Текст книги "Подземелья Лондона (СИ)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

XXV
ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК НА БОУ-СТРИТ

На Флит-стрит их пути разошлись: Элис и Билл Кракен вдвоем отправились в только что отстроенный участок городской полиции на Боу-стрит в Ковент-Гарден, а Матушка – на Уайтфрайарз-стрит, к реке, чтобы отыскать эманации вблизи нечестивого дома мистера Клингхаймера на Лазарус-уок. Они условились встретиться через час у входа в Темпл-Черч, а потом, если условленное время будет пропущено, на исходе следующего часа.

– Побереги себя, Матушка Ласвелл, – сказал Билл Кракен. – Сейчас не время для всяких штук. Заметишь того, Шедвелла, уверься, что ему тебя не видать. Заляг пониже. Но это так, к слову. Главное, чтобы мы все вернулись домой целыми и невредимыми. Хотел бы я, чтобы у тебя в сумке лежал пистолет.

– Я отказалась от оружия, Билл. Ты это знаешь, – ответила ему Матушка. – Я буду очень осторожна. А что до Шедвелла, так он полностью уверен, что я мертва. А ты тоже осторожнее, Билл. Следуй своему собственному совету.

Минуту они смотрели друг на друга, словно не в силах расстаться, и Элис так хорошо их понимала! Глядя, как Матушка Ласвелл уходит, она думала, так ли уж хороша идея Хасбро рассредоточить силы. Они расточились, как говорит речение, хотя, конечно, для нее и Билла, которым надо просто обсудить с властями подробности смерти Джеймса Хэрроу, опасность невелика – дело-то простое.

Они шли по Стрэнду к Веллингтон-стрит, притягивая к себе удивленные взгляды прохожих. Элис старалась идти рядом с Биллом, который привык держаться позади, сопровождая ее, как слуга – хозяйку, будто не желая вносить фамильярность в их дружбу. Элис очень не хотелось, чтобы кто-либо решил, что за нею следует опасный безумец. На лице Кракена застыла решимость, глаза были прищурены, волосы всклокочены, он стискивал кулаки, а его рот все время кривился – выглядело это пугающе: казалось, этот пожилой джентльмен находится на грани и вот-вот сорвется, совершив какое-нибудь безрассудство, что было, в общем-то, недалеко от истины.

– У меня есть план, Билл, как действовать в полиции, – сказала Элис, когда они увидели окруженное невысокой железной оградой свежевыстроенное каменное здание участка. У дверей стоял полицейский, а по улице катили фермерские телеги – рынок Ковент-Гарден, на котором вся торговля шла ранним утром, уже начинал пустеть. – Буду рада, если вы предоставите это дело насчет Джеймса Хэрроу мне. Потребуется всего минута, чтобы узнать все, что нужно.

– Я вас не оставлю, мэм, ни за что в жизни. Если вы зайдете внутрь, в этот самый участок, я тоже.

– Это же полицейский участок, Билл. Для меня безопаснее места не найдешь. А вот вы можете многое потерять, если ворветесь в полицию и вас схватят. И если это случится, я уже ничего не добьюсь. Не знаю, что тогда и делать. Вспомните, что вы сказали Матушке меньше десяти минут назад – о том, чтобы вести себя потише. Я, как и она, просто прошу вас последовать вашему собственному совету.

После долгой паузы Кракен кивнул и сказал:

– Я тогда снаружи постою, на улице, на тот случай, если будут приказы, ну и дверь посторожу, чтобы вы могли выйти. Они же не заберут человека за то, что он стоит на улице.

– Могут, Билл. Они могут все, что захотят. Если не будете осмотрительны – угодите в Ньюгейтскую тюрьму. Вон там вниз по улице есть кофейня. Вы увидите вывеску над дверью. Подождите меня там, если вам нетрудно.

– Ага, – Билл снова кивнул и пошел в указанном направлении, обходя полисмена, который хмуро оглядел его и положил руку на висящую у пояса дубинку.

– Это мой слуга, – весело сообщила Элис полисмену. – Он безобидный.

– Да, мэм, – кивнул полисмен, снимая цилиндр[34]34
  Реальные британские полицейские с 1863 года носили шлемы, а до того их головными уборами были именно высокие черные цилиндры.


[Закрыть] и расплываясь в заботливой улыбке. – Как скажете.

