Текст книги "Библиотека географа"

Автор книги: Джон Фасман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Неплохой аргумент. Я по крайней мере не нашел, что на него ответить. Да и Джо тоже.

– Предмет седьмой, – продолжил профессор. – Лист бумаги с составленным от руки списком из пятнадцати сакральных материальных объектов. Это алембик, башня, золотой нэй, серебряный нэй, триптих «эфиоп», синьцзянский ларец из слоновой кости, «Плачущая королева», шенг, «радужная пыль», «Клетки кагана», «Белый медик», «Красный медик», «верблюд» Идриси, «Восходящее солнце», «Солнце и его тень».

– Радужная пыль? – медленно, чуть ли не по слогам произнес Джо исполненным презрения голосом.

– И что такое «медик»? – осведомился я.

Профессор Джадид одарил нас снисходительной улыбкой.

– Я тоже не очень хорошо представляю себе, что такое «радужная пыль». Однако убежден, что это куда более важная вещь, нежели вы, судя по вашему скептическому тону, полагаете. Что же касается слова «медик», вспомним хотя бы имя Медико Чвалианидзе – очаровательной грузинской женщины, которая пела с хором в соборе Святого Кирилла. Ты помнишь ее, Джозеф?

– Я не хожу в церковь, дядюшка Аб, или ты забыл? Я играю за другую команду.

– Разумеется. И как я только мог упустить это из виду? Причуды стариковской памяти. Ну а если серьезно, полагаю, в список внесены названия неких древностей, которыми Яну удалось завладеть. Обратите внимание на контрольные значки в виде крестиков справа от каждого наименования. Они проставлены в разной манере, разными ручками и чернилами. Это наводит на мысль, что вещи собирались и приобретались в течение длительного времени.

– Господи, Аб! Тебе следовало бы работать копом…

– Ты мне льстишь, Джозеф. – Профессор достал из портфеля шесть переплетенных в кожу чековых книжек. – Предметы с восьмого по тринадцатый: чековые книжки, выписанные на Ситибанк, Барклайз, АБН АМРО, а также на швейцарский банк, банк Каймановых островов и банк Лихтенштейна. В каждую книжку вложена инструкция по депозиту. Можно заметить, что в трех последних книжках чеков в общепринятом смысле этого слова нет. Возможно, в этих банках, чтобы получить вклад, требуется лично предстать перед директором – но я могу и ошибаться. В любом случае банки трех последних стран пользуются наибольшей популярностью у клиентов, которые предпочитают скрывать свои доходы или отмывают деньги.

А вот теперь мы подобрались к кое-чему действительно интересному. Номер четырнадцатый, как вы можете видеть, представляет собой еще один бумажный лист. Я прочитаю, что Ян здесь написал. Между прочим, я совершенно уверен, что это его почерк.

Все это истинно, не содержит ни слова лжи и абсолютно достоверно.

То, что выше, уподобится тому, что ниже, а то, что ниже, уподобится тому, что выше, и так сотворятся чудеса при посредстве одного вещества.

Коль скоро из одного понятия посредством мыслительного процесса можно вывести несколько новых, так и из одного вещества можно получить другие путем адаптации.

Отец его – солнце, а мать – луна.

Ветер выносил его в своем чреве, а земля его вынянчила.

Оно суть отец всех чудес и чудесных превращений, какие только происходят в этом мире.

И власть его совершенна.

Если оно попадет на землю, то отделит материю земли от материи огня, тонкое от грубого.

При правильном подходе оно может воспарить от земли к небесам.

И вновь оно вернется на землю, соединяя в себе силу высших и низших элементов.

Оно будет обладать силой и светом всего мира, а темнота и мрак отлетят от него.

Это вещество суть средоточие всех главных сил, поскольку способно преодолеть любую тонкую субстанцию и пронизать любую твердую форму.

Так был создан мир.

Все произошло в результате чудесных превращений согласно этому методу.

Я знаю метод и зовусь Гермес Трисмегист, поскольку соединяю в себе три составные части мудрости мира.

Вот что я должен сказать относительно завершения операции «Соль».

– Что за хренотень? – осведомился Джо, выражая и мое мнение.

– Это Холмьярдов перевод «Изумрудных скрижалей», каковые известны также под названием «Изумрудной таблицы» или «Табулы Смарагдина» и представляют собой один из основополагающих текстов средневековых алхимиков. К сему прилагаются переводы этого текста на немецкий, фарси, арабский и иврит. Далее следуют шестнадцать строк на кириллице и двух разных вариантах санскрита, которые я прочесть не в состоянии, но готов поручиться, что это тоже переводы упомянутых «Изумрудных скрижалей». Назовем их предметами с пятнадцатого по двадцать первый – надеюсь, вы еще не сбились со счета?

Профессор сложил руки на столешнице и посмотрел сначала на меня, затем на Джозефа, а затем снова на меня. Глаза у него сверкали, а на губах расплывалась улыбка. Поулыбавшись, он достал из портфеля переплетенную в зеленую кожу книгу с готическими надписями на корешке и обложке.

