Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

– Привет, – сказала Наоми.

Глава 38. Наоми

– Привет, – сказала Наоми.

Алекс шевельнулся на койке, и шипение подстроившихся шарниров словно сложилось из воспоминаний. Он моргал, еще всклокоченный, не соображая ничего спросонья.

– Правда, что ли? – спросил он.

– Правда, – подтвердила Наоми.

– Нет-нет-нет… Я просто… не знал, что ты придешь.

Слова были простые. Обычные. Каждое много весило.

Алекс похудел от времени и горя, кожа под глазами стала темной. Улыбался он радостно, но радость была с синяками. Такие чувства даются только тем, кто понимает, как они драгоценны и как хрупки. Наоми подумалось, что она и сама так выглядит.

– Я получила твое сообщение, что ты возвращаешься сюда, и… ну, у меня были другие планы, но, хорошенько подумав, я решила, что стоит вернуться к «Роси».

– Долго думала, а?

– Десять, а может, и целых пятнадцать секунд.

Алекс хмыкнул и поднялся. Она шагнула в каюту, они обнялись. В последний раз они касались друг друга в глубине перевалочной базы системы Сол. Тогда их было трое.

Они расступились очень скоро. Удивительно, как хорошо оказалось видеть Алекса в знакомом интерьере «Росинанта», хотя корабль и стоял поперек обычной ориентации.

– Как ты сюда попала? – все еще ухмыляясь, спросил он.

– На хлопушке с Эпштейном, – сказала Наоми. – От Оберона прямиком сюда. Правда, для атмосферы кораблик не годился, так что я запарковалась на перевалочной станции и поймала челнок.

– Опять мы на планете.

– И мои колени уже возмущаются. Но на корабле мне не так непривычно, – сказала она. – Никто меня не убедит, что эта штука, которая зовется «небом», – не жуткая жуть. Я хочу видеть, что держит мой воздух, уж пожалуйста.

– Пить хочешь? Мой старичок еще не раскрутился на полную, но чай заварить сумеет. Может, даже мате, если цикл достаточно разогнался.

– Не откажусь, – сказала Наоми и добавила, потому что молчать было бы еще хуже, чем говорить: – Мне так жаль Бобби. Я целый день ревела.

Алекс отвел взгляд. Улыбка его незаметно сменилась маской самой себя.

– И до сих пор иногда. Застанет врасплох – и вроде как повторяется как в первый раз.

– У меня так, когда думаю о Джиме.

– Ты бы ее видела, старпом, – со смешком, похожим на всхлип, сказал Алекс. – Хренова валькирия, представляешь? Летела на эту толстозадую громадину, словно могла завалить ее в одиночку.

– Она и смогла. То есть завалила в одиночку.

Алекс кивнул.

– Так что будем делать теперь, когда ты здесь?

Он не мог больше об этом говорить. Наоми поняла. И оставила тему.

– Я за тобой. – Она вышла и принялась взбираться по палубе к главному лифту – сейчас он был коридором. – Раз Медины и «Тайфуна» нет, мы снова вольны передвигаться между вратами.

– Что открывает массу возможностей, – согласился Алекс. – У меня в списке дел два пункта. Первый: подготовить нашего старичка к полету, и второй: решить, что делать дальше.

– Превосходный план, – одобрила Наоми. Они добрались до камбуза. Столы торчали из стены, но для таких случаев в полу были предусмотрены выдвижные сиденья. Она вытащила два. – Давай выполнять.

После всех трудов Алекса работы оставалось еще на много дней. Он хорошо продвинулся в расконсервации, но «Роси» очень уж долго стоял на просушке. Впервые с тех пор, как был построен для несуществующего уже марсианского флота. Многие системы устарели, а те, что поновее, устанавливались на место старых и не лучшим образом совмещались с первоначальной конструкцией. Обшивку реактора попортила коррозия. Не то чтобы непоправимо, если потратить время и силы, но за ней теперь следовало приглядывать. Наоми чувствовала, как встраивается в ритм, о существовании которого не подозревала, и как узнаёт его. Норма. Это ее жизнь, а все остальное, как бы удобно там ни казалось, было отклонением.

