Текст книги "Далеко ли до Вавилона? Старая шутка"

Автор книги: Дженнифер Джонстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Следующее утро Нэнси провела, собирая овощи и ягоды для Брайди. За последними логановыми ягодами, чьи кусты росли вдоль высокой серой стены, огораживающей сад, приходилось тянуться на цыпочках. Крохотные колючки царапали руки, пальцы стали лиловыми от сока. Потом Нэнси уселась на табурет во дворе, возле кухни, и принялась лущить горох в белую фаянсовую миску. На проводах над головой охорашивались ласточки, порой срывались с места и стремглав проносились в разбитые окна надворных построек. Посреди двора растянулся рыжий кот, смотрел настороженно, выжидающе. Хоть бы он не разогорчился из-за переезда. Странные создания кошки; вдруг он станет опять и опять сюда возвращаться из Ларэ, находя дорогу через холмы, или, может быть, зачахнет и помрет с тоски по излюбленным местам, по своим ласточкам, по своим мышам, по своим врагам, с кем сражался ночами. Если с ним что-нибудь стрясется, Брайди очень расстроится. Ей будет не хватать его общества в кухне, долгих бесед, которыми они оба явно наслаждаются, обмениваясь словами и мяуканьем. Неужели и тетя Мэри тоже зачахнет, ведь у нее, как у этого рыжего кота, корни слишком старые, вдруг не примутся на новой почве? Я навсегда сохраню самую прекрасную, самую нежную память об этом доме, даже об этой простой минуте – гудят пчелы, из кухонной двери тянет запахом свежевыпеченного хлеба, на булыжнике двора лежат тени, из какого-то окна наверху Брайди шумно отряхивает метелку от пыли. Где-то внутри у меня есть и мягкость, и покой, с ними можно пуститься в ту настоящую жизнь, которая ждет впереди. Вот почему у меня всегда будет запас прочности. А может, это просто радужные надежды. Теперь все-все переменится, но для меня источником силы будет то, что дала мне жизнь здесь, как для Джо Малхейра источник силы – образ его отца.

– Налущила ты наконец горох?

На пороге кухни с шумом и треском возникла Брайди. Кот дернул хвостом – в некотором роде приветствие.

– Почти кончила.

– Так поторапливайся. Она хочет пообедать вовремя. Нынче у Нее гольф.

Брайди наклонилась, взяла из корзинки пригоршню стручков, провела по ребру одного ногтем, высыпала горошины в миску.

– Нынешним летом хорош уродился горох. А прошлый год он был жесткий-прежесткий. Не поймешь, отчего так бывает.

Нэнси раскусила сочную, сладкую горошину.

– Брайди, а тебе жалко будет отсюда уезжать?

Плик, плик, плик, плик – быстро сыплются в миску горошины из-под коротких, плоских пальцев Брайди.

– Мне все едино, где ни жить. С чего мне жалеть?

– Может, ты станешь скучать по своим приятельницам, мало ли.

– Может, и жалела бы, если б меня понесло в Америку или хоть в Англию. А тут же не за море, просто чуток подальше. У меня во всяком месте работы по горло. Это вот молодые вроде тебя сидят да мечтают, за полчаса три горошинки налущат, а из-за таких пустяков трепыхаются.

– Я не трепыхаюсь.

Плик, плик, плик.

– Ну, вот и хорошо. У тебя вся жизнь впереди, а бог милостив.

Плик.

– Ты знала моего отца, Брайди?

Короткое молчание.

– Знала.

Плик, плик, плик.

– А можно сказать и не знала.

Кот сел и начал чесать лапой за ухом.

– Душенька. Попрыгунчик. Ты про это хотела узнать?

– Вроде этого.

Плик, плик.

– Вот тебе и ответ.

– Маловато.

– Непоседа, перекати-поле. Таким уродился. Ненадежный человек, я бы сказала, да меня тогда не спросили.

– Мя-ау!

– Обедать хочет. Он приехал из заграницы.

– Иностранец? – изумилась Нэнси.

– Ничего подобного. Родом откуда-то с запада, из Клэра, что ли, а сюда приехал из заграницы. Выдумщик был, не приведи бог, и опять укатил в заграницу. После свадьбы. И уж не воротился. Вроде, Она говорила, где-то там его убили. Не знаю… – Брайди нахмурилась, припоминая. – Индия. Так, что ли? Вроде в Индии дело было.

Плик, плик, плик.

– Индия.

– Вот чудеса! – Нэнси представился отец, распростертый в лунном свете подле Тадж-Махала.

