Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Глава 20. Тереза

Научную выставку устроили в одном из публичных залов и на прилегающей к нему территории. Сводчатые потолки создавали ощущение, что зал не построен, а вырос сам собой. Контроль акустики превращал оглушительный шум и гомон в успокаивающий и внушающий уверенность звуковой фон. Здесь бегали, болтали, собирались кучками – большей частью со знакомыми из той же школы – тысяча детей от пяти до шестнадцати.

У всех открытых школ в зале имелись свои стенды, показывавшие в основном, чему научились школьники за последний год и какой вклад это внесет в общий труд империи. Что-то вроде модели круговорота воды было попроще, для младших. Другие экспозиции, такие как «лес жизни», где сравнивались экосистемы новых планет, или стенд с программируемой материей по последним разработкам в материаловедении комплекса Бара Гаон, заинтересовали и ее. И еще здесь был Коннор.

По прошествии дней воспоминания о связи Коннора с Мьюриэль перестали жалить так больно. Но совсем не исчезли. Память об их поцелуе – Тереза его не видела, но очень явственно представляла – до сих пор бередила душу. И когда Коннор кивнул в ответ на слабую улыбку, которую она выдавила, проходя мимо, Тереза не знала, как это понимать. Она ему все еще нравится? Или он хочет сказать, что его связь с Мьюриэль была ошибкой, что он рад, что они с Терезой остались друзьями? Она не знала, какой из вариантов предпочесть. И надеется ли она хоть на какой-то из них. Коннор сбил ее с толку. Группа Мьюриэль выставила стенд по изучению почвы и проектированию микроорганизмов, способных переносить питательные вещества между организмами разных биомов, и Терезе, строго говоря, полагалось бы стоять с ними. Но она туда не хотела. И вообще, ей можно было самой выбирать, куда пойти. Никто не запретит.

Она подошла к станции головоломок, где ребята помладше возились с кубиками, расставляя их по образцу, или спорили, как вписать круг в квадрат, или сооружали сложные постройки, державшиеся только на силе тяжести и трении. Тереза тысячу раз решала такие головоломки, когда была помладше. Она проходила между детьми, ободряя и намеками подсказывая запутавшимся, и думала, пойдет ли за ней Коннор.

Маленькая девочка – лет шести – одна, надувшись, сидела за столом. Тереза присела напротив, потому что отсюда можно было найти глазами Коннора.

Девочка, взглянув на Терезу, как будто собралась. И заговорила с заученной вежливостью:

– Здравствуйте. Меня зовут Эльза Син. Рада познакомиться.

– А я Тереза Дуарте, – ответила Тереза.

– Вы учительница? – спросила Эльза.

– Нет, я здесь живу.

– Со мной никто не играет, – угрюмо сообщила ей Эльза.

– Хочешь, я тебя чему-нибудь поучу?

– Хорошо, – согласилась Эльза и понадежнее устроилась на деревянном детском стульчике.

Тереза оглядела школьные выставки. Коннор беседовал с Мьюриэль, хотя говорила почти одна Мьюриэль – быстро шевелила губами, будто старалась удержать его внимание. Тереза удивилась, ощутив в себе жалость к девочке. Что если Коннор убедил Мьюриэль раздружиться с Терезой Дуарте – дочерью верховного консула и, возможно, будущей правительницей Лаконии, а потом к ней остыл? Это было бы гадко с его стороны. Но эффективно – приступ жалости у Терезы быстро прошел. Пусть Мьюриэль сама платит за свои ошибки.

– Ну вот, Эльза, – заговорила Тереза, опомнившись, и достала свой наладонник. – Это так называемая дилемма заключенного. Смотри…

Тереза вывела такую же таблицу, какую показывал ей Илич, объяснила правила: каждый игрок может решать, сотрудничать или отказаться, и каждому выгоднее отказаться, хотя по большому счету выгоднее было бы сотрудничать. Эльза не слишком заинтересовалась, но старательно следила за ее рассуждениями.

