Текст книги "Черная книжка"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

Соавторы: Дэвид Эллис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Настоящее

20

– В этом нет никакого смысла, – нервничает Пэтти Харни, шагая туда-сюда. Она не может ни собраться с мыслями, ни сдерживать эмоции. Последние две недели она чувствовала себя астронавтом-штурманом, который пытается прокладывать курс среди метеоров, атакующих со всех сторон. Хотя уже середина июня, она неделю не видела солнечного света и теперь иногда теряется, что сейчас на дворе – день или ночь.

– Ну, лично я ничего в этом не соображаю.

Ее брат Брендан – старший ребенок в семье – работает финансовым консультантом. Он переехал в Даллас после окончания колледжа, когда влюбился в девушку из Техаса. Брендан вертит головой влево и вправо, разминая шею и морщась. Он только что немного поспал – а точнее, подремал пару часиков, сидя на стуле. Рубашку он не снимает уже два дня. На воротнике и под мышками – пятна от пота. Волосы торчат в разные стороны – как в детстве, когда он боролся с младшим братом Айденом – вторым по счету ребенком в семье. Они тогда целыми днями занимались тем, что пытались положить друг друга на лопатки на полу подвального этажа.

Как говорится, черта помянешь, он и явится: Айден выходит из ванной. Он побрызгал водой на лицо и провел несколько раз мокрой ладонью по волосам (которые, как всегда, уж слишком длинные, с точки зрения Пэтти, хотя никто не спрашивал ее мнения по данному поводу). Айден был в разводе и жил в Сент-Луисе, где заведовал гимнастическим залом. Почему он не переехал обратно в Чикаго после расставания с женой, Пэтти не понимала.

– В чем ты ничего не соображаешь? – переспрашивает Айден.

– В том, что произошло, – уточняет Брендан. – В перестрелке.

– Мы все еще говорим об этом?

– Она говорит. – Брендан жестом показывает на Пэтти. – Папа считает: вполне понятно, что произошло. Кейт заходит, видит Билли в постели с той женщиной – Эми – и сгоряча начинает стрелять. Она убивает Эми, Билли тоже успевает сделать выстрел, но пуля достается и ему.

– Я не верю, – говорит Пэтти. – Просто не верю.

– Это имеет какое-то значение? – Айден вытирает лицо полотенцем. Он – фанатичный сторонник спортивного образа жизни, поэтому заведующий спортивным залом – хорошая должность для него. Его серая футболка «Рассел атлетик» маловата на пару размеров. У него поломанные уши бывшего борца, и выглядит он так, как будто все еще занимается борьбой. Он подходит к кровати и аккуратно прикасается пальцами к лодыжке Билли через простыню. – Имеет значение только то, что наш мальчик слишком крепок для того, чтобы его могла завалить какая-то чертова пуля.

Пэтти бросает взгляд на Билли. Тот кажется ей сейчас другим человеком – то есть не ее братом, не Билли: его голова забинтована, к телу подсоединено множество трубок и проводов, тянущихся к разнообразным приборчикам и мониторам. Часть черепа ему удалили, чтобы уменьшить опухоль в мозгу. Точнее говоря, врачи отделили часть черепа и положили на хранение в холод – где-то в больнице.

«Пожалуйста, вернись, Билли. Ты ведь смог как-то выкарабкаться. Ты сумел не умереть».

С момента того инцидента прошло два с половиной месяца, Билли перенес две хирургические операции. Прогноз был мрачен. Врач сообщил об этом им всем – ближайшим родственникам (Пэтти, ее братьям и отцу) – в такой манере, будто проводит занятие с учениками. «Когда речь идет о черепно-мозговой травме, – сказал он, – это как в недвижимости: большое значение имеет местонахождение».

Никто не счел его слова остроумными.

