Текст книги "Подземелья Лондона (СИ)"
Автор книги: Джеймс Блэйлок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Карета проехала мимо, сбавляя ход, и остановилась перед коваными воротами. Возница отпер замок, но въезжать во двор явно не собирался, поскольку едва приоткрыл створки. Матушка Ласвелл быстрым шагом направилась подальше от дома по Лазарус-уок. В конце квартала она оглянулась и увидела, что Шедвелл высаживает Клару из экипажа.
В это мгновение мимо Матушки Ласвелл по середине улицы, словно молодой олень, промчался мальчишка в форме офисного посыльного. Он пронзительно свистнул – Шедвелл оглянулся, подождал юного гонца, а в следующую секунду оказался на козлах кареты. Матушка струхнула, но злодей погнал лошадей галопом в другой конец квартала. Кучер увел Клару за ворота, а мальчишка отправился в обратный путь без всякой спешки.
XXX
В ПОКОЙНИЦКОЙ
Савой-Чэпел, что у моста Ватерлоо, находилась недалеко и от Бюро работ. Пробираясь к ней по Стрэнду вместе с Кракеном, Элис размышляла о странном мистере Льюисе. Угроза насилия со стороны Билла заставила чиновника побледнеть как полотно. Элис изумила сила собственного гнева, едва слова слетели с ее губ, – хотя в каком-то смысле она сказала именно то, что имела в виду: если Льюис играл нечестно, она оторвет ему уши.
Элис обдумывала его «извинения» (или что это было?) за себя и от имени Бюро работ. Он собирался вызвать ее доверие? Чего ради? Уж точно не для того, чтобы смягчить ее отношение к Бюро, которое вряд ли нуждалось в заступничестве мистера Льюиса. Настойчивое утверждение, что он-де завязывал шнурок, находясь над провалом, а не поджигал запал, выглядело совершеннейшей чушью, но на суде прозвучит вполне убедительно. Элис не представляла угрозы для Бюро работ или для мистера Льюиса. И конечно, если этот напоминающий хорька тип все же действительно завязывал шнурок, то она обвинила его несправедливо, о чем придется пожалеть.
– Час на исходе, – сказал Кракен, достав карманные часы. – Нам лучше заглянуть в Темпл-Черч, мэм. Мы пропустили первый прилив, но если поспешим, то будем в порту для второй встречи.
– Полагаю, это рядом, – сказала Элис.
– Нет, мэм, придется поторопиться.
– Тогда беги вперед, Билл, и приведи с собой Матушку Ласвелл. Я вполне могу немного побыть в часовне одна. Дождусь тебя там – и мы вместе вернемся в «Полжабы Биллсона».
Кракен кивнул. Провести пару минут в часовне одной – это он понимал.
– Вы же не воспользуетесь случаем, мэм? Помните, что вы мне сказали на Боу-стрит? У меня сердца не хватит, ежели с вами что стрясется. Я не смогу профессору в глаза глядеть и рассказать ему об этом, после всего, что он для меня сделал.
– Да ну, сущая ерунда, Билл: если они привезли тело Хэрроу туда, значит, оно там, если нет – значит, нет.
– Тогда я побежал, – ответил Кракен и без лишних слов помчался по Стрэнду в сторону Флит-стрит и Темпл-Черч.
Перед Элис раскинулся отель «Савой» – гигантское здание, возведенное на том месте, где прежде стояла ветхая больница с тем же названием. Окрестности давно пришли в запустение, и новенькая гостиница для зажиточных постояльцев с электрическим светом реклам, лифтами и ванными в каждом номере казалась Элис безвкусной и совершенно бесполезной для бедняков, населявших этот район, – если не считать того, что кто-то из неимущих посмышленее мог получить там работу.
Церковь, именуемая Савой-Чэпел, остаток старого Лондона, истончившегося до призрачного состояния, была очень скромной, словно смущенной соседством с вздымавшимися вокруг гигантскими строениями. Элис заметила широкую, вымощенную булыжником дорожку, ведущую на церковный двор, и пошла по ней вдоль стены здания. В церковь она зайдет, когда закончит свои дела.
Позади церкви располагалось старое кладбище – кочковатое собрание могил с покосившимися надгробиями; некошеная трава тянулась вверх и буйно зеленела после недавних дождей. Отведенный под покойницкую длинный одноэтажный флигель оказался на дальнем краю некрополя, у высокой стены.
