагов вперед. Однако если мы возьмем для сравнения хрестоматийный пример с обезьяной, которая, беспорядочно молотя лапами по клавиатуре компьютера, должна, как говорят, в один прекрасный день напечатать шекспировского «Гамлета», то их шансы и того меньше. Между тем люди не обладают безграничными запасами времени или терпения. В их распоряжении лишь среднестатистические «трижды по двадцать плюс десять». Не говоря уже о том, что они полагаются в своих суждениях на писания других алхимиков или чудовищные интерпретации Бэкона или Парацельса. Однако они совершенно убеждены, что результат почти что в кармане и успех ждет их в самом ближайшем будущем – надо только не терять веры и, так сказать, неустанно поддерживать огонь под тиглем.

Теперь, – предложил Тону или как там его звали, – почему бы вам не рассказать мне, что вы обнаружили в кабинете Яна Пюхапэева и у него дома.

– Но мы обнаружили множество разных вещей в этих двух местах. Книги, бумаги, ковры, целые залежи пыли, наконец, а также весьма замысловатые замки…

– Ясное дело, замки. А также сейфы, не правда ли?

– Да, мы нашли там и сейфы, но…

– А в обоих сейфах обнаружили зеленоватую стекловидную пыль, верно?

Я промолчал.

– И ваш высокообразованный приятель профессор догадался, откуда эта пыль.

Фраза повисла в воздухе, словно колеблясь между вопросом и утверждением.

– То, что вы нашли, – продолжал Тону, – суть пыль со страниц учебника жизни. Своего рода объяснение, как человек может стать божеством…

– То, что мы нашли, – перебил я, – суть следы огромного и очень дорогого драгоценного камня. Мы также узнали, что Ян имел непосредственное отношение к кражам некоторых старинных драгоценностей.

– Кражи – это так, мелочи. На самом деле вы нашли нечто неизмеримо более важное, такое, что даже не в силах осознать. Знаете ли вы, к примеру, где впервые были найдены «Изумрудные скрижали»?

– Нет.

– В пещере, на теле мертвого Авраама. Он прижимал их к своей груди. Их нашла Сара. Без сомнения, вы знаете, что там было написано.

– Профессор Джадид прочитал нам перевод. Не помню точно, о чем там говорилось. Мне лично это показалось совершенной бессмыслицей, – сказал я, решив более не разыгрывать из себя несведущего идиота.

– Это меня не удивляет. С плохими переводами всегда так. Кроме того, то, что он вам прочитал, – всего лишь преамбула, как бы ни интерпретировали этот текст многочисленные официальные и неофициальные толкователи и переводчики.

– А с какого языка она была переведена?

– Вы преамбулу имеете в виду? С арамейского. Но основная часть «Скрижалей» написана на давно уже забытом наречии. Возможно, высококлассный специалист по семитским языкам, если ему когда-либо доведется увидеть «Скрижали», и сможет выделить в тексте несколько родственных слов, но их смысл так и останется для него загадкой.

– Но для вас этот текст загадки не представляет, не так ли?

– Дело в том, что я изучал этот язык. И не только изучал, но и обучал ему других. Небольшая часть наших людей использует его для коммуникации, и мы очень бережно к нему относимся.

– Ян тоже состоял в этом привилегированном меньшинстве?

– Состоял. У него всегда были способности к языкам. Но существует более важная причина, почему главная часть «Скрижалей» так и не была переведена.

Он сделал паузу и посмотрел на меня. Сколь ни странной казалась эта история, Тону рассказывал хорошо. Он знал, как заручиться вниманием аудитории и когда опустить слишком мрачные подробности. Кроме того, умел вкрадчивыми речами выманивать у меня информацию, которую я поначалу не хотел озвучивать.

– Причина заключатся в том, что полностью «Скрижали» никто никогда не видел, – сказал он, и его губы изогнулись в улыбке, словно окровавленные угри. Потом снова приник к бутылке. Я отметил, что виски там осталось ровно на один глоток.

– Когда Сара нашла «Изумрудные скрижали», Авраам прижимал их к груди. – Он обхватил бутылку обеими руками и прижал к своему торсу, улыбнувшись мне сквозь запятнанную запекшейся кровью бороду. Сейчас Тону походил на ночного гуляку, дожидавшегося поезда номер три на Нью-Лотс-авеню в четыре часа утра. – Ну, что вы об этом думаете?

– О чем именно? – спросил я, покрепче сжав рукоять трости-пистолета.

Он с шумом выдохнул и закатил глаза к потолку.

– Мне интересно, знаете ли вы, что написано на обратной стороне этой бутылки?

– Представления не имею.

– Почему?

– Да потому что не помню, что пишут с обратной стороны этикеток на бутылках с виски. А разобрать надпись сквозь бутылку не могу.

– Совершенно верно. Вы знаете, о чем говорилось в преамбуле, потому что Сару сопровождал какой-то человек, скорее всего раввин, переписавший значки со странной зеленоватой таблицы, которую ее покойный спутник жизни держал в руках. Но у таблицы была и другая сторона – та, что соприкасалась с телом Авраама. Именно эту сторону никто никогда не видел.

– Итак, вы пытаетесь убедить меня, что этот огромный плоский драгоценный камень, этот дар Бога или иной высшей силы Аврааму, который профессор Джадид считает бесценным, так никогда и не был до конца исследован, потому что никто не удосужился взглянуть на его обратную сторону?

