Текст книги "Гнев Тиамат"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Чтобы овладеть собой, ему понадобилось два долгих прерывистых вдоха. Когда он снова заговорил, Элви узнала прежнего Трехо.

– Ваша беда, доктор Окойе, в том, что вы считаете самой насущной проблемой ближайшую к вам. Но вы ошибаетесь. Каким бы ни был Паоло Кортасар – а я не питаю иллюзий относительно этого человека, – он незаменим.

Молчание между ними затянулось до неловкости. Элви почудилось, что она заглянула за край пропасти, о которой еще минуту назад не знала.

– Вы имеете в виду, что вы не против?

– Я постараюсь уберечь девочку, – сказал Трехо. – Постараюсь не оставлять его с ней наедине.

– Но если он принесет вам ее голову, вы пожмете плечами и замнете дело.

Трехо развел руками.

– Если он скажет, что, пожертвовав ею, сумеет разгрести эту кучу, я сам найду ему нож. Таков мой долг. Я офицер Лаконской империи, – сказал он. И добавил, помолчав: – Как и вы.

В кабинете стало мало воздуха. Элви с трудом дышала. Трехо то ли не заметил ее отчаяния, то ли сделал вид.

– Ваша цель, доктор Окойе, – стать второй парой глаз, чтобы не упустить ничего в экспериментах доктора Кортасара. Вы с ним сотрудники. И сотрудничаете так плотно, что между вами просвета не видно. Вам это может быть сложно или отвратительно – мне до того нет дела. Мы на историческом переломе, и будьте добры соответствовать.

– Она ребенок, – сказала Элви.

– Я согласен: лучше, чтобы она осталась в живых. Я сделаю, что в моих силах, – ответил Трехо. – Но пусть между нами не будет недопонимания относительно приоритетов. Чем скорее вы найдете способ вымешать сливки из кофе, тем быстрее она окажется в безопасности. Все, что препятствует попыткам излечить Дуарте, – ваш враг. Все, что способствует, – друг. Вам ясно?

«Я отказываюсь» встало у нее в глотке. Она чувствовала слова как твердое тело. Она ощущала их форму. И знала, что Трехо ее не отпустит. Оттуда, где она сейчас стояла, возврата не было.

– Яснее чистой воды, – сказала она. – Яснее воздуха.

– Спасибо, что уделили мне время, доктор Окойе. Моя дверь для вас всегда открыта.

Ей такое прощание показалось ироничным.

Элви вышла в коридор, потом в просторный вестибюль, потом в темный сад. На востоке первый свет уже притушил самые тусклые звезды. Воздух пах пригорелой корицей. Такой запах заменял брачный призыв одному из видов туземной фауны – роющим, похожим на личинку жука организмам. Аналог земного птичьего пения. Она долго стояла и не могла им надышаться.

Она не один десяток лет работала в полях, исходила несколько новых планет с сумкой для образцов и анализатором. Возможно, никто, кроме нее, не повидал столько эволюционных древ. Столько бесчисленных вариантов решений, выдававшихся эволюцией в ответ на более или менее одинаковые условия под разными звездами. Глаза существовали в каждом мире, потому что воспринимающие свет организмы лучше выживают. Рты почти всегда располагались вблизи органов восприятия, потому что организмы с кормовой координацией совершеннее, чем организмы без нее. Наверное, ни один ученый не убивал и не расчленял во имя науки столько представителей различных видов, сколько она. И все-таки она не считала себя убийцей. Сообщницей в убийстве. Чудовищем.

На горизонте показалось что-то вроде столба дыма: миллионы крошечных зеленых завитых штопором червей поднимались в небо и расплывались облаком. Они мерцали в разрастающемся свете, создавая биолюминесцентный экран. Природа повсюду, где бывала Элви, оказывалась прекрасной. И жестокой. Она не знала, почему ждет от человечества иного. Зачем притворяется, что правила, применимые к пумам или паразитическим осам, не касаются ее. Кровь на когтях и клыках присутствует на всех уровнях развития. По Библии, даже ангелы убивали детей человеческих, если так велел бог.

Рой на горизонте окончил представление, означающее готовность к спариванию: свет погас, тела стали серыми. Облака окрасились розовым и красным, как на любой планете, где имелось достаточно кислорода, чтобы рассеивать коротковолновую часть спектра. Запах корицы усилился.

– Удачи, жучок, – пожелала Элви. – Пусть у тебя все получится.

Она вернулась в здание и вышла с другой стороны, где ее ждала машина.