Рядом с моргом стоял пустой фургон, лошадь щипала траву. Чуть поодаль красовался элегантный экипаж, весь в росписи с позолотой. Дверь в здание была распахнута, под притолокой стоял мужчина средних лет и яростно дымил трубкой, очевидно отдавая предпочтение табачному дыму перед ароматами склепа. Он рассеянно кивнул Элис, а затем, видя, что посетительницу не заинтересовали могилы, вышел навстречу. Несмотря на бриз, в воздухе висела вонь разлагающихся трупов.
– Добрый день, сэр, – сказала Элис, и мужчина кивнул, не испытывая желания вступать в беседу и продолжая курить. – Меня прислало городское Бюро работ, чтобы выяснить подробности смерти мистера Джеймса Хэрроу. Мне сказали, что его тело было доставлено сюда после злополучного инцидента позапрошлой ночью. Однако оно может быть не опознано.
– Все в точности так, как вы говорите, мэм, – ответил мужчина. – Полиция привезла. Я здешний сторож, как раз был тут, когда он поступил – мертвее мертвого. Его лошадь лягнула прямо в лоб, то есть голову проломила, и вдобавок он промок весь. В реку упал, когда его лошадь это самое, и если еще был живой, то река докончила. Выудили его – и сюда. Завтра поутру увезут на кладбище Некрополь в Бруквуде, если ничего больше не понадобится.
– Так, значит, его тело сейчас тут?
– А, ну да, – подтвердил кладбищенский сторож – или кем он там был в реальности, – выбивая трубку о подошву, а затем пряча ее в карман жилета, изношенного и грязного. – Хотите взглянуть? Приятного мало, имейте в виду.
– Это моя обязанность! Мне нужно осмотреть тело мистера Хэрроу, если не возражаете.
Сторож кивнул и поманил Элис. Они вошли в сумрачное помещение около двадцати футов в длину и десяти в ширину, вдоль одной из стен которого стояла деревянная скамья. Солнечный свет пробивался сквозь грязные окошки. В углу кучей валялись разбитые надгробия, лопаты и тачки. Напиленные доски, заготовленные для гробов, лежали у ящиков с гвоздями, тут же по стене над скамьей были аккуратно развешаны молотки, пилы, стамески и множество прочих инструментов. Пол был затоптан, а смертью воняло так, что на глазах Элис выступили слезы. Шесть гробов стояли на деревянных козлах, все закрыты, хвала небу, кроме одного – пустого, с прислоненной рядом крышкой, которую в нужный момент установят, как полагается, и заколотят гвоздями. Сторож подошел к одному из закрытых гробов, снял крышку и отставил в сторону, а потом отступил и жестом подозвал Элис. Миссис Сент-Ив взглянула, задержав дыхание. Внутри лежал давний труп – мужское тело с иссохшей плотью, открытыми глазами, присохшими к зубам губами и обнажившимися деснами. На его лбу не было никаких следов раны. Пиджак трупа шевельнулся, и выпрыгнувшая из-под его руки крыса, с визгом шлепнувшись на пол, метнулась в дыру под стеной.
Элис отступила назад – ей хотелось закричать от ужаса, отвращения и гнева, но голосовые связки отказывались повиноваться – и угодила в объятия сторожа. Мужчина одной рукой обхватил ее за плечи, а второй обвил шею, зажав рот тряпкой, пахшей чем-то сладковато-химическим. Элис задержала дыхание и попыталась вырваться, но на помощь сторожу пришел другой негодяй – схватив миссис Сент-Ив за волосы, он буквально пригвоздил ее к месту. И настал момент, когда Элис пришлось сделать вдох, – отрава мигом наполнила легкие, а чуть позже закололо в онемевших руках и ослабли ноги. Она стала оседать на пол, уже не в силах сопротивляться, но даже упасть ей не позволили. Элис подумала о мистере Льюисе, о том, что это он послал ее сюда и отправил мальчишку Дженкинса со срочной запиской. В следующую секунду мир потемнел, и разум миссис Сент-Ив смолк.
