Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Что?.. – выговорила Чава. – Что это?..

– То же, что было в системе Сол, когда убили Палладу. Сколько мы пробыли без сознания?

– Я… не…

– Журнал есть? Записи охранной системы?

Чава, кивнув, так разогнала тремор, что едва сумела остановить болтающуюся взад-вперед голову. И открыла настольный дисплей. Внутри съемка не шла, только вид снаружи на входную дверь. Чава как раз отмотала до появления Наоми, когда по общей связи прозвучало так громко, что слышно было и в помещении офиса: «Говорит общая система безопасности. Пожалуйста, оставайтесь на местах. Если вы нуждаетесь в помощи, пользуйтесь аварийным вызовом через ручной терминал, к вам прибудет правительственная команда. Не ищите помощи сами. Не покидайте домов и рабочих мест».

– Три минуты, – сказала Чава. – А как будто время просто моргнуло.

– На Обероне есть корабли класса «Магнетар»? Насколько я знаю, на такое способны только они… более или менее.

– Нет, ничего такого.

– Придется нам рискнуть: выйдем на транслятор через ваш запасный ход. Здесь что-то произошло, и, если это связано с причиной тревоги на Лаконии, нужно уведомить Сабу.

Чава знаком подозвала Наоми к столу.

– Следи, что делаю, – сказала она.

Обстановка маленького офиса состояла из белой керамо-стальной типовой мебели, но оборудована была хорошо. Сев за чужой рабочий стол, Наоми быстро, не заботясь об опечатках, набрала короткое сообщение. Врата Оберона отделяли от планеты пятьдесят пять световых минут. Даже если Саба отзовется сразу, она услышит его через два часа, а ответ может и задержаться.

Чтобы скоротать ожидание, Чава заварила им ромашковый чай из офисных запасов. Наоми не любила его липкого сладковатого привкуса, но все же выпила. Тревога отменилась через час тридцать пять минут. «База в безопасности. Просим вас вернуться к обычной деятельности». Объявление прозвучало до наивности оптимистично.

Система Чавы Ломбо звякнула за десять минут до двухчасового срока, и женщина, словно активированная сигналом, шлепнула по значку «открыть сообщение». Прочла, оскалила зубы.

– Что там?

– Там ничего, – ответила она и протянула терминал Наоми. «Ошибка передачи. Транслятор не отвечает. Сообщение сохранено для повторной отправки».

– Транслятор неисправен? – предположила Наоми.

– Этот в порядке, – возразила Чава. – Тот, что по нашу сторону. Сообщение отправлено с оберонского транслятора, но связи с другим у него нет. Правда, есть еще один способ. Помехи в кольце зверские, но пробиться можно. В нашем арендном флоте есть корабли с лучевым передатчиком, и если подвести такой вплотную…

Наоми покачала головой.

– Нет. Слишком заметно. Я хочу его известить, но не ценой разоблачения организации. Саба сам сообщит, когда сможет. Он знает, где нас искать.

Чава недовольно булькнула горлом и залпом допила остатки чая.

– Тогда давай провожу в надежное жилье. Если грызть ногти, так хоть с комфортом. Лакония серьезно относится к релейным станциям. Наладка нормальной связи у них будет в первых строках списка.

– Слава богу, что враг у нас такой деловой, – попробовала пошутить Наоми. Чава даже выдавила смешок в ответ.

Но сутки спустя транслятор так и не заработал. И еще через день. Только через неделю скоростные зонды дотащились до врат и сквозь них передали картинку, которую не удержала под замком никакая цензура.

Вся система Оберона – в том числе Наоми, Чава и команда «Бикаджи Камы» – увидела радужное сияние на месте темноты между вратами. И узнала, почему не отзывался транслятор медленной зоны. Он пропал вместе со всем прочим. С «Оком Тайфуна». Со станцией Медина и со всеми кораблями, запертыми в пространстве колец. Только станция чужаков в центре осталась на месте и сияла как маленькое солнце.

Наоми досмотрелась до головокружения и отвернулась. Потом взглянула еще раз, проверяя, не почудилось ли. Она смотрела снова и снова, не веря своим глазам.

