Текст книги "Черная книжка"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

Соавторы: Дэвид Эллис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

106

Маргарет Олсон – Максималистка Маргарет – выходит из-за прокурорского стола и неспешным шагом идет ко мне. Она, не отрываясь, смотрит на меня, и в ее глазах – ненависть. На суде решалась моя судьба. Мне пришлось бороться за свою дальнейшую жизнь. А теперь здесь же решается кое-что еще. Сейчас на кону судьба Маргарет Олсон – кандидата номер один на пост мэра Чикаго. А значит, она тоже будет бороться за свою дальнейшую жизнь.

– Вы рассказали целую историю, мистер Харни. Столько откровений! – Она взмахивает руками. – Маленькие черные книжки и коварные ухищрения! Но позвольте мне разобраться, все ли я правильно поняла.

Она останавливается едва ли не в футе от меня, кладет ладони на деревянное ограждение места для дачи свидетельских показаний и слегка наклоняется ко мне. Мне даже начинает казаться, что сейчас из ее рта стремительно высунется змеиный язык и вырвет мне глазные яблоки.

Я едва удерживаюсь, чтобы не рвануться вперед и не схватить ее за горло. Маргарет лично не совершала убийств, но ее амбициозность и коррумпированность стали одной из причин трагических событий. Она виновна не меньше моего отца и Гоулди.

– Эми Лентини уже нет в живых, и она не сможет подтвердить ваши показания, не так ли?

Я делаю медленный вдох и выдох. Я нахожусь в зале суда, и судят все еще меня. Я думаю об Эми и о том, каких поступков она ожидала бы от меня с характерным для нее стремлением делать все по правилам и уважать законы.

«Ладно, Маргарет. Я смогу уязвить тебя, не прикоснувшись и пальцем».

– Да, Эми уже нет в живых, и она не сможет подтвердить мои показания, – соглашаюсь я, растягивая слова.

– То же можно сказать и о Кейт Фентон, не так ли?

– Да.

– И поскольку они мертвы, вы можете говорить все, что вам заблагорассудится, не так ли?

– Можете считать, что так.

– И я полагаю, что двое заслуженных сотрудников полицейского управления Чикаго, а именно начальник следственного управления Дэниел Харни и начальник отдела внутренних дел Майк Голдбергер, могут…

– Я уверен, что они будут все отрицать, – перебиваю ее я.

Маргарет, конечно же, никак не ожидала, что я стану охотно соглашаться с ней.

– А когда полицейские осмотрели место преступления, они не обнаружили никаких подслушивающих устройств, не так ли?

– Нет. Снять устройства очень легко.

– Но здесь важно то, что никаких доказательств присутствия записывающих устройств не имеется, не так ли?

– Так, госпожа Олсон.

Она кивает. Чувствует, наверное, как в кровь начал поступать адреналин. Думает, что отвоевывает очки. Переходит в контрнаступление после моих показаний, на которые ушло четыре часа – четыре мучительных для нее часа.

– И никто не нашел маленькую черную книжку, не так ли? Я имею в виду, что доказательств ее существования нет. Я права?

Я смотрю на свою сестру Пэтти, которая сидит в переднем ряду, спрятав лицо в ладони. На этом вопросе она разводит пальцы в стороны и смотрит на меня сквозь них.

– Лично у меня нет копии маленькой черной книжки, если вы это имеете в виду. Думаю, что и оригинал, и копия на флешке уничтожены.

– Замечательно, – ерничает Олсон.

– Лично я не вижу ничего замечательного.

– Итак, нет никаких свидетелей, которые могли бы подтвердить ваши показания, и нет никакой маленькой черной книжки, которая могла бы стать вещественным доказательством.

– Правильно.

– Получается, все, что вы только что рассказали, вся душещипательная история – это только ваши показания. Показания одного человека – и не более того, – торжествует она, убирая руки с ограждения и поворачиваясь лицом к присяжным, зрителям и репортерам. Журналисты все еще продолжают поспешно передавать по «Твиттеру» жуткие скандальные разоблачения.

Маргарет делает паузу.

Я откашливаюсь и медленно произношу:

– Маргарет, я записал все происходящее на свой смартфон.

Она поворачивается в мою сторону, но не полностью, а вполоборота – как будто боится встретиться лицом к лицу со словами, которые только что прозвучали.

