Текст книги "Отступник (ЛП)"

Автор книги: Джим Батчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Я взглянул на Переплетчика.

– Сможешь уйти отсюда сам?

Его трясло.

– Из этого места? Я, на хрен, смогу.

Я кивнул. Переплетчик был связан со смертью Стража, но это не было совершено им лично. Я мог списать это на проклятие Мадлен Рейт.

– Еще раз начнешь действовать в моем городе, или против Совета – я тебя убью. Ясно?

– Яснее ясного приятель.

Я встал и начал идти. У меня не было моего посоха, моего жезла или моей пушки. Они лежали на склоне холма.

Вернусь за ними позже.

– Подожди, – сказал Переплетчик. Он хмыкнул и выдернул свой ремень, отчего я едва не пнул его в голову, подумав, что он схватился за оружие. Вместо этого он предложил ремень мне. На нем была совершенно обычно выглядящая черная жестяная бляшка.

– Что это? – спросил я его.

– Еще две ударные гранаты, – сказал он.

Я сложил два плюс два. Колесики в моей голове снова заработали.

– Ты не собирался держать уговор с той, кого поимела Лара, а?

– Чертовски верно, – сказал он. Я начал отворачиваться, когда он коснулся моей ноги. Он приподнялся ко мне немного и сказал очень тихо. – В водонепроницаемом кармане лежит телефон. Леди-босс дала его мне, чтобы я сохранил для нее. Он отключен. Может быть леди-коп найдет его интересным.

Я уставился на него на секунду, и понял произошедшее между нами.

– Если дело выгорит, – сказал я, – может быть, я забуду упомянуть Стражам, что ты выжил.

Он кивнул и опустился на землю.

– Не хочу больше никогда тебя видеть, приятель. Чертовски не хочу.

*

Я защелкнул ремень и повесил его на плечо, куда я мог повесить сумку побольше в суматохе, если понадобится. Затем двинулся к следующему пункту – поиску Уилла и Джорджии.

Они оба лежали на земле приблизительно в шестидесяти ярдах от того места, где я последний раз видел их. Похоже они делали круг после битвы с Мадлен, планируя напасть с фланга. Я двигался легко и бесшумно сквозь лес и обнаружил их на земле, в человеческой форме.

– Уилл, – прошипел я тихо.

Он поднял голову и смутно осмотрелся вокруг.

– А. Что?

– Это Гарри, – сказал я, опускаясь на колени возле него. Я снял свой пентакль и накачал в него энергии, отчего он засветился нежным светом. – Ты ранен?

Джорджия забормотала, зажмурившись от света. Они лежали вместе, переплетаясь друг с другом весьма тесно, и внезапно я почувствовал себя весьма, ммм, неуместно. Я погасил свет.

– Прости, – невнятно сказал он. – Мы собирались вернуться, но потом… стало приятно быть здесь. И сбивало с толку.

– Я потеряла след, – сказала Джорджия. – И сбросила шкуру.

Их зрачки были расширены до размеров четвертака, и я внезапно понял, что с ними случилось. Кровь Мадлен. Они непреднамеренно были одурманены, когда разрывали суккуба своими клыками. Я слышал истории о крови Белой Коллегии, но не было возможности найти твердые доказательства, и это было не то, о чем Томас захотел бы поболтать.

– Блин-тарарам, – пробормотал я разочарованно.

Мадлен, похоже имела привычку наносить больше разрушений по совпадению, чем по намерению.

Я услышал короткий, отчаянный крик откуда-то поблизости, в направлении, где были Мадлен и Лара – затем тишина.

И Мадлен больше не стало на острове.

Я поднял руку в воздух и легонько свистнул. Послышался трепетание, и затем в воздухе рядом со мной возник маленький фэйри, источая свет, который обычно собирался возле них, когда они летали. Я мог слышать жужжание его крыльев и почувствовал его положение благодаря интеллектусу острова. Это был не Тук-тук, но один из его подчиненных.

