Текст книги "Тайны полуночи"
Автор книги: Дженел Тейлор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
– Я – Джоанна. Только что приехала из Англии. Мама умерла. Я решила встретиться с отцом.
Мужчина словно онемел. Он смотрел на нее, точно не мог понять ее слов. Потом его карие глаза просияли и наполнились слезами.
– Ты – Джоанна? Моя драгоценная потерянная Джоанна?
– Да, сэр, – заставила себя ответить Джинни. Он оглядел ее с головы до ног. – Ох, извините, – сказала она, – мои вещи задержались в пути, поэтому на мне такое платье. – Он продолжал молча смотреть на нее и она нервно спросила: – Вы сомневаетесь, что я – ваша дочь?
– О, конечно же, ты – моя Джоанна. Ты очень похожа на мать.
Она не услышала злобы в его взволнованном голосе, взгляд был удивленно-радостный.
– Разве это плохо? – попробовал почву Джоанна, и с облегчением увидела, что он улыбнулся. – Конечно, нет..
– Разве это плохо? – попробовала почву Джоанна, и с облегчением увидела, что он улыбнулся.
– Конечно, нет…
Она не знала, как себя вести, когда он обнял ее за плечи, рассматривая любовно и пристально. Джинни почувствовала себя странно, но не отстранилась. Правда, он не привлек ее к себе, а держал за плечи на расстоянии вытянутых рук.
– Дитя мое, наконец-то ты дома. Я боялся, что больше никогда тебя не увижу. Не знаю, что и сказать – я словно в шоке. Это такой чудесный подарок судьбы…
Он выглядел искренне тронутым и взволнованным.
– Я надеюсь, что ты рад мне, отец. У меня никого нет, кроме тебя. Примешь ты меня?
Чепмен снова положил руки ей на плечи и счастливо улыбнулся:
– Да, да, моя девочка! Я всегда хотел, чтобы ты вернулась, с тех самых пор, как мать украла тебя.
– Украла меня?
Бен поглядел – кругом были люди, наклонился к Джоанне и ласково сказал:
– Идем же домой, моя девочка, нам есть о чем поговорить!
– Я остановилась в отеле Клемса, он мне по карману.
– Но ты пойдешь со мной? Пожалуйста.
Вот теперь она могла бы изменить свой план и сказать… Последний шанс!
– Доченька, единственная моя! Идем же! – Он снова оглядел ее с головы до ног. – Ты же красавицей выросла, Джоанна! Я так рад, что ты вернулась. Вот Нэн и Стоун увидят тебя – не поверят, что такая красавица – моя родная дочь.
Джинни притворно удивилась:
– Вы женились снова?
– Нет, нет! Нэн – моя экономка, а Стоун – приемный сын. Я усыновил мальчика до того, как тебя увезли от меня. Ты, конечно, не помнишь ни его, ни Нэн – тебе же всего-то было два года… когда Стелла увезла тебя… Что она тебе говорила обо мне? – спросил он будто через силу.
– Очень мало, отец. Она не любила говорить о прошлом.
– Когда она умерла?
– В феврале, от воспаления легких. Я взяла оставшиеся деньги и купила билет в Америку. До ранчо добиралась с обозом переселенцев и в почтовой карете. Дорога была очень трудная.
– Да, детка, но теперь ты можешь быть спокойна – деньги у меня есть, и тебе ни в чем отказа не будет.
– Спасибо, отец…
– Ну, пойдем домой; долго же ты там не была!
– Да, отец, очень долго, – подтвердила Джинни и улыбнулась.
Они остановились у полукруглой каменной арки.
– Здесь начинается мое ранчо, – сказал Бен, к потом они около часа ехали верхом по земле, составляющей собственность Чепмена, – огромному пространству с зелеными изгородями и пасущимися быками, коровами, лошадьми. Там и сям мелькали конные пастухи-ковбои.
С зеленого холма Джинни увидела многочисленные хозяйственные постройки: амбары, сараи и большой дом.
Бен остановил коня и показал Джинни:
– Вот твой дом, Джоанна. Он будет принадлежать тебе и Стоуну.
– Мой… брат здесь?!! Я увижу его?