– Моя сестра настроила смартфон так, что мне достаточно прикоснуться пальцем к одной иконке на экране – и включается функция записи. Я прикоснулся к этой иконке, когда Гоулди зашел в квартиру и Кейт на несколько секунд отвела взгляд от нас с Эми. Одно прикосновение – и смартфон начал запись. А перед тем, как мой отец выстрелил в меня, я прикоснулся к иконке снова и выключил функцию записи.

К тому моменту, как я заканчиваю фразу, Маргарет снова возвращается к столу, за которым сидит сторона обвинения, и начинает о чем-то тихонько совещаться с помощниками. Те показывают ей какой-то предмет, лежащий в конверте из желтоватой бумаги, и что-то энергично шепчут. Она бросает взгляд на меня.

– Ваш смартфон был разбит на мелкие кусочки, – напоминает она. – То есть он уничтожен. Поэтому из вашего электронного устройства невозможно извлечь информацию. Правильно?

– Правильно.

– Вам известно, что мы пытались восстановить работоспособность гаджета, но не смогли.

– Да, известно.

– И у вас нет опции, которая позволяет сохранять информацию в так называемом облаке, не так ли? Я имею в виду платформу, которая дает возможность держать данные в киберпространстве.

– Нет, у меня такого не было. Я не очень хорошо разбираюсь в смартфонах. И если бы Пэтти не установила мне ту иконку, я вообще не сумел бы ничего записать.

– Значит, эта… эта запись, о которой вы говорите… не была восстановлена и не хранится в интернет-облаке.

– Правильно.

– Таким образом, мистер Харни, – приободряется Маргарет и театральным жестом разводит руками. – Выходит, что все сегодняшние заявления – это только ваши показания. То есть просто слова одного человека – подсудимого.

Я бросаю взгляд на третий ряд зала и встречаюсь глазами с Грейс – дочерью Стюарта. Я позвонил ей сегодня утром, и она любезно согласилась прийти в суд. Грейс мило улыбается. Ее отец, мой хороший друг Стюарт, умер до того, как я сделал запись в спальне Эми. А поскольку Стюарт был уже мертв, а я ввиду значительных пробелов в памяти не помнил о записи, никому другому во всем мире, конечно же, не пришло в голову зайти на нашу со Стюартом совместную страничку в «Фейсбуке». Я закачивал туда свои юмористические выступления одним лишь прикосновением к иконке на дисплее своего смартфона. Я, естественно, не стал заходить на страничку. Зачем мне слушать свои старые анекдоты и прочие шуточки? Да и Грейс это ни к чему: там не было ничего, что могло бы быть интересным как память о ее отце. Лишь множество острот и юмористических высказываний, да еще записи моих выступлений перед посетителями «Дыры в стене». Страничка была нужна лишь мне со Стюартом – и больше никому.

Но все то время, которое прошло после событий в спальне Эми, на этой страничке в «Фейсбуке» висела аудиозапись, сделанная мною в тот ужасный день.

Я думаю, Грейс очень рада, что даже после смерти Стюарту удалось протянуть мне руку помощи в трудный для меня момент. Я тоже очень рад. Я чувствую его присутствие здесь – присутствие человека, который утешал меня, когда моя дочь умирала. Милого старика, который за короткое время нашего знакомства стал для меня в большей степени отцом, чем мой настоящий родитель.

Я рассказываю об автоматической связи между моим смартфоном и страничкой Стюарта в «Фейсбуке», и в зале суда поднимается гул. Репортеры и присяжные понимают, что очень скоро получат доступ к записи и смогут услышать – фраза за фразой и звук за звуком – все, что прозвучало тогда в спальне Эми.

Известие, конечно же, не обрадовало Маргарет Олсон, Гоулди и моего отца.

107

«Получив информацию с двадцати семи процентов избирательных участков на внеочередных выборах мэра, канал „Ви-Джи-Эн-ньюз“ берет на себя смелость дать прогноз, что выборный окружной администратор Эстефан Моралес станет первым мэром Чикаго – выходцем из Латинской Америки…»

Стоя в моей гостиной и слушая телевизионные новости, мы – три брата и сестра из семейства Харни – чокаемся пивными бутылками, и каждый делает большой глоток. Мы почти не улыбаемся друг другу. Не очень-то часто нам пришлось улыбаться за прошедшие три недели. Мы гораздо больше плакали, спорили, недоумевали и мучились неразрешимыми вопросами. Мы горевали, выдвигали обвинения и обнимались. А еще мы выпили в общей сложности столько пива, что им, наверное, можно было бы заполнить небольшой плавательный бассейн.