Все человеческое в маленькой искусственной вселенной между вратами как языком слизнуло, и не видно было ни следа того, что их убило.

Глава 24. Бобби

Бар был не просто дерьмовый. Дерьмовый – это хоть какое-то своеобразие. А здесь – типовой. Подделка под камень в подражание тоннелям Цереры или Ганимеда. Граффити, смотревшиеся смело, пока не замечаешь, что картинка повторяется через каждые пару метров. Контркультура в исполнении корпоративного дизайнера. Кормили неплохо. Гидропонная грудинка в горячем маринаде и растительный концентрат, не разваренный в кашу. И пиво было приличное, хоть и слишком резкое, на ее вкус. Экран на задней стене обычно транслировал футбольные матчи со всей системы. Сейчас крутили новости. И, если раньше экран оставался лишь фоном для разговоров и выпивки, сейчас на него смотрели все.

– Событие повторяет случившееся после того, как «Буря» применила генератор магнитного поля против сепаратистов Паллады, – говорила женщина с экрана, бледнокожая, с длинными темными волосами и серьезным выражением лица. Бобби решила, что передача идет с Луны, хотя вполне могла быть с Цереры или с Марса. По нынешним временам все на одно лицо. – Однако если в прошлый раз было ясно, что послужило спусковым крючком феномена, и сам феномен ограничивался системой Сол, то в данном случае, по сообщениям, он распространился шире, возможно, захватив все известные системы. Потеря станции Медина и «Тайфуна» вместе со всеми гражданскими судами в пространстве кольца предположительно связана с данным явлением, но подтверждающих это предположение официальных заявлений к данному моменту не поступало.

Каспар издал невнятный звук: то ли кашель, то ли смешок. Сидевшая напротив него Джиллиан вопросительно вздернула подбородок.

– Их ручные журналисты нечасто позволяют себе намек на критику, – объяснил Каспар.

– Все равно видно, что губами двигает просунутая через задницу рука цензора, – отмахнулась Джиллиан. – Свободная пресса рвала бы этих мерзавцев на куски по восемь в час, пока не выдавила бы объяснений.

На экране рядом с темноволосой ведущей появился старик в рубахе с открытым воротом. Он неуверенно улыбнулся в наплывающую на него камеру. Субтитры обозначили его имя и должность, но экран располагался так далеко от Бобби, а буквы были такими мелкими, что она разобрала только имя – кажется, Роберт. И подалась вперед, чтобы лучше слышать.

– Что вы можете сказать об этих событиях, профессор? – спросила ведущая.

– Ну да. Да. Прежде всего, конечно, множественное число здесь неуместно. События – во множественном. То, что мы видим, лучше объяснить как единое нелокализованное событие. Что укладывается в наши общие представления о… мне не нравится выражение «цивилизация чужаков». Слишком много допущений. Назовем это предшественниками и врагами предшественников.

Старик улыбнулся чуть естественней, радуясь собственной шутке. Бобби возблагодарила ангела-хранителя, что не он вел у них курс в университете.

Джиллиан фыркнула.

– Они лишились боевого корабля, главной диспетчерской медленной зоны, чертовой уймы других кораблей и двух, мать их так, врат, а все толкуют о локализации? – Она ткнула в сторону экрана бледной косточкой, еще недавно облепленной мясом, грудинки. – Идиоты!

Каспар пожал плечами.

– Мы лишились центра подполья на Медине, а лопаем барбекю под пиво.

– Мы тоже идиоты, – признала Джиллиан.

– Ты-то уж точно, – сказал Каспар, смягчив слова улыбкой.

* * *

Извещение, что врата Сол закрыты для деловых перевозок до дальнейшего уведомления, не сулило добра. Команда Бобби молчала, но все было ясно без слов. Когда проход кораблей в систему и из системы закрыт, игра в наперстки невозможна. Может быть, еще не поздно бежать. Тишком выбраться с Каллисто, найти корабль Союза перевозчиков, который их спрячет. Но и такой корабль никуда не уйдет, пока не снимут карантин. Они лишились надежды выскользнуть в другую систему, укрыться на какой-нибудь незаселенной луне, пока не разойдется рябь от их атаки в Солнечной. И теперь они пытались спрятаться от тигра, не покидая его клетки.

