Текст книги "Блэкторн (ЛП)"
Автор книги: Джей Ти Джессинжер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Annotation
Вы никогда не забудете свою первую любовь. Особенно если она – ваш самый страшный кошмар.
Двенадцать лет назад Мэйвен Блэкторн сбежала из своего маленького родного городка, оставив позади последствия подозрительной смерти своей матери. Но теперь, вернувшись на похороны бабушки, Мэйвен снова ступает на землю Блэкторнов и оказывается втянутой в новый кошмар: тело ее бабушки исчезло.
Блэкторны сразу же начинают подозревать Крофтов – безжалостных титанов «Крофт Фармасьютикалз», чья кровная вражда с Блэкторнами длится уже несколько поколений. Но когда Мэйвен сталкивается лицом к лицу с Ронаном Крофтом, сыном человека, которого подозревали в убийстве ее матери, и единственным мужчиной, которого она когда-либо любила, она обнаруживает, что запретная страсть, которую они когда-то разделяли, жива – и опасна – как никогда.
Давно погребенные семейные тайны одна за другой всплывают на поверхность, за каждым шепотом скрывается предательство, а старые вендетты разгораются с новой силой. Чем глубже Мэйвен копает в поисках ответов, тем опаснее становится игра. А единственный человек, от которого она, кажется, никак не может убежать, скрывает правду, которая может сжечь дотла весь их мир.
В городе, где мертвые не остаются в земле, любовь – это спасение… или самая смертоносная игра из всех?
Строго 18+
Джессинжер Джей Ти
Пролог
Часть первая. Дом, милый дом
ОДИН
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
ШЕСТЬ
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Часть вторая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Часть третья
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Эпилог
Благодарность
Джессинжер Джей Ти
Блэкторн
Посвящается Джею, хранителю моих самых темных секретов
Предупреждение о содержимом
«Блэкторн» – это готический роман, в котором затрагиваются мрачные темы и потенциально тревожный контент, в том числе откровенные сцены секса, неконформный и сомнительный секс, ненормативная лексика, возможное причинение вреда ребенку, человеческие жертвоприношения, тревожные образы, оккультизм, религия, насилие, убийства, ужасы, инцест, кровь, смерть, горе и жестокость.
Пролог
Если бы зло могло быть местом, то это несомненно было бы поместье Блэкторн.
В густом черном лесу под свинцовым небом, в котором кружат стаи воронов, стоит мрачный старинный дом, где я родилась и выросла. Хотя называть его домом – все равно что называть ад теплым местом.
Правда гораздо страшнее.
Я влюбилась, когда жила в том доме.
И я чуть не умерла там.
Теперь, когда меня увозят на носилках с кислородной маской на лице, я смотрю, как Блэкторн, пожираемый языками пламени, превращается в руины, а искривленные стволы старых деревьев, стоящих рядом с ним, словно часовые, окрашиваются в красный цвет, похожий на полосы первобытной крови.
И я наконец-то понимаю, что освободилась от этого места и его удушающей хватки.
Если не считать моих снов, в которых Блэкторн и его призраки всегда найдут меня, я наконец-то свободна.
Часть первая. Дом, милый дом
ОДИН
МЭЙВЕН
Солстис, штат Вермонт, – живописный городок, расположенный среди густых лесов Новой Англии. Как и в любом маленьком городке в этой части света, в Солстисе есть свои предания и легенды. Призраки, проклятия, неразгаданные тайны, необъяснимые природные явления – здесь их столько же, сколько кленовых деревьев.
Именно в это место я возвращаюсь сейчас, сбежав двенадцать лет назад после смерти матери.
Или убийства. Зависит от того, кого вы спросите.
Моя дочь Беатрикс стоит рядом со мной на пустынной платформе вокзала и с опаской оглядывается по сторонам, рассматривая старомодные бронзовые фонарные столбы, деревянные скамейки и небольшое депо с облупившейся белой краской, остроконечной крышей и часовой башней.
