Текст книги "Подземелья Лондона (СИ)"
Автор книги: Джеймс Блэйлок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Финн дошел до конца улицы по проезжей части, игнорируя мощеную дорожку, тянувшуюся вдоль облицованной гранитом стены. Дом неприветливо глядел на парнишку дюжинами окон – некоторые были забраны декоративными железными решетками. Финн задумался, что это могло бы значить – зарешеченные окна. В любом случае ничего хорошего. Он продолжал размышлять, оценивая, насколько опасна попытка пробраться в дом богатого человека, где его могут изловить, приняв за обычного вора, и отправить на виселицу, в сравнении с кошмаром не сделать ничего для спасения Клары, когда есть шанс. Да он скорее умрет, чем упустит его!
Зарешеченные окна свидетельствовали, что в прошлом в особняке содержались узники, а это означало, что они могут быть там и сейчас. Финн описал петлю по узкому переулку – мимо галантерейных витрин, табачных лавок и аптеки, – затем, выйдя за пределы видимости дома, прошел по Миддл-Темпл-лейн, снова сделал круг по Уайтфрайарз-стрит и Лазарус-уок и вернулся. «Пироги мясные, смородиновые, два пенни штука!» – выкрикивал он время от времени для приличия и даже остановился, чтобы продать пару.
Финн еще раз прокатил тележку мимо больших ворот – заперты, сомнений нет. Посмотрел, не попробовать ли перелезть через стену – достаточно легко, но рискованно при дневном свете. Потом заметил, что двор особняка начали мести, и остановился на тротуаре, вознамерившись, как сказал бы военный, занять пост наблюдения. Хорошее место для торговли, по крайней мере, пока не приказали убираться.
Он подпер колеса тележки и угостился одним из пирогов, который оказался первосортным. Мимо по мостовой шли люди, утро тянулось своим чередом Лазарус-уок соединял Тюдор-стрит и Темпл коротким перешейком, так что торговля шла бойко, и Финну скоро стало казаться, что он сумеет возместить часть денег Матушки Ласвелл, потраченных на тележку. Однако низкие тучи, летевшие по небу под южным ветром, не оставляли сомнений в том, что скоро начнется дождь. На улице становилось все меньше народу. Финн порадовался, что выбрал место у стены и купил ночью куртку, которые неплохо прикроют его от дождя.
Посыпались капли, а затем двойной удар грома распорол небо – и дождь полил всерьез. Финн втиснулся между стеной и тележкой, укрываясь под прилагавшимся к ней зонтом. Неторопливо сжевал второй пирог, гадая, что же делать дальше, а затем и третий – стоит набить живот перед потенциально очень длинным днем. Час назад притвориться торговцем выглядело отличной уловкой, но сейчас, когда риск промокнуть существенно вырос, Финн предпочел бы какой-то другой вариант.
Ветер крепчал, угрожая унести зонтик в соседнее графство, и парнишке пришлось вцепиться двумя руками в ручку и выставить купол против мощного воздушного потока. Из-за края зонта Финну было видно, как по улице медленно тащится крытый фургон, запряженный парой лошадей. Видом фургон походил на маленький деревянный домик на колесах с плоской односкатной жестяной крышей. Шаг за шагом, и вот уже видна надпись на стенке – «Уолхэм: товары и доставка». Возница прятался от дождя под холщовым навесом, являвшимся продолжением крыши и стенок фургона, но, когда лошади встали у ворот особняка, вынужден был вылезти наружу. Это оказался долговязый малый в красном котелке, похожий на паука – сплошь локти да колени; двигался он проворно. Открыв замок ворот извлеченным из кармана ключом, возница распахнул створки, угрюмо глянув на Финна – похоже, с удовольствием прогнал бы пинками на соседнюю улицу, – и снова залез на облучок, чтобы загнать фургон во двор.
Когда экипаж проезжал мимо, Финн вдруг понял, что лучшего шанса не будет. Он должен немедленно сделать что-то для Клары – или вообще все будет без толку. «Смерть или слава», – прошептал он себе под нос, видя, что улица почти пуста.