А потом стало еще хуже.

Когда это случилось, Бобби спала. Отдых давался ей все труднее. Она вытягивалась на койке в бывшей конторе склада, гасила свет, и в голове начинали крутиться сценарии побега, плена или гибели во всех комбинациях, на какие только способно ее воображение. Она рада была проспать хоть пять часов за смену и потому, проснувшись в похмельном раздрае, решила, что это наконец сказалось переутомление. И только когда ручной терминал, звякнув, известил, что с ней рвутся выйти на связь все, от команды до системы аварийных предупреждений Каллисто, она поняла, что дело серьезное.

* * *

– Важно иметь в виду, – говорил старик, глядя в камеру глазами доброго дядюшки, – что эти явления, хотя внушают тревогу и приводят к потерям, если в момент происшествия люди занимаются сложной или опасной деятельностью, сами по себе не представляют угрозы.

– Вы не могли бы пояснить? – попросила ведущая.

– Эти припадки не оставляют долгосрочных эффектов. По всем признакам они – не более чем неудобство. Конечно, важно учитывать возможность их повторения, во всяком случае, пока научный директорат не прояснит причину и не… гм… не возьмет их под контроль. До тех пор всем нам следует принимать меры предосторожности при работе с механизмами или оборудованием. Но это никогда не помешает, не так ли?..

Каспар хрипло, передразнивая старика, забормотал:

– И не стоит беспокоиться из-за пропавших врат и кораблей. О, что вы! Это не для ваших хорошеньких головок, милые.

– Где Алекс? – спросила Бобби.

– Когда я его видела, собирался домой, – ответила Джиллиан.

«Домой» означало на «Предштормовой». Скоро должно было открыться окно для бегства. Может, потому он и ушел на корабль. Или чтобы не встречаться с ней. При последнем разговоре она надавила на него сильнее обычного, а ведь знала, как он отчаянно старается избегать конфликтов. Вслух она никогда об этом не говорила, но очень жалела, что с ними нет Амоса или Наоми. Или хоть Холдена. И ее немножко беспокоило, не сломала ли она нечаянно Алекса.

– Я пошла, – сообщила Бобби и покинула дерьмовый бар с лаконским пропагандистским каналом. Все остались допивать пиво и договаривать сплетни. Они чувствовали, что ей компания не нужна.

Бобби шла по общим коридорам, засунув руки поглубже в карманы и уперев взгляд в пол перед собой. При ее размерах и чуть не с колыбели привитом умении контролировать пространство вокруг себя оставаться незаметной ей было непросто. Но надо. Они уже просидели на Каллисто дольше, чем ей бы хотелось, и Бобби видела, что команда начинает привыкать. Завели любимые забегаловки, излюбленные бордели, парикмахерские, кофейни и автоматы пачинко. Вписаться на время было нормально. Нормально устраивать жизнь там, куда тебя занесло. Но для них это опасно, потому что тебя начинают узнавать, а узнавание слишком легко могло довести их всех до тюрьмы, бокса или могилы.

На развилке она через ручной терминал отперла сервисный тоннель и нырнула в служебные проходы верфи. До старого логова контрабандистов АВП предстояло долго идти холодными коридорами. Ее шаги сливались с капелью конденсата и гудением воздуховодов. Граффити на стенах здесь были древние, большей частью – на астерской помеси языков или нарисованные тайнописью. Те немногие, что она могла разобрать, проклинали ООН и Марсианскую Республику Конгресса. Теперь вся эта ненависть смотрелась скорее милой диковинкой. Старые враги казались лучше уже потому, что они не лаконцы.

Где мои победы? Оставлю ли я мир лучше, чем он был до меня?

