Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Глава 36. Тереза

День, когда Тереза наконец свалилась, начался как почти все дни теперь. С кошмара.

Она не спала до раннего утра, пересматривала старые фильмы и программы. Тщилась выдавить утешение из чего-то знакомого. Она чувствовала себя увереннее, зная, что в этих историях произойдет дальше. Не то что в жизни. Она не засыпала, пока терпело ее тело. А стоило все же отрубиться, сновидения наваливались, словно поджидали ее. Словно проголодались.

Их было три разновидности. В первой она странным образом оказывалась частью здания, а отца – или иногда мать – убивали в соседней комнате, и, чтобы остановить убийц, надо было найти нужную дверь. В другом сновидении планету Лаконию поражала какая-то болезнь, от которой куски суши проваливались в расплавленную мантию. Нигде не было ни надежного, ни безопасного места. В третьем, бесформенном и полном насилия, полковник Илич так или иначе убивал Тимоти.

Все они повторялись так регулярно, что она научилась их узнавать. И даже комментировала сны во сне. Когда в голове возникал новый ужас, она думала: «Это как в том сне, только сейчас оно на самом деле». От неизбежности кошмары мучили еще сильнее. И отравляли ей часы бодрствования. Насилие, страх, потери могли прорваться в любой момент, в любом месте, и никакой опоры она не видела.

Самое страшное, что все это была правда.

Тереза, так и не выспавшись, проснулась от тихого стука слуги и взволнованного лая Ондатры. Старушка больше всего любила завтраки. И вообще еду.

Слуга внес белый керамический поднос с яичницей и сладким рисом, стаканом арбузного сока и сосисками с темной, зернистой горчицей – как она любила. Раньше любила. Теперь еда ее не интересовала. Не так, как раньше. Тереза ковыряла ложкой рис и смотрела новости, без передышки вещавшие о том, как лаконские корабли помогают местным властям в непрекращающейся войне с сепаратистами. Показывали мужчин и женщин в голубой лаконской форме, беседующих с губернаторами Земли и Марса. Тереза гадала, верит ли кто-то этим новостям. И верит ли она сама.

Она знала, что, если не поест, об этом донесут Трехо. Сунула в рот кусочек яйца, но от резиновой упругости белка ее чуть не стошнило. Поест риса, и хватит. Должно хватить. Вечером она одолела не больше половины ужина. Знала, что голодание ей не на пользу и что Иличу с Трехо это не понравится. Отчасти потому и не ела. Зачерпнув ложку риса, она высосала густой сладкий соус и выплюнула зерна. На экране адмирал Гуярат рассказывала о завершении работ над «Вихрем» – новейшим кораблем класса «Магнетар», – забывая сказать, что он еще и единственный. Как будто первые два не погибли.

Тереза взяла сосиску. От запаха сала и соли ее тошнило. Под тонкой пленкой ей виделось крошево мертвого животного. Она бросила сосиску Ондатре. Собака, вместо того чтобы жадно проглотить подачку, переводила взгляд с сосиски на нее и скулила.

– Ешь-ешь, – сказала ей Тереза. – Я и раньше не хотела, а теперь уж точно не буду.

Ондатра неуверенно вильнула раз-другой пушистым хвостом. Сосиску она съела, но, кажется, со стыдом. Онемение чувств на минуту сползло с Терезы, уступив место слезам. В здании жили и работали множество людей со всех систем империи. Некоторым вменялось в обязанности готовить ей еду, обучать ее, следить, чтобы ее одежду стирали, складывать ее на место. Но никому не поручили ее любить. Единственной, кому было до нее дело, оказалась собака.

В голове у нее явственно, словно от стоящего рядом собеседника, прозвучал голос. Похожий на ее, только спокойнее. Суше. И более взрослый, словно какая-то будущая Тереза переслала ей в прошлое случайное наблюдение. «Ондатре нравится Холден».

Больше голос ничего не сказал. Тереза заглянула в выразительные карие глаза Ондатры, и печаль стала мягче.

– Паршиво ты выбираешь друзей, – сказала Тереза. – Извини, собака.