– Он был из этих, которые путешествуют. Такие не женятся, не та порода.

– А тогда почему же он женился?

Брайди вздохнула:

– Хотел с ней по-честному. Что-что, а человек он был порядочный. Может, не умри она, он бы и воротился когда-нибудь, коли самого бог бы не прибрал. Может, так, а может, и нет.

Нэнси пыталась освоиться с услышанным. Кот поднялся во весь рост, повертелся, попрыгал.

– Так ты говоришь, я… – Нэнси помедлила: как бы это так сказать, чтобы не расстроить Брайди?

– Я всегда Ей толковала, рано ли, поздно ли ты спросишь, и не к чему врать, и что тут такого.

Миска была уже полна. Брайди нагнулась, подобрала с земли шелуху в свой большущий белый фартук.

– Надо думать, они любили друг друга, – сказала наконец Нэнси.

– Надо думать. На что бы им все это сдалось, коли бы не любили? Снеси миску на кухню, у меня еще не все к обеду готово. По-твоему, мне только и дела, что разговоры разговаривать.

Одной рукой она придерживала на животе фартук с шелухой, другую положила Нэнси на плечо.

– Что тут такого? – повторила она. – Ты молодая, и воспитывали тебя, как полагается. Мы тебя все любим.

Нэнси кивнула. Рука Брайди давила плечо. Всей тяжестью лет, полных любви и людей, привыкших понимать друг друга и идти на уступки.

– Бог милостив, – вздохом слетело с губ Брайди, словно в ней впервые шевельнулись сомнения.

И она пошла в темную глубину дома.

– Ты к Ней с этим не приставай, – окликнула на ходу, голос опять звучал твердо. – У Ней без того забот по горло, и неси-ка сюда горох.

Когда Нэнси подошла к хижине, он лежал на берегу. Лежал не шевелясь, на манер рыжего кота. Взгляд устремлен в небо, в проплывающие облака. Он без рубашки – аккуратно свернул ее и подложил под голову, и видно – худощавое тело изуродовал длинный бугристый шрам. Начинается под ключицей, тянется по левой стороне груди и скрывается под поясом брюк.

– «Повстречались мы с друзьями, грязны, мокры, как из ямы, разберите хоть один, где слуга, где господин».

Он так и не шевельнулся, говорил, будто обращался к облакам.

– Почем вы знали, что это я?

– Как узнал, – мягко поправил он. – Язык надо уважать, от неправильной речи людям пользы нет.

– А кто это сказал?

Она села рядом на песок.

– Что именно?

– Ну, это… повстречались… я всю жизнь это слышу.

– Сумасбродный декан. Тот малый, который изобрел вашу фамилию. Я знал, что это вы, милая девочка, потому что, как бы вы ни старались подкрасться ко мне незаметно, ваши руки и ноги еще не научились вас слушаться… Смело могу сказать, надеюсь, вам никогда не придется зарабатывать свой хлеб этим способом – незаметно подкрадываясь к людям.

Он все смотрел на облака, а Нэнси стала смотреть на море, оно каждый миг меняло цвет в лад движению волн, становилось то зеленым, то синим, то серым.

– Откуда у вас такой шрам?

– «Я получил их в Криспианов день»[60]60
  Шекспир, «Король Генрих V», IV, 3:
Кто, битву пережив, увидит старость,Тот каждый год в канун, собрав друзей……Рукав засучит и покажет шрамы:«Я получил их в Криспианов день».(Перевод Е. Бируковой)

[Закрыть].

Помолчали.

Нэнси повернулась, посмотрела на него. Он слабо улыбался.

– Под Ипром. Под гиблым Ипром. Я был с парнишкой, вернее сказать, с мальчиком примерно ваших лет, в него попал снаряд. До сих пор не знаю, кому из нас больше повезло.

– Какой ужас!

Он взял ее руку в свою. Провел ее пальцами по шраму, прижимая их к мягкой бугристой плоти. Ее пальцы испуганно сжимались, силясь отстраниться, но он держал их крепко и не отпускал. Провел под пояс, до твердой, выступающей кости бедра, потом назад, к плечу. И опять книзу. Ребра его слабо колыхались, будто рябь на спокойном море. Шрам был на ощупь просто неровная плоть, а вот с виду – точь-в-точь растянутый в зловещей гримасе рот, губы перекрещены бледными следами швов, кое-как стянувших края. Наконец он выпустил руку Нэнси.

– Ужас! – повторила она.

И поглядела на свои пальцы – никогда еще они не касались ничего подобного.

– Ну, а теперь сами, – приказал он. – Сами потрогайте.