– Собери стражу вокруг этих двух, – сказал я, указав на Уилла и Джорджию. – Спрячьте их и попытайтесь уводить всех, кто будет приближаться.

Маленький фэйри дважды вспыхнул голубым светом в подтверждении приказа и растворился в темноте. Секундой спустя появилось две дюжины Ополчения, ведомых членом Стражи.

Тук и компания были надежными парнями – в их пределах. Это потребует их усилий. Но у меня не было другого шанса, чтобы помочь Уиллу и Джорджии в данный момент, а безумие все еще продолжалось. Поставить Маленький Народец на стражу может и не было надежной защитой, но это было все, что у меня было. Стоило надеяться на лучшее.

Я коснулся Предела Демона, чтобы узнать о Эбенизере и остальных, когда чувство чего-то чрезвычайно неправильного скрутило мой мозг и просочилась ручейками страха и ярости, опустившимися вниз по позвоночнику, которые мне не принадлежали. Я сфокусировался на источнике этих чувств и внезапно осознал грубое насилие над островом посетителем, которого он ненавидел. Посетитель сошел на берег в дальней стороне острова от Чикаго, и теперь быстро двигался сквозь деревья, оставляя позади себя полумертвое присутствие.

Мой брат.

Нааглошии двигался к Демону Предела.

Я стоял там без поддержки союзников, без большей части боеприпасов, и меня тошнило от ужаса, что перевертыш уклонился от битвы у доков и двинулся прямо к Башне Демона Предела.

К Молли. К Дональду Моргану. И двигался быстро.

Я опустил голову, нашел наибыстрейший путь на вершину холма и рванул в отчаянном спринте, молясь, о возможности отбить перевертыша от башни.

Глава 44

Пока я бежал, я пытался отследить ход сражения между Белым Советом и силами предателя, притащивших их на остров. Кем бы ни были те, кого он привел с собой, они по форме были далеки от людей и они были там повсюду. Силы Совета, совместно с Белой Коллегией, стояли полукругом на берегу, прикрывая тыл водами озера. Нападающие выстроились в три ряда, где они могли отступить и, вероятно, откуда совершали стремительные атаки через различные интервалы. Две человеческие фигуры, прибывшие первыми, стояли вместе в лесу, позади драки, и я почувствовал сильное разочарование.

Если бы я мог передать хоть слово Стражам, сказать им, где был предатель, они смогли бы произвести эффективную атаку, но я был вполне уверен, что это было невозможно. Если бы я воспользовался снова Маленьким Народцем, мне пришлось бы высвистеть некоторых из них и отправить их на задание, и всегда существует возможность, что они не найдут верную цель, чтобы указать на нее Совету с помощью фейерверков.

Затем, также, чародей представлял бы для Маленького Народца гораздо большую угрозу, чем вампир или серый костюм. Чародей был достаточно умен, чтобы скрываться в Совете годами, не раскрывая своих вероломных замыслов, он мог бы прихлопнуть Маленький Народец в воздухе, словно назойливых насекомых, убив их скопом. Независимо от того, осознавали они риск или нет, я не собирался отправлять их на это.

Но я должен был кое-что понять. Бой был не в пользу команды хозяев: в центре их оборонительной позиции на грязной земле дождь смешивался с кровью.

Я стиснул зубы от разочарования. Мне нужно было сосредоточиться на своем задании, ради моего брата. Если бы я сейчас прекратил двигаться, если бы я попытался помочь Совету и семье Лары выбраться из затруднительного положения, это бы стоило жизни Томасу. Кроме того, если Эбенизер, Слушающий Ветер, и Старейшина Мэй не могли сдержать атакующих, вряд ли я был бы способен сделать что-нибудь, что смягчило бы ситуацию.

Они должны справиться без меня.

Я не успел подняться к башне раньше перевертыша, но почти одновременно с ним. Полагаю, быть девятифутовым оборотнем с органами чувств ночного хищника и сверхчеловеческой силой было достаточно, чтобы превзойти даже мой союз с духом острова.

