Текст книги "Далеко ли до Вавилона? Старая шутка"

Автор книги: Дженнифер Джонстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Да, – сказал он. Отворил калитку, благопристойно прошел и закрыл за собой калитку.

– Мэйв сказала мне, что она тебе сказала.

– Вон там, – Нэнси показала через дорогу, на поле у железнодорожной насыпи, – дома будут не такие первоклассные, ведь кому же понравится, что мимо идут поезда и дымят. В открытые окна будет лететь сажа. Сушить белье после стирки…

– На самом деле это очень хорошая мысль. Это будет хорошо для всех.

– Конечно.

– Для Мэри поистине спасение, дар божий.

– Безусловно.

– Я рад, что ты принимаешь это благоразумно.

– Я изумительно благоразумна. Давно вы про все это знаете?

К немалому ее изумлению, Гарри покраснел.

– Ну… уже некоторое время.

Подошли к тропинке, ведущей под арку моста. Нэнси нагнулась, сняла туфли. Невыносимо, когда в туфли набивается песок, натирает и колет подошвы, въедается между пальцами. Под мостом песок всегда холодный и влажный. Когда дождь, вода просачивается в просветы между шпалами и песок, кажется, вовек не просыхает. Паренек и девушка прислонились к каменной стене арки, стоят и шепчутся. Вдалеке на берегу кто-то кидает палку двум собакам – какая скорее принесет; а больше нигде ни души, все попрятались по домам. Ветер злющий. Изворачиваясь ужом, Нэнси натянула купальник и сняла платье. У Гарри под брюками заранее надеты были купальные трусы. Вот он стоит и ждет ее, красивый, серьезный, вокруг головы солнечный ореол. Нэнси схватила его руку и поцеловала. И побежала к воде.

– Идем! – крикнула на бегу. – Наверно, мы последний раз вместе наслаждаемся купаньем. С завтрашнего дня я намерена вести преступную жизнь. Буду преступно дозревать.

Гарри призвал на помощь все свое чувство юмора и засмеялся.

Бок о бок они вбежали в воду, начинался отлив.

Безоблачный день.

В десять часов, как ей было сказано, Нэнси спустилась к железнодорожному мосту. И смотрела, как он быстро, уверенно шагает по шпалам. Широким шагом, не на каждую шпалу ступает, а через одну. Подошел ближе, и видно – на нем твидовый костюм и коричневая шляпа, шляпу он снял и машет Нэнси. Поглядеть на него – ни дать ни взять джентльмен, сельский житель, вышел прогуляться, только собака по пятам не бежит. В руке плоский чемоданчик.

– Доброе утро.

И он опять надел шляпу.

Как будто мы гуляем по Графтон-стрит, подумала Нэнси.

Ниже, на берегу, противные детишки Фентонов кидались друг в друга песком, а их бабушка сидела на коричневом пледе и читала книгу. Он вынул из кармана конверт и протянул Нэнси. Она взяла и, не глядя, сунула в карман. Показалось, так будет правильно. И вот они стоят и смотрят друг на друга. Странно видеть его прилично одетым.

Галстук на нем, похоже, от военной формы. Любопытно, где он всю неделю хранил этот костюм, все на нем такое чистенькое, отглаженное.

– Надо думать, вы знаете кафе Бьюли на Графтон-стрит?

– Восточное кафе Бьюли, – как дурочка повторила она. – Знаю.

Пройдете через магазин в глубину, в кафе.

Нэнси кивнула.

– Сядете за первый столик справа у двери и передадите этот конверт молодому человеку, он будет уже там. Он вас угостит чашкой кофе или, если угодно, чая.

Нэнси чуть не спросила, а как быть, если никакого молодого человека она там не застанет или за тем столиком будет полно народу, но передумала – уж наверно об этом загодя позаботились.

– Все понятно?

– Первый столик справа. Молодой человек.

– Я вам очень благодарен.

Он опять снял шляпу и слегка поклонился.

– Если вы не против, погуляйте несколько минут по берегу. Это было бы разумно.

Оскальзываясь на камнях, Нэнси спустилась на пляж и стояла, глядя ему вслед, а он широким шагом направился к станции. Как только он скрылся из виду, она достала из кармана конверт, оглядела. Никакой надписи. В некотором роде разочарование.

Когда она вернулась домой, тетя Мэри и дед сидели за утренним кофе.

– Я тебя видел, – сказал старик, едва она вошла.

Сердце Нэнси дрогнуло.

– Да, деточка. Он говорит, ты стояла на рельсах и с кем-то разговаривала.