Скрытый фургоном, Финн выпустил зонтик, который тут же унесло ветром, в два прыжка вскочил на подножку, вцепился в задвижку на деревянной дверце, распахнул ее и нырнул внутрь. Пол перед ним неожиданно скользнул вперед на пару дюймов, и Финн, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, все же упал. Затем пол остановился и покатил назад, будто на колесах, что было совсем странно. И еще фургон был освещен бледно-зеленым светом. И пахло тут, как в нечищеном стойле, хотя увидел Финн не животных, а человека! Перед ним предстал сам доктор Нарбондо, которого Финн впервые встретил полтора года назад в Айлсфорде и которого несколько дней спустя видел в последний раз падающим в расщелину на полу собора Оксфордских мучеников. Обнаружить его здесь, в плоском металлическом ящике, лежащим на чем-то, что напоминало огромные светящиеся грибы, было немыслимо. Веки Нарбондо были полуоткрыты, однако глядел он в никуда.
Финн, отдышавшись после первого потрясения, сообразил, что Нарбондо угрозы не представляет. Правая рука злодея была пленена грибами, толстый пласт мерцающих гифов разросся по верху головы, буквально слившись со скальпом. Зеленая плоть грибов пульсировала, словно сердце, перекачивая какие-то соки.
Финн прижался к дверце, отчаянно борясь с желанием открыть ее и выпрыгнуть наружу. Он слышал, как жуют и топчутся лошади, как возница спрыгнул на землю, как уводят лошадей. Наступила тишина, и парнишка воспользовался случаем приотворить дверцу и выглянуть. Они находились в каретном сарае. Финн заметил черный брогам, высокую стену, на которой висела сбруя, завесу дождя в дверном проеме – правда, дверь очень быстро скользнула в пазы, отгородив каретный сарай от внешнего мира. Финн оказался в ловушке.
Он закрыл дверцу и посмотрел на Нарбондо, который тяжело заворочался, словно собираясь проснуться. Окутавшие злодейского доктора гифы содрогнулись – казалось, они ожили, ощутив движение пленника. Шляпка гриба – величиной с тарелку – приблизилась к плечу Финна и медленно потянулась к нему, видимо, ощущая присутствие еще одной потенциальной жертвы; внешняя кромка гриба сморщилась и скривилась, будто губа человека. Финн, заметив на ней тысячи крохотных присосок, которые вытягивались и сокращались, попытался отступить к двери, но что-то удержало его ступню: шляпка другого гриба приникла к носку ботинка. Парнишка отдернул ногу, вырвав полумесяц зеленой плоти. Вокруг заклубилась вонь промокшей навозной кучи.
Финн выхватил устричный ножик и сдернул с него ножны, прикидывая, станут чудовища защищаться, если он полоснет их, или нет и насколько быстро они могут двигаться. Носок ботинка с куском гриба все еще светился. В этот миг послышались чьи-то голоса, и Финн с удивлением почувствовал, что фургон снова тронулся вперед, покачиваясь на рессорах, а затем остановился с приглушенным лязгом, поскольку достиг некой цели. Все внимание Финна сейчас занимали грибы – нож парнишка держал в правой руке, а левая лежала на задвижке дверцы. Фургон еще раз дернулся, после чего донесся звук заработавшего механизма, а чувства сообщили, что сомнительное убежище едет куда-то вниз.
«Более чем странно», – подумал Финн и снова на мгновение приоткрыл дверцу. Оказалось, что они в самом деле опускаются в освещенную шахту, облицованную деревом. Поклажу фургона – большой деревянный ящик-футляр, в котором доктор Нарбондо покоился, словно в склепе, на ложе из грибов, – вкатили в лифт и запустили его на спуск. В какой-то момент шум мотора затих – прибыли! Финн продумывал разные виды лжи, которые объяснят, что он делает в этом ящике, но ему не пришло в голову ничего лучше, чем говорить, что он укрылся в фургоне от дождя.
Теперь до него донесся скрип откручиваемых болтов или запоров, и одна стенка начала складываться, одновременно поднимаясь наверх. Помещение снаружи заливал кроваво-красный свет, который, взаимодействуя с зеленым мерцанием грибов, окрасил все внутри футляра в болезненно-желтые оттенки.
