Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Сагали оставался на своем посту, просто у него выхватили куски из очертаний головы и плеча. Джен неподвижной грудой лежала там, где палуба сходилась со стеной, залитая кровью, возможно, собственной. Рука Травона лежала рядом с его постом, но на месте амортизатора осталась округлая дыра на следующую палубу и еще палубой ниже. Элви словно рассматривала коралловый риф, составленный из ее корабля, ее друзей и…

– Фаиз! – вскрикнула она. – Фаиз!

– Здесь, – прозвучал голос сзади. – Я здесь. В порядке.

От его амортизатора осталось две трети. Жидкость выливалась из резервуаров, стекала вниз, исчезала.

– Я в порядке, – повторил он.

– У тебя ступни нет, – сказала она.

– Знаю. Но я в порядке, – произнес он и закрыл глаза.

Элви добралась до панели, выглядевшей почти целой. Идти было трудно, и она поняла отчего, когда, опустив глаза, увидела, что в ее бедре недостает куска величиной с теннисный мяч. И только увидев, почувствовала боль.

Корабль меньшего размера был бы уже сто раз убит, но «Сокол» оказался из крепких. Он поспешно заращивал продырявленную в сотне мест обшивку, сохраняя воздух внутри. Реактор выбросил ошибку и проводил аварийную коррекцию, прокручивая отчет с такой скоростью, что Элви не могла уследить. Она вывела на экран данные с сенсоров, и перед ней возникли звезды. Корабль находился вне медленной зоны. Вне пространства колец. Система опознала небо Лаконии. Элви заставила корабль обернуться на уходившие за корму врата. Все выглядело спокойно. Как ни в чем не бывало. Ощутив, как в горле булькает хохот, она попыталась его сдержать, понимая, что, если начнет, вряд ли сумеет остановиться.

Включая канал открытого вещания, она молилась, чтобы остатков «Сокола» хватило послать сигнал. Система отозвалась не сразу, и у Элви замерло сердце. А потом передатчик ожил.

– Спасибо тебе, – сказал она кораблю. – О, спасибо, спасибо, спасибо.

Она собралась с силами, гадая, сколько потеряла крови. И сколько ее осталось.

– Всем кораблям в пределах слышимости. Говорит майор Окойе из научного директората Лаконии. Нуждаюсь в немедленной помощи. У нас большие потери…

Глава 22. Тереза

– Я никогда не видела, чтобы кто-то так сердился. – Тереза рассказывала о «маленьком чудовище» Син и ее матери. – То есть я, конечно, иногда злилась, но тут другое. Эта девочка…

– Серьезно? Таких сердитых, как ты, я мало видал, Кроха, – отозвался Тимоти.

Его пищевой процессор был разложен на одеяле – каждая деталь на своем месте, словно схему просто вывернули наизнанку. В корпусе остались только встроенные контакты силовых линий. Сейчас Тимоти перебирал детали, каждую очищал и протирал до блеска. Проверял на признаки износа. Тереза сидела на его койке, прислонившись к стене пещеры и подтянув колени, а Ондатра мирно похрапывала рядом. Ремонтный дрон притаился на краю темноты, в его выпученных черных глазках мерещилась обида: почему Тимоти не оставил ремонта ему.

– Я не сердитая, – сказала Тереза. И, поразмыслив, поправилась: – Я за собой не замечаю, чтобы сердилась.

Тимоти перебросил ей защитные темные очки и показал, чтобы надела. Она надела и прикрыла рукой глаза Ондатре, чтобы ее не ослепило. Через несколько секунд в глазах зелеными звездочками взорвались искры. Терезе нравился едкий металлический дым сварки.

– Штука в том, – громко, чтобы было слышно за ревом аппарата, говорил Тимоти, – что гнев бывает всего двух видов или около того. Или сердишься, потому что чего-то боишься, или от бессилия.

Аппарат щелкнул и смолк.

– Можно? – спросила Тереза.

– Можно, снимай.

Без очков пещера показалась светлее прежнего. Глаза подстроились к темноте, несмотря на интенсивность вспышки. Почесывая за ухом Ондатру, Тереза слушала дальше.

