Текст книги "Тайны полуночи"
Автор книги: Дженел Тейлор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
– Почему же так, Фрэнк?
– Некоторые старатели, – неохотно начал Фрэнк, – недоверчиво относятся к экспертам по пробам руды и привозят свои образчики издалека. Тогда я не узнаю, где находится месторождение. Вот и с «ММ» такой случай, а месторождение, наверное, богатейшее в штате, и я охотно принял бы участие в его разработке. Такого высокого процента серебра в руде мне не встречалось. – Выражение лица его стало алчным, руки хищно сжались в кулаки так, что побелели суставы пальцев. Он встал, помог ей подняться и поставил папку на то место, где была бы фамилия «Марстон». – Да, это месторождение – богатейшее, оно принесет владельцу миллионы. Руда – почти что чистое серебро. И золото в ней есть. Я непременно вошел бы вкладчиком в компанию, если кто-то нашел бы это месторождение. Или сам бы начал его искать.
– Не понимаю, Фрэнк. Ведь это месторождение уже открыто. Вам принесли образцы. Ведь вы этих людей видели?
– Да, видел. Но оба были убиты, может быть, обычными грабителями. Поэтому заявка с указанием местонахождения не зарегистрирована в земельном управлении. А Мэтью Марстон и Клэй Кессиди сгинули.
Джинни с облегчением почувствовала, что он доверяет ей, и потому не побоялась полюбопытствовать:
– Наверное, кто-нибудь наткнется на это месторождение, как вы думаете? Ведь в горах много старателей.
– Но я же объяснил вам, что обычно даже богатая сереброносная руда выглядит очень обманчиво – ни за что не заподозришь такого высокого процента серебра. Мэтт и Клэй были опытные старатели, только поэтому и догадались, что там скрыто богатство.
– Какая жалость, что они убиты; разработка такого месторождения прославила и обогатила бы штат. Как это случилось?
– Их тела были найдены в сгоревшей хижине. Их застрелили, а потом подожги лачугу, чтобы замести следы. Опознали их только по мулам, которые находились около сожженной хижины, и их упряжи.
– Может быть, убийцы безуспешно требовали у них координаты месторождения и, ничего не добившись, расправились с ними?
– Я думал об этом. Даже нанял детектива для расследования, но никаких следов найти не удалось. Заявка, очевидно, не была зарегистрирована.
Джинни не рискнула спросить, проверял ли он списки регистрации участков не только в Колорадо-Сити, но и в других городах, например в Денвере.
– Наверное, после убийства прошел слишком большой срок, чтобы детектив мог добиться успеха, – заметила она.
– Иногда я думаю, что один из них мог спастись. Впрочем, вряд ли, он бы объявился, ну, например, если бы это был Марстон… Его сумка с золотом лежит у меня на хранении, и срок уже прошел. Вы ведь видели сегодня полку с невостребованными вещами.
Джинни сочувственно вздохнула.
– Какой ужас – человек умирает, когда вот-вот мог стать миллионером. А родственники у них были? Если убийцы хотели завладеть месторождением, то и родные в опасности.
– У Клэя Кессиди родных не было. У Марстона была дочь, но она жила в Англии, неизвестен не только ее адрес, но даже имя. Могла она и выйти замуж и переменить имя. Марстон и Кессиди остались здесь после войны как «гальванизированные янки». Кажется, оба были славные парни.
– Как печально, когда дочь даже не знает о смерти отца…
– Я хотел бы найти ее. Если отец посылал ей в письме карту или какие-нибудь сведения, я организую компанию по разработке, и мы оба разбогатеем.
– Пытались ли вы найти ее? – с притворной небрежностью спросила Джинни.
– Да, но это не удалось. А было бы хорошо оформить заявку и опередить преступников.
– Но вы говорили, что один, возможно, жив? Почему же он исчез?
– Представить себе не могу.
