Текст книги "Живой (ЛП)"

Автор книги: Джессика Уайлд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

«Разве плохо, что мне на самом деле все равно?»

Я повернул коляску, чтобы поехать за Грэйс, но на этот раз я слишком поторопился. Прежде, чем я смог добраться до стены, коляска врезалась в нее. Я выругался и попытался сдвинуться с места, но чертова штуковина не пошевелилась.

– Подушка упала, Меррик. Она остановила коляску. Дай сначала я.

Ее запах снова окутал меня, и она натолкнулась на мою здоровую ногу, когда убирала подушку из-под колеса. Моя предыдущая шутка теперь была у меня на языке и медленно начинала складываться в слова. Не сейчас. Не тогда, когда я практически голый.

С тех пор, как Грэйс появилась, об этом я беспокоюсь больше всего. Пока она будет помогать мне принимать душ, неожиданно появится эрекция, и это будет не самое лучшее время. Хотя у меня и бывало-то такое не часто. Если она узнает, что она привлекает меня, убежит ли она с криком? И как, черт возьми, она может меня привлекать, если я даже не могу ее увидеть?

«Потому что ты знаешь, Меррик. Ты знаешь, что она красива. Ты своим нутром это чувствуешь».

– Все готово. Я иду в ванную. Встретимся там.

Она даже не предложила подтолкнуть меня дальше по коридору, и она не сомневалась, что я последую за ней. Я бы поспорил на свой банковский счет, что она виляла бедрами, когда шла. Скорее всего, я бы в любом случае врезался в стену из-за такого отвлекающего маневра.

Черт, я просто не увидел красивую женщину. Не увидел дразнящие изгибы настоящей женщины и упустил возможность быть по другую сторону ее чувственной улыбки. Вот из-за чего мне следовало бы не спать по ночам.

Как только я повернул за угол, мой слух уловил звуки Грэйс: она двигала вещи в ванной. Я приехал в ванную и стал ждать. Я сжал свою здоровую руку в кулак, и нервозность стала сильнее, чем когда-либо. Мне просто начать пытаться раздеваться или подождать ее помощи? Собиралась ли она наблюдать за мной? Хотел ли я, чтобы она смотрела на меня?

Я был сейчас в незнакомой ситуации. Принять решение сотрудничать было гораздо труднее, чем спорить, но она была права. Я вел себя как ребенок. По какой-то причине эта женщина заставила меня захотеть изменить это.

– Ладно, Меррик. Я не знаю, как это делала твоя мама, но, по-моему, это будет довольно просто. Сначала давай снимем рубашку, – сказала она профессиональным тоном. Ее руки легли мне на плечи, таким образом она дала мне знать, что она здесь. Когда они быстро опустились на грудь, я почувствовал, будто из меня начисто лишили воздуха.

– Ты в порядке? – спросила она, ее руки нерешительно остановились.

Меня никогда не было просто так вывести из колеи, но, черт меня побери, если я мог контролировать это в данный момент.

– Что ты делаешь? – спросил я с дрожью в голосе. Мой голос звучал как наждачная бумага, так как пару секунд назад во рту пересохло.

– Я помогаю тебе снять рубашку. Я просто хочу, чтобы ты знал, где находятся мои руки, чтобы ты не напугался.

«О. Ну, это меняет дело».

– Ладно.

– Ладно, – сказала она, затем сделала глубокий вдох.

– Продолжай, – сказал я как можно небрежнее. Ее тихий смех совсем не спас ситуацию.

Нежные руки опустились к краю рубашки и подняли ее. Я почувствовал прохладный воздух на животе, и по коже побежали мурашки. Она держала рубашку, пока я не смог вытянуть здоровую руку через нее, затем она сняла ее через голову. У меня возникло какое-то дергающее чувство в том месте, где повязка защищала другую руку. Освободившись от повязки, она осторожно убрала мою руку так, чтобы можно было полностью снять рубашку.

Моя здоровая рука рассеянно коснулась щетины на лице. Мне нужно было бы побриться, иначе это заняло бы даже больше времени, чем обычно. Некоторые участки были в большем беспорядке, чем другие. Способа сделать их ровными не было, и я заставил маму перестать делать это для меня. Чтобы привыкнуть к этому ощущению, не видя, потребовалось какое-то время.

