Текст книги "Библиотека географа"

Автор книги: Джон Фасман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

ТАК БЫЛ СОЗДАН МИР

Я не представлял, какая ужасная у меня машина, пока не распахнул ее дверцу перед профессором Джадидом. Он свел на переносице свои густые брови и заколебался, прежде чем забраться в салон. Хотя это продолжалось ровно секунду и никак правил вежливости не нарушало, тем не менее было заметно. Я торопливо подобрал с пола у кресла для пассажира смятые бумажные стаканчики, обертки от сандвичей, старые газеты и два сломанных зонтика и перебросил все это на заднее сиденье. Затем ребром ладони смахнул с кресла крошки всевозможных размеров и оттенков бежевого цвета. После этого профессор Джадид осторожно опустился на сиденье.

– Из чистого любопытства, – сказал он, когда я выехал с парковочной площадки, – в данном случае отнюдь не праздного, я в последнее время часто задаюсь вопросом о вашем отношении к религии. Скажите, вы религиозный человек?

– Что вы имеете в виду? Хотите узнать, во что я верю?

– Это ваше «во что» мне представляется несущественным. Меня интересует, к чему вы при вашем характере и темпераменте больше склоняетесь – к вере в широком, так сказать, понимании этого слова или же к скептицизму? Разумеется, то и другое взаимосвязано, но сейчас речь не об этом.

– Полагаю, меня нельзя назвать приверженцем какой-либо религии. Я, конечно, ходил в церковь, когда был ребенком, но конфирмации или чего-то в этом роде так и не прошел. Да у меня, признаться, никогда и не было большой тяги к этому. Дело в том, что мои родители – выходцы из смешанных семей и никогда не отдавали предпочтения какой-либо церкви или религиозной общине. Они и какой-либо семейной традиции не отдавали предпочтения – но это уже другая история.

– А вас не посещает чувство, что в результате всего этого вы чего-то недополучили?

– Полагаю, в результате всего этого я немного завидую людям, которые что-то для себя находят. Я немного завидую даже тем, кто придерживается каких-либо ритуалов.

– Это понятно. Даже если религия не в состоянии обеспечить вас онтологическим комфортом, она по крайней мере формирует структуру. Уж если не духовную, то хотя бы хронологическую.

Я спросил его, по какой причине он решил затронуть эту тему.

– Как я уже говорил, из одного только любопытства, мой друг. Хотел узнать, как обстоят дела в этом смысле у вас. Я, видите ли, в последнее время редко хожу в синагогу. Моя жена, как вы, возможно, знаете, принадлежит к ортодоксальной христианской церкви и родилась в Калифорнии в семье сирийцев. Наши дочери воспитаны в православной традиции, что, надо признать, не однажды являлось причиной внутрисемейных размолвок и недопонимания. Как ни странно, с годами я начал испытывать все больший интерес не к космогонической или теологической сущности иудаизма, но к его ритуалам, рождающим чувство причастности к чему-то древнему, устоявшемуся, освященному веками. К своему стыду, я показал себя дефективным звеном в бесконечной цепочке верующих, уходящей в глубину веков, когда сын получал веру по наследству от своего отца, а тот – от деда. И, будь я сторонним наблюдателем, не преминул бы позубоскалить насчет того, что нынешние прогресс и процветание принесли вере куда больше вреда, нежели все беды и несчастья в прошлом. В этой связи остается одно – уделять повышенное внимание истокам, что, собственно, мы и делаем. Говоря «мы», я, разумеется, имею в виду себя.

Что-то я разболтался… Поезжайте, пожалуйста, вверх по Гровер-стрит, а потом сверните налево к Апплеману. Мой дом находится сразу за Торранс.

Профессор Джадид переключил мой приемник на радиостанцию, передававшую классическую музыку, и следующие десять минут мы ехали в полном молчании.

– Вот он, сворачивайте, – наконец сказал профессор. – Поезжайте по подъездной дорожке или припаркуйтесь поблизости на улице – как вам будет удобнее.