Элис часто приходилось встречать такую реакцию – незаслуженную благосклонность мужчин, восхищенных ее внешностью. Ей это совершенно не льстило, но иногда бывало полезно. Она вошла в здание, думая о мужской галантности и женском очаровании, и устремилась к стойке, за которой сидел суетливый полицейский сержант. Перед нею стояла очередь из двух человек – перепуганной женщины, терзавшей свои перчатки и пытавшейся заговорить прежде невысокого коренастого мужчины, велевшего ей «дожидаться своей чертовой очереди», и уже упомянутого субъекта. Мужчина объяснял сержанту, что человек на лошади вогнал его тележку в столб, сломав и саму тележку, и колесо в придачу.

– Я требую возмещения, – говорил он, тяжело кивая. – Я считаю, что должен получить его.

– А где же преступник? – равнодушно спрашивал сержант.

– Он просто дальше поехал, разве не ясно? Даже не оглянулся. Ни на секунду.

– Тогда мы ничего для вас не можем сделать, сэр.

– А кто ж мне возместит? У меня есть право на возмещение!

– Право, говорите?.. У вас есть право быть вышвырнутым на улицу за наглость и тупость! Возмещение, ишь ты… С вами все. Следующий! Да, мэм, пройдите вперед.

Женщина, терзавшая перчатки, протиснулась вперед и срывающимся голосом рассказала сержанту, что ее юный сын исчез, описав его так, что под это описание подошла бы половина мальчиков земли. Сержант нервно записал сведения, а потом спросил:

– Имя мальчика?

– Чарльз Пикни, офицер.

– Возможно, его задержала полиция, – заявил сержант и принялся просматривать лежавший перед ним длинный список имен на больших листах бумаги.

– Нет, сэр! – воскликнула встревоженная женщина. – Его не могли забрать. Он хороший мальчик.

– Все они хорошие мальчики, мэм, пока не докажут обратное. Но его имени в списках нет. С этим вопросом всё. Ступайте, добрая женщина, – велел сержант, жестом отсылая ее. – Следующий!

Элис смотрела, как несчастная бредет прочь в явном смятении и горе. Прошлым вечером вот так же пропал Лэнгдон, и Элис вспомнила то опустошающее чувство беспомощности и отчаяния, которое охватило ее, когда она лежала в темноте и думала об этом. Она пыталась подобрать какие-то слова, которые могли бы дать надежду этой женщине, но ничего не находила. Сержанту она сказала:

– Мой друг тоже пропал. Его имя Джеймс Хэрроу, и он связан с Британским музеем. Предположительно его лягнула лошадь возле пирса Суон-лейн позавчера вечером, тело увезла полиция. Я бы хотела удостовериться, что это правда, и выяснить, куда забрали тело. Его сестре не удалось выяснить какие-либо существенные подробности события или местонахождение тела.

Сержант кивнул и снова проглядел свой список – длинный список.

– Такого имени нет, мэм. Подождите минутку, я спрошу Джо Мэттьюса, который работает у реки, – полицейский встал из-за стойки и проследовал во внутреннюю дверь. Вернулся он через минуту. – Джо говорит, что ваш человек пропал, согласно сообщению его сестры, из Чизвика, как вы и сказали. Его фургон сожгли на берегу. Тело должны были доставить в ближайший морг.

– Нам сказали, что тело забрала полиция. А нет ли каких-то записей об этом?

– Должны быть, мэм, но их нет. Тело следовало доставить в покойницкую, как я говорил, но Мэттьюс ничего об этом не знает.

– А где эти покойницкие? – спросила Элис.

– В разных местах, мэм. Людям они не нравятся, видите ли. Сарай на задворках церкви или подвал в дешевой гостинице, которой платит Бюро работ, потому что жильцы съезжают из-за вони трупов. В Бюро вам смогут сказать больше. Это их дело. Учреждение там, возле Адмиральской арки.

– Тогда отправлюсь в Бюро, – сказала Элис. – Благодарю вас, сэр. Вы очень помогли.

Она обернулась и увидела, что очередь за ней выросла до шести человек. Когда миссис Сент-Ив отворяла дверь, до нее донеслось сержантское «Следующий!».

Билл Кракен мерил шагами тротуар возле кофейни, огибая прохожих. Не мешкая, они вдвоем направились в Бюро работ – десять минут пешей прогулки под ветреным голубым небом.