– Я тоже. А знаете, у меня возникла идея: откройте контору по розыску старателей, которые имеют с вами дело: пусть каждый, закладчик или продавец оставит у вас сведения о месте своего жительства или данные о том, куда он направляется. А потом вы сможете информировать их семьи, если их не могут разыскать, за небольшую плату, разумеется. Я вела бы регистрацию.
– Хорошая мысль, я ее обдумаю.
Когда Джинни уже собрала свои бумаги, в дверь постучал клерк.
– Время закрывать, вы еще не кончили, мистер Кэннон.
– Кончаем через минуту. Идите домой и отдыхайте, первый день работы утомителен. Вы не забыли о моем приглашении на завтрашний вечер?
– Нет, конечно.
Джинни, действительно уставшая от деловой суеты и взволновавших ее разговоров, пообедала у Хетти вместе с другими постояльцами и, помывшись в ванной, пошла в спальню. Открыв дверь, она увидела лежащего поперек кровати мужчину. Он сел и посмотрел на нее черными, как антрацит, глазами. Джинни уставилась на него изумленным взглядом, потом хлынул поток слов:
– Стоун, как вы вошли? Вас кто-нибудь видел? Как вы меня нашли? Надеюсь, никого не расспрашивали по соседству?
Он не отводил глаз от разрумянившегося лица, облака светло-каштановых волос, полураскрытых губ. Светло-карие глаза радостно сияли. Она придерживала рукой рубашку у ворота, через другую руку было перевешено снятое ею платье. Боже, как она красива и соблазнительна, и так близка… но насколько она стала мне далека теперь, когда я узнал…
– Хелло, Джинни Марстон, – вымолвил он наконец.
Она глядела на него, пытаясь понять его настроение. Он вел себя сдержанно, не набросился на нее с упреками. Взгляд был суровый и мужественный. Как она любила этого человека, стройного и крепкого, одетого в черное, с короткой бородкой. Как он был ей мил! Но почему он не встает, не раскрывает ей объятия, когда ей так хочется прильнуть к нему… Ну да ладно, он здесь, достаточно и этого.
– Отец рассказал вам? – тихо спросила она.
Прислонившись к задней стенке кровати и опустив небритый подбородок в сложенные ладони, он глядел на нее и удивлялся, почему она стоит в дверях и не бросается к нему в кольцо его тоскующих рук.
– Да, рассказал, и письмо я получил. Слава Богу, из-под всех личин появилась подлинная, Вы – не дочь Чарльза Эвери, и не дочь Беннета Чепмена. Двух отцов вы потеряли по дороге. Ну как, уже нашли настоящего?
– Нет. Как раз сегодня мне сказали, что он и его компаньон год назад были убиты. Но я знаю – я надеюсь, – что это неправда.
– А что правда, Джинни Марстон?
Она подошла к кровати и села рядом с ним. Подняв к нему лицо, она все рассказала любимому человеку, надеясь, что он будет с ней таким же искренним и открытым.
– Я знаю, что отец не был убит в хижине, но не знаю, где он теперь, и жив ли он. Не понимаю, почему он не посылает известия о себе, если жив. Я знаю, что во всем этом замешан Фрэнк Кэннон и пытаюсь что-нибудь прояснить, работая у него.
– Значит, вы ведете расследование, – холодно отозвался он, посмотрев на нее холодно и неприязненно. – Я все знаю от отца о ваших делах и замыслах. Я приехал с ранчо позже, чем думал, – бандиты угнали скот, надо было помочь отцу. Здесь я узнал, где вы работаете и где живете, пробрался в вашу комнату и ждал вас после работы. Вы будете рады известию, что мать и отец решили пожениться. Свадьбу отпразднуем после моего возвращения на ранчо.
Моего, не нашего? Джинни словно ударили, но она не высказала вслух обиды и удивления.
– Да, я очень рада этому. Поздравьте их от меня. Когда же вы вернетесь на ранчо?