* * *

Они с Алексом день за днем обходили корабль, отлаживая просыпающиеся системы. Полная команда справилась бы за десять часов, а их было только двое. Но и они справлялись: ожил реактор, связь, сеть питания, маневровые, вооружение. Некоторые работы требовали участия четверых, но они выкручивались. «Росинант» по кусочкам возвращался к жизни.

За работой она отмечала, как сказался на Алексе опыт «Предштормового». Неизвестно, сознавал ли он, что стал лучше разбираться в электротехнике. И научился кое-каким фокусам с проверкой стабильности карбосиликатного кружева обшивки – так что работа сократилась на полдня против ее расчетов.

Ночами они спали в прежних каютах. Наоми не знала, перебирал ли Алекс свои старые шкафчики – она перебрала. У нее никогда не накапливалось много «своих» вещей, но и то, что осталось, выглядело пережитками иной, древней Наоми. Так, бывает, находишь свою детскую игрушку и вспоминаешь связанные с ней полузабытые события детства. Ее рубашка – она нравилась Джиму. Магнитные ботинки с дополнительной застежкой на икре – они помогали ей держать колено. Неисправный ручной терминал – она собиралась его починить до того, как пришлось прятаться, да так и не собралась.

На корабле были и другие каюты, тоже с личными вещами. Теми, что принадлежали Амосу и Бобби. А может, и Клариссе. И Джиму. Мелкие памятки жизни. Ее тянуло и их перебрать, но она сдержалась. Сомневалась в правильности своих мотивов, а для нее, оказывается, это было важно.

Как только подключили связь, «Роси» принялся налаживать тайное сообщение с подпольем. С тех пор как Наоми покинула челнок, сквозь врата Фригольда прошли три бутылки. Одна из Сол, одна из Асилима, одна из Патриа. Ожидались новые. Когда не работала, Наоми листала информацию и слушала доклады лидеров подполья. Своего подполья.

Кончалась вторая неделя после прибытия. Наоми вышла из корабля и уселась на песке, глядя на закат. По правде сказать, как она ни ворчала на жизнь на планете, огромный воздушный купол внушал ей незнакомый трепет. Через час-другой приходилось возвращаться в корабль, иначе становилось не по себе. Но первые полчаса было прекрасно. Солнце словно погружалось в песок, светило из-под него. А над головой расцветали звезды, знакомые, только мерцающие и подмигивающие сквозь толстый слой воздуха. И еще ей очень странно было в этом тихом, мирном безлюдье сознавать, что кругом война.

Она услышала его шаги по песку: тихие и размеренные, как работа исправного воздуховода. Сев прямо, она смахнула с локтей песок. Алекс был в летном комбинезоне, который висел теперь на нем слишком свободно. Несмотря на обычную сияющую улыбку, он, казалось, чуточку сдулся. Крякнув, он сел рядом на склон дюны.

– Ты нормально держишься? – спросил Алекс.

– Все в порядке.

– Я просто потому спросил, что ты подолгу работаешь со мной над «Роси», а потом сразу принимаешься за доклады и новости. На отдых не много остается.

От старой, знакомой досады Наоми вдруг стало радостно. Если Алекс снова разыгрывает курицу-наседку, значит, ему полегчало. Он не стал прежним – этому, наверное, не бывать, – но ему определенно лучше.

– Я отдыхаю, когда разбираюсь с новостями.

– Новое хобби: координировать обширное сопротивление авторитарной галактической империи?

– А что, у меня есть выбор? Столов для голго нет, а если бы и были… не в обиду, ты играешь как марсианин.

Он хихикнул, показывая, что понял дружескую подначку.

– Ты ответную записку подготовила? И бутылку, чтобы запустить ее из системы?

Это был сложный вопрос. Даже занимаясь панелями и проводкой «Росинанта», она обдумывала общую стратегию для подполья. Как ограничить возможности и власть Лаконии, как воспользоваться преимуществами, полученными от ошибок врага.

Думала она и о конечной цели. Общая стратегия – такая штука. Ты делаешь шажок за шажком, но в голове держишь конец пути.

