Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Глава 50. Элви

Предрассветные часы после побега Терезы Элви провела за новостями. Едва прекратились боевые действия и еще до того, как рассортировали раненых и погибших, начали оформляться сюжеты. Разница между государственными каналами и докладами службы безопасности, которые Элви просмотрела потом, была такой, словно речь шла о двух разных сражениях. Силы террористов-сепаратистов, чье бегство проследили до врат, были отброшены превосходящими силами лаконского флота. Или враг достиг всех намеченных целей и отступил согласно своему плану. Орудийные платформы на орбите и рельсовые наземного базирования успешно защитили Лаконию от самоубийственной, отчаянной атаки врага. Или основная идея, что платформы и рельсовые должны обеспечить поддержку флоту обороны, оказалась забыта в горячке боя. И потери врага, хоть и наличествовали, не были катастрофическими. Враг бежал, а угрозу Лаконии достаточно только протереть тряпкой. Или «Вихрь» на обозримое будущее оказался прикованным к планете, а горстка истребителей охотилась за шальными торпедами и сброшенными на планету камнями, способными причинить тяжелый ущерб в случае попадания.

Самая потрясающая ложь – перед которой бледнело все прочее – гласила, что строительные платформы были сняты до атаки и перебазированы в новый, хранившийся в секрете район, где их введут в строй в безопасности. Прочие рассказы о сражении можно было считать предвзятым прочтением реального текста, а вот строительных платформ больше не существовало. И под правительственными сообщениями об их спасении не крылось ничего реального. Прежние лаконские верфи представляли собой груды металлолома, разбросанные по орбите планеты, и никакая конница и рать не сумели бы их собрать.

А еще кое о чем в новостях попросту не упоминали: в том числе о мгновенной атаке фрегата, приземлившегося на расстоянии плевка от здания государственного совета. И о побеге к врагу дочери верховного консула – пожалуй, самом замечательном в истории случае подросткового бунта. И о том, что сбежал пленник, содержавшийся в здании.

Как минимум один этот пленник.

– Майор? – позвал ее юноша. – Адмирал Трехо готов вас принять.

Вестибюль был просторный, с колоннами песочного цвета, с креслами и диванчиками, рассчитанными на сотню человек. Элви находилась здесь одна.

– Доктор, – сказала Элви.

Он недоуменно переспросил:

– Простите?

– Я предпочитаю называться доктором. Майор – это почетное звание. А докторскую степень я заработала.

– Да. Доктор Окойе. Конечно. Адмирал…

– Готов меня принять, – договорила она, вставая и оправляя китель. – Ведите.

Встреча состоялась не в обычном помещении. Здесь не было кабинетных столов, объемных дисплеев и толпы людей, склоняющихся перед властью, добиваясь места в ней. Только она и Трехо, в приватной столовой. Он ел простой завтрак: кофе, фрукты и пирожное в сахарной глазури. Такой же приготовили для нее. Окно – почти во всю стену – выходило на укрытую снегом территорию дворца и землю за ограждением – до горизонта. Мысль о потрясшей все это битве здесь казалась несколько непристойной. И то, что они встретились не в надежном подземном убежище, тоже выглядело ложью.

– Адмирал, – поздоровалась Элви, садясь за стол.

Молодой человек тут же скрылся. Трехо сам налил себе кофе.

– Мы нашли Илича, – сказал он вместо приветствия. – Вернее, его тело. Он и двое из охраны убиты сепаратистами.

Элви ожидала от себя каких-то чувств по этому поводу. Знакомый, профессионально внимательный к ней сотрудник погиб. Она его никогда больше не увидит. Она не впервые теряла коллег. Когда никто еще не называл ее майором, а она училась в Верхнем университете, трое с ее факультета умерли в течение одного семестра. Она лишилась почти всех сотрудников на «Соколе», и та потеря ее оглушила. А эта нет. На месте положенных потрясения и грусти была океанской глубины отчужденность. Элви даже не взялась бы сказать, к какому имени она относится. Дуарте. Трехо. Холден. Ко всем вместе.