Она мягко провела пальцами вверх, до его плеча.

– Вот видите.

Нэнси зарылась пальцами в песок. Самый верхний слой – сухой, теплый, а чуть поглубже песок холодный, сырой и колючий.

– Как я понимаю, ваше вчерашнее путешествие прошло точно по плану.

Она кивнула.

– Джо…

– У меня правило – не знать ничьих имен.

– Он мне понравился. Мы ездили трамваем.

– Трамвай – отличное изобретение.

– Он сказал передать вам, что… Брой сказал, он считает, что вам надо сниматься с места. Так будет лучше.

– А!

Он сел, стряхнул с плеч песок. Может быть, он прямо сейчас встанет и уйдет?

– Зайдите-ка в хижину и пошарьте в кармане моей куртки, там есть виски. Я думаю, нам следует выпить.

Когда Нэнси вышла с фляжкой и двумя кружками, он уже сидел в рубашке, аккуратно застегнутой до самой запонки.

– Так у меня вид приличнее? Боюсь, не вполне. Мой отец всегда повторял, что порядочный человек не должен появляться на люди без воротничка.

– При мне – это еще не на людях.

Нэнси передала ему фляжку. Опустилась рядом на колени, протянула обе кружки. Он откупорил виски, осторожно налил.

– Значит, вы уйдете?

Он кивнул:

– Через день-другой.

– А куда?

– Подальше.

– Хоть бы вы в кои веки ответили, когда я спрашиваю.

– Вы всегда спрашиваете, о чем не надо.

– Вы вернетесь?

Он отпил из кружки.

– Сюда – не вернусь.

– Так что же, я вас больше не увижу?

– Наверно, нет.

– Мне это не нравится.

– Переживете.

– Лучше бы вам не приходилось убивать людей.

– Кто-то должен это делать.

– Но я не понимаю, почему?

– Когда-нибудь поймете.

– А без этого никак не обойтись?

– Никак.

Нэнси выкопала в песке ямку, поставила туда кружку.

– Можно дочери поцеловать отца на прощанье?

Она подползла на коленках совсем близко. Он обнял ее, прижал к себе. Казалось, в них бьется одно сердце. Щека его прижалась к щеке Нэнси, колючая, как был колючим песок.

– Вы не дадитесь им в руки, правда?

– Я намерен мирно скончаться в постели, выпив кларета, девочка.

Он выпустил ее, зорко всмотрелся в лицо.

– Видно, я старею.

– Почему вы так говорите?

– Потому что в первый раз за многие годы жалею, что надо прощаться.

Она одарила его такой сияющей улыбкой, что его проняла дрожь.

– Чудесно, что вы мне так сказали!

– Мужчины часто будут говорить вам такие слова. Ручаюсь. А теперь выпей, девочка, и беги.

– Спасибо, мне пить не хочется.

– В хижине я оставлю все, как было раньше.

– Не беспокойтесь…

– Я предпочел бы, чтобы вы дня три-четыре сюда не приходили. А еще лучше – неделю.

– Неделю, – повторила Нэнси.

Он протянул руку. Нэнси весьма благовоспитанно ее пожала.

– До свиданья.

– До свиданья, Нэнси. А кстати…

– Да?

– Джо Малхейр – очень хороший молодой человек. Помните об этом, если опять с ним встретитесь.

– Да.

Она поднялась между гранитными плитами на насыпь и оглянулась. Он по-прежнему сидел и смотрел на море. И не шевелился.

Пятница, вечер.

Пожалуй, я перестану записывать. Мне все трудней и трудней найти слова для мыслей о том, что происходит изо дня в день. Видно, надо изобрести что-то вроде фильтра, чтобы процеживать мысли, прежде чем выкладывать на бумагу. Это надо обмозговать самой. И все остальное, наверно, тоже. Да. Теперь, когда я знаю, что мой отец умер, у меня будет больше времени и простора для мыслей. Я уже никогда не узнаю, был ли у него второй палец на ноге длинней большого. Меня не задевает ни его смерть, ни мое не очень-то нормальное положение. Как сказала Брайди – что тут такого? А думала, буду вечно из-за этого маяться. Может быть, когда состарюсь, начну, сидя у камина, опять все это перебирать в памяти, думать да гадать. А сейчас не время. В молодости еще сама толком не понимаешь, в чем надо разобраться, это трудно, но увлекательно. В последние дни столько было увлекательного, прямо чувствуешь, как тебя поднимает. Будто вот-вот разразится землетрясение.