– Если ты… не знаю. Если ты, к примеру, испугаешься, что твой отец не такой человек, каким ты его представляла, ты можешь рассердиться. Или если испугаешься, что некому прикрыть тебе спину. Вроде того сопляка.

– Его зовут Коннор, – сказала Тереза и все-таки улыбнулась.

– Ну да, я о нем, – согласился Тимоти. – Или если ты испугаешься, что он выставит тебя в глупом виде перед своей командой. Вот тут ты рассердишься. А если тебе пофиг, жив твой старик или помер? Если тот сопляк и твоя команда для тебя ничего не значат? Не будешь ты сердиться. Или по-другому. Ты хочешь, чтобы что-то заработало. Налаживаешь проводку. Провозилась четыре часа, и вроде все правильно, и тут что-то погнется в руках, и начинай сначала. Ты тоже рассердишься, но не от страха. Тут другое.

– Так ты, значит, – с издевкой проговорила Тереза, – видишь меня испуганной и беспомощной?

– Вот-вот.

Забыв о насмешках, Тереза обняла коленки. Это никак не складывалось с тем, кем и чем она себя видела, но что-то в ней потянулось навстречу его словам. Было в них что-то знакомое. Как будто случайно увидела свое отражение под совсем новым углом. Завораживающе.

– И что с этим делать?

– Хоть бы я знал, Кроха. Мне не приходилось.

– Ты никогда не сердишься?

– Из страха – никогда. Не помню, когда я в последний раз чего-нибудь боялся. Бессилие больше по моей части. Но у меня была подруга, медленно умирала у меня на глазах. И я ничем не мог помочь. Тогда от бессилия я стал злиться. Нарывался на драку. Но у меня была еще одна подруга – она меня привела в чувство.

– Как?

– Исколошматила всмятку, – сказал Тимоти. – Это помогло. А с тех пор не бывало ничего такого, из-за чего стоило бы выходить из себя.

Он покатал на ладони блестящий серебристый конус величиной с большой палец и поморщился.

– Что не так? – спросила она.

– Сопло инжектора малость пообтрепалось, – объяснил Тимоти. – Я бы мог обточить. Только тогда дрожжевую кашку придется не столько есть, сколько пить.

– Ты так много времени потратил на эту штуку.

– Позаботься о своих инструментах, и они позаботятся о тебе.

Тереза откинулась к стене. Камень холодил лопатки. Температура в глубине пещеры держалась на уровне средней для климатической зоны. Масса камня над головой сглаживала дневные и ночные пики – и даже летние и зимние отклонения. Умом Тереза это понимала, но прочувствовала только в пещере у Тимоти. Здесь всегда было прохладно в жару и тепло в холода.

– Знаешь, одинокий мудрец на вершине горы – это уже штамп, – сказала она, улыбаясь, чтобы он не подумал, что она язвит. – И вообще, мне нечего бояться.

– Скажем, убийц с ядерными зарядами в кармане, – предложил Тимоти, вставляя инжектор в гнездо.

Тереза расхохоталась, и Тимоти, помедлив, тоже улыбнулся.

– Если меня кто и убьет, так доктор Кортасар, – сказала Тереза.

– Да? Это как же?

– Да нет, шучу. Я понаблюдала за Холденом – помнишь, мы говорили. И подслушала его разговор с доктором Кортасаром.

– О чем же? – лениво поинтересовался Тимоти.

Тереза задумалась. О чем, собственно, они говорили? Лучше всего запомнились слова Кортасара, что природа пожирает младенцев, и как Холден посмотрел в камеру. Но там было что-то и о ее отце.

Она вздохнула, собираясь ответить, и тут воздух заклокотал в горле и в легких, как будто миллиарды камушков размером с молекулу бились о мягкие ткани. Ее дыхательная система была пещерой внутри пещеры Тимоти, и Тереза остро осознавала сложность собственного тела и соответственную сложность окружающих ее пещер. Жилы и щербины стен распались на части и сгладились. Гравитация стремилась притянуть ее к полу, а изумительно сложный танец электронов пола и собственного тела отталкивал назад. Она успела еще задуматься, не отравлена ли, а потом сознание захлестнула облегающая сложность воздуха и своего тела, и невидимые границы растворились и больше не отделяли ее от мира.