«…Катастрофическое падение для Маргарет Олсон, которая является прокурором штата по округу Кук и которая еще совсем недавно считалась фаворитом предвыборной гонки, но в конце концов оказалась на неутешительном шестом месте…»

Поражение Маргарет на выборах не стало грандиозной неожиданностью. То, что так произойдет, было ясно из опросов общественного мнения. Да и действительно, довольно трудно выиграть на выборах с лозунгом «Я никого не убивала и не шантажировала, клянусь вам!» Можно даже восхититься Маргарет: у нее хватило мужества не снять свою кандидатуру после разоблачений, прозвучавших во время суда, и обнародованной позже аудиозаписи.

«…Дело не только в содержании аудиозаписи, Марк. Думаю, главная причина поражения Олсон на выборах заключается в том, что она не предпринимала никаких действий в течение трех недель после того, как стало известно о существовании файла. Она не выдвинула никаких обвинений против полицейских, фигурирующих в аудиозаписи».

«…Я согласен с Линдой, Марк. Думаю, избиратели пришли к выводу, что Маргарет Олсон вплоть до сегодняшнего дня уклонялась от дальнейшего расследования, надеясь, что для победы хватит и того, что она будет все отрицать».

«Давайте обратимся к новоиспеченному члену нашей команды – Ким Бинс. Ким, ни один из репортеров не был ближе к этому скандалу, чем вы. Что скажете?»

Ким Бинс – красивая, ухоженная и, по-видимому, извлекшая немало пользы из страданий других людей – смотрит в объектив камеры.

«Думаю, вы все в какой-то степени правы, – говорит она. – По моему мнению, Маргарет Олсон все еще надеялась выиграть. Но какова же истинная причина того, что она за три недели и пальцем не пошевелила, имея на руках такую улику? Причин может быть много, но какова главная?»

– Она выжидала, пока отец и Гоулди дадут деру, – комментирую я.

«Я полагаю, Маргарет надеялась, что полицейские Дэниел Харни и Майк Голдбергер пустятся в бега, – вторит мне Ким. – Она хотела, чтобы они успели удрать от правосудия, а пока против них не выдвинуты обвинения в совершении преступления, никто не может помешать им передвигаться в любом направлении. Ей нужно было, чтобы они сбежали, тогда и свидетельствовать против нее будет некому – никаких доказательств, кроме аудиозаписи. Ей важно было не столько одержать победу на выборах, сколько не угодить в тюрьму».

Пэтти проводит рукой по волосам и делает такой энергичный выдох, как будто пытается надуть воздушный шарик. Под ее глазами – темные круги. Поступок отца по отношению ко мне, своему сыну, сильнее всего отразился на ней, нашей сестре. Айден и Брендан никогда не были близки с ним. Они даже не пошли по его стопам в полицию. Собственно, они даже не остались в Чикаго. Какие бы горестные чувства они сейчас ни испытывали, все сосредоточились прежде всего на том, чтобы помогать Пэтти. Так бывает, когда после смерти одного из родителей вы переключаете все свое внимание на второго, который жив.

Вот мы и сосредоточились на Пэтти. Здоровяк Айден все время пытается в шутку с ней подраться или же, обхватив ее, приподнять над полом. Это забавное ребячество смешит ее. Возможно, потому, что возвращает в детство. Брендан развлекает Пэтти непристойными шуточками, которые ей всегда нравились. Три брата в течение прошедших трех недель как бы негласно договорились быть рядом с ней – так, чтобы в любой момент времени по меньшей мере один из нас за ней приглядывал. Это было нашей главной задачей. Мы старались отвлечь ее от мрачных мыслей, и наше участие помогало и ей, и нам самим. Всегда ведь легче бороться с чужим горем, чем пытаться справиться со своим.