В дверь снова постучали, и она по звуку узнала Илича. Тереза разворошила еду, чтобы казалось, будто она кое-что съела, и разрешила двери открыться. Едва взглянув на нее, полковник перестал улыбаться.

– Знаю, – заговорила она, опередив его. – Очень важно держаться как ни в чем не бывало. Вы мне каждый день это повторяете.

Она встала, спокойно опустила руки. «Все нормально. Я нормальная».

– Конечно, – сказал он с отработанной улыбкой, означавшей, что он просто не хочет с ней спорить. – Сейчас начнутся занятия группы сверстников. Сегодня их проведет доктор Окойе, потому что у меня встреча с адмиралом Трехо.

Подразумевалось: «Потому что у меня есть дела поважнее». Илич этого не сказал, но Тереза услышала. Ондатра пыхтела и виляла хвостом: ей не терпелось выбраться из наскучившей комнаты. Тереза, пожав плечами, двинулась к двери: пусть-ка Илич попробует не посторониться.

Он посторонился.

Здание государственного совета выглядело как всегда. Арки, колоннады, сады. Ничто в нем не изменилось. Здесь был ее дом и ее королевство. А они превратили его в тюремную камеру. Илич и все остальные тоже. Ей оказывали все почести, обращались с неизменным почтением: пока она делала, что ей велят и когда велят. Ее мнение серьезно и внимательно выслушивали, чтобы тут же забыть. По дороге к лекционному залу Тереза гадала, что случится, если она, войдя, схватит микрофон и крикнет: «У моего отца умер мозг, и ничего не в порядке». От одной мысли она улыбнулась.

Но оказалось, что ее фантазия все равно неисполнима. Лекционный зал переоборудовали – расставили в нем шесть каменных столов рядами по три. Ученики – сверстники, так сказать, – уже собрались. Илич, как видно, потому и пришел, что она забыла о времени.

В зале стояла сильная едкая вонь. Воздухоочистители на всех окнах усердно вытягивали летучие вещества и загоняли внутрь свежий воздух. На столах Тереза увидела подносики, по два на каждом, с набором скальпелей, щипцов, шпилек и узких ножниц. Элви Окойе, опираясь на трость, расхаживала среди учеников, что-то приговаривала. Тереза снова дала волю гневу. Она должна лечить отца, а не давать уроки детишкам! Но произнести такое вслух, конечно, было нельзя. Это выглядело бы не нормально.

– Рада видеть тебя, Тереза, – сказала Элви, коснувшись ее руки. – Хорошо, что пришла.

Тереза, дернув плечом, отступила и оперлась на стол. Вблизи она увидела расправленные и пришпиленные к подносам тушки. Мертвые животные. Мертвые, как Тимоти. Мертвые, как ее мать. Мертвые, как все, кто жил в пространстве колец.

– Итак, сегодня полковник Илич попросил меня провести для вас… гм, небольшое введение в тему параллельной эволюции. Здесь мы видим два вида из двух разных эволюционных древ. Одно животное развивалось на Лаконии, другое – на Земле. Оба называются лягушками, поскольку занимают одинаковые экологические ниши и сходны анатомически. Так что давайте так. Разбейтесь на группы по три человека. И я покажу вам, как проводится вскрытие.

Тереза смотрела на лягушек. У обеих светлое брюшко, а наверху кожа темная, хотя у одной заметно темнее, чем у другой. По-разному сгибаются задние ноги, а передних у одной две, а у другой четыре. На ее взгляд, больше всего их объединяло то, что обе мертвы. Она сжала между пальцами скальпель, посмотрела на лезвие и подумала, сумеет ли сдержать рвоту, когда будет вскрывать их. Хорошо, что в животе пусто, так что рвать особо нечем. Это к лучшему.

– Привет, – сказал Коннор. Она не заметила, как он подошел, но вот, стоял рядом. Песочные волосы и мягкий взгляд. Помнится, ей было важно его мнение. Помнится, ей хотелось его поцеловать как в кино, а не от себя.

Она взяла скальпель за лезвие и протянула ему рукоятку.

– Хочешь резать?

Он принял инструмент и неловко отвел взгляд. Вот и хорошо. Третьей в их группе оказалась Шан Эллисон. Когда распределились и остальные, Элви Окойе вывела на объемный дисплей схематическое изображение двух лягушек, тех же видов, что на подносах.