Беспокойно тявкнула Ондатра. Тереза в какой-то момент незаметно для себя мешком осела на койку. Тимоти стоял, очень сосредоточенно смотрел куда-то и совсем забыл о своем процессоре. Ремонтный дрон странно поскуливал и вроде бы с трудом держался на ногах, шатался как пьяный.

– Это не только со мной, а? – спросил Тимоти.

– Похоже, что нет, – согласилась Тереза.

– Ага, ясно. С тобой хорошо, Кроха, но сейчас тебе надо бежать домой.

– Что это было? Здесь что-то с воздухом? Надышались испарений?

– Нет. – Тимоти за руку поднял ее с койки. – С воздухом порядок. Тут что-то другое. И, возможно, случилось со многими, так что они с перепугу начнут проверять, где все, кто для них важен, и ты будешь первая. Так что нечего тебе здесь делать.

– Не понимаю… – начала она, но Тимоти уже тянул ее вперед, к устью пещеры. Пальцы его сомкнулись у нее на запястье, как клещи. Лицо ничего не выражало. Таким он ее пугал. Ондатра с лаем бежала следом, словно хотела о чем-то предупредить.

На открытом воздухе все пришло в норму. То странное ощущение уже представлялось ей дурным сном или мелким происшествием. Пугала только реакция Тимоти. Подняв голову, он осмотрел небо и кивнул сам себе.

– Ладно, Кроха. Давай домой со своей зверюгой.

– Я вернусь, как только смогу.

Она сама не знала, зачем вздумала его успокаивать.

– Хорошо.

Все дело в том, как он это сказал. Как будто уже не думал о ней. Взрослые не впервые отвечали ей так – вежливо соглашаясь, но мыслями находясь где-то еще, но Тимоти – никогда. Он был другой. Должен быть другим.

– Ты будешь здесь, когда я приду?

– Куда я денусь? Со мной еще не кончено, так что…

Она обняла его. Как будто дерево обнимала. Он отстранился, и, когда снова взглянул на нее, ей померещилось в его глазах что-то вроде сожаления. Жалостью это быть не могло.

– Счастливо, Кроха, – сказал он, а затем развернулся и скрылся в пещере. Ондатра коротко гавкнула ему вслед, словно беспокоилась не меньше Терезы.

– Идем, – позвала та и двинулась к своему тайному ходу, к зданию совета и дому.

Вечер был прохладным. Листья уже втягивались в зимние чехлики, и деревья от этого выглядели ощетинившимися. Солнечник, повиснув на нижней ветке, расправил ей навстречу кожистые крылья и зашипел, но Тереза прошла мимо, не обернувшись. Белые облака на горизонте клубились, сливаясь в грозовую тучу. Если ее принесет сюда, дождь зальет дренажный тоннель, в него будет не пройти, и она застрянет по эту сторону стены. Тереза ускорила шаг.

Звук флаера начался со свистящего звона в далекой вышине, но очень быстро приблизился. Не прошло и минуты, как он превратился в рев. В небе возникло черное блестящее тело с тремя холодными двигателями и упало на прогалину – в разрыв между деревьями. Тереза ожидала увидеть за распахнувшейся дверью голубые мундиры охраны. Она решила назваться и объяснить, что вздумала погулять по округе. Это было бы ложью лишь отчасти.

Два вооруженных охранника и в самом деле были там, но первым из машины выскочил полковник Илич. Он подбежал к ней, взглянул мрачно. Пилот не стал до конца глушить двигатели, поэтому Иличу приходилось кричать:

– В машину!

– Что?

– Быстро во флаер. Тебе нужно вернуться в здание.

– Не понимаю.

Илич, стиснув зубы, указал на открытую дверь.

– Ты. Туда. Быстро. Что тут непонятного?