Девчонкой она думала, что представляет себе будущее. Улучшения. Прогресс. Она готовилась служить своему народу, защищать труды по терраформированию от злобной Земли и хищного Пояса. Едва научившись говорить, она уже знала, что не увидит, как человек вольно гуляет по поверхности Марса, но верила, что к ее смерти планета покроется зеленой порослью искусственных мхов и окутается сияниями магнитосферы. Настоящая ее жизнь до неузнаваемости отличалась от придуманной. В ней случилось больше чудес и больше разочарований. А теперь Бобби не чувствовала, что в этой жизни есть для нее место. У нее была своя роль – сперва на «Росинанте», теперь на «Предштормовом». У нее были свои люди и свои обязанности. А вот Марс переменился и потемнел. Он метастазировал в империю, где не было места великому проекту, о котором она мечтала.

У нее впереди еще не один десяток лет, если заботиться о здоровье и соблюдать режим тренировок. Возможно, мир, в котором ей предстоит умирать, и окажется лучше того, что сейчас, но ей с трудом верилось, что он будет лучше того, где она родилась. Слишком многое потеряно, а что не потеряно, то изменилось до неузнаваемости.

Загудел ее ручной терминал. Джиллиан прислала из бара сообщение. Бобби открыла его с недобрым предчувствием. Джиллиан была умная голова и хороший боец. Может, через десяток-другой лет она и научится собирать свою команду, вместо того чтобы подтачивать чужую. Но пока Бобби сомневалась, в настроении ли она услышать, что желает ей сказать Джиллиан. Однако она была капитаном, а Джиллиан – ее старпомом. И Бобби тычком большого пальца открыла связь. Тема записи была обозначена как «Подумала, что тебе стоит посмотреть». Бобби включила воспроизведение.

Ожил экран на стене бара. Метки времени обновления и записи лежали на лице ведущей муаровым узором, но не помешали ее узнать. Как и человека с ней рядом. Ученого старца сменило знакомое лицо. Адмирал Антон Трехо с «Бури», фактический губернатор системы Сол.

Бобби остановилась.

– …рассчитывалось на месяцы вперед, – говорил Трехо.

– Так ваше возвращение на Лаконию не связано с событиями в пространстве кольца? – спросила ведущая.

– Никоим образом, – улыбнулся Трехо. Лгать он умел в тысячу раз искуснее ведущей. – Но я понимаю, что для такой мысли есть основания. На Медине произошла трагедия, и я вместе со всеми оплакиваю гибель людей. Однако научный директорат и лично верховный консул заверяют, что ситуация под контролем. Я просто старый вояка, которого переводят на новое место. Никаких драм тут нет. Вице-адмирал Хоган – хороший человек и вполне готов принять командование. Я ему абсолютно доверяю.

На экране открылось еще одно дополнительное окно, потеснило Трехо с ведущей и добавило помех их окну. Вице-адмирал, серьезный молодой человек в лаконском мундире, мог сойти за старшего брата Каспара.

– Итак, обращаясь к гражданам системы Сол, я хотел бы выразить благодарность за…

Запись оборвалась. Бобби большим пальцем набрала ответ: «Любопытно». И прислонилась к стене. Трехо покидал Солнечную систему. Может быть, уже отправился. У «Бури» новый капитан – лаконский офицер, а не ветеран марсианского флота. Одного этого хватило бы, чтобы ее убедить, если бы Бобби уже не решилась сама.

На мобильной посадочной площадке, где стоял «Предштормовой», хватило бы места для трех таких же. Шасси были выше роста Бобби и предназначались, чтобы выкатывать платформу из надежного пещерного укрытия. Через полкилометра темноты она сходилась с крытым ангаром на поверхности спутника. В данный момент корабль стоял торчком среди ферм-кранов, и его вершина терялась в тенях над головой.

Бобби подошла к шлюзу и, не вызывая лифта, взобралась, перебирая руками, по металлическому трапу. Шагнув в открывшийся шлюз, она отключила ручной терминал от системы Каллисто и только потом синхронизировала его с «Предштормовым». Едва ли двойное подключение могло их выдать, но всякое бывает, лучше не рисковать зря.