Учитывая знамение для конца вечера, это мало обнадеживало, но если бы я делал умные вещи каждый раз, когда обстановка становилась опасной, миру вероятно уже пришел бы конец.

Как оказалось, двигаться сквозь лес с идеальной уверенностью того, куда поставить ногу, значило двигаться в идеальной тишине. Я достиг края деревьев, и увидел перевертыша, поднимающегося с противоположной стороны холма. Я замер на месте, позади кустов и теней.

Ветер продолжил крепчать и стал холоднее, дуя с северо-востока в спину перевертыша. Это грозило бы существу, попытавшегося незаметно сесть ему на хвост, но давало мне небольшое преимущество: Вонючка не сможет обнаружить мой запах.

Он поднялся на холм, все его жилистые конечности и жесткий желтый мех казалось не подверглись влиянию воды из-за долгого плавания или от дождя, который сейчас только крапал. Бегущие облака над головой разошлись на несколько секунд, открыв луну, которая уже почти стала полной, и коротко осветила косыми лучами серебристого света верхушку холма.

Она показала мне Томаса.

Нааглошии тащил его за лодыжку. Футболки на нем не было, и верхняя часть его тела была покрыта таким количеством порезов и царапин, что была похожа на своеобразный детальный атлас дорог. Его также били. Один его глаз распух настолько, что казался персиком, наполовину застрявшем во впадине. Повсюду на горле были темные синяки – его душили, может шутки ради.

Его голова, плечи, и верхняя часть спины волочилась по земле, а следом и вяло руки. Когда нааглошии остановился, я увидел, как голова Томаса шевельнулась, отыскивая пути побега. Его волосы были пропитаны влагой и прилипли к голове. Я услышал, как он слабо кашлянул.

Он был жив. Избит, подвержен пыткам, наполовину утоплен в ледяных водах Озер Мичигана – но он был жив.

Я почувствовал как мои руки сжимаются, как горячий и свирепый гнев внезапно поднялся во мне. Я не планировал справиться с нааглошии в одиночку. Я хотел, чтобы при этом присутствовали Лара, ее люди и каждый член Совета. Это было частью плана: объединить общие интересы, обнаружив общего врага. Затем сломить нааглошии несметной силой и вынудить его сбежать – по крайней мере вернуть Томаса. Я просто не рассчитывал, что предатель появится с таким численным преимуществом.

Драка с нааглошии в одиночку была бы глупой ошибкой. Во всем остальном ярость может делать человека более храбрым, чем он обычно бывает. Возможно, что я смог бы использовать ее, чтобы укрепить свою магию – но одна ярость не дает человеку умений или силы больше, чем у него уже есть, а это не обеспечивает чародея неоспоримой силой.

Все, что она могла – убить меня, если я не возьму ее под контроль. Я проглотил свой гнев и заставил себя наблюдать за нааглошии холодным невозмутимым взглядом. Однажды мне предоставится возможность, однажды я замечу что-нибудь, что даст мне реальный шанс на победу, я нанесу удар, пообещал я своей злости. Я нанесу ему лучший удар в мой жизни, подкрепленный внешней энергией Предела Демона.

Я полностью сконцентрировался на перевертыше и ждал.

*

Перевертыш, как я понял мгновением спустя, был чрезвычайно могуществен. Я это, конечно, уже знал, но я не был способен оценить угрозу, которую он представлял помимо чисто физической, несмотря на то, что я видел его своим Зрением.

(Это воспоминание всплыло в моей памяти снова, попытавшись лишить меня сознания, как это было прежде. С трудом, но я оттолкнул его и проигнорировал.)

Благодаря Пределу Демона, я мог оценить его присутствие более ощутимо. Перевертыш был виртуально собственной лей-линией, своим собственным источником силы. У него была такая большая метафизическая масса, что темная река энергии, поднимающаяся из-под башни, разрывалась его присутствием. Это было похоже на Луну, когда она влияет на приливы. Остров отражал этот разрыв множеством тончайших способов. Животные бежали от нааглошии как от лесного пожара. Насекомые затихли. Даже сами деревья казались замолкли и замерли, несмотря на холодный ветер, от которого они должны скрипеть ветвями и шелестеть листьями.