«Какое тебе вообще до этого дело?»

Я закрыл глаза, чувствуя себя слишком уязвимым без рубашки. Я не мог видеть Грэйс, но и не хотел, чтобы она меня видела. Особенно когда мои эмоции были на пределе. Смотрела ли она на мои шрамы? На изуродованную кожу верхней части руки и левой стороны тела? Хмурилась ли она или смотрела с отвращением?

Меня это не должно было волновать. Она была моей сиделкой, и меня это не должно было волновать. Я должен был быть мужчиной и встретиться с этим с поднятой головой. Мне. Не следовало бы. Волноваться.

Но меня это волновало.

– Теперь давай снимем шорты.

Я не мог остановиться и не сказать эти слова, и неважно, как по-детски они звучали, мне нужно было знать.

– Насколько я тебе противен? По шкале от одного до десяти.

Она вздохнула и убрала мою руку в сторону, так чтобы она смогла добраться до моих шорт.

– Это не очень удачная шутка, Меррик.

– Я не шучу, Грэйс.

Она прекратила движение, но по-прежнему находилась близко ко мне. Я мог чувствовать на своей коже ее быстрое дыхание. На меня это так сильно действовало, я давно такого не чувствовал.

Должно быть, я чем-то заболел. Может быть, лихорадкой?

– В шкале нет надобности, потому что ты мне не противен. Ты покрыт шрамами, Меррик, а не разбит.

– Это одно и то же.

– Нет, – огрызнулась она.

Я опустил голову, надеясь, что мои глаза были близко от ее глаз или, по крайней мере, от ее лица.

– Тогда почему мне кажется, что это одно и то же?

Ее маленькая рука коснулась моей щеки, от тепла ее пальцев мне стало еще больнее. Она обхватила руками мой покрытый шрамами подбородок, прежде чем снова пробежаться пальцами по повреждённой коже уха. Я не мог дышать. Я и не хотел. До тех пор, пока этот момент не закончится. Ее нежные пальцы проследовали по шраму до глаза и по брови. Ее прикосновение казалось сокровенным, но скорее жалостливым.

Она тихо напевала себе под нос, пока кончики ее пальцев снова и снова двигались вниз к моему обросшему подбородку.

– Кажется, они такие, потому что ты еще не поправился. Кажется, будто твоя жизнь кончена, потому что ты так много потерял, и больно даже дышать, – она снова прикоснулась к моей щеке, и мне стало интересно, была ли это ее идея быть профессионалом, потому что я бы удвоил плату, если это было так.

– Грэйс... – выдохнул я.

– Быть покрытым шрамами, такими жуткими, не то же самое, что быть разрушенным. Только ты можешь разрушить себя, Меррик, и такого рода разрушение не оставляет видимых шрамов.

Я хотел что-то сказать, что-нибудь, что заставило бы ее увидеть меня как что-то другое, а не изуродованного человека, но я не мог думать об этом. Может быть, потому, что на самом деле она совсем не видела меня таким.

– Шорты, – сказала она и помогла мне подняться с кресла, чтобы она смогла снять их. Остались только боксеры, и я чувствовал, что она двигает мою коляску вперед, пока я не убедился, что нахожусь на небольшом расстоянии от двери.

– Я прикрою твои колени полотенцем и сниму твое белье, затем прикрою гипс и ногу.

Я кивнул, вздрогнув, когда полотенце прикрыло эрекцию, с которой я так ничего и не смог поделать. «Подумай о чем-нибудь грубом, Меррик».

Я вообразил себе все, что мог, что, возможно, сделало бы меня противным, но Грэйс нужно было бы уйти из дома, чтобы эти фантазии сработали как надо. Она все еще приятно пахла, и ее руки все еще были на мне. Клянусь, я был в состоянии возбуждения всю прошедшую неделю, и это начало доходить до меня. Ее крошечные руки сорвали мое белье, когда я немного попытался помочь ей и приподняться в коляске. Мягкое полотенце продолжало меня прикрывать, но я не мог перестать проверять рукой, чтобы удостовериться, что я не сделал из него палатку.