Серый октябрьский день, половина пятого. Воздух свежий и пахнет дымом от костра. Тишину нарушает лишь затихающий шум поезда, который с трудом преодолевает поворот на путях. Затем его поглощает окутанный туманом лес, и мы остаемся одни.
Ощущение, что вы перенеслись в прошлое, буквально осязаемо. Как и электрические разряды паники, охватившей мою дочь.
Она никогда не была за пределами города. Сейчас я испытываю мимолетное сожаление по этому поводу, но у меня есть веские причины держать ее в окружении небоскребов и бетона.
Женщины в моей семье становятся дикими, если надолго остаются на природе.
– В этом городе есть водопровод? – спрашивает Беа.
– Конечно.
– А электричество? Автомобили?
Я беру ее за руку и ободряюще сжимаю.
– Я знаю, что это не Манхэттен, милая. Но дай ему шанс.
– Это место похоже на жуткий старинный город из фильма ужасов. В этих лесах, наверное, полно беглых преступников. Нас могут зарезать в любую минуту.
– Здесь не жутко, а очаровательно. Ты опять смотрела эти документальные фильмы о преступлениях. Мы уже говорили об этом. Это вредно для твоего психического здоровья.
Дрожа от холода, она придвигается ко мне поближе и бормочет: – Если меня порежут на куски, это тоже не пойдет на пользу моему психическому здоровью.
По сухой листве, шуршащей под ногами, мы проходим по платформе и заходим в депо. Здесь тоже никого нет, и это кажется зловещим. С другой стороны, после смерти матери все в этом городе стало казаться мне таковым, поэтому я стараюсь не придавать этому слишком большого значения.
На маленькой парковке перед депо стоит древний черный «Кадиллак» с работающим двигателем. В холодном осеннем воздухе клубится призрачно-белый дым из выхлопной трубы. Когда мужчина выходит из машины, вытягивая длинные конечности, словно паук, выбирающийся из своей паутины, Беа резко втягивает воздух.
Я еще раз ободряюще сжимаю ее руку.
– Ты не сказала мне, что он похож на зомби.
– Он не зомби.
– Мам, он выглядит так, будто только что восстал из мертвых, – шепчет она. – Я в жизни не видела человека с таким цветом кожи. С тем же успехом его можно было бы слепить из глины.
– Мы не критикуем людей за их внешность. Будь добра к нему.
Я приветственно машу рукой Квентину. Он неуклюже обходит машину, чтобы забрать наш багаж.
Наблюдая за ним, я понимаю, почему Беа так испугалась.
Кью1 высокий, сутулый и худой как щепка, а его глаза цвета оникса выглядывают из-под густых бровей пронзительным взглядом. Он может смотреть не моргая неестественно долго. Его бледная, тонкая, как пергамент, кожа резко контрастирует с суровостью его старомодного черного шерстяного пальто, а тонкие белые волосы развеваются вокруг головы, словно неземной туман. У его сапог нет ни правого, ни левого голенища, потому что он сшил их сам.
А то, как он двигается, наводит на мысль о наступлении трупного окоченения.
Я уже, наверное, в миллионный раз задаюсь вопросом, сколько ему лет, но Кью выглядит точно так же, как в моих самых ранних детских воспоминаниях, когда он серьезно смотрел мне в глаза, пока я вручала ему подарок на день рождения – ярко-зеленого жука–скарабея, которого выкопала из-под куста барбариса в саду.
Он любит ползучих и бегающих обитателей земли так же сильно, как и я.
Закончив складывать наши немногочисленные сумки в багажник, Кью открывает заднюю дверь «Кадиллака». Наши взгляды на мгновение встречаются, прежде чем я ныряю в машину. Кью никогда не разговаривал, но мне не нужны слова, чтобы понять его предупреждение: Будь осторожна. Они уже знают, что ты здесь.
Но, конечно же, это так. Богатые и влиятельные Крофты знают обо всем, что происходит в этом городе, уже более трехсот лет.
Мы молча едем домой. Беа то и дело бросает на меня нервные взгляды, поэтому я сохраняю невозмутимое выражение лица и держу голову прямо с уверенностью, которой, на самом деле, не испытываю. С каждым километром, что мы проезжаем, тиски вокруг моих легких сжимаются все сильнее, пока я не начинаю дышать так поверхностно, что у меня кружится голова.