Я остановил машину перед небольшим аккуратным домом. Это была типично уикенденская постройка с обшитым сосновыми досками фасадом, галереями на всех трех этажах, к которым вели наружные лестницы, и выгороженной на крыше площадкой для прогулок, именовавшейся «вдовьей дорожкой». Строение почти не отличалось от дома, где я жил раньше, или от нынешнего дома Мии. Уж и не знаю, почему я ожидал увидеть нечто другое, но так оно и было. Жилище профессора Джадида рисовалось мне то в виде замка, то старинного помещичьего дома, то даже монастырской кельи. Также, на мой взгляд, Джадиду очень подошел бы большой фермерский дом, где он, облаченный в куртку и сапоги, каждое утро совершал бы неспешную прогулку мимо лужайки к висевшему на воротах старинному, обшитому жестью деревянному почтовому ящику, чтобы забрать из него бесплатную общинную газету. Позже я пришел к выводу, что ошибался и профессор Джадид лучше всего вписался бы в обстановку Вены конца девятнадцатого века, представляя собой характерный тип завсегдатая венских кафе.

Кухня профессора Джадида, длинная, с низким потолком и потемневшими от времени деревянными панелями, освещалась неярким уютным светом. Мне подумалось, что такие помещения с легким налетом таинственности особенно нравятся детям. Войдя на кухню, профессор первым делом нарезал кубиками два томата и две небольшие красные луковицы, затем раздавил их в миске деревянной ложкой, превратив в подобие пюре, после чего добавил несколько зубчиков чеснока, листочки майорана, которые сорвал с росшего на подоконнике в горшке кустика, капельку оливкового масла и немного белого сухого вина. Затем он нарезал баранину, смешал ее с овощной заправкой и выложил в керамическую миску, которую поставил в духовой шкаф. Закрыв духовку, профессор налил два бокала белого вина и предложил мне выпить за стоявший в углу черный официальный портфель.

– Что в нем такого? – спросил я.

– Все секреты будут раскрыты в свое время, – подмигнул мне Джадид с видом заправского шоумена.

Я нетерпеливо заерзал на стуле. Мы сидели за круглым деревянным столом перед стеклянными раздвижными дверями, открывавшимися в сад на заднем дворе. Но поскольку на улице стемнело, а у нас горел свет, сада видно не было – только наше собственное отражение на поверхности стекла. В дверь постучали. Я резко повернулся на звук, заметил чье-то торопливое движение, вздрогнул от неожиданности и расплескал свое вино.

Профессор Джадид сочувственно мне улыбнулся (Джозеф всегда паркуется на заднем дворе), поднялся с места и открыл стеклянную дверь. В кухню вошел его племянник с упаковкой пива «Ньюпорт сторм» в одной руке и папкой из манильского картона – в другой. Обняв дядюшку, который почти исчез в его объятиях, он троекратно с ним облобызался. За Джо следовал высокий и очень худой молодой человек в тщательно отутюженном красно-коричневом костюме, рубашке в тонкую полоску и при темно-красном галстуке с гранатовой булавкой. Поверх костюма он надел кожаную куртку и напоминал недоедающего фанатичного рок-музыканта из Гринвич-Виллидж конца пятидесятых.

– Это Леша Приенко, – сказал Джо, и тот робко, словно пытаясь остаться незаметным, проскользнул в стеклянную дверь и протянул костлявую руку мне и профессору. – Познакомься, Леша, с моим дядюшкой Абом и репортером Полом, заварившим всю эту кашу. Между прочим, Леша работает в отделе по борьбе с организованной преступностью.

– Рад с вами познакомиться, мистер Приенко. Заходите, пожалуйста, – пригласил профессор. – Что будете пить?

Леша выставил руку ладонью вперед и одновременно покачал головой. У него были выдающиеся острые скулы, и казалось, будто каждая половина его лица живет своей отдельной жизнью. Это впечатление еще больше усиливалось, поскольку обе половины физиономии у Приенко двигались не синхронно, а чуточку вразнобой.