«Но есть и хорошие новости, – обрадовал врач. – Пуля прошла по прямой траектории от передней части к задней. Она не пересекала срединную линию, не задела ни стволовую часть мозга, ни зрительный бугор. Похоже, что она повредила одно полушарие и только одну долю. Пуля была низкоскоростная и летела по прямолинейной траектории. Отклонения от первоначального направления движения не произошло. Представьте себе крученый футбольный мяч, который вращается вокруг своей оси и вибрирует в полете. Так вот, пуля вращалась, но не вибрировала».

Пэтти поспешно заносила все его слова на бумагу – как секретарша, пишущая под диктовку, – толком не понимая смысла. Единственное, в чем она была уверена, – его слова и представляют собой «хорошие новости».

Плохие новости, по словам врача, заключаются в том, что произошла довольно длительная пауза в мозговой деятельности – около тридцати минут. Именно поэтому полицейские и парамедики поначалу подумали, что Билли уже на том свете. Он и правда был мертв. А затем вернулся к жизни. Такое, если верить доктору, случается, хотя и довольно редко.

«Так или иначе, организм Билли сумел выдержать огромные трудности, – продолжал врач. – Однако правда заключается в следующем: маловероятно, что он выживет. А если и выживет, мы не имеем возможности определить, какой ущерб причинен его мозгу. Мы можем делать предположения, но точно узнаем только после того, как он придет в сознание».

– Он поправится, – горячится Пэтти. – И он будет еще более здоровым, чем прежде.

– Именно так, – поддерживает сестру Айден.

– А еще он, возможно, будет доставлять еще больше хлопот, чем раньше, – добавляет Брендан.

– Он будет как главный герой фильма «Человек дождя».[28]28
  Главный герой художественного фильма режиссера Барри Левинсона «Человек дождя» Рэймонд обладал способностью производить в уме сложнейшие арифметические расчеты.


[Закрыть] Сможет запросто перемножать в уме большие числа. Впрочем, он и так умнее всех нас, вместе взятых.

Последняя реплика была правдой. У Билли был такой мозг, который все всегда тщательно просчитывал, и это позволяло его обладателю быть на десять шагов впереди остальных…

«Нет, у Билли не был, а есть такой мозг. Билли вернется. Да, он вернется. Ему просто необходимо возвратиться к нам».

– Я не могу здесь сидеть и ничего не делать. – Пэтти встает со стула.

– Нельзя сказать, что ты ничего не делаешь, – возражает Брендан. – Ты дежуришь около Билли.

– Мне нужно подышать свежим воздухом.

Она открывает дверь, выходит в коридор и сталкивается нос к носу с отцом.

– Проверьте еще раз, – говорит он кому-то по мобильному. – Я сказал – проверьте еще раз. Мне наплевать. Такого не может быть. – Он нажимает кнопку «отбой», поворачивается и замечает Пэтти. – А-а, малышка…

– Чего не может быть?

Отец поспешно сует гаджет в карман – словно спрятав телефон, можно спрятать тайну.

– Пэтти, иди домой и прими душ. И поспи. Я обещаю, что…

– Чего не может быть, папа? – не унимается Пэтти.

Отец выглядит ужасно: он так же измучен, как и остальные близкие родственники. За последние две недели он заметно постарел.

– Такого результата баллистической экспертизы не может быть, – признается он. – Там, видимо, какая-то ошибка.

– Расскажи мне подробнее, папа.

– Я… они… это… этого не может быть…

Отец заключает Пэтти в объятия. За последние две недели он обнимал ее больше, чем за всю предыдущую жизнь – даже когда шесть лет назад умерла мама.

Он шепчет ей на ухо:

– Я уверен: здесь какая-то неточность, – чуть не плачет он. – Пришел результат баллистической экспертизы той перестрелки. Эми Лентини убита не из пистолета Кейт. Она убита из пистолета Билли.

Пэтти отстраняется:

– Что?

Отец опускает взгляд в пол, кивает.