Коннор как раз отошел от компании, когда новая группа, ввалившись со своей презентацией, залила зал радостной болтовней. Он совсем бы затерялся в этом потопе, но Тереза высмотрела мелькнувшие в толпе каштановые волосы. Ей показалось, что Коннор направляется к ней, и сердце забилось немножко чаще. Она не знала, чего больше боится: что он ее разыщет или что нет.

Она играла с малышкой, делая вид, что больше занята игрой, чем человеческим потоком за спиной Эльзы. Несколько раундов они обе сотрудничали, а потом, решив, что пора показать, что такое «око за око», Тереза отказалась. Эльза недоуменно уставилась на наладонник с результатами.

– А теперь, – начала Тереза, – штука в том, что, когда кто-то вот так отказывается, тебе надо решать, что…

– Нечестно! – Это было не просто громко. Это был крик ярости. Лицо малышки злобно исказилось, потемнело от прилившей к коже крови. – Ты сказала, нам надо быть хорошими!

– Нет, – попыталась объяснить Тереза, – я хочу показать…

– Отвали со своими объяснениями, – выпалила Эльза. Оскорбление от такой малышки ударило как пощечина. Эльза схватила наладонник и зашвырнула его в толпу, а потом вскочила, с грохотом опрокинув стол. Тереза и рта открыть не успела, как девочка с плачем повалилась на пол.

К ним уже направились сквозь толпу сотрудники безопасности, но Тереза махнула им – не надо. Она замялась: утешать ли Эльзу, бежать за своим наладонником или просто позорно скрыться. Эльза, разинув рот квадратиком, глотала воздух для нового вопля. Кто-то уже выкрикнул: «Чудовище!» – и Терезе на миг подумалось, что это о ней. Потом рядом оказалась женщина. Взрослая, но с такими же, как у Эльзы, глазами, с кожей того же оттенка. Мать подхватила Эльзу на руки, стала укачивать.

– Ничего, Чудовище, – ласково уговаривала она. – Все хорошо. Мама здесь. Я здесь. Все в порядке.

Эльза, зажав уши ладонями, зажмурив глаза, уткнулась лицом в грудь матери. Та покачивала ее, нежно ворковала, успокаивая. Тереза шагнула вперед.

– Извините, – сказала ей мать. – Эльза перевозбудилась. Это не повторится.

– Нет, – возразила Тереза, – здесь я виновата. Не она, а я. Я не объяснила как следует игру.

Мать в ответ улыбнулась и снова занялась Эльзой. Тереза ждала, что она станет задавать малышке вопросы: «Что сейчас случилось? В чем ты ошиблась? Что сделаешь иначе в следующий раз?» Так поступал ее отец, чтобы помочь ей извлечь урок из каждой неудачи. Но мать Эльзы ничего подобного не сделала. Она просто успокаивала дочку и уверяла, что все хорошо. Что ее любят. Тереза смотрела на них с каким-то незнакомым чувством.

Она не замечала полковника Илича, пока тот не тронул ее за плечо.

– Прости, что отвлекаю, – сказал он. – Отец хотел тебя видеть. Сейчас же, если ты можешь.

– Конечно, – ответила Тереза и ушла, задержавшись только, чтобы вернуть наладонник.

Кабинет у отца был маленький. И на маленьком рабочем столе стоял монитор, позволявший просматривать плоские изображения на поверхности или создавать объемные волюметрические картины. Когда вошла Тереза, монитор показывал схему медленной зоны – врата, станция чужаков в центре, станция Медина и несколько десятков кораблей, разбросанных в объеме 750 кубических километров. Меньше объема звезды. Отец в каменной неподвижности смотрел на схему. Как будто даже дышать перестал.

– Все хорошо? – спросила Тереза.

– Что ты помнишь об эксперименте в системе Текомы?

Тереза села на кушетку, поджала под себя ноги. Она старалась вспомнить все, что говорилось на научном совещании, но в голове была только плачущая малышка и ее мать.

– Там мы собирались впервые испытать стратегию «око за око», – сказала она наконец. – Проверить, возможны ли переговоры с врагом.

Ей почудилось что-то зловещее в том, что недавняя ее попытка с дилеммой заключенных обернулась так неудачно.

