Текст книги "Живой (ЛП)"

Автор книги: Джессика Уайлд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Он спал в нижнем белье, и от этого у меня подскочило давление до опасного уровня. Не столько от мысли, что он спит почти голый, сколько от вида его все еще изумительного тела. Он был ранен и, глядя на него, можно заметить, как сильно эти раны были заметны. Его шрамы все еще были свежими и выглядели очень болезненными. Левая сторона его лица, которую я наконец-то смогла увидеть, выглядела разбитой. Синяков, как я и ожидала, не было, остальное надо рассмотреть получше. С момента ранения прошло порядка двух месяцев, и хотя он не вылечился окончательно, то, определено, был на верном пути.

Что очаровало меня, так это те части его тела, которые не были изувечены. Он все еще был в отличной форме, учитывая, что он находился в коляске и не мог многого делать сам. Его здоровая рука сильно сгибалась, когда бы он ни двигался, а грудь представляла собой то еще зрелище.

Меррик Тэтчер был одним из самых сексуальных мужчин, на которых когда-либо падал мой взгляд. Темные каштановые волосы, спадавшие на его глаза, только делали его еще привлекательнее. Должно быть, его сила была невероятной до того момента, как его ранили. Он все еще был солдатом, израненный или нет.

Я не смогла хотя бы мельком увидеть парня, каким он был до того, как ушел на войну, до того, как стал военным. Того беззаботного сердцееда уже не было. Он изменился, и я говорю не только об изменениях, связанных с войной. Он стал мужчиной, и было очевидно, что он больше не считал себя полноценным человеком.

Эмма только заехала на подъездную дорожку, когда я вышла из дома. По крайней мере, мне не нужна была машина, чтобы добираться до работы, и маме не нужно было беспокоиться о транспорте.

– Привет, дорогая. Еще раз спасибо за то, что ты это делаешь, – ее темно-каштановые волосы сверкали на утреннем солнце, а улыбка озаряла ее лицо. Голубые глаза сияли мне в ответ, и мне было интересно, как ей это удавалось каждый день. Даже под давлением обстоятельств она светилась.

– Без проблем, миссис Тэтчер. Это моя работа. Я просто счастлива, что она у меня есть.

– О, Грэйс, зови меня Эмма, и я знаю, что это твоя работа, но у меня такое чувство, что Меррик заставит тебя попотеть. Либо это, либо он выгонит тебя еще до обеда.

– Думаю, я могу с ним справиться, – ответила я с милой улыбкой.

Она мне подмигнула и направилась к двери. Я не думала, что Меррик вообще меня помнил, и если он хотя бы знал мое имя, то только потому, что Мика поздоровался со мной при нем.

– Я еще не говорила ему твое имя и думаю, что это будет для него шоком, так что просто не обращай внимания на его грубые замечания.

Я тихо покачала головой. Мне следовало знать, что Эмма будет действовать исподтишка. На самом деле, я была удивлена, что она вообще сказала Меррику, что наняла сиделку. Лучшая стратегия – просто сбросить бомбу на него, не так ли?

Прежде, чем она открыла дверь, я остановила ее, положив свою ладонь на ее руку.

– Прежде, чем мы войдем, у меня есть вопрос.

– В чем дело? – обеспокоенно спросила Эмма.

– Почему я?

Она вздохнула и кивнула головой.

– Я понимаю, что, может быть, это неловко, и что ты и Меррик никогда, на самом деле, друг друга не знали, но на днях я увидела, что в нем что-то изменилось. Думаю, что, возможно, ты единственная, кто сможет до него достучаться.

– Но я ничего не сделала. Он меня даже не знает, с чего бы ему доверять мне?

– О, кое-что ты сделала, Грэйс.

Дальнейших объяснений не последовало, и она открыла дверь. Я вернулась к исходной точке.

– Меррик, мы здесь.

Из переднего угла дома послышалось громкое и четкое ворчание. Я не могла не улыбнуться. Большую часть времени он вел себя как ребенок. Я умела обращаться с детьми. Я только нервничала, когда нужно было иметь дело с мужчиной.