– Эксперты утверждают, что первым огонь открыл Билли. Он застрелил Эми, а затем навел пистолет на Кейт, но та выстрелила одновременно с ним.

Пэтти чувствует, как внутри все переворачивается:

– Нет… Нет… Я… Нет.

– Такого не может быть. – Отец Пэтти, начальник следственного управления, проводит ладонью по редеющим волосам. – Такого не может быть.

21

Пэтти теряет чувство времени. Она бродит по коридорам больницы, не желая удаляться слишком далеко от Билли, но и сидеть спокойно она не в состоянии.

Все как-то не так. Вся эта сцена в квартире Эми. А теперь они еще говорят, будто Билли выстрелил первым. Билли убил Эми Лентини?

Нет, такого не может быть. Она знает, что это неправда.

«Теперь тебе уж точно-преточно нужно вернуться, Билли. Ты должен рассказать, что же произошло на самом деле. Должен очистить свое имя от грязи. Нельзя позволить, чтобы тебя вспоминали таким. Ты обязан вернуться, обязательно должен вернуться, а иначе во всем буду виновата я…»

Стоп. Сколько она, Пэтти, бродит по коридорам? А если уже пришел врач? Будет очень обидно, если она просидела в чертовой палате более десяти часов, а доктор пришел как раз в тот небольшой промежуток времени, когда она отсутствовала. «Готова поспорить, что произошло именно так. Готова поспорить, что он решил зайти как раз тогда, когда меня нет…»

Она находит лифт и с силой жмет на кнопку – такое количество раз и с такой силой, что, похоже, выводит его из строя.

– Ну же! – кричит она лифту. Люди начинают оборачиваться в ее сторону.

«Да не крутите вы головами! Попробуйте потерять брата – единственного человека, который в полной мере понимал вас, и единственного человека, которому вы доверяли в этом жутком мире. А затем расскажите мне о хороших манерах…»

Двери лифта открываются. Внутри – два пожилых пациента в креслах на колесах. Позади кресел выстроились родственники помоложе.

«Пожалуйста, не оставляй меня, Билли. Подумать только, что́ они теперь о тебе говорят. Я знаю, что все неправда. Помоги мне очистить твое имя. Вернись ко мне, Билли. Пожалуйста, вернись, пожалуйста, вернись, иначе во всем буду виновата я…»

Двери лифта открываются. Пэтти бегом устремляется по коридору, наталкивается на тележку, в которой перевозят еду, бормочет какие-то извинения…

Перед дверью в палату стоит женщина в халате и брюках из хлопчатобумажной ткани – одежде, которую надевают врачи перед хирургической операцией. Миниатюрная афроамериканка. Волосы заплетены в тугие косички.

– Доктор! – кричит Пэтти.

Женщина оборачивается. Она облачена в одежду медиков, но она не врач.

Ее зовут Ким Бинс, она репортер из «Чикаго-П-П», интернет-издания, посвященного политике и преступлениям в Чикаго. Прошлой зимой и нынешней весной издание ежедневно – по одному в день – предавало огласке имена знаменитостей, замеченных в регулярном посещении теперь уже печально известного особняка в районе Голд-Коуст, где был арестован мэр.

– Пэтти? – Женщина приподнимает бровь. – Привет!

– Вы… – Ладони Пэтти сжимаются в кулаки.

Ким Бинс – безусловно, красивая женщина, которая в свое время чуть было не стала суперзвездой на сцене чикагских теленовостей, но выяснилось, что она слишком необъективна и писала заказные статейки в рамках темы, которую освещала, – похищение людей в данном регионе. Теперь она, возможно, решила, что история с особняком-борделем позволит ей вернуть благосклонность чикагских СМИ.

Если бы Ким занималась лишь тем, что сообщала публике имена знаменитостей, застуканных в особняке, Пэтти сочла бы ее очередным шакалом из медиа.

Но она никогда не простит того, как продажная журналистка поступила с Билли.