Тереза отшатнулась, как от пощечины. За все годы, что Илич учил ее, он ни разу ее не обидел. Всегда был терпелив, всегда готов поддержать и успокоить улыбкой. Даже когда она не готовила уроков или плохо себя вела, наказание состояло в длинной беседе о том, почему она поступила так, как поступила, и для чего ей необходимо образование. Сейчас в костюм Илича словно нарядился другой человек. Тереза почувствовала, как на глазах выступили слезы. Она увидела, как его губы выговорили: «Какого хрена?» – хотя и не услышала слов.

Он изобразил поклон и жест слуги, предлагающего господину пройти вперед, но она ощутила его нетерпение. И презрение. И гнев.

«О, – подумала она, шагая к флаеру. – Он боится».

Ондатра залилась лаем, и полковник, не дав Терезе времени заманить ее во флаер, велел одному охраннику вернуться с собакой пешком. Дверь закрылась с глухим лязгом, и флаер взмыл над деревьями. Снаружи его корпус выглядел непрозрачным, но изнутри было все видно как сквозь тонированное стекло. Тереза смотрела, как встает из-за деревьев здание государственного совета.

– Как вы узнали, где меня искать? – спросила она.

Илич покачал головой, и ей показалось, что он не станет отвечать. Но он ответил, и почти обычным тоном: мягким и терпеливым. Только теперь Тереза знала, что это маска.

– Тебе при рождении имплантировали в челюстную кость локатор. Охрана всегда знала, где тебя искать, а мой священный долг – заботиться о твоей безопасности.

Она словно слышала полузнакомый язык. Значение каждого слова вроде бы понятно, но в целое не складывается. Слишком чуждой оказалась сама мысль. Ей нельзя было поверить.

– Твой отец считал, что тебе необходим опыт бунта и самостоятельности, поэтому твоим вылазкам не препятствовали, лишь бы ты не уходила слишком далеко. Он сказал, что в твоем возрасте в одиночку выбирался на поверхность Марса и таким образом многое узнал о себе. Он надеялся, что и тебе независимость и одиночество пойдут на пользу.

Одиночество… Значит, о Тимоти им не известно. И она ни за что на свете о нем не расскажет.

– Так вы просто позволили мне думать… – Она сама чувствовала, как звенит от ярости голос.

Флаер, перелетев наружную стену, свернул к востоку. Не к посадочной площадке, а к лужайке перед зданием. Из сада кто-то смотрел, как они пролетают. Терезе показалось, что это Холден.

– Я уважал твою независимость и личное пространство в той мере, какую допускал протокол безопасности, – ответил Илич. – Но на крайний случай должен был иметь средство тебя отыскать.

– А сейчас случай крайний?

– Да, – ответил он.

* * *

Отец улыбнулся ей; морщинки в уголках глаз пролегли глубже, чем ей помнилось. И радужный отлив стал заметнее, сквозь кожу как будто что-то просвечивало. Его кабинет был и спальней – в те времена, когда он еще спал. А не спал он уже несколько лет. Теперь здесь располагался откидной стол из лаконского дерева, зернистого, как осадочная порода, большой стол, полка с полудюжиной книг по физике и диван для сидения. На нем отца и застала перемена.

– Отец? – позвала Тереза. – Ты меня слышишь?

Его рот округлился, как у ребенка, увидевшего какое-то чудо. Протянув руку, он погладил воздух рядом с ее головой. Она взяла его ладонь. Горячая.

– Он что-нибудь говорил? – спросила Тереза.

Келли, личный лакей отца, покачал головой.

– Кое-что, но все без смысла. После того, что случилось, я зашел к нему и застал вот таким. – Он кивнул на сидевшего у стола Кортасара. – Я сразу вызвал доктора Кортасара.

– Ваше мнение? – спросил Илич. Голос звучал холодно, и отец на него вовсе не среагировал. – Что с ним?

Кортасар развел руками.

– Могу только предполагать.

– Предполагайте, – приказал Илич.

– Это… событие. Потеря сознания? Как мне кажется, это было то же, что, по описанию адмирала Трехо, произошло в системе Сол. Я не раз слышал гипотезу, что так действует оружие, убившее создателей протомолекулы. Их разум, как бы он ни был организован, оно разрушало. Ну, а верховный консул за прошедшие годы все сильнее приближался к этим создателям. Возможно – возможно, это сделало его более уязвимым для атаки, чем мы, остальные.