Его тронуло тоскливое выражение, появившееся в ее глазах, когда он упомянул об отъезде, но он не показал ей этого. Если бы знать, что ей известно о мучительном для него деле. Спросить он боялся: если она снова солжет ему, он этого не вынесет Надо выждать, и, быть может, она сама раскроется.
Возникло напряжение – каждый из них хотел установить контакт с другим, и каждый хотел, чтобы другой опередил его в этом.
– Я еще не решил, – ответил он и поглядел на нее мрачным взглядом своих черных глаз. – Я хочу сказать вам, что вы плохо поступили с моими родителями, Джинни, но я понимаю, как это случилось, И было не так уж плохо, что вы подарили отцу хоть ненадолго иллюзию возвращения Джоанны. А то, что вы не в силах были долго таиться и открылись им – хороший поступок.
Он увидел в ее глазах удивление и облегчение, но потом их снова застлала грусть.
– Значит, вы вернулись сказать мне, что не питаете ко мне мстительного чувства?
– Нет, не для этого. Я хотел сказать, что я рад, что вы – не Джоанна, потому что она и я, как выяснилось, родные брат и сестра.
Он не хочет раскрыться, думала она. Будь храброй, Джинни, не то ты не узнаешь правды.
– Почему вы так суровы со мной сегодня? – спросила она. – Потому что хотите порвать наши отношения? Хотите уверить меня, что я вам безразлична? Что вы испытывали ко мне только физическое влечение? Что вы не можете простить мне мои обманы и отвергаете меня? Что эти обманы разрушили надежду на наше общее будущее?
Стоун глядел на дочь человека, убившего его лучшего друга, человека, которого он поклялся убить. Она могла и не знать об этом, но могла и знать. В своем последнем письме Клэй писал, что Мэтт странно ведет себя. «Он тянет с заявкой на участок, и это необъяснимо, – писал Клэй. – Я не хотел бы подозревать Мэтта, он – мой компаньон и старый друг, но я перестаю доверять ему. Если со мной что-нибудь случится, я завещаю тебе свою часть прииска. Посылаю тебе завещание и карту с обозначением участка. Семьи у меня нет, а ты – мой лучший друг. Ты мне много раз спасал жизнь, помоги и сейчас. Приезжай скорее. Если Мэтт что-то темнит, мы вдвоем выведем его на чистую воду. Пробирщик сказал, что на участке можно нажить миллионы. Жду тебя».
Стоун решил, что вряд ли Клэй без причины заподозрил Мэтта. После смерти Клэя вся заявка досталась Мэтту, и он оформил ее на имя Джинни в Денвере – Стоун узнал об этом, Стоуну не нужно было богатства – он хотел отомстить за друга. Ведь если Мэтт был бы невиновен, он обратился бы после убийства Клэя к закону. А он дал убийце скрыться и зарегистрировал заявку на свое имя. Версию об участии в убийстве Фрэнка Кэннона, заинтересовавшегося месторождением, Мэтт выдвинул как дымовую завесу, словно индейцы, прикрывающие свои военные действия. Стоун считал Мэтта виновным, но ждал его возвращения, чтобы разобраться в деле окончательно. Может быть, Мэтт окажется невиновным, хотя вероятности мало.
Упоминал ли Мэтт Стоуна в письмах к Джинни? Может быть, желание обмануть его в интересах своего отца и было причиной ее маскировки под сестру Стоуна? Знает ли она, что он унаследовал по завещанию долю Клэя? Все эти вопросы мучили его. Ответит ли она на них, будет ли откровенна? Отец рассказал ему, каким образом Джинни покинула форт Смит – видно, она ловкая притворщица и храбрая девчонка. И сюда, в Колорадо-Сити она приехала одна и начала действовать в одиночку.
Джинни уже не могла переносить затянувшееся молчание и спросила:
– Стоун, зачем вы приехали сюда? Все было сказано в моем письме.