Эмма быстро пошла по короткому коридору, оставив меня неловко стоять в фойе.

– Мне нужна другая зубная щетка. Я снова уронил свою в чертов унитаз. Может быть, тебе следует просто забить ими мой шкафчик, чтобы я мог каждый день пользоваться новой.

– О, успокойся, Меррик. Мы что-нибудь придумаем. Может быть, если бы ты не разбрасывал все везде каждое утро, ты бы не терял свою зубную щетку так легко. И следи за языком. Здесь сиделка, и я сомневаюсь, что она захочет слушать ругательства, которые ты каждый день извергаешь.

– Тогда она может идти нахрен. В любом случае, она мне не нужна.

Я сделала глубокий вдох, когда они повернули за угол – Меррик в своей коляске и Эмма, осторожно ею управлявшая.

– Это всего на пару месяцев максимум. Возможно, даже меньше, если ты будешь выполнять свои упражнения и прекратишь пытаться делать все сам.

Меррик фыркнул и опустил руку, чтобы остановить коляску. Эмма покачала головой и, подойдя ко мне, встала рядом.

Я не отводила взгляд от Меррика, и мне казалось, что ошибочность принятого решения, которая меня раньше беспокоила, на самом деле была больше, чем я сначала думала. Из-за этого парня бедная коляска казалась меньше, и от одного его присутствия у меня перехватывало дыхание. Он очень пугал, но когда он, наконец, поднял голову, я увидела намек на ранимость. Он отвел глаза в сторону от нас. Напоминание о его слепоте было болезненным.

Может быть, эти глаза и не могли видеть, но они были точно такие же красивые, какими я их помнила. Светло-голубые, ясные и пронзительные. Хотя, если посмотреть на них поближе, цвет немного потускнел, и белки глаз слегка окрасились в красный цвет. Я знала, что спит он немного. С тех пор, как я вернулась, мне часто приходилось подходить ночью к окну, чтобы закрыть его и не впускать звуки его беспокойства. От видимого доказательства его истощения я чувствовала себя слишком виноватой, чтобы блокировать это чувство.

Шрамы на лице выглядели болезненными, будто, что бы ни случилось, это было на самом деле хуже, чем можно было себе вообразить. Его левый висок и ухо выглядели, будто они были обожжены, а кожа была красной и шершавой. Это был шрам с неровными краями, который начинался сбоку на шее. Однако это напомнило мне, насколько ему повезло, что он остался жив. От сморщенной кожи шрам тянулся прямой дорожкой к его подбородку, вверх по щеке, пересекал его левый глаз и заканчивался как раз над бровью. Именно тогда я заметила, что его левый глаз выглядел слегка деформированным. Что бы ни явилось причиной раны, это нанесло непоправимый урон. Под его правым глазом был еще один маленький шрам, но, по большей части, правая сторона его лица выглядела совершенно нормально.

Мой взгляд двинулся к его здоровой руке, которая сгибалась, когда он удерживал коляску на месте. Интересно, почему он не приобрел электрическую коляску, на которой легче передвигаться, но сердитый взгляд на его лице ответил мне на этот вопрос. Либо он был зол на страховую компанию, либо категорически отказался от электрической коляски. Оба варианта были вполне допустимы. Но все же, даже с его ранами он выглядел сильным. Только усталым. Его рубашка была надета кое-как, будто он одевался второпях и не смог как следует ее поправить. Или она была надета наизнанку?

Нетерпеливый вздох Меррика заставил и меня, и Эмму переключить свое внимание. Эмма осторожно наблюдала за мной, пока я рассматривала внешность ее сына. Я надеялась, что не разочаровала ее. Его раны были необычными на вид, но это они не отвлекали внимание от его привлекательности. Его шрамы ни в коем случае не вызывали у меня отвращения, и мое сердце сжималось при мысли, что кто-то чувствовал это.

– Это мой сын, Меррик.

Он ждал, что Эмма представит меня, но она выжидающе посмотрела на меня. Я колебалась всего минуту, прежде чем представилась.

– Привет, Меррик. Я Грэйс.