– Спасибо за предложение, сэр, но я в настоящий момент нахожусь на дежурстве, поэтому пить не буду. – По-английски он говорил с акцентом, растягивая гласные и частично проглатывая согласные, и держался очень прямо и напряженно – как армейский рекрут.

– Разумеется, разумеется… Как вам будет угодно.

Профессор пододвинул стулья для Приенко и Джо, после чего мы снова уселись за стол. Джо первым делом откупорил бутылку пива из принесенной им упаковки, отклонив предложение дядюшки выдать ему стакан.

– Ну-с, кто начнет? – спросил профессор.

Джо вытер рукавом рот и сказал:

– Леше нужно вернуться в участок. Поэтому предлагаю сначала выслушать наши комментарии. – Он почесал свое объемистое чрево и принюхался к царившим на кухне запахам. – Пахнет просто замечательно. Когда будем обедать, Аб?

Профессор Джадид щелкнул пальцами и приставил указательный к виску.

– Спасибо, что напомнил. – Он расставил на столе тарелки, разложил приборы и приоткрыл духовку, проверяя, готова ли баранина. – Обед будет подан в самое ближайшее время. Но до этого никаких перекусов. Ты же знаешь мои правила, не так ли? – Джадид прошел к кухонному столику и начал резать овощи для салата, бросив племяннику через плечо: – Я, между прочим, внимательно вас слушаю.

– Надеюсь… – начал Джо, допив пиво и поставив пустую бутылку на пол. – Надеюсь, ты помнишь мой вчерашний рассказ о поездке в бар «Одинокий волк»? О том, в частности, что я спер там стаканчик, чтобы снять с него отпечатки?

– Помню.

– Ну так вот, Сэлли и Леша прокрутили отпечатки с этого стаканчика в полицейском компьютере. Кстати, дядюшка, Сэлли дико извиняется, что не сможет зайти. Один из его отпрысков играет сегодня в футбол, и он отправился на матч.

Профессор кивнул и воздел нож к потолку в знак того, что принимает информацию к сведению.

– У сидящего здесь Приенко есть брат… брат или кузен?

– На самом деле у меня целых два брата. – Приенко выпрямился на стуле, словно к нему обратился учитель. – Один работает следователем в Московской городской прокуратуре, а другой – помощником министра внутренних дел.

– Из чего следует, что его братья чрезвычайно влиятельные в России люди. Скажи, они действительно очень богаты?

Приенко пожал плечами и застенчиво опустил глаза.

– Богаты? Что ж, можно и так сказать. Хорошее место приносит хорошие деньги. В прошлом году я ездил к ним и прихватил с собой подарки для всех своих племянников и племянниц. Теперь братья готовы оказать мне любую услугу.

– Короче говоря… – Джо принялся опасно раскачиваться на задних ножках своего стула. – Я передал Леше и Сэлли отпечатки пальцев Албанца Эдди и профессора Пюхапэева. Как вы все знаете, в нашем городе на Пюхапэева было заведено криминальное досье. Не говоря уже о том, что он проходил у федералов как главный свидетель по делу о хищении драгоценностей. Хотя это не обвинительный материал, его наличие по меньшей мере предполагает, что федералы имеют о Пюхапэеве некоторое представление.

Я кивнул.

Профессор Джадид поставил на стол миску с салатом. При этом на его лице появилось крайнее неодобрение, от которого у студентов краснели лица, а кровь стыла в жилах.