– Сейчас его нет, но скоро вернется. У него есть дела. Струн живет здесь с детства. Помогал мне на ранчо, тогда оно было небольшим. Мальчик нуждался в отце, в заботе. Он был совсем особенный. Я полюбил его и усыновил. Он мне словно родной сын, Джоанна, но это ничуть не влияет на мою любовь к тебе. Я надеюсь, что ты – согласишься разделить с ним ранчо.
Неужели Стелла говорила правду и Бек действительно отдал своему приемному сыну всю свою любовь и нежность? Он с таким чувством говорил о Стоуне!
– Конечно, отец, – отозвалась Джинни, – я полюблю брата! Хотела бы поскорее увидеть его.
– А он просто жаждет тебя увидеть! – сказал Бен. – Он тебя обожал, когда ты была маленькой. Как жаль, что вы не росли вместе. Он грустил, когда Стелла… Ну, ладно, не будем говорить об этом…
Когда они подъехали к дому, Бен соскочил с коня и закричал:
– Нэн! Нэн! Смотри кого я привез! Это Джоанна, она вернулась ко мне.
Джинни увидела красивую женщину лет сорока, которая торопливо вышла на зов. Черные волосы, блестящие как шелк, были уложены в красивый узел на затылке; черными глазами, смуглой кожей и изящным сложением она напомнила Джинни испанку.
– Джоанна… – прошептала Нэн и радостно приветствовала девушку. Женщины обменялись взглядами, и вдруг Нэн обняла Джинни и притянула к себе.
– Какое счастье, что ты наконец дома, малышка. Бен так тосковал, молил Бога, чтобы ты вернулась. Сегодня благословенный день. – В голосе Нэн звучала искренняя радость.
– Стелла умерла несколько месяцев назад, и Джоанна решила приехать ко мне! – сообщил Бен.
Нэн пристально посмотрела на Бена, словно хотела понять, как он отнесся к сообщению о смерти жены. Они обменялись улыбками, и Джинни почувствовала, что эти двое понимают друг друга.
– Сочувствую твоей потере. Зайдем в дом, и ты все расскажешь.
Стройная изящная женщина внесла в дом дорожную сумку Джинни; та удивленно посмотрела ей вслед. Бен ответил на ее невысказанный вопрос:
– Не удивляйся. Нэн живет у нас с давних пор, она член семьи.
Войдя в дом, Бен сказал:
– Нэн, покажи Джоанне ее комнату. Пусть она приведет себя в порядок, прежде чем мы сядем за стол.
Джинни вошла вслед за Нэн в изумительную комнату. Нэн, увидев ее удивление, ласково улыбнулась:
– Отец так ждал твоего приезда! Комната убиралась каждый день, а раз в пять лет ее красили и обновляли обстановку. Иногда я видела, как он плачет, сидя на этой кровати, предназначенной для тебя… Каждый год в день твоего рождения и каждое Рождество он покупал тебе подарок. Все шкафы набиты ими, ведь Стелла запрещала посылать их в Анг… – Нэн оборвала свой рассказ. – Прости, что я напомнила тебе о матери. Ты, конечно, еще горюешь.
– Нет, я уже успокоилась, но спасибо вам за сочувствие. – Джинни оглядела комнату, вздохнула и сказала: – Я не знаю ни отца, ни вас, ни этого дома. Я так странно себя чувствую.
Нэн посмотрела на нее понимающе и сочувственно.
– Тебе было всего два года, как ты можешь помнить. Ничего, все наладится, ты привыкнешь к нам. Я так счастлива, что ты здесь. Отцу тебя недоставало.
– Он меня полюбит, Нэн? Можно мне так вас звать?
– Конечно, зови меня Нан… Можно бы и Нанна, как в детстве называла… о теперь ты взрослая молодая женщина. И красавица – он может тобой гордиться.
Джинни собралась с духом и решилась спросить:
– Почему уехала моя мама и забрала меня с собой?
От этого вопроса Нэн вздрогнула.
– Я не должна обсуждать это с тобой, – возразила она кротко, но твердо. – Спроси его. Но прошу тебя, Джоанна, подожди. Успеешь все узнать. Дай ему мирно порадоваться твоему приезду – он так счастлив!
За завтраком – очень вкусным и обильным – Джинни рассказала Бену и Нэн о своих приключениях. О путешествии в фургоне, о похищении бандитами, о чудесном спасении проводником по имени Стив Карр…
– Парень заслуживает награды, – сказал Бен, – но ты и сама действовала решительно и умно. Ты – моя подлинная дочь, Джоанна.