В груди у Терезы зародилась боль как от удара в солнечное сплетение. Она упала на колени рядом с отцом, но тот хмурился на что-то у нее за спиной. Или в пустоту.

– Скоро ли он поправится? – спросил Келли.

– Если бы мне позволили не ограничивать опыт одним объектом, я мог бы предположить, – ответил Кортасар. Таким же тоном он недавно произнес: «Природа постоянно пожирает младенцев». От этого голоса у Терезы мурашки поползли по коже. – А так… он может прийти в себя в любую минуту. Или остаться так на всю жизнь, которая в его случае может оказаться очень долгой. Если мне дадут забрать его в лабораторию и провести кое-какие анализы, я смогу прояснить этот вопрос.

– Нет, – сказал Илич, и по его тону было понятно, что говорит он это не в первый раз. – Верховный консул останется в этой комнате, пока…

– Пока что? – спросил Кортасар.

– Пока мы не овладеем ситуацией, – твердо закончил Илич. – Кто-нибудь помимо здесь присутствующих знает о его состоянии?

Терминал верховного консула загудел: кто-то запрашивал срочную связь. Трое мужчин встревоженно переглянулись. Ее отец поморщился, потом трубно пустил газы. Извращенная непристойность случившегося резанула Терезу как ножом. Это же ее отец! Человек, чье провидческое дерзание правило всем человечеством. Он знал все, и знал, каким все должно быть. А тело перед ней принадлежало калеке, уже не знающему даже стыда.

Снова прогудел вызов, и Келли перехватил его на свой терминал.

– Боюсь, верховного консула сейчас нельзя беспокоить, – произнес он, выходя из комнаты. – Можете оставить мне сообщение для него.

Дверь за ним закрылась.

– Я могу доставить часть оборудования сюда, – предложил Кортасар. – В боксах мы могли бы добиться большего, но и здесь… хоть что-то.

Илич провел ладонью по бритой голове, бросил взгляд на ее отца, на Кортасара, на окно, открывавшееся в бамбуковую рощу какой-то иной вселенной, где еще светило солнце, где жизнь не разбилась вдребезги. Тереза шевельнулась, и тогда Илич взглянул на нее. Их глаза встретились и очень долго не расходились.

На нее накатила паника.

– Теперь я должна командовать?

– Нет, – ответил Илич, и страх немного отступил. – Нет, у руля останется верховный консул Уинстон Дуарте. Они с доктором Кортасаром погружены в дискуссию о положении дел в империи, и тревожить их нельзя ни при каких обстоятельствах. Это легко запомнить, потому что так и есть. В частности, он приказал Келли не допускать к нему никого, кроме доктора и тебя, его дочери, до дальнейших распоряжений. Ты помнишь, как он это сказал?

– Я не… – начала Тереза.

– Ты должна помнить, как он об этом говорил. Он как раз сидел здесь. Сразу после события. Мы только что пришли в себя, и он при тебе сказал Келли, что ему нужен доктор Кортасар и чтобы его не отвлекали. Вспомнила?

Тереза представила эту картину. Голос отца, спокойный и твердый, как камень.

– Вспомнила, – сказала она.

Келли вернулся в комнату.

– В кольце что-то произошло. «Сокол» совершил переход вне графика. И посылает сигнал бедствия. Спасательный корабль уже идет к нему, но там несколько часов пути. Если не дней.

– Ясно, – кивнул Илич. – Нужно по закрытому каналу связаться с губернатором Сон и адмиралом Трехо. Кто-то должен взять на себя координацию военных сил. Кроме них, никто ничего знать не должен. Пока верховный консул не придет в себя, наш маленький круг заговорщиков и есть империя.

Глава 23. Наоми

Фонтан энергии, хлынувший из колец, был невидим невооруженным глазом. Оптические телескопы уловили только несколько вспышек там, где осколки материи, попавшие в поток, засветились, чтобы тотчас распасться. Поток вливался со скоростью света, захватывая пространство, где находились идущие на Оберон или готовые покинуть его корабли, и растекался все шире, конусом, раскрывающимся на сотни и сотни тысяч километров. Мощность энергии слабела с расстоянием, но это не спасло «Сан-Сальвадор». Корабль Союза перевозчиков, медленно выдвигавшийся из запретной зоны, мгновенно превратился в золу вместе со всем и со всеми, кто был на борту.