– Плохо, – произнесла она, решив, что надо же что-то сказать.

– Он был предан империи, – ответил Трехо. – При всех его недостатках он был предан.

На это она не нашла, что сказать, поэтому ничего и не сказала.

– Наше положение снова переменилось. – Трехо прервался, чтобы подуть на свой кофе. Адмирал выглядел не просто измученным. Он выглядел на десять лет старше, чем когда вернулся на планету, а уже тогда все было непоправимо поломано. Еще несколько таких лет, и Трехо станет старейшим из живущих, независимо от возраста. Ей вспомнился миф о человеке, пожелавшем вечной жизни, но забывшем попросить к ней молодости. Он все дряхлел и усыхал, пока не превратился в цикаду. Она задумалась, вспомнит ли Фаиз, о ком эта история.

Элви сообразила, что Трехо ожидает ответа. Она не знала, каких слов он ждет, и не хотела знать.

– Вы здоровы, майор?

– Доктор, – поправила она. – Думаю, вам лучше называть меня доктором. И я здорова. На меня в последнее время многое навалилось. Вы, конечно, понимаете.

– Понимаю. Конечно, понимаю, – сказал он. – Строительные платформы. Их называли «лунами из палочек». Именно они привлекли внимание верховного консула к Лаконии. Вы не знали? Он разглядел их на первой волне сканов после открытия врат. На одной было недостроенное судно – что-то похожее на судно.

– Я об этом слышала, – согласилась Элви. Кофе был хорош. Пирожное, на ее вкус, слишком приторное.

– Они стали фундаментом власти Лаконии.

«Господи боже, – подумалось Элви, – когда это Трехо успел стать лицемером?» Или она просто слишком раздражительна?

– Они выиграли у нас очко, – продолжал он. – Признаю. Разыграли грязный трюк, и мы на него попались. Это не повторится. Я надеюсь, вы отложите другие темы, которыми занимаетесь. На время. Знаю, что вы хотите сказать: «Опять первоочередное задание?»

– Да, с этого я бы начала, – согласилась Элви.

– Утрата платформ – это утрата самых мощных из созданных человечеством кораблей. И утрата производства антиматерии. И регенераторов. Без них наша власть не выходит за пределы этой системы. А для войны – с террористами или с тем, что кроется за кольцами врат, – нам нужна сила.

– Итак, то, во что превратился верховный консул, – на полку, – подытожила она. – Попытки разобраться в природе врага и его атак на целые системы – на полку. Тайну бессмертия – на полку.

– Я слышу досаду в вашем голосе и разделяю ее, – сказал Трехо, – но факт остается…

– Нет, я не против. Но создание нового оружия – не первый приоритет, – перебила она. Достала наладонник, вывела свои заметки и передала ему. – Вот. Это для меня главное.

Трехо взглянул на экран так, словно она всучила ему необыкновенно мерзкое насекомое.

– Система Адро?

– Большой зеленый алмаз, видимо, содержащий записи всей цивилизации протомолекулы. Ее возвышения и падения. Я бы могла, вероятно, добиться лучших результатов, если бы «Сокол» отремонтировали и снабдили специально подобранной под этот проект командой. Несколько имен я уже прикинула. Я перешлю их вам.

– Доктор Окойе…

– Я понимаю, что не в состоянии вас ни к чему принудить. Но я вполне уверена, что все, с чем нам приходится иметь дело, взаимосвязано и что это, – она указала на схему гигантского алмаза, – больше всего похоже на Розеттский камень. Так что на него я и нацелю все усилия. Для меня как для профессионала он значит больше, чем устройство взрывов или поиски источника вечной молодости.

Трехо отложил ручной терминал. Его кофе выплеснулся через край чашки, испачкав белую скатерть.

– Идет война…

– Ну, это вам тоже придется исправить.

– Простите?