Он весь задеревенел, когда я заговорила, и его глаза расширились от удивления. Я не ожидала такой реакции, но все-таки, чего я ожидала? Теплая улыбка и рукопожатие были более чем маловероятны.

Эмма придвинулась поближе ко мне, так как мы обе ждали взрыва.

Его не последовало.

Я начала говорить снова, выражение лица Меррика менялось от недоверчивого до абсолютного и полнейшего изумления. Как будто реальность только что ударила его по лицу. Сильно.

– Я помогу тебе, чем смогу, настолько, насколько ты мне позволишь, и я надеюсь, что из этого что-то получится.

– Грэйс, – прошептал он так тихо, что я почти не слышала его.

– Да, я Грэйс. И еще я твоя соседка.

Губы Меррика сжались в тонкую, напряженную линию, и я была благодарна, что он не мог видеть, как я пялюсь на них так пристально. Это были очень милые губы, полные и мягкие на вид, даже когда они были напряжены в гневе. Он яростно повернул коляску одной рукой и одной ногой и уехал так быстро, насколько позволило ему собственное тело, несколько раз врезавшись в стену, прежде чем он, наконец, остановился. И Эмма, и я слышали глубокие вдохи, доносившееся из его комнаты.

Либо он был в ярости, либо было что-то еще, чего я не могла предположить. У меня руки чесались пойти к нему и помочь успокоиться.

Эмма направилась в его комнату, а я наблюдала, как она подбирала несколько вещей, которые лежали на полу. Я в ожидании стояла в дверях.

Меррик, казалось, взял себя в руки, когда его мама в третий раз назвала его по имени.

– Как ты могла это сделать, мама? И так тяжело, что меня таким будет видеть абсолютно чужой человек, но соседка? Она хотя бы квалифицированный специалист?

– Закрой рот, Меррик Исайя Тэтчер. Грэйс очень квалифицированный специалист, и она согласилась на это вместо того, чтобы заниматься чем-то более легким за большую плату. Прояви к ней свое уважение и перестань ныть.

– Мам, я уверен, что она не сможет меня поднять, и как насчет конфликта интересов, черт возьми, о котором ты всегда мне говоришь? Не думаю, что это хорошая идея.

– Могу тебя заверить, Меррик, что я очень даже в состоянии делать эту работу, – твердо сказала я. Он опустил голову. – А поскольку ты и я практически чужие, не думаю, что дело здесь в конфликте интересов.

– Ты не чужая, – резко сказал он.

– Нет, я чужая.

– Ты, – зарычал он и запустил руку в волосы. Его подбородок заходил ходуном от того, что он скрипел зубами. – Убирайся.

Эмма, не колеблясь ни мгновения, повезла его подальше от двери. Как только он убрался с дороги, она вышла из комнаты и затащила меня в кухню, где показала карту Меррика. Должна признать, что мне было очень любопытно, что с ним случилось, но меня, главным образом, интересовали его раны.

Сколько операций ему пришлось пережить и скольким еще он будет подвергнут, прежде чем избавится от коляски?

Эмма села на один из стульев, которые стояли в кухонном островке.

– Дай ему минуту, чтобы привыкнуть к тому факту, что привлекательная сиделка увидит его голым.

Я хихикнула и покачала головой.

– Если бы он увидел меня, я думаю, он бы не согласился с вами.

Эмма внимательно посмотрела на меня, потом достала список из кармана.

– Тогда, я думаю, вы оба слепые.

***

Следующий час я повела с Эммой, которая показывала мне дом, убедившись, что я поняла свои обязанности. Это была типичная работа сиделки по уходу на дому, и она явно беспокоилась о том, что придется оставить меня наедине с Мерриком, который даже ни разу не вышел из своей комнаты.

– Я думаю, достаточно, – пропела она, устало вздыхая. – Если у тебя есть вопросы, позвони мне, пожалуйста. У меня сегодня вечером смена, но мой муж, Нейтан, вечером будет свободен.

– Звучит неплохо. Думаю, с нами все будет в порядке.

– Хорошо.