Я кладу ладонь ей на плечо и, наклонив голову, смотрю прямо в глаза. Мне хочется сказать: «Мы это переживем» или «Все будет хорошо», – но нет никакой необходимости говорить. Она понимает меня без слов. Наверное, потому, что мы близнецы, и это – единственное объяснение, которое приходит мне в голову.

Моя сестра утаила немало секретов и совершила массу сомнительных поступков ради того, чтобы защитить меня. Наслаждалась ли она – хоть в какой-то степени – тем, что она теперь сильнее? Тем, что она помогает мне, а не наоборот? Уверен, что да. Но это не отменяет того факта, что в трудное для меня время она пыталась мне помочь. Она думала, что именно я тот коррумпированный полицейский, ведь в маленькой черной книжке фигурировала фамилия Харни. Она считала меня виновным в совершении четырех убийств, но все равно была на моей стороне. Мы с ней – близкие родственники и всегда ими останемся.

– Куда, по-твоему, они направились? – тихонько шепчет она – так, чтобы я ее слышал, а Айден с Бренданом – нет.

Я пожимаю плечами.

– Разве это имеет значение?

Сделанная мною аудиозапись – которую, кстати, адвокат Стилсон разместил на специальной страничке в «Фейсбуке» и которую за три недели прослушали более трех миллионов раз – являлась вполне достаточным основанием для того, чтобы Маргарет Олсон арестовала и моего отца, и Гоулди. Но она медлила, отказываясь давать комментарии, – отмахивалась от репортеров и прикрывалась избитой отговоркой, что, дескать, «проводится расследование». Ким Бинс, выступающая сейчас по телевидению, попала прямо в точку: Маргарет медлила, чтобы дать возможность сбежать моему отцу и Гоулди. Довольно сложно привлечь Маргарет к ответственности на основании моей аудиозаписи. Если ключевые свидетели дали деру и теперь загорают на каком-нибудь пляже в Южной Америке, вдали от нашей доблестной полиции, то и ей, пожалуй, удастся остаться безнаказанной.

И ее план сработал. Не прошло и нескольких дней после обнародования аудиозаписи, как папа и Гоулди исчезли. Они выбрали для побега ночь с пятницы на субботу – рабочая неделя закончилась, а значит, на работе их не хватятся до понедельника.

Умно. Они всегда были умными.

Пэтти долго смотрит на меня и глубоко вздыхает. Возможно, это всего лишь мои догадки относительно сестры-близняшки, но мне кажется, что камень свалился с ее плеч.

– Ты прав. Не имеет значения, куда он направился, – говорит она. – Он в любом случае уже уехал.

– Эй! – кричит Айден. – Хватит там шептаться о серьезных вещах. Настало время еще раз всем обняться!

Он – довольно крупный человек и запросто обхватывает нас всех. Пэтти закатывает глаза, но я знаю, что ей нравятся такие объятия.

И вот мы все четверо – четверо Харни – сбиваемся в тесную кучу. Нам на пару мгновений даже кажется, что мы снова стали детьми и стоим на нашем заднем дворике в те времена, когда все было просто, а будущее казалось бесконечным.

108

– Соединенные Штаты против Майкла Леонарда Голдбергера, – объявляет судебный клерк. – Соединенные Штаты против Дэниела Коллинза Харни.

Маргарет Олсон дала возможность моему отцу и Гоулди скрыться, но в Чикаго есть и другие прокуроры – те, что носят значки сотрудников федеральных правоохранительных органов. Федеральный прокурор США и его подчиненные страсть как любят проводить расследования в отношении местных полицейских и привлекать их к ответственности. А потому обойти своим вниманием вопиющий случай они никак не могли.

Федеральные агенты нашли отца и Гоулди в городе Плая-дель-Кармен в Мексике. По слухам, когда агенты стали ломиться в дверь, отец попытался вылезть через окно в ванной, а Гоулди спрятался под кроватью…

Федеральные маршалы[75]75
  Федеральный маршал – сотрудник Службы федеральных маршалов, которая является подразделением Министерства юстиции США. Ее задача заключается в обеспечении деятельности федеральных судов, контроле за исполнением приговоров и решений, розыске, аресте и надзоре за содержанием федеральных преступников, аукционной продаже конфискованного имущества, а также борьбе с терроризмом и массовыми беспорядками.