* * *
Билл Кракен отыскал Матушку Ласвелл у дверей Темпл-Черч, и они, не теряя ни минуты, зашагали вдоль Флит-стрит и Стрэнда. Матушка рассказывала, как увидела в окне Финна Конрада, а в соседнем – женщину по имени мисс Бракен, с которой дурно обращаются, как получила от парнишки записку и заметила Клару, живую и, кажется, невредимую, в экипаже с Шедвеллом.
– Так ты попалась ему на глаза? – горестно спросил Кракен.
– Да, Билл. Может, он меня не узнал… Я не уверена.
– Да тут все одно, Матушка, – узнал, не узнал… Если заметил и захочет поймать, то всяко попытается.
Билл взял свою спутницу за руку и прибавил шагу, так что Матушке пришлось перейти на неровную трусцу.
– Это хорошие новости, Билл, – твердила Матушка Кракену в затылок. – Кажется, все целы, кроме той бедной женщины из гостиницы.
– Новости станут хорошими, когда мы вытащим их оттуда. Вот и церковь через дорогу, Матушка Ласвелл. Элис должна ждать нас в храме.
Они перешли улицу, отворили дверь и тихонько вошли. Взглянув на кессонные потолки, расписанные оттенками темно-синего и украшенные золотыми звездами, Матушка издала тихое изумленное: «Ой…» Служба еще не началась, но несколько человек сидели на скамьях. Элис среди них не было, и Кракен, бормоча: «Будь все проклято…», выбежал на улицу и свернул в церковный двор. Матушка Ласвелл устремилась за ним. Кладбище было пустынно, только вдалеке, в дверях флигеля, опираясь о косяк, торчал какой-то тип, куривший трубку. Запряженная в неказистого вида фургон, видимо, используемый в качестве катафалка, поскольку в нем лежал гроб, лошаденка щипала сочную траву некрополя. Заметив Матушку и Билла, мужчина вынул изо рта трубку и помахал ею в знак приветствия.
Кракен устремился к нему, громко крича:
– Мы ищем женщину, которая только что была здесь!
– Темноволосая красотка – вы про нее? Верно, была. И четверти часа не прошло. Мне надо вам передать, что она отправилась в «Кингс-Хед», на Мейден-лейн. Это через дорогу и там налево. Она ходила все утро, а потом сказала, что должна выпить чего-нибудь прохладительного.
Билл вошел во флигель, ловко отпихнув курильщика с дороги, тот затопал следом. Матушка Ласвелл замкнула шествие.
– Да ушла она, – сказал мужчина, – говорю же. Несколько минуток назад.
– Если врешь, – рявкнул на него Билл, – и ты завязан с этим пачкуном Клингхаймером!..
– Нет нужды в таком тоне, Билл, – Матушка придержала Кракена за локоть. – Мы заглянем в «Кингс-Хед», как сказал этот человек. Если нашей знакомой там нет и трактирщик ее не видел, мы вернемся и поговорим еще, – она взглянула на мужчину, чье лицо сразу стало невыразительным, и, повысив голос, уточнила: – Вы меня слышите, сэр? Мы верим вам на слово, но если вы солгали, нам придется продолжить беседу.
– Да вы свихнулись! – заявил тип с трубкой. – Вваливаетесь сюда и ругаете человека. «Придется продолжить», господи помилуй. Да если вы появитесь тут снова, это я с вами побеседую!
– Тогда сожрешь такую пилюлю, болван паршивый… – начал было Кракен.
– Билл, спокойно! – остановила его Матушка, выводя за дверь. – Нам лучше отыскать Элис и заняться своими делами.
Билл выдернул руку, но пошел за нею, пару раз обернувшись на двери морга. По пути к церкви Матушка дала волю языку:
– Тебе не следовало упоминать Клингхаймера. Это опасно.
– У этого курильщика, у этого дерьма со злобной рожей – у него глаза лжеца, а я лжецов терпеть не могу.
– Не застревай на этом, Билл. Вот Мейден-лейн, как он и сказал, а вот и паб, место вроде приличное, мне кажется. Мы и сами сможем перехватить пинту светлого, когда найдем Элис. Отдышись, Билл.
Они вошли в полупустой паб, где не было ни следа Элис.
– Я расспрошу о ней, Билл, – вполголоса сказала Матушка. – Если трактирщик ее не видел, мы вернемся в церковь.