Грэйс была занята укутыванием руки и ноги. Вскоре она подняла меня с коляски. Я попытался ровно стоять на здоровой ноге, и, насколько это было возможно, переместить на нее вес, но я был слишком занят, пытаясь удержать полотенце.

– Помоги мне, Меррик. Не беспокойся о полотенце, я поняла, – сказала она, ее голос напрягся от усилий, когда она держала меня.

Несколько ворчливых звуков и стонов спустя, я наконец-то оказался на сиденье в душевой кабине, на мне не было ничего, кроме полотенца на коленях. Мы оба выдохлись, но я был в шоке, что ей вообще удалось поднять меня с коляски, не говоря уже о том, что она протащила меня через двери душевой кабинки.

– Как только мы освоимся с этим, будет легче, – промямлила она.

Моя нога была поднята и поставлена на что-то внутри душа, чего раньше там не было. – На чем моя нога?

Грэйс еще немного меня поправила и проверила, закрыты ли мои конечности, потом ответила.

– Я принесла еще одно сиденье из больницы, чтобы тебе было легче. Так ты немного устойчивее, поэтому ты можешь принимать душ сам, если захочешь.

Мои мышцы болели, в руке пульсировала боль, а боль в ноге была почти невыносима, но я не мог сосредоточиться на боли. Грэйс сделала так, что я получил возможность справиться со всем самостоятельно. Я не смог бы в полной мере отблагодарить ее за это.

– Спасибо? – сказал я, качая головой, когда это превратилось в вопрос.

– Ты уверен насчет этого? – поддразнила она, передавая снимающуюся насадку для душа. Папа установил ее за день до того, как они привезли меня домой, в надежде, что я однажды я воспользуюсь ей. До сих пор я едва ли прикоснулся к ней. Как только мои пальцы крепко обхватили ее, Грэйс ее отпустила.

– Да. Я ценю это, – признал я, делая акцент на искренности в моем голосе.

– Пожалуйста. Я здесь только для того, чтобы помочь тебе облегчить передвижение и убедиться, что ты не слишком навредишь себе, делая это.

– Ты имеешь в виду тот вред, который я мог причинить этой дурацкой коляске?

– Именно, – сказала она, ее голос выдал улыбку. – Хотя, за последние пару дней ты управлял ею гораздо лучше, – она включила воду и настроила температуру, затем подняла мою руку и направила насадку к крюку на регулируемом штоке, убедившись, что вода нас не забрызгает. – Пока начнем с основного. Вот крюк. Если ты держишь насадку вниз за ручку, ты можешь почувствовать, как она скользит на крюке и можешь быть уверен, что она надежно закреплена.

Она показала мне несколько раз, прежде чем осталась довольна. С водой были трудности, но она заверила меня, что было бы лучше практиковаться таким образом, так как в основном я собирался принимать душ самостоятельно. Было странно заново учиться чему-то, никогда бы не подумал, что это будет необходимо, пока не потерял зрение.

Как только насадка была снова помещена на крюк, она выключила воду и подняла мою руку к полке рядом с штоком, направляя мои пальцы к паре бутылок.

– Шампунь в квадратной бутылке, – сообщила она мне и подождала, пока я пощупал форму бутылки достаточно, чтобы запомнить ее. Она переместила мою руку к другой бутылке: – Это гель для душа. Он круглый, – и снова она терпеливо ждала, пока я запомнил ее форму. – А вот мочалка. Я зайду в магазин сегодня вечером и куплю тебе губку. Она лучше намыливает, плюс, ее легче держать.

Она медленно двигала мою руку взад и веред, так чтобы я мог чувствовать, где все находится, затем она отпустила руку и ждала, пока я сделаю это сам. Из-за отсутствия ее прикосновения у меня отказал мозг, и с первой попытки я наткнулся на обе бутылки, с грохотом отправив их на пол. Она поставила их на место и велела мне попробовать снова. На этот раз я двигался медленнее и сам смог найти их, не уронив их снова.

– Ну, вот. Тебе просто нужно быть терпеливым по отношению к себе и окружению.