Пока она возилась с «Росинантом», идея, возникшая по дороге с Оберона, успела отстояться. То, что было видением будущего, стало, пока она работала руками и думала о другом, глубочайшей внутренней уверенностью. Пока Лакония в силах создавать такие корабли, как «Буря» и «Тайфун», она останется угнетателем. Мечта об империи умрет только вместе со смертью старинной мечты марсиан о независимости за счет передовых технологий.

Атака на Лаконию вызывала к жизни полдюжины нерешаемых проблем, но Наоми считала, что хотя бы для четырех она нашла решение.

– Кое-что мне надо бы разослать. Можно бы перекинуть сообщение на релейные станции Фригольда и «Предштормовой». Даже если ближе них к вратам сейчас никого нет, они могли бы отправить свою торпеду. А если они сделали все, как договаривались, несколько бутылок уже плавают у врат.

– Скорость света будет получше любого двигателя, – понимающе кивнул Алекс. – Если посылать бутылку отсюда, она небыстро дойдет. Но, знаешь, есть способ скинуть несколько секунд со срока доставки твоих сообщений.

Она повернулась к нему. Солнце уже село, и в розоватых сумерках Алекс показался ей моложе. Она подняла бровь, приглашая его договаривать. Алекс с деланным простодушием смотрел на нее.

– Для этого надо просто оказаться на несколько световых секунд ближе, верно?

Она даже не ожидала такого облегчения. Взглянула в небо Фригольда и сквозь него на звезды.

– Верно. Давай так и сделаем. Надоело мне ходить по стенам.

Через час они пристегнулись к своим амортизаторам в рубке. Работая с дисплеями «Росинанта», Наоми словно пела в один голос со старым другом. Проверила внешние профили маневровых. Проверила стабильность реактора. Тяга была в норме. Силовая сеть даже после долгого простоя работала надежно.

– Порядок, – сказала Наоми. – Поднимай его.

– А-га!

Корабль дернулся, развернулись шарниры амортизаторов. Наоми узнавала движения: они трогались с места и выходили из пещеры на одних маневровых. Палуба встала на место и скользнула под нее, а потом Наоми погрузилась в гель, потому что Алекс поднял их над землей.

Когда заработал основной двигатель, покачнулся и содрогнулся весь корабль, а Наоми ощутила укол и холодок в жилах – «сок» спасал от повреждений при перегрузках. Алекс, улыбаясь, как малыш в свой день рождения, возвращал старый корабль в великую пустоту. Наоми следила за наружной температурой: атмосфера становилась все холоднее и одновременно разреженней, пока вовсе не перестала проводить тепло. Дрожь прекратилась, и слышалось только тиканье вентиляции да изредка – гармонический гул двигателя, проходящего частоты резонанса. Планета на ее тактическом дисплее ушла назад, они превысили вторую космическую. Они ушли даже с орбиты Фригольда. Они были сами по себе. Свободны.

Наоми издала вольный ликующий клич. И Алекс ответил ей тем же. Откинувшись в амортизаторе, она позволила себе почувствовать дом. Хоть на минуту.

«Роси» был стариком. Шедевром кораблестроения его теперь не назовешь. Но он, как инструменты старого мастера, которые тот толково использовал, тщательно точил и смазывал, стал большим, чем обшивка и проводка, сети, трюмы и антенны. Старик Рокку говаривал, что за пятьдесят лет полетов корабль обретает душу. В молодости это представлялось ей милым суеверием. Теперь казалось очевидным.

– Господи, как я соскучился, – сказал Алекс.

– Мне ли не знать?

Через час Алекс перевел их в свободный полет, и Наоми отстегнулась. Пустынная система Фригольда обходилась без диспетчеров движения. Никаких полетных планов и патрулей, отлавливающих дюзовые выбросы без опознавательного сигнала. Наоми запустила диагностику, хотя по звуку двигателя и вкусу воздуха заранее знала, что все чисто. Она переходила от поста к посту, проверяя дисплеи и управление, как будто у нее была команда, чтобы работать на этих постах.