– Ну вот, – заговорила она. – Что общее между Землей и Лаконией, так это вода. И для рассматриваемых нами животных оказалось выгодно проводить часть жизни в воде, а часть – на суше. Мы называем таких земноводными. Обе ваши лягушки – земноводные. А поскольку вода обеих планет химически идентична, а взрослые формы, с которыми мы имеем дело, нуждаются в воздухе для дыхания, обе в процессе эволюции столкнулись с одинаковыми проблемами. Некоторые решения выглядят очень похожими, но какие-то стратегии как нельзя более различны. Давайте начнем с рассмотрения легких земной лягушки. Каждая группа сделает первый разрез вот здесь…

Медленно, орган за органом, они принялись разбирать лягушек. Тереза невольно заинтересовалась способом, которым лаконская лягушка втягивала воду в грудную полость и выталкивала обратно, производя ту работу, какую у земной выполняла диафрагма. И механизмом питания: рот и пищевод у земной лягушки, ротовая камера и кишечник – у лаконской по-разному служили одной и той же цели. Терезе здесь виделся намек на что-то более глубокое, чем биология. Как-то это касалось ее и окружающих ее людей. И еще – ее принадлежности к чему-то.

Она поняла, что слишком ушла в свои мысли, когда Коннор заговорил с ней второй раз. Тихо и осторожно он произнес:

– Моя мама…

Тереза нашла глазами Элви. Та стояла далеко, занятая беседой с другой группой.

– Что – мама? – спросила Тереза.

– Я просто говорю, что моя мама, она… ты знаешь. Она смотрит новости. Все, что происходит.

Он взглянул на нее и тут же отвел глаза, словно стеснялся. Как будто сказал что-то стыдное. Шан Эллисон молчала, но наблюдала за ними с вниманием человека, ожидающего вспышки насилия. У Терезы возникло странное, тревожное чувство, будто он произнес пароль, а она не знает отзыва.

Но всего миг спустя она поняла. Он просил о словах ободрения. Его родители боялись. Он боялся. А они учились в одном классе, и она была дочерью своего отца, поэтому он хотел услышать от нее, что все будет хорошо. Что она, зная все, что знает, не страшится и ему тоже не надо.

Тереза облизнула губы, даже не предполагая, что из них выйдет.

– Зря она тратит на них время, – заговорила она. – Понимаю, выглядит все так страшно, но это решаемо. На папу работают лучшие умы империи, и мы с каждым днем узнаем всё больше. Все ведь всегда знали, что без проблем не обойдется.

– Это да, – согласился Коннор. – Все знали.

Итак, она солгала. Интересно. Она сказала то, что он хотел услышать, и даже не из желания успокоить или защитить его. Просто так было проще. Теперь она понимала, почему взрослые лгут детям. Не от любви. По слабости. И она теперь такая же. Они ее съели.

– Ты в порядке? – спросила Шан, и голос ее раздался ближе, чем она стояла. Словно не через стол, а прямо в ухе Терезы. Шепот прозвучал на удивление интимно. «Я в порядке», – сказала Тереза. Только ее слова не прозвучали.

Она почувствовала, что ей надо выйти. Если выпить воды и на минутку прилечь, дыхание перестанет так шуметь в ушах. Она ощутила, что идет. У самой двери чья-то рука появилась перед ней, заставив ее вздрогнуть. Ее собственная рука. Она подвигала ею, завороженная способностью управлять при полной уверенности, что это чужая рука. Рядом возникла Элви Окойе, как из сновидения. Она что-то сказала, о чем-то спросила, но Тереза, не успев ответить, забыла вопрос.

«Наверное, я умираю», – подумала она и не огорчилась.

* * *

На время Тереза потеряла себя. Смешение сенсорных впечатлений: голоса, движения. Кто-то касался ее рук и шеи. В глаза бил яркий свет. Когда очнулась, она лежала. В знакомом помещении, но вспомнила она его, только услышав голоса.