Я кивнул и поджал губы. Я мог выполнить эту часть, мне просто нужно было попрактиковаться. Поскольку моя левая рука была рабочей, это будет легко.

Я потянулся к бутылкам еще раз, и одна из них упала мне на колени.

– Я позволю тебе самому сделать это, – заикаясь, сказала она.

«Держи себя в руках, Меррик».

То, что я был почти полностью голым перед этой женщиной, совсем не помогало. Также не помогало и то, что из-за ее голоса мне все труднее и труднее было подавить эрекцию. Простите за каламбур.

– Ты не возражаешь, если я останусь в ванной, пока ты моешься? Хочу быть поблизости на случай, если в этот раз буду тебе нужна, – небрежно объявила она. Ее тон был очень беспристрастный, и мне стало интересно, для скольких людей она уже это делала.

Я кивнул в знак согласия, и она снова включила воду. Когда я чувствовал, как она ходила вокруг меня, именно тогда я понял, что на самом деле боялся делать это один. Я хотел, чтобы она была рядом, но вряд ли собирался признавать это и тем самым отпугивать ее. Вместо этого я решил ее дразнить.

– Ты просто хочешь удостовериться, что я вымоюсь как следует, не так ли?

Она тихо рассмеялась и положила свою руку на мое обнаженное плечо.

– Ты меня раскусил. Я не настолько доверяю тебе, чтобы верить, что ты избавишься от этой ужасной вони в отсутствии какого-либо контроля.

Я опустил голову и почувствовал, как мои губы растягиваются в улыбке до ушей. Моя первая настоящая улыбка с того ужасного дня. У меня болели щеки. Серьезно? Неужели прошло так много времени с тех пор, как я использовал эти мускулы? С тех пор, как я улыбался достаточно, чтобы растянуть их?

– Вот так, – прошептала Грэйс. – Вот он ― Меррик, которого мне нравится видеть. Он очень красивый.

Жар залил шею и лицо, но я все еще улыбался. Странно, так как я знал, что она врет, как дышит.

– Да, он тоже умеет смущаться? Осторожно, Меррик. В тебя кто-нибудь может влюбиться.

С этими словами Грэйс вышла из душевой и плотно закрыла дверь. Скрип ее туфель по полу ванной был последним звуком, который я услышал, прежде чем впервые за столько месяцев самостоятельно помылся.

Глава 5

Грэйс

«Зачем я это сказала?»

«С чего я вообще взяла, что сказать это было уместно?»

– Кто-нибудь может влюбиться в тебя.

Это бы непрофессионально, и это было глупо... и это смутило Меррика. Я была уверена в этом. Он был не в том положении, чтобы ответить на мой флирт, но это получилось так естественно. Флирт никогда не был моей сильной стороной, но с Мерриком это было гораздо естественней, чем с Джейсоном, и с Мерриком я не спала. На самом деле, я и другом ему не была. Мы постоянно спорили, а когда мы не спорили, мы не разговаривали.

Почему тогда я чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо к кому-то еще?

Та первая неделя была трудной с его постоянным недовольством и спорами. Он отказывался пробовать что-нибудь новое и отказывался проявлять любого рода терпение со мной или с собой. Спустя несколько дней все дошло до той точки, когда отказ был единственной возможностью и полностью оправдан. Я не могла до него достучаться, а ему было все равно, если кто-то смог бы.

Это было ясно как день. Меррик не хотел поправляться, потому что, по его мнению, это было просто невозможно.

Затем он открылся. То, что началось как незначительный спор – почти оскорбление для меня – стало абсолютно чем-то другим, было ли это преднамеренно или нет. Мы оба пережили ужасную потерю. Это была связь, о которой он не знал, что она у нас есть, и это все меняло.

Я не делала вид, что понимала ужасы, которые он видел, или то дерьмо, через которое он прошел. Но я могла понять чувство потери, о котором он каждый день размышлял.

У меня заняло месяцы, чтобы, наконец, я снова стала собой. Даже тогда это было нереально. Пока мама не сказала, что она сделала, и не показала мне, что я только причиняла себе вред.

Я не вела себя так, будто я была во всех смыслах лучше, потому что я не была такой. Мне до сих пор каждый день больно, но справляться с этим становилось легче. Легче принять это. То, что я заперлась в своих мрачных воспоминаниях, не помогало мне получить то, что я хотела от жизни.