– Она же едва не погибла, – вздохнула Нэн.
– Да, временами было трудно, да и страху натерпелась, – признала Джинни. – А проводник заслуживает благодарности не только за то, что меня спас, но и за то, что хорошо подготовил всех нас к испытаниям дороги. Мистер Эвери был добр ко мне, но, конечно, если б я знала о его замыслах, я бы не поехала с ним.
Бен вздохнул.
– Я понимаю, что последствия войны могли выбить из колеи такого человека, как Чарльз Эвери, – да упокоится его душа в мире! Все мы делаем ошибки. К счастью, нас здесь ничто не затронуло, и Правительство Реконструкции, как оно себя называет, не причинило нам никаких хлопот.
– Я рада этому, сэр, потому что во многих других местах все ужасно. – Джинни рассказала о разоренных районах, через которые она проезжала.
– Да, – мрачно отозвался Бен, – такие бедствия обошли нас стороной, благодарение Богу. И благодарю Его за то, что Он привел тебя ко мне, Джоанна. Надо будет отблагодарить этого человека, Стива Карра. Я верну ему деньги – это большая сумма для простого работяги! – и награжу его. – Он помолчал и попросил решительно: – Ну, теперь расскажи мне о своей матери!
Джинни посмотрела на него с удивлением, – ее удивила эта просьба в присутствии Нэн. Бен понял ее взгляд и мягко сказал:
– Нэн для меня словно сестра, а тебе – тетка. Я уже говорил тебе, что она член нашей семьи. У нас нет между собой секретов.
Джинни за эти часы убедилась, что Бен искренне любит дочь… Эта комната… его взгляд, сияющий радостью… Нет, он не лжет. Может быть, в прошлом он был иным и переменился, а может быть, Стелла лгала. Ах, кто же из них лгал, кому поверить? Что произошло между ними и сломало судьбу ее милой подруги, Джоанны?
– Если хочешь, я выйду, Джоанна! – услышала она голос Нэн.
Джинни поняла, что та превратно истолковала ее задумчивость, и улыбнулась:
– Нет, Нэн, нет… Останьтесь и слушайте. Это грустная история, и мне трудно начать. И лучше даже, если он будет слушать ее в вашем присутствии – ведь многое причинит ему боль. – Джинни собралась с духом и продолжала: – Пожалуйста, не думайте, что я хочу причинить боль, но я расскажу всю правду, хотя эта правда иногда безобразна. Дочь не должна осуждать свою мать, но я видела, что мать порой бывала эгоисткой, поступала импульсивно, дух ее был в смятении. Я жила с ней и знаю это; наверное, помните это и вы, отец, и вы, Нэн. Я нежно любила ее, но должна признать, что она часто ошибалась в жизни. Самой большой ее ошибкой было то, что она увезла меня от вас, лишила отцовской заботы и нежности… и жила она не так, как подобает.
– Говори откровенно, Джоанна, – сказал Бен. – Мы знаем правду о ней. Она вышла за меня замуж потому, что я был богат и удачлив, а я женился на ней, потому что она была красива, нежна, очаровательна, и я думал, что она станет прекрасной женой и матерью. Но я не понял сразу ее характера. Я не виню только ее – мы не подходили друг другу, так что часто происходили столкновения, в которых оба бывали виновата. Я не должен был отпускать ее, но я думал, что она быстро опомнится и вернется. Я должен был забрать тебя сразу, но думал, что маленький ребенок должен находиться с матерью, а она была хорошая мать и любила тебя. Я здесь тяжким трудом создавал это ранчо; потом началась гражданская война. Страна была в смятении. Я не мог встать ни на одну сторону – обе были неправы, и северяне и южане. – Он перевел дыхание и продолжал: – Я вынужден был защищать свои земли и против янки, которые хотели их захватить, земли, предназначенные тебе и твоему брату, Джоанна! И я решил тогда, что если уменьшу содержание Стеллы, то она скорей вернется домой и привезет тебя. Я считал, что она не сможет содержать вас обеих – она слишком избалована, – и вернется. Билеты я обещал прислать по первому требованию. Но я ждал много лет, и ждал напрасно. Прости меня, Джоанна, если я поступал неправильно! Но я не мог послать Стелле деньги на возвращение – она бы истратила их совсем на другое. Я не хотел, чтобы вы нуждались. Как же вы жили?