– Я не делаю выводов, – говорил доктор. Не Кортасар. Ее старый детский врач, доктор Кляйн. А обращался он к Элви Окойе. – Я только говорю, что она страдает от обезвоживания и недостаточного питания. К этому могли привести какие-то проблемы с усвояемостью. Возможно, у нее развилась какая-то аллергия. Или стресс вызывает соматические реакции. Или – я говорю только, что это возможно, – она морит себя голодом.

Она была в медицинском крыле, лежала на каталке. От автодока тянулась трубочка к вене на тыльной стороне ее ладони. Шевельнувшись, Тереза почувствовала иглу под кожей и холодок от вливающейся в сосуды жидкости.

– Я не позавтракала, – выкрикнула Тереза уже своим обычным голосом. – Я сама виновата. Это было глупо. Просто я не уследила за временем.

Она не успела договорить, как они оказались рядом. Доктор Кляйн был моложав, а его волнистые каштановые волосы и зеленые глаза напомнили ей Трехо. Она любила врача, потому что после осмотра он всегда угощал маленькую Терезу конфетами и никогда не подлаживался к ее возрасту. Сейчас он изучал показания автодока и не встречался с ней взглядом. Навалившаяся на свою трость Элви была пепельно-бледной. Она посмотрела прямо в глаза Терезе, и та ответила таким же прямым взглядом.

– Это из-за лягушек, – солгала Тереза. Ложь далась легко. – Не поела, а потом пришлось их резать… голова и закружилась.

– Возможно, – сказал Кляйн. – Но если за этим стоят проблемы с желудочно-кишечным трактом, ими надо заняться немедленно. На Лаконии существуют микроорганизмы, действующие по типу грибковой инфекции. К ним следует относиться со всей серьезностью.

– Это не то, честное слово, – сказала Тереза. И попросила: – Можно мне минутку поговорить с доктором Окойе?

Кляйн замялся, и ей даже подумалось, что он может и отказать. Однако…

– Конечно.

Он кивнул Элви, добавил: «Майор» – и вышел.

Уверившись, что врач их не слышит, Тереза хрипло зашептала:

– Его-то вы зачем втянули? Нам не положено никого привлекать. Меня лечит доктор Кортасар.

– Он не врач, – возразила Элви. – У него докторская степень по наноинформатике. Лечащий врач из него не лучше, чем из меня.

– Зато он знает, что происходит. Вы хотите, чтобы доктор Кляйн начал интересоваться, отчего у меня такой стресс? Хотите, чтобы он догадался?

Она наслаждалась, швыряя им в лицо то, чего наслушалась от них. Наслаждалась, видя, как сникла Элви. Заметно было, как женщина борется с собой и наконец принимает решение. Элви присела на край каталки и вздохнула от облегчения в больной ноге. Погладила Терезу по лбу.

– Послушай, – сказала она. – Наверное, я не должна тебе этого говорить, но не доверяй доктору Кортасару. Я почти уверена, что он задумал причинить тебе зло. Может быть, убить. – Она поправилась: – Вероятно, убить.

Накатила волна головокружения, автодок выбросил тревожный сигнал. Это просто от голода… ей надо попить воды, только и всего.

Тереза мотнула головой.

– Почему?

Глубоко вздохнув, Элви тихо заговорила:

– Думаю, чтобы подкинуть ремонтным дронам хорошо изученный объект и посмотреть, что они из него сделают. У него уже есть двое, но тех он предварительно не сканировал и не обследовал. И еще… он хочет того, что будет у тебя и твоего отца. Тоже хочет жить вечно.

«Как лягушку, – думала Тереза, давя в себе злой безнадежный смех. – Он решил использовать меня как лягушку. Природа всегда пожирала детей».

Холден тоже знал. Он пытался ее предупредить. Два разных человека решились ее предупредить. Два разных человека обнаружили одно и то же. Элви держит ее за руку. За ту, в которой нет иголки.

– Я стараюсь не подпускать его к тебе, – сказала Элви. – Но Кортасар – очень важная персона, без него… намного труднее было бы вылечить твоего отца. Все стало бы намного труднее.

– Надо сказать Трехо, – выдавила Тереза.

– Он знает, – угрюмо отозвалась Элви. – Я ему говорила. Мы делаем, что можем. Но тебе тоже следует знать. Ты должна защищаться сама.

– Как?