На этот раз Кракен вошел в здание вместе с Элис, но остался ждать ее на деревянном стуле возле двери кабинета по общим вопросам. Элис приветствовала маленькая и чрезвычайно серьезная женщина по имени миссис Грин, спросившая, не хочет ли посетительница подать официальный запрос, на что Элис снова спросила о теле Джеймса Хэрроу: было ли оно доставлено в покойницкую – может быть, в Сити или где-то вблизи реки?

– Мы не любим термин «покойницкая», – ответила ей миссис Грин. – Поблизости от пирса Суон-лейн расположены три морга.

В этот момент в разговор вмешался невысокий узколицый человек, сидевший за соседним столом. Он заметил, что у миссис Грин есть куда более спешное дело – ей надлежит закончить ежемесячный список нарядов, а он будет просто счастлив выяснить местоположение останков мистера Хэрроу.

– Да, мистер Льюис, – ответила миссис Грин и вышла – по всей видимости, отправилась выполнять его указание.

Элис впилась взглядом в мужчину – так, что тот явно забеспокоился. Предыдущий раз она видела этого типа в театральный бинокль, стоя на палубе «Хеджпига», за миг до обрушения свода пещеры.

XXVI
ПЛЕННИК

– Значит, я пленник? – спросил Сент-Ив у человека, чье имя было Клингхаймер.

– Нет, сэр. Вы просто задержаны в этой комнате на краткое время. Прошу у вас извинения за поспешные действия доктора Пиви. Иногда он несдержан, когда чувствует угрозу.

– Я никому не угрожал, – ответил Сент-Ив.

– Однако вы, пытаясь сбежать, сбросили с лестницы моих людей.

Сент-Ив пожал плечами.

– Мне представляется, что скорее моя жизнь находилась – и находится – в опасности, а не их.

Кожа собеседника Сент-Ива была нездоровой, молочно-зеленоватой, почти как у Пьюла, хотя существенно светлее. Сент-Ив скользнул взглядом по настенным канделябрам – пламя нормального цвета, никаких зеленых оттенков. В воздухе стоял слабый неприятный запах – несомненно, грибов из подземелья. Скорее всего, Клингхаймер в каком-то виде употребляет их. Сент-Ив задумался, есть ли у этих образчиков флоры наркотические свойства.

Прозвучал тихий звонок. Мистер Клингхаймер достал из жилетного кармана часы, взглянул на них и затем показал Сент-Иву.

– «Патек Филипп», – сказал он. – Это причуда, но мужчине иногда следует удовлетворять свои материальные прихоти. Не смог устоять перед вечным календарем. У этих часов столетняя гарантия хода.

– Кто-то, без сомнения, будет счастлив услышать их звон в грядущем смутном веке, – отозвался Сент-Ив. – Повторяю то, что сказал минуту назад: у доктора Пиви не было причин подозревать меня в злом умысле.

– Доктор Пиви – человек, идущий на значительный риск. В своем рвении познать природу вещей он, к несчастью, «жизней вовсе не щадит»[35]35
  Строка из поэмы А. Теннисона «Памяти А. Г. Х.» (перевод Э. Соловковой). – Примеч. ред.


[Закрыть], говоря словами мистера Теннисона. Заверяю вас, он гений, и результаты его экспериментов более чем оправдывают его опрометчивые поступки, хотя и требуют некоторой секретности.

Сен-Ив смотрел мимо собеседника. Где-то там, за пределами лечебницы, медленно темнело небо над засыпающей землей.

– Результаты, как вы их называете, редко оправдывают пренебрежение отдельно взятой жизнью. Именно эта разновидность беспощадности чаще всего порождает зло. Мистер Теннисон первый согласился бы с этим и вряд ли одобрил бы такую отсылку к его поэзии.

– Ничего не могу сказать о зле как таковом. Наши весьма изменчивые представления о добре и зле – ключевая иррациональность рода человеческого, антитезис истины, слабость.

– Вы очень уверены в себе.

– У меня есть все причины быть уверенным в себе. Если человек не уверен в себе, в чем он вообще может быть уверен?

– Наверное, в истине, но это уже другая тема.

– Отнюдь нет, сэр. Это та же самая тема, если человек владеет истиной.