– Спокойно, Пэтти. Я на вашей стороне.

– Вы ни на чьей стороне, только на своей. – Пэтти вплотную приближается к Ким. – У вас есть пять секунд, чтобы убраться отсюда, или я вас арестую.

– Вы собираетесь задержать репортера?

– Нет, нарушителя, переодевшегося в хирурга. Журналиста, который не имеет права посещать отделение интенсивной терапии и беспокоить родственников. Или же фотографировать человека, который находится в коме…

– Я всего лишь хочу узнать ваше мнение.

– Пять секунд, – повторяет Пэтти. – Одна… две… три…

– Пэтти…

– Четыре…

– Послушайте меня, Пэтти…

Пэтти с размаху дает Ким звонкую пощечину, от которой та едва не падает на пол. Женщина бросает на сестру Билли гневный взгляд.

– Пять, – заканчивает отсчет Пэтти.

– Я могу быть и вашим другом, и вашим врагом, – предупреждает Ким. – Не забывайте об этом.

Пэтти наблюдает за тем, как Ким направляется к лифту и шагает внутрь. Пэтти разворачивается, шумно вздыхает и заходит в палату. Айден и Брендан смеются.

– …Пэтти изображала Марию, держащую на руках младенца Иисуса, – рассказывает Брендан, как бы разговаривая с Билли. – А ты играл Иосифа. Все, что вы должны были делать, – так это сидеть, пока три волхва приносят дары младенцу Иисусу. Вам, по-моему, даже ничего не нужно было говорить, да?

Брендан, сидя на краю кровати и держа руку Билли, смотрит на Айдена, который заправляет другой край постели.

Айден смеется так заливисто, что даже не может говорить.

Пэтти чувствует, как к лицу приливает кровь. Она очень хорошо помнит тот эпизод. Им с Билли было по шесть, и они показывали небольшую рождественскую сценку для родителей. Билли на протяжении всего действа должен был молчать.

– Во время сценки миссис Джинджер, так сказать, шепчет вам, ребятишкам, что вы должны делать, а родители сидят на дерьмовых складывающихся стульях, и вдруг ты совершенно неожиданно поднимаешь руку и спрашиваешь: «Миссис Джинджер, а как Мария могла родить ребенка, если она была девственницей?»

Айден и Брендан начинают хохотать. Пэтти – тоже. Смех разряжает обстановку, помогает снять напряжение, и ей становится легче.

Айден торопится рассказать, что было дальше:

– Тогда миссис Джинджер пытается заставить тебя замолчать. Она шипит что-то вроде: «Тихо, Билли, т-с-с, Билли, тихонечко», но некоторые из родителей уже хихикают. И прежде чем она успевает подойти к тебе, ты сообщаешь: «А мой папа говорит, что Марии, должно быть, нелегко было объяснить все это Иосифу».

Взрослые начинают хохотать. Кульминационный момент! Мама пришла в ужас. Отец обозлился. Он, в общем-то, не был ярым католиком: говорил, что работа отняла у него веру, – но мама регулярно ходила в церковь едва ли не до самой смерти.

Айден хохочет до слез. Когда смех стихает, эмоции постепенно меняются на противоположные – как на «американских горках», когда за взлетом неизбежно следует падение. Брендан, старший брат, который всегда пытается поднять всем остальным настроение, гладит руку Билли.

– Ты помнишь это, не так ли, приятель? Ты «порвал» публику.

Айден отходит от кровати. Из глаз капают слезы. Такой крупный, мускулистый парень – и по щекам текут слезы! Пэтти помнит, как он плакал, когда умерла мама, но до этого никогда не проронил ни слезинки.

– Мне кажется, что едва ли не вчера Билли был в такой же больнице, как эта.

– Да уж, – соглашается Брендан. – Три чертовых года назад. Ты можешь в это поверить?