Корабль сообщил ей, что Алекс в мастерской при машинном зале и что кроме него в различных помещениях находятся еще четверо из команды. Для нее главным было, что Алекс сейчас один. При этом разговоре она хотела бы обойтись без свидетелей. По крайней мере, пока.

Мастерская напоминала не столько производственное помещение, как на «Росинанте», сколько выставочный зал или спа-салон. Шкафчики вдоль плавно изогнутой стены, швы между ними почти невидимы. Свечение стен – сама обшивка корабля мягко сияет, давая не режущий глаз, бестеневой свет.

Алекс стоял у производственного принтера, похожего скорее на растение, чем на собранный людьми механизм. Брюшко у пилота опало со времени женитьбы. Остатки волос побелели, и щетина на щеках лежала светлым налетом. Он напомнил Бобби мороженщика из кафе, куда она забегала после школы. Оглянувшись на нее, он кивнул, и воспоминание погасло. Это снова был просто Алекс.

– Что-то сломалось? – Она подбородком указала на принтер.

– Центральная подпорка на моей койке поизносилась. Я отломал старую и печатаю замену, – объяснил он. – Что привело тебя на этот корабль?

– Искала тебя, – ответила она. – Надо поговорить.

– И мне так думается.

– Насчет того, что ты тогда сказал. Про то, почему я… чего-то добиваюсь. Может, ты и был прав.

– Спасибо.

– Но теперь не прав, – договорила она. – Ситуация изменилась без нашего участия. Все расчеты делались до закрытия врат.

– Все равно остаются корабли Союза, с которыми мы могли бы пересечься. Рано или поздно врата откроют. В смысле не могут же они закрыть их навечно, что бы там ни случилось.

– Но до тех пор мы завязли в системе Сол. Хотя и это не главное. Они лишились «Тайфуна». Таких чудовищ у них было только три. «Сердце бури» контролирует систему Сол с ее мощью и ресурсами. С ее населением.

– С ее историей, – добавил Алекс. – С памятью времен, когда у власти были не лаконцы.

– И это тоже, – согласилась Бобби. – «Глаз тайфуна» контролировал врата. «Голос вихря» оставался в Лаконии, оборонял их родную систему. Из-за какой-то катастрофы у них стало одним меньше. И они забарахтались. Трехо отзывают на Лаконию. Контролировать пространство колец некому. Все, что я говорила насчет показать людям, что в этой войне возможна победа, остается правдой, и, если сработает, мы за один бой прикончим их флот. Может, они оставят его в Лаконии. Может, выведут в пространство кольца, если сочтут, что случившееся там больше не повторится. Но сюда не приведут. В системе Сол у подполья развязаны руки. Она остается важнейшей системой, и, чтобы отвоевать ее, можно многим рискнуть. Это уже будет не символическая победа. Тут тебе и тактика, и стратегия. Я не могу упустить такой шанс.

– Я твои слова услышал, – ответил Алекс.

Несколько секунд принтер тикал в тишине.

– Знаю, что у тебя есть свои причины, – сказала Бобби. – И уважаю их. Серьезно.

– Нет, не в том дело, – начал Алекс. – Просто я…

– И не хочу тебя втягивать, если ты не уверен. Нет, ты меня послушай. «Буря» – самая смертоносная машина, какую когда-либо строило человечество. Мы с тобой оба знаем, против чего начинаем войну. И даже если сумеем доставить антиматерию, не уверена, хватит ли ее, чтобы прикончить корабль. У тебя ребенок. И у него, может быть, скоро будет ребенок. Холдена нет. Амоса нет. Наоми стала отшельницей. «Роси» съела моль. И… если у нас сорвется, мы и «Предштормового» лишимся. Если хочешь уйти, ты в своем праве.

– Уйти?

– В отставку. Мы тебе добудем новое имя или добавим надежности теперешнему. Найдем тебе работу на Церере, Ганимеде или здесь. Все равно. Со временем дашь знать Киту и его жене. Никто о тебе плохо не подумает, если так решишь.

– Не знаю, – сказал Алекс.