– Заблуждение, немыслимая чушь! – возмутился Сент-Ив. – Думаю, вы понимаете. А теперь мое время крайне ценно для меня. Проще говоря, мне очень хочется встретиться с женой.

– Рад слышать об этом и надеюсь вскоре оказать вам такую услугу. Сам я уже завтра буду женат на невероятной женщине. Она, конечно, весьма юна, но мы абсолютно… сходны во всех прочих отношениях. А возраст, я считаю, неважен. Полагаю, вы знаете эту девушку, – Клингхаймер откинулся на спинку кресла, улыбаясь, будто собирался сказать нечто забавное.

– В самом деле? – спросил Сент-Ив. – Как ее зовут?

– Клара Райт.

Клингхаймер смотрел на Сент-Ива с улыбкой, чуть наклонив голову.

– Я вас удивил, профессор?

У Сент-Ива не было ни малейшего желания отвечать на этот вопрос, риторический и полный самолюбования.

– Вы ведь убили ее мать?

– Не я, и «убили» – грубое слово. Доктор Пиви отделил ее голову от тела по моей просьбе – это правда. Но правда также и то, что голова – мозг, разум, – единственная хоть сколько-нибудь значимая часть животного, называемого человеком. Остальное – просто механизм. Вас изумит, что Сара Райт все еще очень жива. Вы выглядите озадаченным, профессор. Скажу вам кое-что, чего вы не знаете: Клару забрали с фермы вскоре после того, как вы с вашей очаровательной женой отбыли в Лондон. Сейчас девушка живет у меня – полностью цела и невредима, уверяю вас. В моем интересе к ней нет ничего животного. Брак в моем понимании – это нечто… нечто эфирное.

Сент-Ив кивнул, стараясь воспринимать мистера Клингхаймера всерьез. Он бегло окинул взглядом каморку без окон, где протекала беседа. Помимо двух стульев и маленького столика здесь были узкая кровать и деревянный шкафчик на стене, приоткрытый на пару дюймов. В шкафчике виднелись стеклянные бутылки, и Сент-Ив разглядел, что они полны зеленой жидкости.

– У меня несколько вопросов к вам, – сказал он мистеру Клингхаймеру. – Не ответите ли на них, пока мы ждем? В конце концов, я полностью в вашей власти, и мне чрезвычайно интересны некоторые моменты.

– Это доставит мне несравненное удовольствие, сэр. Ненавижу секреты, особенно между людьми нашего положения. Задавайте вопросы. Я приветствую любопытство.

– Чего вы хотите?

– Я не хочу ничего. Однако могу сказать вам, что испытываю некоторую радость, манипулируя миром в своих целях. Как, впрочем, и все мы. Даже человек, ночующий в сточной канаве, знает, в каком кармане у него трубка, и приглядывает за тем, чтобы спички и табак оставались сухими. Дезорганизация означает безумие. Если мы не приложим все свои силы, наводя порядок, нас поглотит чистый хаос. Разумеется, меня все это волнует совершенно в иных масштабах, нежели наших друзей из канав. Мой масштаб поднимает меня все выше и выше – я счастлив сказать, что эта тропа ведет на саму гору Олимп. Я пока что не достиг главной вершины, но покорил вершины поменьше, и даже с этих избранных высот открываются виды, от которых захватывает дух. Мы с Кларой примем на плечи весь мир; вдвоем мы оставим Атланта не у дел.

Клингхаймер широко улыбнулся, и тут до Сент-Ива дошло, что этот человек совершенно безумен, что он охвачен мегаломанией, которая делает его превосходным кандидатом в постоянные обитатели этой самой лечебницы.

– Как вам пришло в голову начать с Клары и ее матери – ведь они жили в полной безвестности?

– Клемсон Райт, отец Клары, был моим работником. Совершенно бесполезный человек, но его появление у меня в конце концов оказалось большой удачей. Регулярно напиваясь почти до беспамятства, он рассказывал о своей дочери со способностью к ясновидению и называл жену не иначе как ведьмой – слово, которое он понимал вполне буквально. Доктор Пиви имел удовольствие открыть его голову. То, что мы там обнаружили, было весьма интересно и очень убедительно – по крайней мере, до момента смерти этого незадачливого человека, после чего его мозг стал представлять интерес лишь для каннибала. Говоря коротко, изучив как следует заявления мистера Райта, я преисполнился решимости совершить две вещи: жениться на Кларе и получить на блюдечке дар Сары Райт. Когда я принимаю решение, я добиваюсь его исполнения.