– Именно! – подтвердил Тону, заливаясь тихим смехом. – Абсурд, не так ли? Слишком просто и очевидно. Сомнительно однако, что никто не подумал взглянуть на камень с обратной стороны. Люди в те времена отличались не меньшим любопытством, чем нынче. Правда, журналистов, питавших их интерес, было тогда не так много, но тем не менее… Однако суть дела в том, что обнаруженные Сарой «Скрижали» исчезли из поля зрения широкой публики. Сара знала, что именно нашла. Или, скорее, об этом знал раввин, как и о необходимости хранить тайну «Скрижалей». Об уничтожении, разумеется, и речи быть не могло, но и сохранить их двум людям было явно не под силу. Остается только предположить, что раввин выбрал в своем окружении тех, кому мог доверять, и они с тех пор охраняли «Скрижали». Но не только люди защищали и хранили их – «Скрижали» также особым образом этому способствовали, продлевая жизнь охранников.

С тех пор «Изумрудные скрижали» стали мифом. Впечатляющим, конечно, но ничуть не более популярным, нежели миф о «Фонтане молодости», стране Эльдорадо, потерянной Атлантиде или «Чертоге зеленых львов». Тот факт, что «Скрижали» существуют в действительности, все меньше влиял на развитие этого мифа, ибо их не видел никто, кроме небольшой группы людей, которые всеми силами старались спрятать камень от мира.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что «Скрижали» продлевали жизнь?

– Вы что, не слушаете меня? Я ведь уже говорил, что алхимия – это наука о трансформации. Скажем, обломков скал – в драгоценные камни, деньги, какие-нибудь живые существа и обратно в скалы. Чего угодно во что угодно. Старого тела в молодое, к примеру. Или, в моем случае, поврежденного лица – в целое и здоровое. Я бы разозлился на вас куда больше, сочтя полученные мною раны неисцеленными.

Однако вернемся к нашей теме. Итак, «Скрижали» какое-то время находились в центре внимания, но потом отошли на задний план. Поначалу каждые несколько десятилетий являлись люди, утверждавшие, что окончательно их «расшифровали».

Однако в наши дни и особенно в этой стране миф о них забыт настолько прочно, что даже самые ретивые приверженцы теории существования «Скрижалей» не в состоянии пробудить у общественности хотя бы преходящий интерес к этому предмету. Каждые несколько лет здесь появляется новая книга или телевизионное шоу об Атлантиде или Эльдорадо, но «Изумрудные скрижали» продолжают пребывать в забвении. Так что сейчас это даже не миф, а некий невнятный слух о некоем невнятном событии в древней истории. Так бы все и оставалось, если бы нынешнему хранителю «Скрижалей» неожиданно не прискучило существующее положение вещей и он не воспылал бы страстью к земным благам.

– Вы Яна имеете в виду?

– Разумеется. Кого же еще? Насколько я понимаю, в числе прочих документов вы обнаружили в офисе Яна весьма впечатляющий отчет о запланированном им путешествии?

Я кивнул.

– Должен вам заметить, что далеко не все такие циники, как начинающие газетные репортеры. Так что в мире существует достаточное число людей, которые знают, что такое «Скрижали», верят в их существование и готовы выложить огромные суммы, чтобы подвергнуться их благотворному воздействию.

– Но зачем ему было их продавать? Если «Скрижали» действительно способны сотворить все, что угодно, он мог при их посредстве делать деньги из любой ерунды – будь то хоть трава или табачный пепел.

Тону вздохнул. За спиной у него сквозь оконные шторы в комнату начал просачиваться блеклый утренний свет.

– Ян сильно изменился. В нем появилось нечто от мессии. Или параноика. Такие вещи время от времени случались и раньше и, без сомнения, случатся и впредь. Несмотря на все усилия нашей группы. В конце концов, тот факт, что вы способны жить на протяжении веков и пережить кого угодно, не может так или иначе не отразиться на вашей психике. И вот Яну пришло на ум изменить ход истории. Ему надоело созерцать посредственностей, ухитрившихся стяжать всемирную славу, в то время как он, хранитель и обладатель величайшего в мире сокровища, жил в полном забвении. Он перестал осознавать смысл своей миссии, потерял веру, потерял… – Его голос прервался, словно от сильного душевного волнения, а рука потянулась смахнуть с глаз невидимую слезу.

– Могу я задать вам вопрос? – спросил я более робко, нежели намеревался. – Если «Скрижали» были обнаружены в руках Авраама, то как они достались вам? Как оказались в Эстонии?

– Возможно, волею случая, а возможно, волею Провидения. Очень может быть, что в высшем смысле между первым и вторым нет никакой разницы. Но как бы то ни было, одним из ранних хранителей «Изумрудных скрижалей» – я говорю «ранних» ради вашего удобства, поскольку «Скрижали» сокрыты от посторонних глаз уже много веков, – был некий багдадский библиотекарь, ставший географом при дворе короля Сицилии. Этим человеком овладела та же страсть к путешествиям, «охота к перемене мест» и жажда мирской славы, что и знакомого вам хранителя.

Он хотел составить карту мира – это, между прочим, происходило в двенадцатом веке, – и ветер странствий занес его на край Европы, на скалистый остров, населенный нищими полуголодными язычниками. Он пережил это приключение, конечно – все мы способны переживать любые события, пока сами этого хотим, – но со временем им овладела усталость. И он назначил нового хранителя, который должен был его заменить, укрыв «Скрижали» на максимальном расстоянии от всех центров тогдашней цивилизации. Это было воистину безопасное место.