Элви не стала обмениваться любезностями с шофером, просто села, и они углубились в огромный город, где как раз гасли огни, потому что взошло солнце. Высотки, улицы, склады и театры – больше всего это напоминало ей огромный улей.

С университетской стоянки она прошла к боксам. Кортасар сидел на скамейке у глухой стены куба, в руке держал чашку кофе, а на колене пристроил кукурузный маффин.

Он улыбнулся Элви.

– Прекрасное утро, а?

У него были темные глаза. Темные щеки в светлых пятнах недобритой щетины. Он выглядел профессором-химиком, а не чудовищем.

– Пора за работу, – сказала она.

Глава 35. Наоми

Всю свою жизнь Наоми сталкивалась с проблемой: какой информации верить. К сети имели доступ несколько миллиардов человек и все новостные каналы, заполучившие передатчик, чтобы громко вещать о всевозможных точках зрения во все уголки и ниши Солнечной системы. А когда появились релейные станции у колец, информация и в дальние миры за вратами стала доходить со световым лагом всего в несколько часов. Чтобы разобраться в этой новой реальности, Наоми пришлось прибегнуть к моделям из древней истории, когда живой голос или метки на физических носителях были единственным средством хранения и передачи информации. В древней Северной Америке использовали так называемый пони-экспресс. Движимые лошадьми повозки переносили письменную информацию через огромные по тем временам пустыни. Так, во всяком случае, понимала Наоми, никогда не видевшая ни лошади, ни рукописного бумажного письма. Сейчас вместо лошадей были корабли и торпеды, письма превратились в сжатые информационные импульсы, а пустыни – в космический вакуум и пустоту со станцией-хабом в центре. Но в результате новости из дальних миров стали ненадежны. События на Обероне и в его системе приобретали преувеличенное значение, потому что о них она узнавала немедленно. Все, происходящее на Бара Гаон, в Лаконии или в Сол, на Фригольде, Новом Кипре или Гетене, стало чужим и экзотичным, как всякая редкость. Известие, что «двое врат потеряны», означавшее уничтожение врат Танъявура и Текомы и отрезанность систем за ними, только добавило ощущения огромности чего-то, случившегося в неизмеримой дали. Вселенная снова расширилась, и все, что было близко, отдалилось. Поступавшие сообщения стали драгоценны, как воздух на получившем пробоину корабле.

И потому пришедшее из Сол известие о гибели «Бури» прозвучало как откровение.

Информация поступила не от подполья. Бобби не прислала доклада, а если и отправила, бутылка затерялась при переходе или оказалась настолько медлительна, что обычные новости ее опередили. Наоми впервые услышала об этом по лаконской государственной станции, контролировавшейся губернатором. Сообщение, пропитанное яростью, должно было внушать страх. Террористы убили лаконского дипломата и похитили военную технологию, чтобы с ее помощью погубить защитника системы Сол. Если верить новостям, системе Сол грозил апокалиптический хаос и бунты. Лаконские войска готовились защищать невинных граждан от неизбежных вспышек репрессий и насилия.

Возможно, для слуха лаконцев это звучало убедительно. Въевшееся в кости убеждение, что все лаконское – благо, а все противостоящее – зло, складывалось в дьявольское слепое пятно в восприятии пропаганды. Для Наоми и Чавы это было разрешение долгого ожидания. Они теперь знали, как сработал план Бобби. Для остальных – простых граждан Оберона – сообщение стало свидетельством, что неумолимую машину Лаконии все же можно остановить. И нужно остановить. Определенность, явившаяся с властью империи, дала трещину, в которую мог бы проскочить корабль. И, подобно всем хорошим новостям, эта притащила за собой хвост проблем. Позитивных, таких, на какие они с Бобби надеялись, но все же это были проблемы.

– Отчеты о перевозках за пять лет стерты, – сообщила Чава. – Начисто.

– Это не мы?

– Никто из тех, кого я знаю, – сказала она, наливая кофе. – Ты в сети ориентируешься лучше меня, так что…

– В таких случаях обращаются к сохраненным копиям, – ответила Наоми, принимая чашку. Она уже привыкла к заваренному во френчпрессе кофе. Он получался у Чавы крепким и горьким, и в нем иногда попадались кофейные крошки. Она заметила, что уже предпочитает его обычному, из корабельного автомата. – Похоже, кто-то добрался и до архива. Ввел такую историю, какой хотел ее видеть, и она теперь – официальная.

– Вот и мне так подумалось. Может, проявила самостоятельность какая-то из ячеек. Или гражданские зашевелились. Или криминал. Черт, и лаконцы могли воспользоваться случаем припрятать какие-то свои дела, чтобы свалить их на нас. Раньше не рисковали, а теперь рискнули. А здесь у нас что? Вариант того самого, что теперь происходит повсюду.