Завтра мне нужно будет смотреть за дедом, тетя Мэри и обе мисс Брэйбезон едут на скачки. Хоть бы он не слишком дурил.

«Даймлер» укатил около полудня, унося трех дам в шляпах и перчатках, корзинку с завтраком и бутылку джина. Ярко светило солнце, но дул ветерок и сулил дождь. По всему горизонту громоздились облака и только ждали своего часа.

Нэнси с дедом позавтракали в молчании, потом она подкатила его к излюбленному окну и положила ему на колени бинокль. Он учтиво улыбнулся.

– Благодарю, дорогая.

Нэнси взяла подушку, вышла на веранду и села, прислонясь спиной к теплой серой стене. Ей слышно было, как дед то бормочет себе под нос, то шумно дышит, стоит ему шевельнуться. У подножья холма Мэйв опять усердствовала за роялем. Интересно, может, и Гарри там – сидит на цветастом диване и слушает, и на лице – обожание.

– Probablement[61]61
  Вероятно (фр.).


[Закрыть], – прошептала Нэнси и усмехнулась, так по-дурацки это прозвучало.

А потом она, должно быть, уснула: когда дед окликнул, это застало ее врасплох, она даже подскочила.

– Девочка!

– А?

– Когда я был молодой, мы не носили хаки.

Облака теперь неслись по небу, пока еще высоко, и минутами закрывали солнце.

– Нет. Нет.

Он опять поднес к глазам бинокль и погрузился в молчание.

Сдвинув брови, Нэнси посмотрела в сторону железной дороги. Пусто и неподвижно.

– Но это, конечно, когда я был молодой. Потом многое переменилось. Все переменилось.

На землю возле Нэнси шлепнулась крупная капля дождя.

– Все меняется.

Она встала и отнесла подушку в дом.

– «Все преходяще и тленно», – запел старик.

Нэнси затворила окно.

– Хаки.

Она накрыла на стол, скоро Брайди позовет обедать. Приятно смотреть на белые кружевные салфетки в аккуратной рамке серебряных ложек, вилок, ножей. Комната полна благоуханием роз в большой вазе. Вот и дождь пошел, брызжет в раскрытые окна, пятнает каплями пол. Брайди выбежала во двор за развешенным для просушки бельем, хватает белоснежные полотенца и скатерти, перекидывает через плечо. Запыхавшись, бормочет: «Тьфу, пропасть! Тьфу, пропасть!» Кот презрительно уселся на пороге, лениво смотрит, как она суетится. Нэнси вернулась в гостиную.

– Может, подвезти тебя к камину, дед? Все равно сейчас ничего не увидишь.

– Нет, нет. – Старик рассердился, не желает он двигаться с места. – Дождь пройдет. Я опять смогу наблюдать. После дождя от земли идет пар.

– У нас так не бывает, дед, только в жарких странах.

– Да. Жаркие страны. Говорил я тебе, что мы первыми поднялись на Талана Хилл?

Она покачала головой – бог весть, что это за Талана Хилл и где он есть.

– Тяжелый был бой. Мы потеряли много народу убитыми, а потом сзади по нас начала бить своя же артиллерия.

– Какой ужас, дед!

– Да. Ужас. Ужас, иначе не скажешь. Прекратите огонь. Когда я понял, что творится, я встал прямо под выстрелами. Прекратите огонь. Я высоко поднял руки, надеялся… прекратите огонь. От буров нам худо пришлось, но это… мы потеряли… уже не помню.

– Там ты и добыл этот бинокль?

– Не пойму..?

– Бинокль. Ты говорил, что взял его у человека в воронке от снаряда.

– Нелепость. – Он призадумался. – Не могу… не помню, как выглядело. Это было… – Голова его свесилась на грудь, но он с усилием опять ее поднял. – Это подрывает дух солдата, когда по тебе стреляют свои.

– Еще бы.

– Не могу вспомнить. Где Мэри?

– На скачках. Вернется к ужину.

– Мне надо было там умереть.

– Не говори глупостей, дед.

– Славное было время!

Он опять опустил голову, но на этот раз опустились и веки, и скоро он уже спал.

Дождь не переставал. Низко неслись плотные тучи. Подумалось – того гляди, можно будет их потрогать, я почувствую, какие они мягкие, сожму в кулаке, и сквозь пальцы просочится вода.

Вот и семь, восьмой час, а «даймлера» нет как нет.

Старик не запротестовал, когда его подкатили к камину, и что-то напевал про себя, иссохшей рукой отбивая такт. Нэнси пристроилась в углу дивана с книжкой. Брайди опять и опять суматошно шмыгала в прихожую, по коридору в кухню и обратно.