Агент по особым заданиям, умело разоблачавший преступников, быстро ориентирующийся в обстановке, бесстрашный и прозорливый, снова почувствовал, что в присутствии Джинни он теряет многие, казалось бы, неотъемлемые качества своего характера. Он был смущен. Джинни казалась такой искренней, чистой, как ключевая вода. Он видел, что она обижена, что она мучается сомнениями и тоской. Он ответил более мягким тоном:
– Письмо – не то что разговор лицом к лицу. Но даже глядя в глаза, не всегда узнаешь, искренен ли с тобой другой. Мы с вами, кажется, имели возможность убедиться в этом.
– Я скрывала от вас свое имя, но в остальном я всегда была с вами искренней! – пылко возразила Джинни. – Я была самою собой. А вот Стоун Чепмен – это не Стив Карр, и я сейчас вижу перед собой какого-то незнакомца.
С самого момента, как она увидела Стоуна в своей комнате, Джинни не могла избавиться от этого впечатления. Он казался ей загадочным незнакомцем – эта коротенькая бородка, строгий взгляд, неумолимый тон… Но Джинни не теряла мужества.
– Даже в том случае, если вы не в силах простить меня и хотите порвать наши личные отношения, может быть, навсегда, вы все-таки можете стать моим проводником – без вашей помощи я не найду своего отца. – Мне бы только удержать тебя при себе, думала она, и я справлюсь с тобой, упрямец, докажу тебе, что ты меня любишь. Но на это мне нужно время.
– Вы хотите, чтобы я помог вам найти Мэтью Марстона? Почему вы мне это предлагаете?
Джинни заметила, что он подчеркнул слово «я», но не придала этому значения.
– Потому что вы опытный проводник и сыщик, – возразила она. – Одна я не могу разыскать отца. Просить о помощи Фрэнка Кэннона… но с этим жестким и к тому же влюбленным в меня человеком трудно иметь дело. Наверное, даже опасно. Неужели вы не хотите помочь мне? Я заплачу вам, сколько смогу. – Останься со мной, Стив Карр, и мы преодолеем эту отчужденность, все у нас наладится, думала Джинни.
Этот призыв дошел до него – он чувствовал, что не может больше отталкивать Джинни. Он решил быть с ней откровенным, хотя тайны, связанные с ее отцом, он не откроет.
– Я не могу возненавидеть вас, Джинни Марстон, – сказал он медленно, – я желаю вас с момента нашей встречи в Джорджии. Но с этого момента до сегодня между нами все закружилось в каком-то безумном вихре. Все эти внезапные перемены в наших отношениях, все эти обманы… Я признаю, что вы далеко не всегда были виноваты. Обманывал и я, и я – виной тому, что мы так далеко зашли в наших отношениях. На ранчо я решил, что вы моя сестра и бежал в панике. Но наши отношения в дороге – не коварный обман с моей стороны. Я любил и желал вас, не только ваше тело. О женщина! Я желал тебя, как ничего в жизни не желал. Даже того, чтобы отец признал меня перед людьми. Да, узнав правду о двух твоих обманах, я был разгневан, разочарован в тебе, повергнут в смятение. Но и тебе довелось испытывать эти чувства по отношению ко мне, и я много раз бывал виноват. Я приехал, потому что ты моя, и я хочу быть с тобой… почему ты плачешь? – спросил он, подвинулся к ней и, обняв, начал смахивать слезы, катившиеся по ее щекам.
– Я так боялась потерять тебя… Ничего в жизни я так не боялась… Я люблю тебя, Стоун. Я не хотела тебя принуждать, потому что ты так…
– Брыкался, словно мустанг, которого хотят подковать? – шутливо спросил он. Его улыбка согрела ее душу. Он улыбался все шире, его улыбка была чарующей и дразнящей; наконец, сверкнули ослепительно-белые зубы, и он счастливо засмеялся. Его черные глаза горели страстью. Тревога и испуг Джинни словно растаяли.