Астеры изначально имели дело с децентрализованной властью, вполне способной распространять приказы и куда менее способной их навязывать. Старик Рокку во времена ее радикальной молодости говаривал, что внутряки – это меч, который с убийственной силой бьет в одну точку. А Пояс – вода, стекающаяся со всех сторон. Гибель «Бури» в Сол фактически ничего не изменила для остальных систем. Дуарте и раньше не стал бы посылать своего «убийцу планет» для наказания за подозрительную утерю данных. Изменилось другое – вера живущих в системе людей, и возникшие сомнения проделывали все новые дыры и щели, создавали все новые возможности.

Власть Лаконии усиливало единое мнение, за которым стоял блестящий ум. В подполье, как было и в АВП прежних дней, сколько людей, столько и мнений, и даже формальный лидер, Наоми, могла подать всего один голос. Машина Дуарте имела ограничения. Если в любой данный момент происходило множество разных событий, у него на все не хватало объема внимания. В этом заключалась и его сила, и слабость.

– Завязываются и новые контакты, – сказала Наоми. – Со времени первого доклада мне сообщили о дюжине.

– Это хороший признак. Люди чувствуют, что волна пошла на спад.

– Кое-кто чувствует, – согласилась Наоми. – А у других свои соображения. Я не один месяц вычисляла, как внедрить к ним на службу наших людей. Они могут поступать так же с нами.

– Буду осторожна, – пообещала Чава. – Буду проверять прошлое, наблюдать за новобранцами, испытывать понемножку. Все как положено. Никому не позволю пробраться в кормовой шлюз.

– Все равно проберутся, – возразила Наоми. – Тех, кому доверяешь, тоже испытывай. Проводи проверки вразброс. И при этом пусть кто-то наблюдает за тобой. Это как с герметичностью скафандра. Каждый проверяет каждого. И будь готова к провалам, без них не обойдется.

Чава кивнула, отхлебнув кофе.

– Лучше бы ты осталась. В смысле приятно, что снова можно будет пригласить приятеля к себе домой, но… мне с тобой хорошо жилось.

– Несмотря на смертельный риск?

Чава была из тех, кто умеет хмуриться одними бровями.

– Может, как раз из-за него. Наверное, я адреналиновая наркоманка, а это плохо для менеджера арендной конторы. Если бы ничего этого не случилось, я бы в отпуске скакала между планетами, раскручиваясь пращой по инерционным орбитам.

Допив кофе, Наоми в последний раз отставила белую фарфоровую чашечку и обняла Чаву. Ее вещи в утягивающемся мешке уже стояли у двери. Сумка как раз умещалась под мышку. Наоми в последний раз обвела взглядом квартирку Чавы. Кухня, общая комната, проход к спальне, которую она, в сущности, не так уж долго занимала. Впрочем, достаточно долго, чтобы за это время все успело перемениться дважды, если не больше.

Ком у нее в груди не был печалью расставания. Ей нравилась Чава, и жилось здесь приятно, но она не чувствовала себя дома. Ее мучили мысли о своем доме. О людях, которых она знала дольше нескольких недель. От того, что такой дом у нее раньше был, делалось еще тяжелее. И семья была. Наоми никогда не перестанет по ней тосковать.

Транспортные трубы на лунной базе Оберона гоняли вагоны каждые семь минут, направления и номера линий обозначались ясно и четко. Наоми без труда добралась от квартирки Чавы до причала, а там и до скифа, арендованного под чужим именем на несуществующую корпорацию и снабженного страховым полисом, который никогда не будет предъявлен к оплате.

Оберон представлял собой мишень, и не только потому, что колония была успешной. Лаконцы, анализируя движение переписки подпольщиков, не могли не отметить высокую плотность бутылок у врат Оберона. На смерть «Бури» должны были ответить, и ни Наоми, ни Чава, ни их контакты высокого уровня не сомневались, что ответ заденет Оберон. Лучший способ выжить при падении астероида на планету – заранее с этой планеты убраться.

Ожидая, пока подойдет ее очередь на старт, Наоми открыла новое окно и вызвала телескопический вид на планету. Еще один голубой шарик в пустоте. Широкие мазки ураганов над океаном, которого ей не довелось увидеть. Россыпь континентов на обращенном к ней полушарии напоминала разлетевшиеся кости в шулерском казино. Огромный, прекрасный мир, и как же мало в нем людей. Города с университетами, студенты которых никогда не видели другого неба. Наоми не думала, что когда-нибудь вернется сюда, и потому смотрела, приказывая себе запомнить. Она часто не признавала «последний раз», когда он наступал. Сознание, что сейчас что-то уходит безвозвратно, дорого стоило.