Затем мы въезжаем через ржавые железные ворота на территорию поместья Блэкторн, и у меня перехватывает дыхание.
Родовой дом моей семьи виднеется в конце длинной, ухабистой грунтовой дороги, заросшей сорняками. Каменное строение увито плющом и окружено зарослями местных кустарников и неуправляемого плюща. Оно столь же неотъемлемое от леса, как многовековой густой подлесок и возвышающиеся деревья, окружающие его.
Дом представляет собой не одно строение, а множество построек, возводившихся на протяжении сотен лет в самых разных стилях, что придает ему хаотичный, неупорядоченный вид. Отчасти это средневековая крепость, отчасти готический особняк, отчасти деревенские руины – он не поддается простой классификации, как и его поколения обитателей.
Это архитектурное чудовище Франкенштейна, кажется, излучает дурные предчувствия, словно хранит тайны, которые лучше не тревожить. Единственные современные дополнения – это большая оранжерея в задней части участка, где растут всевозможные нежные травы и растения, которые не выживают в суровые зимы Новой Англии, и крытый гараж для автомобиля.
За домом простирается темный и зловещий первобытный лес, заросшая чаща, в которую местные дети никогда не заходят, наслушавшись от родителей страшных историй о странных существах, бродящих по его извилистым тропам.
Заметив дом, Беа выпрямляется на своем сиденье.
– Ты тут выросла?
– Да.
Через мгновение она тихо произносит: – Кажется, там водятся привидения.
Я встречаюсь взглядом с Кью в зеркале заднего вида. Затем снова смотрю на дом и подавляю дрожь.
Дом, милый дом.
Где все голодные гоблины моего прошлого ждут моего возвращения.
Я опускаю руку в карман пальто, провожу кончиками пальцев по гладкому стволу пистолета, лежащего там, и напоминаю себе, что нужно продолжать дышать.
Глава вторая
ДВА
МЭЙВЕН
Как только мы с Беа входим в парадную дверь дома, нас окутывает аромат моего детства. Старые книги и плавящийся воск от свечей, стойкий запах сушеных трав, едва уловимый аромат чего-то сладкого, но в то же время гнилого, как перезрелые фрукты. Воздух неподвижный и тяжелый, потому что окна никогда не открываются, но в то же время он живой, словно заряжен невидимой энергией.
Затем из-за угла появляются мои тети, и от легкого разряда статического электричества у меня встают дыбом волосы на руках.
Эсме и Давина стоят бок о бок, держась за руки и мило улыбаясь нам, как пара херувимов.
На этом любое сходство с ангельскими созданиями заканчивается. Несмотря на безобидный вид, эти женщины свирепы и хитры, как львы.
Такими им пришлось стать, как и всем женщинам моего рода, которые жили и умерли в этом городе.
– С возвращением, Мэйвен, – говорит Эсме, и ее зеленые глаза блестят.
– Спасибо. Рада тебя видеть.
Скрипит половица, стонет дверная петля, и в доме воцаряется глубокая, неестественная тишина. Я беру Беа за руку и притягиваю к себе.
– Тетушка Эсме, это моя дочь Беатрис. Беа, это твоя двоюродная бабушка.
– Я самая умная. – Эсме улыбается, и на ее щеках появляются ямочки.
– Ты умна как золотая рыбка, – возражает Давина. – Все знают, что я самая сообразительная.
– А это твоя двоюродная бабушка Давина. И, кстати, они обе гениальны.
Беа переводит взгляд с одной на другую, разинув рот от изумления.
Я стараюсь смотреть на них объективно, глазами стороннего наблюдателя.
Высокие, с прямой спиной и квадратными плечами, сестры одеты в одинаковые простые длинные черные платья. Они не пользуются косметикой, но их кожа сияет здоровьем. Они также не носят никаких украшений, кроме одинаковых опалесцирующих лунных камней на безымянных пальцах левой руки.