– Я только поздоровалась. И все. Там проходил один человек.

– Я видел, ты разговаривала с каким-то мужчиной, – сказал дед.

– Я только поздоровалась. Он… э-э… мне поклонился.

– Надо быть осторожнее, не следует разговаривать с первым встречным, – сказала тетя Мэри.

– Он мне кого-то напомнил, – сказал дед.

Нэнси почувствовала, что краснеет.

– Глупости. Это был просто старый бродяга. Никого он не мог напомнить.

И поднялась к себе одеться поприличнее.

За первым столиком справа сидел молодой человек и читал книгу. Поднимался парок над чашкой кофе. Книга лежала на столе рядом с чашкой. Он опирался лбом на руку. Нэнси отодвинула стул напротив и села. Он продолжал читать. Может быть, я чего-то не поняла, подумала Нэнси. Осторожно огляделась. Вокруг люди крохотными серебряными вилками ели пирожные с кремом.

– Привет, – сказала Нэнси.

Он поднял на нее глаза. Улыбнулся, из-под верхней губы высунулись два крупных передних зуба, и он стал похож на дружелюбного кролика.

– Привет.

Он закрыл книгу, беспокойно придвинул ее к себе, словно испугался, как бы Нэнси ее не стащила. Каштановые волосы его буйно вились, он примаслил их, пытаясь укротить, но безуспешно.

– Выпьете чашечку кофе?

– Спасибо.

– Или, может, хотите чаю?

– Нет, кофе. Он тут всегда такой ароматный. Просто прелесть…

Молодой человек коротко кивнул и щелкнул пальцами, подзывая официантку.

– Мисс?

Нэнси открыла сумочку, пошарила в ней. Конверт на месте. Все в порядке. Нэнси взяла его кончиками пальцев, не вынимая из сумки.

Подошла официантка.

– Что угодно, сэр?

– Пожалуйста, два кофе. А может быть, вы хотите пирожное?

Нэнси покачала головой.

Официантка отошла, на ходу записывая заказ в книжечку.

Молодой человек провел пальцем изнутри по тугому воротничку. Воротничок докрасна натер ему шею. Нэнси вынула письмо из сумочки и подтолкнула к нему через стол. Он торопливо взял письмо и, не глядя, сунул во внутренний карман пиджака на груди. Лицо у него стало поспокойнее.

– Спасибо.

Нэнси чуть кивнула и подумала, что же, они так больше ничего друг другу и не скажут? Пятнадцать минут сидеть друг против друга, молча пить кофе и прикидываться, будто другой вовсе и не существует – весело, нечего сказать.

– Как вас зовут?

– Нэнси Гулливер.

Опять выступили вперед большие верхние зубы.

– Первый раз встречаю человека по фамилии Гулливер. Здорово. Век живи, век учись. Моя мама говорит, каждый день надо научиться чему-нибудь новому. – Он через стол протянул руку. – А я Джо Малхейр. Будем знакомы?

Нэнси пожала ему руку, на миг задержала его пальцы. Оказалось, он тоже грызет ногти.

– Вы еще в школе?

Она покраснела, потом нахмурилась.

– Нет, ясно, уже кончили, – поспешно ответил он сам себе. – Просто вы молодо выглядите… ну, довольно молодо. Скажем так. – Он наклонился к Нэнси, расплылся в улыбке. – Помиримся на том, что довольно молодо.

– Мне восемнадцать, – сурово сказала Нэнси. – Правда, только-только исполнилось. Это ужасно, когда молодо выглядишь. Никто тебя не принимает всерьез.

Официантка принесла две чашки кофе, поставила на стол. Перед Джо теперь стояли сразу две чашки исходящего паром кофе.

– Спасибо, – в один голос сказали оба и тут же рассмеялись.

– Когда сбудется, – сказала Нэнси. – Можно загадать желание. Мы оба можем загадать, только нельзя говорить вслух…

Он опять протянул руку, Нэнси взяла ее, и они оба молча загадали каждый свое желание.

Нэнси пожелала того же, что и все последние годы – чтобы Гарри в один прекрасный день ее полюбил, и сейчас же впервые пожалела: такой был отличный случай, пожелала бы что другое, а это все равно дело гиблое. Интересно, а какое желание загадал Джо Малхейр?

– Вам сколько лет?

– Тоже восемнадцать.

– Ну, знаете!..

– Скоро уже девятнадцать. Но моя жизнь была полна событий. Вот откуда во взоре моем свет мудрости.