– Несомненно, вы оба заметили, что стоявшие на полках у Яна книги изданы на множестве разных языков. Сомневаюсь, однако, что вам удалось определить общую тему этого пестрого собрания. Между тем все эти книги в той или иной степени посвящены практике и истории алхимии. Значительная их часть имеет непосредственное отношение к «Изумрудным скрижалям» или алхимическим традициям, известным под названиями герметизм, герметицизм или гностицизм, суть которых также отражена в этих «скрижалях».

Данная книга представляет собой раритет, о котором я много слышал, но никогда не видел. Догадываетесь почему? Нет? Да потому что это одна из всего лишь трех отпечатанных копий. Предположительно один экземпляр находится где-то в Германии, другой сгорел в бункере Гитлера, а третий, как выяснилось, стоял на полке этажом выше моего кабинета… Мне такое никогда бы и в голову не пришло.

– И что же это, черт возьми? – спросил Джо.

– Это личный дневник Фолкера фон Брейтцлунга – одного из астрологов Гитлера. Только не смейтесь. Да будет вам известно, Гитлер уповал на оккультные практики больше, нежели какой-либо другой западный лидер, и переплюнул в этом смысле даже миссис Рейган. – Профессор сделал паузу и улыбнулся. – Или ее мужа… Многие исследователи вообще не верят в существование этой книги, и если бы не меты времени, специфический шрифт, бумага и прочие свидетельства, я бы тоже принял ее за подделку. Возможно, в конечном счете это все-таки подделка, но выполненная столь качественно, что уже из-за одного этого представляет большую ценность. Вот послушайте… – Профессор открыл книгу на странице, заложенной полоской желтой бумаги. – «Фюрер снова спросил меня о большом зеленом камне: действительно ли он способен сделать то, о чем я говорил. Я сказал, что у меня нет никаких сомнений. Всякий, кто обладает контролем над зеленым камнем и знает, как с ним обращаться, не встретит на своем пути препятствий, с которыми не смог бы совладать. Я опять сказал ему, что этот камень, если верить получившим распространение еще в древности слухам, находится где-то в Эстонии. На это он ответил, что Советы собираются наложить лапу на все три Прибалтийские республики, но он, фюрер, даже если власть там и перейдет в руки этих мерзких атеистов, не пожалеет усилий для поддержания патриотически настроенных групп населения, принадлежащих к германской нации, дабы при их посредстве отыскать этот камень». И наконец, – сказал профессор, закрывая книгу и извлекая из портфеля сложенный в несколько раз бумажный лист, – мы переходим к предмету под номером двадцать два. – Он осторожно развернул бумагу и продемонстрировал зеленую стекловидную пыль, которую я обнаружил на дне сейфа Пюхапэева. – Полагаю, что Ян – или как там еще его звали – каким-то непостижимым образом разыскал-таки знаменитый изумруд, олицетворяющий «Изумрудные скрижали». Полагаю, он собирался его продать или даже торговать его могуществом по частям.

После нескольких секунд молчания Джо наклонился через стол к дядюшке.

– Аби, ты что – с ума сошел? Какое, на хрен, могущество? Приди в себя. Если не ошибаюсь, мы выслушали всего-навсего россказни какого-то астролога? Хм… Алхимия, говоришь? Ну и что, по-твоему, Пюхапэев стал бы делать с этим алхимическим дерьмом? Отправился бы с ним в Багдад или Саудовскую Аравию, чтобы превратить часть пустынного песка в золото?

– Во-первых, молодой человек, хочу вам напомнить, что у меня дома ругаться не принято.

Джо откинулся на спинку стула и лукаво посмотрел на дядюшку из-под своих массивных, словно вырезанных их камня надбровий.

– Ну а во-вторых, алхимия – нечто большее, нежели превращение свинца или песка – как ты изволил предположить – в золото. Это наука о трансформации, о познании фундаментальных основ Вселенной и ее материальных объектов. Теоретически сведущий алхимик в состоянии превратить что угодно во что угодно. Если хочешь, можешь назвать это физической метафизикой. И наконец, почему ты с таким пылом отвергаешь даже малейшую вероятность того, что данный конкретный предмет может обладать большей силой, нежели другой, обычный предмет?

– Аби, какая сила? Опомнись!

– Честно говоря, не знаю какая. Но прими во внимание состояние тела Пюхапэева. Должно же было что-то замедлить, приостановить или даже направить вспять естественный процесс старения его жизненно важных органов? Чем еще можно это объяснить, как не воздействием некоей силы?

– Тем, что коронер дал по трупу некомпетентное заключение, – вот чем.

– Это цинизм. Ты, Джозеф, слишком рано стал циником. Между тем я говорю с тобой не о гаданиях на хрустальном шаре или кофейной гуще. Хотя я не представляю во всех деталях, на что способны «Изумрудные скрижали», эта вещь упоминается во множестве разных источников. Замечательно, что многое в ее описаниях сходится, несмотря на разницу в культурах, временных рамках, географии и литературных традициях. Более того, ссылки на большую пластину из зеленого камня можно обнаружить в алхимической литературе разных стран и народов. Авторы этих книг все, как один, говорят об очищающем и омолаживающем воздействии, которое эта вещь оказывает на ткани человеческого тела. Как ты объяснишь это?