Финн сжал устричный ножик за спиной и присел в готовности к прыжку, вслушиваясь в странный набор звуков – шипение мехов, бульканье исполинского котла, тиканье огромных часов или метронома.
Парнишка перебрал имевшиеся у него варианты – их оказалось немного. Однажды Финну довелось пустить нож в ход, что ему очень не понравилось, хотя и спасло жизнь. Лучше убежать, если выпадет шанс.
Складная стена с громким стуком легла на крышу ящика. И прямо перед Финном оказался стоявший на короткой стремянке карлик. У него была длинная борода, высокая бобровая шапка, выглядевшая перевернутым близнецом бороды, и грязный кожаный фартук. Он смотрел на Финна безо всякого удивления, а затем странным высоким голосом – голосом, который парнишка слышал прежде, – спросил:
– У тебя есть имя, молодой «подай-принеси»?
Вопрос был произнесен совершенно деловым тоном, без тени гнева, удивления или подозрения.
– Финн Конрад, сэр, – ответил Финн, вылезая из ящика на пол и пряча нож.
– Финн, точно? Хорошее имя, в нем есть какая-то фишка. А я повсюду известен как Бомонт-гном, соответственно своим размерам. Матушка была француженка, упокой ее душу. В этом доме злодейства, как бы то ни было, я ношу имя мистер Филби Заундс.
– Могу я тогда звать вас Бомонт – или вы предпочитаете мистера Заундса? – до Финна вдруг дошло, что эта встреча – невероятное стечение обстоятельств, – и ему стало интересно, что затевает карлик.
Тот долго рассматривал Финна, а потом сказал:
– Можешь звать меня Бомонт, но не в компании. Я ведь тебя знаю, милейший, а ты знаешь меня. Подумай хорошенько. Ты ехал зайцем в фургоне Нарбондо все то время, пока мы по болотам пробирались в «Тенистый дом». Я заметил тебя, когда ты забирался сзади и прятался там, в Сент-Мэри-Ху, и снова увидел тебя, когда ты принес мне завтрак на следующее утро. И не кто иной, как ты, въехал в том громадном воздушном корабле в собор и спустился по веревочной лестнице искусно, словно кастрированный кот. Да, это я водил экипаж доктора, понимаешь, и это я играл на органе, когда рушились стены собора. Моя музыка разнесла церковь на куски. Большой орган – скопление труб, звуки которых обрушили стены, и снова пал Иерихон. Это сделала «Маленькая фуга». Помнишь? Ты же был там. И слышал ее, без сомнения.
Финн потерял дар речи, но сумел кивнуть. Каждое слово карлика было правдой, хотя о «Маленькой фуге»[27]27
Пьеса И.-С. Баха для органа, написанная между 1703 и 1705 годами.
[Закрыть] Финн не знал ничего. Все это дело было таинственным, как и присутствие бывшего кучера Нарбондо в этом месте.
Первый раз Финн отчетливо разглядел карлика в Лондоне, на Ангельской аллее подле Джордж-ярд – тот управлял повозкой Нарбондо. Финн забрался тогда в багажное отделение и соскочил размять кости, когда они добрались до деревушки Сент-Мэри Ху на болотах, как и сказал карлик. Потом Финн залез обратно и доехал до «Тенистого дома», считая, что его не заметили. Но, как оказалось, ошибся на этот счет. Карлик видел его, но не выдал. Финн не знал, что и думать. Конечно, сейчас карлик не проявляет враждебности – Финн умел это чувствовать, даже если человек это старательно скрывал. Более того, Финну казалось, что он встретил старого друга, когда тот был очень нужен… Хотя почему карлик так себя ведет, Финн понять никак не мог.
Теперь он позволил себе осмотреться: в нескольких футах позади его старого нового знакомого на залитой красным светом широкой каменной скамье стояли несколько цирюльных тазиков, где бурлила зеленая жидкость. В двух тазах на столбиках светящейся плоти, похожих на шеи, стояли отрубленные головы, мужская и женская. Финн с изумлением осознал, что «плоть» – это толстый пласт грибной ножки. Глаза мужчины были открыты, а рот двигался, будто тот пытался одновременно жевать и говорить. Женская голова казалась то ли спящей, то ли мертвой – разобрать было трудно. Над скамьей нависала геометрически правильная сеть медных трубок с крошечными отверстиями, через которые некая аэрированная жидкость капала в тазики, омывая грибы и головы. За скамьей раздавалось шипение, вдохи и выдохи пузыря величиной со среднего гиппопотама. Его придавливала стальная пластина, которая снова подымалась, когда пузырь сплющивался полностью, и тогда гигантское легкое надувалось вновь, всасывая воздух.