Наоми наблюдала картину его гибели из столовой, закольцевав передачу и глядя, как корабль наливается белизной и гибнет так стремительно, что временные рамки не уловили продолжительности момента. Она чуть не всю жизнь провела на кораблях и станциях. Шесть раз она переживала удары микрометеоритов, два корабля остались тогда без воздуха. Однажды пришлось сбросить сердечник, чтобы реактор не превратил корабль в крошечную недолговечную звезду. Она прыгала с корабля на корабль без скафандра, и до сих пор в кошмарах ей снилось, что она дышит вакуумом. Она бы сказала, что близко знакома со всеми опасностями жизни вне атмосферы.

Но теперь она столкнулась с новой.

– Как, ты думаешь, это они сделали? – спросила сгорбившаяся над грушей утреннего чая Эмма.

«Бикаджи Кама» тормозился. Треть g воспринималась на удивление непривычно, пока Наоми не сообразила, что впервые оказалась в жилой части корабля, на котором ощущался верх и низ. Ощущение и потом осталось странным, но теперь она знала, в чем дело.

– Они – это лаконцы или люди Сабы?

Эмма подняла брови.

– Я думала о первых, но все равно.

Команда собралась в столовой молчаливыми группками по два-три человека, все держались с натянутой любезностью, как на похоронах. Кто-то здесь наверняка знал экипаж «Сан-Сальвадора», но даже если нет – корабль был таким же, как у них. Его гибель напомнила, что их тоже ждет подобная участь – может, и не скоро, но неизбежно.

– Не знаю, – ответила Наоми. – «Тайфун» для того и поставили у Медины, чтобы иметь возможность защищать все врата разом. Ударить по станции этим их излучателем магнитного поля, и врата изжарят всех, кто окажется рядом, но…

– Я видела данные по прошлому удару. Такой мощности не было.

– И близко не было, – согласилась Наоми.

Эмма отхлебнула из груши, сгорбилась еще сильнее и понизила голос:

– Или это наши начали игру? Пытаемся захватить медленную зону?

– Если атака и планировалась, мне о ней не сообщали, – ответила Наоми, но под ложечкой у нее стянулся узел. Она не предполагала, что Саба без нее решится на столь дерзкое предприятие, но могло быть и так. Она отстаивала сдержанность и менее насильственные, долгоиграющие стратегии. Если она добилась лишь того, что ее вывели из игры… Она представила, как Бобби и Алекс на «Предштормовом» разгоняются к вратам в составе собранного на скорую руку флота. Не могли они оказаться такими дураками. Но даже если оказались, выброс гамма-излучения из врат был настолько мощнее…

– Ты не могла бы найти, куда мы распихали мою систему? – попросила Наоми. – Если сумею ее восстановить, мы могли бы поймать сигналы Сабы. Принять сообщение.

– Поискать можно, – сказала Эмма. – Только через четыре часа мы запихнем тебя в челнок к Большой Луне, чтобы сбыть тебя с рук перед подходом к перевалочной. Времени осталось немного.

– Так давай поторопимся.

Разыскивать детали своей бывшей ячейки теперь, когда тяготение изменило природу архитектурного пространства, оказалось еще трудней, но Наоми собирала только некоторые. В железе были встроены кое-какие защиты, упрощавшие поиск тайных сообщений, но без ключей и сведений, которые она хранила только в собственной памяти, они бесполезны. Ее записи, сделанные во время долгих рейсов в контейнере, успели стереть. Даже если бы устройства попались лаконцам, те не сумели бы вытащить из них тайны подполья. Но и Наоми тоже.

Эмма управляла погрузочным мехом, раздвигая составленные ими же тяжелые ящики, а Наоми выбирала среди них то, что нужно: процессор связи от своего амортизатора, монитор, отличавшийся от прежнего, но не слишком, интерфейс ручного терминала. Они устроились в каморке рядом с мастерской машинного зала. Обе без слов понимали, что все, что сейчас соберут, очень скоро придется снова разбирать и прятать.