Нэнси расхохоталась. Он повертел книжку, лежащую на столе, потом взял и сунул в карман.

– Что это вы читаете?

Он как будто немного смутился.

– «Гамлета».

– «Гамлета»?

– Вы его на сцене видели?

Нэнси покачала головой:

– Нет. Мы его читали в школе. Знаете, распределили в классе роли, я была Клавдий. Мне всегда приходилось читать за всяких негодяев. Наверно, я мерзкая личность. «Стой, выпьем. За твое здоровье, Гамлет. Жемчужина твоя. Вот твой бокал»[58]58
  Шекспир, «Гамлет», V, 2. (Перевод Б. Пастернака).


[Закрыть].

Она подняла чашку, словно это был тост в честь Джо Малхейра.

– Дорого бы я дал, чтобы посмотреть это в театре. Замечательная вещь.

– А вы что делаете? Ну… какая у вас работа?

– Видите ли, пока что я всецело занят тем, что читаю «Гамлета» и сражаюсь за свободу.

– Не говорите глупости…

– То есть как это глупости! Разве этого мало для кого угодно? Спорим, вы делаете меньше.

– Н-ну… да… но…

– Что «но»?

– Ничего… Я хочу сказать, чем же вы зарабатываете на жизнь?

– А я не зарабатываю. Кормлюсь благотворительностью. Подумывал пойти кондуктором на железную дорогу, но мне не улыбается весь век пробивать щипцами дырки в билетах.

– Я думала, все мальчишки хотят быть машинистами.

Джо кинул два куска сахара в свою вторую чашку и поглядел на взбаламученный кофе.

– Угу, – сказал он. – Многие и сейчас не прочь бы. Но меня это больше не привлекает.

Он пригубил кофе.

– Мой отец умер в тюрьме.

– Какой ужас! Извините.

– Нечего извиняться. Он был хороший человек. По вашему лицу видно, вы понятия не имеете, что иногда хорошие люди кончают тюрьмой.

– Я…

– Сам не знаю, почему я вам про это говорю.

Оба отпили по глотку кофе.

– Он был профсоюзный деятель. Родом из Белфаста. Чудной город. Оттуда вышло много профсоюзников. Во время локаута его посадили в тюрьму и… и вот… он умер. Он всегда был слаб здоровьем. Я думал… вот вы меня спросили… когда вообще стал думать… попробую заняться чем-нибудь таким, чего хотел бы для меня отец. Не просто пробивать дырки в билетах. Ну и вот… понимаете?

– Ну-у…

– Нет, – хмуро сказал Джо. – Уж наверно не понимаете.

Он больше прежнего стал похож на кролика. Нэнси вдруг очень захотелось до него дотронуться. Погладить по руке. Тогда она взяла ложечку и стала помешивать кофе.

– Да и на что это вам.

– Я очень хочу понять. Правда.

– Знаете, когда люди хотят получить свои права, а им не дают, так уж надо бороться. Я думаю, отец бы это понял.

– А если борешься и все равно ничего не добьешься?

– Надо бороться дальше. Всегда остается кто-нибудь, кто станет продолжать.

– О господи. Да. Наверно, так. Пожалуй, вам бы лучше жилось, если бы вы пробивали дырки в билетах.

Он усмехнулся.

– Вот и мать мне то же самое говорит. Послушайте, вы не серчайте. Уж не знаю, что на меня нашло. Вообще-то я не привык ныть да жаловаться.

– Должно быть, это оттого, что вы начитались «Гамлета».

– Может, и так. А вы-то как впутались в эти дела? Такие, как вы, ручки марать не любят.

– Просто я оказываю любезность другу… нет, вернее, знакомому… пожалуй, так правильнее.

– Да. Знакомому. Он не позволяет себе заводить друзей.

– А вы его знаете?

– Нет. Я-то не знаю. Я тоже просто передаю поручения. Говорят, он англичанин.

– Нет, едва ли. Не думаю.

– Во всяком случае, не из наших. Не простой человек.

– Все люди просто люди.

– Ну, нет. Неправда. Сами знаете, что неправда. Некоторые почти на всех людей смотрят как на скотину. Это, мол, просто скоты, ничего не думают и не чувствуют. Пользуйся ими как скотом, а от кого пользы больше нет, тех на свалку. Больных, старых. У нас в стране полно народу, с кем обращаются куда хуже, чем с собаками. Так мой отец говорил. Его самого я плохо помню, а что он говорил – много запомнил. И помню, как пришли и сказали нам, что он помер. Мать давай плакать… и ругаться.