Разница была огромна, когда дело касалось Меррика и того, что навсегда изменило его жизнь. Я была не единственной, кто не видел, как вокруг меня гибнут мои братья, и я не испытала ту боль, которая оставляет эти глубокие шрамы, физические и эмоциональные.

Я никогда не видела войну так близко, и, вероятно, никогда не увижу. В отличие от Меррика.

То, что я проводила с ним каждый день, помогало мне немного больше понять его. Его срывы были оправданы, но чувство, что он хотел так легко сдаться, заставляло мня нервничать. Достучаться до него представлялось все менее и менее вероятным, до того дня в ванной.

Как только он начал доверять мне, каждый день с ним был как выход к солнцу. Было тепло и ярко, и я с нетерпением ждала часов, которые я проводила, наблюдая, как он привыкает к своим недостаткам. Я с нетерпением ждала, чтобы смотреть, как он укрощает своих демонов.

И в те дни, когда я не была с ним, как сегодня, я проводила, стирая, читая новую книгу и желая лишь быть рядом с ним.

Нет. На работе. Желая быть на работе... с ним... Боже, я не могла даже себя саму обмануть.

Я покачала головой и захлопнула дверь сушилки.

– Слушай. Осторожнее с моими приборами, – крикнула мама из кухни. – Они должны еще пожить, или я не смогу потом уговорить твоего отца купить мне новые.

– Прости, мам, – я забросила корзину для белья в свою комнату и нашла ее, сидящей в кухне за послеобеденным кофе. – Разве ты не должна быть в библиотеке?

Она покачала головой, делая глоток, и подняла брови.

– Я пришла домой на обед. Хотела убедиться, что тебе было не очень скучно.

Я слабо улыбнулась. Оставаться занятой было легко с Мерриком, но она была права. Мне было безумно скучно, и это было плохо для всех.

– Я в порядке, мам, – я открыла холодильник и встала перед ним, просто пялясь на содержимое. От этой привычки явно было трудно отказаться. Я даже не была голодна.

– Сегодня суббота, Грэйс. Разве ты не должна быть вне дома? Я знаю, что Кира ждет, чтобы ты ей позвонила. Она скучает по тебе.

Я вздохнула и оперлась о стойку, посмотрев на свои ноги. За последний год я бы хотела не быть таким ужасным другом. Как только я потеряла ребенка, все желание разговаривать с кем-либо просто исчезло. Я не могла вынести соболезнований, высказываемых в мой адрес, и я не хотела тянуть своих друзей за собой вниз.

Это был не повод прекращать дружбу с Кирой. Мы были как сестры со средней школы, когда она была единственной девочкой на биологии, которая разговаривала со мной. Она тоже была там другой единственной девочкой, которая на самом деле понимала, что происходит в классе. Мы обе хорошо учились, и ни одна из нас не стремилась к популярности. Плюс, я знала, что Кира была единственной девочкой, которая тайно была влюблена в Меррика, так же, как и я.

Мы проводили много вечеров, «занимаясь» в моей комнате, когда на самом деле мы просто ждали, когда Меррик придет домой с вечеринки или с тренировки. Бедный парень понятия не имел, что по соседству находилась пара чересчур любопытных девчонок.

– Как я вообще заговорила бы с ней, мама? Прошел почти год, а я столько раз ее игнорировала, – с сожалением заявила я. Я была разочарована тем, как я вела себя. Я потеряла лучшую подругу из-за этого. Знала, что она только хотела быть там ради меня, но я просто не могла...

Это было уже слишком.

– Просто сделай это, Грэйс, – мягко сказала мама. – Пойди навестить ее и расскажи ей, как тебе жаль, что ты не была рядом с ней, и как трудно тебе было смириться с тем, что произошло. Скажи ей, что ты любишь ее. Кира тебя простит, дорогая. Она просто ждет, что ты сделаешь первый шаг.

Мама была права. Мне нужно было собраться и взять на себя ответственность.