На стенах маленькой грязной каморки виднелись длинные блеклые заплаты. Стеллажи для инструментов за долгие годы так износились, что сквозь керамику проглядывали титановые кости. Здесь пахло смазкой и потом, и для Наоми на всем «Каме» не было более уютного места.

Она проверила все тайники, которые использовал Саба, но большинства из них вовсе не нашла. Не обнаружилось не только сообщений, но и самих каналов связи. Диспетчерский канал Союза перевозчиков – постоянно обновляющийся список позиций и векторов кораблей – выбрасывал паузу. Развлекательная передача с Медины, в которой некий юноша три часа без передышки толковал о трехфакторной философии дизайна, пропала из эфира вовсе. Каналы связи с Мединой были закрыты что для бизнеса, что для заговорщиков.

– Это хорошо или плохо? – спросила Эмма.

– Не знаю, – ответила Наоми.

– Тебе скоро на челнок.

– Еще несколько минут есть.

Эмма ерзала, скрывая нетерпение, и не только потому, что времени до челнока осталось мало. Общее положение дел было таково, что все зудело.

Наоми уже почти сдалась, когда обнаружилось сообщение. Оно было укрыто в искусственных помехах навигационного маяка для релейных станций, которые передавали сигнал сквозь интерференцию врат. Ключ шифрования подошел с шестой попытки. Выскочившее на монитор сообщение оказалось текстовым: ни голоса, ни картинки. Ничто в нем не говорило о Сабе, кроме самого факта его существования.

«Серьезный инцидент в медленной зоне. Прекращаем все операции и уходим в укрытие. Непосредственной угрозы организации нет, но враг повысил бдительность. Переходы через врата в обе стороны закрыты Лаконией. Двое врат потеряно. До следующих обновлений».

– Двое врат потеряно? – повторила Эмма. – Как это, черт возьми, понимать?

– Звучит в том смысле, что подождите – узнаете, – отозвалась Наоми. Она закрывала систему: слова моргали и гасли в темноте.

* * *

Челнок был двухместный. Без эпштейновской тяги, зато «чайник» достаточно мощный для орбитальных перелетов не больше пары месяцев сроком. А Наоми собралась провести на нем не дольше пары дней. На таких современные старатели производили разведку, да еще их иногда арендовали пожилые пары для долгого отпуска с приключениями. С Джимом они на таких не летали, и все равно Наоми остро ощущала его отсутствие на борту. Оставив за кормой «Бикаджи Каму» и дав первый разгонный толчок к лунному форпосту Оберона, она проверила работу транспондера. Еще позавчера этот челнок был ремонтным и спасательным средством Союза перевозчиков. Сегодня он числился арендным суденышком, записанным за «Уимси Энтерпрайз» – полтора года назад. Кораблику было безразлично, что о нем рассказывают. Он свое дело делал.

Наоми включила местную отцензуренную программу новостей, предоставив узколицему весельчаку, оглашавшему позицию Лаконии, создавать фоновый шум для размышлений. За несколько часов ни он, ни сменившая его суровая, серьезная женщина не упомянули ни Медины, ни «Тайфуна», ни выброса гамма-излучения. И не объяснили, как можно потерять двое врат. Наоми утешала себя тем, что причина уж точно не в Бобби с Алексом, сунувшихся в зубы кораблю класса «Магнетар», чтобы там и сгинуть. Кризис, в чем бы он ни состоял, мог даже открыть кое-какие возможности для подполья. Ей, лишившейся своих «бутылок», предстояло найти другой способ связи с Сабой.

Оберон был образцом развивающейся новой системы. Большая цветущая планета с чистой водой, сотнями пригодных для жизни микроклиматов и природой, взаимодействующей с земной биохимией в духе взаимной снисходительной терпимости. Рассказывали, что на полях Оберона удавалось бок о бок выращивать местные и земные растения, причем каждый вид служил удобрением для другого. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но зерно истины в этих слухах все-таки содержалось. На Обероне не приходилось сражаться за пищу и воду, как на множестве других планет. Здесь выросли двенадцать городов с населением более миллиона, и еще по всей планете рассыпались поселки, фермы и научно-исследовательские станции. Через базу на луне передавались грузы и материалы с ближайших астероидов и планет-карликов, где хватало места, чтобы приютить гражданское население. Численность доросла до десятой процента от земного максимума, причем система уже две декады обходилась без вливаний извне.