– Ругала тех, кто его посадил в тюрьму?

– Нет. Его. Она деревенская и уж бранилась почем зря. Стоит посреди комнаты и орет такое – слушать страшно. Проклинает его, вроде как он изменщик, бросил ее. Страх было слушать. Даже соседи расстроились.

– Как странно – ругаться, что человек умер!

– Она всегда считала, зря, мол, он суется, куда не надо. Сидел бы тихо. Своих забот хватает, нечего за весь свет хлопотать. Повезло тебе, есть у тебя работа – и слава богу, и держись за нее. И нечего наживать себе врагов. Я никак понять не мог, чего они вечно ругаются.

– Может быть, если бы ваш отец ее слушал, он и сейчас был бы жив.

– Может быть, да только такого, какой он был, я его больше люблю.

– Мертвого.

– Пускай даже мертвого. Наверно, мертвому ему лучше. – Джо засмеялся. – Вербует небесное воинство в профсоюзы. Так прямо и вижу его за этим делом!

– Лучшие условия труда для херувимов и серафимов.

– Сократить рабочий день архангелов.

Джо Малхейр посмотрел на нее, чуть помолчал.

– Вы мне нравитесь. Что-то в вас есть такое. Вы не из наших, но…

– Я…

– Нет, не из наших. Но можете быть за нас. Это главное. Допивайте кофе и прокатимся на трамвае.

Он опять щелкнул пальцами, подзывая официантку.

– Или, может, вы не любите трамваев? Может, у вас есть другие дела?

Нэнси покачала головой.

– Обожаю трамваи. Только мне надо поспеть на поезд без четверти шесть.

– Счет, мисс.

Он доедал ложечкой сахар со дна одной из своих чашек.

– Поедем трамваем в Долки, а там вы перехватите свой поезд. Сядем на верхотуре, и пускай у вас волосы летят по ветру. Это здорово – встретить девушку с длинными волосами. Все теперь так коротко стригутся. Моя мать говорит, волосы – венец девичьей красы. Сестра обкорнала волосы до ушей, так она когда явилась домой, маму чуть удар не хватил.

– И она ругала вашу сестру?

Он засмеялся.

– Ругань она приберегает для больших бед. А если ругаться слишком часто, брань вроде как теряет силу.

Он взял у официантки счет и подмигнул ей.

– Go raibh maith agat.

Та осуждающе опустила глаза.

– Нечего тут гадости говорить.

И оскорбленно удалилась.

Он посмотрел на Нэнси и засмеялся.

– Эта девица во всем подозревает дурное. А я только сказал ей спасибо.

– Она заподозрила дурное, потому что вы так поглядели.

Нэнси взяла со стола сумочку и сверток с книгами для тети Мэри.

Выходя из кафе, Джо надел кепку. Любопытно, может, у него там проделаны дырочки для ушей, кроличьи уши, наверно, пробиваются вверх сквозь эту косматую гриву. Джо не заботился о том, чтобы спутница все время шла по внутренней стороне тротуара, не то что Гарри, – тот всегда, словно бы загораживая собою, передвигал ее подальше от мостовой. Две босоногие девчушки протянули к ней руки.

– Леди…

Нэнси замешкалась, припоминая, есть ли мелочь в кошельке, но Малхейр потянул ее за локоть.

– Идем.

– Леди…

Одна малышка, заметив, что Нэнси колеблется, побежала было следом.

– Леди…

– В чем смысл? – спросил Джо.

Он крепко держал Нэнси под руку. И шагал очень быстро, втянув голову в плечи, – может быть, чтобы не так натирал шею жесткий воротничок.

– Придет время, и нищих больше не будет.

– Но пока…

– Несколько ваших медяков ничему не помогут.

Верзила-полицейский взмахом рук в белых перчатках дал знак перейти через улицу. Толпа пешеходов хлынула с тротуара, какой-то молодой автомобилист нетерпеливо засигналил. Две рослые лошади, впряженные в тяжелую подводу, переступали на месте, упряжь позвякивала при каждом их движении. У возницы накинут был на голову пустой мешок и свисал по спине. Сквозь толпу, не обращая внимания на полицейского, пробирался грузовик, битком набитый солдатами. Из-за угла, со стороны Колледж Грин, вывернулся трамвай.

– Бежим, – сказал Джо.

Они побежали по узкому тротуару, он потянул Нэнси за руку и втащил на площадку.

– Нэнси!