– Я так рада, что ты здесь, – прошептала она, – я так тебя хочу. Ты не целовал меня целую вечность. Господи, я так томилась по тебе… Ты меня простил?
За все, кроме одного, в чем ты и не виновата… Но это «одно» может разлучить нас, подумал он и, покрывая поцелуями ее лоб, нос и щеки и страстно поцеловав ее в губы, прошептал:
– Ты знаешь, что ты – единственная женщина для меня… – Обросшим короткой щетиной подбородком он сбросил с ее плеча рукав ночной рубашки и стал нежно лизать плечо и шею.
– Ты – единственный мужчина для меня, Стоун, – прошептала Джинни, прижавшись к нему. Она знала, что ее чувство – могущественнее и богаче, чем физическая страсть. Ее сердце, освободившись от страха, трепетало, охваченное радостью и любовью, а тело пылало неистовой страстью. Может быть, мы оба обезумели, промелькнуло в ее сознании, но я отдамся ему снова, я жажду его ласк и поцелуев.
Стоун хотел бы открыть ей свою душу до конца, но не мог, пока не встретится с Мэттом и не узнает всю правду. Сейчас он боялся открыться ей и нарушить восстановленную между ними, но еще хрупкую связь. Ведь, может быть, она права, и убийца Клэя – не Мэтт, а кто-то другой. Тогда они вместе будут искать убийцу. Но если Мэтт все-таки виноват в каких-то махинациях по отношению к Клэю, это снова вызовет осложнения между ними и Джинни…
Джинни целовала и ласкала его, и он чувствовал, что снова обрел ее. Она – единственная женщина, которая поняла его и пробилась к нему, вырвала его из отчужденности, спасла от одиночества.
Он рванул вниз ее ночную рубашку, обнажив белоснежную атласную кожу, и нежно прильнул к ней губами. Нахлынула страсть, и он неистово ласкал ее, целуя грудь, плечи, живот.
Джинни крепко обнимала его с чувством, что он целиком принадлежит ей. Она расстегнула его рубашку и пробежала пальцами по гладкой безволосой груди. Она хотела любить его здесь, сейчас, после бесконечной разлуки. Она тянулась к нему всем своим существом, раскрывалась навстречу ему, как цветок.
Взволнованный ее порывом, Стоун на минуту отодвинулся от нее, стянул сапоги, снял и бросил на стул брюки и пистолеты. Когда он обернулся к Джинни, она ждала его, обнаженная, призывно протягивая к нему руки. Погрузив пальцы в ее волосы, он прижался к ее рту с такой силой, что у обоих перехватило дыхание. Его страсть разгоралась все неистовее, но он сдерживая себя, чтобы не причинить ей боли, желая овладеть ею бережно и нежно.
– Я же говорил, что ты – опасное искушение и непреодолимый соблазн, женщина, и я был прав!
– И ты для меня тоже, любовь моя… – простонала Джинни. Она изнемогала от любви, его темные глаза словно притягивали ее в свои неведомые глубины.
Он наклонился над ней и сосал ее груди, а руки его скользнули вниз и достигли заветного бугорка. Его тело пылало, как факел, ее близость после недель воздержания сводила его с ума, но он сдерживал неистовство страсти, желая одарить ее любовью и нежностью. Он снова жадно приник к ее рту, потом, не в силах больше медлить, раздвинул ее бедра и вошел в нее. Ни одна женщина не принимала его с такой самоотдачей всего своего существа, и ни одна не завладевала им так безраздельно. Он входил в нее, вдыхая нежный и пряный аромат ее тела – свежий, как весна, и горячий, словно знойное лето.
Руки Джинни перебирали шелковые волосы Стоуна и ласкали его мускулистую спину; она выгибалась ему навстречу. Ее тело отвечало ему каждой своей клеточкой, его руки и губы возбуждали ее страсть, и Джинни всем существом устремилась к волшебнику – Стоуну. Тело ее плавилось, горело огнем. Он ускорил темп, и поцелуи его стали еще неистовее. Она отдавалась ему, дарила себя безоглядно. Он был счастлив.