Финн вдруг подумал, что женская голова принадлежала матери Клары. Скорее всего, так. Томми говорил, что голова Сары Райт исчезла, и Финн догадывался, что убил и изуродовал несчастную Шедвелл – злодей, который доставил в этот самый дом и Клару! Глаза женщины задвигались, поворачиваясь за сомкнутыми веками, а потом послышался печальный звук, что-то между вздохом и стоном. Потом она моргнула и уставилась на Финна, который в ужасе отвернулся. Пожалуй, ничего более жуткого ему видеть не доводилось.
– Они живые, видишь, – сказал Бомонт, – хотя они только головы. Это жабы делают такое и зеленая кровь, которая тоже из жаб. Время от времени одна из них произносит что-нибудь, и можно даже разобрать слова, если подойти очень близко, но это ничего не значит. Мне говорили, что есть и третья голова – в свинцовом ящике, который стоит вон там; его откроют нынче вечером, чтобы поставить голову на слой жаб. Она мертва уже очень давно, хотя может же соленая свинина стоять в бочке сто лет.
Карлик взял кусок резинового шланга, тянувшийся от медной панели, усеянной циферблатами и кранами, и надел его на носик похожего крана, вмонтированного в боковину тюрьмы Нарбондо. Повернул рукоять – и Финн услышал бульканье жидкости, лившейся в металлический ящик на полу.
– Они могут оставаться такими довольно долго, – продолжил Бомонт, – мозги у них работают за счет грибной крови. Мистер Клингхаймер тоже заливает ее в себя, ну, так говорят, и живет много дольше своего земного срока. Мистер Клингхаймер богат, как Кризис – ну, тот греческий парень.
– Великое чудо! – выдохнул Финн. – Хотя головы были бы счастливее, будь у них тела.
– Мистеру Клингхаймеру нужен их мозг, а не тело. С мозгом грубо нельзя, понимаешь. А как это ты уехал с доктором? – карлик мотнул головой в сторону ящика Нарбондо.
Лгать было без пользы, и потому Финн сказал правду:
– Ждал за воротами и забрался внутрь, когда фургон въезжал.
– А зачем? Ты не воришка, – Бомонт пристально посмотрел на Финна. – У тебя честное лицо.
Финн взглянул в глаза стоявшему перед ним бородатому уродливому человечку и не нашел в них ни потаенной злобы, ни хитрости.
– Девушку, которую я знаю, похитили на ферме «Грядущее», в Айлсфорде, – отважно сказал Финн. – Я приехал забрать ее, если она в этом доме. А еще злодеи убили ее мать. Я уверен, что вон и той миске находится ее голова, – парнишка мотнул головой, показывая.
Бомонт заметно помрачнел.
– Слепая девушка, да? – спросил он. – Та, что утром приехала с этим негодяем Шедвеллом?
– Да, сэр, – ответил Финн, и сердце его забилось. – Не кто иной, как Шедвелл, убил ее мать. Так вы видели Клару, да?
– Ага. Я видел эту девушку, а она меня не видела, но тут никакого неуважения, не подумай. Ей не следует быть тут. Ты пришел в страшный дом, Финн. В нем есть вещи, от которых выворачивает наизнанку, – карлик показал для наглядности на булькающие тазы. – Эти двое не всегда были головами, как ты уже понял. Их освободили от тел. А моя участь теперь сохранять их живыми, так сказать, что очень по-христиански.
Финн кивнул. Несмотря на странную манеру изъясняться, Бомонт говорил по делу. И смысла в его словах было побольше, нежели в речах иных ораторов.
– А где держат Клару? Вы знаете?
– Ага, на четвертом этаже. Я живу на чердаке, над нею. Видел человека, что запирал ее, вторая дверь от лестницы.
– Мы сможем отпереть эту дверь?