Она поговорила с Мерриком пару минут, пока я пробежала глазами по списку лекарств и требуемых упражнений. Я оставила карту на потом.

С самого начала ему были назначены антибиотики от ожогов, поэтому он не страдал ни от какой инфекции. На самом деле, было очень удивительно, что он поправлялся так эффективно. Некоторые ожоги, которые он получил, обычно очень непредсказуемые, но пересадка кожи прошла необыкновенно успешно, и врачи отмечали, что побочных реакций не ожидалось.

Травмы его левой ноги... Больно было просто читать о них. У него был осколочный перелом в бедренной кости, которая была пару раз прооперирована. При первой операции были помещены спицы и пластинки в качестве временной меры, пока не будут вылечены другие травмы. Очень скоро ему снова сделали операцию, чтобы поместить стержень в бедро. Его большая берцовая кость и малоберцовая кость обе были раздроблены около лодыжки и связки в его коленке были полностью разорваны. Не удивительно, что спустя три месяца после того, как он попал в больницу, он все еще был в коляске. Операции только недавно были завершены.

Меррик был так занят другими ранами, что, вероятно, у него не было времени сосредоточиться на отсутствии зрения.

Травматическая зрительная невропатия. Диагноз был ему поставлен вскоре после его возвращения в штаты, и к тому времени было слишком поздно что-то делать. Если верить его карте, его левому глазу был причинен слишком большой вред, чтобы даже думать об операции. На вопрос о его правом глазе до сих пор не было ответа, но слова «невосстанавливаемый» и «возможное повреждение зрительного нерва» были достаточным ответом для меня.

Замечания по поводу несоблюдения им предписаний также меня не удивили.

Я работала только с одним слепым пациентом. Это было пару лет назад, в отделении экстренной медицинской помощи и всего за несколько минут до того, как его принял доктор. У меня не было опыта со слепыми, но из того, что мне объяснила и показала Эмма, это было проще простого. Я имела представление о том, какие вещи можно было сделать легко, и решила начать оттуда.

Эмма знала, что опыта у меня было мало, и по какой-то причине все равно доверилась мне, а не специалисту. Я не собиралась ее разочаровывать.

Я услышала несколько глухих ударов в прихожей, но даже не удосужилась взглянуть в ту сторону. Меррик направлялся в кухню. В общем-то, я была готова.

Он въехал и на ощупь пробрался к холодильнику, затем ему потребовалось время, чтобы поставить коляску так, чтобы он смог открыть дверь. На самом деле, он ничего оттуда не взял, думаю, он забыл, что ничего не сможет увидеть внутри него, когда он сначала решил заглянуть туда. Это была привычка.

– Я могла бы сделать тебе что-нибудь, если хочешь.

– Ты моя сиделка, а не прислуга, – проворчал он.

Я закатила глаза и отошла от стойки.

– Сиделки способны сообразить что-нибудь перекусить.

Он попытался захлопнуть дверь, но его коляска помешала, заставив зазвенеть несколько предметов, стоявших в дверце. Он тяжело дышал, его лицо покраснело от гнева. Боже, он был красивым и таким сильным, когда он сердился, но если бы он так хорошо выглядел, когда злился, не думаю, что смогла бы сдержать улыбку. Вместо того, чтобы удостовериться, что дверь холодильника закрыта, он поехал назад по коридору, ударившись о стену один или два раза, прежде чем проскользнул в свою комнату.

Я наблюдала, как он едет, и чувствовала, как в носу начало жечь. Видеть, как он борется, было нелегко, и сочувствующая девушка во мне хотела его окрикнуть, но не сделала этого.

Ему было необходимо двигаться вперед и учиться жить заново.

Я закрыла дверь холодильника, но сначала взяла яблоко и бутылку воды, затем направилась к комнате Меррика по короткому коридору. Я не могла об этом молчать, но он меня игнорировал, как будто даже не сознавал моего присутствия. Он сидел у окна, его взгляд был направлен на колени, а здоровая рука сжата в кулак.