Он прошагал к хижине, где скрывались Морган и моя ученица, и произошло что-то странное.

Камни хижины засветились полосами рыжеватого пламени. Света было не много, столько, чтобы едва отличить его в темноте, но стоило нааглошии сделать еще один шаг вперед, рыжее пламя сделалось ярче и сложилось в символы, написанные на каждом камне нежным пламенем. Я понятия не имел, что это было за письмо. Никогда не видел подобных символов прежде.

Нааглошии остановился на своем пути, и следующий луч лунного света осветил его оскаленные зубы. Он сделал еще один шаг вперед, и символы вспыхнули сильней. Он испустил низкий рык и попытался сделать следующий шаг.

Внезапно его жесткая шерсть впереди прижалась к его телу, и, казалось, он не был способен сделать шаг вперед. Он стоял так с одной поднятой ногой и источал ругательства на неизвестном мне языке. Затем он отступил назад, рыча, и повернулся к башне. Он приблизился к разрушенной башне немного более осторожно, чем к хижине, и на камне снова вспыхнули эти знаки, каким-то образом отразив нааглошии прежде, чем он смог приблизиться на восемь или десять футов.

Он прорычал от разочарования, пробормотав что-то про себя, и щелкнул рукой, послав невидимые потоки вибрирующей энергии к башне. Символы, казалось, на мгновение вспыхнули сильней, как будто поглотив магию, посланную перевертышем для их разрушения.

Он снова выругался, а затем поднял Томаса, как будто планировал пробить путь сквозь камни его черепом. Он взглянул на моего брата, выругался еще, и покачал головой, мрачно бормоча что-то себе. Нааглошии отступил от башни, явно разочарованный, и подобно тому как упомянутые символы поглотили его удар, так же быстро и легко они выплеснули дождевую воду.

Чужое присутствие Предела Демона, казалось, редко сообщало что-то понятное о себе – но на несколько мгновений это произошло. Стоило перевертышу отступить, дух острова позволил себе короткий момент самодовольного удовлетворения.

Что, черт возьми, это за штука?

Неважно. Это не имеет значения. Или, скорее, это могло подождать для позднейшего выяснения. Важнее было, что игра изменилась.

Мне не нужно было отбивать Томаса от перевертыша и затем искать способы, как защитить его. Все что мне теперь оставалось – это заполучить Томаса. Если я смогу схватить брата и затащить его в круг разбитой башни или под кров стен хижины, все будет хорошо. Если сами камни отталкивают присутствие перевертыша, то все, что нам нужно сделать – это дать Молли активировать кристалл и ждать, когда нааглошии уйдет. Невзирая на исход этой ночной битвы, Совет выиграл бы день в конечном итоге – и даже худшая вещь, которую могли они с нами сделать, была лучше того, что мог сделать со мной перевертыш.

В мгновение чистейшей ясности, я признался себе, что существует миллион вещей, из-за которых все могло пойти не так. С одной стороны, у этого плана было значительное преимущество – по крайней мере, он был гораздо более выполнимым, чем предыдущий план – отбить своего брата и победить перевертыша, – попытайся я его исполнить без посторонней помощи.

Я мог с этим справиться.

– Чародей, – позвал перевертыш. Он повернулся лицом к хижине и начал медленно кружить вокруг нее. – Чародей. Выходи. Отдай мне обреченного воина.

Разумеется, я ему не ответил. Я был занят, меняя позицию. Если он продолжит обходить вокруг хижины, он пройдет между мной и пустым дверным проемом. Правильно подобрав время, я смогу кинетическим зарядом отбить Томаса из его захвата и бросить его в хижину.

Конечно, это могло закончится провалом, и в этом случае резкое движение может грозить Томасу переломом шеи. Или может получиться и удар будет достаточно сильным, чтобы у него остановилось сердце или случился коллапс легких. И если неточно прицелюсь, я могу выбить Томаса из рук перевертыша прямо на каменную стену. Учитывая, как плохо он сейчас выглядит, этого с лихвой хватило бы, чтобы убить его.