– Она работает в офисе твоего отца. Начала всего несколько месяцев назад. Она больше не могла выносить работу в больнице, и она хорошо знает административное дело, поэтому твой отец сразу же ее нанял.

– Спасибо, мама.

Мама наклонилась вперед и накрыла своей ладонью мою щеку.

– Ты через многое прошла, дорогая, но это не означает, что твоя жизнь кончена.

Я кивнула и улыбнулась ей.

– То же самое я вчера сказала Меррику.

– Значит, – улыбнулась она гордо, – это хороший совет.

Она сделала еще один глоток кофе и моргнула несколько раз: признак того, что она собирается задать вопрос, который, возможно, мне не понравится.

– Тебе там нравится? Он милый?

Я закатила глаза и засмеялась.

– Да, он лает, но не кусает. Он просто расстроен, и никто даже не попытался понять, что ему приходится переживать. Даже я. Злиться для него нормально.

– Да, и, вероятно, он и дальше будет злиться. Как только он привыкнет, станет лучше.

– Ты слишком хороша для него.

– Что?

– Как сиделка, ты слишком для него хороша, но также ему нужен друг. Просто... будь осторожна, – сказала она, беспокойно нахмурившись. – Не хочу, чтобы тебе снова было больно.

– Мам, он мой пациент. И поверь мне, не думаю, что он захотел бы сделать со мной что-нибудь и выйти на другой уровень отношений.

Она проворчала что-то шепотом об отражении в зеркале, затем стояла, пока собирала свою сумочку.

– Может быть, этот парень и слепой, но это не означает, что он тебя не видит.

– Это не имеет смысла.

Она закатила глаза и ополоснула пустую чашку из-под кофе в раковине.

– Я думала, что твой отец был слепым как крот, когда я впервые встретила его. Ну, технически, так оно и было, – сказала она, смеясь. У него были такие очки с очень толстыми стеклами. Я знала, в своем подсознании, что он видел через эти штуки, что хотел. Но этот мужчина не сводил с меня глаз, когда я была в комнате, – она вздохнула, и у нее был такой отсутствующий взгляд, будто она вспомнила тот самый момент, когда она была влюблена в моего отца. – Он не видел ничего, черт возьми, без тех ужасных очков. Вот как он знал, что я была та самая.

Я нахмурилась.

– Я не понимаю.

Она улыбнулась и взяла меня за плечи.

– Он сказал мне: «Элэйна, я знаю, что ты та самая, потому что когда я тебя не вижу, я все равно тебя чувствую. Я все равно тебя люблю больше, чем любил вчера, и совсем не так сильно как буду любить завтра». И, знаешь что, Грэйс?

– Что? – прошептала я.

– Я, наконец, поверила ему.

Она пристально посмотрела мне в глаза, будто ждала чего-то. Чего-то, что заставило бы меня понять.

– Он влюбился в вещи, которые были невидимы. Мне пришлось научиться это принимать, иногда дело совсем не в красоте. Дело в чьем-то сердце. У тебя самое большое сердце, Грэйс. Тот парень вон там, в доме по соседству, чувствует это.

– Откуда ты знаешь? – спросила я скептически.

– Потому что он не ждал бы у окна каждую ночь, когда ты начнешь петь.

У меня челюсть отвисла от удивления.

– Это... как...

– Мамы все знают, – сказала она, пожимая плечами, как будто я уже должна была знать об этом к настоящему моменту. Она обняла меня и крепко прижала к себе. – Я люблю тебя, Грэйс. Ты красивая, внутри и снаружи. Просто будь умной. Может быть, тот парень и выглядит сильным, но он очень хрупкий.

Я вздохнула.

– Звучит так, будто ты больше беспокоишься о том, что я причиню ему боль.

Она снова пожала плечами.

– Иди, навести Киру. Папа оставил тебе сегодня «Хонд». Вечером я принесу домой немного суши.

– ДА! – крикнула я, взмахнув кулаком.

Мама засмеялась, выходя из комнаты, а я осталась в кухне, рассуждая, пойти ли навестить Киру сейчас или пригласить ее позже на суши. Если бы я пошла сейчас, то подумала бы над мамиными словами и над мыслью о том, что Меррик когда-либо что-либо чувствовал ко мне, что не укладывалось в рамки отношений «пациент-сиделка».