– Сможем, юный сэр, если никого не будет поблизости. Хотя в доме мистера Клингхаймера это исключительно редко случается: все коридоры проверяют день и ночь напролет, четыре часа один ходит, а на следующие четыре его сменяет другой. Я уже свои два дня отходил, когда был мой черед, но меня очень скоро поставили сюда, на это дело с головами, потому что я кое-что умею и знаю про жаб. Короче говоря, Финн, если тебя заметят, то ты все равно что мертвый. Мистер Клингхаймер такой приятный на вид мужчина, но там внутри, под кожей, живет сущее чудовище, так что не обманывайся.
– Он же главный, да, этот мистер Клингхаймер?
Бомонт кивнул.
– А если я захочу выйти отсюда? Как мне это сделать?
– Так же, как вошел. Может, есть и другие способы, но только когда ты знаешь, где ключ. Каждая дверь запирается, видишь ли.
– А вы знаете, где ключи?
– Бомонт смотрит в оба, когда дело касается не его обязанностей, выискивает свой главный шанс, можно сказать. Но то, что он знает, он держит под своей шапкой, пока не понадобится. Помни это. Я живу наверху, как уже сказал, а окнами в сад за домом. Дверь свою запирать не буду, пока ты здесь, но если тебя поймают, ты меня не знаешь – или нам конец обоим.
В этот момент зазвенел звонок, и Бомонт, схватив Финна за руку, потащил его за дверь – похоже, что в кладовую, где было полно корзин и тюков, наставленных штабелями, мешков с мукой, ящиков с вином – дюжина мест, где спрятаться. Комнату освещали электрические лампы, свисавшие с потолка на шнурах. Мгновение – и карлик исчез без единого слова.
Напряженно вслушиваясь, Финн различил голос, говоривший:
– Заундс, мы тут охотимся за одним парнем – должны привести его к мистеру Клингхаймеру. Если он мертв, надо притащить его голову в мешке. Через десять минут у красной двери. И пока ты тут, гляди в оба! Его величество на редкость не в духе. Если мы не будем начеку, ему наши головы отнесут в мешке – к гадалке не ходи.
– Я бы не пожалел фартинга, чтоб поглядеть на голову величества в мешке, – проворчал Бомонт.
– Держи свои мысли при себе, Заундс. Тут тебе не Либерти-холл. Ну, снаружи, через десять минут.
Финн услышал, как хлопнула дверь, и Бомонт сейчас же вернулся в кладовую.
– Оставайся тут, Финн, – сказал он. – Я похожу с Артуром Бейтсом. Сиди тихо. Когда вернусь, просигналю так, – и он засвистел дроздом – поразительно чисто. Затем приставил палец к носу и подмигнул.
XVII
ЦЫГАНСКИЙ ТАБОР
После крутого подъема тоннель, которым путешествовал Сент-Ив, резко свернул направо и приобрел облицовку из тесаного камня, но не того вида, что покрывал ступени древней лестницы в расщелине. И стыки между отдельными плитами были надежно замазаны. Словом, стены напоминали средневековые. Учитывая, что шел Сент-Ив размеренным шагом, все время сверяясь с компасом, можно было предположить, что сейчас он находится где-то под северным Лондоном или, точнее, под Хампстед-хитом, хотя следовало признать, что повороты, изгибы, спуски и подъемы сильно мешали сориентироваться.
Лэнгдон подошел к арочному дверному проему; тяжелая створка двери висела на старых бронзовых петлях, прикрепленных к стене массивными болтами. Удерживал ее в запертом положении деревянный брус, насаженный на железный стержень, – там, где его двигали вверх-вниз или же поворачивали, на створке протерлась дуга в четверть окружности. Немного поэкспериментировав, Сент-Ив отыскал «открывающее» положение запора – брус следовало поднять вверх – и, распахнув дверь, понял, что достиг или почти достиг конца пути. Впереди простирался ровный коридор, заканчивающийся короткой лестницей. На полу виднелись свежие лепешки грязи, размятые колесами повозки.