– Да, вчера я поведал дяде Абу и об этом. Не могу сказать, чтобы он очень обрадовался, узнав, что Яна подозревали в краже драгоценностей, которые прибыли в наш город благодаря его стараниям, – продолжил Джо. – Ну так вот, выяснилось, что у Эдди тоже были неприятности с федералами. А проходил он у них как… – Джо пару секунд исследовал взглядом бумагу, протянутую ему Приенко. – Как Эдуард Иванов, который четвертого февраля тысяча девятьсот девяносто второго года был приговорен судом округа Кингс, штат Нью-Йорк, к длительному тюремному заключению за попытку хищения чужой собственности. Далее в этом документе говорится, что он отбыл в Оссининге шестьдесят месяцев из положенных ему девяноста, после чего был отпущен на основании закона об условно-досрочном освобождении; в настоящее время регулярно посещает своего надзирающего офицера, ведет себя хорошо, жалоб в свой адрес не имеет – и так далее и тому подобное. Совершенно очевидно: ни в суде округа Кингс, ни в каком-либо другом федеральном суде он с тех пор не был и уголовному преследованию не подвергался.

– И что же он пытался украсть? – спросил я.

– Золото. Золотые иконы из украинской ортодоксальной церкви в Бриджпорте, штат Коннектикут. Из выдвинутого федералами обвинения явствует, что дела Эдди и Пюхапэева очень похожи. Он тоже нанял тупоголового вора, чтобы тот выкрал для него эти вещи. Вор, однако, был взят с поличным и заявил, что истинным организатором этой кражи является Эдуард Иванов. Эдди не повезло: его защищал адвокат, назначенный судом, эдакое пугало в костюме, – а не наш уикенденский спец Джонни Кохрэн. Но я вот чего не пойму – какого дьявола эти двое решили вдруг на старости лет заняться кражей драгоценностей? – Джо обвел нас взглядом, словно ожидая услышать ответ, но ничего, кроме доносившегося из духовки шипения, не услышал.

– Может, из-за денег? – высказал наконец предположение Приенко. – Может, они оба были членами старой русской мафии?

– Все возможно, – кивнул Джо. – Но насколько я знаю, ты никогда раньше об этих парнях не слышал, верно? – Повернувшись ко мне и профессору Джадиду, он пояснил: – Приенко разрабатывает русскую мафию в нашем округе.

– Действительно, не слышал. С другой стороны, ни тот ни другой никогда в Уикендене не жили. Не говоря уже о том, что сам я работаю в этом городе меньше года. – Приенко вытащил из кармана тонкими и длинными, как у женщины, пальцами пачку сигарет «Парламент» и вопросительно посмотрел на профессора Джадида, который поставил перед ним пепельницу и положил коробок спичек.

Джо с философским видом кивнул и поскреб пальцами подбородок – вернее, то, что находилось у него под подбородком. У каждого мужчины на лице есть место, которое он в силу тех или иных причин никогда дочиста не выбривает. У Джо была жирная складка между вторым подбородком и шеей, поросшая, казалось, густым серым мхом.

– Пора обнародовать самое главное, – произнес он, неизвестно к кому обращаясь. Тем временем профессор Джадид поставил перед нами тарелки с ломтиками баранины в овощной заправке. Джо по-дружески пихнул локтем Приенко, от чего последний едва не свалился со стула. – Может, начнешь?

– Хотите, чтобы я об этом рассказал? Ладно. Дело в том, что на Иванова и человека, которого вы называете Пюхапэевым, имеются досье и в России. – Не дождавшись от нас комментариев, Приенко взмахнул рукой с зажатой в ней дымящейся сигаретой – к своей порции баранины он так и не притронулся. – В этом нет ничего особенно удивительного, если учесть, что у всех, кто служил в армии, вступал в комсомол или просто являлся жителем большого города, раньше снимали отпечатки пальцев. Удивительно другое – мне удалось получить ответ на свой запрос в течение одного дня. – Он хихикнул. – Мой брат, который работает в городской прокуратуре, сказал, что недавно все их архивы перевели на компьютеры. При этом старые архивы по-прежнему хранятся в огромном подземном хранилище в районе станции метро «Новокузнецкая». К счастью, у брата были романы с четырьмя из шести тамошних женщин-клерков, и с тремя из них ему удалось сохранить хорошие отношения. Если разобраться, сейчас он единственный человек в Москве, способный найти нужную нам информацию.

Никто из нас не засмеялся, но Приенко данная ситуация по какой-то непонятной причине казалась забавной.