– Это не сработает, если ты не научишься доверять мне. Я здесь, чтобы помочь тебе, и я знаю, что тебе это не нужно, но так сказал доктор, – сказала я, положив яблоко и поставив бутылку воды на стол рядом с ним. – Ты как никто другой должен знать, что значит следовать правилам и подчиняться приказам.

Он резко вскинул голову и сердито посмотрел перед собой.

– Что это, черт возьми, должно означать?

Я не удивилась его гневу, но его сила в этот раз меня напугала.

– Это значит, что ты был военным. Ты следовал приказам и учился дисциплине. Ты должен понимать, что то, чему ты научился там, ты можешь применять здесь.

Он подался вперед в коляске, его выражение было непроницаемо.

– То, чему я там научился, никогда не может быть применено в жизни здесь. Что я узнал там, это то, что человек рядом со мной может умереть в любой момент, и защитить его – моя задача. Ты и понятия не имеешь, что значит жить и знать, что ты облажался.

Его слова были как пощечина по лицу, холодное напоминание, что он имел дело с чем-то более мрачным, чем боль. Он был прав. Я не знала, что такое война, но я знала, что такое потеря. Я знала, что такое облажаться. Я знала, каково это, когда твое сердце и душа отделены от тела, а ты при этом пуста и одинока.

– Я знаю больше, чем ты думаешь, Меррик Тэтчер. Не надо меня недооценивать, но что важнее всего, не нужно недооценивать себя, – я сделала шаг назад и увидела, что его каменное холодное выражение лица смягчилось, но только немного. – Яблоко и бутылка воды на столе. Как только ты что-нибудь съешь, мы начнем твои упражнения.

Я повернулась и ушла, прежде чем он смог ответить. Мне было все равно, что он ответил на это. Он не имел права меня провоцировать, и я не собиралась упрощать ему жизнь. Мне была нужна эта работа, и он был нужен мне.

Я позволила гневу терзать меня какое-то время, потом приготовила ланч. Я ела одна, поскольку Меррик так и не появился из своей комнаты.

Когда я зашла в ванную через коридор от его закрытой двери, я увидела одну из проблем, которую можно было легко решить. Опорная стойка раковины давала место для коляски, но больше ни для чего места не оставалось. Ему некуда было положить свою зубную щетку, чтобы ее можно легко было достать. Позже нужно будет поговорить с Эммой об этом. Я осмотрела душевую и нашла все, что мне понадобится, в свободном доступе, включая сиденье для купания и планку для инвалидов. Я также была рада видеть на своем месте коврик для ванны. Было бы ужасно поскользнуться с двумястами тридцатью фунтами обнаженного парня, падающего на меня сверху.

Я выключила свет и направилась в гостиную. Дом Тэтчеров был красивым. Деревянные полы, дорогая мебель, приборы на кухне из нержавеющей стали. По словам мамы, они обновили дом вскоре после того, как переехали в другой конец города, они всегда планировали оставить его детям, если им потребуется.

Я помню, что была в доме пару раз прежде, когда маму и папу приглашали на ужин. Меррика никогда не было, но Мика всегда составлял мне компанию. Он даже разговаривал со мной в школе и везде, где бы ни увидел меня. Самым забавным было то, что в семье он был замкнутым. Долгое время он был робким ребенком, но со мной никогда. Мика не был соблазнителем, как его старший брат, но у него, определенно, был такой же взгляд. Он тоже мог бы стать успешным врачом в ближайшем будущем. Он был умным и сочувствующим, и даже будучи замкнутым человеком, он ладил с людьми

Я привыкла думать, что Меррик станет единственным, к кому все в городе будут тянуться. Возможно, на какое-то время он на самом деле и был таким человеком. У него была работа, жизнь и цель. Он делал свое дело и брал на себя ответственность. Я могла только представить, каково это – вернуться домой, потеряв все это.

Я видела в последние несколько дней, как люди приходили и уходили, надеясь погостить у него и принести ему еду, но только получали отказ.

Мама говорила мне, что когда он в первый раз оказался дома, в переднем дворе были очереди людей, все надеялись увидеть его и поблагодарить за его службу. Он отказался выйти из своей комнаты, и Эмма произнесла речь типа «спасибо-приходите-когда-ему-станет-лучше».