Элви хотела что-то сказать, запнулась, начала заново. У нее на глазах были слезы, но голос звучал ровно:

– Не знаю. Мне это не по силам.

– Да, – сказала Тереза. – Мне тоже.

Глава 37. Алекс

– Отдохнул бы ты, – сказал Каспар. – Сколько уже двойных вахт отстоял?

– Не знаю. – Алекс откинулся на переборку кубрика. – Но еще одну, думается, переживу.

– Если не помрешь, – уточнил Каспар. – Но дело даже не в этом. При такой напряженной работе начинаешь допускать ошибки.

Алекс хмуро взглянул на парня. Он понимал, что Каспар не хотел его обижать. И это понимание не позволяло ему разозлиться. Или, по крайней мере, выказать гнев.

– Вот как поймаешь меня на ошибке, я и брошу двойные, – сказал он. – А пока…

Каспар беспомощно поднял руки, и Алекс вернулся к еде. Текстурированная дрожжевая паста и груша с водой. Обед, если он после второй смены. Завтрак после третьей. Для него, получается, то и другое сразу.

«Предштормовой» уходил от лаконцев на мощном ускорении, но его не преследовали. Не посмели. Судя по новостям, почти никто не представлял, каким способом он прикончил «Бурю», поэтому и не хотели рисковать, нарываясь на повторение. И хорошо, что так, потому что напряженная гонка все яснее показывала, во что обошлась им победа.

С каждой сменой вылезали новые неожиданные неисправности. Вакуумные каналы, отказывающиеся проводить ток, регенерирующие пластины, переставшие регенерировать, утечки атмосферы, настолько слабые, что их обнаруживали только по медленному и неуклонному спаду давления. Алекс не был инженером, но он прожил на «Предштормовом» не меньше остальных, а в пространстве дольше, чем большинство из них – на свете. Если он не спал, то трудился, пытаясь не дать кораблю рассыпаться. И прекращал работу, когда изнеможение обещало, что он уснет быстро и крепко, без сновидений.

Ему не впервой было подавлять эмоции работой. В его жизни уже случались времена, когда он не мог позволить себе чувствовать того, что чувствовал. В таких случаях одни напиваются, другие ввязываются в драки или потеют до упаду на тренажерах. Он тоже перепробовал все это, но сейчас его спасал избитый «Предштормовой» с израненным и больным экипажем. Корабль давал Алексу работу, а его работа помогала кораблю выжить.

Но все же средство это было несовершенным. Он знал, что болен, и подозревал, что здоровья у него не прибавляется. Боль подступала в самые неподходящие моменты: когда он начинал засыпать, или еще не совсем проснулся, или ушел в свои мысли. Это ладно. Но еще и когда он ползал по техническим тоннелям в поисках обрыва проводки или в медотсеке, где он получал дневной паек медикаментов, не позволявших слизистой кишечника отслоиться от основы. Боль подкрадывалась тайком, и на несколько секунд он тонул в себе, в океане своего страдания.

Конечно, он горевал о Бобби, но чувства перехлестывали дальше. Когда становилось совсем плохо, он ловил себя на мыслях о скорой, женитьбе Кита. О Холдене и страшном последнем броске перед его пленением на Медине. О Таллисе, своей первой жене, и о второй, Жизель. Об Амосе – самой тяжелой из потерь, потому что он просто пропал без вести в тылу врага. Алекс мог так и не узнать, что с ним сталось. Он думал обо всех своих родных и о том, как их терял. Это было невыносимо, но он выносил. А через несколько минут худшее отступало, и он возвращался к работе.

Переход в систему Фригольда состоялся удачно, насколько можно было надеяться. Самый тяжелый груз Алекс свалил на Каспара. Скоро вся эта работа достанется ему, так что пусть привыкает. Они вошли на скорости, развернули траекторию к вратам Фригольда и стрелой выскочили в нормальное пространство. Теоретически считалось возможным войти из нормального пространства в кольцо под нужным углом и по прямой отправиться на следующий переход. На практике всегда приходилось немного подворачивать. Они метнули скоростную торпеду в единственное, что напоминало лаконскую следящую антенну, – превратили ее в пыль и только потом перешли к последней коррекции курса. Без «наперстков» большей невидимости все равно не добиться.