– Ты мне нужен на сто процентов или не нужен совсем. Алекс поскреб подбородок. Принтер звякнул, завершив работу, но Алекс не стал открывать его и забирать новую подпорку.

– Это ты говоришь как капитан корабля, – сказал он. – Знаешь, у тебя даже голос изменился, как стала командовать. Немножко, но есть такое дело. В общем, капитана я услышал и понял. А вот друга я прошу об услуге.

«Никаких услуг, никаких компромиссов, либо ты с нами, либо уходишь», – чуть не сорвалось с ее губ.

– О какой? – спросила она.

– Согласуй это дело с Наоми. И если она скажет – это ошибка, послушай ее. Выслушай ее.

Все в ней восстало против этой мысли. Старая ссора стянула нутро в узел тверже камня. Однако…

– А если она поддержит?

Алекс расправил плечи, тверже уперся ногами в пол и дружески улыбнулся ей. Никто на корабле не увидел бы в его позе Амоса – кроме нее.

– Тогда надерем ублюдкам задницы, – сказал он.

Интерлюдия. Танцующий медведь

Холдена разбудил пролившийся в высокое окно рассвет и скользящие по потолку тени. Остатки сна – что-то про забравшегося в водоочиститель крокодила, которого они с Наоми пытались выманить солонкой, – уже ускользали из памяти. Холден потянулся, зевнул и выволок себя из широкой постели с мягкими подушками и пушистым одеялом. Постоял немного в ногах кровати, вбирая в себя все. Цветы в вазе у окна. Тонкий узор тканых простыней. Пошевелил пальцами ног, ощутив теплый мягкий коврик. Повторил про себя ежеутреннюю мантру, которую твердил с самого начала:

Это – твоя камера. Ты в тюрьме. Не забывай.

И умиротворенно улыбнулся, потому что за ним наблюдали.

Душевая была облицована гладкими и красивыми речными камушками. Вода всегда оставалась теплой. Мыло пахло сандалом и сиренью. Полотенца – мягкие, толстые, белые, как свежий снег. Холден побрился перед зеркальцем – подогретым, чтобы не запотевало. Лаконская одежда – настоящая ткань, а не переработанная бумага, – выглаженная и чистая, ждала в шкафу. Он оделся, напевая памятный с детства легкий мотивчик, потому что его слушали.

На Лаконию он попал в куда менее удобной клетке. Его допрашивали в боксе. Его били. И в первые дни обрабатывали и приемами посерьезнее. А потом стали искушать свободой. И даже властью. Но дело могло обернуться гораздо хуже. Что ни говори, он участвовал в атаке, искалечившей станцию Медина и закончившейся рассеянием агентов подполья по всем системам империи. Кое-кто умудрился даже увести из-под носа у лаконцев один из первых истребителей. Холдену многое было известно о работе мединского подполья, о его участниках и о том, где их искать. А он остался жив, и ногти на пальцах уцелели, потому что он знал еще и кое-что о мертвом пространстве, объявившемся на «Буре» после применения магнитогенератора. И о таких же мертвых местах во всех системах помимо Сол. Он единственный среди людей – в сопровождении порабощенных останков детектива Миллера – побывал внутри станции чужаков и видел своими глазами судьбу создателей протомолекулы. И, едва ему это позволили, принялся лопатами скармливать лаконцам все, что знал. Призывал к сотрудничеству в деле, которое страшно недооценили, а между тем его знания о подполье устаревали с каждой неделей. Становились бесполезными. Его уже и не расспрашивали на эту тему.

Дуарте – мыслящий, образованный, культурный человек и убийца. Он очарователен и забавен, немного меланхоличен и, насколько мог судить Холден, совершено не сознает своего чудовищного честолюбия. Он, как религиозный фанатик, искренне верит, что любые его поступки оправдываются целью, ради которой совершены. Даже рванув к бессмертию – и прихватив дочь, чтобы тут же захлопнуть за собой двери, – Дуарте умудрился объяснить это суровой необходимостью во благо человечества. Он, прежде всего, был очаровательный маленький крысюк. Чем больше Холден начинал уважать и даже любить этого человека, тем старательнее напоминал себе, что имеет дело с чудовищем.