Я не думала, что кто-нибудь заглянет снова, потому что я не думала, что Меррик когда-нибудь будет чувствовать себя лучше.

Я мысленно вернулась к первому разговору. Раньше, за все время я провела с ним не более пары часов. Он сказал, что я не была чужой, и в тот момент я была полна решимости поспорить с этим утверждением. Теперь, когда об этом подумала, мне стало интересно, что он имел в виду. Технически я была чужой, но, с другой стороны, думаю, что не была. Большую часть нашей жизни мы были соседями, и даже хотя он никогда не узнавал меня или даже не замечал меня, так или иначе ему было обо мне известно.

То есть, серьезно. Как можно никогда не знать своего соседа? Особенно когда учился с ним в одной школе.

Я откинулась на спинку дивана и, не осознавая этого, начала напевать. Я всегда любила петь. Это был мой способ успокоиться, когда я слишком нервничала перед контрольной работой или когда была в большой толпе. Пение было одной из тех вещей, которые я ждала с нетерпением, когда я узнала, что беременна. Я пела своему животу каждую ночь, и по ночам я писала песни своему ребенку, на случай, когда она будет плакать от температуры или просто слишком устанет от крика. Я готовилась к этим моментам и в некотором смысле с нетерпением ждала их.

Но у меня никогда их не будет.

Я закрыла глаза и стала напевать случайную мелодию.

Глухой удар о стену в коридоре заставил меня улыбнуться, но я сдержала улыбку. Я, не переставая, напевала, держа глаза закрытыми. Все это время Меррик пытался подобраться как можно ближе, оставаясь незамеченным. Я огляделась и увидела его ногу, торчащую из-за угла. Развлечение было неуместным, но каждому время от времени нужно немного веселья. Он не знал, что я могу его видеть, и я не дала ему знать об этом. Если все к этому шло, пусть так и будет.

Я стала напевать немного громче и не сводила глаз с огромной ноги в толстом черном иммобилайзере (прим. устройство для фиксации голени, стопы, предплечья, лучезапястного, локтевого и коленного суставов, а также для фиксации шейного моста). Черт, это выглядело неудобно. Я начала планировать график терапии в голове, чтобы улучшить его подвижность и как можно скорее избавить его от этой штуки. Он не двинулся со своего места, так как слушал другую случайную мелодию, срывающуюся с моих губ.

Возможно, это и был ключ.

Этот человек не мог видеть, и звук тишины – все, его окружало.

Глава 4

Меррик

Прошла почти неделя этого дерьма, а я даже не приблизился к тому, чтобы прогнать Грэйс.

Мой план избавиться от нее быстро и тихо не сработал. На самом деле, часть меня совсем не хотела, чтобы она уходила. Она напевала про себя, чем бы не была занята, ходила по дому и потом незаметно для себя начинала петь.

Когда она пела, мне не было больно.

Гнев исчезал. Гнев, который был мне необходим, чтобы пережить очередной день, не развалившись на кусочки.

Мы не так уж много разговаривали, за исключением случайных споров о том, что нужно уступать и следовать распоряжениям. После того, как она вторглась в мое личное пространство, украв мой телефон, чтобы добавить свой номер для быстрого набора, я проводил каждый день, запершись в своей комнате.

Избегать ее было легко, а унять мочевой пузырь – нет.

Грэйс не баловала меня, а позволяла мне сначала попробовать самому, но она все время была рядом. Было действительно удивительно, как ловко я стал подниматься из кресла в туалете, только бы не нуждаться в ее помощи. Как только я заканчивал, она оставляла меня наедине с собой. Но она всегда была рядом, на случай, если понадобится мне, что происходило гораздо чаще, чем те моменты, когда она мне была не нужна. Попытки одеться, пользоваться ванной или просто двигаться по комнате выматывали. Я не принимал душ, потому что не мог вынести мысли, что она увидит меня таким. Что она увидит шрамы, покрывающие мое тело, и почувствует жалость. Это совсем не тот шаг, на который я был готов решиться.