– Ближе к делу. И поешь что-нибудь – очень тебя прошу, – сказал Джо.

Приенко, словно получив официальное разрешение, с энтузиазмом приступил к трапезе.

– Удивительно вкусно! Это что-то турецкое?

– Вы рецепт имеете в виду? – спросил профессор. Приенко кивнул. – Возможно, изначально это было греческое блюдо, но я изменил рецепт и теперь считаю его своим собственным. Хотя догадка, конечно, интересная. Думаю, блюдо и впрямь можно назвать турецким. В следующий раз я добавлю туда немного сумаха, и тогда, возможно…

– Извини, Аб, но у Приенко мало времени… Может, поговорите о кулинарии в другой раз?

Профессор Джадид было опечалился, но в следующее мгновение снова обрел доброжелательное расположение духа.

– Большинство стариков проводят свободное время в саду или на поле для гольфа. Я же вожусь у себя на кухне и люблю-таки посудачить о стряпне. Виноват. Прошу вас, Леша, продолжайте.

– Ну хорошо… Итак, согласно информации, полученной моим братом, отпечатки Иванова соответствуют отпечаткам некоего Ибрагима Икмаева, ингуша по национальности, приговоренного за контрабанду к сорока годам каторжных работ в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году.

– Любопытно, – сказал профессор Джадид. – В восемьдесят пятом году, говорите? Но неужели после падения Советского Союза в России не пересматривали приговоры?

Приенко пожал плечами.

– Когда Советский Союз распался, новой власти было не до уголовных преступников. Руководство, должно быть, рассуждало так: воры есть воры, и когда их посадили – при Советах или при свободном рынке, не столь существенно. Впрочем, я не знаю…

– Не знаете чего? – спросил я.

– Подождите, дайте мне закончить. – Он вынул из кармана пиджака блокнот. – Икмаев был организатором преступной сети, связанной с контрабандой, а также скупкой и перепродажей краденого. Западным туристам он продавал иконы и русские религиозные и исторические артефакты. В своем большинстве поддельные, конечно, – жители западных стран практически не в состоянии отличить подделку от подлинника. – Он улыбнулся и опустил глаза. – Надеюсь, я никого не обидел? Русским же он продавал доставленные контрабандным путем автомобили, одежду западного производства, диски с записями звезд поп-музыки и сигареты известных марок, ввозимые из Скандинавии и Западной Германии.

– Кажется, ничего из ряда вон, – заметил Джо и, откинувшись на спинку стула и удовлетворенно рыгнув, потянулся за второй бутылкой пива.

– Я еще не закончил… – Приенко секунду помедлил, дожидаясь общего внимания, затем продолжил: – Он также занимался контрабандой редких металлов и драгоценных камней из Центральной Азии в Россию.

– Опять эти драгоценные камни, – сказал я.

– В самом деле, – откликнулся профессор Джадид.

Приенко подцепил вилкой кусок баранины и впился в него своими крепкими зубами.

– Нет никаких сомнений, – произнес он с набитым ртом, – что за такого рода деятельность его должны были расстрелять. Как ни крути, речь шла об организованной преступности – иначе говоря, мафии, которой при Советах как бы не существовало. То есть она, конечно, существовала, но исключительно на правительственном уровне. – Все мы рассмеялись, но он смотрел на нас совершенно серьезно. – Это не шутка, а если и шутка, то с весьма мрачным подтекстом. Каждая российская мафиозная шайка, с которой мне приходилось сталкиваться, имела организационную структуру, сходную с районной организацией Коммунистической партии Советского Союза. Единственное отличие, на мой взгляд, заключается в том, что мафиози не предваряли свои преступные действия длинными речами и ссылками на дутые идеалы, в которые никто не верит.