– Надо им было поехать в Ее машине. Она никогда не задерживается.

– Наверно, они где-то по дороге попали в затор. Вернутся с минуты на минуту.

– На Нее это не похоже – запаздывать.

– Да.

– Если они скоро не явятся, весь ужин пропадет, это уж как пить дать.

– Довольно тебе ахать да охать, Брайди.

– Я не ахаю и не охаю. А ужин перестоится на кого пенять?

– Ахи-охи, суматохи.

– Хоть бы машина не разбилась.

– От Карэ ехать долго.

– Уж эти автомобили.

Брайди опять зашагала по коридору, башмаки скрипели при каждом ее гневном шаге. Нэнси побрела к парадной двери, поглядела – серая подъездная дорожка, серые деревья и трава серая.

– Chiaroscuro[62]62
  Светотень (ит.).


[Закрыть]. Вот что это такое.

Нэнси представился Талана Хилл, где бы он ни был, и люди в хаки, стреляющие друг в друга, и груды мертвецов в хаки на сером каменистом косогоре. Может быть, тот холм был такой же, как этот, позади нашего дома? Наверно, неприютный, серые скользкие камни, от земли – пар. Не то что здесь – живые изгороди, густые кусты боярышника и фуксии укрыли бы испуганных людей от других испуганных людей, а кроны буков заслонили бы их от жаркого солнца. Хотя, конечно, снаряды прорвали бы живую изгородь, выворотили с корнем деревья, и тогда оба холма стали бы одинаковые.

– Ничего там не видать? – Голос Брайди разогнал ужасы, что примерещились Нэнси.

– «Анна, сестра моя Анна, ты никого не видишь?»[63]63
  Ш. Перро, «Синяя борода».


[Закрыть]

– Это еще что?

– Ничего не видно.

Но не успела Нэнси договорить, как из-за поворота вывернулся «даймлер», взревел сигнальный рожок.

– Вот и они.

– Бог милостив.

Автомобиль остановился у крыльца, три дамы выбрались наружу.

– Ура! – сказала Нэнси. – Вы ужасно поздно. Брайди уже сходила с ума. – Она всмотрелась в их лица. – Что такое? Что случилось?

Тетя Мэри бледная и старая. Глаза покраснели, как будто она недавно плакала. Маленькая мисс Брэйбезон, по обыкновению, протянула руку для пожатия.

– Мы попали в ужасную передрягу!

– Авария?..

– Да нет же! – сказала мисс Силия. – Мы все расскажем, только сначала немножко почистимся и выпьем. Мэри немножко выбита из колеи. Правда, дорогая?

– Правда. Я думаю, все мы немножко выбиты из колеи. Ничего, Нэнси. Волноваться не о чем. Мы… с нами ничего не случилось.

– Хватит прохлаждаться. Мой пузырь требует облегчения.

И Силия ринулась в дом, за нею более степенно последовали две другие дамы.

Когда они наконец сошли в столовую, все три уже держались спокойнее. Заслышав шаги, старик открыл глаза.

– А, Мэри! – На обеих гостий он и не взглянул. – Мой плед сполз.

Тетя Мэри поцеловала его в щеку, наклонилась и поправила плед.

– Силия, дорогая, налей, пожалуйста, всем по рюмочке, хорошо? Ну вот, голубчик, теперь тебя не просквозит. Как ты провел день?

– Там в поле ходили солдаты.

– Боже милостивый!

Она успокоительно потрепала его по руке.

– Я их видел.

– Наверно, было интересно. Все-таки увидал что-то новенькое.

– У нас форма была не хаки в ту пору, когда…

– Ну, расскажите же, что случилось… Умираю от любопытства.

– Славное крепкое питье, – сказала мисс Силия, раздавая всем по бокалу. – Нэнси?

– Спасибо, не беспокойтесь. Я возьму немножко хересу.

Тетя Мэри и мисс Джорджи расположились у камина. Силия расхаживала взад и вперед по комнате, бокал она держала криво, и порой виски выплескивалось на ковер.

– Совершенно жуткая история… – начала тетя Мэри.

– Дай, я ей расскажу.

– Силия, но ты ведь была не там. Не с нами.

– Нам всем есть что рассказать. Начни ты, Мэри.

– Это было после третьего заезда…

– Начало моросить.

– Но небо совсем почернело.

– И я подумала, – продолжала тетя Мэри, словно ее не перебивали, – пойду-ка возьму из машины свой макинтош.