От неожиданности, что ее окликнули, Нэнси чуть не выронила библиотечные книги. Оглянулась. В проводах над головой затрещало, трамвай качнулся, пошел. А на тротуаре стоял Гарри.

– Нэнси…

Он сиял шляпу.

– А, здравствуйте. – Она постаралась улыбнуться ему как можно непринужденнее.

– Что вы здесь…

– Наверх, наверх! – Малхейр подтолкнул ее к лесенке. Вагон качало из стороны в сторону. Гарри стоял со шляпой в руке и смотрел вслед. Они поднялись по лесенке и, спотыкаясь от качки, пробрались вперед. Трамвай свернул за угол, на Нассау-стрит, с проводов над головой с треском сыпались искры.

– Вот не повезло!

Нэнси опустилась на место, Джо уселся рядом.

– Тот малый?

– Он приставучий. Пойдет ахать и охать, задавать дурацкие вопросы. Кто вы такой? Куда мы ехали? Почему то, почему се? И наверно, расскажет тете Мэри.

С верхотуры они увидели – в Колледж-парке играют в крикет. Бежит кто-то в белом с битой наотмашь. В густой листве деревьев кое-где уже проглядывает желтизна.

– Что же вы скажете?

– Что-нибудь придумаю. – Нэнси улыбнулась. – Я навострилась сочинять. Поневоле навостришься. Живу как под стеклянным колпаком. За каждым шагом смотрят.

– Для молодой девицы вроде вас, не очень-то здравомыслящей, это не вредно.

Они улыбнулись друг другу.

Поездка длилась почти час. Лица раскраснелись на ветру, и ветром чуть не унесло кепку Джо, но он почувствовал, что ее срывает с головы, и успел подхватить.

В Кингстауне десятиминутная остановка. Слева за дорогой в гавани мягко покачиваются на воде яхты. Двое солдат поднялись в вагон и прошли между скамьями, мельком оглядывая пассажиров. Нэнси старалась не думать про конверт в кармане Джо. Никто не смотрел на этих двоих с револьверами наготове. Никто слова не промолвил, пока они не вышли из вагона.

– Надеюсь, я не заставила вас полдня потерять зря? – спросила Нэнси.

– Вот уж не сказал бы, что потерял время зря, – улыбнулся Джо.

Вагоновожатый спустился со своей площадки и стал дергать веревку, привязанную к дуге. Опять посыпались искры.

– Удивительно, правда, – сказала Нэнси. – Эти искры носят нас по рельсам. Вы бы не хотели водить трамвай?

– Нет. Лучше поезд. А так скука смертная – все время одни и те же улицы, и толпы народу, и каждую минуту остановка, входят, выходят. То ли дело скорый поезд. Мчишься мимо деревень, пугаешь коров.

– Вот и видно, что деревню вы не знаете, коровы поезда ни капельки не пугаются. Даже и внимания не обращают.

– Ну, просто – мчаться через поля и леса, свистеть напропалую, и пускай все на свете остается позади.

Трамвай, отдохнув, снова пустился враскачку по узкой улице.

– Наверно, мы больше никогда не увидимся, – вдруг вполголоса сказал Джо.

– Почем знать.

Он снял кепку и с минуту разглядывал подкладку, будто на ней написаны слова, которые хочется сказать.

– Вот и это худо в нашей жизни. Людей так и швыряет. То туда, то сюда, невесть куда. Очень бы я хотел еще с вами повидаться. – Он опять надел кепку и посмотрел на Нэнси. – Я не про завтрашний день. Не теперь, а после, когда…

– Когда что?

– Когда мы будем знать больше. Когда… – Он повел руками.

– Да. Я бы тоже хотела.

– Правда?

– Правда.

Он улыбнулся.

– Тогда так оно и будет, непременно. Не забудьте.

Он опять снял кепку и вдруг отбросил ее прочь. Она упала наземь и отлетела в канаву, чудом не попав под колеса какого-то велосипедиста.

– Я ее терпеть не мог, – сказал Джо. – Просто ненавидел. – Он взял руку Нэнси и задержал в своей.

– Что-то скажет ваша мама? – сквозь смех проговорила Нэнси.

– Наверняка стукнет меня кулаком, а потом пойдет и купит другую. Она думает, если я стану ходить с непокрытой головой, так непременно помру от простуды либо от чахотки.

– Видно, она похожа на мою тетю Мэри. И наверно, с вами никакого сладу.

– Ага, пожалуй, что и так. Ей тошно думать – вдруг я кончу, как отец. Но она хорошая.

– А я и не сомневалась.