Хотя я начал беспокоиться, я уже сам не мог выносить запах своего тела. Это не помешало мне и дальше отказываться. Сначала она не очень настаивала, и это наталкивало меня на подозрения.

На третий день она пришла, когда я все еще лежал в постели. После споров со мной о том, что я должен встать и начать день, она, наконец, оставила меня поспать еще час, пригрозив, что позвонит моей маме. Если бы я был слабаком, то бы не смог противиться необходимости принять обезболивающие. Она смягчалась на время, насколько это возможно, но когда я больше не мог скрывать боль, Грэйс устраивала настоящий бунт.

Для такой маленькой женщины она, определенно, умела показывать зубки.

После этого не было больше колыбельных по ночам. Они все равно мне были не нужны.

По крайней мере, именно это я продолжаю себе говорить.

Они мне не нужны. Они мне не нужны.

Однажды, поздно ночью, я использовал мочалку, чтобы немного смыть с себя вонь, но это было бесполезно. Я все равно чувствовал запах. Это была пятница, и я почти отчаянно хотел в душ. Было очевидно, что я выглядел как дурак, думая, что смогу выиграть эту битву.

Я еще спал, когда она пришла, и меня разбудил доносящийся с кухни звук ее пения и шелест бумаги.

Потребовалось больше усилий, чем обычно, но я наконец-то выбрался из кровати на кресло, от которого зависел все эти дни. Я пробирался на ощупь по стене и впервые за неделю не врезался в дверь. Становилось гораздо легче управлять громоздкой коляской, и с моих плеч свалился, хоть и небольшой, груз, когда я добрался до кухни, не оставив очередную вмятину в стене.

– Доброе утро, Меррик. Ты воняешь.

Мои губы сложились в улыбку, когда я услышал ее приветствие. Она была саркастичной и прямолинейной, но у нее это получалось очаровательно. Я услышал ее удивленный вздох, прежде чем успел убрать улыбку с лица.

– Хотя твоя улыбка это компенсирует. Не беспокойся, я не расскажу. Мы же не хотим испортить твою репутацию крутого, не так ли?

Я хотел засмеяться. Эта женщина бросала мне вызов на каждом повороте, и, должен признать, мне действительно нравилось это. Вместо того, чтобы засмеяться, я повернул коляску к холодильнику, остановившись только затем, чтобы открыть его. От этой привычки было сложно избавиться.

– Я привела холодильник в порядок для тебя. Хочешь, чтобы я показала тебе, где все находится сейчас или после того, как ты примешь душ?

Я все еще был сосредоточен на том, что она считала, будто порядок в холодильнике мне поможет, поэтому я почти не уловил враждебность в ее голосе.

– Я сам позвоню маме, но ты не будешь помогать мне принимать душ.

– Тогда ты сегодня не будешь есть, – сказала она ласковым голосом.

– Прости?

– Думаю, ты меня слышал.

Я так сильно хотел быть способным ходить и видеть, всего на несколько минут. Этого было бы достаточно, чтобы схватить ее и вытряхнуть из нее всю душу. Она на самом деле думает, что может угрожать мне?

– Тебя никто никогда не учил не угрожать впустую? – предупредил я.

– О, эта угроза очень даже законная, Меррик. Все в холодильнике разложено в контейнеры, которые легко открыть, и промаркированы шрифтом Брайля. Поэтому, если ты не научился читать по Брайлю в прошлом месяце, что вряд ли, ты был не в том настроении, ты не узнаешь, во что вляпался. Конечно, ты можешь захотеть понюхать все содержимое, но я сомневаюсь, что ты будешь способен различить запахи, из-за того зловония, от которого ты никак не готов избавиться.

Я не мог ничего сделать, кроме как позволить своей челюсти в шоке отвиснуть. Она была абсолютно серьезна.

– Я знаю, что ты, вероятно, спрашиваешь себя «как она могла?», поэтому позволь мне объяснить.