«Зачем нужно было забирать из подземного мира мертвого Нарбондо?» – размышлял Сент-Ив, шагая по коридору. Но, если так рассуждать, то зачем забирать живого Нарбондо? Вырвать его из хватки грибов? Чего ради? Жалость тут ни при чем: у Нарбондо нет ни приятелей, ни родни, кроме Матушки Ласвелл, которая попыталась застрелить сыночка при их последней встрече – скверное деяние, но только в теории. На деле не существовало человека, который огорчился бы при виде мертвого Нарбондо.
Воспоминание о Матушке Ласвелл вернуло мысли Сент-Ива к убийству Сары Райт. Матушка опасалась, что источником новых бед стал ее собственный мертвый муж, и ее беспокоило, что отсеченная голова этого вивисектора могла быть выкопана из-под пола домика Сары Райт в Боксли-Вудс. Другими словами, пожилая леди полагала, что кто-то активно ищет голову Мориса де Салля, отчима и дяди по отцу угодившего в плен грибам Игнасио Нарбондо. С высокой долей вероятности можно предположить, что именно этот «кто-то» забрал и голову Сары Райт. А теперь, похоже, ему понадобилось включить в дело самого Нарбондо. Конечно, не следовало забывать об игре случая, об удивительных совпадениях, но, похоже, не в этот раз.
«Кто же ты такой?» – думал Сент-Ив, поднимаясь к маленькой передней, заваленной обломками древней мебели: деревянные церковные скамьи, алтарь, шкаф с отвалившейся дверцей, болтавшейся на петлях. На полках шкафа лежало что-то похожее на священническое облачение, аккуратно сложенное и убранное туда много лет назад, а рядом – потир, накрытый покровом для чаши, уже больше сеткой, чем тканью; тут же с крючка свисало кадило. Без сомнения, Лэнгдон оказался в ризнице – напоминании о вековой войне Англии против католичества. Интересно, сколько священников пряталось тут? И приходилось ли кому-то из них, спасаясь от солдат, мчаться по коридору к арочному проему и скрываться в подземном мире? Посреди комнаты высилась каменная лестница, завершавшаяся площадкой. Над нею в потолке виднелся большой люк с потемневшей от старости деревянной крышкой, укрепленной железными скобами.
Взобравшись по ступеням, Сент-Ив поставил ранец и лампу на площадку, встал на колени под люком и, упершись спиной, приподнял его, невзирая на протесты ребер. На волосы посыпались пыль и мусор. Рука, просунутая в щель, нащупала тяжелую плотную ткань ковра, видимо, придавленного мебелью. Лэнгдон поднажал – люк сдвинулся, таща за собой ковер; загрохотали, падая, какие-то увесистые предметы. Встав на ноги, Сент-Ив убрал угол ковра с головы, протолкнул свое оборудование в открывшийся проход и протиснулся сам.
Комната, очевидно, была тайной часовней. Ветхие вышитые ковры, украшенные лозами и цветами, сохраняли изображения гербовых щитов непокорного рода, которому угрожало преследование. Люк, изготовленный из двухдюймовых дубовых планок, был так искусно украшен тесаными каменными плитками, что казался частью пола, правда, слишком чистой по краю, поскольку все остальное было засыпано меловой крошкой. Сент-Ив потратил несколько минут, втирая ее в щель вокруг закрытого люка, чтобы восстановить маскировку, прежде чем вернуть на место ковер и заставить его скамьями.
Потом он вышел из комнаты в коридор, вдыхая чистый ночной воздух, и немного потерял бдительность, из-за чего, завернув за угол, едва не упал в глубокую яму. Взмахнув руками, чтобы устоять, Лэнгдон выронил лампу, и та, грохнувшись вниз, разбилась. Свет погас. Минуту он стоял, переводя дыхание и сознавая, что различает предметы и без лампы. Слабый лунный свет просачивался сверху. Футах в пятнадцати над головой в каменной расщелине виднелась железная решетка, увитая вьющимися стеблями. Сквозь переплетение ветвей виднелись две звезды и краешек сияющего спутника земли. Внизу, на дне ямы, лежали осколки его лампы, а среди них – веревка с привязанным к ней блоком. Люди с повозкой подняли ее с помощью талей, что проделать довольно легко, если есть из чего сколотить деревянную оснастку.