Перемены в Алексе она не замечала, пока тот не заговорил.

– Я пытался ее спасти. Правда пытался. До самого конца: она уже швыряла пули в этого огромного ублюдка, а я хотел вести корабль к ней. Разогнать «Предштормовой» и подобрать ее на борт. Но времени не осталось. – Он вздохнул перехваченным горлом. – А если бы я это сделал, вышло бы совсем дерьмово.

Наоми продела руку в скобу для ступней, закрепилась. Повернулась к нему, и на этот раз Алекс встретил ее взгляд.

– Черт знает, что за женщина была, – сказала Наоми. – Нам с ней повезло.

– Я на обратном пути знаешь о чем все думал? «Как мне сказать Киту, что тети Бобби больше нет».

– И как ты сказал?

– Пока никак. Пока болтались в системе Сол, сил не было. А теперь… Все равно не знаю, сумею ли. Мне ее не хватает. Мне их всех не хватает, но я видел ее смерть и… черт.

– Знаю, – сказала Наоми. – Я много о ней думала. Я ведь одобрила ее план.

– Ох, Наоми. Не то. Ты не виновата.

– И это знаю. Не всегда чувствую, но знаю. И, странное дело, представляешь, как я себя успокаиваю? Вспоминаю, как еще она могла умереть. От онкоцид-резистентного рака. При отказе магнитной ловушки. Просто дряхлеть, пока не перестанут действовать средства против старения.

– Жуть, – заметил Алекс. И, помолчав, добавил: – Но, да, я понимаю, о чем ты.

– Она была Бобби. Она знала, что никто не живет вечно. И, предложи ей выбрать свою смерть, ручаюсь, эта оказалась бы в первой пятерке.

Помолчав несколько секунд, Алекс шмыгнул носом.

– Я по ней тоскую каждую минуту каждого дня, но, черт побери, это было охрененно правильно.

– Вступить в рукопашную с кораблем, которого не одолели Земля, Марс и Союз перевозчиков, – и победить?

– Да. Если уж умирать, такой способ, пожалуй, лучше многих других. А все же… жаль, что мы не вечны.

– Да, смертность – это обидно, – согласилась Наоми.

– А ты бы как хотела?

– Не знаю. Я не об этом думаю, – ответила она, удивляясь, что точно знает, что для нее важно в образе своей смерти. – Как уходить, мне все равно. Просто до того я хотела бы кое-что успеть.

– Например?

– Хочу снова увидеть Джима. И Амоса. Хочу, чтобы кончилась война и установился настоящий мир. Такой, в котором люди друг на друга злятся, даже ненавидят, но никто из-за этого не умирает. И хватит с меня.

– Да, – сказал Алекс, – этого хватит. Я часто думаю об Амосе. Ты как полагаешь?..

Это было похоже на огромный беззвучный хлопок – взрыв без взрыва, – и Наоми упала. То есть упала бы, если бы еще оставалось направление падения. Все окрасилось в электрическое бесцветье слишком сильно зажмуренных в темноте глаз. Пустота вокруг гудела, наступала. Где-то рядом кто-то кричал. Может быть, Алекс. Или она сама.

Яркая пустота, в которую она падала – падала разом во все стороны, – сформировалась внутри света, острого и переменчивого, как аура мигрени. Наоми ощущала, что в ней чего-то недостает, и не знала чего. Это напугало ее больше, чем внезапность и странность перехода. Чувство отсутствия без предмета, потеря без потерянного. Она попробовала закрыть глаза – ничего не изменилось. Она пыталась протянуть руку, но протягивать было нечего. И некуда. Она не знала, только что провалилась в свет или падает уже много часов.

Она ощутила, что скатывается еще куда-то. Похоже на сон, но не сон, и она инстинктивно воспротивилась. Глубокий страх облек ее, и она ухватилась за него, как за спасение.

А потом, так же без предупреждения, все кончилось. Она была в рубке «Росинанта», парила над своим амортизатором. За ее спиной давился воздухом Алекс. Она поймала скобу, закрепилась. Тело словно выкрутили как тряпку, выжали досуха. Как будто много дней не спала и усталость пропитала каждую мышцу.