Я услышал, как она соскользнула со стула и подошла ко мне. Боже, она вкусно пахла. Я ощущал ее приятный аромат сквозь мою вонь, и как бы сильно я ни старался, с самого первого дня я не мог выбросить ее аромат из головы. Что это: ваниль или мед?

– Ты позволишь мне помочь тебе с душем сегодня или не будешь есть совсем. Теперь я знаю, что тебе нужна еда, но, кстати, с одобрения твоей матери, я устанавливаю свои правила.

– Какие правила?

– Насчет душа.

– Я взрослый парень.

– Я взрослая женщина.

– Это детский сад, – отрезал я.

– Это ты ведешь себя как ребенок.

– Серьезно?

– Прекрати отталкивать меня, Меррик, – твердо сказала она, но я услышал чувство, которое она пыталась скрыть. У меня начала болеть грудь. Я был упрямым, но до настоящего момента это только причиняло мне вред. Большую часть времени мама даже не реагировала на это.

Теперь это упрямство проникло под мягкую кожу Грэйс и вместо того, чтобы прогнать ее, я только усложнял ее жизнь. Теперь я официально в статусе «Самый большой кретин».

– Прекрати пытаться стереть всех из своей жизни и перестань пытаться медленно себя убивать. Хочешь чтить память своих товарищей-солдат? Живи ради них. Стань ради них лучше.

Если бы я только мог видеть ее лицо... это всему положило бы конец. Я никогда бы не был тем, кто пойдет за упрямой женщиной, но в Грэйс было что-то такое, что бросало мне вызов. То, как она ставила меня на место, было необычным. Чтобы любить ее, не требовалось усилий, и влюбиться в нее было легко. Даже когда я из всех сил старался ее оттолкнуть.

Какого черта я не замечал ее раньше?

– Ну, ты позволишь мне помочь тебе или собираешься и дальше бродить в одиночестве? – спросила она.

Я отвел взгляд в сторону, отчаянно желая хоть мельком увидеть, какой взгляд она бросила в мою сторону. Все, что я смог увидеть, было... ничего. Я даже не знал, были ли мои глаза направлены на нее. Я сглотнул комок в горле и заставил взять себя в руки. Было бессмысленно надеяться на что-то, что (и я знал это) никогда не произойдет.

Что-то, что не могло произойти.

Грэйс вздохнула. Спустя минуту я почувствовал ее руку на своей здоровой руке, и когда она заговорила, ее голос доносился снизу. Она присела на корточки передо мной.

– Я профессионал, Меррик. Я знаю, это трудно позволить кому-то помочь тебе вначале, но прямо сейчас это необходимо. Скоро ты поправишься, и тебе будет не нужна ничья помощь, и я исчезну из твоей жизни навсегда. А пока главная здесь я, хорошо? И я обещаю быть вежливой.

Исчезнет из моей жизни? Я этого не хотел. Совсем нет. Но я был слишком большим болваном, чтобы признать это вслух. Она была права. Пора было начать сотрудничать.

– Вежливой?

– Да, – ответила она. – Я не собираюсь тебя лапать, обещаю. Гораздо больше мне хочется, чтобы ты перестал вонять.

– Я так плохо пахну? – спросил я, чувствуя, как губы кривятся, когда я силился не улыбнуться.

Она тихо стояла, держа свою руку на моей руке, и хихикала.

– Да. Ты пахнешь как мусоровоз.

Я уронил голову, чтобы скрыть с трудом сдерживаемую улыбку.

– Тогда мне лучше помыться.

– Хорошая идея.

Она уходила, когда я сказал:

– Тогда, может быть, ты полапаешь меня потом.

Ее шаги затихли. Прошла пара напряженных секунд, прежде чем ее смех достиг моих ушей. Звук, который она легко могла бы продать самым темным душам.

– Он шутит! Я просто в шоке, Меррик, – сказала она сквозь смех. Затем ее шаги удалились.

Она думала, что я шучу.

«Позволь ей, Меррик».

Вот когда меня осенило. Она победила. Я даже не понял, как это случилось. Всего пара слов из ее уст, и теперь я, по сути, был ее сучкой.