К стене напротив была прислонена высокая лестница. Сент-Ив дотянулся до нее с края ямы, поставил так, чтобы ее конец уперся в стену под решеткой, и полез наверх, размышляя о том, что потом, оттолкнув лестницу к дальней стене, убережет тайную часовню от любопытных. Решетка легко подалась под нажимом, и Сент-Ив, выбравшись наружу, решил оставить лестницу на месте. Она может понадобиться, если они вернутся на поиски Гилберта.
Вставив решетку обратно в углубления и убедившись, что вокруг нет ни души, Сент-Ив, покинув укрытую тенью лощину, поднялся на вершину ближнего холма. Ему казалось, что он знает, где находится, и надеялся увидеть знакомые места. С учетом времени года он мог рассчитывать даже на встречу с друзьями, конечно, если те, будучи истинными перелетными птицами, не перебрались куда-нибудь на зимовье. С вершины холма он вглядывался вниз, где на северном краю Хита под луной мерцала вода двух маленьких прудов – Вуд-понда и Таузенд-Паунд-понда. На высоком берегу у Вуд-понда стояло около дюжины цыганских кибиток. Полыхал костер, пуская в небо искры, горело множество фонарей, так что лужайка была ярко освещена. Мужчины, женщины и дети носились по траве, толпа явно собирала пожитки, готовясь двинуться дальше. Кони – дюжины две – были привязаны на краю табора.
Сент-Ив был уверен, что одна из кибиток ему хорошо знакома – ее занимала семья Лофтус, которая останавливалась на лугу рядом с айлсфордской фермой всего два месяца назад; цыгане собирали хмель и работали в сарае, помогая сушить урожай. Их фургон был ярко-красным, с выгнутой зеленой крышей. Сент-Ив весело подумал тогда: «Рождество на колесах». Умеренно недалеко к западу отсюда находилась гостиница «Спаниардс-Инн», где они с Элис останавливались на несколько суток пару лет назад. Элис была уверена, что их сын Эдди был зачат в «Спаниардс», и Сент-Ив не имел причин сомневаться в этом. Собственно, поэтому они оба испытывали к старому отелю нежные чувства.
Проносившиеся по небу тучи скрыли луну, поэтому Сент-Ив спускался с холма ощупью, ориентируясь на свет костра. И добрался-таки до цели! Глядя счастливыми глазами на красный фургон с зеленой крышей и желтым днищем, он стоял на краю табора и с изумлением ощущал себя призраком – никто не замечал его присутствия, кроме двух пацанят, странно посмотревших на него и убежавших, вместо того чтобы выпрашивать монетку или активно лезть в его карманы. Пахнуло скипидаром, и Сент-Ив заметил двух девушек, подновлявших краску на колесах кибитки Лофтусов при свете керосиновых фонарей. В одной Лэнгдон узнал Теодосию Лофтус – прекрасную художницу, которой он подарил иллюстрированную книгу об английских садовых птицах, а та в своей манере нарисовала для Элис чудесного черно-золотого карпа.
– Теодосия! – воскликнул он, но прозвучало это неразборчивым карканьем. Обе девушки повернулись на звук, и та, что не была Теодосией, взвизгнула, отпрянув, и умчалась прочь, унося горшок с краской. Теодосия же внимательно посмотрела на него взглядом, полным изумления и интереса, а потом вскрикнула:
– Да это же профессор!
Она подбежала к Сент-Иву, схватила его за руку и потащила к бочонку, стоявшему перед фургоном.
– Мама! – крикнула она, а затем твердым тоном велела: – Садитесь, сэр! – и заставила Сент-Ива послушаться, дернув его за руку.
Кто-то шумно выбирался из фургона – показалась Черити Лофтус, матушка семейства. Она несколько секунд разглядывала Сент-Ива, а потом сказала:
– Посидите-ка смирно, профессор, – и распорядилась, повернувшись к Теодосии: – Ведро чистой воды.
Сама Черити, исчезнувшая на пару минут в недрах фургона, вернулась со стаканом бренди и с кусками чистой ткани.
– Выпейте до дна, – сказала она Сент-Иву. – Это приведет вас в чувство.
Тут прибыло ведро, и женщина, намочив в воде тряпки, принялась оттирать Лэнгдону лицо.