Наоми здесь было немножко не по себе. Таких чистых доков она не видела за многие годы путешествий по системе Сол. Однако неприятное чувство порождалось не только этим противоестественным совершенством. Космические города – воплощение давней мечты астерской культуры – были такими же новенькими, сверкающими и оптимистичными, как лунная база Оберона. Но они выросли на исторических корнях. В системе Сол все, от огромного порта Цереры до прыгунов, чуть ли не горстями таскающих руды и воду с астероидов, имело общее прошлое. Да, экспансия в космос оказалась кровопролитной, жестокой, да, насилия в ее истории было не меньше, чем сотрудничества, но там виделась реальность. Подлинность.

На этой базе не было старых уровней, потому что ничто здесь не успело состариться. На Церере имелись целые кварталы, выкопанные для огромных двигателей, раскручивавших астероид. На Ганимеде можно было найти заброшенные в войну и не заселенные снова тоннели. На Земле города росли на руинах прежних городов, слой за слоем копились тысячелетиями. А Оберон был игрушечной копией самого себя. Культура кубиков, из которых где угодно можно собрать такие же веселенькие постройки. Ему не хватало человечности.

Офис «Уимси энтерпрайз» скрывался за чуланной дверью между мороженицей и адвокатом по земельным правам. Из-за стола поднялась ровесница Наоми с коротко остриженной головой. Ее стол был бы на месте в кафе с едой навынос.

– Привет, – почти не скрывая ухмылки, поздоровалась женщина.

– Я возвращаю ваш корабль, – сказала Наоми.

– Не помнишь меня, да? – спросила женщина. – Неудивительно, давно это было. Я летала в вашей команде.

– В моей?

– На «Росинанте» при капитане Холдене. В те недобрые старые времена, когда падали с неба камни. Тебе тогда хватало забот, са-са кве? С этим долбаным Инаросом. Когда мы тебя сняли с той гоночной шлюпки, будто из утилизатора вытащили.

Мысленно Наоми сбросила женщине годы, сделала полней щеки, закрасила седину. Она летала пилотом. От Фреда Джонсона с Тихо.

– Чава Ломбо?

– Добро пожаловать на Оберон, – улыбнулась Чава. – Здесь можно говорить свободно. Я каждые несколько дней проверяюсь на жучки, а к твоему появлению провела внеочередную уборку.

Наоми прошла к столу, облокотилась на него.

– Спасибо. Не знаешь, что происходит?

– Без подробностей, но могу сказать, что лаконские безопасники с тех пор, как запретили переходы, наизнанку выворачиваются. Их шифровок нам не расколоть, но объем сообщений огромный. Губернатор Сон до выброса излучения вытолкала из медленной зоны все корабли, что успела, а теперь никого ни туда, ни оттуда не пропускают.

– Связь с Сабой есть? – спросила Наоми.

– Лаконцы обновили меры защиты на релейных станциях, – объяснила Чава. – Но пара запасных ходов осталась.

– Они безопасны? – спросила Наоми и услышала в своем голосе гулкое эхо. Полутона, обертоны накладывались друг на друга, отражаясь от твердых поверхностей – стола, пола, стен, – создавая все новые сложности. Наоми шагнула назад, глядя в округлившиеся глаза Чавы. Она видела в них влагу, крошечные черные точки слезных желез, речные дельты сосудов в белках глаз – словно карту неведомого мира.

– Черт… – сказала Чава, и слово стало симфонией. Ошеломляюще сложной. Наоми словно падала в этот звук сквозь просторный, полный, сложный воздух…

Она пришла в себя, уткнувшись лицом в шершавое промышленное напольное покрытие. Чава сидела за столом, в лице ни кровинки. Она оглядывала комнату, искала Наоми глазами, еще не сходившимися в фокус. Прошло несколько секунд.