– Стало быть, если когда-нибудь я заявлюсь к вам и скажу – привет, Нэнси, – вы меня вспомните, а?

– Тот самый, как бишь его, который выкинул из трамвая свою кепку. А как его зовут?

– Неважно. Вы просто меня не забывайте.

– Нет. Не забуду. – Нэнси указательным пальцем перекрестила себе сердце. – Слово верное, клянусь, коль вру, сквозь землю провалюсь.

– И вы тоже так говорите? – удивился Джо.

– Все так говорят, – убежденно заявила Нэнси.

– Я часто думал, хорошо бы поступить в колледж. Получить какое-никакое образование. Выучусь разным умным словам, стану потом людям пыль в глаза пускать.

– Для этого довольно купить словарь.

– Знаете что… Нэнси… – Он стиснул ее пальцы. – Я бы хотел сочинять книжки… вот чего мне по-настоящему хочется… только боязно, вдруг окажусь дурак дураком.

– Мне тоже хочется писать книги… только я боюсь, вдруг будет не о чем.

– Первый раз вижу человека, кто хочет писать.

– И я. Таких людей, кто может стать писателем, на каждом углу не встретишь. Да еще в моих краях.

Они изумленно смотрели друг на друга.

– У меня есть тетрадка, я в нее записываю разное. Дневник. То есть не совсем. Записываю, чтобы не забыть. Все так легко забывается.

– А про меня запишете?

Нэнси покраснела.

– Ну, я записываю больше мысли, а не случаи. И мне уже немножко надоело.

– Вы только запишите мое имя. Мне приятно будет, что я попал в вашу книжку.

Нэнси улыбнулась.

– Помню, лет в десять я думала про одного мальчика, что он замечательный, и писала его имя на кусочках бумаги, сто раз писала, а потом рвала и кидала в огонь. Вы когда-нибудь делали такие глупости?

– А как его звали?

Она призадумалась.

– Представляете, не помню, честное слово. Я только раз его видела, в гостях у подружки. – Она расхохоталась. – Вот глупо, а? И ведь я правда думала, что он самый необыкновенный мальчик на свете. Сколько месяцев про него думала. Прекрасные были мечты.

– Нет, вы только запишите мое имя и уж не кидайте этот листок в огонь.

– Мы почти приехали, – перебила Нэнси.

– Да.

Они надолго замолчали. Джо рассеянно смотрел на пробегающие мимо дома и все сжимал и сжимал ее пальцы.

– А как ваша мама относится к тому, что вы… ну… понимаете… замешаны…

Он явно поразился:

– Господи, да неужели я ей такое скажу! Ее хватил бы удар! – Он усмехнулся. – Я ей тогда скажу, когда все кончится. Когда мы победим. У меня брат в армии. Всю войну воевал. Теперь он сержант. Месяца два назад приезжал домой, в отпуск, и все уговаривал меня тоже пойти в британскую армию. Мне, мол, такая жизнь придется по вкусу. Сам-то он парень неплохой.

– А вы что ему сказали?

– Я сказал, нипочем не пойду на жалованье к английскому королю, а мать говорит, лучше солдатское жалованье, чем никакого. Вот вам братец Диклен. Мою сестру зовут Мэдж, она служит в магазине Клири. Я младший. Непутевый.

– Теперь я все знаю.

– Да. Теперь вы знаете.

Трамвай остановился, кондуктор зазвонил в колокол, давая всем знак выходить.

– Долки, – закричал он. – Долки! – Соскочил наземь и стал перетягивать дугу на другой конец вагона.

Нэнси и Джо были единственными пассажирами, кто еще оставался на верхотуре. Они спустились по лесенке. Вожатый стоял на площадке и читал газету.

– Как пройти на станцию знаете? – спросил Джо, когда они вышли на дорогу.

Нэнси кивнула.

– Я поеду обратно этим же трамваем, так что… если вы не в обиде.

– Конечно, не в обиде. Было очень… Я очень довольна.

Джо взял ее за руку чуть выше локтя. Он вполне мог обхватить пальцами всю руку, точно браслетом. Притянул Нэнси к себе совсем близко.

– Вы его увидите?

Она кивнула.

– Так скажите ему… не сегодня, сегодня не ходите…

– Что сказать?

– Что Брой говорит, ему надо сниматься с места. Он думает, так лучше.

– Бр…

Он стиснул ее руку, не давая договорить имя.

– Ой!

– Только это и скажите.

Отпустил ее, шагнул к трамваю. Обернулся, посмотрел на Нэнси. Она потирала руку.

– Больно?