– Вам нужно прекратить войну. Прислать подполью корзинку с фруктами или еще как. Начать мирные переговоры. Не знаю. Лишь бы сработало. Я это уже говорила, и не шутя. Если хотите мира, проигрывайте красиво. У нас проблемы посерьезнее.

Она доела пирожное и запила его остатками кофе. Горькое после сладкого показалось еще вкуснее. Трехо сидел с каменным лицом. Элви встала.

– Делайте, что нужно, – сказала она. – Я соберусь на работу, а потом буду в университетских лабораториях. Если решите бросить меня в тюрьму за нарушение субординации или как там у вас, военных, говорят, найдете меня там. Если захотите исправить дело, дайте знать, когда будет готов «Сокол», и я сообщу вам все, что выясню.

Он не ответил. Она отрывисто кивнула и вышла. Надеялась, что ей полегчает, и действительно полегчало. Но совсем чуть-чуть.

Большое небо Лаконии расчистилось. Снежные тучи уплыли, воздух был ярким и хрустким, с легчайшим намеком на мятный запах свежей лаконской земли. Стайка – или рой – летела высоко в небе, исчезая на фоне солнца и снова проявляясь за ним на пути к югу. Какие-то организмы следовали температурной кривой, или градиенту питания, или еще какому-то инопланетному стимулу, неизвестному ей. Никому не известному. Пока еще.

Когда-нибудь они узнают. Если она сумеет все наладить.

Когда она вернулась в комнату, Фаиз сидел на краю их кровати в мягкой полотняной пижаме, полученной от щедрот Лаконской империи. И массировал себе новую ногу, как велел врач. Он поднял обеспокоенный взгляд на Элви. Фаиз тоже не спал с прошлой ночи. Они тогда вернулись к себе усталыми, и замерзшими, и пораженными новым открытием. Она была пешкой в игре Холдена. И Холден вывел ее на край доски и сделал ферзем.

– Ну, как Трехо? – язвительно осведомился Фаиз, добавив с надеждой: – Приговорил нас к изгнанию?

– Увы, нет, – ответила Элви. – Может, попозже.

– Все равно можно сбежать.

Он лишь наполовину шутил. Элви представила, как это могло бы быть. Вернуть «Сокол». Или другой корабль. Выбраться бы с Лаконии, а потом куда угодно. У Трехо не хватит сил на погоню. Сейчас – не хватит. Можно будет вернуться в Сол, или в Бара Гаон, или в какую-нибудь новую развивающуюся колонию. Оставить все это дерьмо за спиной.

Только вот что-то извне вынюхивает их разумы. И сражаться с ним лучше всего отсюда. Тюрьма для нее – не Лакония. И тюремщик – не Трехо. Их лишила выбора тайна, которую так необходимо разгадать, и то, что Элви подходит для этого лучше всех.

Она тихо поцеловала мужа в губы. А когда отстранилась, в его глазах уже не было улыбки. Они так долго оставались вместе. Видели друг друга такими разными. Элви чувствовала, что снова меняется. Что наступает новая пора жизни. Значит, побоку все объяснения, будто она здесь только из страха перед властями. Власть рухнула. Она здесь потому, что так решила.

– Прости, – сказала она. – Знаю, ты надеялся деликатно уйти в отставку и получить где-нибудь землицы на нас двоих.

– Да хоть на одного, – сказал он. – Я не жадный.

– Этого не будет. Прости.

Фаиз вздохнул, поджал под себя ноги.

– Нет – значит, нет. Ты-то у меня остаешься?

– Всегда.

– И хватит с меня, – сказал он и похлопал по матрасу рядом с собой.

– Мне надо идти.

– Нет ли здесь противоречия?

– После работы я вернусь.

– Это ты сейчас так говоришь, но я же тебя знаю. Ты найдешь что-то интересное и застрянешь там до полуночи, а пока доберешься домой, снова пора будет уходить.

– Наверное, ты прав.

– Вот почему ты всем нужна, – вздохнул Фаиз. – И мне нужна. Когда вернешься, я буду здесь.