Несмотря на скромную одежду, они привлекают внимание. Но по-настоящему их выделяют волосы.
Ярко-красные, как свежий гранат, они ниспадают огненными локонами до самых поясов. Тети носят их распущенными, позволяя волосам свободно двигаться при каждом повороте головы. Непослушная масса, в которой с тех пор, как я видела их в последний раз, появились серебристые нити.
Такие же волосы были у моей матери. Такие есть у моей дочери. И у меня, хотя мои волосы уже много лет выкрашены в черный цвет и заплетены в тугую косу, которую я расплетаю только два раза в неделю, чтобы вымыть волосы шампунем и нанести кондиционер, а как только они высыхают, снова заплетаю.
Однажды я чуть не отрезала их, но в итоге не смогла. Я стояла перед зеркалом в ванной с ножницами в руке и смотрела на себя, слыша в голове голос матери.
«Никогда не стыдись того, что отличает тебя от других. В этом твоя истинная сила».
К тому времени я так устала быть не такой, как все, что хотела стать кем угодно, только не собой. Мне хотелось быть никому неизвестной.
Или просто исчезнуть.
– Поздоровайся со своими двоюродными бабушками, Беа.
– Привет. Приятно познакомиться с вами обеими. Спасибо, что пригласили нас.
Эсме приятно удивлена манерами Беа и улыбается.
– Не за что. Вы, наверное, проголодались после дороги. Пойдем со мной на кухню, милая, я приготовлю тебе что-нибудь поесть.
Она берет дочь за руку, бросает на меня многозначительный взгляд и уводит ее в сторону кухни.
Как только они оказываются вне зоны слышимости, Давина поворачивается ко мне и берет мои холодные руки в свои.
– Как ты?
– Я в порядке.
– Конечно. Но как ты на самом деле?
Я вздыхаю и ненадолго закрываю глаза.
– Устала. Я и забыла, как сильно ненавижу путешествовать.
Она понимающе кивает.
– Все эти люди.
– Да. Как вы поживаете с тетушкой Э?
Давина молча смотрит на меня, а потом пожимает плечами.
– Как всегда. Выживаем.
Я разглядываю ее гладкое лицо и жалею, что не унаследовала такую же упругую, полную коллагена кожу. Теперь под моими глазами мешки. Мне еще нет тридцати, но по мне этого не скажешь.
Постоянный стресс дает о себе знать.
– Что ты сказала Беа?
– Ничего.
– Ты уверена, что это разумно?
– Иногда правда может принести больше вреда, чем пользы.
– И это говорит ученый.
– В данном случае это верно. Мы здесь всего на несколько дней. Я бы не хотела преждевременно лишать ее детства. Где мы будем жить?
– Ты в старой комнате твоей матери, а Беа – в твоей.
Я киваю.
– Спасибо. Она будет рада иметь собственное пространство.
Давина снова сжимает мои руки.
– Иди поешь.
– Я не голодна.
– Тебе нужно что-то съесть. А то ты выглядишь слишком худой и бледной, как будто выздоравливаешь после хронического заболевания. – Поджав губы, она вглядывается в мое лицо. – Может, это туберкулез. Или что-то, переносимое комарами.
Не прошло и пяти минут, а веселье уже началось. Неудивительно, что во время праздников уровень депрессии резко возрастает. Именно в эти дни люди проводят больше всего времени со своими родственниками.
Когда тетя отворачивается, Кью медленно поднимается по главной лестнице на второй этаж с нашими сумками, ступая бесшумно, как кошка, я осматриваюсь.
Дом не изменился с моего детства. В главной комнате возвышается огромный незажженный камин из черного гранита. В нишах потрескавшихся оштукатуренных стен мерцают свечи из пчелиного воска. Каминная полка над очагом украшена плетеными ветками свежей ели, а высокий потолок пересекают темные деревянные балки, с которых свисают железные люстры, оплетенные паутиной.
Но наиболее примечательны книги, которые есть повсюду.