– Был… – Она не узнала своего голоса. Сглотнула и начала заново: – Был провал во времени?

Пальцы Алекса мягко простучали по панели управления. Наоми закрыла глаза, несказанно благодарная за тьму под веками. Волна тошноты нахлынула и отступила.

– Был, – сказал Алекс. – Мы потеряли… почти двадцать минут.

Наоми оттолкнулась, рассчитав путь к своему амортизатору не столько умом, сколько инстинктом. С превеликим облегчением пристегнулась. Алекс был серым, словно увидел что-то ужасное.

– Это было… не так, как в прошлые разы, – сказал он. – Иначе.

– Да, – согласилась Наоми.

Алекс проверял состояние «Росинанта» – кажется, он находил утешение в этом занятии. У Наоми по телу бегали иголочки, звон ущемленных нервов, но ощущение не было локализовано в теле. Казалось, медленно возвращается разум. Очень неприятное чувство.

– Хренов Дуарте, – сказала она. – Хренова Лакония с ее хреновыми экспериментами!

– Как ты думаешь, что они натворили на этот раз?

Глава 39. Элви

У Элви снова загудел ручной терминал. Ей давно следовало идти, а она никак не могла собраться. Кроме того, у девочки в стеклянной клетке не было стула, поэтому Элви тоже села на пол рядом с ней. Перспектива вставания не радовала больную спину.

– То есть, – сказала она, – изменилось не сознание?

Мгновенье жуткой неподвижности, сбивающей паузы, без которой, кажется, ни разу не обходилось, а потом Кара покачала головой.

– То есть трудно точно сказать, что это такое было, но я не чувствовала в себе никаких перемен. Кроме библиотеки, понимаете?

«Библиотекой» Кара и Александр – домашнее имя Ксан – называли информацию, которую носили в себе со времени их воссоздания дронами. Как они объясняли, они теперь знали то, чего никогда не слышали и не учили. Иногда это была просто информация, например точные сведения о местных условиях. Иногда она оказывалась непостижимой, вроде того факта, что сущности на уровне субстрата затрудняют рефракцию богатого света. Самый любопытный пример, потому что Кара понимала, что в этом контексте означает «субстрат» и «рефракция» и какова природа «богатого света», но само знание ни с чем не связывалось. Его не удавалось вписать в общий контекст, где фигурировали еда, деревья, вода… Какие-либо человеческие понятия. Элви это представлялось как встреча с морской черепахой, которая полностью понимает теорему неполноты Геделя, но в ее черепашьем мире ее не к чему применить.

Такие артефакты сознания в основном и привели Кортасара к выводу, что Кара и Ксан – уже не те дети, которыми были до «ремонта», а создания технологии чужаков, установленной в человеческих трупах. Вопрос был глубокий, и Элви все еще билась над ним. Детей явно перестроили. Это доказывал сам факт того, что они не взрослели и не развивались. Чернота глаз, серая кожа прямиком отправляли их в ту долину ужасов, от которой все еще шарахалось подсознание Элви.

Но случалось, когда никто за ними не наблюдал, Ксан опускал голову на колени Каре, позволяя ей ерошить себе волосы. Эта общая привычка приматов со времен плейстоцена лежала глубже и опознавалась легче, чем принадлежность к человеческому роду. Или Кара вдруг отвечала на какой-то вопрос Элви шуткой и застенчиво улыбалась, если ей удавалось рассмешить собеседницу. Иногда Элви не сомневалась, что видит непостижимые создания техники чужаков. Иногда ей делалось ясно, что Кортасар отказался видеть в них людей, чтобы можно было посадить детей в клетку и подвергать опытам. Элви не могла решить, привязалась она к ним или до дури их боится. Проходят ли они тест Тьюринга – или она его завалила.

Однако ее заинтересовало, что Дуарте после всех усилий Кортасара не получил доступа к библиотеке и что странные отключения сознания не сломали Кару и Ксана, как сломали Дуарте. Где-то тут крылась подсказка, ключ. Все данные у нее были. Осталось только расположить их в правильном порядке, и картинка сложилась бы. Элви это чувствовала.