Но потом, суши всегда все исправляли.

Мой телефон зазвонил, прежде чем я успела решить, на экране высветилось имя Эммы.

– Привет?

– Грэйс, привет, дорогая, как ты сегодня?

– Хорошо, Эмма. А ты как?

– О, я хорошо. Просто пытаюсь решить, мне придушить Меррика сейчас или позволить сделать это тебе в понедельник.

Я тихо засмеялась в телефон и пошла в свою комнату, чтобы закончить складывать белье.

– У него плохой день?

– Боже, да. Если слово «плохой» здесь подходящее. Он заперся в своей комнате и велел мне уходить. Я только пыталась помочь ему со шрифтом Брайля, а он расстроился.

Мне нравилась Эмма Тэтчер, но я понимала расстройство Меррика. Она могла бы быть немного более властной со своими детьми, и именно это делало ее такой удивительной. Не важно, что они сделали, она первая, кто любил их. Моя мама всегда была такой же.

Она продолжала говорить, пока я выглядывала из окна: шторы Меррика плотно закрыты.

– Интересно, у твоей матери в библиотеке было что-нибудь, что могло бы помочь. Иногда я знаю, что есть средства, которые сделают все немного легче.

– Я уверена, что мы что-нибудь найдем, а если нет, она быстро сможет привести все в порядок. Я на самом деле собираюсь в город через пару минут, так что я могу заехать и посмотреть.

– О, это было бы замечательно. Большое спасибо. Нэйтан и я обедаем с несколькими друзьями, этот обед мы откладывали много раз, и я просто хочу покончить с этим, понимаешь?

– Я понимаю, Эмма. Я дам тебе знать, что нашла, и если у меня будет шанс, я займусь им сегодня вечером.

Она вздохнула, и я услышала облечение в ее голосе.

– Большое спасибо. Ты моя спасительница.

– Нет проблем.

– Я думаю, на самом деле, он хотел бы увидеть тебя сегодня вечером хотя бы на минуту. Кажется, у тебя волшебные руки. Он никогда не взаимодействовал со мной так, как с тобой.

– Ну, это благодаря угрозе голодания, – сказала я, шутя.

Она засмеялась и, прежде чем попрощаться, подтвердила, как я была права.

Я снова бросила взгляд на окно Меррика и заметила, что теперь оно было приоткрыто. Было ли оно приоткрыто так минуту назад? Я была уверена, что он сидел там и слушал. Не хотелось бы это признавать, но у меня в животе все трепетало от того, что я знала, что ему любопытно настолько, чтобы подслушивать мой разговор по телефону.

– Тебе следует лучше относиться к своей матери.

Он вздохнул после долгого молчания.

– Она не понимает, – сказал он так тихо, что я почти не услышала его.

– Она хочет понять.

– В этом-то и проблема.

Я села на кровать и уставилась в стену перед собой. Он был прав. Иногда люди слишком усердно пытаются нас понять, когда, на самом деле, мы просто не хотим, чтобы они это делали. Боль слишком большая, и у нас нет выбора, кроме как терпеть ее. Мы не хотим нагружать кого-то еще нашими проблемами, особенно людей, которых мы больше всего любим. Нам просто нужна их тихая компания.

– Ты сожалеешь о том, что отталкиваешь ее?

– Каждую минуту, – признался он.

Я хотела обнять его, увидеть его лицо и сказать, что все будет хорошо. Я хотела, чтобы он увидел, что есть люди, которым не наплевать на него, и хотела, чтобы ему стало лучше. Что существуют люди, которые им гордились.

Но он не мог видеть.

– Иногда именно сожаление заставляет нас злиться, Меррик.

Он не говорил и не шевелился, но все еще был здесь. Обдумывал.

Я надела туфли и схватила сумочку.

– Споешь мне сегодня вечером? – спросил он.

В груди разлилось тепло, и в животе начали роем летать бабочки, от чего я улыбнулась.

– Если перестанешь вести себя как идиот с Эммой, я буду петь тебе, когда захочешь.

Он не ответил, но, на самом деле, ему и не нужно было.

– Поговорим позже, Меррик.