– Спасибо, – сказала она.

– А жаль, что нельзя нам с тобой сбежать.

– Может, в следующей жизни.

* * *

Вселенная всегда оказывается удивительнее, чем вы думали. И не важно, насколько свободна ваша фантазия, как цинично, восторженно или открыто воображение, какой вы методичный или шальной исследователь. Вселенная все равно найдет, чем удивить. Ни одна мечта, ни одна фантазия, самая чудесная и невероятная, не дотягивает до правды.

Элви родилась в системе с одной звездой и горсткой планет. Экзобиологию она изучала, когда эта наука была еще чисто теоретической. Свежеиспеченным доктором она мечтала только о том, как бы получить место в марсианской лаборатории и – вершина безрассудных надежд – может быть, найти доказательство независимого развития жизни на Марсе. Более потрясающего и важного открытия она вообразить не могла. Она вошла бы в историю науки как женщина, обнаружившая жизнь вне Земли.

Оглядываясь назад, она видела эту мечту неправдоподобно мелкой.

В лаборатории она долго беседовала с доктором Очидой. Ей требовались отчеты по всем темам: в какой стадии работа, куда ведут проекты, его мнение по плану экспериментов. Она не требовала этого даже после смерти Кортасара. Не держалась как начальница. А теперь стала, и Очида не возражал. Значит, она, как видно, начальницей и была.

Так или иначе, он ответил на все вопросы, а Трехо никого не прислал, чтобы уволочь ее в тюрьму. Итак, ей фактически подчинялось самое передовое в истории человечества научное учреждение. А если десятилетия академической науки и вбили ей что-то в голову, так это что власть означает политику.

– Надо будет кое-что переменить, – сказала она. – Мы закрываем боксы.

Очида так и замер. С тем же успехом она могла сообщить, что научные сотрудники отныне должны ходить на руках, да и то он меньше бы изумился.

– Но протомолекула… образцы…

– Нам хватит, – сказала она. – После гибели строительных платформ больше нам не понадобится.

– Но… заключенные. Что с ними делать?

– Мы не палачи, – ответила Элви. – И не надо было ими становиться. Когда придет охрана, скажите, что мы больше никого не принимаем. Если Трехо решит поставить их к стенке и расстрелять, я не в силах ему помешать. Но могу заявить, что мы этого не поддерживаем. И не будем впредь основывать на этом свои исследования. Отныне и впредь – информированное согласие или работа с дрожжами.

– Это… это будет…

– Скорость – не единственная мера прогресса, доктор, – сказала Элви. По его глазам видно было, что он не понимает. – Просто сделайте, как я говорю. Хорошо?

– Да, доктор Окойе. Как считаете нужным.

Он удалился, едва ли не с поклонами.

«Мир всегда удивительнее, чем вы думаете». Элви прошла в свою личную лабораторию. Так много дел, так много разных путей можно выбрать. Она могла сохранить состояние Дуарте в тайне или организовать собственную научную группу из лучших умов Лаконии. Все равно заговор Трехо свелся к ним двоим плюс Келли. А после побега Терезы с Джеймсом, черт его побери, Холденом считать это государственной тайной было как-то смешно.

Стул, став ее собственностью, показался удобнее, чем раньше. Она понимала, что стул не изменился, зато изменилась она. Она вывела накопившиеся сообщения, просмотрела их. Последнее было с верфи, предоставляло ей постоянный допуск к сведениям по состоянию «Сокола». Элви приняла это как оливковую ветвь от Трехо.

Пробегая список, она понемногу успокаивалась. Сосредотачивалась. Сложный и темный мир политики и интриг отступал, его место занимала инопланетная биология. Элви словно возвращалась домой. Фаиз был прав. Стоит забыться, и она просидит здесь до утра. Но чем бы ни заниматься, какой бы путь ни выбирать, первый шаг ясен. Он был необходим, даже если неразумен.