Конечно, перевертыш убьет его, если я ничего не сделаю.

Так. Значит нужно сделать все идеально.

Я занял позицию и нервно облизал губы. Работать с чистой кинетической энергией, силой всегда тяжелее, чем с другими видами магии. В отличие от использования огня или света, воззвания к чистой, потоковой силе требуют, чтобы все заклинание шло от разума и воли чародея. Огонь, однажды вызванный, будет вести себя как обычный огонь без работы по его созданию. Как и свет. Но сырая энергия не имеет основания в природном порядке, так что его визуализация должна быть очень четко направлена от разума использующего его чародея.

Именно поэтому я обычно использую свой посох, или другое средство, помогающее мне сфокусировать свою концентрацию, когда я работаю с физической силой. Но мой посох был в нескольких минутах ходьбы отсюда, а мои кольца, заряженные кинетической энергией, достаточно мощные для того, чтобы справиться с подобного рода работой, были рассчитаны, чтобы посылать заряды деструктивной энергии – для причинения вреда. И когда я создавал магию, поддерживающую их, я не планировал в дальнейшем мысленно модифицировать их. Я мог бы смягчить взрыв, так сказать, если бы я работал с ними. Я мог убить Томаса, воспользуйся я ими.

– Чародей! – прорычал нааглошии. – Я начинаю уставать от этого! Я пришел, чтобы с честью обменять узников! Не вынуждай меня взять то, что я хочу.

Еще несколько шагов и он будет на позиции.

Ноги дрожали. Руки тряслись.

Я смотрел на него несколько секунд, и осознал, что я в ужасе. Мысленный призрак перевертыша ударил в двери моего разума и беспощадно начал подрывать мою концентрацию. Я вспомнил разрушения, которые он причинил, жизни, которые отнял, и как легко он обошел или переступил через каждую угрозу на своем пути.

Если не выполнить заклинание безупречно, оно может стоить моему брату жизни. Что, если перевертыш достаточно могуществен, чтобы ощутить приближение заклинания? Что, если я неправильно рассчитаю количество силы, которые мне необходимо? Что если я промахнусь? Я даже не воспользуюсь инструментом, который бы помог мне сфокусировать силу – и мой самоконтроль был не самым лучшим за эти дни.

Что насчет первых секунд после заклинания? Даже если я все сделаю правильно, после этого я окажусь в открытом пространстве с мстительным и рассвирепевшим нааглошии, составляющим мне компанию. Что он сделает со мной? Картинка с наполовину поджаренной Ларой, выпускающей кишки Мадлен, всплыла в моей памяти. Каким-то образом я знал, что нааглошии поступит хуже. Гораздо хуже.

А потом пришло самое отвратительное сомнение из всех: что, если все это бесполезно? Что, если предатель сбежал, пока я здесь бегал? Что, если политика властей все равно подразумевает, что Морган должен заплатить за смерть ЛаФортиера?

Господи. Я правда хотел только холодного пива и хорошую книгу.

– Не испорти этого, – прошептал я себе. – Не испорти.

Перевертыш прошел мимо пустого дверного проема хижины.

И, секундой позже, он протащил Томаса между проемом и мной.

Я поднял руку, сосредотачивая волю и выравнивая мысли, пока постоянно меняющиеся числа и формулы вычисления силы прокручивались в моей голове.

Я резко раскрыл пальцы и воззвал:

– Forzare!

Что-то, схожее по размерам и формам с ножом бульдозера, рвануло сквозь землю между моим братом и мной, взрывая почву и гравий, корни и траву. Невидимая сила вырвалась из земли дюймом ниже Томаса, ударив в его неподвижное тело, и освободила его от хватки нааглошии. Он перевернулся в воздухе в десяти футах над землей к дверному проему – и жестко ударился головой о каменную стену.

Его голова расплющилась словно мягкая резина после удара? Или я просто сломал шею моему брату?