– Ничего.

– Нэнси – славное имя. Мы еще увидимся, Нэнси. Берегите себя.

– И вы.

– Постараюсь. Не забудьте, я еще объявлюсь.

– Как снег на голову.

– Угу. Так как меня зовут?

– Джо Малхейр.

– Скажите еще раз.

– Джо Малхейр.

– Мы еще увидимся, Нэнси.

Он поднялся на площадку. Они стояли и смотрели друг на друга; какая досада, что ей нечего дать ему на память. Она подняла руку в прощальном приветствии.

– Au revoir[59]59
  До свиданья (фр.).


[Закрыть].

– Нэнси, – только и сказал он и взбежал по лесенке на верхотуру.

В поезде оказался Гарри. Она была к этому готова и осторожно высматривала его с перрона, пока вагоны катились мимо, замедляя ход. Со стуком распахнулись двери, пар прозрачными пальцами цеплялся за ноги выходящих пассажиров. Вот он, Гарри, в вагоне первого класса, сидит в углу, чуть наклонив непокрытую голову над аккуратно сложенным номером «Айриш таймс». Котелок торжественно покоится на колене. Нэнси поскорей вскочила в соседний вагон третьего класса – повезло, он ее не видал! Когда приехали, она переждала, пока он вышел, уже, как полагается, в котелке, и зашагал прочь, и тогда лишь соскочила на платформу. Вот он начал подниматься по крутой лестнице железнодорожного моста, перекинутого над рельсами. Длинные ноги так и мелькают, раз-раз, со ступеньки на ступеньку. Позади него, пыхтя, поднимается с плетеной корзинкой через руку миссис Брэдли из здешней гостиницы. Машинист выпустил большущий клуб паровозного пара, тот поднялся и угодил как раз в середину моста. Гарри скрылся в белом облаке. Захлопали двери. Проводник пошел по платформе, проверял ручки – все ли закрыты. Кондуктор свистнул в свисток. Махнул зеленый флаг; толчок, неизменный лязг, поезд тронулся. Нэнси взбежала по ступенькам на мост. Он дрожал под ногами. Вагоны уже мерно бежали прочь. Дым отплывал назад, к станции, и вверх, в вечернее небо. Гарри ждал у выхода на дорогу.

– Нэнси.

– А, здрасте.

Она вызывающе помахала сумкой с библиотечными книгами.

– Что это ты сегодня вытворяла?

Солнце косыми лучами грело им лица. С моря дул прохладный ветерок. Нэнси смотрела, как поезд, все набирая скорость, уходит по изгибу насыпи к косе. Окна блестят на солнце.

– Ничего я не вытворяла.

– А кто тот малый, с кем ты была?

Нэнси не ответила.

– С виду какой-то жалкий замухрышка.

Нэнси только сумкой махнула.

– Нэнси?

– Да просто я с ним столкнулась в библиотеке. Он менял книги для матери. Получилось, что нам по дороге. Бывают же такие совпадения.

– По его виду не похоже, что его мамаша берет книги из библиотеки. Судя по его виду, его мамаша едва ли умеет читать. Куда вы ездили трамваем?

– Я люблю ездить трамваем, – сказала Нэнси чистую правду.

– Это не ответ на мой вопрос.

Теперь она промолчала. Поезд уже почти достиг косы. К ним летели, ширясь и расплываясь, облака дыма.

– В сущности, это не ваше дело, – сказала наконец Нэнси.

– Пожалуй, мне следует поговорить с Мэри.

– Вот это, я вижу, ваше дело. Мешать мне жить. Устроили бы потолковее свою жизнь, чем соваться в мою. Чух-чух утренним поездом в город, чух-чух вечерним из города, а посередке продаете паршивые акции да облигации или чем вы там еще занимаетесь. Ну что вам от этого толку?

– У меня классная служба. Из самых лучших. Ты не понимаешь, как мне повезло, что я получил место в нашей фирме. Я хочу сказать, после войны сотни таких, как я, не могли найти работу. Да еще многие до того проучились год-другой в университете, а у меня и такого преимущества не было. Прямо со школьной скамьи угодил в армию. Не будь мои отец знаком с Питером Джорданом, может, я по сей день искал бы работу.

– Ничего, мистер Кейси, уж конечно, найдет вам подходящее местечко, что-нибудь по застройке земельных участков.

– Ну и сучка же ты, Нэнси.

– О-о!

– Извини. Я не то хотел сказать.

– Наверняка то самое и, наверно, вы правы.