Айден качает головой:

– Он уже начал становиться на ноги, понимаете? Я имею в виду, что почти пришел в себя после событий трехгодичной давности – и вдруг происходит это.

– Ага, тут собрались четыре комика. – В палату заходит Майк Голдбергер – Гоулди.

Своей фразой он напомнил прозвище, которое использовалось по отношению к отпрыскам Харни, когда они еще были детьми.

Братья Пэтти здороваются с Гоулди, которого знают много лет, и он обещает подежурить у кровати Билли, пока они сходят перекусят.

Брендан берет Билли за ногу:

– Никуда не уходи, пока меня здесь не будет, братишка, а не то я надеру тебе задницу.

Братья уходят, а Гоулди бросает на Пэтти быстрый взгляд.

– Отец рассказал тебе о результатах баллистической экспертизы? – спрашивает он.

Пэтти кивает.

– Ситуация скверная, – морщит лоб Гоулди. – И похоже, что будет еще хуже.

22

– Ну и как дела у нашего парня? – задает вопрос Гоулди.

– Ну ты же знаешь, каково это – разговаривать с врачами, – отвечает Пэтти. – У них одни только предположения и долгое вступление перед каждой репликой. В общем, хотя мне и не хочется накаркать, но они считают, что Билли не выживет.

Да, перспектива весьма мрачная.

– Говорят, что он каким-то чудом сумел уцепиться за жизнь. Я имею в виду, что он в течение некоторого времени был уже, в общем-то, мертв.

Я был мертв?

– Да, я помню.

Хм, как сказал когда-то Марк Твен, «слухи о моей смерти сильно преувеличены».

Впрочем, живым я себя тоже не чувствую. Не ощущаю ни рук, ни ног. И ничего не вижу. Однако я слышу, хотя голоса звучат приглушенно – как если бы я находился в неком замкнутом пространстве. Например, как человеческий эмбрион внутри утробы.

– А еще, по их словам, непонятно, что он будет из себя представлять, если все-таки выживет.

Может, буду чем-то вроде овоща и изо рта у меня будет течь слюна?

– Он может стать совершенно другим человеком.

Некоторые люди, наверное, скажут, что оно и к лучшему.

– Он может полностью потерять память.

Ну, я помню тебя, Пэтти. И Гоулди помню. И Марка Твена.

И номер моего значка. И число «пи» до десятичного разряда.

Но не помню, как здесь оказался.

– Я слышал, хирургические операции прошли успешно, – продолжает Гоулди.

– Да, настолько успешно, насколько возможно. Знаешь, ему удалили кусочек задней части черепа, чтобы устранить отечность.

Подождите-ка – у меня нет части черепа? Что, черт побери, со мной произошло? Эй, малышка Пэтти, а ты не хочешь слегка ввести в курс дела тех из нас, кто только начал вникать в смысл разговора?

– Врачи утверждают, что пуля не задела левое полушарие, – рассказывает Пэтти. – То есть ту часть мозга, которая управляет способностью говорить.

Ага, кое-что проясняется. Я получил пулю в мозг? Похоже, что в его правую часть.

Значит, я проведу оставшуюся жизнь в кресле-каталке, но у меня, по крайней мере, сохранится «способность говорить», потому я смогу членораздельно попросить медсестру принести мне еще яблочного пюре.

– Ну что же, это хорошо.

«Медсестра! Я хочу яблочного пюре! Кого я должен здесь убить, чтобы получить еще порцию яблочного пюре, а?»

– Да, отец действительно рассказал мне о результатах баллистической экспертизы. Он считает, что такого не может быть. Да, такого не может быть, Гоулди.

– Я знаю, знаю. Твой папа заставил провести экспертизу еще раз. Но, по правде говоря, разве бывало такое, чтобы результаты подобного исследования оказались неправильными?

– Стрелял не Билли, – заявляет Пэтти.

Я в кого-то стрелял? В кого?.. Надеюсь, в того парня, который выстрелил в меня.