– Прежде всего это может быть обычным совпадением…

– Чушь. В литературе совпадений не бывает.

– Ну, это как посмотреть, – сказал Джо. – Взять хотя бы мифы народов мира, в которых совпадения обнаруживаются буквально на каждом шагу. Я лично склоняюсь к тому, что это не более чем совпадение.

– Так ли уж все это принципиально? – спросил я. Спорщики замолчали и посмотрели на меня. – Давайте просто предположим, что Яну удалось каким-то образом заполучить этот легендарный зеленый камень. Надеюсь, вы не станете отрицать такую возможность? Он и раньше участвовал в похищении драгоценностей, а его приятель Албанец Эдди так и вовсе отбывал за это срок. Возможно, Ян сумел заполучить изумруд и вне зависимости от того, имел ли этот камень некую волшебную силу или нет, хотел его продать. А процесс продажи – поиски покупателя, встречи с посредниками, перевод денег в оффшорные зоны – одинаков при торговле любым редким товаром. Не обижайтесь, профессор, но вопрос о магической силе камня представляет сейчас чисто академический интерес. Ян, пытаясь продать этот изумруд, в любом случае должен был ездить по миру, встречаться с нужными людьми, вести переговоры и заключать сделки. И не столь уж важно, обладал ли изумруд волшебной силой. Важно другое: верили ли в это потенциальные покупатели.

– А что? В рассуждениях парня есть рациональное зерно, – заметил Джо. – Меня вот что еще интересует: насколько этот камень велик? Что ты думаешь по этому поводу, дядюшка?

– Не могу ничего сказать с уверенностью. Согласно наиболее распространенной легенде, этот камень находился у Ноя, когда он отправлялся в плавание на своем ковчеге. Позже Сара, жена Авраама, нашла его в пещере в руках мертвого праведника. Брейтплунг называет этот изумруд «большим зеленым камнем». Английские словосочетания «Изумрудные скрижали» или «Изумрудная таблица» также допускают множество толкований. Это относится и к латинскому выражению «Табула Смарагдина». Ни первое, ни второе, ни третье на размер не указывают, хотя и называют один и тот же предмет. Но если стекловидная зеленая пыль, обнаруженная нами на дне сейфа Яна Пюхапэева, и в самом деле имеет отношение к «Изумрудным скрижалям», а сам сейф предназначался для хранения именно этой драгоценности, то можно предположить, что речь идет о крупнейшем из всех ныне известных изумрудов, достигающем размеров, скажем, стандартного бумажного листа – восемь с половиной на четырнадцать дюймов. Такую драгоценность в карман не положишь; скорее будешь прижимать обеими руками к груди. Можете себе представить, сколько стоит изумруд такого размера? Десятки, сотни миллионов? Я лично считаю, что его стоимость просто невозможно определить. Эта вещь поистине бесценна.

– А что ты можешь сказать о других предметах из списка? – осведомился Джо.

– Каких именно?

– Ну, обо всех этих «Плачущих королевах», алембиках, башнях – и так далее…

– Могу только сказать, что это древности, предметы антиквариата, на первый взгляд ничем между собой не связанные.

– Их связывает то, что все они – предметы антиквариата.

– В этом смысле – конечно. Но я имел в виду реальную основу.

– Их древность – сама по себе вполне реальная основа. Когда предметом антиквариата называют какой-нибудь старый кусок дерьма, найденный на чердаке, это делают, чтобы набить ему цену. Может, Ян занимался не только кражей драгоценностей? Может, под его крылом находилась целая специализированная воровская сеть, занимавшаяся кражей предметов старины? Тут уж никакой мистики, верно?

– Интересная мысль. Похоже, он уделял внимание не просто антикварным вещам, но тем из них, которые имели оккультную историю.

– Я к этому и веду, – сказал Джо. – Оккультная составляющая сообщает им еще большую ценность. Теперь представим себе богатеньких охламонов, которые занимаются йогой, гимнастикой тай-цзы и спят в кислородных палатках, – короче говоря, всячески стремятся продлить свою жизнь. Подобные стремления способны еще больше взвинтить цены на эти предметы.

– Хм… – задумчиво произнес профессор, снимая очки и массируя переносицу кончиками пальцев. – Я, Джозеф, не сомневаюсь, что на небе и на земле существует множество вещей и явлений, не поддающихся объяснению с практической точки зрения. Как говорится, «есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось…».

– Я это читал, дядюшка. Давай договоримся – каждый из нас остается по этому вопросу при своем мнении. Что бы мне действительно сейчас хотелось – так это обыскать дом Пюхапэева.

– Местные копы ни за что не дадут нам разрешения, – сказал я.

– Даже если мы не возьмем с собой Сэлли, а вы останетесь сидеть в машине?

– Ни за что, – повторил я.

– Стало быть, не будем их и спрашивать. У вашей учительницы музыки нет, случайно, ключа от этого дома?

– Не думаю, что просить у нее ключ – хорошая идея. Мы с ней вроде как договорились, что я забуду про эту историю на пару дней.

– Она просила вас оставить расследование? Но почему?

– Сказала, что ей не хочется обо всем этом вспоминать, Яна нужно оставить в покое.

– Чушь собачья.