– Если бы она сюда заходила… – затянул Билл, но Матушка прошла к стойке и заговорила с трактирщиком. Когда она вернулась через минуту с застывшим лицом, Кракен сказал:
– Тебе лучше подождать в церкви, Матушка, покуда я побеседую с этим гов… с этим негодяем.
Они покинули трактир и пошли вверх по Мейден-лейн.
– Нет, Билл, – возразила Матушка. – Двое лучше, чем один. Хотела бы я сейчас иметь пистолет.
– Пистолеты шумные. Ты видала инструменты, что висят на стенке? Человеку неприятно смотреть на хорошо заточенную пилу, когда она лежит у него поперек горла.
Они пересекли улицу и направились к Савой-Чэпел, и тут на мощеной дорожке церковного двора показался фургон с гробом, стоявший прежде возле морга. Человек на козлах, увидев их, хлестнул лошаденку, и та рванулась вперед. Через мгновение импровизированный катафалк влился в поток движения Стрэнда и свернул к Чаринг-Кросс, едва не задавив старика.
– Шедвелл! – взревел Кракен. Он погнался за фургоном неуклюжим галопом, лавируя между тележками и повозками и увернувшись от почтовой кареты, кучер которой полоснул его кнутом.
Матушка Ласвелл стояла на тротуаре, видя, как он исчезает вдали, и чувствуя себя беспомощной и опустошенной. Она не сомневалась, что фургон увозит в гробу Элис, и, не представляя, что теперь предпринять, пребывала в смятении. Но тут на тротуаре показался Билл – шел он торопливо, но прихрамывая, одна штанина была порвана, на зиявшей в прорехе ноге выступила кровь.
– Что у тебя с ногой? – спросила Матушка, когда Кракен поравнялся с ней.
– Ничего. Задело голень ступицей фургона. Это был Шедвелл, точно, и Элис – в ящике. Или я – гомункул.
– Ты прав, – кивнула Матушка. – Я ощутила ее присутствие – такое частенько случается. А вот когда мы стояли среди вони в этой мертвецкой, такого не было. Она жива, Билл. Ее куда-то увозят. Если бы они хотели убить Элис, она уже была бы мертва.
– Давай-ка перекинемся словечком с мистером Трубкой, – нехорошо ухмыльнулся Билл. – Ну-ка пусти, Матушка.
Матушка Ласвелл пригладила своему нареченному волосы, отерла кровь со щеки, поплевав на носовой платок, и, оторвав кусок продранной штанины, прилепила его к окровавленной ноге.
– Нам вряд ли удастся одурачить этого типа, – сказала она. – Его надо застать врасплох.
Кракен мотнул головой в знак согласия, и они, убедившись, что на кладбище нет ни души, прокрались вдоль кладбищенской стены к покойницкой и осторожно заглянули в дверь. Курильщик, повернувшись ко входу спиной, стоял возле скамьи и что-то рассматривал. Кракен молча бросился на него, сцепив пальцы поднятых над головой рук. Обрушив на противника два кулака разом, Билл сбил его с ног – трубка негодяя вылетела изо рта и грохнулась на пол. Ее владелец, пытаясь подняться, встал на колено, но мощный боковой удар Билла завершил дело – оглушенный хранитель морга рухнул, теряя сознание. Матушка закрыла дверь флигеля и задвинула засов.
Кракен подобрал валявшийся кусок веревки, захлестнул ее вокруг лодыжек поверженного вруна, туго стянул узел, потом проделал то же самое с его запястьями, а после, уложив на полу поперек скамьи, подтянул к сиденью и примотал свободным концом. В результате негодяй повис, как мертвый олень, едва касаясь пола копчиком.
Матушка подала Кракену ножовку – в эту минуту ошеломленный сторож открыл глаза и с ужасом уставился на мелькнувшую над ним сталь полотна. «Блефуй, – шепнула Матушка Биллу. – Или есть риск оказаться на его месте. Говорить буду я».
Кракен коротко кивнул, взял ножовку за ручку и провел пальцем по зубьям, проверяя заточку, – на пальце немедленно выступила полоска крови, которую он показал перепуганному негодяю в качестве иллюстрации.
– Что за ад тут творится?.. – прохрипел тот.
– «Ад» – самое подходящее слово, – сказала Матушка Ласвелл с непроницаемым видом, склоняясь к сторожу и заглядывая ему в глаза. – Мой компаньон ужасно хочет отпилить тебе голову.
