Текст книги "Далеко ли до Вавилона? Старая шутка"

Автор книги: Дженнифер Джонстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Дорогой мой, ну конечно, это не Габриэл.

Тетя Мэри прошла по комнате и взяла у деда карточку. Отдала офицеру.

– Я же вам сказала, он видит только то, что ему чудится. Вы его расстроите. Это никуда не годится. Пожалуйста, уходите.

– Спросите Нэнси, – сказал старик. – Она с ним говорила.

Нэнси обернулась к ним.

– Это был просто старый бродяга. Я же тебе сказала. Старик «Сорок одежек».

– Когда это было, мисс Нэнси?

– Право, точно не помню. На днях. «Сорок одежек». Он вечно тут бродит.

– И на железной дороге?

– Ну да. Где попало. То появится, то пропадет. Он бродяга.

– Он бродяжил в наших краях, еще когда я была маленькая, – сказала тетя Мэри. – Он совершенно безобидный.

– Я с ним говорила, а дедушка это видел.

– Тут не может быть ошибки, сэр?

– Ошибки?

– Человек, с которым, как вы видели, разговаривала на железной дороге мисс Нэнси, действительно был этот бродяга «Сорок одежек»?

– Мэри?

– Ну конечно, его ты и видел, голубчик.

– Очень хорошо.

И старик небрежно махнул рукой, отпуская офицера, как сделал бы двадцать лет назад.

– Что ж, очень хорошо.

Молодой человек поклонился тете Мэри, потом Нэнси.

– Ты проводишь капитана Рэнкина, Нэнси? Я должна уложить папу.

Не обменявшись ни словом, пересекли прихожую. Нэнси отворила дверь. Офицер вышел, надел фуражку. Далеко за железнодорожной насыпью лежала на море яркая лунная дорожка.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– Спокойной ночи.

Когда она вернулась в столовую, тети Мэри и деда там уже не было. Нэнси выключила электричество, прижалась горящим лбом к оконному стеклу. Восемь или, может, десять солдат гуськом уходят по аллее. И, кажется, все с ружьями. Голова разламывается от страха. Наверно, я помогла убить двенадцать человек. Прости меня, боже. И еще подумалось о тете Мэри, как она укрывает макинтошем мертвого молодого солдата, и о том, как дед на Талана Хилле попал под выстрелы своих же пушек. «Прекратите огонь!» Если бы уловить общий смысл, тогда я, может, и разберусь. Должно же все это иметь какой-то смысл. Не может быть, чтобы все это было впустую.

– Замечталась? – спросила, входя в комнату, тетя Мэри.

– Да, пожалуй.

– Я намерена выпить чего-нибудь покрепче и лечь спать. Хочешь тоже выпить?

– Нет, спасибо.

Тетя Мэри подошла и стала рядом. Луна серебрила их лица. Солдаты уже ушли.

– Я думаю, хорошо, что мы отсюда уезжаем. Не хотела бы я, чтобы и тебя преследовали мои призраки.

Долгое молчание. Две летучие мыши то проносятся совсем низко, то взмывают в небо, точно ласточки в солнечных лучах.

– Ты ведь говорила не с бродягой?

– Нет.

Нэнси порадовалась, что сказала правду.

– Старика «Сорок одежек» в наших местах давным-давно не видели. Надеюсь, ты не делаешь ничего такого, о чем после пожалеешь.

– А разве можно знать заранее?

– Нельзя, – вздохнула тетя Мэри.

– Тот человек на фотографии – он кто?

– Может быть, я и ошибаюсь. Его лицо только смутно мне кое-что напоминает. Та семья жила неподалеку, возле «Вишневого сада». Их фамилия Барри. Их дом потом снесли. Целая вечность прошла… Барри. Их как будто в живых никого не осталось. Его звали Энгус. Мы его дразнили Эн-гусь. – Она улыбнулась. – Живых никого не осталось. Кроме него. Понимаешь, я-то думала, что и он тоже умер. Убит, как… ну, столько народу убито. Я рада, что он еще жив, даже если… – К паре летучих мышей присоединилась третья. Если выйти на улицу, я услышу их голоса, подумала Нэнси, а тетя Мэри не услышит. – Мне, видимо, придется съездить на днях в город и подыскать тебе приличную квартирную хозяйку. Такую, чтобы присмотрела за тобой и не позволяла бродить по Дублину и нарываться на неприятности. Если такие женщины еще есть на свете.

– Наверно, есть.

– Когда-то мы собирались на такие милые вечеринки, на балы, и все казались такими счастливыми.

– На самом деле вряд ли все тогда были счастливы.

– Спать.

– Да.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Нет.

– Что ж, спокойной ночи.

И она пошла взять стаканчик чего-нибудь покрепче.