Снова загудел ее терминал. На этот раз пришло сообщение. Ее ждала машина. Элви опаздывала на совещание. Невнятно выругавшись, она принялась разгибать колени.

– Мне пора идти.

– Когда вернетесь, вы застанете нас здесь, – сказала Кара, и Ксан с небольшой задержкой рассмеялся. Элви тоже улыбнулась. Глупо было делать вид, будто она заглянула на обед к друзьям и вот уходит раньше времени, но она держалась именно так. Случалось ей делать глупости.

Опираясь на трость, она побрела через лабораторные помещения на улицу, на свежий воздух. Нога болела. Регенерация, даже такая простенькая, шла медленно. Плохо. У Фаиза ступня уже была на месте, только кожа бледнее и мягче прежней, и после долгой ходьбы мышцы сводила судорога. Он отрастил новые кости, сухожилия и нервы, а она все ходила с клюкой.

Она понимала, что разница в уровне стресса. Фаиз в ее нынешней жизни был немногим больше, чем украшением. Он спал у себя, ел в столовой здания, встречался с кем хотел в саду, или читал, или смотрел старые записи развлекательных программ. Восстанавливался. Элви тонула в отчетах Кортасара – это если не осматривала Дуарте, и не пыталась уберечь Терезу от гибели во имя научного любопытства, и не разбирала свои заметки по «Соколу». Она почти не спала, а если засыпала, каждый раз ждала, какой кошмар выпадет ей этой ночью.

Должен был наступить момент, когда она не выдержит. Когда не удастся выбросить из головы (подумаю об этом позже) Сагали без куска затылка. Когда она сломается. Но пока этот момент еще не настал, так что не стоило о нем и думать. Она отчетливо сознавала, что действует по схеме, которую Фаиз именовал: «На фиг все, что происходит не сейчас».

Хуже того, она приближалась к стадии, когда нагрузка начинала радовать. Большего стресса она никогда в жизни не испытывала, не считая разве что давних событий на Илосе. Когда все ослепли, и по земле ползали покрытые нейротоксинами слизни, и оживали артефакты чужаков, а люди убивали друг друга по политическим соображениям и ради личной гордыни. Тогда все решал ее талант и острота ума. И теперь тоже. И что-то в ней наслаждалось этим, как конфеткой. Вряд ли это была здоровая часть ее души.

Ожидавший водитель раскрыл зонт, чтобы защитить ее от легкого, моросящего дождя. Но не заговаривал с ней. Сев в машину, Элви наклонилась к нему:

– Сообщите Трехо, что я еду.

– Уже сообщил, доктор, – ответил водитель.

«Что за странная страсть к шоферам?» – рассуждала Элви по дороге. Проще было прислать машину, которая забрала бы ее и доставила на место без участия человека. Работник, обязанности которого сводились к тому, чтобы проявлять к ней почтение, был, строго говоря, помехой. Требовал дополнительного времени на осмысление. Как эта пауза перед реакцией детей. «Нет ли тут сходства с заиканием?» – задумалась она. Надо будет об этом почитать. Может, обнаружится что-то полезное.

Здание государственного совета окутывал туман. Обогреватель машины не справлялся с веющим от окна холодом. Начало зимы на Лаконии – во всяком случае, в этой части Лаконии, – видимо, подразумевало промозглые дни и морозные ночи. Туман сразу после заката садился на все слоем льда. Местные деревья втянули листья. Импортированные породы распрощались с отмершими хлоропластами и теперь сбрасывали красные, желтые и бурые останки.

Внутри было тепло и сухо, климат контролировался, как на космическом корабле, но свет в окнах оставался серым, приглушенным. И все равно пахло дождем. Два разных слуги забрали у нее плащ и предложили принести в зал совещаний закуску или чашку чая. Она по привычке согласилась. Мысленно она уже разделилась между прошлым – где сидела с детьми или трупами-марионетками чужаков – и будущим, где излагала свои выводы по поводу последнего массового отключения. Для настоящего в голове буквально не осталось места.