[Закрыть] заводят через боковую дверь в зал суда Гоулди и моего отца, одетых в оранжевые комбинезоны, в наручниках. Пэтти вздыхает. Следом за ней вздыхаю и я.

Гоулди обрился наголо и отрастил козлиную бородку. Быстренько окинув взглядом зал суда, он опускает глаза в пол.

Следом идет отец. Он покрасил волосы в рыжий цвет, а на его лице я, пожалуй, впервые в жизни замечаю что-то вроде бакенбардов. Его глаза и кожа вокруг глаз такие темные, что кажется, будто он надел маску. Он ссутулился, словно на его плечи в прямом смысле слова навалился груз недавних событий.

Однако изменения произошли не только в его внешности. Он все время смотрит в пол. Никогда раньше отец не входил ни в одно помещение с опущенными глазами – начальник следственного управления Дэниел Харни всегда высоко держал подбородок. Эдакое гордое воплощение власти и высокой морали.

По моему телу пробегает дрожь. Но наш отец, как сказала Пэтти, «в любом случае уже уехал». Я беру в руку ее ладонь и легонько сдавливаю.

– Не жалей его, – шепчет Пэтти.

Мы оба боремся с инстинктом. Отец сам навлек на себя неприятности. Он заслуживает падения, унижения и бесчестья. Заслуживает в полной мере. Но все-таки он наш отец. Он – наша кровь. Мы связаны с ним на всю жизнь. Невозможно повернуть выключатель и отключить все это.

«Как ты мог такое сделать? – хочу спросить я. – Как ты мог застрелить родного сына?»

Мне очень важно понять. Хочется посмотреть на жизнь его глазами. Знаю, что мечтаю о невозможном. Его поступку не может быть оправдания. У меня три года был ребенок, и я пошел бы ради него на что угодно. Защитил бы от пули своим телом.

«Почему ты не испытывал таких же чувств ко мне?»

– Господин судья, в связи с тем, что обвиняемые могут пуститься в бега, а также учитывая тот факт, что они обвиняются в коррупции и убийствах, за которые могут быть приговорены к смертной казни, обвинение просит не давать им права быть выпущенными из-под стражи под залог.

Думаю, что один из них – а может, и второй тоже – признает себя виновным, чтобы смягчить наказание, станет сотрудничать со следствием и сдаст Маргарет. Федералы любят «утюжить» местных полицейских, а брать за горло местных политиков – так просто обожают. Однако какую бы сделку со следователями ни заключили отец и Гоулди – один или оба, – даже при наилучшем раскладе они проведут остаток жизни за решеткой. Но в случае сотрудничества со следствием могут избежать смертной казни, им даже могут предложить самим выбрать тюрьму, где они будут сидеть.

Папа и Гоулди, стоя лицом к судье и спиной к нам, – два сломленных, потерпевших полное фиаско человека – слушают, как их адвокаты выражают негодование относительно требования прокурора. Судья, впрочем, придерживается другого мнения: ударив молотком, он постановляет оставить обвиняемых под стражей без права внесения залога.

На этом судебная процедура заканчивается. Папу вместе с Гоулди выводят из зала суда. Все мероприятие заняло не больше двадцати минут. Судебный клерк объявляет, какое дело будет рассматриваться следующим.

Репортеры поспешно выходят на улицу. Одна журналистка, проходя мимо нас, уже звонит по мобильному телефону в свой отдел новостей.

– Под залог не отпустили, – говорит она в телефон. – Будут сидеть за решеткой до суда. Значит, белого света этим ребятам уже не видать.

Эта формулировка больно кольнула нас с Пэтти. Наш папа проведет остаток жизни в федеральной тюрьме.

Мы оба молчим, переваривая произошедшее. Все покидают зал суда, и мы с Пэтти остаемся одни. Зал кажется необычным и странным без судьи, адвокатов и зрителей – ну прямо как голое дерево летом.

Пэтти первая нарушает молчание:

– Ну что же, плюс в том, что можно сэкономить на подарке на День отца.[76]76
  День отца – один из национальных праздников США.