– И я тоже пошла, а Силия не боится промокнуть, она осталась и разговаривала с Фредди Хенниси…

– Вижу, вот-вот хлынет настоящий ливень.

– Дойти до машины тоже нужно время…

– Мы всегда стараемся поставить ее при дороге, тогда легче уезжать. Только мы дошли…

– Этот человек… какой-то солдат нас обогнал, с молодой девушкой…

– С женой.

– Это не важно.

– Нет, важно. Хорошенькая. Молоденькая. Они спешили, не хотели вымокнуть. Смеялись…

– Да не мешай ты, Джорджи, пускай Мэри рассказывает!

– Подробности все важны.

– Что же случилось? – спросила Нэнси.

Казалось, дед прислушивается. Он переводил глаза с одной рассказчицы на другую.

– Солдат, – повторил он.

– Ну вот, подошли мы к машине, я стою, Джорджи открывает дверцу. И тут из-за машины выходит человек…

– Из-за нашей машины. Нашего «даймлера». Наверно, он там сторожил.

– Я вижу, он так спокойненько выходит. И что-то у него в руке… Я толком не видала. Я ведь не смотрела… Я же ничего такого не ждала…

– Я искала свой зонтик.

– И вдруг бах, и солдат лежит на земле. Раз – и все. Я даже не поняла, что стряслось. Просто бахнуло.

– Я говорю – что это бахнуло, Мэри? – а она не ответила, и вдруг та девушка страшно закричала.

– Было так странно, будто все в мире на минуту остановилось. Не могу объяснить. Мы подошли к ним. Вернее сказать, подбежали, поняли, случилось что-то жуткое. А того человека и след простыл. Только девушка кричит, и этот…

– Мертвый.

– Мертвый? Какой ужас!

– Крови совсем не видно. Всегда ждешь – будет кровь.

– Ну, немножко все-таки было.

– Я укрыла его макинтошем, думала, вдруг ему холодно.

– Дорогая Мэри, если он был мертвый, макинтош ему не понадобился, – заметила Силия.

– Должна же я была что-то делать. Я думала, вдруг он замерзнет и промокнет, и… а потом вдруг вокруг нас толпа, сотни народу, и та бедная девушка…

– Она кричала, как безумная. Я говорю Мэри, похлопай ее по щекам. Единственное средство. А Мэри стоит, будто в землю вросла, а я не могла заставить себя похлопать ту бедняжку по щекам.

– Сотни народу… а потом слышим, еще стреляют, и вроде как поднялась паника.

– Не там, где мы были. Мы стояли возле ипподрома, у ворот, и услыхали такие хлопки. Фредди и говорит – чудно, похоже, стреляют, – а я говорю – не будьте идиотом, хотя кем же еще ему быть. Ну, словом, никто не обратил внимания. И вдруг через несколько минут кто-то говорит, убили генерала Макреди, а еще кто-то – что схватили и застрелили Майкла Коллинза. Стали болтать всякую чушь, и я решила, пойду посмотрю, как там Мэри и Джорджи. Фредди тоже увязался со мной, и мы их нашли, и видим – толпа, и полиция, и солдаты, и лежит этот несчастный молодой человек, укрытый ее макинтошем.

– А что с его женой?

– Мы хотели усадить ее в наш «даймлер», чтобы хоть под дождем не мокла, но она не послушалась. Сидела возле него на траве, а потом подошла какая-то женщина и увела ее.

– И его, – сказала тетя Мэри, – его тоже забрали.

– И макинтош тоже.

– Все равно я его теперь не взяла бы.

– А другие выстрелы?.. Были еще..?

– Двенадцать солдат убили. Наверно, за каждым кто-то шел по пятам. Никого не поймали.

– А потом нас целую вечность держала полиция, задавали всякие вопросы.

– Но я же не разглядела того человека. Он был в пальто и в шляпе, как все. Что еще я могла сказать.

– А я и вовсе его не видела.

– Она искала зонтик.

– Но они сто раз задавали одни и те же вопросы, без конца. Под дождем.

– Когда мы приехали, тебе следовало принять ванну, Мэри.

– К тому времени я уже совсем высохла.

– Была ужасная толчея, все старались убраться восвояси.

– Я не видела, что он держал в руке.

– А если бы и видела, дорогая, что ты могла поделать?

– Ужин на столе, – объявила Брайди, – и он не может больше ждать.

– Спасибо, Брайди. Сейчас идем. У нас был ужасный день.

– Я уж слыхала. Джимми слыхал в деревне, пришел и мне рассказал. Что ж, будет дюжиной английских солдат меньше, мучителей наших бедных парней.