Я вскрикнул от муки и досады. В то же самое время перевертыш крутанулся лицом ко мне, припал к земле, и испустил яростный рык, сотрясший воздух вокруг, сорвав капли воды, бусами покрывающих листья деревьев, на землю новым ливнем. В этом рыке слышались такая ярость смертельного оскорбления, маниакальное эго и обещание смерти, что могли бы быть описаны лишь энциклопедией страданий, идеографическим словарем и копией сериала «Анатомия страсти».

Нааглошии из моих ясных воспоминаний недавнего прошлого и тот, что стоял передо мной здесь и сейчас – оба набросились на меня, огромные и неодолимые, решив атаковать меня с обеих сторон и разорвать в клочья.

И внезапно мне стало наплевать на то, что для этого существа было нормой являться врагом большого числа кошмаров, с которыми я бы никогда не посмел обменяться ударами. Мне было наплевать, что я погибну.

Я видел неподвижное тело Кирби в своей голове. Я видел маленькую, переломанную фигуру Энди в больничной палате. Я видел раны моего брата, помнил муки, которые доставила мне эта тварь, когда я увидел ее сквозь Зрение. Этому существу здесь нет места. И если я умру, я не собираюсь уходить с бессвязной кучей ужаса. Если я умру, этого произойдет не оттого, что я был наполовину покалечен страхом и травмой от Зрения.

Если я умру, это будет кровавый и впечатляющий беспорядок.

– Получи! – закричал я нааглошии, мой страх и ярость сделали голос резким, высоким и рычащим. Я сложил правую руку, как если бы готовился бросить бейсбольный мяч, собрал волю, и наполнил ладонь алым огнем. Я выбросил левую руку, наполнив энергией браслет на ней, подготовившись к защите, и стоило мне это сделать, как я почувствовал силу земли под моими ногами, почувствовал, как она распространяется по мне, подпитывая меня поддерживающей энергией. – Получи! Получи, бесчленный урод!

Форма тела нааглошии изменилась с почти человеческой на что-то больше похожее на гориллу, с удлиненными руками и укороченными ногами. Он, рыча, рванул вперед, сокращая расстояние между нами с ужасающей скоростью, грацией и могуществом. Он также скрылся под завесой, слившись с темнотой, став невидимым для человеческого взгляда.

*

Но Предел Демона знал, где был Вонючка. И знал я.

Каким-то отдаленным уголком своего разума, где по-видимому находился своего рода загородный дом моего здравого смысла, мой мозг отметил с испугом, что я сам бросился бежать. Я не помню, как принимал об этом решение, но я получал удовольствие от встречи с перевертышем, выкрикивая призыв в ответ. Я бежал, охваченный яростью, которая была почти безумием, наполняя огонь в моих руках все большей и большей силой, поднимающейся выше с каждым ударом моей ноги о землю, до тех пор, пока пламя не стало столь же ярким, как ацетиленовая горелка.

Нааглошии прыгнул ко мне, сверкая горящими ужасными и видимыми из-под завесы глазами и вытянув свои когтистые лапы.

Я упал, скользнув словно игрок в бейсбол, на свое правое бедро, и выставил щит под косым углом к мчащемуся перевертышу. Существо обрушилось на щит словно груда кирпичей и подскочило в том же самом направлении, в котором прыгало. Через мгновение нааглошии оправился, я сбросил щит, прокричав:

– Энди! – и метнул миниатюрное солнце в брюхо перевертышу.

Огонь перерос во взрыв, подняв перевертыша на дюжину футов в воздух, отчего он кувыркнулся вверх хвостом – выражение, как ни странно, точно подходящее к данному моменту. В нос ударила отвратительная вонь паленых волос и жженой плоти, и нааглошии завопил в диком экстазе или агонии, падая вниз, тяжело ударился несколько раз и перекатился на ноги.