– Проверить, можем ли мы вынудить их изменить свое поведение. Верно, – сказал отец и тихо, горестно хмыкнул. – Тут есть и хорошая, и дурная новость. – Он повел рукой перед монитором, сбрасывая доклад ей на наладонник. – Посмотри. И скажи, что ты об этом думаешь.

Тереза открыла доклад, как заданную полковником Иличем контрольную. Она читала под взглядом отца, просматривала данные наблюдения, пыталась разобраться. И старалась не подсматривать в заключение адмирала Сагали, приведенное в конце, – в этом было бы что-то от жульничества. Она сама сделает выводы.

А потом она дошла до той части, которую, чтобы понять, понадобилось перечитать трижды. Тереза чувствовала, как кровь отливает от лица.

– Она коллапсировала… коллапсировала в черную дыру? Они схлопнули нейтронную звезду в черную дыру?

– Так мы полагаем, – ответил отец. – Она находилась в неустойчивом равновесии и, по-видимому, неизвестным нам способом в нем поддерживалась. Полученной дополнительной массы оказалось достаточно, чтобы нарушить баланс. – Закрыв доклад ладонью, отец заглянул ей в глаза. – Доктор Окойе и ее сотрудники предвидели опасность. Ты знаешь, в чем она состоит?

– Выброс гамма-излучения, – сказала Тереза. – Самое высокоэнергетическое событие из известных нам. Мы принимаем такие выбросы из других галактик!

– Верно, – подтвердил отец, пока Тереза силилась уместить произошедшее у себя в голове. – А что ты помнишь о системе Текомы?

Ничего она не помнила. А должна была знать. Помнить.

– Ось вращения звезды направлена на врата, – мягко подсказал он. – В других системах мы подобного не видели.

– Что произошло? – спросила Тереза и отвела его руку, чтобы дочитать доклад. – Мы лишились двух врат?

– Да, – самым обычным тоном произнес отец. – И еще наблюдали выброс гамма-излучения в сторону системы Сол из всех прочих врат-колец, примерно как после обстрела магнитогенератором «Бури» станции чужаков в пространстве кольца. И…

С тем же успехом он мог рассказывать ей, что иногда, проснувшись утром, ты обнаруживаешь, что цветов больше не существует. Что красный может умереть. Или что «три» можно выстрелом сбить с числовой прямой. Уничтожение врат виделось нарушением таких фундаментальных законов природы, что о них даже не думаешь. Скажи отец: «У тебя на самом деле два тела» или «Дышать можно и камнями», – это прозвучало бы не более дико. Не сильнее разбило бы картину мира.

Отец поднял бровь. Что-то еще? Она заглянула в доклад.

Терезе казалось, что ее трясет, но руки не дрожали. Она нашла за считаные секунды.

– И «Иорданская долина» пропала при переходе, – сказала она. – Мы потеряли корабль.

– Да, – согласился он. – И это главное. Нам предстоит принять решение. Что нам теперь делать?

Тереза помотала головой – не возражая, а пытаясь прояснить мысли. Понесенный ущерб был огромен. Отец откинулся на спинку стула, составил пальцы домиком.

– Это политическое решение. А политические решения особенно сложны, – заговорил он, – потому что верных вариантов ответа может и не быть. Поставь себя на мое место. Представь себе картину в целом. Думай не только о здесь и сейчас, но обо всем пространстве, на которое могло бы распространиться человечество. И на все времена. Какой образ действий ты сочтешь мудрым?

– Я не знаю, – сказала Тереза, сама услышав, как жалобно звучит ее голос.

Отец кивнул.

– Это честно. Давай сузим окно возможностей. Согласно теории игр, если корабль пропадает при переходе, мы наказываем оппонента. Это основа избранной мною стратегии. Итак, в свете случившегося держаться этой стратегии или остановиться?

– Остановиться, – мгновенно ответила Тереза. Она заметила разочарование во взгляде отца, но не понимала его. Ведь это же очевидно.

Отец глубоко вздохнул и побарабанил пальцами по губам, прежде чем заговорить.