Курильщик расширенными глазами уставился на пожилую леди, а та протянула руку и жестко защемила ему ухо.
– Это прочистит тебе мозги, – сказала Матушка. – Элис Сент-Ив – она жива? Помни: сейчас надо говорить правду, если ценишь свою голову.
Сторожу удалось кивнуть.
– Я ему сейчас голосовые связки выпилю, – радостно заявил Билл. – Он убил Элис. От таких, как он, головорезов, ничего, кроме вранья, не дождешься! – Тут он громко захохотал. – Ты уловила, Матушка? Я назвал его «головорезом»!..
– Очень остроумно, – согласилась Матушка, а Билл положил пилу на горло пленника, предоставив земному тяготению вдавить ее; бусинки крови выступили под зубьями. Сторож замер, тяжело дыша и издавая горлом слабые звуки, а потом прохрипел:
– Нет, сэр! Она жива, Господом клянусь. Никак не мертвая! Мертвая она ему не нужна.
– Кому она не нужна мертвая? – строго спросила Матушка Ласвелл. – Кому это «ему»? Говори!
– Шедвеллу! Который уехал в фургоне.
– Куда? – спросила Матушка.
– Я не знаю!
Билл слегка надавил на пилу, представив весу инструмента выступить убедительным доводом.
– Где-то возле Харли-стрит… и я теперь покойник, потому что сказал.
– Назови адрес – и мы тебя отпустим.
– Уимпол-стрит, верхний конец, номер четырнадцать, с домиком привратника на улицу. Лечебница «Элизиум» ее называют, управляет человек, зовут Пиви. Божья правда, клянусь. Они это не первый раз делают, нет.
– Они делают, а ты помогаешь! – сурово отметила Матушка Ласвелл. – Опусти пилу, Билл. Мы запихнем его в один из этих гробов и заколотим крышку. Если он соврал, у него будет время подумать над своими делами, как советует Библия. Если сказал правду, мы вернемся и освободим его.
Все той же ножовкой Билл разрезал примотанную к скамейке веревку, и сторож грохнулся на пол.
– Вы же не сунете меня в ящик! – взвыл он.
– Напротив, именно так мы и поступим, – ответила ему Матушка Ласвелл, – точь-в-точь как ты с нашим другом.
Кракен подтащил пустой гроб к скрученному пленнику, отчаянно пытавшемуся укатиться под скамью, но сумевшему лишь подсунуть под нее плечо, уткнувшись лицом в грязь, и поставил новенькую домовину на бок. Вместе с Матушкой Ласвелл они без труда вкатили туда сторожа, а затем поставили ящик как надо. Билл взял крышку, при виде которой пленник дернулся вверх, но, получив могучую пощечину от Матушки Ласвелл, хлестнувшей наотмашь, рухнул, ошеломленный ударом. Кракен поставил ступню ему на шею и спокойно сказал:
– Тут вот какое дело, приятель: лежи смирно – и я проверчу пару дырок в ящике, чтоб ты не задохся. Будешь вести себя тихо – и никогда нас больше не увидишь. Можешь попробовать откричать крышку. Если мы найдем миссис Сент-Ив и с ней все будет в порядке, мы дадим знать в церковь – и ты останешься жив.
– Вот вам наше слово, сэр, – добавила Матушка Ласвелл. Сторож переводил взгляд с одного на другую, мелко тряся головой.
Кракен приладил крышку поверх ящика и вогнал в нее с полдюжины гвоздей. Затем толстым буравом просверлил вверху две дырки, отбросил инструменты в сторону, и они с Матушкой вышли из покойницкой. По могилам пробегали тени облаков, ветер трепал высокую траву. Матушка Ласвелл опустила в скобы наружный засов, запирая дверь. Изнутри доносились глухие удары по дереву и приглушенные крики, но уже в десяти футах от здания уловить эти звуки было невозможно.
* * *
Двухместный кеб вез Хасбро и Фробишера, возвращавшихся в Смитфилд, в «Полжабы Биллсона». Утренняя неудача привела Табби в мрачное расположение духа, и теперь он, безразлично глядя в окно, бурчал:
– Мертвые мальчики, как же! Клингхаймер душит нас, отрезает все пути, а Бюро работ ему потворствует. Если детей нашли с переломанными ногами и шеями, значит, кто-то специально швырнул их туда, хотя ставлю пятерку – не было в руинах никаких мальчишек.