Джинни выслушала рассказ Бена с неприятным чувством. У него было много денег, и он не посылал их жене и дочери, хотя мог предположить, что обрекает их этим на нужду. Все же он признал, что, может быть, не прав. Может быть, он думал, что последнее средство заставить неумолимую Стеллу вернуться – это оставить ее без единого пенни. Но ведь он мог догадаться, что своим решением обрекает на нужду и своего ребенка. И слова «прости меня» – как она сказала однажды Стиву – неравноценны причиненным страданиям.
Собравшись с мыслями, Джинни продолжала свой рассказ:
– Истратив ваши деньги, что она взяла, бежав из Америки, моя мать стала… любовницей английского лорда.
Бен выпрямился в своем кресле:
– Как! Мать моей дочери жила во грехе? Я думал, она вышла замуж по английским законам, не разводясь со мной.
– Сначала мама думала, что он ее любит и женится на ней, но это было не так. Поэтому, наверное, она и не развелась с вами – чтобы иметь возможность вернуться в Америку. Я подросла, лорд счел меня помехой и поместил в пансион в Лондоне. Мне тогда было тринадцать. После этого я редко их видела. Но в пансионе мне не было плохо. Я подружилась с девочкой из Джорджии, с ней и вернулась в Америку после смерти мамы, на одном корабле. Когда мама умерла в феврале, лорд перестал платить за мое содержание в пансионе. В сундучке мамы я нашла деньги и приехала пароходом в Саванну. Я ведь нашла и письмо, где вы просили маму прислать меня или приехать вместе со мной.
Джинни увидела, что Бен побледнел, опасаясь, что мог написать в этом письме о том, о чем дочь не должна была знать. Но Джинни смотрела на него ясным взглядом, и он успокоился. Джинни подумала, что, если б она узнала тайну отношений Бена и Стеллы – какую-то ужасную тайну, судя по волнению Бена, – то просьба Джоанны была бы ею уже выполнена.
– Я хотела увидеть вас, и вот я здесь. Может быть, я поступила необдуманно, тогда простите меня – я бываю иногда импульсивна, как мама.
– Ты поступила правильно, Джоанна. Ты замечательно поступила. Я так рад тебе.
– Когда мы приплыли в Саванну, то увидели, во что война превратила южные края. Это было ужасное зрелище. Ну а потом я договорилась с мистером Эвери. Он казался порядочным и достойным доверия. И я поехала в Техас в его фургоне. Телеграфировать вам я боялась – думала, что вы не разрешите мне приезжать.
– Бог с тобой, девочка, как ты могла такое подумать! Я же люблю тебя, нуждаюсь в тебе.
– Могла – мы ведь не знаем друг друга, так долго жили в разлуке.
– Теперь всю жизнь будем узнавать друг друга и никогда не разлучимся! Обещаю это. Надеюсь, Джоанна, ты не винишь меня, причина нашей разлуки – слабости и пороки твоей матери. Я знал, что она начинает меня ненавидеть, и поэтому отпустил ее. Я не давал ей развода, потому что не в силах был отказаться от тебя. Я надеялся, что она опомнится и вернется.
Да, если бы она вернулась, подумала Джинни, это было бы лучше для нее самой и Джоанны… И произнесла это вслух:
– Да, отец, лучше бы она вернулась. Так ужасно, когда дочь растет без отца.
Бен допил свой остывший кофе и улыбнулся.
– Это был долгий и тягостный разговор для нас обоих. Но неизбежный. Теперь иди отдохни после тяжелой дороги. Мы поговорим еще и вечером, и завтра – у нас теперь много дней впереди.
– Ты прав, отец. Да, это был трудный разговор, и я устала.
Все трое встали из-за стола; Нэн, которая не сказала ни слова во время беседы отца с дочерью, ласково улыбнулась Джинни.
Джинни вошла в комнату Джоанны и осмотрелась. Обстановка была богатая и изящная: красивая мебель из вишневого дерева, ковер с цветочным узором на навощенном полу. Покрывало на кровати, обивка мебели и занавеси были тоже с цветочным узором и тех же тонов, что ковер: зеленые, голубые, розовые и цвета слоновой кости. На туалетном столике лежали серебряные гребни и расчески, и стояли бутылочки с одеколоном. Настольная лампа – масляный светильник – из матового стекла, два медных канделябра по бокам настенного зеркала – все убранство комнаты было любовно продумано и выполнено со вкусом.