Итак, как я уже говорил, Икмаева за подобную деятельность должны были приговорить к расстрелу. Но не приговорили. На мой взгляд, это свидетельствует о том, что у него имелись большие связи в тогдашнем руководстве. В военном ведомстве, к примеру, или в верхнем эшелоне разведки. Как в противном случае он мог заниматься тем, чем занимался? Но даже это… – Он воздел к потолку указательный перст, словно дирижер, подающий палочкой сигнал к началу концерта. – Но даже это не самое примечательное из информации об Икмаеве.

– Господи, Леша, здесь тебе не театр! – воскликнул Джо. – Переходи наконец к сути!

– А суть такова: согласно сведениям, полученным из России, Икмаев все еще находится в Магадане.

– А где это – Магадан? – спросил я.

– Несколько тысяч миль севернее Японии, в нескольких тысячах миль к юго-западу от Аляски и бесконечно далеко от любого центра цивилизации. Это место заключения, – пояснил Джо.

Мы обменялись смущенными взглядами, а Приенко расхохотался.

– Не могу поверить, что американский детектив знает о местоположении Магадана. К чему вам это?

Джо пожал плечами и самодовольно ухмыльнулся.

– Вот какие удивительные ошибки подчас обнаруживаются в некоторых досье, – продолжал Приенко. – Когда я сказал брату, что человек по фамилии Икмаев, по нашим сведениям, находится в Штатах, он разразился проклятиями: если нашу линию в тот момент прослушивали, то информация об ошибке могла просочиться на самый верх и его могли послать в Магадан для проверки этого факта.

– Возможен ли вообще побег из такого места заключения, как Магадан? – спросил Джо.

– На свете нет ничего невозможного. Если у Икмаева и впрямь были обширные связи, как мы предполагаем, побег для него не представлял бы проблемы. Он подкупил бы парочку охранников или раздобыл фальшивый приказ об освобождении – и все дела. Куда интереснее другое: как ему удалось пересечь огромную замерзшую пустыню. Насколько я знаю, там до сих пор обитают якуты, призванные ловить и возвращать беглецов в места заключения. Это так называемый «патруль народов Севера». Я все это к тому говорю, что выбраться из Якутии куда сложней, нежели сбежать из лагеря. С другой стороны, контрабандная сеть для того и существует, чтобы скрытно переправлять что-либо из одного места в другое.

Профессор Джадид убрал со стола тарелки и вновь наполнил наши бокалы. Джо приступил к дегустации третьей бутылки пива; профессор тоже взял одну из упаковки.

– Я просто пытаюсь спасти Джозефа от себя самого, – пояснил он. – Мой племянник слишком усердствует, оказавшись вблизи стола, заставленного горячительными напитками и едой.

Профессор закурил сигарету из пачки, принадлежавшей Приенко, и осведомился:

– Насколько я понимаю, у вас есть информация и о Яне Пюхапэеве?

– Разумеется, – кивнул Приенко. – Возможно, она не представляет интереса, но детектив настоял, чтобы я сообщил вам обо всем, что узнал.

– Детектив – это я, – сказал Джо. – Честно говоря, мне стоило немалых трудов уломать Лешу заняться этим делом, находящимся вне пределов его юрисдикции. Полагаю, теперь я у него в долгу. Но верну долг, обещаю. Как говорится, услуга за услугу.

– Даже не сомневайтесь, – повернулся профессор к Приенко. – Мы, Джадиды, никогда своих долгов не забываем, хотя и не любим их делать.

– Я и не сомневаюсь, – сказал Приенко. – Можно продолжить? Хорошо… Итак, я отправил в Москву факсом отпечатки пальцев Пюхапэева, и брат обнаружил совпадение в сорок процентов с отпечатками некоего Ивана Воскресеньева, старшего морского офицера, проходившего службу сначала в Мурманске, затем в Риге, а потом переведенного в Москву, в отдел безопасности при Генштабе ВМФ. – Приенко бросил взгляд в свой блокнот. – В его досье говорится, что он вышел в отставку в тысяча девятьсот девяносто первом году и с тех пор о нем ничего не известно. Это значит, что в военно-морской госпиталь он не обращался и погребению в соответствии с официальным воинским ритуалом не подвергался. Возможно, он все еще в России и живет тихо и уединенно.