На двери был замок, но Холден им не управлял. Сунув в карман подаренный наладонник, он вышел во двор и закрыл за собой дверь. Кто захочет, сможет войти. И если им вздумается запереть его в комнате – или комнату от него, – тоже сумеют. Он сунул руки в карманы и гуляючи двинулся по окаймленной колоннадой дорожке. Дерн привезли на планету с Земли. Возможно, и почву тоже. Какой-то мелкий чиновник, вышедший во двор перед Холденом, развернулся и, не замечая, пролетел мимо. В этом смысле Холден был вроде газона. Декоративным.

Столовую они здесь отгрохали больше целой палубы «Росинанта». Светлые сводчатые потолки, открытая кухня, три дежурных повара в любое время дня и ночи. Несколько столиков у окна, дюжина разбросана по дворику с другой стороны. Свежие фрукты. Свежие яйца. Свежее мясо, сыр, рис. Всего понемножку. Изящество достигалось трудом и предусмотрительностью, а не бездумным мотовством. Преданность здесь ценилась выше богатства. Поразительно, как много узнаёшь о людях, просто несколько месяцев рассматривая со стороны то, что они построили.

Холден поставил на резной деревянный поднос тарелку риса с рыбой – как обычно. И блюдце с дыней и клубникой. И кофе слабой обжарки в белой керамической чашке величиной с бульонную миску. Кортасар, в одиночестве устроившись в дальней нише, просматривал что-то на своем терминале. Холден в порядке самодисциплины улыбнулся ему и уселся напротив ученого социопата-вивисектора.

– Доброе утро, док, – начал он. – Давно вас не видел. Вселенная вас не обижает?

Кортасар закрыл файл, который читал, однако Холден успел разобрать слова «неограниченный гомеостаз». Он не совсем понимал их значение и посмотреть не мог без того, чтобы кто-то об этом не узнал.

– Жизнь прекрасна, – ответил Кортасар и, судя по блеску глаз, сказал правду. Что, вероятно, означало, что жизнь ужасна для кого-то, кого зовут не Паоло Кортасар. – Все отлично.

– Да? – произнес Холден. – Поделитесь хорошими новостями?

Кортасар явно хотел что-то сказать, но сдержался. Еще одно доказательство его хорошего настроения. Доктору нравилось знать больше других. Это давало ему чувство власти. Проговаривался он чаще тогда, когда бывал сердит или расстроен. Или пьян. Пьяным и ноющим Кортасар больше всего нравился Холдену.

– Ничего такого, чем мог бы поделиться, – сказал тот, вставая с места, несмотря на недоеденный завтрак. – Извините, не могу составить компанию. График.

– Если позже выпадет время, найдите меня, можно будет сыграть в шашки, – предложил Холден. Он постоянно проигрывал Кортасару в шашки. Ему даже не приходилось поддаваться – играл тот хорошо. – Меня всегда можно застать дома.

Оставшись один, Холден молча ел завтрак и проникался атмосферой. За время службы танцующим медведем он научился одному: не искать подсказок. Стоило начать поиск, он неизменно что-нибудь упускал из виду. Лучше оставаться пассивным наблюдателем. Замечать, как хмуро переговариваются между собой повара. Как поспешно входят и выходят чиновные особы, как напряжены их плечи.

После недавнего события – странного сдвига восприятия, выпадения времени и сознания – здесь постоянно была такая атмосфера. Что-то происходило, но что – Холден не знал. При нем об этом даже не упоминали. А он не спрашивал. Потому что его постоянно слушали.

Доев, он оставил тарелку на столе, взял, как обычно, навынос две чашки кофе и сунул в карман половинку колбасного кольца. И вышел в сад. Было прохладно. Времена года на Лаконии задерживались надолго, но и здесь осень уже определенно пускала корни. Высоко в небе проплывала здешняя облачная медуза, сквозь нее светилась синева неба. Пропускной пункт с виду представлял собой просто лавочку, на которой сидел молодой человек с квадратным подбородком – похожий на Алекса, как двоюродный братец.