Нэнси не стала зажигать у себя свет, чтобы в открытое окно не залетели летучие мыши. Села, не раздеваясь, на край постели и ждала, пока все в доме затихнет. Не затихало долго. Тетя Мэри беспокойно бродила из комнаты в комнату, щелкала выключателями, то зажигая, то гася свет – без сомнения, изредка опять подливала в стаканчик. Журчала в трубах водах, скрипели ступени, то тут, то там тихонько отворялись и затворялись двери. Наконец осталось только мирное дыхание ночной тишины. Нэнси спустилась с лестницы, на ступенях лежали полосы лунного света. За стенами теперь было только серебро и глубокие черные тени; даже летучие мыши исчезли. Пусто. Нэнси побежала полями, потом через насыпь и вниз, на песчаный берег. Если за насыпью следят… о господи, если за насыпью следят! Если следят… если… Нэнси сбежала напрямик к морю и потом по краешку, по ледяной зыблющейся воде, взбаламучивая ногами ее фосфорический блеск.

У хижины ни признака жизни. Неизменный страж – чайка, нахохлясь, сидит на кровле. Хоть бы он уже ушел, взмолилась Нэнси у двери, но он был там, лежал в углу, кутаясь в плед. Она не закрыла дверь, и серебряный свет хлынул за нею в темноту.

– Я ведь, кажется, сказал вам больше не приходить.

Он медленно сел и посмотрел на нее.

– Я надеялась, что вы ушли. Наверно, утром они сюда придут. Они все кругом обошли, расспрашивают, обыскивают. Дед им сказал, что видел на рельсах какого-то человека. Он не имел в виду…

– Ничего, Нэнси. Тут только вопрос времени. Я собирался уйти, когда рассветет, теперь уйду пораньше.

Он поднялся. Потом нагнулся, подобрал плед; встряхнул его и аккуратно сложил. К стене прислонен был небольшой брезентовый солдатский мешок.

– Куда вы пойдете?

– Подальше.

– Понятно. Мне не надо было спрашивать, да?

– Я человек весьма скрытный.

– Тот офицер сказал, вы опасный.

Он засмеялся.

– Это хорошо. Люблю, когда меня считают опасным.

– Те двенадцать…

Он подошел ближе.

– Мне очень жаль, Нэнси. Они тоже были опасны. Двенадцать только что прибывших опасных людей. Их надо было остановить прежде, чем они натворили много бед. Мы очень простодушный народ. Эти люди способны были разведать такое, что повредило бы очень и очень многим. Многое сильно осложнило бы. Нам необходимо победить, Нэнси. В конце концов народ непременно должен победить. Это очень важно.

– Когда вы так говорите, выходит, что важно.

Чайка на крыше над ними вдруг проснулась. Несколько секунд копошилась, хлопая крыльями. Потом медленно снялась и полетела в сторону моря.

– По-моему, вам надо уходить.

– Да.

Он подобрал с полу мешок.

– Вы – Энгус Барри?

– До чего настойчивая девица! Может быть, когда-то был таковым. Но, безусловно, перестал быть.

– А можно, я буду думать, что вы – это он?

– Если вам так нравится.

Он взял руку Нэнси и поцеловал.

– Итак, прощаясь, как простился бы Энгус Барри, я вас покидаю. Пройду немного по берегу, потом поднимусь в горы. Ничего худого со мной не случится. Есть место, где я буду в безопасности.

Нэнси кивнула.

– Побудете здесь немного, когда я уйду?

– Посмотрю, чтобы не осталось никаких улик. – Она улыбнулась ему. – Замету ваши следы.

Они подошли к двери, постояли рядом, глядя на окружающий мир.

– Холодно, – сказала Нэнси.

– Ночью в это время всегда холодно.

Откуда-то сверху на берег скатился камень. Нэнси стиснула руку Энгуса.

– Уходите.

– Сейчас. Надеюсь, я не очень вам повредил.

– Уходите же.

Она топнула ногой.

Он вышел из хижины и зашагал к морю.

Сердце Нэнси колотилось так, что ей показалось – сейчас она умрет.

– Стой!

Из тьмы возникла цепочка солдат, растянулась от насыпи до самой воды. А он все шел. Теперь он с плеском ступал по мелкой белой кудрявой зыби.

– Стой!

Под их тяжелыми шагами скрипит песок. Может быть, вплавь он еще ускользнет. Она сбежала к нему на берег.

– Бегите. Они уже здесь. Бегите. Плывите. Пожалуйста.

– Ни бежать, ни плыть нет смысла, майор Барри.

Он остановился, обернулся. Вода покрывала его ботинки из хорошей кожи.

– Уходите, Нэнси, – сказал он. – Сейчас, же уходите. Сию минуту.

– Они здесь, – только и удалось ей выговорить.