Они расставлены в книжных шкафах от пола до потолка, на кофейном столике, приставных столиках и даже на полу рядом с диваном и креслами. Старинные фолианты в кожаных переплетах соседствуют с современными изданиями в твердом переплете. На одной из стен расположены академические журналы и энциклопедии. Я вижу иллюстрированную серию по энтомологии, которая так восхищала меня в детстве, а также книги по истории, астрономии и искусству.
Остальная часть дома представляет собой лабиринт из комнат и коридоров, не вписывающихся в традиционную архитектуру. В этом лабиринте легко заблудиться и потерять ориентацию. Двери выходят на крутые обрывы. Лестницы ведут в никуда. Извилистые коридоры замыкаются в круг.
Пока я стою тут, меня охватывает дурное предчувствие. Внезапно мне кажется, что я смотрю с края высокой скалы на бурлящее внизу черное море, пронизывающий ветер треплет мои волосы и бьет меня по телу, а за спиной стоит кто-то зловещий, готовый столкнуть меня вниз и отправить с криками на смерть.
Надеясь, что это просто нервы, а не предчувствие, я беру себя в руки и следую за Давиной на кухню.
Несколько часов спустя, после того как мы убрали со стола после ужина, а Беа уснула в моей старой спальне наверху, мы с Эсме и Давиной сидим за кухонным столом и уже неплохо продвинулись с третьей бутылкой пино.
Женщины из семьи Блэкторн умеют многое, но только не воздерживаться от алкоголя.
– Беа довольно развита не по годам, – замечает Давина, лениво проводя пальцем по одной из многочисленных насечек на столешнице из старого дерева.
– Прям как ты, – говорит Эсме, взглянув на меня. – Но она ангел. А ты была маленькой дьяволицей. И такой же вспыльчивой и язвительной, как твоя мать.
Я усмехаюсь, глядя в свой бокал, а затем допиваю остатки вина.
– Ты говоришь так, будто вы обе – милые овечки.
Давина смотрит на меня свысока.
– Простите, ваше королевское высочество, но мы самые послушные ягнята во всей Новой Англии. Мы почти никогда не кусаемся.
– Скажи это отцу О’Брайену. Он все еще крестится, когда видит тебя?
– Пф. Старый дурак. Он единственный, кто может читать «Откровение Иоанна Богослова» и при этом не скучать.
– Если ты считаешь мессу такой скучной, перестань ходить на нее.
Тетя улыбается.
– А как еще мы могли бы еженедельно шокировать добропорядочных жителей Солстиса? Они рассчитывают, что мы дадим им повод для сплетен. Мы бы пренебрегли своими обязанностями городских изгоев, если бы отказались от походов в церковь.
– Может быть, если бы ты не провоцировала людей намеренно, они бы относились к тебе лучше.
Давина молча изучает меня оценивающим взглядом.
– Мы – Блэкторны. Мы вызываем неприязнь у людей одним своим существованием. Мы другие, и такими будем всегда, как бы ни пытались притворяться, что это не так.
Она многозначительно смотрит на мои волосы.
Мне неловко, что тетя обратила на это внимание, и я ерзаю на стуле.
– Я не притворяюсь.
– Этот отвратительный цвет говорит об обратном. И почему именно черный? Ты выглядишь так, будто проиграла пари.
– Хочу тебя заверить, что я крашу волосы у профессионального мастера.
В ее голосе слышится веселье.
– У Мортиши Аддамс2?
Я смеюсь, но потом вспоминаю о матери, и мой смех становится мрачным. Я прикрываю рот рукой, чтобы заглушить всхлип.
– О, милая, я знаю, – говорит Эсме, протягивая руку через стол, чтобы сжать мою ладонь. – Мы тоже по ней скучаем. После смерти Элспет здесь все изменилось.
Это одна из многих причин, по которым я сомневалась, стоит ли возвращаться на похороны бабушки. Если не брать в расчет воспоминания о гоблинах, мне больно находиться рядом с людьми, которые так хорошо меня понимают. С тех пор как я уехала, я тщательно выстраивала свою жизнь, чтобы избежать подобного.
Как и у всех Блэкторнов, у меня слишком много секретов для настоящей близости.