– Доброе утро, Фернан, – поздоровался Холден. – Я вам кое-что принес.

Охранник с улыбкой покачал головой.

– От вас я не могу этого взять, сэр.

– Понимаю, – кивнул Холден. – А жаль, знаете ли, потому что кофе в столовой для випов варить умеют. Не жгут свежие зерна, как секретные бумаги при обыске. И вода чуточку минерализована, но не настолько, чтобы казалось, будто пьешь из старой шахты. Отличный кофе, но…

– Как вы вкусно описываете, сэр.

Холден поставил одну чашку на лавку.

– Я ее оставлю здесь, чтобы вы потом безопасно утилизировали содержимое. А эту может утилизировать лейтенант Яо. В кофе немножко сахара.

– Я ей скажу, чтобы она от него избавилась, – улыбнулся охранник.

На то, чтобы хоть настолько наладить отношения с парнишкой, ушла не одна неделя. Добился Холден не многого, но и это уже кое-что. Каждый обитатель этого здания, кто видит в Холдене человека, кто привык к ритуалам с его участием, самую малость затрудняет его убийство. Порознь все это мелочи. А в совокупности могут немножко сдвинуть черту между милосердием и пулей в затылок. Поэтому Холден дружески рассмеялся и отошел в сад.

Жизнь в здании государственного совета шла по своему распорядку. Все, сознавали они то или нет, двигались по накатанной. Здесь, в сердце империи, где тысячи человек входили, выходили, перемещались по зданию вблизи источника власти и силы, не хватило бы целой жизни, чтобы отследить каждого. Тут как с термитником: надо сидеть и наблюдать, пока каждый термит не перестанет быть отдельным насекомым и не превратится в орган большого и старого мыслящего организма. Проживи Холден даже столько, на сколько рассчитывал Дуарте, все равно не постиг бы всех тонкостей. Но для его нынешних целей хватало и мелких закономерностей. Например, знания, что Кортасар любит выигрывать в шашки, лейтенант охраны – кофе с сахаром, а дочь Дуарте утром выходит в сад, особенно когда чем-то взволнована.

Конечно, выходила она не всегда. Иной раз Холден, расположившись так, чтобы она могла на него наткнуться, часами читал старые авантюрные романы или смотрел дозволенные цензурой развлекательные программы. Но не новостные. К каналам государственной пропаганды ему дали доступ, но их он не мог смотреть. Либо злился, а он не мог себе позволить злости, либо от простого повторения начинал им верить. И этого он тоже не мог себе позволить.

Сегодня он уселся возле маленькой пагоды у искусственного ручья. Здесь посадили растения местных разновидностей. Структуры, соответствующие листьям, были темнее, чем Холден привык видеть у растений. Созданный здешней эволюцией аналог хлорофилла делал их иссиня-черными. Но пластинки были достаточно широкими, чтобы улавливать энергию солнца. И высота позволяла затмить соседей в конкуренции за солнечный свет. Сходные потребности диктовали сходные решения. Так же, как на Земле пять раз решена была задача полета. «Хороший дизайнерский ход». Так говорила Элви Окойе.

Достав наладонник, Холден позволил себе почти на два часа погрузиться в старый детектив с убийством в декорациях ледовозной баржи, таскавшей воду в Поясе до открытия врат. Автор явно никогда в жизни не бывал на ледовозах.

О том, что он уже не один, предупредил лай. Холден как раз успел отложить читалку, когда из-за изгороди выскочила старая лабрадориха, улыбавшаяся, как умеют только собаки. Холден с ладони скормил старушке колбаску и принялся почесывать ее за ухом. Нет лучшего способа заслужить доверие хозяйки, как понравиться собаке, а чтобы понравиться собаке, нет способа лучше взятки.

– Кто тут хорошая собака? – спросил он.

Псина только успела фыркнуть, как появилась девочка. Тереза, наследница. Принцесса империи. Ей было четырнадцать – в этом возрасте у подростков все эмоции на лице. Холден с первого взгляда понял, что она совершенно несчастна.