«Как чудесно было бы Джоанне в этой комнате! – печально подумала Джинни. – Как ужасно, что родная дочь навсегда потеряна Беком, а Джинни, приехавшая сюда по ее просьбе, должна бояться разоблачения тягостного для нее обмана! Но нет, они не заподозрили меня», – решила Джинни, вспоминая бурную радость Бена и спокойную приветливость Нэн. Она испытывала чувство вины, и ей хотелось скорее выполнить просьбу Джоанны и покончить с обманом. Бен и Нэн не заподозрили ее, но ведь еще приедет Стоун! И он может быть недоволен возвращением сестры или окажется прозорливее, чем отец Джоанны и Нэн… – Да, Джоанна, ты возложила на меня трудную миссию. Помоги мне, Боже, справиться с ней!
Джинни снова оглядела любовно убранную комнату и начала открывать шкафы. Подарки, о которых говорила Нэн! Шкафы были набиты подарками. Детские игрушки, безделушки, радующие душу молодой девушки: перстенечки, брошки, шарфы, ленты, шали, сумочки, книги, изящный письменный прибор. Всевозможные вещи, входящие в обиход девушки из богатой семьи. А Джоанна была лишена всего этого! Жестоко поступила Стелла, но виноват и Бен. Как ужасно, что Джоанна оказалась яблоком раздора между родителями. Зато у нее была подружка, которая любила ее нежнее родной сестры… и Джоанна так же любила меня, печально подумала Джинни. Еще раз она горько оплакивала потерю подруги – родного сердца в суровом мире.
На миг пришло желание отомстить Бену – ведь причиной болезни и смерти Джоанны были и ее душевные терзания, и тревога из-за родителей… Но виноват ли Бен? Или Стелла? Какая мрачная тайна! Солгала ли Стелла? Женщина, которая открыто жила во грехе и уехала от мужа, шантажировав его скандалом, могла солгать. Ведь засомневалась и Джоанна, которая верила матери! Но как же считать невиновным человека, отказавшегося от дочери из боязни скандала? Обречь ее на нужду, на жизнь без отцовской заботы! Может быть, Бен так возненавидел Стеллу, что боялся ее возвращения вместе с дочерью. А может быть, он и не нуждался в дочери – у него был сын, о котором он так любовно говорил Джинни…
– Почему мой отец предатель и отказался содержать родную дочь? – спрашивала перед смертью Джоанна. – Годы и годы он не присылал денег, мы с матерью нуждались. Он должен расплатиться за свой грех. Моя мать умерла из-за него, а я жила в нищете и одиночестве. Обещай мне узнать о том, что произошло в прошлом между моими родителями, узнать всю правду. Обещай мне, что ты заставишь его страдать, как страдали мы с матерью. Но если мать лгала и он невиновен, подари ему немножечко счастья, пусть он порадуется, пока ты поживешь с ним, – ведь мы так похожи… А потом скажи ему о моей смерти и уезжай искать своего отца.
О Джоанна, думала Джинни, разве ты понимала, о чем ты меня просишь? А если он умрет с горя, узнав правду о тебе? А если этот его приемный сын отвергнет меня, не захочет, чтобы я жила на ранчо? Наша полночная тайна оказалась намного опасней, чем ты думала…
Следующие четыре дня прошли очень интересно: Джинни объездила все ранчо, сблизившись с Беном и Нэн, познакомившись с управляющим ранчо Бэком Петерсом и со всеми работниками. Все на ранчо обожали Бена, и Джинни он нравился все больше и больше. Может быть, он был иным и изменился за эти годы, так что Джоанна, будь она жива, простила бы и полюбила его. Джинни понимала, что чем дольше продлится ее обман, тем больнее будет для Бена разоблачение. И все же она чувствовала, что у нее ненадолго хватит сил для обмана. Чем дольше приходилось ей изображать дочернюю нежность к Бену, тем острее грызла ее тоска по родному отцу. Она беспокоилась о нем. Как давно она получила от него последнее письмо, а ведь он писал в нем, что находится в опасности! А если он убит? Тогда она должна разоблачить преступников. Что, если она не найдет даже его следов в Колорадо и узнает, что серебряный прииск уже принадлежит другому? Тогда она будет бродить бесприютная в Колорадо… Но разве лучше прожить всю жизнь на этом ранчо в Техасе под именем Джоанны Чепмен? Нет, потому что она – не Джоанна. Поскорее бы вернулся Стоун: увидев двух мужчин вместе, она поймет, любит ли Бен сына больше, чем дочь, любит ли он Джоанну подлинной отцовской любовью… Стелла говорила, что он любит только Стоуна. Однажды Джинни украдкой зашла в комнату этого таинственного для нее Стоуна. Это была обычная комната одинокого мужчины, с множеством одежды в шкафах и на крючках в ванной. Что удивило Джинни – одежда была почти совсем не ношеная – очевидно, у Стоуна был любимый костюм, который он брал с собой. По одежде она представила себе мужчину ростом в шесть футов, худого. Фотографий Стоуна не было – ни в этой комнате, ни в других. Но в гостиной над камином висел портрет Стеллы с Джоанной на руках, сделанный незадолго до их отъезда в Англию.