Несколько мгновений Сент-Ив молча рассматривал Клингхаймера. Безапелляционный тон этого типа был омерзителен, но интересен с клинической точки зрения.

– Вы знаете, что я принес в подземелье сэндвич с ветчиной и маринованным луком, – сказал Сент-Ив. – Как вы это выяснили?

– Один бездарный человек задействовал заряд взрывчатки, швырнувший вас и мистера Фробишера навстречу вашей участи, – по крайней мере, я так полагал. Я послал группу отыскать вас. Однако нижний мир обширен сверх всяких представлений, и нам не удалось найти ни вас, ни мистера Фробишера. Все, что мы обнаружили, – обрывок газеты, в которую недавно был завернут сэндвич. Разумеется, это была загадка из числа самых мелких.

Сент-Ив кивнул.

– Никаких следов Гилберта Фробишера?

– Увы, нет. Говорю вам об этом совершенно искренне. Несколькими неделями ранее мы отправили исследовательский отряд в подземелье через малоизвестный проход на Хампстед-хит. Вам он, вероятно, теперь уже известен. Тогда мы и наткнулись на живой труп, так сказать, Игнасио Нарбондо. Меня изрядно позабавило выражение изумления на вашем лице, когда вы увидели доктора в его виварии – в его, так сказать, грибных джунглях.

Мистер Клингхаймер опять широко улыбнулся, хотя эта улыбка быстро угасла. Сент-Иву стало интересно, имеют ли эти проявления показного дружелюбия хоть какой-то смысл или это просто постоянно меняющаяся маска.

Дверь в переднюю отворилась, и Уиллис Пьюл внес серебряный поднос со стаканами, бутылкой шерри и полудюжиной пирожных с кремом. Поставив поднос на низенький столик, разделявший Сент-Ива и мистера Клингхаймера, он разлил шерри по стаканам. Сент-Ив пристально оглядел дверь, а потом и Пьюла.

– Заклинаю вас не делать глупостей, – сказал ему Клингхаймер. – В этом нет совершенно никакой необходимости. Вы попали в место, о котором мечтали, сэр. Я намерен предложить вам благородное положение подле божества, так сказать, – маленькое, но роскошное герцогство на склоне олимпийской горы.

Пьюл снова вышел. Мистер Клингхаймер попробовал шерри и одобрительно кивнул.

– А теперь вопрос к вам, профессор. Когда вы выбирались из подземелья, вы, без сомнения, живо заинтересовались светящимися грибами. Вы наверняка задумались об их очень интересном воздействии на пойманных ими животных, в случае с Нарбондо – на человеческое животное. Как бы вы их описали?

– Я бы описал их как гигантских хищных – если угодно, вампиричных – подвижных родственников рядовки полевой обыкновенной, хотя последнее – лишь предположение. У этих грибов до странности отчетливо выражено пиявкоподобное поведение, к тому же они определенно не подвержены быстрому росту и распаду, свойственному бесчисленным видам грибов здесь, на поверхности. Как вы, видимо, определили, их соки обладают способностью поддерживать жизнь.

Мистер Клингхаймер кивнул.

– Интересно, сумели вы заметить легкий зеленый оттенок моей кожи?

– Сумел и заметил. Эффект еще ярче выражен у Уиллиса Пьюла. Бледно-зеленый тон, конечно, связан с окраской жидкости грибов.

– Совершенно верно. Мистер Пьюл питается ими, как и я. Мы оба просто упиваемся этой светящейся жидкостью. Мистер Пьюл был первопроходцем – совершенно добровольно. Эффект просто поразителен: обострение чувств, омоложение, оздоровление плоти. Кровь грибов, хочу сказать вам, – это не что иное, как эликсир жизни.

– Вы говорите о бессмертии?

Клингхаймер пожал плечами.

– Нет такой вещи, как бессмертие, – ответил он. – Однако есть изрядная территория между смертностью и ее противоположностью. Одно – судьба человеческого рода, второе – судьба богов, хотя все уходят в положенное время. Как вы думаете, сколько мне лет?

– Достаточно, чтобы иметь больше чувств и совести, чем у вас, очевидно, есть, если что-то из перечисленного вас взаправду интересует.