Она нагнулась, сняла нарядные туфли и кинула в сумку с книгами.

– Хватит, больше не могу. Не туфли, а орудие пытки.

Вздернула юбку, отстегнула и сняла чулки. Лицо у Гарри стало свирепое. Сперва он следил за ее движениями, потом перевел глаза на высокую живую изгородь по правой стороне дороги. Нэнси скатала чулки и сунула в карман.

– Так-то лучше.

– Я хочу жить прилично. Вот и все. Прилично, нормально жить. Ты понятия не имеешь, что за штука жизнь.

– Надежды, стремления и всякое такое.

– Тебе, видно, только и хочется неприятностей. А если их нет, ты их сама устраиваешь. Вот повзрослеешь, тогда поймешь, что я имею в виду. Разберешься. Тогда поуспокоишься.

Нэнси вздохнула.

– Но мы отвлеклись. Так кто же был тот замухрышка?

– Я уже вам сказала, никакой он не замухрышка.

Нэнси отвернулась и медленно пошла по дороге. Земля под босыми ступнями была еще теплая, шершавая.

– Почему вы не снимете свой дурацкий котелок?

Гарри пошел следом, на ходу сердито похлопывая по ноге свернутой газетой.

– У него мать больная, прикована к постели… это временно… понимаете. Ему приходится… – Нэнси обернулась, невинными голубыми глазами не мигая уставилась на Гарри. И храбро пошла дальше, пятясь задом, – …носить ей книги. Тоскливо же все время лежать в постели, когда и читать нечего. Они живут в Монкстауне, у самой башни, окна выходят на море. Он оставляет мать у окна, и она лежит и смотрит на море. Он уходит, а она ему говорит – не задерживайся, милый. Возвращайся скорей. Мы поехали вместе трамваем. Я поехала дальше, в Долки, а там села в поезд. В трамвае он за меня заплатил. Правда, мило с его стороны? Да, и он взял для нее «Гамлета».

– «Гамлета»?

– Ага, и еще разное… м-м… «Большие надежды»…

– Хорошо. Хорошо. Довольно идти задом наперед, кончится тем, что ты упадешь.

Дошли до ворот. Нэнси остановилась.

– У нее только что вырезали аппендикс.

– Этот малый тебе явно не компания. Надеюсь…

– Нет-нет, мы не назначили друг другу свидание, ничего такого. Просто попрощались. – Она хихикнула. – Я еще сказала спасибо, что заплатили за мой билет. Ну, вот и пришли.

– Да.

Нэнси шагнула к нему.

– Вот я все и рассказала, ведь ничего плохого в этом нет?

– Полагаю, что нет.

Нэнси улыбнулась ему. Хотелось коснуться его лица, кончиками пальцев ощутить гладкую теплую щеку, но она не смела. Только все отчаянней улыбалась. Наконец он улыбнулся в ответ.

– Зайдете, выпьете чего-нибудь? Не то тетя Мэри разозлится.

– До чего ты несносная.

Нэнси взяла его под руку, и они молча пошли к дому.

Тетя Мэри ждала их, опершись на перила веранды.

– Ты пропадала целую вечность. Я уж думала, ты опоздала на поезд.

– Мы очень мило ссорились, – сказала Нэнси.

– Бедный Гарри! Ему необходимо выпить. Сними этот дурацкий котелок, Гарри, милый.

Гарри высвободил руку из-под руки Нэнси и снял котелок. Лицо у него стало до крайности растерянное.

– Помимо всего прочего, – продолжала тетя Мэри, – к сорока годам ты совсем облысеешь. До чего нелепая у мужчин привычка.

Гарри и Нэнси поднялись к ней на веранду.

– У тебя такая прекрасная грива, лучше всякого головного убора. Надеюсь, деточка, по Дублину ты не разгуливала босиком.

– Я больше ни минуты не могла вытерпеть в этих туфлях. Сняла их на дороге. Сейчас пойду переоденусь. Я мигом.

Нэнси вошла в дом и побежала наверх.

– Мэри, – послышался голос старика. – Мэри, Мэри, Мэри.

Нэнси тщательно прикрыла за собой дверь спальни. С веранды доносился голос тети Мэри – такая стремительная скороговорка, будто надо высказать уйму всего, а времени в обрез. Засмеялся Гарри. Ну, это хорошо. Нэнси достала из ящика тетрадь, открыла чистую страницу. Джо Малхейр, написала она. Точка. Джо Малхейр. Джо Малхейр. ДЖО МАЛХЕЙР. Джо. джо. джо. Джо Малхейр.