– Разумеется, все подстроено, – согласился Хасбро, – но, если я не ошибаюсь, майор Кантуэлл выполнял свой долг, как он это понимает.
– А я должен исполнить свой перед дядей Гилбертом. Если Клингхаймер перекрыл этот проход, значит, где-то есть проход, который он не перекрыл. Я ни на секунду не верю, что он закрыл подземный мир для себя. И я хочу знать, где он, этот другой проход. Не могу сидеть и ждать в трактире, когда ответ на мои загадки – у Клингхаймера и его приспешников.
– Подождите, пока к нам присоединится Сент-Ив, – и мы сможем провести разведку, – предложил Хасбро.
– У вас есть долг перед Сент-Ивом и Элис, – ответил ему Табби. – У меня – перед моим дядей. И каждый ушедший час сокращает шансы найти его живым – по крайней мере, я очень этого боюсь.
Они свернули на Фингал-стрит, и кебмен осадил лошадей у гостиницы. Хасбро открыл дверцу и шагнул на тротуар, а Табби перегнулся через край окна.
– Я не сваляю дурака, – сказал он, хотя вид у него был одновременно отчаявшийся и раздосадованный. – Если ничего не узнаю, сразу же вернусь. Предупредите Биллсона, если снова отправитесь куда-то всей компанией, и я присоединюсь.
Хасбро коротко кивнул, дал кучеру указания, куда двигаться дальше, захлопнул дверцу – и экипаж влился в поток других.
XXXI
ТРИ ОТДЕЛЕННЫХ ГОЛОВЫ
Передвижной виварий, установленный на специальной тележке, откатили в сторону – Нарбондо по-прежнему лежал в нем, глядя на всех, словно тигр-людоед в клетке, полными неистовой злобы глазами. Пиви приказал Пьюлу убрать вместилище нечестивого доктора в фургон, не забыв хорошенько запереть дверцы последнего. Позже Нарбондо понадобится снова, сказал Пиви, но сейчас тому лучше побыть в темноте, а не портить атмосферу в анатомической своими свирепыми взглядами. Пьюл безмолвно повиновался.
Анатомический театр был тщательно вычищен и аккуратно прибран – большая часть оборудования была снабжена колесиками, так что добраться до стен и пола, выложенного большими, три на три фута, квадратными белоснежными мраморными плитами, и отдраить их особого труда не составляло. В свое время Сент-Иву довелось побывать во многих операционных как частного, так и государственного содержания, но такой экстравагантности и запредельной чистоты он не видел нигде. Только там, где сидела Клара, на полу виднелись две-три капли крови. Доктор Пиви заметил их одновременно с Лэнгдоном и стер той же тканью, какой промокнул руку Клары, а затем без слов вышел за дверь, оставив Сент-Ива с Джимми, Клингхаймером и вернувшимся Пьюлом.
У стены справа от Сент-Ива, за красными занавесками, как по волшебству, вспыхнули электролампы. Карминовое сияние озарило скопление разнообразной аппаратуры – гуттаперчевые мешки, аэраторы, каучуковые трубки, гигантские стеклянные колбы, полные зеленой жидкости, – почти все это было укреплено над длинной деревянной скамьей. А на скамье бесконечно пораженный Сент-Ив увидел три человеческие головы, помещенные вертикально в тазики для бритья. Из их ртов и ноздрей стекал зеленый грибной сок. Рассеченные шеи были установлены на толстых поперечных срезах ножек светящихся грибов, причем каждый срез отращивал шляпку, стремясь обрести целостность, от чего казалось, что жертвы Клингхаймера носят воротники.
Головы находились в разной степени сохранности, две были мужскими, одна – женской. Рядом стояли еще два тазика без голов, хотя в каждом имелся кусок ножки – пьедестал, ожидающий своей статуи, – и жидкость омывала их. Неподалеку на кольцах были подвешены три пустые проволочные птичьи клетки, по размеру рассчитанные на крупного попугая, но только без насестов и с широкими дверцами. Видимо, они служили для перевозки тазиков – похоже, давеча одну такую клетку выгружали из фургона на глазах Сент-Ива.