Сам Фригольд был простенькой системой. Одна обитаемая планета чуть поменьше Марса. Еще одна, немного побольше и дальше от звезды, с неподходящей атмосферой, и три газовых гиганта, ограждающих внутренние планеты. «Порт приписки» «Предштормового» располагался здесь, в тени гиганта, которого они вежливо называли «Большим братом», а когда становилось не до вежливости, «Большим засранцем». Он был крупнее Юпитера из Солнечной, с серо-голубыми вихрями в атмосфере и постоянными грозами, рождавшими молнии длинней поперечника Земли. Алекс смотрел на приближающийся гигант в оптику «Предштормового» и видел черную точку на фоне планеты – каменный спутник, на котором они собирались спрятаться. Давно иссякшие вулканические процессы оставили на нем лавовые каналы, способные скрыть под поверхностью и «Предштормовой», и целый флот ему подобных. К такому каналу они и направлялись. К постоянной базе астерских инженеров и подпольщиков, которых Бобби прозвала «шахтерами».

В дверь постучали. Вежливо. Можно сказать, опасливо. Каспар остался в коридоре, держась за скобу.

– Эй, ты идешь?

– Куда? – спросил Алекс.

– В рубку. Ты же должен заводить нас в порт, нет? Традиция. Перед отставкой штурман сам входит в последний порт.

– Что за традиция такая? – хмыкнул Алекс. – Впервые слышу.

– Сам сочинил, – признался Каспар. – Только что. Не устоял перед соблазном стать зачинателем новой традиции.

– Сам заводи, – сказал Алекс. – Тебе нужна практика.

– Нет, – отрезал Каспар. – Либо ты, либо вспашем проклятую луну и конец делу.

– Врешь ты дерьмово, – заметил Алекс, однако от амортизатора отстегнулся. – Тебе еще учиться и учиться.

– Как и всему прочему, – сказал Каспар. – Ты правда уходишь?

– Да, – ответил Алекс. – Правда.

– Ты был хорошим пилотом.

– И ты будешь. Здесь я вам не нужен.

Он выплыл из каюты: при легком торможении «низ» был скорее прозрачным намеком, чем реальным весом. Алекс повернул к центральному лифту и поднялся в рубку. Когда он в последний раз вплыл в нее, команда закрепилась ступнями, чтобы встать по стойке смирно. Маячивший позади Каспар захлопал, и остальные поддержали. Пока Алекс добрался до поста пилота, влага на глазах уже мешала ему видеть дисплей.

– Жду приказов, капитан, – сказал он.

– Заводите нас в порт, мистер Камал, – велела Джиллиан.

Технически посадка была простой. «Предштормовой», даже такой израненный, чувствовал стены вокруг себя и выделял среди них вкрапления, сделанные руками человека. Алекс ощутил, как с сердца свалился тяжелый груз. Причальные захваты, сооруженные специально для лаконского трофея, встали на место, отозвавшись не то неуловимым для уха инфразвуком, не то дрожью.

– Добро пожаловать домой, рейзияд[1]1
  Путешественники (эст.).


[Закрыть], – прозвучал из коммутатора голос с астерским акцентом. – Смотрю, вы хорошо поимели свой корабль.

– Чтобы вам, лодырям, было чем заняться, – отозвалась Джиллиан, подражая Бобби. Те же интонации, все такое. Алекс чувствовал, что девушка права, не забывая, как вела дело Бобби. Их не станет, но следующее поколение сохранит их эхо.

На Фригольд челноком гоняло суденышко с одинарной обшивкой под названием «Драйбек». Оно родилось рудовозом и обновлялось где-то в последние двадцать лет. Владевшая им компания держалась желто-зеленой цветовой гаммы, на переборке еще просвечивал ее логотип. Двигатель был маленький, нервный, склонный захлебываться при перемене ускорения и ограниченный крошечным баком для реактивной массы. Его трюм выложили амортизирующими прокладками, и шесть человек, наиболее пострадавших при гибели «Бури», возвращались домой скорее в виде груза, чем попутчиками.