– Позволь привести пример. Один случай из твоего детства, – сказал он. – Еще при твоей матери, то есть совсем рано. Ты едва научилась говорить. У тебя была любимая игрушка. Вырезанная из дерева лошадка.

– Не помню такой.

– Ничего. Однажды тебя надо было уложить спать. Ты очень устала и раскапризничалась. Мать хотела накормить тебя, как всегда перед сном, но ты жевала лошадку. Рот был занят. Тогда мать отобрала у тебя лошадку, и ты закатила истерику. Тогда перед нами открывались две возможности. Не отдавать игрушку, чтобы ты могла заняться тем, чем следовало. Или вернуть и научить тебя, что истерика работает.

Эльза на руках у матери встала перед Терезой так живо, словно картину проецировали ей в мозг. Была ли это ошибка? Разве мать Эльзы, утешая ребенка и уговаривая, что все хорошо, учила ее орать и опрокидывать мебель? Тогда ей казалось иначе.

– Ты думаешь, нам надо… послать еще один корабль-бомбу?

– Око за око, – напомнил отец. – Это означает на время остановить движение в пространстве колец. Это означает прекратить эвакуацию кораблей до нового эксперимента. Зато мы сумеем показать врагу свою дисциплину. Или показать, что у нас ее нет.

– О-о, – протянула Тереза. Она не знала, что еще сказать.

Отец склонил голову к плечу. Голос его был мягок по-прежнему. Он почти умолял.

– Вот зачем я позвал тебя сюда. Такие решения выпадают людям вроде нас с тобой. Обычному человеку их принимать не приходится. Мы должны руководствоваться логикой и взглядом в будущее. И должны применять их беспощадно. Ставки слишком высоки.

– Это единственный путь к победе, – сказала она.

– Я не знаю, есть ли путь к победе, – возразил он. – И никогда не знал. Но всегда знал, что предстоит война. Едва открылись врата, я понял, что мы неизбежно пройдем сквозь них. И что с большой вероятностью столкнемся с теми, кто уничтожил цивилизацию наших предшественников.

– Готы, – сказала Тереза. – Готы и свинцовые водопроводы.

Он хихикнул.

– Илич опять толковал тебе о Древнем Риме. Ну да. Если хочешь, назови их готами. Едва стало ясно, что там, вовне, что-то есть, мы поняли, что неизбежен конфликт. Война неизбежна с той секунды, когда появляется противник. Я не знаю, в состоянии ли мы его разбить. Но знаю, что если мы победим, то только так. Разумом и беспощадным, непоколебимым стремлением к цели. Других действенных инструментов у нас нет.

Тереза кивнула.

– Извини, – сказала она. – Я ошиблась в ответе.

– Я этого ожидал. Затем и пригласил тебя. Ты со временем научишься мыслить так, как я. Научишься быть таким вождем, в какого я превратил себя. Иногда это требует усилий. Кое-что придет само с возрастом. А кое-что, думаю, придет, когда ты… изменишься.

– Изменюсь?

– Преобразишься. Станешь бессмертной. Я говорил с доктором Кортасаром, и пора приступать. Конечно, это займет время, но с начала эксперимента я так много узнал. То, чего не мог знать, будучи просто… просто человеком, наверное.

Отец взял ее за руку. Переливы его глаз и кожи на миг стали ярче. И в голосе, когда он заговорил, слышалось гулкое эхо:

– Я теперь вижу многое, чего не видел прежде. Ты тоже увидишь.

Глава 21. Элви

Элви видела, как Сагали, ожидая ее ответа, заранее выставляет щит. Видела по тому, как он сжал челюсти, какими пустыми стали глаза. Она зацепилась ступней за скобу на стене, рукой держалась за другую. И искала в себе ярости или вспышки головокружения, хоть какого-то телесного проявления, соответствующего его реакции. А нашла только слабое разочарование.

Когда он вызвал ее к себе в кабинет, она сразу заподозрила плохие новости. Сейчас, когда всю команду спешно разбудили и подняли на ноги, все сказанное в рубке, даже самым тихим голосом, в минуту становилось общеизвестным. Так действует на людей страх. Заставляет быстро делиться сплетнями.