– Фу, сэр. Пустая философская трескотня. Что, если я вам скажу, что мне девяносто четыре? Что, если я обнаружил, что малые дозы эликсира оказывают благотворное воздействие на мое здоровье? Я приобрел флакон этой жидкости много лет назад у человека, отчасти вам известного, и очень скоро принялся искать свой собственный источник. Уверяю вас, найти источник – грандиозная задача, равно как и изготовить сам эликсир. Лишь недавно мне удалось обнаружить обширные грибные плантации, как, очевидно, и вам, если принять во внимание маршрут вашего подземного путешествия. Отжим моего первого урожая дал маленький бочонок очищенного эликсира, и теперь я пью его в больших количествах.

– Намереваетесь ли вы разливать его в бутылки, как вино? Может быть, вам стоит подойти к делу с фабричным размахом, как подобает джентльмену-коммерсанту?

– Отнюдь нет, профессор. Я намереваюсь всего-навсего обладать большим количеством эликсира. Я намереваюсь присоединить к своим владениям земли, где произрастают эти поля. Я буду счастлив поделиться ими с… соратниками – с вами, если пожелаете. Обдумайте это, прошу вас.

– А не вызвано ли ваше растущее потребление эликсира какими-либо его свойствами, провоцирующими зависимость? Мне приходят на ум риски, связанные с хлоралгидратом или опиумом.

– Ничего подобного, сэр. Поначалу это питье кажется, скажем, несколько специфическим, и требуется усилие воли, чтобы его употребить, даже если добавлен спирт, скрывающий привкус и запах. Однако результат крайне действенный, так что начинаешь наслаждаться если не вкусом самого зелья, то эффектом и тем, что он сулит.

Сент-Ив пригубил шерри. Клингхаймер, очевидно, подвержен множеству зависимостей, которые подпитываются его выдающимся самомнением, и пичкает себя снадобьем в стремлении возвыситься до некоей безумной божественности. Способов, которыми простой смертный мог бы убедить такого человека, попросту нет.

– Как вам вино? – поинтересовался Клингхаймер.

– Эликсир жизни, – ответил Сент-Ив.

– Тогда задавайте ваш следующий вопрос. Мне редко выпадает случай выговориться.

– Что вы намерены делать с Нарбондо сейчас, когда в его венах тоже течет сок грибов? Теперь, когда он стал одним из ваших «соратников»…

– Мы не просто намерены – мы уже сделали это, сэр: получили доступ к его умственной деятельности. Доктор Пиви трепанировал череп Нарбондо, и его разум подвергся обследованию. Он – вместилище обширного знания, каковое известие вас не удивит, и благодаря грибам это знание осталось невредимым. К тому же психика Нарбондо очень шатка, им движет ненависть – эмоция, достойная презрения, как, впрочем, почти все, что мы называем эмоциями. По этой причине он обречен прозябать в своей тюрьме из дерева и стекла. Его жизнь зависит от меня – я решаю, отнять ее или продолжить. Будете ли вы изумлены, узнав, что он в полном сознании? Можете поговорить с ним, если это вас позабавит.

– Ничто в этом человеке меня не забавляет. Как доктор Пиви проводит это «обследование» разума?

– Его методы включают в себя электростимуляцию коры головного мозга и соединение двух мозгов – буквальное связывание их тонкой золотой проволокой, по которой знание проходит в виде электрического тока. Посредником выступал Уиллис Пьюл.

– Так вот чем объясняется наличие проволочек на голове Пьюла, которые перепутаны с его волосами!

– Именно так. Проволочки зафиксированы в его мозгу. Вы сами могли заметить, что никаких видимых болезненных эффектов нет. Напротив: мистер Пьюл имеет честь быть первым исследователем бескрайнего океана, коим является человеческий разум. Сам я – второй.

– В переносном или в буквальном смысле? Вы добровольно легли под нож Пиви?

– В буквальном.

– Несмотря на то, что он «жизней вовсе не щадит»?

– Даже так. Это злосчастное безразличие приводило со временем к великим успехам. Уиллис Пьюл тому пример. Нарбондо – еще один. Доктор Пиви сделал и другие открытия. Он обнаружил местонахождение паранормальных способностей, равно как и способы усилить их.

– Вы об этой ерунде насчет шишковидной железы?