– Ну почему же? – возразил профессор. – Может, она все еще остро переживает его кончину? Я лично не вижу в этом ничего невероятного.

– Отлично. Пусть себе переживает. Но это не причина отваживать Пола от дела, верно?

– Она ужасно разозлилась, что я рассказал обо все полиции, – добавил я.

– Правда? Ну и Бог с ней. Подумаем об этом позже. А пока я готов спорить на доллары против пончиков, что без особого труда сумею влезть в дом этого парня.

Ни профессор, ни я никак это заявление не прокомментировали.

– Рассматриваю ваше молчание как знак согласия. Впрочем, сейчас только девять часов, а на такого рода мероприятие надо идти ночью. Так что пока не помешало бы выпить.

– Джозеф, сегодня вечером ты выпил больше пива, нежели я за целый месяц, – простонал профессор.

– Знаю. Но не собираюсь пить здесь и сию минуту. Полагаю, нам с Полом следует по пути в Линкольн завернуть в бар «Одинокий волк» и потолковать за стаканчиком пива с Эдди.

«ВОСХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ»

На море восходов в общепринятом смысле не бывает. Когда сидящий в «вороньем гнезде» наблюдатель замечает распространяющееся по темному небу робкое желтое сияние, он испытывает огромное облегчение. Желтое сияние на горизонте означает близость земли, и человек понимает, что скоро снова ступит на твердую почву.

Сорен Астергаард. Изыскания в пользу жизни

15 декабря 1989 года

Обри-колледж, Оксфорд

Старшему надзирателю

Психиатрическое отделение,

госпиталь Джеймса Хинчклиффа

Этим сопроводительным посланием уведомляю, что в ваше распоряжение направляются мистер К. Р. Прасад, младший декан Обри-колледжа, и мистер Бенджамин Гланц, аспирант колледжа, находящиеся под воздействием сильного стресса.

Как вы, без сомнения, слышали, сегодня наш колледж понес невосполнимую утрату. Мистер Гланц в максимальной степени подвергся воздействию стресса, поскольку именно он обнаружил тело доктора Димблдона. Овладевшее им в этой связи подавленное состояние показалось мне столь сильным, что я решил предоставить его на некоторое время вашим заботам. Я знаю мистера Гланца как весьма умного и способного молодого человека (хотя, возможно, чрезмерно эмоционального и возбудимого) и очень надеюсь, что он, проведя несколько дней в вашем тишайшем учреждении, оправится от шока и вновь станет самим собой.

Хочу присовокупить к своему посланию просьбу, каковую вы, принимая во внимание давние и традиционно дружественные отношения с нашим университетом, без сомнения, уважите. До вас, вероятно, уже дошли слухи о том, что здесь произошло; завтра же вы почти наверняка прочтете отчет об этом в городских газетах, большинство которых излишней щепетильностью не отличаются. В этой связи прошу вас мистеру Гланцу никаких вопросов по поводу случившегося не задавать и в его присутствии эту тему не затрагивать. Будучи человеком молодым и чувствительным, он и без лишних разговоров достаточно пострадал из-за этого случая. По сей причине я выражаю надежду, что вы обуздаете свое любопытство, пока он находится под вашей опекой. Естественно, я бы предпочел, чтобы вы сдерживали его и поменьше распространялись на эту тему и в дальнейшем, но понимаю, что при современном диктате средств массовой информации сие вряд ли осуществимо.

Как бы то ни было, сейчас этот молодой человек в вашей власти. Позаботьтесь о нем.

Искренне ваш, сэр Питер Оллхэм,

ректор Обри-колледжа

15 декабря 1989 года

Преподавательскому составу и обслуживающему персоналу Обри-колледжа

В настоящее время вы в своем большинстве уже знаете, что доктор Димблдон, который последние пятьдесят лет занимал должность старшего наставника и по праву считался одним из наиболее уважаемых сотрудников нашего колледжа, скончался сегодня днем. Доктор Димблдон начал работать в Обри-колледже в первые годы войны и с тех пор был постоянным и бессменным членом нашего коллектива. Нет нужды говорить, как сильно эта потеря всех нас опечалила.

Я знаю, что в связи с кончиной доктора Димблдона получили распространение странные и весьма мрачные слухи, касающиеся обстоятельств его ухода из жизни, которые мне бы не хотелось комментировать. И прошу всех вас проявить аналогичную сдержанность и отказаться от обсуждения этой проблемы, особенно в присутствии журналистов, столпившихся у ворот колледжа, поскольку смерть доктора Димблдона возбудила в средствах массовой информации нездоровые толки и ажиотаж. Надлежит иметь в виду, что доктор Димблдон прожил в Обри-колледже почти всю свою жизнь и, кроме нас с вами, семьи у него не было, по причине чего обстоятельства, связанные с его смертью, должны рассматриваться как своего рода дела семейные, которые не принято выставлять на всеобщее обозрение. В настоящее время полиция проводит тщательное расследование этих обстоятельств, и я не сомневаюсь, что в случае подозрения на злой умысел виновники преступления будут в самое ближайшее время выявлены и предстанут перед судом. Уверен, что вы отнесетесь к проводимому расследованию с должным пониманием и окажете полиции максимальное содействие.