В комнате Стоуна было много книг – очевидно, он любил читать, но Джинни не нашла ни писем, ни альбомов.
Бен Чепмен и Нэн не отвечали на ее расспросы о Стоуне, уверяя, что лучше ей самой составить о нем суждение, когда он приедет. Джинни перестала расспрашивать и наблюдала. О любовнице, о которой рассказывала Стелла, только так и можно было выяснить – не могла ведь она спрашивать «отца» напрямик. В доме не было женщин, кроме Нэн; комнаты ее и Бена находились на разных концах длинного коридора. Наверное, у Бена была любовница на стороне, но, может быть, он уже и перестал к ней ездить?
Может быть, Бен был романтически влюблен в Нэн, и все эти годы, что она была в доме кухаркой и экономкой, относился к ней более пылко, чем к сестре. Она-то, как заметила Джинни, нередко глядела на него нежно и любовно. И вот теперь, когда Бен свободен, они могут соединиться. Какие приятные романтические фантазии, Джинни! А как с твоими собственными романтическими мечтаниями? Вспоминает ли о тебе Стив, возвращался ли он в форт Смит, получил ли твое письмо… Сколько вопросов… – ни одного ответа.
Любовь и романтика привели меня к одиночеству, пронзили душу болью… «Где ты, Стив? – думала Джинни. – Тоскуешь ли ты обо мне, как я о тебе? Должна ли я написать тебе? Нет, еще нет. Я должна выполнить здесь дело, за которое взялась. Я люблю тебя и томлюсь по тебе. Хочу, чтобы ты чувствовал то же самое…»
В пятницу в город прибывал обоз из Джорджии. Бен убедил Джинни не ездить за своим имуществом самой – его заберут работники с ранчо, – не то преступники обнаружат, где она находится, и захотят мстить. Она послала с работниками письма своим четырем подружкам – Мэри, Элли, Люси и Руби, где просила их написать свои адреса. Джинни очень хотелось повидать подруг, но совет Бена был разумным.
Когда Джастин Бек Питерс вернулся с ее вещами, Джинни, занеся их в комнату, сразу разыскала и посадила на кровать куклу, объяснив Нэн, что это – «подарок подруги». Джинни счастлива была обрести снова талисман своего детства.
Прочитав письма от подруг, она узнала, что Стив в обоз не возвращался. От Виксбурга до Далласа обоз доехал без всяких осложнений.
Что ж, теперь можно уезжать, решила Джинни. Она разуверилась в виновности Бена, а если он и был в чем-то виновен, то искупил это годами горького раскаяния и тоски по потерянной дочери. Она дала ему шесть дней счастья, прожив с ним рядом это время. Теперь она оставит ему письмо Джоанны, раскрывающее тайну, а сама уедет. Деньги на билет в Колорадо лежат в шкафчике – Бен дал ей денег, велев тратить сколько угодно и на что угодно.
Зачем ей оставаться на ранчо? Она ее бросит Бена в одиночестве, у него есть Нэн и любимый сын. Она сделала то, что обещала – выполнила полночный обет, данный Джоанне. Зачем оставаться? Джинни не хотела задерживаться даже на день.
Но на следующее утро она поняла, что отъезд придется отложить из-за обычного женского недомогания. Ей пришлось бы три дня промучиться в духоте и грязи почтовой кареты. Поеду во вторник, назначила она себе срок.