Ожила связь с диспетчерской.

– Скиф восемнадцать сорок два, ваш переход на Бара Гаон одобрен. Можете выдвигаться.

– Принято, диспетчер. Снимаю зажимы.

Кораблик, легкий как пустая консервная банка, вздрогнул: отошли причальные крепления, и Наоми включила двигатель. Оберон на картинке становился чуть меньше, и еще меньше, и еще, пока она не закрыла окно. Прощание окончено.

* * *

Скиф был крошкой, слишком мелкой и незначительной, чтобы удостоиться имени. Опознавательный код в транспондере, номер и пунктирный след в документах. Тесный, как гоночная шлюпка, он не равнялся с ней маневренностью и качеством амортизатора. Его строили для внутрисистемных перелетов, чаще – между планетами на близких орбитах. Конструкторы не предусмотрели, что кто-то вздумает увести его вглубь системы, за врата, и там погрузит в гравиколодец другой звезды. Наоми это не смущало. Летала она и дальше, и на много худших развалюхах.

После нескольких дней жесткой перегрузки она перешла в свободный полет.

Несколько часов ушло на перепроверку системы – какая уж была. Наоми убедилась, что воздушная смесь подается куда положено, что реактор находится в магнитной ловушке, а вода – в цистернах. Изучив свой пузырек с воздухом и жизнью, Наоми почувствовала себя уютнее. Если он напорется на микрометеорит, учиться будет поздно, вот она и училась заранее. Готовься к худшему, и все сюрпризы будут приятными. Тренажеров на скифе не было, но она сохранила ленты эспандеров от игры в наперстки. Она приспосабливалась. Всегда приспосабливалась.

А еще она ловила себя на воображаемых беседах с Сабой, с Джимом, Бобби и Алексом. Предстояли стратегические решения. Победа Бобби заставила Дуарте присесть на задние лапы.

При единственном уцелевшем «Магнетаре» у подполья появился шанс загнать Лаконию в оборонительную позицию. И даже запереть ее в собственной системе. Для этого пришлось бы предъявить реальную и основательную угрозу, но теперь и такое возможно.

Только этого было мало.

В свое время Союз перевозчиков и власти Земли и Марса ожидали от Лаконии не большего, чем от других колоний: что она еще поколение, а то и несколько будет бороться за выживание и создание самодостаточной агрикультуры. Но Дуарте прихватил с собой протомолекулу и специалистов, способных ее использовать, да еще наткнулся на строительные площадки, позволявшие создавать такие корабли, как «Буря» и «Предштормовой», и, по всей видимости, изготавливать и изолировать антиматерию. Угрозы здесь недостаточно, нужен способ прикончить эти производственные мощности. Чтобы падение Лаконии оказалось жестким. Империя должна понять, что с ее мечтами и исключительностью покончено. Разбив ее до уровня других миров, можно будет и растить ее заново. Собирать из осколков. В том-то весь фокус. Этот урок усвоили астеры и внутренние планеты. АВП и Союз перевозчиков.

Этот единственный и главный аргумент вселенная всю жизнь предъявляла Наоми, но она только теперь поняла его как следует. Война не кончается поражением одной из сторон. Она кончается, когда враги примирились. Остальное только оттягивает новый круг насилия. И Наоми выбрала для себя такую стратегию. Обобщила все свои споры с Бобби. Нашла ответ, который хорошо было бы найти вместе, если обе останутся живы.

Добравшись до Бара Гаон – еще одного образца успешной колонии, – она должна была понять, сколько и каких боевых кораблей можно собрать, и вычислить время переходов. Если появится возможность выманить силы Дуарте из родной системы, заставив его растянуть внутренний флот, может быть, все и получится.

Наоми еще размышляла над этим, представляя, что сказали бы Саба, Бобби и Джим, когда начала торможение. Бутылка из системы Сол прошла через врата Оберона несколькими часами позже. Скиф перехватил зашифрованное сообщение, как перехватывала их система Чавы на луне ее планеты. Для расшифровки понадобилось полдня, так что Наоми еще несколько часов не слышала голоса Алекса и не знала, чего им пришлось лишиться ради победы.

Он… нет, не постарел. Он не выглядел ни старым, ни усталым. Усталым она его раньше видела. Он словно уменьшился. Будто горе лишило красок его глаза.