– А если я против? – спросила она. – Поскольку мы оба знаем, что я против этого плана.

– Я немедленно передам ваше мнение верховному консулу Дуарте, – сказал Сагали. – Для него, так же как для меня, важно, чтобы вы поняли, что мы серьезно воспринимаем вашу озабоченность.

– И от этого что-то изменится?

– Начистоту? – спросил Сагали.

– Идите вы… Еще одна бомба. После… – Она свободной рукой обвела палубу, подразумевая пространство кольца, исчезнувшие врата и все прочее. На то, чтобы осмыслить огромность случившегося, у нее было три дня, и все равно не хватило. Не умещалось в голове.

Зато трех дней хватило Сагали, чтобы представить доклад, а Дуарте – чтобы его оценить и ответить. Вероятно, за этот срок Сагали и не успел бы надавить и получить приказ заткнуться. Да он и не пытался. От того и разочарование.

– Существует протокол. При неудачном переходе любого корабля мы посылаем за те же врата бомбу. Другого способа огласить свои намерения у нас нет.

– И смотрим, лишимся ли еще пары врат?

– Мы понесли потери… значительные потери, – сказал Сагали. – Однако, обдумав их, верховный консул пришел к выводу, что они не являются эскалацией со стороны врага.

– И как он пришел к таким выводам?

Сагали выставил руку ладонью наружу, но взгляд его смягчился, скорее предлагая выслушать, нежели приказывая замолчать. Элви скрестила руки и кивнула, показывая, что готова слушать.

– Атаки врага оказывались неэффективными – в том смысле, что наносили несущественный основной ущерб. Потеря сознания, пережитая нами в системе Сол после гибели Паллады, могла стать смертельной для строителей протомолекулы, но против нас оказалась малодейственой. Реакция, имевшая место в системе Текомы, была бы мелочью в любой другой системе. Результат оказался… прискорбным только из-за особенностей, так сказать, ландшафта, которые больше нигде в империи не повторяются.

– То есть я просто неудачно выбрала атолл Бикини? – вставила Элви.

– Вас никто не винит в случившемся, доктор. Вы не могли предвидеть большего, чем мы все. Напротив, стратегическую ошибку допустил я. Я воспринял непригодную для человека природу системы как преимущество, упустив из виду возможные последствия.

Он развел руками.

– Или, – предположила Элви, – это была ловушка.

– Не представляю, как…

– Нет. Помолчите. Теперь моя очередь. То, что мы наблюдали в системе Текомы, никак не походило на предыдущие взаимодействия. Мы оставались в сознании. Нам не изменили восприятия, ничего подобного. Это было нечто совсем иное. А если поискать в этом логику? Найти будет нетрудно.

– Покажите, прошу вас.

– Звезда не была природным феноменом, ее сделали. Причем сделали из системы, напоминавшей Сол. Ее изготовили и нацелили на врата. Нацелили, как самострел, связанный с дверной ручкой. И наш корабль-бомба ее активировал. Может, он заставил кого-то на нас оглянуться и тем самым спустил курок. Не знаю. Но все было устроено как самострел-ловушка.

У Сагали стал такой вид, словно он откусил от подгнившей галеты.

– Интересная интерпретация, – процедил он.

– Это была самая большая пушка, какая только возможна при данных физических законах вселенной. И более того. Станция создавалась с учетом такого события. Она приняла гамма-выброс коллапсирующей нейтронной звезды и уцелела.

– Вы находите это существенным?

– Я нахожу это очевидным доказательством, что мы столкнулись с противником вне своей весовой категории и пора бы перестать его пинать.

– Кричать нет нужды, доктор.

Элви разжала кулаки и постаралась расслабить челюсти. Кровь горячо прилила к лицу – она не знала, от страха, от гнева или другой эмоции, вполне соответствующей подобной ситуации. Система Сагали предупреждающе прогудела, но он ее заглушил.

– Я не возражаю вам, – сказал он. – Но как должно выглядеть ваше «перестать пинать»?

– Не посылать бомб за врата – для начала.