Слава Богу, она хоть не беременна. Порыв страсти, бросивший ее в объятия Стива, не имел последствий. Какая была бы горькая ирония судьбы, если бы ее первое дитя родилось, чтобы стать таким же озлобленным бастардом, как его отец. Любовь делает людей неистовыми и безрассудными. Но разве любовь не стоит любой жертвы, которую ради нее приносишь, любой цены, которую за нее платишь? Она не могла ответить самой себе. Что она должна сделать из любви к Джоанне, своему отцу, Стиву?
Все ли она сделала для Джоанны? Нет, она не спросила Бена, почему его покинула Стелла, и он унесет эту тайну в могилу. Ради памяти Джоанны она должна заставить его раскрыть этот секрет. И Джинни решила покинуть ранчо на следующей неделе.
В форте Смит человек, который занимал мысли Джинни, отмечал свой день рождения. Он не мог поверить, что она ушла из его жизни. Письмо ее было язвительным и страстным, и он понял почему: капитан Купер уехал, не передав письма. Никто не видел, как она уехала. Она не была записана пассажиркой ни на пароходе, ни в почтовой карете. Лошадь ее исчезла. Ему сказали, что в тот день из города уехала только одна женщина, Кора Майерс, жена солдата, переведенного из форта Смит в форт Билкнап в Техасе. Куда же она исчезла? Никаких следов… Стив чувствовал, что тоска сжала его сердце, словно змея… змея, заползшая в его душу после смерти его лучшего друга. А теперь он потерял и Анну! Красавицу и умницу Анну, которая поняла его, как никто до сих пор не понимал. Она сказала ему, что он растравляет свои душевные раны и поэтому они не заживают… И не подпускает к себе никого, кто бы помог ему залечить эти раны. Как она была права! И еще она сказала, что настанет время, когда он захочет отринуть свое тяжелое прошлое и примет помощь того, кто захочет помочь ему в этом. И вот – время настало, а ее нет. Он признал справедливость ее слов о том, что беды ожесточили его, ожесточили даже больше, чем он думал до встречи с Анной. И это ожесточение, словно едкая кислота, разъедало его душу – и разрушит ее совсем, если Анна не спасет его. Стив не винил ее в том, что она уехала, – его небрежность оправдывала ее поведение. Она даже имела право счесть его предателем. Но это было не так. Он просто не сразу осознал, что она ему необходима, что он любит ее. А теперь он, наверное, ее потерял. Его беспокоила какая-то тайна, скрытая в ее письме. Она могла быть в опасности, а он бессилен помочь ей. Проклятье! Он ненавидел это чувство бессилия.
Он недоумевал, что у нее за таинственное дело, в чем она его обманывала, в чем хочет признаться. Если б только он не уехал в тот вечер, не повидавшись с ней. Если б не оставил ей денег – она бы не могла убежать от него без единого пении. Если бы вложил записку в конверт с деньгами… Но он мог доверить клерку деньги, а записку тот бы непременно прочитал – это был любознательный субъект.
От запоздалых сожалений толку не будет. Во время путешествия в фургонах она льнула к нему, а он оттолкнул ее, заявив: «Решай свои проблемы, а свои я решу сам». Если бы он не был так настроен, он давно бы узнал ее тайну. Она простила ему его обманы, и он должен был понять и простить ее. Она любила его, жалела его; даже в последнем письме, оскорбленная им, она говорит об этом. Как он переживет месяц в ожидании известий от нее? Он должен сказать ей, что любит ее. И должен узнать ее тайны.
Не замешана ли она все-таки в делах Клана? Он спросил Тимоти Грэхема, которого арестовали в Сент-Луисе, тот не имел о ней никаких сведений. Или скрыл их. Он знает совершенно точно, что она не была сообщницей бандитов – она спасалась от них. И он уверен, что сейчас дело, которое она должна разрешить, не имеет связи с Кланом. Она дала ему понять в записке, что это – личное дело. Куда бы она ни направилась, он мог только надеяться, что с ней все благополучно и скоро он получит от нее известия. А до этого он разрешит свое дело – отомстит, наконец, за погибшего друга, убийцу которого до сих пор не удалось выследить.