Я закрыла окно и вышла из комнаты, изо всех сил стараясь не оглянуться. Я должна была найти Киру и последовать своему же совету.

***

Офис моего отца всегда был в идеальном состоянии. Он был ярым сторонником чистоты, особенно, когда дело касалось его пациентов. Он волновался о каждом. Для врача нелегко помнить личные детали о своих пациентах так сразу, но папа был другим. Простые заметки о пациентах стимулировали его память, помогая воспроизвести в памяти подробности, например, имена детей или куда планировал поехать пациент в отпуск после своего последнего приема.

У Джеффа Сэмюэлсона был талант к общению, что странно, так как если верить ему и маме, он был одним из самых больших зануд, которых я знала.

В своём деле он был хорош. Любил свою работу и людей. Он даже одну субботу в месяц оставался открытым. Иногда две.

– Грэйс, я не знал, что ты сегодня заглянешь, – сияя, сказал папа, когда увидел меня в дверях.

– Я этого и не планировала, – ответила я.

Он кивнул и бросил взгляд через плечо, потом наклонился вперед и тихо заговорил.

– Кира прямо сейчас в подсобке. Я поставил Мэнди на некоторое время управлять отделом.

– Спасибо, пап.

Он подмигнул мне и улыбнулся.

Может быть, мой папа и был занудой, но он точно был красивым. Я была его дочерью, и потому несколько предвзятой, но я видела, как его провожали взглядом, когда мы были на людях вместе. Он был высоким и сильным, при этом не был слишком тучным. Его глаза были как у меня, не одного цвета, а по-особенному интересные. Его лицо всегда было гладко выбрито, и даже с редеющими волосами на макушке он выглядел моложе своих лет. Он недавно начал брить свои темно-каштановые волосы, поэтому они были мягкие. Мама сказала, что из-за этого он был похож на сексуального Брюса Уиллиса, и, кажется, женщины в городе были согласны.

Маму никогда не задевало то, что женщины восхищались моим отцом на расстоянии. Я поняла, что она чертовски гордилась, что рядом с ней такой мужчина, и она никогда не сомневалась в его любви. Впрочем, никто в городе не сомневался. Они могли смотреть, но они знали, что ее муж под запретом.

Тот факт, что он никогда никого кроме мамы не замечал, явно работал.

Я побрела мимо стола по коридору к задним офисам. Карты пациентов занимали стены одной комнаты, тогда как остальные медикаменты и инструменты стояли на полках в другой. Кира стояла посреди комнаты со всеми картами и выглядела так, будто собиралась покорить гору Эверест.

– Нужна помощь? – с дрожью в голосе спросила я. Какого черта я так нервничала, когда увидела свою лучшую подругу?

Кира вскрикнула от удивления, затем, повернувшись, отскочила в сторону, я такое только в кино видела. Ее рука подлетела к груди, а папки из ее рук полетели на пол.

– Господи Боже, Грэйс! У меня чуть сердечный приступ не случился.

Я улыбнулась и постаралась не расхохотаться при виде выражения на ее лице.

– Видимо, ты на самом деле была сосредоточена, да?

– Ну, здесь около миллиарда людей по фамилии Смит, которые приходят к твоему отцу и примерно десять из них с именем Сандра. Я пытаюсь найти нужного.

– Я могу помочь тебе.

Кира, наконец, улыбнулась, ее глаза наполнились влагой.

– Спасибо.

Ни одна из нас не двигалась, пока мы глазели друг на друга с глупыми улыбками на лицах. Я решила, что это моя ответственность – сделать первый шаг.

– Прости, Кира.

Она даже не колебалась. Она прошагала по бумагам, лежащим на полу, только чтобы подойти ко мне, и я едва поймала ее, чтобы она не упала. Ее медовые светлые волосы коснулись моего лица, когда она обняла меня. Это было самое приятное объятие, которое я когда-либо испытывало.

– Я скучала по тебе, Грэйси.

– Я тоже скучала по тебе, – я обняла ее в ответ и почувствовала жжение в носу. На меня нахлынули все воспоминания нашей дружбы. Мне хотелось вопить, что подошла так близко к тому, чтобы полностью потерять все это.