– Это как посмотреть, Брайди. Можно и по-другому посмотреть.

– А вот я так смотрю.

– И я тоже, – сказала Нэнси и сама удивилась.

– Нэнси, деточка, ты в этих делах совсем не разбираешься.

– Учусь разбираться.

– Не дерзи тетушке, у Ней и так день был тяжелый. Коли ужин пропадет, пеняйте на себя.

Брайди повернулась и, скрипя половицами, отправилась на кухню.

За ужином никому не хотелось разговаривать. Да и есть тоже не хотелось, но, страшась гнева Брайди, они старались изо всех сил. Старик отбивал пальцем по краю стола такт неведомо какой песне, которая крутилась у него в голове. Лица трех женщин застыли, скованные ощущением неловкости и одиночества. Порой мисс Джорджи вежливо покашливала, поднося к губам кружевной платочек.

Потом тетя Мэри сказала:

– Я полагаю, не следует тебе говорить такие вещи, Нэнси.

– Какие «такие»?

– Да вот… как ты на что смотришь. Ты слишком молода и ничего этого не понимаешь.

– По-моему, вы тоже не так уж хорошо это понимаете, и не стоит делать мне замечания, – сказала Нэнси. И покраснела.

Мисс Силия Брэйбезон аккуратно положила вилку и ложку на тарелку. И процитировала:

– «Не ведать Ирландии мира, пока не свободна она».

– Такую форму носил Габриэл. Когда я увидела этого несчастного на земле, я подумала о Габриэле.

– Габриэл погиб, воюя за чужое дело.

– Но сейчас не война.

– Конечно, это война, Мэри, дорогая, хочешь ты этого или не хочешь, и рано или поздно тебе придется решать, на чьей ты стороне. Хорошо ли, худо ли, но, похоже, Нэнси уже для себя это решила.

Маленькая мисс Брэйбезон поднялась.

– Я думаю, нам пора домой, Силия. Мы все устали и переволновались. Нам надо лечь в постель. Я хочу в постель. Не хочу я рассуждать про войну, и смерть, и всякие решения, и я уверена, Мэри тоже не хочет.

У парадной двери позвонили.

В полутемной комнате лица всех за столом застыли, точно вырезанные из дерева и позолоченные сияньем свеч. Все молча прислушивались к шагам Брайди, пока она прошла по коридору в прихожую. Она отворила, донесся негромкий говор. Теперь шаги Брайди приближались, она стала на пороге, и в столовую хлынул яркий свет из прихожей. Свечи замигали.

– Мэм.

– Да, Брайди, кто там?

– Они.

Брайди говорила загробным голосом. Нэнси едва не расхохоталась.

– Зажгите свет, мы хоть увидим, где находимся.

Брайди повернула выключатель, и все зажмурились.

В дверях стоял офицер с фуражкой в руке.

– Мисс Дуайер? – Он обвел взглядом сидящих за столом.

– Мы как раз кончаем ужинать, – без особой надобности пояснила тетя Мэри.

– Простите, что побеспокоил.

– Войдите же. Чем могу быть вам полезна?

– Мои люди осматривают здесь все вокруг. Мне надо бы с вами поговорить. Меня зовут капитан Рэнкин.

– Здравствуйте, капитан. Это мисс Силия Брэйбезон, мисс Джорджина Брэйбезон, мой отец генерал Дуайер и моя племянница Нэнси.

Он поклонился.

Старик перестал барабанить по столу и оглядывал капитана с головы до ног.

– Мэри…

– Да, милый?

– Чего тут надо этому малому?

– Он только хочет что-то спросить. – Она обернулась к молодому капитану. – Моему отцу немного изменяет память. Вам придется его извинить.

– Говорил я тебе, я видел, сегодня кругом кишели солдаты.

– Я полагаю, вы слышали о сегодняшней трагедии, мисс Дуайер?

Высокая мисс Брэйбезон встала и направилась к нему через всю комнату. Протянула руку.

– Мы все вам сочувствуем. Примите наши соболезнования…

Он взял ее руку, на миг задержал в своей.

– Благодарю вас.

– Теперь, с вашего разрешения, нам пора. Джорджи. У нас был до черта тяжелый день.

Джорджи пошла к двери. Проходя мимо тети Мэри, положила руку ей на плечо.

– Ложись пораньше. Смотри, чтобы тебя никто не задержал. Завтра мы тебе позвоним по телефону. Понимаете, – пояснила она военному, – мы там были. Мы видели…

– Я вас провожу. – Тетя Мэри поднялась. – Извините, пожалуйста, я сию минуту.