Зал совещаний был красив. На стенах полированные панели розового дерева с тонкой золотой инкрустацией и не отбрасывающие теней светильники матового стекла. Трехо, Кортасар и Илич пришли раньше Элви и сидели вокруг стола с малахитовой крышкой. Трехо выглядел так, словно чувствовал себя не лучше нее, а Илич, пожалуй, еще хуже. Из них только Кортасар как будто прекрасно справлялся со стрессом. Элви почти не сомневалась: это потому, что ему безразлично, останутся ли в живых все остальные.

– Извините за опоздание, – начала она. – Вы, конечно, понимаете…

– У нас у всех много дел, – отозвался Трехо, то ли с тонкой подколкой, то ли без. Элви не поняла. – Впрочем, теперь мы все в сборе. И должны составить заявление по… последнему происшествию. Что может сказать по этому поводу верховный консул? Что нам известно? Полковник Илич, не желаете ли начать?

Илич откашлялся.

– Ну, мы в очередной раз столкнулись с событием, которое, по всей видимости, коснулось каждого в системе. И опять одномоментно. Я хочу сказать, что это, видимо, было единое, нелокализованое событие, охватившее… всех и всюду. По нашим сведениям, оно наблюдалось не менее чем в двух других системах.

Кортасар поднял руку, как в первом классе, и Трехо кивнул ему.

– А в пространстве колец? – спросил тот. – То же, что в системе?

– Неизвестно, – ответил Илич. – У нас в тот момент не было кораблей в пространстве колец. По некоторым признакам, находившиеся там суда, возможно… съедены, если это подходящее слово. Так же, как «Тайфун» и Медина. Но подтверждений у меня нет. Кажется, событие не соотносится ни с какими нашими действиями, однако наш флот в настоящее время присутствует лишь в ста двадцати системах. Если что-то произошло в других, мы можем об этом не узнать.

– Серьезно? – удивился Трехо.

– Потерю станции Медина невозможно переоценить. Контролируя бутылочное горлышко, мы держали на поводке всю империю. Без него…

Трехо, насупившись, откинулся назад, повел руками, предлагая высказываться Элви и Кортасару. Кортасар не обратил внимания, а вот Элви поймала себя на том, что готовиться отвечать, словно была чем-то обязана адмиралу.

– Если мне позволят попытку вписать событие в более широкий контекст…

– Прошу вас, – кивнул Трехо.

– Речь идет о природе сознания.

– Этот контекст слишком широк для меня, майор.

– Потерпите, – сказала Элви. – Если не касаться религиозных толкований, которые не по моей части, сознание есть свойство материи. Это трюизм. Мы состоим из материи, мы мыслим. Мышление – это то, чем занимается мозг. И в нем присутствует энергетический компонент. Известно, что электрический сигнал нейронов есть конкретный признак процесса мышления. Так, например, наблюдая за вашим мозгом в то время, как вы что-то себе представляете, я могу довольно надежно определить, воображаете ли вы песню или зрительный образ, по тому, возбуждаются ли зрительные или слуховые области коры.

– Понятно, – сказал Трехо.

– Мы не можем обоснованно утверждать, что человеческий мозг единственный обладает подобным сочетанием структуры и энергии. На самом деле, по многим признакам, у строителей врат имелась мыслящая структура – подобная мозгу, – материальная составляющая которой была совсем иного рода, чем у нас. Как ни смешно, мы обнаружили по меньшей мере одну подобную мозгу структуру – алмаз размером с Юпитер.

– Не понимаю, – сказал Трехо.

– Ну, вот у нас в термоядерных реакторах не применяется стальная обшивка. Мы используем магнитные ловушки. Магнитные поля выполняют в сущности ту же функцию, что и материя. Похоже, что сознание древних цивилизаций развивалось скорее на основе энергетических полей и, возможно, структур ненаблюдаемой материи, нежели на биологическом материале, из которого состоит наш мозг. В процессе нашего мышления, по некоторым признакам, задействованы квантовые эффекты. То, что истинно для нас, вероятно, было истинно и для них. Моя гипотеза – я работала над ней еще до того, как попала сюда, – предполагает, что наш мозг – своего рода полевая версия сознания. Без лишних сложностей. Без лишних финтифлюшек, зато устойчивая и работоспособная. У нашего мозга, возможно, предусмотрен механический запуск, и, когда квантовые взаимодействия, лежащие в основе нашего восприятия, нарушаются, их проще запустить заново. Звучит осмысленно?