– Предположим. Или полностью отказаться от врат. Вы и это посоветуете? При таком решении погибнут некоторые колонии, но, возможно, это приемлемые потери. Однако в прошлом конфликте закрытие сети врат не спасло тех, кто ими пользовался. К тому времени, как мы снова включили систему, они были мертвы.

– Я предлагала не начинать конфликта.

– Конфликт начался задолго до возникновения Лаконии. Корабли пропадают уже десятки лет. В чем бы ни была причина, она возникла до того, как мы узнали о ее последствиях. Самый простой способ подорвать любую стратегию – это свернуть ее без веских причин. Верховный консул в курсе происходящего. Он полагает, что план «око за око» по-прежнему сохраняет свои достоинства.

– И вы намерены ему следовать.

– Я выполняю приказы, доктор. Я – лаконский офицер, – сказал Сагали. – Как и вы.

* * *

Настроение команды «Сокола» проявлялось в мелочах. Джен вместо того, чтобы в задумчивости то и дело забегать в столовую, приросла к своему рабочему посту. Травон шлялся по кораблю, нервно постукивая большим пальцем по среднему при каждом обновлении данных с «Тайфуна» и Медины. Сагали большей частью не выходил из кабинета, избегал Элви, Фаиза и остальных научников, как будто их неодобрение для него что-то значило.

Где-то рядом с Мединой некий капитан вытянул короткую соломинку, и «Каприз Мирона» был избран кораблем-бомбой. На главном экране рой погрузчиков и дронов растаскивал груз из его трюма. Слабые вспышки их маневровых напоминали Элви кишение термитника.

Антиматерию запасали на Медине как раз для такого случая. Техники губернатора Сон должны были вывести корабельный реактор в режим, максимально близкий к критическому, и снять все предохранители, чтобы при взрыве бомбы к ее мощи добавилась неуправляемая реакция корабельного движка. Однако возникла проблема – как превратить корабль в летучий голландец при отсутствии движения сквозь врата.

Безопасную кривую рассчитывали на основе количества энергии и материи, направлявшейся через врата. Как правило, речь шла о том, чтобы не превышать безопасного уровня. А теперь требовалось довести ее до порогового значения, не посылая во врата кораблей. Согласно протоколу, как не уставал напоминать Сагали, следующим за эти врата должен уйти корабль с бомбой. Если они погонят перед ним дюжину других, враг может не понять мысли верховного консула.

Таким образом, им пришлось направить во врата массивный поток энергии. Магнитогенератору «Тайфуна» задача была по силам, но следовало позаботиться, чтобы магнитное поле не повредило чего-либо по ту сторону врат. От такого сочетания осторожности с безрассудством у Элви дух захватывало.

– Надо еще раз с ним поговорить, – сказала Элви.

– Повторить, что он не прав, в более сильных выражениях? – предложил Фаиз. – Проверить: вдруг он передумает, если ты возразишь пожестче?

– Он не так плох, – сказала она. И, сознавая, что именно «так», добавила: – Должен быть способ.

– Нет его, милая.

Джен смотрела на свой рабочий монитор. Она растянула губы, взгляд беспокойно бегал.

– В системе Танъявура восемьдесят тысяч человек, – сказала она. – Одна обитаемая планета с тремя городами и лунная база на главном спутнике. И они… в голове не укладывается. Их просто не стало.

– Может, у них все в порядке, – сказала Элви. – Просто… остались без связи. При таких делах им, может быть, лучше, чем нам.

– Если их солнце не взорвалось. Ходили такие слухи, нет? Строители протомолекулы выжигали целые системы.

Травон, взглянув на рабочий монитор, снова постукал пальцем о палец.

– Танъявур всего в восьми с половиной световых годах от Гердары. Если через восемь с половиной лет оттуда увидят вспышку, мы поймем, что случилось.

– Мне это не нравится, – сказала Джен.

– Никому не нравится, – согласился Фаиз. – Скажу честно, по-моему, старик Сагали должен был пропустить эту часть.

– Что? – переспросила Джен. – Нет, я не о том. В смысле, да, это мне не нравится. Но еще и это.