Три женщины вышли. Нэнси неподвижно смотрела в окно. Как глупо выглядят теперь, при электричестве, жалкие мигающие огоньки свеч! Она смотрела на их трепетные отражения в стекле. Капитан все так же стоял у самой двери с фуражкой в руке.

– Габриэл. Что случилось с Габриэлом?

Ждет ли он ответа? – подумала Нэнси. Из прихожей невнятно доносились женские голоса.

– Талана Хилл. Может, он был на Талана Хилле.

– Нет, – сказала Нэнси. – Габриэл там не был.

Хлопнула парадная дверь.

– А вы, случаем, не воевали на Талана Хилле? Вы, молодой человек. Я вас спрашиваю.

– Нет, сэр. Я…

Вошла тетя Мэри.

– Извините. Брайди говорит, у нас во дворе солдаты.

– Это мои люди. Мы только все вокруг осмотрим. Понимаете, мы ищем того человека…

– Надеюсь, они не станут беспокоить Брайди.

– Не думаю… Просто все кругом осмотрят, дело обычное. Это и для вашей безопасности. Понимаете, может быть, он вооружен. Опасен.

Нэнси поднялась.

– Пожалуй, пойду спать.

– Я вас просил бы остаться. Мне надо задать несколько вопросов. Две минуты, не больше.

– Да, детка. Останься. Так, значит, вы кого-то ищете?

Капитан достал из кармана фотографию и подал тете Мэри.

– Вот он. Вы его случайно не видали где-нибудь поблизости? Мы считаем, что он где-то в ваших местах. Мы давным-давно его разыскиваем.

Долгое молчание, тетя Мэри держит карточку, внимательно изучает. Нэнси засунула руки в карманы джемпера – хоть бы они перестали дрожать, когда фотографию передадут ей.

Тетя Мэри медленно покачала головой.

– Странно. Как будто его лицо мне кого-то напоминает. Очень-очень смутно. Нет, я не видела этого человека. Нет.

– Вы уверены? Это очень важно.

– Уверена. Разве что я его встречала когда-то в далеком прошлом. А может быть, и нет. Не уверена.

– Можете вы назвать его имя?

Тетя Мэри вернула ему фотографию.

– Нет… Ничего не могу сказать.

– Генерал… – С карточкой в руке Рэнкин подошел к старику.

– Он никогда не выходит из дому. Не бывает дальше веранды. Бессмысленно его о чем-либо спрашивать. Он почти все время спит.

Голова деда свесилась на грудь. Глаза приоткрыты, но взгляд невидящий.

– Мисс… э-э… Нэнси?

Нэнси не вынула руки из карманов. Не шевелясь смотрела на фотографию, которую этот солдат положил возле нее на стол. Да, Кассий. В мундире майора, стоит у двери старого каменного коттеджа. Ярко светит солнце, и он немного щурится. В руке тросточка. С виду такой крепкий, будто намерен сто лет прожить.

– Нет. – Голос ее не дрогнул.

– Конечно, сейчас он не так одет. По-другому.

Она покачала головой.

– Нет.

– Вы уверены?

– Уверена.

Он аккуратно спрятал фотографию в нагрудный карман.

– Если вы случайно встретите его или кого-нибудь постороннего поблизости от вашего дома, будьте любезны сообщить нам или в полицию. Это очень важно.

– Он очень опасный человек. – У тети Мэри это не прозвучало вопросом.

– Он организатор. Неуловимый. Жестокий, свирепый мятежник.

– Да что вы!

Рэнкин покраснел.

– Содействовать нам – в ваших же интересах. Во всех отношениях. Мы сильно подозреваем, что сегодняшнее гнусное преступление – его затея.

– Мы сделаем все, что в наших силах, капитан Рэнкин. Сожалею, что ничем не могли вам помочь.

– Не буду дольше вам мешать. Спокойной ночи.

– Я видел какого-то человека на рельсах.

Когда дед заговорил, Нэнси отвернулась и опять стала смотреть на отражения в окне. И увидела, как офицер обернулся и подошел к старику.

– Сэр?

– Человек на рельсах.

– Ох, папочка, вечно ты все путаешь!

– Когда это было, сэр?

Нэнси видела – опять он нашаривает в кармане фотографию.

Старик покачал головой.

– Не помню.

– В последние дни? Может быть, сегодня? Посмотрите, это не он?

И сунул карточку в руку старика. Тот уставился на нее долгим взглядом.

– Это не мой сын, – сказал он. – Это не Габриэл.