Черноглазые дети следили, как она идет к клетке. Кара встала ей навстречу, как делала часто. Когда Элви отперла замок и отодвинула дверь клетки, Кара уставилась на нее в недоумении. Младший брат встал с ней рядом, сунул ей в ладонь свою ручонку. Элви отступила назад и кивнула им. Впервые за десятилетия двое детей свободно вышли из клетки. Грудка Ксана вздымалась от избытка чувств. На сероватую щеку Кары выкатилась слеза.

– Правда? – прошептала Кара. – Мы правда свободны?

– Мне нужно кое в чем разобраться, – сказала Элви, и ее голос тоже дрогнул. – Я наделась, что вы не откажетесь мне помочь.

Эпилог. Холден

Холден, пристегнутый к автодоку, лежал с закрытыми глазами. Корабль находился в свободном полете – сберегал остатки реакторной массы. Холден не возражал. Невесомость на уровне желудка напоминала, что он уже не на Лаконии. И тем была хороша.

Машина тикала и гудела с потаенной укоризной, словно намекая, что следовало бы больше упражняться и снизить потребление соли. Сквозь гул доносились голоса. Они теперь звучали постоянно. После стольких лет с минимальной командой полный комплект походил на вечеринку, когда соберется слишком много народу и уходить никто не думает.

Игла вонзилась в левую руку, и автодок закудахтал про себя, накачивая оригинальный коктейль из онкоцидов, сосудистых и стабилизаторов давления. И, наверное, что-нибудь от психических расстройств. Видит бог, до них было недалеко. От прохладной жидкости по губам пробежали мурашки, а на языке появился вкус, который мозг интерпретировал как арахисовый. После инъекции игла вышла из кожи, а штанга подала к лицу Холдена крошечное сканирующее устройство. На экране появилось изображение черепа и губ, свежий прирост обозначился зеленым.

– Все детали на месте? – спросила от дверей Наоми.

– Большей частью, – подтвердил Холден, вынудив сканер укоризненно пискнуть. Джим полежал неподвижно, пока устройство не закончило свое дело. Когда штанга отодвинулась, заговорил: – Зубки режутся, в моем-то возрасте – это просто неприлично.

– Ну, тебе же выбили зубы.

Наоми говорила сдержанно, но он слышал в ее интонациях желание убивать. Он свел все к шутке, но она-то понимала. Все время, пока жил под властью Лаконии, он смотрел на вещи легко. Создал для себя правила, не позволявшие бессилию перейти в отчаяние. Он планировал, интриговал и ждал случая. Теперь все позади, и все запертые под спудом чувства готовы были выбраться на волю.

– У моего отца была поговорка для путешествий, – сказал Холден, дожидаясь, пока автодок закончит процедуры.

– У которого?

– У папы Цезаря. Он говаривал, что, если уходишь слишком далеко и слишком быстро, душа не враз тебя догонит.

Наоми нахмурилась.

– По-моему, таким образом религиозные фанатики доказывали, что у астеров нет души.

– Может, и так, – сказал Холден. – Отец Цезарь имел в виду перелеты в другой часовой пояс. А я подразумевал просто… перемены. Понимаешь?

Он мало говорил о дне его ареста. И только с Наоми. Его арестовали на станции Медина, задержали для допроса. Он не знал, проживет остаток жизни в тюрьме или будет убит в поучение остальным. А губернатор Син отправил его на Лаконию для допроса относительно создавших кольца чужаков и других чужаков, которые убили первых. И поначалу, а потом снова и снова, Холдену казалось, что все это не на самом деле. А если и на самом, то происходит не с ним. Он стал кем-то другим. Плен немножко свел его с ума, и он до сих пор был не в себе. Не совсем. Но с каждым днем, когда просыпался на «Роси» рядом с Наоми, он чувствовал себя немножко ближе к здравому рассудку. Душа становилась чуть ближе – в широком фигуральном смысле.