[Закрыть]

Я с изумлением смотрю на нее и начинаю хохотать. Не спрашивайте меня почему. Нет никаких правил относительно того, как следует вести себя в столь дерьмовой ситуации. У нас с Пэтти будет много взлетов и падений в нашем дальнейшем движении вперед. Много будет и мрачных дней. Мы оба изменились и уже никогда не станем такими, как прежде. Но мы все еще здесь, мы стоим на этой земле, и мы все еще дружные и любящие друг друга родственники.

109

«Дыра в стене» когда-то была для меня вторым домом. Сейчас я чувствую себя здесь очень странно. По многим причинам – в частности, из-за того, что рядом нет Кейт, которая была для меня давнишней напарницей, моим другом и – пусть даже и совсем недолго – более чем другом. Мои чувства к ней и моя память о ней всегда будут сложными и запутанными. Она в конечном счете очень сильно усложнила мне жизнь, но ее сердце находилось там, где надо, хоть и голова немного не на месте. Нам с ней не следовало ложиться в постель. Не надо было разбивать разделяющую нас стену. Интимная близость разукрасила окружающий мир в радужные тона, в результате чего стало сложнее видеть происходящее вокруг. Кейт заслужила лучшего.

Пэтти поворачивается на своем табурете и бросает на меня взгляд. Я подхожу к ней.

– Как у тебя дела? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Я – реабилитированный полицейский с сомнительным будущим.

Поднимая бокал с пивом, она наставляет на меня указательный палец.

– Но тем не менее полицейский, – говорит она.

Она, похоже, неимоверно рада, что я выбрался из этой передряги, что жив и здоров. Пэтти всегда была противоречивой личностью, она приносила немало проблем, но по большому счету всегда пыталась заботиться обо мне. Злорадствовала ли она – хоть в какой-то степени, – что она помогает мне, а не наоборот? Я уверен, что да. Но, в конце концов, какая разница? Она была рядом, когда я нуждался в помощи.

Сошиа, облаченный в футболку команды «Атланта Хокс», влил в себя уже столько бокалов пива, что едва стоит на ногах. Он буквально падает на меня и обхватывает меня рукой за шею.

– Этот парень… – бормочет он, обращаясь к тому, кто его слушает, то есть ни к кому, – …самый лучший полицейский из всех, кого я знаю.

– Ты хороший человек, Сош, – говорю я и случайно встречаюсь взглядом с женщиной.

Она идет по направлению ко мне с жеманной улыбкой и опускает глаза в пол.

– Ага, – говорю я. – Ким Бинс. Собственной персоной.

Она поднимает взгляд на меня, и ее улыбка становится еще шире.

– Вы, я думаю, слышали о Маргарет.

– Ну конечно слышал.

Ее сдал Гоулди. Мой отец уж слишком горделивый человек, чтобы каяться. А вот Гоулди дал слабину. «Федералы» сняли вопрос о смертной казни, и он сдал Маргарет со всеми потрохами. Четыре часа назад сотрудники Федерального бюро расследований вывели ее из Дейли-центра под конвоем и в наручниках.

– Поздравляю, – улыбается Ким.

Я поднимаю брови и усмехаюсь.

Она слегка пихает меня локтем.

– Вы на меня уже не сердитесь, правда?

Я кладу ладонь на свою грудь.

– Сержусь? За что мне сердиться? За то, что вы еженедельно получали фотографии от Маргарет Олсон и забыли упомянуть об этом? А ведь сей факт очень помог бы мне выбраться из того дерьма, в котором я оказался!

Она грозит мне пальцем:

– Я всего лишь пользуюсь своими правами, предусмотренными Первой поправкой, – кокетничает она.

– Правда? – Я наклоняюсь к ней. – Я вам кое-что скажу, Ким. Возможно, когда-нибудь мы встретимся на темной аллее, и тогда я воспользуюсь своими правами, предусмотренными Второй поправкой.[77]77
  Второй поправкой к Конституции США гарантируется право хранить и носить оружие.


[Закрыть]

Она заслуживает такого отношения, и она это знает. Но что ей до того? Трагические для меня события позволили ей снова подняться по карьерной лестнице. Она вернулась на телевидение, и у нее, возможно, большое будущее.

– Ну что ж, вы очень откровенны, – поднимает брови она. – Но если ваше отношение ко мне когда-либо изменится, детектив, у вас есть номер моего телефона. На этот раз без протокола.

Она смотрит на меня манящим взглядом и уходит прочь.