Срок в двенадцать дней, который Джинни назначила самой себе, прошел, а она не решилась раскрыть Бену и Нэн свой обман и передать письмо Джоанны. Она называла себя трусихой, но она действительно боялась – боялась причинить боль Бену, боялась покинуть счастливое спокойствие ранчо, боялась сгинуть в Колорадо, не разыскав отца. Можно протелеграфировать капитану Куперу, запросить его, вернулся ли Стив, а если вернулся, нанять его проводником в Колорадо. Но он может туда совсем не вернуться, а другой возможности его разыскать у нее нету. Может быть, он убит – у нет ведь опасная работа. Имеет ли она право жить на ранчо, предаваясь несбыточным мечтам?
Нет, она не имеет права жить здесь, называясь Джоанной. Она дарила Чарльзу радость, разыгрывая его Анну. Она подарила радость Бену, разыгрывая его Джоанну Теперь она должна подарить радость собственному отцу. Пришла его очередь. Два обмана принесли ей только волнения и печали. Настало время стать самой собой.
Завтра она пошлет телеграмму в форт Смит. Если Стив там, он не откажет ей в помощи. Как только она получит о нем сведения или как только он прибудет, она все расскажет Бену и Нэн.
Джинни оделась к обеду и собралась спуститься в столовую, но какое-то тревожное предчувствие вдруг охватило ее.
– Стоун, наконец-то ты вернулся, сынок, – улыбаясь, сказал Бен. – У меня сюрприз для тебя: сестра твоя вернулась из Англии. А Стелла умерла.
Молодой человек выглядел ошеломленным.
– Джоанна здесь?!
– Да, и она – красавица. Ты не должен волноваться: половина ранчо – твоя, я уже оформил завещание.
Глядя в сияющие глаза отца, Стоун не мог сдержать порыв бушевавшей в его груди бури.
– А ты сказал ей, что я?.. – Вопрос прозвучал словно выстрел. Бен понурил голову.
– Нет, сын. Не хватило духу.
– Важнее всего сохранить чистоту имени Чепмен, – язвительно заметил Стоун. – Ты только об этом заботишься. Я, мать и даже твоя драгоценная Джоанна – это маловажно.
– Но ведь и ты носишь это имя, сын, – тихо промолвил Бен. – И ничем не запятнал его.
– Я ношу это имя только как приемыш! А хотел бы носить его по праву. Половина твоего наследства не возместит мне того, что люди не знают, чья кровь течет в моих жилах. Всю жизнь я вынужден лгать, когда меня спрашивают о моем происхождении. Ты отверг меня с рождения, поэтому на мне клеймо бастарда. Моя мать любила тебя и служила тебе тридцать лет. Даже когда Стелла узнала о вас и уехала, ты и не подумал жениться на моей матери. Сейчас Стелла умерла, но ты найдешь еще какую-нибудь увертку и не женишься на маме. А все твердишь, что любишь ее!
Стоун подступил к отцу и, нагнувшись, бросал слова ему прямо в лицо, нависая, словно башня, над широкоплечим Беном. Он знал, что отцу больно слышать его слова, но сдержать себя не мог. Он должен открыть Бену глаза. Теперь, когда он сам узнал, что такое любовь, у него было оружие, чтобы обратить на человека, который, отрицая любовь, обидел его мать и его самого, обидел и мать Джоанны, и Джоанну тоже. Не понимая, что такое любовь, его отец нанес ущерб четвертым!
Первый раз Стоун возмутился против отца, но в своем возмущении не знал удержу:
– Как может хороший человек одновременно спать с двумя женщинами? – кричал Стоун. – Ты жестоко и эгоистично поступал с обеими. Ты оскорблял и обманывал всех нас! Ты все еще считаешь, что моя мать недостойна стать миссис Беннет Чепмен, потому что она – индианка племени апачей, врагов и грозы белых. Во мне твоя кровь, и ты даешь мне в наследство половину ранчо, но из-за моей индейской крови ты не признаешь меня перед людьми своим сыном. А я хочу, чтобы все знали, что я ношу твое имя по праву рождения, по крови. Я любил тебя. Я работал для тебя и рядом с тобой, Я не знал правды о себе, когда ты ссорился со Стеллой, я услышал от других, что я – твой родной сын. Ты сам не сказал это мне. Всю жизнь я останусь ублюдком индейской… – он не выговорил слова «шлюхи», так как не смел назвать так свою мать. Да и чужие осмеливались произнести это слово только шепотом, да и то, если Беннета Чепмена не было поблизости. – Это нехорошо, отец. Пойми меня, это недостойно.