– Готов поспорить, что это обрадует мэра, – говорит Гоулди. – По крайней мере, его адвокатов.

Мэра? С какой стати мэр Фрэнсис Делани стал бы проявлять ко мне интерес?

Может, я стрелял в него?

Вспоминай, парень. Что ты помнишь?

Я помню… убийство. Убийство студентки. Думаю, студентки из Чикагского университета. Затем… затем что?

Затем – ничего. Ничего, кроме пустого экрана.

Я помню Стюарта…

…иногда, в самые трудные моменты, я клал свою ладонь на его руку, но мы не смотрели друг на друга… Мы оба сдерживали слезы, не желая показывать, как нам хочется плакать…

…анекдоты… Старик смеялся так жадно, что становился похож на «хлопающий» автомобильный двигатель, и казалось, что он вот-вот изрыгнет из себя легкие…

…мы смеялись, чтобы не плакать…

Я помню, когда это закончилось. У меня было такое ощущение, как будто…

…как будто я хочу умереть.

Я больше не хочу ничего вспоминать. Не хочу ничего вспоминать.

– Что это было? Ты слышала? Этот звук издал… Билли?

– Билли! Билли, ты меня слышишь?

Я слышу тебя, Пэтти, но сейчас я хочу уйти…

– Стюарт, – произнес Гоулди. – Мне показалось, что он сказал «Стюарт». Кто такой Стюарт?

– Старик в больнице, помнишь? В те времена, когда Билли практически жил там…

– Да, конечно.

– Его внучку сбила машина. Билли и Стюарт пробыли там вместе несколько недель. И очень сильно сдружились.

Я не хочу вспоминать…

– Билли, ты с нами, приятель?

– Билли, я твоя сестра. Ты меня слышишь?

– Алло, Брендан, это Гоулди. Нам кажется, Билли что-то сказал. Хорошо, поторопитесь.

– Билли, тебе нужно вернуться. Пожалуйста, братишка. Ты можешь это сделать.

Я не знаю как… Не знаю даже, хочу ли…

– Сделай это для меня, Билли. Ты мне нужен. Мы тебя любим, Билли. Все твои близкие родственники здесь. Брендан, Айден, папа. И Гоулди здесь. Вернись, Билли. Мы ждем твоего возвращения.

Я что-то чувствую.

Слезу Пэтти на моей щеке.

А еще – свет. Ослепительный свет прямо в глаза.

23

– Я знала. – Пэтти вот-вот расплачется. – Знала, что ты вернешься.

Я окидываю комнату взглядом. Глаза при этом движутся медленно – словно они забиты песком. Брендан и Айден. Папа. Гоулди. Все стоят вокруг меня, и каждый норовит прикоснуться. Как будто хотят крепко меня обнять, но осознают, какой я хрупкий и уязвимый.

Я чувствую себя отчужденным от всего, что происходит, – будто бы просто смотрю кино, в котором главный герой – не я. Родственники сгрудились вокруг меня, рассматривают, как музейный экспонат («Не стесняйтесь, вы можете его трогать руками»), или как будто участвуют в религиозном акте исцеления («Прикоснись ко мне, и болезнь уйдет»).

Я пытаюсь что-то сказать, но изо рта не вырывается ни единого звука.

Я мертв?

Все погружается в темноту.

Глаза открываются снова. Вокруг меня – все те же люди. Пэтти по-прежнему плачет. Айден – сентиментальный здоровяк – тоже стоит со слезами на глазах.

– Ты в больнице, – объясняет Пэтти. – В тебя попала пуля. Но ты поправишься.

Это я уже слышал. По крайней мере, то, что из меня извлекли пулю. Если мне не изменяет память, Пэтти, ты сказала Гоулди, что я, возможно, никогда не буду таким, как прежде.

– Одна какая-то пуля такого парня не завалит.