Он рванул ко мне, его тело изменяло форму под завесой, становясь чем-то еще, возможно чем-то более кошачьим. Для меня это не имело значения. Я обратился к ветру, дождю, и грохочущему вокруг нас грому и собрал свет в моей сложенной руке. Затем, вместо того, чтобы ждать, пока заряд накопится, я повернул левую руку и привел в действие энергию каждого кольца, освобождая их смертоносную силу в единственный залп.

Нааглошии взвыл что-то на неизвестном мне языке, и сила копьем скользнула под его завесу, оставляя концентрированные распространяющиеся цветные кольца в том месте, куда она ударила. Секундой спустя я поднял сложенную руку и прокричал:

– Томас! Fulminas!

Прогрохотало так, что несколько каменей отвалилось от башни на вершину холма, и в глаза ударила до боли бело-голубая вспышка света. Колючая сеть света упала на нааглошии, чья защита еще не восстановилась от смещающегося заряда силовых колец. Смертельно изысканный узор света ударил прямо в центр его груди, остановив заряд на своем пути. Мелкие удары, разошедшиеся от центра сети словно ветви дерева, с треском ударили в землю, оставляя за собой ярко-красные борозды размером с череп в граните и кремне.

Опустошение ударило в меня подобно молоту, и в глазах поплыли звездочки. Я никогда прежде не бросался подобными по силе ударами, и даже с поддержкой Предела Демона, расход энергии был буквально поражающим. Я знал, что если бы ударил слишком сильно, я свалился без сил, но перевертыш все еще стоял.

Он споткнулся, завеса поколебалась на секунду, и его глаза расширились от удивления. Я видел, как промелькнуло в голове нааглошии: как в конце концов я ударил его так точно, в то время как он знал, что завеса делает его идеально невидимым?

На одно крохотную долю секунды, я увидел в его глазах страх, и триумфальная ярость взревела в моем истощенном теле.

Перевертыш оправился, снова изменившись. С, казалось бы, обычным усилием он наклонился и оторвал часть уступа скалы размером с бордюрный камень. Он бросил его в меня, и триста или четыреста фунтов понеслись ко мне, словно мяч высшей лиги.

Я бросился в сторону, замедленный опустошением, но достаточно быстро, чтобы убраться с его пути, и собрал мою волю. На этот раз серебристо-белые полосы огня души заплясали и засверкали вокруг моей правой руки. Я упал на землю, слишком устав, чтобы подняться, и заскрежетал зубами в решимости, пока заряжал для удара, так или иначе, в последний раз.

Дыхания на крик у меня не хватило, но я мог рычать.

– А это, – сплюнул я, – за Кирби, сукин ты сын, – я освободил свою волю и закричал: – Laqueus!

Путы чистой, сверкающей и блестящей энергии с огнем души, вылетели к перевертышу. Он попытался отклониться от них, но было ясно, что он не ожидал от меня турбозаряженного заклинания. Защита нааглошии едва замедлила его, и путы трижды обвились вокруг его горла и сильно затянулись.

Заряд перевертыша споткнулся, и он пошатнулся, его завеса постепенно расползалась. Он начал исступленно менять форму, стараясь ослабить сверхъестественную удавку – и упал. В глазах у меня плыло и темнело, но я поддерживал свою волю на нем, затягивая петлю все сильнее и сильнее.

Он брыкался и бурно отбивался – а затем сменил тактику. Он отчаянно припал к земле, растопырив лапы, и провел ими круг, вырезая борозду на камне. Он коснулся круга своей волей, и я почувствовал, как поднялась эта простая магическая конструкция и отрезала удушающее заклятие от источника ее энергии: меня. Серебряные путы померкли и исчезли.

Я лежал на земле, едва способный поднять свою голову. Я взглянул на хижину, безопасность, которую она предоставляла – была всего в сорока футах от меня. Все равно что в сорока милях.

Нааглошии скользнул лапами вдоль меха вокруг его горла и издал удовлетворенный рык. Затем его взгляд переместился на меня. Рот расплылся в плотоядной ухмылке. Он вышел из круга и начал приближаться.

Кровавый и впечатляющий беспорядок близился.