Она что, приходила сюда ради меня?

Да хоть бы и так. Я не буду прикасаться к горячей печке. Хватит с меня опасных женщин.

Больше никогда не буду с ними связываться.

По крайней мере, в течение нескольких недель.

Правда заключается в том, что я оказался в очень странной ситуации. Ко мне вернулась память – а это значит, что вернулись и чувства к Эми. Я помню и ощущаю отчетливее, чем раньше, как сильно она притягивала меня к себе.

Но теперь мне кажется, что это произошло в какой-то другой жизни. Похоже, у меня остались о ней теплые и нежные воспоминания, но без острой боли в сердце. Наверное, сейчас я начинаю с чистого листа, хотя и сам не знаю, хорошо это или плохо.

Среди окружающих меня посетителей бара полно знакомых, но они ведут себя в некоторой степени отчужденно. Кивнув, отводят взгляд в сторону. Никто не знает, как себя вести. Скандал, потрясший полицейское управление, будет аукаться еще не один год.

И все из-за меня. Трое популярных среди коллег полицейских – Кейт, Гоулди и мой отец – трагически выбыли из игры, и все трое так или иначе были связаны со мной. Нельзя сказать, что я чувствую себя изгоем: никто, в общем-то, не может меня ни в чем упрекнуть. Однако я – символ катастрофы, единственный уцелевший товарный вагон в потерпевшем крушение поезде.

Мой взгляд падает на лейтенанта Пола Визневски. Он сидит за одним из столов и легонько потирает стакан водки. Изо рта торчит недокуренная и уже погасшая сигара. Наши взгляды встречаются, он замирает. Вытаскивает изо рта сигару и глубоко вздыхает.

Виз навсегда останется невыносимым самолюбивым ослом, но он, как выяснилось, не был коррумпированным полицейским. Я подозревал его, а он – меня. Мы оба сообщали о своих подозрениях Гоулди, начальнику отдела внутренних дел. А тот потихонечку науськивал нас друг на друга, искусно устраивая кукольное представление.

Я киваю Визу. Он кивает в ответ. Мы никогда не будем близкими друзьями, но в полицейском управлении хватит места для обоих.

И как-то само по себе получается, что я взбираюсь на сцену и беру микрофон.

Я постукиваю пальцем по микрофону и окидываю взглядом людей в зале. Шум хоть и не сразу, но стихает, и воцаряется напряженная тишина. Все взоры обращены на меня – комика, которого когда-то не раз вызывали на сцену, дружно выкрикивая его фамилию.

– Я всего лишь хочу снова быть полицейским, – говорю я неожиданно для самого себя. – Это – единственное мое желание. Вы, ребята, не возражаете?

Молчание.

Больше мне сказать нечего. Я начинаю опускать микрофон и слышу, как кто-то в баре начинает хлопать. К нему присоединяется другой, и вот уже все хлопают в ладоши, причем все громче и громче.

Вскоре они все, вскочив со стульев и табуретов, одобрительно кричат и аплодируют. Я никак не ожидал, что мне устроят овацию, но именно это и произошло.

Не знаю, вернусь ли я туда, где работал до трагических событий. Не понимаю, хочу ли туда вернуться. Но к чему бы я сейчас ни стремился, заполнившие зал полицейские дают мне понять, что я снова один из них, и в данный момент это меня устраивает.

– Послушайте, я не могу здесь долго находиться. – Я поднимаю руку, пытаясь снова добиться тишины. – Мне пора идти к Маргарет Олсон, чтобы опрокинуть с ней по стаканчику.

Моя шуточка им нравится, раздается громкий смех. Половина из них терпеть не может Максималистку Маргарет, а остальные так пьяны, что вряд ли смогут произнести по буквам собственную фамилию.

– Я просто пошутил, – говорю я. – Но я должен сказать, что в половой жизни у меня сейчас тишь да гладь. Я растерял всех своих женщин. Но вы ведь, в общем-то, знаете, что я мог бы использовать…

Я окидываю всех взглядом.

– Я мог бы использовать какую-то маленькую черную книжку.

Раздается смех, еще более громкий. Кто-то что-то кричит.

– Я давно ищу такую книжку для себя, – иронизирую я, – но вот только черта с два найду.