Она вывела на монитор сведения, которых Элви еще не видела. «Каприз Мирона» погас, его место заняли какие-то энергетические графики. Джен обернулась к товарищам, словно ждала, что они все поймут с первого взгляда.

– Я биолог, – напомнила Элви.

– Мы видим здесь излучение, исходящее из промежутков между кольцами. Прежде подобного не наблюдалось. Там нечему излучать. Этот пузырек пространства просто заканчивается на кольцах. Все, уходящее из него, исчезало, словно падало за горизонт событий. А с тех пор как… в смысле после нас… что-то вливается извне.

– Что-то стучит нам по крыше, – согласился Фаиз. – Это не утешает. Я обеспокоен.

– Как это объяснить? – спросила Элви.

– Не знаю. Просто данные говорят о том, что происходит нечто, ранее не случавшееся. И это не успокаивает.

Голос в памяти прозвучал ясно и отчетливо, словно над ухом. «Вся беда в разделении ответственности. Один отдает приказы, другой их исполняет. Один может сказать, что не он нажал на курок, другой – что он просто делал, что велели, и оба сорвутся с крючка».

Элви медленно выдохнула сквозь зубы.

И отправила Сагали запрос на связь. К его чести, отозвался он, не медля.

– Доктор Окойе?

– Адмирал, вы не могли бы подойти к нам в рубку? Я хотела бы, чтобы вы увидели вновь поступившие данные.

По короткой паузе она поняла, что он решает, не новая ли эта мина под план бомбежки. Реальность полученных данных еще не означала, что Элви не копает под план.

– Иду, – бросил Сагали и прервал связь.

– Мы всегда можем поднять мятеж, – бодро предложил Фаиз.

– Без шансов, – возразил Травон. – Я прокрутил позиции и навигацию. Даже если мы захватим корабль, «Тайфун» разнесет нас в пыль, даже не подпустив к вратам.

– Господи, Травон, – испугался Фаиз. – Я же пошутил.

– А, – сказал Травон. – Извини.

– Помнится, работала я когда-то простым ученым, – вздохнула Элви. – Мне нравилось. Хорошее было время.

Через пять минут в рубку явился Сагали – подплыл к своему посту, не замечая никого вокруг. Элви вспомнила его на этом же месте, еще мокрого после амортизатора и со слезами на глазах. Сейчас перед ней был другой человек. На миг она помимо воли восхитилась им. Сагали молча рассматривал дисплей. Самыми громкими звуками в рубке было гудение воздуховодов и постукивание соприкасающихся подушечек пальцев Травона.

Сагали обдумывал увиденное, слушая повторные объяснения Джен. Когда она закончила, подвсплыл, насколько позволяли крепления амортизатора. Бросил взгляд на Элви, и ей что-то такое в нем почудилось. Не благодарность ли?

Жестом он открыл канал связи.

– Адмирал Сагали? – прозвучал голос губернатора Сон. – Чем могу быть полезна?

В ее голосе до сих пор улавливался намек на протяжный говор долины Маринер. Элви задумалась, видеть ли в нем марсианский след на Лаконии, или это лаконцы несут свой говор в чужие миры и обратно. И была ли такая исполнительность особым свойством людей Дуарте или же шла от марсианского характера.

– Мои умники выдали аналитику, которую я хотел бы показать вашим умникам, губернатор. Может быть, пустое, но я рекомендовал бы приостановить работы над бомбой, пока мы не разберемся в увиденном.

После долгой паузы пришел ответ:

– Мне уже любопытно, адмирал. Пришлите, что там у вас.

– Спасибо, – сказал Сагали, и губернатор прервала связь. – Передайте все это на «Тайфун» и Медину. Посмотрим, разделяют ли там вашу озабоченность.

– Есть, сэр, – произнесла Джен и принялась паковать информацию так усердно, словно ей дали лишних пять минут на экзаменационной контрольной.

Фаиз тронул Элви за плечо и сказал еле слышно, хотя и в самое ухо:

– Как думаешь, получится у нас?..

Мир взорвался.