Я прижимаю костяшки пальцев к закрытым векам и выдыхаю. Затем смахиваю слезы, собравшиеся на ресницах, и меняю тему.
– В поезде Беа спросила, почему вы втроем жили с бабушкой и никогда не были замужем.
Эсме выглядит заинтересованной.
– Что ты ей ответила?
– Что мужчины никогда не имели большого значения для женщин в этой семье.
Давина слегка улыбается, довольная собой.
– Они достаточно хороши для того, для чего их используют.
– Если ты собираешься заговорить о своей сексуальной жизни, то я пойду спать.
– Прости? Зрелым женщинам нельзя получать удовольствие от секса?
– Конечно, можно. Но в последний раз, когда мы говорили по телефону, ты в подробностях рассказала о том, как соблазнила симпатичного молодого доктора, который недавно переехал в наш город. Я до сих пор пытаюсь стереть эти образы из памяти. Если мне по какой-то причине понадобится медицинская помощь, пока я здесь, я не смогу смотреть этому человеку в глаза.
Давина теребит прядь волос.
– Мужчины в возрасте от двадцати до тридцати лет действительно находятся на пике своей сексуальной активности. А какая выносливость!
– Боже правый, что я только что сказала?
– Ты ревнуешь, дорогая?
Я сухо смеюсь.
– Очень.
– А как же отец Беа? Ты никогда нам о нем не рассказывала. Вы общаетесь?
Поскольку эта тема – настоящая черная дыра, полная гадюк, я делаю паузу, чтобы тщательно подобрать слова.
– Нет. У нас были разные представления о том, что значит быть отцом.
Сестры молча смотрят на меня своими проницательными зелеными глазами. Как только Давина открывает рот, чтобы что-то сказать, в окна с грохотом врывается холодный порыв ветра. Свечи, расставленные на подоконнике над раковиной, оплывают и гаснут. Пучки сушеной лаванды и трав, свисающие с балок, начинают раскачиваться.
Глядя в потолок, Эсме тихо говорит: – Здесь кто-то есть.
– Или что-то, — мрачно добавляет Давина.
Поднявшись из-за стола, сестры выглядывают в кухонное окно, но какое-то шестое чувство заставляет меня повернуться в сторону гостиной. Я встаю, быстро иду к лестнице и поднимаюсь по ней, перепрыгивая через ступеньку, пока не оказываюсь на верхней площадке. Там есть небольшое окно, выходящее во двор.
Сначала я ничего не вижу. Все темно и неподвижно. Затем луч лунного света пробивается сквозь облака и освещает железные ворота в конце подъездной дорожки.
Высокая фигура, облаченная во все черное, стоит у ворот и смотрит на дом. Хотя его лицо скрыто расстоянием и тенью, мне не нужно видеть его черты, чтобы понять, кто это.
Я узнала бы Ронана Крофта где угодно, при любом освещении, даже в чернильной тьме на морском дне.
Вы никогда не забудете свою первую любовь.
Особенно если она – ваш самый страшный кошмар.
Ронан остается неподвижным до тех пор, пока облака снова не закрывают луну. Затем его поглощает та же тьма, из которой он появился, и он исчезает.
Глава третья
МЭЙВЕН
Той ночью я не сплю. Лежа на старой деревянной кровати с балдахином, на спинках которой вырезаны шипящие горгульи, я смотрю на тени, скользящие по потолку, пока мой мозг пробирается через кладбище воспоминаний, переворачивая замшелые надгробия, чтобы обнажить темную землю и копошащихся насекомых.
Ронан.
Его глаза, его запах, его губы на моей коже… Я любила его с отчаянием, которое казалось безумием.
Нет большей дурочки, чем девочка-подросток, попавшая в ловушку первой любви.
Когда серый свет начинает просачиваться сквозь шторы на рассвете, я встаю с кровати, умываюсь холодной водой и одеваюсь. Затем иду в комнату Беа, которая находится дальше по коридору, – ту самую, где я жила в детстве.
Дочь все еще спит, раскинув руки в стороны на матрасе, как будто во сне пыталась взлететь.
Дом уже околдовал ее.