– Уверяю вас, профессор, слово «ерунда» сюда совершенно не подходит. Речь идет всего-навсего о том, чтобы вызывать точечные повреждения очень тонким электродом, о том, чтобы… открыть окно, так сказать, – Клингхаймер низко наклонил голову и, раздвинув волосы, показал маленький полукруглый шрам.

– Видите? – спросил он.

– Да, – кивнул Сент-Ив. – Значит, без трепанации?

– Нет необходимости. Пиви провел большую часть года, отыскивая route, скажем так, к центру мозга, где между полушариями размещается эта железа. Улицы города и приемные наших больниц исправно поставляли субъектов, которые принимали участие в экспериментах доктора Пиви – если и не вполне добровольно, то после довольно безобидных уговоров. Когда Пиви обрел достаточную уверенность в себе, я сам охотно «лег под нож», как вы это сформулировали. Результат был необычайным.

– Признаюсь, все это меня поразило, – сказал Сент-Ив. – Каковы же ваши мотивы, если не материальная выгода?

– Мой единственный мотив – познание, сэр. Как я сказал всего минуту назад, я восходитель. Мои цели на вершине, и я пользуюсь любыми подручными средствами, чтобы совершить свое восхождение…

Дверь открылась – на этот раз для Джимми, который кивнул и встал у двери. В руке у подручного Клингхаймера был пистолет, и смотрел этот тип на Сент-Ива с отвращением.

– Ага! – воскликнул мистер Клингхаймер, – похоже, доктор Пиви заканчивает свою работу. Не пройдете ли вы со мной в театр, профессор? Полагаю, вы увидите некоторые поразительные вещи.

Клингхаймер поднялся и покинул комнату. Джимми зашел за спину Сент-Иву, и втроем они отправились в анатомический театр, где было тепло до духоты. Сент-Ив увидел огромную железную печь, шириной в три фута и длиной в восемь, которая издавала низкое гудение; она и производила тот дым, что шел из замеченной Сент-Ивом трубы. Массивный патрубок соединял печь с трубой.

От зрелища жуткой печи Сент-Ива отвлек вид Клары Райт, привязанной к стулу. Голова девочки упала на грудь, словно ее усыпили эфиром. Рядом располагалась стойка на колесиках. С ее вершины свисало нечто, напоминавшее видом свиной мочевой пузырь, соединенный трубкой с шприцем, закрепленным на ее руке. Доктор Пиви трудился над конструкцией, прилаживая механизмы, похожие на насосы, которые перекачивали жидкость из пузыря в инжектор.

– Клара и я вступаем в брак, я вам уже говорил, профессор, – прошептал Клингхаймер. – Брак в высочайшем смысле этого слова. Она, как видите, должным образом облачена в подвенечное платье, сшитое из отличного английского – макклсфилдского[36]36
  Макклсфилд – город в графстве Чешир, славившийся производством шелка.


[Закрыть] – шелка. Согласитесь, платье искусно в своей простоте. Добиваться показной элегантности не было времени, да и в самой девушке нет ничего показного.

Сент-Ив смотрел на Клингхаймера, выискивая любые внешние признаки извращенного юмора, иронии, но не видел ничего, кроме маски самодовольства.

– Наша церемония не предполагает священника, а этот театр будет нашей скромной церковью. Моя кровь уже сейчас течет в ее венах, смешиваясь с ее собственной, а ее кровь с моей, а в смеси доза эликсира грибов – буквальное единение, понимаете? Ничего символического. Девушку усыпили и зафиксировали на стуле ради ее же блага. Иначе она могла бы навредить себе.

– Вы рискуете убить ее, – возразил Сент-Ив. – Если кровь несовместима…

– И убить себя, сэр. Мы с Кларой дважды обменялись кровью и будем продолжать обмениваться, пока не станем единым созданием – по крайней мере, в самой сути. Будь наши крови, так сказать, несовместимы, мы бы уже давно об этом узнали. В этих вопросах я, видите ли, завишу от доктора Пиви – точно так же, как Пиви зависит от Жюля Клингхаймера.

– Чего вы надеетесь добиться этой опасной игрой, сэр?

– Ясновидения, если говорить максимально коротко. Второго зрения. Одна из моих целей – раздвинуть границы своих чувств, чтобы видеть дальше, чем видят простые смертные. Клара, разумеется, не из числа простых смертных, и она поделится своими силами со мной. Я в ходе превращения. Вы же, сэр, в ходе развоплощения, что является величайшем проклятьем людей. Нет, сэр, заклинаю вас, храните пока молчание. Я хотел бы соединиться с моей невестой. Сядьте, пожалуйста, профессор.