Наоми толкнулась, подплыла к нему и остановилась с бессознательной грацией рожденных в невесомости. Она взяла его за руку. Она теперь часто так делала. И ему нравилось. Особенно когда просыпался среди ночи, еще не понимая со сна, где он, и пугался, что охрана снова явится его избивать. Голос тоже успокаивал, но рука в руке действовала быстрее.

– Через сорок минут начинаем торможение, – сказала она.

– Резкое?

– Алекс обещал около трех четвертей g. Переживем. Но я решила тебя все-таки предупредить.

– Мы не окажемся на много часов загнаны в одну койку.

– Да, не в этот раз, – согласилась она. Он не знал, от души она болтает о сексе или просто таким способом дает понять, что он дома. В любом случае, это утешало.

– Только между нами, – сказал он. – Я рад буду, когда снова останемся только мы. Эти – славный народ, но не семья, понимаешь?

– Понимаю, – ответила она. – Может быть… может быть, придется все-таки подумать, не нанять ли кого-нибудь. Раз Клариссы и Бобби нет.

– Да, – протянул он. – Подумаем.

Он хотел сказать: «Но не сейчас. Когда я смогу». Она его услышала.

– Я собираюсь проверить подачу охладителя, – сообщила она. – Эти ребята все росли на кораблях поновее. К нашему тепловому режиму непривычны.

– Хорошо, – согласился Холден. – А я закончу здесь и приду на летную палубу.

– Хорошо, – кивнула Наоми и толкнулась обратно. Она смотрела только на него и даже не оглянулась на дверь, чтобы попасть в проем.

Когда она скрылась, автодок звякнул, разрешая отстегнуться. Холден двигался неторопливо – не потому, что был ранен, а потому, что ему нравился процесс освобождения. Когда он добрался до экрана, отчет уже висел там. В общем и целом все было в порядке. Холден вернулся к отчету на момент своего возвращения на «Роси» и убедился, что все тенденции идут как надо. Об этом говорили ясные светящиеся линии. Душа возвращалась на место.

Приятно было бы снова стать собой. Наоми влипла в позицию главного планировщика дел подполья, когда оно превращалось в то, во что превращалось. Но она очень ясно дала понять, что одного рейса в роли капитана военного корабля ей хватит на всю жизнь. Капитанское место на «Роси» принадлежало ему. Хотя, поскольку Наоми номинально считалась адмиралом флота сопротивления, его капитанство было скорее почетным званием. И все равно оно накладывало ответственность. Если не сразу, так в скором времени.

Помедлив, он вывел данные по Амосу. Отчет был пуст. Холден поразмыслил. Не хотелось ему заводить этот разговор, но придется. Если быть капитаном, так надо быть капитаном.

Он задержался на камбузе, взял себе грушу кофе и отпечатал длинный кусок чего-то, поименованного системой грибным беконом. У стола плавали трое новых членов экипажа, и он ощущал их взгляды, как бывало раньше в барах или в коридорах станций. «Это и есть Джеймс Холден?» Тогда он умел не замечать такого. Теперь их внимание давило, как тепловые лучи. Он сделал вид, что ничего не понял, и направился в мастерские.

Ондатра плавала посреди помещения в сложно устроенном памперсе с дыркой для хвоста. При виде Холдена она завиляла хвостом, тут же закрутившись вокруг центра масс, распределенного между легким подвижным хвостом и более крупным и в целом неподвижным телом. Холден бросил ей в пасть кусочек бекона с палец величиной – она поймала.

– Научилась, – похвалил он шумно жующую собаку.

В мастерской все было в точности как всегда. Запах качественной смазки и неостывших принтеров для механики и знакомая надпись на том же месте. «Он заботится о тебе. Позаботься о нем».

Из глубины доносился лязг, раздались два резких звонких удара, за ними ворчание. Кто-то протискивался между механизмами.

– Привет, кэп, – сказал тот, кто был раньше Амосом, вытягивая себя из щели. В одной руке он держал гаечный ключ, в другой воздушный фильтр. Кожа так и осталась болезненно серой, от этого казалось, что он мерзнет. Будто только что тонул.