Я нежно целую ее в лоб, убираю волосы с ее лица, а затем на мгновение замираю, глядя на нее сверху вниз. Несмотря на то, что Беа уже почти подросток, она очень низкая для своего возраста, поэтому многие думают, что дочь гораздо младше. Она и ведет себя как младшая, но это меняется изо дня в день. Иногда она все еще моя малышка, но с приближением полового созревания эти дни сочтены.
Ее настроение меняется так же быстро, как и уровень гормонов.
Я беспокоюсь о том, какие еще перемены принесет мне подростковый возраст. Мой собственный опыт можно описать только как травмирующий.
Когда я захожу на кухню, тетушки уже там. Эсме жестом приглашает меня сесть и ставит передо мной кружку с дымящимся мутным зеленым чаем, а Давина напевает, помешивая что-то в сковороде на плите.
– Как спалось, милая?
– Отлично, – вру я, избегая взгляда Эсме. Я не сказала им, что прошлой ночью видела Ронана у ворот. Это вызвало бы бурю негодования. – А тебе?
– Боюсь, не очень. Снились кошмары.
– Правда?
Она кивает, бледная как полотно.
– Змеи. Огромные темные змеи ползали вокруг дома, пытаясь проникнуть внутрь. Они за кем-то охотились.
Давина оглядывается на меня через плечо, а вернувшись к готовке, перестает напевать.
В окно кухни я вижу во дворе Кью, который рубит дрова. Он не выглядит достаточно сильным, чтобы поднять над головой книгу, не говоря уже о топоре, но, как и многое другое в поместье Блэкторн, его внешность обманчива. Кью одним мощным ударом раскалывает бревно, а затем бросает поленья в небольшую кучку рядом с собой.
До этого момента мне и в голову не приходило, что рубить дрова в потрепанном шерстяном пальто, похожем на оперную накидку, может показаться странным. С другой стороны, всё в моей семье странное и всегда было таким.
Я нюхаю чай, который Эсме поставила передо мной, и стараюсь не морщиться от резкого запаха, который щекочет мне ноздри. Чай острый, травяной и почему-то кислый.
– У нас, случайно, нет кофе?
– Я приготовила эту травяную смесь специально для тебя.
Ее напряженный тон и мрачный взгляд говорят о недовольстве, и о том, что мои слова были восприняты как оскорбление ее гостеприимства, поэтому я улыбаюсь и не обращаю на это внимания.
– Доброе утро.
Я оборачиваюсь и вижу свою дочь, которая стоит в дверях кухни в пижаме и сонно трет глаза кулаком.
– Доброе утро, милая, – произношу я, радуясь, что она меня отвлекла.
Беа зевает. Подойдя к столу, она плюхается на стул рядом со мной и застенчиво улыбается Эсме.
– Доброе утро.
– И тебе доброе утро, голубка.
Давина оборачивается, стоя у плиты, и улыбается Беа.
– Хочешь блинчики, дорогая?
Дочь смотрит на сковороду на плите и удивленно моргает.
– То есть ты их приготовила?
– Конечно, я их приготовила. А как еще они могли появиться?
Беа с вожделением смотрит на блинчики.
– Мама никогда не готовит. Разве что замороженную пиццу или что-то в этом роде. На завтрак я всегда ем хлопья.
Когда Давина неодобрительно смотрит на меня, я начинаю защищаться.
– У меня нет времени готовить. Я слишком занята на работе и учебой Беа. Кроме того, в радиусе полутора километров от нашей квартиры есть десятки отличных ресторанов с доставкой.
Давина открывает шкаф, достает тарелку и с помощью лопатки перекладывает на нее три блинчика. Затем ставит тарелку перед Беа вместе с вилкой.
Когда я смотрю, как дочь сидит на том месте, где я в детстве всегда сидела за столом во время еды, меня снова охватывает странное предчувствие. Это как дежавю, только мрачнее и с зубами.
Я напоминаю себе, что скоро мы будем в безопасности, в Нью-Йорке, далеко от этого дома со всеми его тайнами и от этого города со всеми его скрытыми ловушками.