Мистер Клингхаймер дождался, пока Сент-Ива усадили, а затем выбрал себе такое место, откуда мог видеть Клару полностью. Он устроился там и замер. Сент-Ив следил за лицом Клингхаймера, теперь совершенно лишенным выражения, и пытался догадаться, что тот задумал.

* * *

Клара ощущала, как кровь медленно перетекает в ее сосуды – количество, в точности равное тому, которое взяли у нее и влили мистеру Клингхаймеру, – по крайней мере, он ей так сказал. Там, где торчала игла, чувствовалась боль, но ей доводилось в жизни страдать сильнее, к тому же она знала, что боль отступит, когда иглу вынут. Клара силой отвлекла себя от мыслей о том, как портится ее кровь…

Она знала, что профессор пришел. Финн сказал ей, что он в Лондоне. Профессор пришел сюда, к доктору Пиви, чтобы забрать ее с собой? Кажется, они не ладят с мистером Клингхаймером, который зачарован звуком собственного голоса и своей болтовней. «Вы рискуете убить ее», – сказал профессор. Однако смешивание крови продолжилось. У профессора здесь нет власти. Если бы была, он прекратил бы то, что они делают.

Она почувствовала, что кто-то наблюдает за нею – не снаружи, но изнутри, словно незваный пришелец, который проник в темный дом и в молчании глядит на спящую семью. Пришельцы никогда не сулят добра. Она начала читать наизусть «Джамблей», чем уже давно пользовалась, чтобы изгонять непрошеные мысли из разума, когда хотела его упорядочить, или зажечь свет во тьме – свет, который могла видеть ее мама:

 
Вышли в море они в решете, о да,
Уплыли они в решете.
Не послушав советов пугливых друзей,
В непогоду уплыли за семь морей,
Уплыли они в решете.
Понеслось решето средь бурливых вод,
«Вы пойдете на дно!» – закричал народ,
А в ответ услыхал от них: «Ну и что!
Даже пусть небольшое у нас решето,
Мы будем плыть в решете!»[37]37
  Перевод стихотворения The Jumblies британского поэта Эдварда Лира осуществлен Львом Обориным.


[Закрыть]
 

Клара вообразила решето, крутящееся на морской волне все быстрее и быстрее, и джамблей, которые крепко держатся за его края.

 
Волны сильные, волны суровые,
Позади страна остается та,
Где живут синерукие, изумрудноголовые
Джамбли, морестранники решета.
 

Перед ее мысленным взором решето вращалось все стремительнее и стремительнее, пока не превратилось в крутящийся шар, напоминавший круглую человеческую голову, белую, как луна, – голову лунного человека. Однако она отливала зеленым – зеленым, как головы джамблей.

 
«Динь-ли-ли! Мы скоро исполним мечту!
Так хвала кувшину, хвала решету!
Пусть луна озаряет морской простор,
Пусть несет нас парус к отрогам гор,
Наконец мы до них добрались!»
 

Разговор в комнате сгладился до простого гудения – пчелиной речи. В уме Клара видела бородатое лицо, улыбающееся пустой улыбкой – улыбкой чертежа, выполненного палкой на песке. Это был он – мистер Клингхаймер, вторгшийся в ее разум, – и он оглядывался кругом, словно собрался устроиться тут надолго.

 
Там купили припасов в обратный путь,
И сову, и свинью, и риса чуть-чуть,
И пчелиный серебряный рой…
 

Улыбка мистера Клингхаймера больше не пугала Клару. Она стирала его лицо вертящимся решетом, которое крутилось все быстрее и быстрее в серебристом рое, серебряные пчелы держались внутри роя, крепко вцепившись в решето, прямо как джамбли, ни о чем не горюя. А потом пчелы слились в свирепое облако и ринулись в голову мистера Клингхаймера. Клара внезапно ощутила, как разум ее мамы соединился с ее разумом, разъяряя пчел своим целеустремленным гневом. Крылья пчел механически гудели, их серебряные острые жала вонзались в плоть мистера Клингхаймера, вбрызгивая яд. Мысленно девушка видела, как рот его открывается в немом вопле, а руки тянутся к голове…