Будь это звук, его назвали бы оглушительным. Да и так Элви зажала уши ладонями. Рефлекс. Уподобление. Джен вопила. Элви хотела бы вжаться в палубу, но сумела только подтянуть к себе колени, приняв в воздухе позу эмбриона. Темные пятна от не отмытого с переборок жира человеческой кожи стали картой огромного побережья, фрактальной, сложной. Она ощущала рядом Фаиза, волны присутствия перекатывались от одного к другому, пока оба кричали. Воздух стал туманом из капелек-атомов. Сагали был облачком атомов. Она была облачком.

«Это уже случалось, – думала она. – Ты это уже испытала. Не отвлекайся. Не распускайся». Облачко, составлявшее ее руку, вибрации в пустоте, скользнуло к облачку-скобе и ударилось об нее. Поля энергетических межатомных связей, взаимодействуя с атомами переборки, завели танец давлений, от которого к ее плечу разошелся сигнал такой сложности, что отследить его не удавалось. Она сознавала, что ощущает его, но так многое происходило одновременно, что трудно было удержать ощущение в уме.

Элви обнаружила, что ставший парообразным корабль позволяет видеть облачка других кораблей вокруг него. Медина посреди их скопления была огромной, но бесплотной грозовой тучей.

Что-то двигалось между этими облаками – темное и тонкое, как танцор, проскальзывающий между каплями дождя. И еще что-то. И еще. Они были повсюду, пронизали газ, жидкость, твердую материю, разбрасывали своим движением облака. Они казались плотными. Реальными в том смысле, в каком не были реальными облачка материи. Ничего более реального она еще не видела. Щупальца тьмы, никогда не знавшей света. Это не могло знать света. «Ты уже видела такое отсутствие света. Темноту, похожую на глаз гневного бога… Ты об этом кому-то рассказывала».

Одно вытягивалось и свивалось слева от нее, если «слева» еще что-то значило. Оно изгибалось вопросительным знаком, и порядок атомов и вибраций изгибался вокруг и внутри него. Это было так прекрасно и изящно, что трудно отвести взгляд. Облака смешивались, свивались вслед за ним, цвета выглядели такими чистыми, словно в них не было ничего, кроме цвета. Невозможно распознать в них кровь.

Она такое уже испытала. В первый раз оно ее ошеломило. Ошеломляло и сейчас, но Элви, по крайней мере, знала, что это. И смогла сохранить разум. Хотя бы на миг.

«Ты молодчина, детка. Отлично справляешься. Ты сможешь. Еще совсем немного. Только сделай…»

Она попробовала вспомнить, что такое ее горло. Попыталась представить, какие точки материи и пустоты прежде испускали слова. И сейчас могли. Они составляли ее тело, воздух, которым она дышала. Она старалась свести все это воедино и продержаться на длину вопля:

– Аварийная эвакуация! Авторизация майора Окойе, дельта восемь.

Щупальце тьмы рванулось к ней…

И отпало. Все они скользнули прочь, опадая черными снежными хлопьями, проваливаясь сквозь облако вибраций, составлявших палубу. Все смешалось, формы складывались друг в друга. Сумей Элви расфокусировать зрение, могла бы кое-как опознать их. Тело Джен, покатившееся, когда толчок маневровых превратил палубу в крутой склон. Чья-то рука от пальцев до локтя и даже несколько сантиметров сверх того. Свечение главного дисплея, слишком сильное само по себе, чтобы передавать смыслы за пределами простой элегантности схваченных воздухом фотонов. Она сознавала собственную боль как шум далекого водопада. Она упала сквозь нее в некое подобие сна.

А миг спустя вернулась. Тяга – треть g или пять g – потянула ее вниз. При попытке встать кровь приклеила ей щеку к палубе. В воздухе стояла вонь, слишком сложная, чтобы разобраться в ее составляющих. Звенели тревожные сигналы, гудки перекликались в бессмысленной какофонии. Все отказало разом. Элви силой подняла себя на ноги.

Рубка стала сценой из ночного кошмара. Целых кусков переборок, палуб, оборудования как не бывало. Словно нагрянул художник с ластиком и постирал наугад части картины. Вместе с людьми.