– Майор Барри, мы знаем, что вы вооружены. Бросьте мешок и оружие на землю. Не делайте глупостей. Любая сумасбродная выходка – и мы тут же пристрелим и вас и девушку.

Он застыл неподвижно.

– Девушка ничего не знает. Она просто ребенок. Она иногда приносила мне чего-нибудь поесть. Она ничего не знает. Дайте ей уйти. Спокойно уйти. Даю слово, тогда я сдамся без сопротивления.

– Нет, нет!

– Бросьте оружие и мешок.

– Только когда вы пропустите девушку. Говорю вам чистую правду. Она тут ни при чем.

– Ладно. Она может идти.

Нэнси посмотрела на него, их разделяло несколько шагов. Он ей улыбнулся.

– Ступайте, Нэнси. Пройдите между ними и шагайте прямиком до самого дома.

– А что будет?

– Ничего не будет. Меня увезут в тюрьму. Только и всего. Повернитесь и шагайте.

– Вы мне правду говорите?

– Да.

Она кивнула. Повернулась и посмотрела на солдат. Посеребренные луной равнодушные лица.

– До свиданья.

– Au revoir.

– Спасибо вам, – сказала она и пошла.

Она прошла сквозь цепь солдат, наверх, к гранитным глыбам, потом остановилась и обернулась. Он бросил мешок наземь и нашаривал в кармане револьвер. Вынул, мгновенье смотрел на него и кинул на песок рядом с мешком. И тогда в него выстрелили. Два выстрела. Третий. Бегом.

– Нет, нет, нет!

Четвертый. Пятый. Шестой. Для верности.

– Прекратите огонь! – Она услыхала свой крик, так кричал дед на Талана Хилле.

Бегом.

Седьмой.

Тишина.

– Нет, нет!

Ее перехватили, прежде чем она добежала до тела, которое теперь поглаживали ласковые волны.

– Нет!

Над ним наклонились двое. Красное растворялось в волнах, розовело, волна споласкивала раны, омывала дочиста.

– Оставьте его в воде. Не то еще придется тут пачкотню прибирать.

– Слушаю, сэр.

– Сейчас придет катер.

– Пожалуйста, – сказала Нэнси одному из тех, что ее держали, – пожалуйста, пустите, я ему помогу.

Солдат засмеялся.

– Этому сукину сыну уже никакой помощи не надо.

– Как же так? Он сказал, вы возьмете его в тюрьму. Как же так?

– С меня спросу нет, барышня. Наше дело исполнять приказ.

– Кто-нибудь один, проводите девушку домой. Откуда она пришла.

– Домой я одна дойду. Никаких провожатых мне не надо.

– Капрал Твиди, проводите девушку домой и скажите родным от нашего имени, пускай получше за ней присматривают.

– Слушаю, сэр.

Вдалеке затарахтел мотор катера.

– Нет, – сказала Нэнси.

– Пойдемте, мисс. – Голос капрала Твиди звучал по-доброму.

– Что вы с ним сделаете?

– Отпустите ее. Можно больше не держать.

Ноют руки выше локтей, так долго стискивали их солдаты. Лицо мокрое, только сейчас заметила – ручьями текут слезы. На горизонте теперь трещина, и оттуда свет, красный, как пламя. Капрал легонько подтолкнул Нэнси в сторону железной дороги. Она пошла. Услыхала за собой его шаги. Остановилась.

– Что они хотят с ним делать?

Моторы выключены, катер медленно сносит к берегу.

– Идите, мисс. Идите, не стойте.

Холод пробирает до костей. И она идет дальше, к гранитным плитам. Через них наверх. Поднялась на насыпь, оглянулась. Двое солдат втаскивают тело в лодку. Земля при свете утра уже обычного цвета. Скоро не останется никаких следов.

– Мне недосуг, мисс.

Нэнси кивнула, и они пошли по шпалам.

– Что с ним сделают? – негромко спросила Нэнси.

– Избавятся от него, – только и ответил капрал.

Дальше шли молча. У ворот она обернулась.

– Я пойду в дом. Все в порядке. Не надо меня дальше провожать.

Он посмотрел с сомнением.

– Обещаю вам. Сразу иду домой.

– Ну, не знаю…

– Поймите, если вы сейчас разбудите мою тетю и начнете ей про все это рассказывать, вы ее ужасно расстроите. Пожалуйста.

– У меня приказ, мисс.

– Обещаю вам. Мой дедушка генерал… ну, генерал в отставке.

– Ладно. Идите домой и ложитесь спать. Да глядите, станете потом болтать лишнее, так вам беды не миновать.

– Хотела бы я понять, почему они это сделали.

– Уж верно, у них были причины.

Где-то в гнезде над головой щебетнула потревоженная пичуга.