– Адамина перепугалась, сэр, когда увидела вас, – сообщила Теодосия. – Выглядело так, словно вы выкопались из могилы. Вас что, избили?
– Избили? – переспросил он, повернувшись к ней. – Нет. Вовсе нет, и я этому рад.
– Сидите смирно, профессор, пожалуйста, – попросила Черити. – Вы в кровавой грязи по самую шею, а ваша бедная рубашка не обретет свой цвет, что с нею ни делай, – женщина помолчала, вглядываясь в его лицо. – У вас сотрясение головной посудины. Вижу по глазам. Голова болит?
– Нет, мэм, – сказал Сент-Ив, солгав самую малость. Он осознал, что лицо его, должно быть, покрыто кровавой коркой. Только теперь, увидев свои руки при свете лампы, он понял, насколько грязен. Его одежда была перепачкана землей и известковой пылью. Он и не подумал о своем виде. Немудрено, что люди убегают, едва завидев его.
– Мистер Лофтус тут? – спросил Сент-Ив.
– Он в Уайлдес-Фарм, – ответила Теодосия, выполаскивая и выжимая окровавленную тряпку, пока Черити взялась за него со свежей. – Мы там зимуем, отправляемся завтра утром. У человека по имени мистер Карпентер там такое общество, и они предоставляют нам место, где можно пожить на наш собственный лад, и открывают амбар, когда идет снег.
– Эдвард Карпентер, вы хотите сказать? «Товарищество новой жизни»?
– Ага, так они себя зовут, – кивнула Черити, – хотя для нас и прежняя жизнь вполне хороша. Не скажу, как Карпентера зовут. Лофтус говорит, что у них полно тараканов в головах, точно, но они народ миролюбивый, верят, что все равны, если вы меня понимаете, не такие кровожадные фанатики, каких у нас полно, – цыганка окинула взглядом лицо Сент-Ива и поинтересовалась: – А женушка ваша знает, что с вами стряслось? – потом, не дожидаясь ответа, поймала за рукав бежавшего мимо пацаненка и велела: – Шиптон! Беги на ферму в Уайлдес и приведи отца, если он еще не вышел. Скажи, что тут у нас профессор, и здорово побитый.
Цыганенок тут же умчался, будто кролик, по залитой лунным светом тропе меж деревьев.
– Я упал в самом начале дня, а потом долго выбирался, – попытался прояснить ситуацию Сент Ив. – Элис не знает.
– Ага, – кивнула Черити. – И после того как вы упали, вы задумали дошагать до Вуд-понда? – она взглянула на Сент-Ива так, словно это подтверждало ее опасения насчет состояния его рассудка или она догадывалась о какой-то затее, которую он не намерен раскрывать. – И упали, значит, случайно?
– Возможно, нет, – поморщился Сент-Ив. – Но мне лучше рассказать все только один раз, когда прибудет мистер Лофтус. Признателен за вашу доброту, мэм. И бренди у вас первосортный.
– Брат Лофтуса привез бочку с той стороны пролива, в лодке. Ее владельцы были так добры, что высадили его с бочкой в удобном месте, в Шелмерстоне, где мы стояли недолго прошлой весной. Он поделился бренди, брат то есть, и с тех пор все остальное для мистера Лофтуса стало просто «пойлом». Ему позарез нужен настоящий французский бренди, к которому он привык. «Попробуешь новое, забудешь про старое», – верно говорят. Ну вот, сэр. Теперь вы меньше схожи с покойником. А вон и мистер Лофтус с Шиптоном возвращаются. Лофтус вам поможет разобраться.
Это и вправду был мистер Лофтус, который взглянул на ночного гостя без особого содрогания, но довольно быстро Сент-Ив обнаружил в руке свежий стакан бренди, а на тарелке перед собой – холодный мясной пирог, сыр и хлеб, и только благодаря высшим силам он сумел оставаться в сознании достаточно долго для того, чтобы поведать свою историю в кратком варианте, опустив многие детали и скупо намекнув на взрыв. Через полчаса он уже шагал к «Спаниардс-Инн», а сопровождавшие профессора Лофтус и Теодосия несли мешок с одолженной Лофтусом одеждой и другими нужными вещами.