Давина, сжалившись надо мной, меняет тему.
– Мы хотели бы приехать в похоронное бюро в десять. Ты скоро будешь готова?
– В десять? Разве прощание с бабушкой не начинается в одиннадцать?
Тетя делает короткую, но многозначительную паузу.
– Мы хотим побыть с мамой наедине, чтобы попрощаться, прежде чем начнется этот цирк.
Я бы спросила, зачем они вообще все это устроили публично, если так беспокоятся о приватности, но я уже знаю ответ.
Возможно, они и изгои в городе, но тетушки слишком горды, чтобы прятаться.
Кью входит на кухню с охапкой дров в руках. Он приветственно кивает Беа, а затем устремляет на меня свой пронзительный темный взгляд.
Я слегка приподнимаю подбородок, чтобы дать ему понять, что ему не о чем беспокоиться. Я не спущу с Беа глаз. Солстис хоть и небольшой город, но в нем достаточно места, чтобы потеряться.
Потеряться и так и не быть найденным.
Без четверти десять мы встречаемся в фойе – четыре молчаливые дамы в черном, ожидающие, пока Кью подгонит «Кадиллак».
Лакированные туфли Беа отполированы до зеркального блеска. Ее непослушные волосы заплетены в косу, как и мои. Она выглядит еще меньше, чем обычно, ее хрупкая фигура теряется в шерстяном пальто длиной до колен, которое она достала из одного из многочисленных шкафов в доме.
Когда-то, очень давно, это пальто принадлежало мне. А до этого принадлежало моей матери, а до нее – ее матери.
Этот дом так просто не отпускает вещи.
– У вас красивые платья, – говорит Беа.
– Спасибо, дорогая. – Давина смотрит на меня. – Что ты об этом думаешь?
Я на мгновение задерживаю взгляд на их длинных строгих платьях, расшитых бисером, и изысканных головных уборах.
– Думаю, если бы вы хотели изобразить элегантных викторианских пчеловодов в трауре, вы бы справились.
Тетя поднимает руку в перчатке к широким полям шляпы с вуалью и улыбается.
– Я знала, что ты произнесешь что-нибудь остроумное, чтобы поднять нам настроение.
– Я забыла тебе сказать, – поворачивается Эсме к Давине. – Ты слышала, что на Элайджу Крофта на днях напала стая воронов?
– Вороны? – задумчиво произносит Давина. – Как странно.
– Да. Очень. Я слышала, они чуть не выклевали старику глаза.
– Обычно они не проявляют агрессии по отношению к людям. Возможно, вороны защищали гнездо.
Эсме смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.
– А может, они распознают зло, когда видят его.
Кью подъезжает к дому. Мы с дочерью следуем за тетушками, пока они, держась за руки, выходят через парадную дверь. Их длинные красные волосы струятся по спине, словно свежая кровь.
Восемь минут спустя мы все стоим в бежевом зале похоронного бюро Андерсона и слушаем, как старик в плохо сидящем костюме бормочет свои соболезнования, заламывая руки, дрожа и делая все возможное, чтобы не упасть в обморок у наших ног.
Женщины из рода Блэкторн обладают сверхъестественной способностью наводить ужас на людей.
– Сюда, сюда, – запинаясь, говорит он, указывая на коридор. – Лоринда, конечно же, в нашей лучшей приемной.
Мы входим в просторную комнату с отвратительным темно-бордовым ворсистым ковром и обоями с кричащим красно-черным цветочным узором, от которого может закружиться голова, если долго на него смотреть. Четыре окна задрапированы тяжелым бордовым бархатом, который не пропускает ни единого лучика дневного света. Вдоль стен стоят кожаные диваны, а перед блестящим черным гробом выставлены в шесть рядов мягкие стулья. По бокам от гроба стоят огромные букеты красных тигровых лилий, которые наполняют спертый неподвижный воздух приторным ароматом.
Давина в ужасе оглядывается по сторонам.
– Боже правый. Напомни мне, чтобы я согласилась на кремацию.
Мистер Андерсон, сглотнув, выходит из комнаты и исчезает.