– Так что моя работа здесь закончена, – говорил он в обращенном к ней личном сообщении. – Дальше, думаю, справится паренек, которого я готовил. Мы направляемся… в наш маленький сухой док. Ты знаешь какой.

Даже под тремя слоями шифровки Алекс не хотел называть Фригольд.

– Когда доберемся туда, я схожу на берег. Думаю навестить своего старичка. Посмотреть, не свил ли в нем кто гнездо. Потом не знаю. Наверное, тебе решать, раз уж ты теперь заправляешь всем шоу. Без твоего одобрения выводить его не стану. Мы с тобой теперь одни остались. Так что… да, прости. Я не хотел отпускать Бобби.

– Передо мной не извиняйся, – сказала экрану Наоми. Слезы линзами стояли у нее в глазах. – Ох, милый, только не извиняйся.

Но сообщение закончилось, а ей еще предстоял проход через кольцо. Медленная зона далась тяжело, но тяжесть эта не имела никакого отношения к скорости изменения скорости.

Это был ее первый переход после потери Медины. И Сабы. И понятной ей модели человеческой цивилизации. Станция в центре сияла маленькой звездой, продолжая изливать энергию, поглощенную при выбросе гамма-излучения. Поверхность пространства колец, всегда равномерно черная, переливалась волнами сияния – намного удивительнее и страшнее, чем прежний мрак. Но еще больше Наоми испугали корабли.

Она ожидала застать пространство пустым. Думала, что после случившегося движение между вратами сведется практически к нулю. Ошиблась. Ее малыш-скиф принял сигналы почти двух дюжин транспондеров и высмотрел подписи двигателей еще нескольких. Распоряжение Лаконии об эвакуации пространства колец игнорировалось в таком масштабе, которого Наоми не понимала и не представляла, а от предчувствия опасности у нее захватывало дух. Без управляющей движением Медины шансы попасть в летучие голландцы у каждого были много выше прежних.

Она шла на переход, ничего не подозревая, и вполне могла пропасть. А все потому, что подразумевалось, будто событие, убившее Медину и «Тайфун», уничтожившее врата в две системы, не изменило правил. Если порог исчезновения стал другим, они об этом не узнают, пока не влипнут.

Быть может, все дело в необходимости снабжать неустойчивые колонии или сбыть товар, сэкономив на выплатах Союзу. А может, в том, что свобода заставляет человечество забывать о последствиях. Так или иначе, у Наоми перехватило дух. В изумлении она не сразу заметила, что среди кораблей присутствуют два того же типа, что «Предштормовой», и что они разгоняются в ее сторону. Из-за каши в медленной зоне и в собственной голове она спохватилась только тогда, когда от «Муссона» пришел запрос на связь.

Ее система давала возможность изменить голос и внешность, и Наоми, прежде чем отозваться, пять раз проверила, работает ли эта программа.

– Говорит главный старшина «Муссона» Норман, – сказал человек с экрана. – Вы нарушаете карантин. Прошу немедленно покинуть пространство колец.

В его голосе звучала затверженная напевность, словно он в сотый раз повторял опостылевший ритуал.

– Простите, – ответила Наоми. – Я не нарочно. Просто у меня болен брат. Я давно должна была к нему вернуться. Никакой контрабанды, честное слово.

– Мне безразлично, куда вы направляетесь, – сказал лаконец. – Просто уходите и не вздумайте возвращаться. Сюда скоро прибудет постоянный гарнизон, и тогда за такие вещи будут расстреливать. Постарайтесь к тому времени оказаться в другом месте.

– Да, сэр, – согласилась она. – Сейчас же ухожу на переход, сэр.

Связь прервалась. Они не справлялись с потоком. Больше того, они держали в медленной зоне корабли, не способные контролировать движение. Значит, или они сознавали опасность и делали все, чтобы свести к минимуму риск повторения катастрофы с Мединой и «Тайфуном», или выжидали крупную рыбу, или совмещали то и другое. А проследив курс, Наоми увидела, что лаконские истребители направляются к Оберону.

– В цель попали, – пробормотала она, – но приза не заработали.

Врата Бара Гаон располагались в сегменте, позволявшем сократить курс через пространство колец до половины его поперечника, и оказались не совсем там, где ожидала их найти навигационная система. После потери Танъявура и Текомы остальные врата сместились – самую малость, но достаточно, чтобы программа заметила. Наоми приступила к коррекции курса и… остановилась.

«У меня болен брат, – подумала она. – И я тоже больна».

Она скорректировала курс скифа, направив его к Фригольду. К дому.