Пусть вас не удивляет, что полиция установила в Портерз-Лодж наблюдательный пост рядом с постом нашего привратника. Эта рутинная мера, при данном положении вещей призванная обеспечить дополнительную безопасность как преподавательского и обслуживающего персонала, так и наших гостей и друзей (а также студентов, когда они начнут возвращаться), ни в коем случае не должна вызывать у вас опасений.

Завтра в три часа пополудни состоится захоронение праха доктора Димблдона на университетском кладбище. Прошу всех сегодня в семь часов вечера присоединиться ко мне и преподобному Уитерсби в часовне колледжа, где состоится мемориальная служба в память Дариуса Димблдона.

Искренне ваш,

сэр Питер Оллхэм,

ректор Обри-колледжа

«Таймс», 17 декабря 1989 года

(из «Светского дневника М.Д.»)

Вчера мой старый университетский приятель Хэмми (сэр Питер для большинства) Оллхэм позвонил мне и предложил воспользоваться ректорскими апартаментами Обри-колледжа в случае, если я соберусь посетить мемориальную службу памяти доктора Дариуса Димблдона – последнего из наставников старой школы, оставшихся со времен моего обучения в этом колледже. Надо сказать, что уже в те дни Димби казался мне довольно-таки замшелым старцем. Поскольку у нас с супругой были билеты на премьеру оперы «Русалка» в «Ковент-Гарден», мне пришлось любезное предложение сэра Оллхэма отклонить. Последний сказал, что понимает мои обстоятельства, и обещал перезвонить, когда покончит с делами и решится совершить вылазку из своей академической деревни в город. К этому он добавил, что хочет развеяться, поскольку последняя неделя явилась для него тяжким испытанием. Хотелось бы знать, Хэмми, что такая важная шишка, как ты, подразумевает под «тяжким испытанием»? Уж не иссяк ли у тебя в погребах запас «Фино» и ты в ожидании новой поставки вынужден временно переключиться на «Амонтильядо»?

17 декабря 1989 года

Ректору Оллхэму

Сообщаю вам, что полиция закончила опрос гостей, приехавших на конференцию в Обри-колледж и занимавших гостевые комнаты в день смерти доктора Димблдона. С сожалением уведомляю, что один из гостей, зарегистрировавшихся на конференции и получивших от меня ключ от гостевой комнаты, неожиданно исчез. Его звали мистер Федерико Суареш; насколько я помню, это был темноволосый человек невысокого роста и среднего телосложения, приехавший из Испании или Португалии. Он так и не вернул мне ключ, другие же участники конференции сказали, что в последнее время его не видели. Все дальнейшие решения по данному вопросу отдаю на ваше усмотрение. Пользуясь случаем, выражаю вам свои соболезнования в связи с кончиной доктора Димблдона. Я, разумеется, тоже знал его, но, естественно, не так хорошо, как вы.

Благодарю за внимание.

Барри Финн,

старший привратник Обри-колледжа

17 декабря 1989 года

Ректору, сэру Питеру Оллхэму

Спешу поставить вас в известность, что завтра утром мы выписываем из нашего учреждения мистера Бенджамина Гланца. Ему прописан курс диазепама и предложено посещать психиатра, пока его состояние окончательно не стабилизируется.

Как совершенно правильно замечено в вашем письме, мистер Гланц – человек умный и тонкий. Однако полученное им рафинированное воспитание и благоприятные жизненные обстоятельства – а именно: отсутствие денежных проблем, высокие гранты за академические достижения, опека любящих родителей, временами несколько обременительная, – не способствовали быстрому преодолению шока, воздействию которого он подвергся. Кроме того, популярный метод американских психологов, предлагающих пациенту «высказать все, что у него наболело», в данном случае неприменим, поскольку способен разбудить страхи, тревожащие мистера Гланца. Хотя его нынешнее состояние – спокойное и уравновешенное – особенной тревоги не вызывает, и дальнейшее его пребывание в этих стенах представляется нежелательным, ибо в перспективе может принести больше вреда, нежели пользы.

Благодарим вас за то, что предоставили мистера Гланца нашим заботам. Естественно, я и мой персонал и впредь воздержимся от обсуждения проблем мистера Гланца с представителями прессы.

Все мы желаем вам, чтобы это дело было побыстрее предано забвению.

С уважением,

доктор Санджив Сингх,

ведущий психиатр госпиталя Джеймса Хинчклиффа

19 декабря 1989 года

Сэру Питеру Оллхэму, ректору Обри-колледжа

Спасибо, что связались с министром внутренних дел по поводу одного из участников Европейской конференции по менеджменту, проходившей в вашем колледже. Министр передал мне ваш разговор, и дело об исчезновении Федерико Суареша перешло в ведение нашего департамента.

Прежде всего хочу вам сообщить, что мы, как это ни прискорбно, ничего не знаем о мистере Суареше. Португальско-иберийский отдел считает, что это имя почти наверняка португальского происхождения. Вопрос же, откуда этот человек родом – из Португалии или Бразилии – и какое имеет гражданство, по-прежнему остается открытым. Исходя из описания, данного мистером Финчем, маловероятно, чтобы он был выходцем из африканских стран, где говорят на португальском языке (Анголы, Мозамбика, Гвинеи-Бисау, Островов Зеленого Мыса или Сан-Томе и Принсипи), хотя полностью исключать такую возможность нельзя.