– Я же говорил вам, профессор, что вы увидите чудеса! – воодушевленно произнес Клингхаймер. Он явно вернул себе самообладание и столь же явно наслаждался горестным выражением, застывшим на лице Сент-Ива. Достав из кармана очки для ауры, Клингхаймер надел их и минуту глядел на ближайшую лампу. – Ознакомлю вас с вашими, так сказать, обязанностями, хотя одна из них, я вижу, уже отпала. С помощью этих весьма интересных очков я могу сказать, что внутренний свет в одной из этих дивных голов почти угас.
Клингхаймер указал на голову женщины. Плоть на ней имела отчетливый зеленый оттенок, но выглядела свежей и здоровой, закрытые веки чуть подрагивали. Хотя Сент-Ив никогда не встречался с Сарой Райт – по крайней мере, не видел ее лица, – он ни на секунду не усомнился, что перед ним подруга Матушки Ласвелл. Однако на лице Сары не было смертной маски. Очевидно, подобие жизни поддерживалось соками.
– Вижу, эта женщина вам знакома, сэр, – Сара Райт, как вы совершенно верно определили. Я вижу также, что после первоначального отвращения вы отреагировали интеллектуальным интересом. Восхитительно, не правда ли? А вот этот джентльмен посередине – Джеймс Хэрроу. Как я уже сказал, он невосстановимо мертв. Вы, без сомнения, узнали и его.
– Конечно, узнал, – ответил Сент-Ив. – Я этого ожидал.
– В нем оставалось слишком мало жизни, когда Пиви отделил его голову, и грибам, похоже, не удалось оживить ее.
Сент-Ив промолчал.
– У него был первоклассный ум или, по крайней мере, превосходная память. Я жаждал заглянуть в него – возможно, объединиться с ним, хотя у меня мало интереса к естественной философии, разве что как к способу постижения конца материи. Третья голова – ужасное существо, некогда женатое на вашей подруге Харриет Ласвелл, отчим нашего общего друга Нарбондо – некий Морис де Салль. У него долгая и интересная история. Хотите послушать?
– Я прекрасно ее знаю, – сказал Сент-Ив.
– Готов поспорить на деньги, что ваши знания – пустяк. Достаточно сказать, что Клара Райт, у которой невероятный водоискательский дар, нашла голову де Салля, погребенную на глубине в несколько футов под песчаным дном речного русла в вашем крохотном уголке Европы. Сара Райт весьма хитроумным образом сберегла его жизнь, то есть его дарования. Ирония в том, что ей было бы куда лучше испепелить эту голову, если она намеревалась уничтожить его дух. Это снова напоминает мне о бедном Джеймсе Хэрроу, который, боюсь, скоро начнет вонять.
Клингхаймер поднял голову Джеймса Хэрроу, держа ее за уши, и понес к печи – Уиллис Пьюл отодвинул запор на железной дверце, надев на руку рукавицу с асбестовой прокладкой. Клингхаймер швырнул голову в багровое свечение – вокруг нее с оглушительным ревом взметнулось пламя, – и Пьюл вернул засов на место.
– Эта печь создает жар в тысячу градусов по Цельсию, – пояснил Клингхаймер, шагая обратно к скамье. – Ее сделали за немалые деньги на фабрике, построившей крематорий в Уокинге. Я был вполне готов к тому, что на производстве поинтересуются, для какой цели она мне понадобилась, проявят определенное любопытство. Но они оказались нелюбопытны. Они просто назначили цену – и мы остались довольны друг другом. Люблю простые, ясные мотивы, профессор. Честное слово.
Клингхаймер указал на голову с длинными тонкими волосами и глазами, которые могли бы принадлежать исчадию ада или даже самому Сатане. Зрачки их то расширялись, то уменьшались до точки, словно что-то в мозгу было перевозбуждено.
– Мне нравится называть Мориса де Салля колдуном, – принялся разглагольствовать Клингхаймер. – У него непревзойденная репутация среди посвященных. Я узнал о его работах еще в ранней молодости и имел удовольствие наблюдать, как он без единого инструмента, одной лишь силой разума, убил мальчишку. Это у де Салля я, к величайшей своей удаче, купил бутылку эликсира, о которой говорил ранее.
– Вы имели удовольствие наблюдать убийство мальчика? Наконец-то вы себя разоблачили, – сказал Сент-Ив.