– Они там решают, а мы делаем, что нам велено. Уж так жизнь устроена.

– Наверно, он думал по-другому.

– Потому его и захотели убить. Вот вам и ответ. Идите-ка домой, мисс, и держите язык за зубами.

Капрал повернулся и пошел прочь.

В доме стояла мирная тишина.

В зеркале на туалетном столике Нэнси увидела свое лицо. Глаза несчастные, опухшие от слез. Она сбросила все с себя на пол и раздетая повалилась на постель. На потолке ширилась полоса света от восходящего солнца. Красное утреннее небо. Никогда больше я не смогу спать. Под застрехами трепыхаются ласточки. Спать, и смеяться, и любить, и купаться в море, где теперь полно его крови. Быть счастливой, никогда уже не быть счастливой. Великая несбыточная мечта. Все мы гонимся за несбыточной мечтой. Вот и все. Никогда больше я… никогда… я… Она уснула.

Наутро она, как всегда, проснулась от журчанья воды в трубах: тетя Мэри уже приняла ванну. Ой, надо скорей вставать, подумала Нэнси – и тут вспомнила все, что случилось ночью! А может, это был страшный сон? Пойду в хижину, а он все еще там, сидит, опершись спиной о стену, и читает. Да был ли он вообще? От него и следа не останется. Ни крови на песке. Ни отпечатка башмаков. Ни гильзы от выпущенных пуль. Сегодня воскресенье. В обеих деревенских церквах зазвонят колокола. Остается одно вставать. Она села на постели, спустила ноги на пол. Второй палец по-прежнему длинней большого. Ничто не изменилось. На полу песок. Брайди станет браниться. О господи, дай ему хоть теперь обрести покой! Так и не пришлось ему выпить кларета. Какая во мне тяжесть, и стыд, и печаль. Воскресенье, одеться прилично. Навести лоск.

По воскресеньям газет не приносят, и, когда Нэнси вошла в столовую, тетя Мэри читала книгу.

– Доброе утро, детка. Надеюсь, ты хорошо спала.

– Мгм. – Нэнси поцеловала тетку.

– А я, признаться, нет. Все думала о вчерашних ужасах, никак не могла перестать. Налей себе кофе, детка, у меня пальцы липкие. Теперь, наверно, будут репрессии. Вечно всем надо во все вмешиваться. Сегодня мы пойдем в церковь, детка. Мне необходимо рассеяться.

– Будет дождь.

– От небольшого дождика не растаем. А может быть, до обеда он подождет.

– Утро ясно, день ненастный.

Надо ж хоть что-то сказать.

– Хотела бы я знать, нашли они того человека, которого искали? Надеюсь, это не несчастный Эн-гусь.

– Мгм!

– С нами обедают Гарри и Мэйв. Надеюсь, ты будешь самой что ни на есть паинькой.

– Непременно. Даю слово.

– Умница, детка. В каком-то смысле я даже надеюсь, что его не нашли. Тошно думать, что с ним случится что-нибудь ужасное. – Она закрыла книгу. – Нельзя сказать, чтобы последние дни у нас были приятные.

– Да.

– Подозреваю, что Гарри с Мэйв намерены обручиться. Тебя это очень расстроит?

Нэнси немного подумала.

– Нет. Ни капельки. Правда, забавно?

– Вот и хорошо. Не хотела бы я, чтобы ты расстроилась.

Тетя Мэри встала, обвела комнату неуверенным взглядом.

– Надо будет решить, что мы продадим, а что оставим себе.

– Наверно, надо.

– К вещам так привязываешься.

– Да.

– Это будет вроде приключения. Новые места.

– Да.

– На той неделе непременно начнем все улаживать.

– Да.

– Пойду посмотрю, как там отец.

Она пошла к двери.

– Пожалуй, к обеду нужно шампанское. Неплохая мысль, правда?

– Да.

– И ты будешь вести себя хорошо?

– Я же сказала.

– Помоги Брайди накрыть на стол, будь умницей.

– Ладно.

Когда тетя Мэри открыла дверь и вышла, по коридору донесся скрипучий старческий голос:

– «Не убоюсь я ворога под защитой твоей руки, бедствия мне не тягостны, слезы мои не горьки…»

Нэнси взяла с буфета поднос и начала уставлять его стопками тарелок. Мне надо бы плакать, а я не могу. Боль и гнев.

– «Смерть, где твое жало? Могила, где твой венец?»

Дверь в конце коридора закрылась, и пения не стало слышно.

Главное, ты всегда можешь сама сделать выбор – и уж тогда, как говорит Брайди, пеняй только на себя.

_____________________

The Old Jest (1979)

First published in Great Britain 1979 by Hamish Hamilton Ltd

Copyright © 1979 by Jennifer Johnston

Перевод Н. Галь