– А насколько убедительным представляется вам совпадение в сорок процентов? – спросил профессор Джадид.

– У нас большинство судей просто не приняли бы его во внимание, – пояснил Джо.

Приенко медленно размял сначала левую руку, затем правую и произнес:

– Трудно сказать… Отпечатки у Воскресеньева были сняты – так, позвольте уточнить – в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. В восемьдесят девятом они были микрофильмированы и введены в примитивную базу данных, где сличение осуществлялось визуально. В прошлом году их заново отсканировали и ввели в куда более современную компьютерную идентификационную систему. Однако брат сказал, что изображение все еще оставляет желать лучшего. Несмотря на компьютеры, в России до сих пор часто прибегают к визуальному сличению отпечатков пальцев из-за плохого качества картинки. Не помните, случайно, как называется аппарат для визуального сличения?

– Да какая, на хрен, разница?! – взревел Джо.

– Джозеф, сбавь обороты, прошу тебя, – укорил профессор.

– Не помните, и не надо, – сказал Приенко. – Как бы то ни было, сорок процентов могут означать как полное совпадение, так и полное его отсутствие, и в данном случае мы не можем ничего гарантировать. Но тут вот что интересно: сержант Джадид сообщил мне, что имя Ян Пюхапэев переводится на английский как «Джон Санди» или «Воскресный Джон», а русский аналог имени Джон – Иван. Любопытная деталь, не правда ли?

– А Воскресеньев – распространенная в России фамилия? – спросил профессор.

– Не сказал бы. Но вот вам еще одна любопытная деталь. В России существует всего пятнадцать – двадцать распространенных имен, зато фамилий – превеликое множество. Так что фамилия Воскресеньев имеет полное право на существование.

– Между прочим, – вступил в разговор Джо, – Сэлли сообщил мне, что, по словам его приятеля, нет никаких данных о въезде в нашу страну гражданина Эстонии по имени Ян Пюхапэев. Тем не менее на это имя в паспортном столе Хартфорда был выписан американский паспорт.

Джо хлопнул Приенко по спине.

– Ты, парень, сегодня славно потрудился. Но почему ты никогда не обижаешься, когда я начинаю тебя доставать?

– Уж такая у меня толстая кожа, – потянулся Приенко за своей кожаной курткой – табачного цвета одеянием до середины бедер, столь любимым городскими парнями, мечтающими выглядеть круто. И у Приенко, в отличие от многих других, это получилось. – Ну, я пойду. Надеюсь, мы с вами еще поработаем.

Леша пожал на прощание руки всем присутствующим, поблагодарил профессора за вкусное угощение и удалился.

– Итак, – сказал я.

– Итак, – вслед за мной проговорил Джо.

Профессор забыл выключить духовку, и в кухне становилось все жарче. Кроме того, появился запах пригорелого мяса. Несмотря на это, никто не тронулся с места.

– Невероятно, – произнес наконец профессор Джадид. – Выходит, мой коллега был совсем другим человеком?

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– То, что он служил в военно-морском флоте, меня не удивляет, как и его вымышленное имя. К такому заключению пришел бы каждый, взявший себе за труд об этом подумать. Но он пытался похитить особый комплект рубинов, ограненных и вставленных в ювелирные изделия мастером эпохи Сасанидов, имевшим репутацию весьма загадочного человека. Считалось, что эти рубины обеспечивали их владельцу долгую жизнь, а также защищали от злых сил – как видимых, так и невидимых. Эта легенда, вне зависимости от своей достоверности, без сомнения, сообщала рубинам дополнительную ценность. Вот это и вызывает у меня удивление. Присовокупите тот факт, что Пюхапэев проводил свободное время в заведении, принадлежавшем другому советскому эмигранту, который, судя по всему, также занимался кражей драгоценностей. Кроме того, мне кажется подозрительным совпадение его вымышленного имени с именем высокопоставленного советского морского офицера, о котором после девяносто первого года нет никаких известий. Добавьте весьма основательные подозрения Приенко о связях Икмаева в военных кругах, и перед нами начнет вырисовываться чрезвычайно странная картина.