Трехо произнес «едва ли» в один голос с «конечно» от Кортасара. Мужчины переглянулись. Элви, сдерживая раздражение на обоих, продолжала:

– Итак, сведения, полученные Джеймсом Холденом на станции чужаков в пространстве колец, указывают, что нечто систематически уничтожало сознание древней цивилизации. Убивало ее. Предшественники пытались избавиться от систем. Зажигали сверхновые. Не помогло. Кончилось тем, что они закрыли все врата, но и это не решило проблемы, поскольку то, что их убивало, их все-таки добило. И здесь на сцену выходим мы. Мы обнаружили – я наблюдала такое непосредственно – то, что у нас получило название пуль, или шрамов, или нелокального полевого эффекта. В сущности – место, где то, что ненавидит врата, каким-то образом обрушивает сознание на планете или в системе. Или во всех системах. Я подозреваю – хотя не имею никаких доказательств, – что враг нашел способ сдуть разом все системы, независимо от того, активны ли врата. Предполагаю, что наши прохождения сквозь врата раздражают этого врага. Может быть, даже чем-то ему вредят. Когда ущерб становится достаточно большим, он реагирует.

– И когда я убил станцию Паллада в Сол… – начал Трехо.

– Вы тем самым стукнули некого темного нематериального бога по тому, что у него сходит за нос, – закончила Элви. – И получили в ответ то, чего следовало ожидать. Если вы болеете и вам легчает от укола пенициллина, заболев снова, вы сделаете такой же укол. Только у нас, оказывается, сознающая структура отличается от структуры создателей врат. Не так легко ломается, и восстанавливаемся мы лучше. То, что уничтожило их цивилизацию, у нашей всего лишь вырывает несколько минут времени.

– Какое разочарование для темных богов, – съязвил Трехо.

– И правда. Но с ними еще не кончено. И особенно, не в обиду будь сказано, после того как мы начали кидать в них, чем бы они там ни были, корабли-бомбы. Играть в «око за око». А последние изменения? Свет и формы вместо прежней гипервосприимчивости.

– Да, я заметил, – сухо подтвердил Трехо.

– Полагаю, что враг, чем бы он ни был, испытывает новые способы разрушения системы сознания. Мозга. Думается, мы оказались чем-то вроде устойчивой к пенициллину инфекции, и теперь они попробовали тетрациклин.

– А что послужило спусковым механизмом? – спросил Трехо.

– Спускового механизма могло и не быть, – ответила Элви, – если они уже не просто реагируют на наши действия. Возможно, мы убедили их принять нас всерьез.

Трехо, осмыслив, что из этого следует, немного сник.

– Что здесь нового? – спросил Кортасар. – Кажется, все это мы уже обсуждали. То есть ничего по-настоящему свежего, не так ли?

Трехо с Иличем переглянулись.

– Я, – заговорил Трехо, – считаю полезными для себя выводы доктора Окойе. Значит, не так. Есть ли прогресс в лечении верховного консула?

– Мне бы очень помогла возможность, – ответил Кортасар, – исследовать потерю полковника Илича. Полагаю, так ничего и не нашли?

Заметно было, как Трехо сдерживает себя.

– Прежде чем перейти к этому вопросу, нельзя ли разобраться с состоянием верховного консула?

– Состояние стабильно, – ответил Кортасар. – Весьма стабильно. Идеально.

– Улучшения?

– Нет.

Илич вмешался в разговор, напряженно спросил:

– Вернуть его невозможно?

Элви не собиралась в очередной раз позволять Кортасару замять тему. Либо у него есть план, который он по каким-то соображениям скрывает, либо нет. Она подалась вперед, положила ладони на стол, как если бы открывала карты в покере.