В долгом падении от газового гиганта челнок прошел через район, который в системе Сол отличался бы самым плотным движением. Между Сатурном с Юпитером и внутренними планетами кишели сотни судов. Во Фригольде их набралось полдюжины. Прокладывая курс, Алекс все острее ощущал, что этой пустоты не заполнят и десятки лет. Слишком она велика. Все стало слишком большим. Он был в этом с самого начала, участвовал в ослепительном взлете человечества к звездам, но все равно не мог уместить в сознании огромность нынешнего космоса. Джиллиан удивила его: за несколько минут до вылета вошла в тесную рубку и, не пристегиваясь, села на амортизатор рядом.

– Спускаешься с нами? – спросил Алекс.

Она долго молча смотрела на него. Выглядела старше, чем он привык считать, словно место капитана разом состарило ее.

– Нет, – ответила она. – Родные хотят меня повидать, и я их тоже. Но это отложим до конца войны.

«Восхищаюсь твоим оптимизмом», – чуть не сказал Алекс, но для таких слов было слишком темно. Не стоило грузить ее еще и своим скепсисом. Так что он просто кивнул и невнятно промычал что-то.

– В порту тебя ждет быстрый вездеход, – сказала она. – Загружен водой, топливом и дрожжевой закваской на всю дорогу.

– Ты очень добра. Я тебе благодарен.

– Я не от альтруизма. Твой корабль… Он старый, но это военный корабль. Лучше многих, которыми обходится подполье.

– Возможно, – кивнул Алекс. – А может, в нем свила гнездо какая-нибудь птица, если в пустыне они водятся. Я это и собираюсь выяснить.

– Когда выяснишь, свяжись. В одиночку гоняют только экстремалы и бестолочи. Тебе нужен будет кто-то за плечом.

Щелкнул коммутатор. Челноку дали добро на старт. Алексу оставалось только отозваться. Он поставил сообщение на паузу.

– Ты о чем говоришь? – спросил он.

– С нами еще не кончено, – ответила Джиллиан. – Мало того, мы побеждаем. Подполью понадобится каждый корабль, какой оно сможет достать, а твой достаточно хорош, чтобы заслужить экипаж. Если тебе понадобятся люди в команду, сообщи мне. Одного я тебе добуду.

Алекс не находил слов. По правде сказать, он не строил планов дальше возвращения на «Росинант». Но Джиллиан была права. Будет еще и «после». После Бобби. После Амоса. И после Холдена. Он пока не решил, что делать, но умирать не собирался. Только прийти в себя.

– Я дам знать, как там дела, – обещал он. – Тогда и решим.

Джиллиан встала, протянула ему руку. Он пожал ее, не отстегиваясь.

– Хорошо было, – сказала она. – Мы хорошо поработали.

– Да, правда ведь? – отозвался Алекс.

Когда она ушла, он еще раз проверил систему. Обычно он не рисковал летать на корабле с одной обшивкой, но, даже если встретится микрометеорит, они, может, и выживут. И вообще. Жизнь – это риск.

Он включил рацию.

– Здесь «Драйбек». Разрешение на старт принял.

– Разрешение еще действует, «Драйбек», – сказали ему с того конца связи. – Не надо здесь ничего взрывать, а сталкиваться у нас не с кем. Ге кон Готт[2]2
  Отправляйся с богом (астерский диалект).


[Закрыть], да? Станция Драпер, связь кончаю.

«Станция Драпер», – повторил про себя Алекс, на маневровых выводя кораблик из лавового канала. Он в первый раз услышал это название. И не рассердился.

* * *

Фригольд, как большинство планет «зоны Златовласки»[3]3
  Другое название – «зона жизни». Так называют области, где условия на планетах теоретически пригодны для существования жизни земного типа.


[Закрыть], был разнообразен по условиям жизни. Солончаковые пустыни располагались на одном континенте с пышними горами, где Алекс прятался в первый раз, и с поселком, успевшим разрастись в солидный город. Белые дюны и краснокаменные столовые горы тянулись от горизонта до горизонта. Кое-где возвышались пирамидальные скалы и острые как нож хребты – артефакты чужой цивилизации или просто красивое создание природы. Рассветы светились теплым розовым, а закаты – зеленоватым золотом. Почему так, Алекс не знал. Ночами пустыня пела. Звенела от перепада температур тонким голосом флейты, как бокал, когда проводят пальцем по ободку.