Эти слова произнес Брендан, старший из моих братьев. Он в нашей семье главный оптимист.

Все опять погружается в темноту.

Я мертв?

Снова появляется свет. Глаза постепенно привыкают. В комнате – те же люди. Папа, мои братья и сестра. Три комика плюс я, четвертый. Плюс Гоулди. Все они склонились надо мной.

– Еще нет, – произносит Пэтти.

– Она права, – соглашается Брендан.

Права насчет чего? Я пытаюсь что-то сказать, но у меня не получается. Думать, значит, я вполне могу, а вот произнести свои мысли – нет.

– Нам нужно знать.

Это папа.

– Еще нет.

Это Пэтти. Затем она добавляет более решительным тоном:

– Он только начал просыпаться.

Айден наклоняется надо мной:

– Как дела, приятель?

Я не могу ответить.

– Скажи что-нибудь для меня. Например, вот это: «Игроки „Чикаго Кабс“[29]29
  «Чикаго Кабс» – профессиональный бейсбольный клуб, базирующийся в городе Чикаго.


[Закрыть] позорные молокососы».

Брендан:

– Скажи: «Вы арестованы».

Айден:

– А как насчет «Поцелуй мою белую ирландскую задницу»?

– Послушай, я приехал из Далласа, – обращается ко мне Брендан. – Наименьшее, что ты можешь сделать, – сказать «Привет!» своему старшему брату. Или, может, дать тебе подзатыльник?

– Не слушай этого неблагодарного типа, – снова вступает в разговор Айден. – Ты и так сделал ему одолжение, заставив хотя бы ненадолго уехать из Техаса. Ты бывал когда-нибудь в Далласе? Там все носят ковбойские сапоги и шляпы с широкими полями.

– И это говорит парень, который ходит на работу в майке на лямках и в шортах.

– Я, по крайней мере, не коверкаю слова, как в Техасе.

Да уж, явно мои родственнички.

– Ты мог бы сделать нам всем одолжение, Билли, – включается Пэтти. – Прикажи своим придурковатым братьям заткнуться.

– Кого ты называешь придурковатым, а? – взъерепенился Брендан. – Я окончил университет с самыми высокими показателями в группе.

– Тоже мне университет – Уэслианский, – бурчит Айден себе под нос.

– А что, по-твоему, представляет собой Университет Рузвельта? Гарвард Среднего Запада?[30]30
  Средний Запад – север центральной части США.


[Закрыть]

Да, точно мои родственники.

Я чуть-чуть приоткрываю рот. Пэтти, которая, по-видимому, наблюдает за мной, замечает это и поднимает руку, требуя тишины.

Я чувствую себя младенцем, над кроваткой которого склонились родители. «Он сейчас что-то скажет! Он произнесет первое слово!»

И я произношу первое слово, чувствуя, как все склонились надо мной ради столь важного момента и таращатся, как на диковинку.

– Гу-гу-га-га, – говорю я.

Никто знает, как реагировать: лица у всех окаменели, на них – растерянное выражение, брови удивленно приподняты, лбы нахмурены. Все затаили дыхание.

Я снова открываю рот. Все еще ниже наклоняются надо мной – с таким видом, будто рассматривают чашку Петри.[31]31
  Чашка Петри – прозрачный лабораторный сосуд в форме невысокого плоского цилиндра, закрываемого прозрачной крышкой подобной формы, но несколько большего диаметра. Применяется в микробиологии и химии.


[Закрыть]

– Я… просто шучу, – шепчу я.

Напряжение резко спадает – его сменяет чувство облегчения и желание шутить.

– Ах ты кусок дерьма!

Айден, качая головой, пускает слезу.

– О-о, ты явно к нам вернулся. – Брендан тихонечко жмет мне руку. – Он вернулся! Комик вернулся!

– Ты смог это сделать, – не в силах сдерживать эмоции, шепчет мне Пэтти. – Ты смог, Билли, ты смог.