– Вы полагаете, что Пюхапэев был похитителем драгоценностей? – спросил я.

– Возможно, но не в том смысле, который вы вкладываете в это понятие.

– Что вы хотите этим сказать?

Профессор вздохнул, поднялся с места и принес свой черный адвокатский портфель. Молча открыл его и вынул желтый конверт размером десять на четырнадцать.

– Портфель имеет несколько гротескный вид, однако производит должный драматический эффект. В любом случае у меня в кабинете ничего другого под рукой не оказалось. В этом портфеле я принес на факультет проверенные студенческие работы и надеялся унести его домой пустым. Джозеф еще не знает, что сейчас в нем хранится содержимое сейфа Пюхапэева. Итак, предмет номер один.

Профессор извлек из конверта сложенную в несколько раз длинную бумажную распечатку – такие перфорированные по краям ленты выползали из чрева компьютеров старой модели. И интересно, кто сейчас такими пользуется? Джадид словно подслушал мои мысли.

– Такой тип распечатки все еще используют некоторые провинциальные туристические агентства. Здесь сведения о длительном и дорогостоящем заграничном путешествии, которое Ян Пюхапэев собирался предпринять во время зимних каникул. Сначала он должен был вылететь из Бостона в Берлин, а спустя три дня перебраться оттуда в Москву. Через пять дней – Тегеран, затем Эр-Рияд, Амман, Багдад и, наконец, Иерусалим. Из Иерусалима он намеревался отправиться в Бомбей, а оттуда в Лос-Анджелес, где провел бы какое-то время, прежде чем вернуться в Бостон.

– Прямо-таки кругосветка, – пошутил Джо.

– Действительно. Нешуточное предприятие для старика профессора, не так ли?

– Что он собирался делать во всех этих странах? – спросил я.

Профессор поднял указательный палец, призывая нас к тишине, и снова наведался в свой портфель.

– Предметы со второго по шестой – паспорта: эстонский, российский, голландский, британский и иранский. Скажи мне, Джозеф, в Соединенных Штатах разрешено иметь двойное гражданство с какими-либо из этих государств, кроме Голландии и Британии?

– Сомневаюсь.

– И правильно сомневаешься. Не разрешено. В таком случае напрашивается вывод, что эти паспорта – кстати, совершенно чистые, без имен и фотографий – предназначались не для получения им двойного гражданства, но для замены его американской идентичности, каковая, как мы сегодня узнали, в свое время заменила идентичность эстонскую. Возможно, подобные замены происходили у него и в прошлом.

– В прошлом? – эхом откликнулся я. – Сколько же лет было этому парню? Я имею в виду, сколько разных жизней может прожить человек за отпущенный ему судьбой срок?

– А вот это действительно интересный вопрос. Джозеф сказал мне, что судебный хирург, проводивший вскрытие тела Яна, утверждал, будто внутренние органы у него не имели никаких повреждений и были как у молодого человека. А это, согласитесь, в его возрасте аномалия.

– Я слышал, но что из этого следует? Между прочим, коронер умер, так и не завершив аутопсию. Мало ли что он мог сказать и что могло ему померещиться, когда он, усталый, проводил вскрытие в конце своей смены, собираясь продолжить работу на следующий день? Я его преемнику еще не звонил, но хочу заметить, что эти слова могут означать что угодно и ничего не доказывают.

– Может, и ничего. Но вывод о том, что органы у него были как новенькие, свидетельствует скорее о вдумчивом наблюдении, нежели о его отсутствии. Если бы коронер, к примеру, был ленив или непрофессионален, делал свою работу спустя рукава, то скорее всего сообщил бы о теле Пюхапэева обычные сведения, то есть упомянул об общей возрастной изношенности организма. С какой стати опытному коронеру делать заявления, которые потом можно с легкостью опровергнуть?