– О, разумеется, под удовольствием я подразумевал чисто научное удовлетворение. Никакого эмоционального наслаждения от созерцания умерщвления мальчика я не испытал, впрочем, и особого отвращения тоже. Кроме того, смерть – это судьба, ожидающая всех, пока не будут предприняты шаги для ее предотвращения. Де Салль был гением тайных учений, если не сказать больше. У меня большие надежды, что со временем он восстановит свои дарования. Его родство с Игнасио Нарбондо может привести к интересным результатам, когда их разумы удастся объединить. Но колдун, разумеется, не может говорить, разве что мысленно, а к этому вы глухи. Мысли у него примитивные – чистейший гнев, яростная ненависть. Некоторые назвали бы это идиотизмом, что очень возможно. Я связался с ним лишь однажды, и его разум оказался… могучей силой и даже немного больше. Но это была мощь, которую я могу… скажем, воспринять. Усилитель, вот что это было, словно в огонь плеснуть скипидара. Слушайте! Колдун пытается говорить!
Рот де Салля задвигался, пузырясь зеленой жидкостью, губы издавали ясно различимое шлепанье. Все, что Матушка Ласвелл говорила Сент-Иву о своем мертвом муже, было истиной в последней инстанции. Это было отчетливо написано на лице де Салля даже в его нынешнем сморщенном и иссохшем состоянии. Если какая голова и нуждалась в немедленной отправке в печь, то это была голова Мориса де Салля.
– Идите сюда, профессор, – сказал мистер Клингхаймер, показывая на сиденья для зрителей, – полагаю, со второго ряда вы насладитесь первоклассным зрелищем. Сядьте на два ряда впереди Джимми, если не трудно. Да, прямо перед ним, чтобы он мог со своего места всадить пулю вам в сердце, если в том возникнет нужда. Пьюл, окажите нам услугу, приведите мистера Феску. Не медлите. Открою вам, профессор, что намерен провести маленький эксперимент, пока доктор Пиви исполняет прочие обязанности безумного главы клиники. Могу вас заверить, что пациент, чей разум я намерен исследовать, никак не пострадает. Прошу вас не вмешиваться. Если Джимми придется вас застрелить, боюсь, Элис найдет вашу голову в тазике мистера Хэрроу. Мы все желаем более счастливого исхода.
А затем мистер Клингхаймер обратился к Джимми:
– У вас есть мой прямой приказ выстрелить профессору Сент-Иву в спину, если он решится на героические поступки, все равно на какие. Однако считаю не лишним напомнить вам, что голову мы должны сохранить.
Сент-Ив прикинул свои шансы застать Джимми врасплох, отобрать пистолет и отправить Клингхаймера дожидаться второго пришествия. Шансы были плачевными. Придется вскочить, повернуться, перемахнуть через кресла, а это даст Джимми достаточно времени, чтобы убить его или просто оглушить рукоятью пистолета.
Дверь в коридор открылась, и Пьюл ввел в зал человека в феске. Тот украдкой осматривался кругом. Голова его непроизвольно дергалась, и он пытался заговорить, но мог издавать лишь какие-то гортанные звуки. Прежде, когда Сент-Иву показывали клинику, этот пациент выглядел более спокойным. Пьюл довел несчастного до кресла, которое недавно занимала Клара, и, положив руки ему на плечи, заставил сесть. Затем пристегнул его запястья и щиколотки, закрепил в кресле поясом на уровне талии и ремнем охватил его лоб.
– Этого парня зовут Кейрн, – сообщил мистер Клингхаймер Сент-Иву. – Доктор Пиви говорит мне, что его счет исправно оплачивается в первый день года неизвестной стороной – банковским переводом. Никто не навещал беднягу последние восемь лет, увы. Другими словами, никто не интересуется, жив он или мертв, а если мертв, то как именно умер. Он ужасно боится крыс, этот мистер Кейрн. Доктор Пиви проверил его, видите? Запер в комнате с полудюжиной этих тварей. Результат был невероятный. Бедняге это стоило языка, который он в ужасе себе откусил. Крысы были совсем кроткие и ничем не угрожали мистеру Кейрну – всего лишь вознамерились устроить гнездо в его шляпе. Другими словами, в поведении животных не было ничего, что могло бы вызвать страх. Он был полностью придуман, как и большинство наших страхов, увы. Мне любопытно узнать, смогу ли я привести его в то же состояние просто с помощью ментального внушения.