Тело Джинни увлажнилось, желание вспыхнуло еще сильнее.
– Я хочу тебя, хочу, любовь моя! – простонала она.
– И ты меня получишь! – поддразнил он, доводя их обоих до апогея страсти; она все крепче прижималась к нему… миг пронзительного наслаждения – и они блаженно расслабились, не выпуская друг друга из объятий. Тела их блестели, увлажненные, в сердцах царили блаженство и покой.
Джинни положила голову на грудь Стоуна, и, зажмурив глаза, дышала редко и глубоко. Ах, как хорошо, как спокойно и уютно чувствовала она себя в объятиях любимого.
Стоун тоже чувствовал удивительное спокойствие. Я люблю ее, думал он. С другими женщинами я занимался любовью, а эту люблю… Теперь он понял различие. Джинни была создана для него, и это чувство довольства и покоя было – любовь. Он перекатился на бок и нежно посмотрел на нее.
– Расскажи мне еще о себе. Я хочу все знать о моей Джинни Марстон.
Уже заполночь она кончила свой рассказ о себе – детство, юность, все вплоть до сегодня.
– Последнее, о чем я расскажу, это – о моих отношениях с Фрэнком Кэнноном. Он завтра сделает мне предложение, как мне поступить? Если я ему откажу, он выйдет из-под моего влияния.
Стоун не хотел, чтобы Кэннон узнал о его присутствии в городе – он нарочно не брился, чтобы изменить свою внешность. Если убийцей окажется Кэннон или кто-нибудь еще, думал Стоун, я буду счастлив, потому что боюсь ранить ее… или совсем потерять. Теперь он всей душой желал, чтобы Мэтт Марстон не был убийцей Клэя.
– Я не перенесу даже мысли о том, что он коснется тебя или поцелует. Я уже ревную, как бешеный, но, конечно, терять с ним связь нежелательно, хотя… Ты уже видела кошелек с золотом Мэтта в сейфе Кэннона и папку в картотеке проб руды.
Что еще можно с него взять? Не признается же он, что убил Клэя Кессиди! Если расспрашивать его об убийстве, даже обиняками, у него возникнуть подозрения. Нет, дело не в моей ревности – с ним надо расстаться. С опасным человеком лучше не связываться.
– Но если я брошу работу или буду вести себя с ним холодно, тогда-то у него и возникнут подозрения.
– Вести себя холодно? Значит, ты с ним кокетничала? Завлекала его?
Джинни подергала Стоуна за бородку.
– Да нет же. Вернее, завлекать и не пришлось – он сразу начал ухаживать за мной.
– Не удивляюсь. Мое сердце ты украла при первой встрече.
Она погладила его обросший подбородок.
– И никогда не верну его тебе.
– Насчет Кэннона решим так: на работу ты выходишь завтра, как обычно. Ведешь себя осторожно. Я за этот день обдумаю, как нам действовать дальше. Ты обедаешь с ним, выслушиваешь его предложение и говоришь, что тебе нужно несколько дней на раздумье, и эти дни ты не будешь ходить на работу, у нас будет время сориентироваться. Не очень-то удачный план, но ничего другого не придумаешь.
– Ну, что ж, давай так и решим. Где ты остановишься? – спросила она его.
– Ты гонишь меня отсюда, женщина? – спросил он, притворяясь обиженным.
– Если тебя увидят здесь – мы разоблачены. А потом, опасно тебе здесь оставаться. От таких забав бывают бэби.
Он охватил ее лицо ладонями и заглянул в глаза.
– Ну и пусть, Джинни, любовь моя, ведь мы поженимся.
Ее глаза округлились, она приоткрыла рот:
– Ты просишь меня…
– Стать моей женой. – Он поцеловал ее в лоб. – Чему ты удивляешься?
– Ушам своим не верю! – воскликнула она, порывисто обнимая и целуя его.