Вездеход был практически автономным, прокладывал курс, руководствуясь временем суток и расположением звезд, подобно древним мореплавателям Земли. Ни входящих, ни исходящих сигналов, которые могли бы выдать Алекса. Широкие гусеницы – титан и резина – позволяли передвигаться по пустынному бездорожью легче, чем дался бы простейший перелет на корабле. Огромное безлюдное пространство утешало. Алекс ждал, что в пути ему будет одиноко, но случилось иначе. Он только сейчас понял, сколько сил тратил, притворяясь перед командой «Предштормового», что все в порядке. А он и не знал, что держит себя в руках, пока не расслабился. Он спал на узкой койке в брюхе вездехода, а днем сидел на крыше, глядя на солнце, небо и звезды, и не слушал даже прихваченных с собой музыкальных записей.

Дважды к нему в пути ненадолго приставало большое неуклюжее животное с ногами как тонкие стволы и шкурой как желтый мох. Второе сопровождало его полдня, потом трижды проворковало и отстало. Насколько Алексу было известно, он единственный из людей наблюдал этих животных.

Он не раз задумывался, почему Наоми избрала для себя жизнь в грузовых контейнерах, а теперь, кажется, понял. Полное одиночество превратило его траур в нечто иное, странное и человечное.

«Роси» они спрятали в пещере на западном краю пустыни. Алекс выбрал это место из-за близости радиоактивной жилы, которая давала дополнительную маскировку от врага, а для него служила добавочным ориентиром.

Теперь Алекса преследовал новый страх: что «Роси» не дождался его. Что скала обрушилась, пока их не было. Или что покрытие, которым они защитили пластины обшивки, растрескалось или его попортили местные животные и созданный для вакуума корабль подвергся действию ветра, песка и соли. Час за часом беспокойство разрасталось. К тому времени, как вездеход, исчерпав автоматическую программу, вздрогнул и остановился под огромным скальным навесом, покой пустыни остался позади.

Алекс, захватив флягу с водой и тряпку, чтобы завязать себе рот, спрыгнул на соленый песок. В тени под скалой было прохладно. Он пошел по стеклянистой полосе, проплавленной маневровыми «Роси», казалось, целую жизнь назад.

В темноте и тишине, целехонький, укрытый в глубине пещеры, его ждал старый марсианский корвет. Покрытие было поцарапано – может, зверями или шершавым пустынным ветром, – но не насквозь. Конечно, Алексу только почудилось, что корабль радуется ему. Игра воображения. Он это понимал, и все равно…

На то, чтобы срезать герметичное покрытие и добиться ответа от шлюза, Алекс потратил большую часть дня, но потом дело пошло быстрее. Перед уходом они осушили водяные баки, но запасов на краулере хватило, чтобы наполовину восполнить емкости корабля. Труднее было запустить систему замкнутого цикла. Алекс полдня перепроверял линии подачи, пока не нашел, в которой трещина. И еще полдня возился с заменой. Наоми, Амос или Кларисса управились бы за полчаса.

Он больше не спал в вездеходе, особенно с тех пор, как камбуз «Роси» начал понемногу выдавать еду. При его небогатых запасах питание было спартанским, а из напитков имелась вода и зеленый чай. Корабль лежал на земле брюхом, поэтому все располагалось перпендикулярно привычному положению и в свою каюту с амортизатором Алексу приходилось карабкаться.

За работой по приведению в порядок старого корабля он почти поверил, что ждет возвращения команды. Что они еще появятся в мастерских или в рубке, будут смеяться, спорить, закатывать глаза, как раньше. За неделю он совсем измотался и без ужина повалился в койку. Между сном и явью ему слышались голоса в коридоре. Сухой шепот Клариссы и озабоченный голос Холдена: будто они и вправду были здесь и, стоило напрячься, он разобрал бы слова. Гуднуло предупреждение открывшегося шлюза, в коридоре простучали знакомые шаги. Когда дверной проем заполнил силуэт человека, Алекс подумал, что еще спит. В себя его привел живой голос – первый после выезда из Фригольда.