Он зарегистрировался на конференции как представитель фирмы «ПДЛ индастриз», после чего его регистрационные документы были пересланы в Бремен на почтовый адрес фирмы. Как позже выяснилось, фирмы с таким названием в Бремене – да и во всей Германии – не существует. Что же касается почтового отделения, куда переслали документы, установлено, что оно имело инструкции переадресовывать все бумаги, приходящие на этот адрес, в Турцию. Само по себе это преступлением не является, поскольку подставные фирмы в Германии с почтовым ящиком в Турции не такая уж большая редкость.

Однако бытует мнение, что германо-турецкий бизнесмен скорее всего имел бы турецкое, а не португальское имя. В Германии же обнаружено лишь шесть граждан и лиц с видом на жительство, носящих имя Федерико Суареш. Четверо из них шестнадцатилетние, пятому – семьдесят пять, а шестой, более остальных подходящий нам по возрасту, работает в отделе развития фирмы «БМВ» и последние девять месяцев Штутгарт не покидал.

За предшествовавшие конференции шесть недель в Британию въехали три человека по имени Федерико Суареш. Двое вскоре вернулись на континент, а третий отправился в туристическую поездку и все время находился в окружении гидов и своих товарищей по группе. В течение трех дней с начала конференции никто по имени Федерико Суареш территорию Британии не покидал. Это означает, что данный субъект или все еще находится в Англии под другим именем (коли так, мы его, без сомнения, отыщем), или зарегистрировался на конференции под вымышленным именем, а в этом случае надежды на его поимку очень малы.

Больших усилий стоит убедить Интерпол помочь нам в розысках упомянутого Федерико Суареша, поскольку вменить ему в вину, кроме подозрений, в общем-то нечего. Но мы и впредь будем предпринимать усилия в этом направлении.

Итак, расследование продолжается. Если по этому делу обнаружится что-то новое, мы, разумеется, поставим вас в известность. Мы также питаем надежду, что вы со своей стороны сделаете то же самое.

Искренне ваш,

Реджинальд Данверс,

начальник службы розыска при департаменте иммиграции и натурализации министерства внутренних дел

19 декабря 1989 года

«Нэшнл гералд»

Сирил Брэкет, редактор отдела новостей

Полиция дивизионного подразделения «Темз-Вэлли» поставлена в тупик при расследовании дела о возможном убийстве одного из старейших наставников Оксфорда.

Четыре дня назад доктор Дариус Димблдон, прослуживший в должности наставника Обри-колледжа почти пятьдесят лет, был найден мертвым в своей комнате.

Его обнаружил студент упомянутого колледжа, который случайно вошел в апартаменты доктора Димблдона, приняв их по рассеянности за свою комнату, находившуюся рядом.

Обри-колледж имени этого студента не обнародовал – члены преподавательского состава упорно отказываются отвечать на какие-либо вопросы, связанные с этим делом.

Один из преподавателей, на условиях анонимности, сообщил, что доктору Димблдону были нанесены «ужасные увечья», но дальше этого в своих откровениях не пошел.

Официально полиция отказывается рассматривать смерть доктора Димблдона как убийство. Когда полицейских напрямую спросили, от чего умер Димблдон, главный констебль Генри Стендейдж сказал: «Травмы могли быть получены в результате несчастного случая; на этом основании делать вывод об убийстве нельзя».

Неофициально же полиция действует так, словно убийство и впрямь имело место.

Источник из полицейского подразделения «Темз-Вэлли» утверждал, что поначалу подозрения пали на мистера Бенджамина Гланца – студента, обнаружившего тело. Полицейским, однако, не удалось протянуть даже самой тонкой ниточки между наставником и студентом, и позднее тот же источник сообщил, что студент отныне вне подозрений.

Молчание отдела расследований «Темз-Вэлли» способствовало распространению всякого рода спекуляций и слухов. Так, Найджел Блитерингтон, ближневосточный корреспондент лондонской «Глобал рипорт», находясь на своей вилле в Бейруте, выразил мнение, что «над жестоким, кровавым и тщательно спланированным убийством доктора Димблдона витает мрачная тень МОССАДа». Далее он отмечал, что «имя Бенджамин и фамилия Гланц встречаются сплошь и рядом в экстремистских сионистских кругах Соединенных Штатов и Израиля», и задавался риторическими вопросами: «Почему израильское посольство не заявило, что Гланц никогда не был в Израиле? Почему полицейское расследование продвигается черепашьими темпами и кто в этом заинтересован? И почему американские средства массовой информации, известные своим всегдашним стремлением обелить агрессивные действия сионистов, хранят по данной проблеме многозначительное молчание?» Надо сказать, что другие издания эту тему в подобном ключе не интерпретировали и спекуляций мистера Блитерингтона не поддержали.

Среди студентов Обри-колледжа наибольшее распространение получила версия, будто неженатый наставник был убит своим разъяренным любовником.

Полиция прилагает максимум усилий, пытаясь отыскать нечто несообразное и противоречивое в деяниях доктора Димблдона, но до сих пор не преуспела в этом.