– Очевидно, эта реакция означает «да»? – засмеялся он.
– Да, да, да! Ты сказал мне лучшие слова на свете. Я люблю тебя, Стоун Чепмен.
– И я люблю тебя, Джинни. Пусть никто не встанет между нами и не разлучит нас. – Когда эти слова слетели с его губ, он вздрогнул: а если ему все-таки предстоит покарать ее отца за убийство Клэя?
Ее пальцы снова трогали его темную бородку.
– Да что же может случиться, мой проказливый проводник? Мы любим друг друга, и ничего друг от друга не скрываем, что же может встать между нами?
– Назначай скорее дату свадьбы, пока я не передумал! – натянуто пошутил он.
– Но мы ведь, конечно, подождем, пока не найдем отца!
Свяжи меня скорее, подумал он.
– А зачем ждать? – сказал он вслух. – Давай сделаем все поскорее. Я не хочу, чтобы мой первый ребенок родился по моему образцу, вне брака.
Она почувствовала, что он боится потерять ее, и была тронута.
– Ты ведь теперь не покинешь меня, Стоун, вот я и не тороплюсь к священнику. И я тебя никогда не оставлю. Давай дождемся отца.
– А тебя не смущает, что я…
– Но ты же не бастард. Твой отец признал тебя и женится на твоей матери.
– Нет, я не об этом. Что я – наполовину индеец, апачи? В наших детях будет течь индейская кровь.
– Я люблю тебя, Стоун. Люблю тебя всего и каждую твою частичку.
– Ты мало знаешь обо мне, женщина.
– Так расскажи мне все, я ведь о себе рассказала.
– Ну, ты знаешь о моем рождении. Я не знал, что Бен мой родной отец, пока не услышал это из уст Стеллы, когда она с ним ссорилась. Я и мать не называл матерью, а тетей Нэн, чтобы не поползли слухи. Хотя люди догадывались, что она – любовница отца. Ее имя, Нандиль, означает «подсолнечник», и она была дочерью вождя.
– Ты – внук вождя? Как замечательно для наших детей и внуков. Тебе есть чем гордиться, Стоун.
– Апачи взяли отца в плен, чтобы получить за него выкуп оружием и сражаться с белыми. Но он показал себя храбрым воином, индейцы полюбили его и отпустили на свободу, Моя мать ушла с ним. Это было тридцать лет назад. Они любили друг друга, но он боялся жениться на ней, потому что люди не любят индейцев, особенно апачей. Если бы его женой стала индианка, ему бы объявили бойкот. Он боялся разорения. И меня боялся признать сыном. Я презирал его за это, называл трусом. Когда я встретил и полюбил тебя, я лучше стал понимать отца. Понял, что любовь – трудная и сложная вещь. Я любил тебя и желал, но боялся сказать тебе об этом. Как отец боялся объявить всему свету, что любит свой Подсолнечник. Когда я покинул дом, я увидел, что люди действительно враждебно относятся к индейцам. Раньше я не хотел этого признать как оправдание для отца.
– Да, любовь моя, у всех нас есть недостатки и слабости. Мы преувеличиваем некоторые вещи для оправдания этих слабостей, это свойственно людям… А почему у тебя такое необычное имя?
– Так назвала меня мать. Отец, когда усыновил меня, записал в документах первую часть имени. Я был усыновлен восьмилетним и обожал отца; когда узнал о его предательстве, возненавидел его, несколько лет мучил и его, и мать, а в шестнадцать убежал из дома. Сначала я жил с народом моей матери, изучил в это время воинское искусство индейцев. Потом заговорила другая кровь, и я ушел в мир белых людей. Перепробовал разные профессии, нередко ко мне плохо относились как к полукровке. Три года я служил на границе Техаса, но апачи заволновались, и я не захотел стрелять в братьев своей матери. Потом началась война, я ушел от своих проблем и был хорошим солдатом. Война не была мне в новинку: я воевал на границе, стал хорошим воином, еще когда жил среди индейцев. Война была частью понятного мне мира. Но мне хотелось чего-то, чего я не знал и еще не понимал, а нашел и понял только тогда, когда встретил тебя, Джинни Марстон. – Он обнял ее и поцеловал, она просияла. – В апреле 63-го года я попал в плен к северянам. Я хотел сохранить свою жизнь. После месяцев тюремного заключения и мучений я стал «гальванизированным янки».