– Все в порядке? – Холден с натужной веселостью кивнул на собаку.

– Пока. Оказывается, многие ломали голову, как устроить собаку на корабле. Я просто воспользовался готовыми решениями. – Оставив инструменты в воздухе, он почесал псину за ухом, придерживая другой рукой за челюсть, чтобы не уплыла.

– На вид сложно, – заметил Холден.

– И не всегда прилично. Я собираю Кроху в дорогу. То, что ей пригодится, куда бы ни направилась. Труднее всего с фильтрами. Оказывается, с этих собак лезет уйма шерсти. Если сразу не отловить, забивает стандартную вентиляцию.

Холден придержался за скобу. Ондатра хотела подбежать к нему, но ей не от чего было оттолкнуться.

– Не слышал, какие планы у Терезы? – спросил Холден, оттягивая разговор, ради которого пришел.

Механик взял фильтр и принялся водить по краю большим пальцем, проверяя на ощупь. Из-за сплошь черных глаз трудно было понять, куда он смотрит.

– Не-а. Последний раз я видел, как она с Алексом и кем-то из новых ребяток болтала про какой-то марсианский сериал. Вроде бы она им увлекалась – и Кит тоже его смотрел в ее возрасте. По-моему, Крохе нравится находить с людьми что-то общее, пусть хотя бы знакомые фильмы.

– Я только что из медотсека, – сказал Холден. – Заметил, что ты в нем не бываешь.

– Ну да. Автодок теперь не знает, что обо мне и думать.

– Да, – сказал Холден. – Насчет этого…

Он помялся. Не знал, как спросить, осталось ли то, что было сейчас перед ним, Амосом.

– Что тебя гложет?

– Ты еще Амос?

– Угу.

– Нет, я про то, что Амос… погиб. Его убили. А потом те ремонтные дроны взяли тело и… мне нужно знать, настоящий ли ты Амос. Амос, которого я знал.

– Конечно. Кто же еще?

Холден кивнул, скорее самому себе. Ондатра скулила и силилась подплыть к нему, болтая ногами в воздухе. Он притянул собаку к себе, пристроил на колено и стал гладить по спине.

– Для меня это важно.

– Похоже, тебе трудно принять ответ «да», кэп. Я на это вот как смотрю. Да, со мной случилось какое-то удивительное дерьмо. Я знаю кое-что, чего прежде не знал.

– Например? – спросил Холден, но Амос отмахнулся.

– Штука в том, что ты тоже прошел сквозь удивительное дерьмо. И переменился. И узнал такое, чего не знал прежде. Наоми и Алекс? Та же история. Черт, от Крохи, с какой я познакомился, мало что осталось. Такова жизнь. – Амос пожал плечами. – Вот псина, наверное, мало меняется, только морда седеет.

Ондатра махала хвостом.

– Если для тебя это философский вопрос, тогда ладно, – сказал Амос. – Но если ты меня спрашиваешь, я ли это? Я.

Холден кивнул.

– Вот и хорошо. Я должен был спросить.

– Ничего, – сказал Амос.

Холден напоследок еще почесал Ондатру. Взлетело облачко шерсти, шерстинки сплелись в сложную сетку и поплыли к воздуховоду.

– Вижу, что ты имел в виду. Алекс через тридцать пять или тридцать минут начинает торможение.

– К тому времени все закреплю, – обещал Амос.

Холден потянулся к двери. Он уже выходил, когда его остановил голос Амоса:

– Только еще одно.

Холден задержался за дверную раму. На него смотрели жутко черные глаза.

– Конечно.

– Те твари, которых разозлил Дуарте. Которые слопали Медину.

– Я понял, о ком ты, – сказал Холден.

– Среди прочего, что я теперь знаю: они собираются всех убить.

Минуту длилось молчание.

– Угу, – сказал Холден. – Это я тоже знаю.