Когда умер доктор Димблдон, колледжи Обри и Рипли проводили совместными усилиями Европейскую конференцию по менеджменту. Один из участников этой конференции исчез при невыясненных обстоятельствах, и его местонахождение остается неизвестным по сию пору, хотя полиция по всей стране ведет его активные поиски.

Член городского совета Оксфорда Шарон Вир в этой связи сказал: «Нам несказанно повезло, что все это случилось, когда студенты разъехались на зимние каникулы. Кроме того, очевидно, что это не преступление маньяка, а единичное событие, не способное потрясти жизненные основы местного сообщества».

19 декабря 1989 года

Уважаемый мистер Брауман!

Меня зовут Бенджамин Гланц; я аспирант второго года обучения Обри-колледжа. В настоящее время я готовлю официальное заявление в адрес комитета Родса с просьбой приостановить мне выплату стипендии и предоставить академический отпуск до конца этого учебного года, как вы посоветовали мне сделать во время нашего утреннего телефонного разговора.

Как вы, без сомнения, знаете, я оказался в центре недавних нашумевших событий в колледже. Я обнаружил тело доктора Димблдона и перенес сильнейший шок, в результате чего был вынужден провести два дня в психиатрической палате госпиталя Джеймса Хинчклиффа.

Пребывание в Обри-колледже до сих пор оказывает на меня угнетающее воздействие, тем более что моя комната находится рядом с комнатой доктора Димблдона. В силу вышесказанного полагаю, что для моего здоровья будет лучше, если я на некоторое время полностью откажусь от посещения занятий в колледже.

В случае если у вас возникнут какие-либо сомнения относительно моего состояния или вы подумаете, что я симулирую, свяжитесь с доктором Сандживом Сингхом из госпиталя Джеймса Хинчклиффа или с сэром Питером Оллхэмом, который последние несколько дней был очень добр ко мне. Если же вы усомнитесь относительно моих возможностей как студента, свяжитесь, пожалуйста, с профессором Трелони, моим научным руководителем, который даст вам исчерпывающие ответы на все интересующие вас вопросы. Если вам для предоставления мне академического отпуска, помимо моего заявления, понадобится что-нибудь еще, звоните в любое время. Полагаю, вы понимаете, что я хочу как можно быстрей вернуться домой и оказаться в привычном семейном окружении. Заранее благодарю вас за содействие и надеюсь услышать важное для меня известие в самое ближайшее время.

Искренне ваш,

Бенджамин Гланц.

21 декабря 1989 года

Уважаемый мистер Гланц!

Очень рад, что вы обратились ко мне. После нашего телефонного разговора я связался с другими членами комитета по стипендиям фонда Родса.

Мы не видим никаких причин, способных помешать нам удовлетворить вашу просьбу о предоставлении академического отпуска с одновременным приостановлением выплаты стипендии, и сочувствуем вашему намерению как можно скорее вернуться в лоно семьи. Мы также надеемся, что в октябре следующего года вы продолжите обучение в Оксфорде. Прошу вас связаться со мной не позднее 15 августа 1990 года и подтвердить свое намерение относительно возвращения в колледж.

Комитет по стипендиям фонда Родса выражает вам свои соболезнования в связи с имевшим место печальным инцидентом. Мне же хочется пожелать вам удачи и доброго здоровья.

Искренне ваш,

Уильям Брауман,

председатель комитета по стипендиям Благотворительного фонда Родса

22 декабря 1989 года

Сэру Питеру Оллхэму, ректору Обри-колледжа

Выполняя вашу просьбу, посылаю вам отчет о ходе следствия за последнюю неделю.

К сожалению, расследование продвинулось мало. Мы так и не обнаружили полезных для следствия отпечатков в апартаментах доктора Димблдона. Вернее, обнаружили там сотни отпечатков, но они в основном принадлежат самому доктору. Не следует забывать о частом посещении этих комнат студентами, уборщиками и гостями, что еще больше усложняет нашу задачу, поскольку мы не знаем, какие отпечатки искать и с чем их сравнивать. При таком подходе можно рассчитывать лишь на удачу.

Стоит, однако, заметить, что отпечатки пальцев мистера Гланца обнаружены только на дверной ручке апартаментов, а также на полу в том месте, где он упал в обморок. Этот факт заставил нас по зрелом размышлении снять подозрения с молодого человека, хотя, не скрою, поначалу мы здорово на него насели. Остается лишь надеяться, что он все понимает и не затаил на нас за это обиду. Теперь об исчезнувшем Суареше. Если бы мы знали об этом человеке хоть немного больше, нам было бы куда легче его искать, но при нынешнем положении вещей мы гоняемся за призраком.

У нас также нет никаких наводок по этому делу от наших информаторов и агентов, работающих в Оксфорде под прикрытием. Я даже позволю себе в этой связи заметить, что преступный мир Оксфорда озадачен насильственной смертью доктора Димблдона ничуть не меньше нас самих, подобное обстоятельство может послужить нам некоторым утешением.