– Мой отец тоже перешел на сторону янки, – сказала Джинни. – Он был взят в плен на реке Стоунз у Марфризборо в начале 63-го. Он служил в военных фортах в этих местах, остался здесь и начал разведку месторождений. Он не захотел вернуться в Зеленые Дубы, где его жена, сочтя его убитым, снова вышла замуж. Ну а после войны что ты делал?
– Меня использовали как переводчика в районах индейских волнений, как разведчика, охранника, проводника. Наконец, два года назад я стал агентом по особым заданиям. Меня выдвинул Уоррен Тернер из департамента правосудия – я с ним тогда познакомился, и он меня приметил и стал давать важные поручения. Работа меня увлекла – я упивался опасностями, риском, победами. Я достиг успеха и наслаждался своей ролью – от меня, полукровки, зависела жизнь белых людей, они повиновались мне. Уоррен, мой начальник, и я стали друзьями. А теперь я послал ему прошение об отставке и пообещал отцу жить на ранчо. Я хочу жить там с тобой, Джинни. Когда-нибудь я унаследую его.
– А как же мой отец и его серебряный рудник?
Стоун думал, что Джинни равнодушна к богатству – оказалось, что нет.
– Пусть он и ведет разработки, если он жив. Или ты организуешь компанию, передашь компаньонам это дело и будешь получать свою долю. Ты ведь сказала, что у тебя карта и заявка сделана на твое имя.
– Если отец погиб, то не надо забывать, что у него был компаньон, Клэйтон Кессиди. Если у него есть где-то семья, то часть месторождения принадлежит ей. Надо найти его родственников. Или убедиться, что никаких родственников у его не было.
Эти слова убедили Стоуна, что Джинни – кристально честная женщина и откровенна с ним.
– Если это дальние родственники, – заметил он, – то, думаю, они не имеют никаких прав. Ты должна стать единственной владелицей. Понадобятся вкладчики, надо найти порядочных людей. Но все это мы обсудим и решим потом. Ложись-ка спать, женщина. Я выскользну отсюда, переночую в другом месте и встречусь с тобой завтра вечером, до твоего обеда с Кэнноном.
– Я немножко боюсь этого обеда. Ну а впрочем, вдруг что-нибудь еще узнаю от него.
– Ты все-таки не очень-то морочь ему голову, не то попадешься.
– Не беспокойся, я буду осторожна. После приезда из Англии я поняла, что полночные тайны бывают очень опасны и мрачны.
Стоун молил Великого Духа, чтобы еще не известная ей тайна оказалась не такой опасной и мрачной, как остальные. Ей не обойтись без его помощи, но если она узнает его тайну и перестанет ему доверять, то, отправившись на розыски отца одна, попадет в беду. Может быть, Мэтт обманул дочь и скрывается от нее, как скрылся от своей семьи в Джорджии? Это будет жестоким разочарованием для нее. Он не должен отлучаться от нее, он должен помочь ей и одобрить ее.
– Я люблю тебя, Джинни. Я с тобой, что бы ни случилось.
Джинни прильнула к нему.
– И я люблю тебя, Стоун Чепмен. Не знаю, как дождусь того дня, когда мы вместе начнем новую жизнь в Техасе…
– Я постараюсь, чтобы этот день наступил скорее.
– Ничто больше не встанет между нами, никогда, – прошептала она ему, целуя его и не ведая о том ужасном, что встанет между ними в ближайшие часы.