Нужно иметь в виду, что большинство убийств раскрывается, так сказать, по горячим следам. Но если следствие в течение первой недели никаких зацепок не обнаруживает, убийство может остаться нераскрытым. Прошу вас, однако, не рассматривать это замечание как признание неудачи. Это скорее намек на объем работы, которая ждет нас в будущем. Итак, следствие продолжается.

Искренне ваш,

Генри Стендейдж

23 декабря 1989 года

Дорогой Питер!

Надеюсь, ты счастлив. События в твоем колледже словно рассекли надвое рождественские каникулы, и сейчас все твои приятели, собравшиеся на праздники, только об этом и говорят. Короче, ты в центре внимания.

Ну а теперь относительно твоей просьбы.

Я позвонил Бамстеру в министерство внутренних дел; Бамстер же перезвонил Реджи из отдела расследований департамента иммиграции. Реджи покопал тут и там, но ни черта не выяснил, что неудивительно при его ограниченности. В данном случае, однако, я бы не стал его винить, потому что выяснять было нечего. Димблдона прикончил настоящий профессионал, не оставивший после себя улик.

В департаменте иммиграции тоже ничего не узнали и не выяснили. Ничего нового нет и у Стендейджа из подразделения полиции «Темз-Вэлли» (кстати, он хороший детектив – профессионал до кончиков ногтей, да и человек приличный). До сих пор, несмотря на подключение наших парней, работающих за границей, не обнаружено никаких следов Суареша – ни в Оксфорде, ни в Лондоне, ни также в Армении, Туркменистане или Нью-Йорке (за последние десять лет Димблдон выезжал за границу только в эти три места). Фиппс дошел до того, что обратил свои взоры на японскую мафию «якудза», хотя ее присутствие в Лондоне и ничтожно (между прочим, отрезать пальцы на руках во искупление грехов принято именно у «якудза»), но, как ты уже, наверное, догадался, тоже ничего определенного не выяснил.

Вообще этот Димблдон представляется мне весьма загадочным типом. Прослужил в Оксфорде пятьдесят лет, был тише воды, ниже травы, занимался для заработка садоводством, выращивал и культивировал какие-то растения… И вдруг под конец жизни стал жертвой самого профессионального и кровавого убийства, какие только случались в Британии за последние несколько лет… Что-то не так, что-то здесь не сходится. Что именно? Боюсь, мы уже никогда об этом не узнаем. Что касается меня, то собираюсь в последующие двенадцать дней выбросить это дело из головы и советую тебе поступить так же. Он умер, ушел от нас – как ушли все наставники колледжа старой школы.

Дай нам знать, если заметишь перспективную трехлетку. В последнее время Обри-колледж не выставлял на скачках ни одной стоящей лошади.

С наилучшими пожеланиями,

Бах-лгунишка и вся компания

23 мая 1997 года

«Нью-Йорк таймс»

Тереза Уоткинс и Бенджамин Гланц

Тереза Алтея Уоткинс, дочь Гарольда Уоткинса и Алисы Уоткинс из Бруклина, Нью-Йорк, сочеталась вчера законным браком с Бенджамином Хершелем Гланцем, сыном Германа Гланца и Леоноры Гланц из Саузенд-Оукс, Калифорния. Церемонию венчания, проходившую в Бруклинском музее искусств, вел преподобный Эдвард Т. Харрис из церкви Всеобщей Справедливости при Верховном суде Соединенных Штатов. Раввин Адам Майзель из синагоги Бет Шалом в Лос-Анджелесе и преподобный Хоси И. М. Джефферсон из церкви Храм Сиона в Форт-Грин также приняли участие в торжественной благодарственной службе.

Миссис Уоткинс, 27 лет, сохранила свою девичью фамилию. В настоящее время она занимает должность помощника окружного прокурора на Манхэттене. Окончила университет Джона Хопкинса и юридическую школу Йеля. Ее отец работает старшим куратором отдела южноазиатских древностей Бруклинского музея искусств. Кроме того, он является основателем и активным членом Общества старинной музыки в Бруклине – вокальной группы, специализирующейся на музыке эпохи Ренессанса. Мать невесты также является членом этой вокальной группы, где исполняет партию сопрано. Кроме того, она занимает должность профессора визуальных искусств в университете Нью-Йорка.

Мистер Гланц, 32 года, младший партнер адвокатской фирмы «Сандерс, Кларк, Монк, Браун и Гаррет», обслуживающей исключительно правительственные контракты. Мистер Гланц имеет ученые степени Чикагского и Оксфордского университетов. Его отец и мать владеют предприятием по торговле деликатесами в местечке Саузенд-Оукс, Калифорния.

Предмет 13.Платиновое кольцо с желтым сапфиром плоской огранки девять и четыре сотых карата в центре. Снаружи кольца выгравирована по кругу надпись на арабском языке: «Сие есть утреннее солнце и конец всего». С внутренней стороны кольца выгравирован орнамент из переплетенных заостренных листьев. Считается, что это кольцо из комплекта ювелирных изделий, тайно изготовленного в Ардабиле придворным ювелиром Османом, работавшим на короля Фаруза – последнего властителя империи Сасанидов. Считается также, что ювелир изготовил этот комплект в память о низложении своего хозяина. В исторических источниках кольцо обычно именуется «Восходящее солнце Ардабила».