Текст книги "Тайны полуночи"
Автор книги: Дженел Тейлор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
19
Джинни посмотрела на Стоуна тоскливо и мрачно:
– Ошибаетесь, мистер агент по особым заданиям, я этого не знала, пока мне не раскрыл глаза Фрэнк Кэннон.
– Что он тебе сказал?
– Всю правду, Чепмен.
Стоун понял, – предстоит трудный разговор.
– Какую правду, Джинни? – спросил он мягко.
– Почему вы мне не сказали, что знали и моего отца, и Клэя? Что уже были тут много раз, разыскивая отца, чтобы обвинить его в убийстве? Мой отец никого не убивал! Тем более – своего друга и компаньона.
Но он не успел ей ответить, она заговорила торопливо и встревоженно:
– У нас нет времени обсуждать ваше предательство. Фрэнк Кэннон погнался за вами по пятам, и я уверена – его люди вот-вот будут здесь. Надо подумать, как защититься. Они убьют нас обоих, чтобы добыть информацию. Но повторяю: вы меня не переубедите – я ошиблась в вас. Я была с вами честной, а вы таились от меня.
– Почему ты не даешь мне оправдаться, Джинни? Ты безоговорочно поверила Фрэнку Кэннону – чужому, врагу – и не веришь человеку, которого уверяла в любви. Что касается людей Фрэнка, то не волнуйся – я оторвался от них. Они не следуют за мной. – Он говорил мягко и убедительно. Джинни немного успокоилась и поняла, что должна объяснить Стоуну, почему убежала, и его тоже вызвать на откровенность.
– Может быть, я и вправду поступила глупо и безрассудно, – начала она. – Я была очень рассержена и обижена, а когда у меня в голове прояснилось, я уже была слишком далеко от города. Кроме того, я знала, что Фрэнк телеграфировал в Денвер с запросом на три имени: Кессиди, Марстон и Чепмен. Он заподозрил, что ты можешь быть третьим партнером и знаешь, где расположено месторождение. Ты действительно знал?
– Да, потому что Клэй завещал мне половину заявки. В последнем письме он послал мне завещание и карту. Родственников у него не было, а я был ему как брат. Значит, ты бежала, потому что я тебя обманывал? Так ты считаешь?
– Да, поэтому. – Джинни заметила, что он увел разговор от завещания Клэя. – И для того, чтобы спасти своего отца! Фрэнк сказал мне, что вы трое вместе служили в армии, были друзьями. Как ты мог заподозрить его в убийстве?
– Твой отец изменился с тех пор, как вы с ним расстались, Джинни. Он прошел сквозь ад войны и плена и стал другим человеком. Я подозреваю его потому, что Клэй писал мне в последнем письме о его странном поведении. Я знаю, что Мэтт медлил с оформлением заявки и оформил ее только после смерти Клэя. На твое имя. И он исчез, ринулся куда-то по своим делам, нисколько не заботясь о розыске убийцы Клэя. Разве я не мог заподозрить его, Джинни? И разве я мог признаться тебе в этом, когда мы только что восстановили согласие и наш союз мог оказаться слишком хрупким для таких разоблачений! Я боялся потерять тебя… сразу потерять тебя… Я хотел побыть с тобой хоть немного, прежде чем непреодолимая судьба разлучит нас. Потом я все-таки решил открыться тебе вечером в пятницу, но ты бежала. – Стоун сжал ее запястья. – Понимаешь ли ты, что я тебя люблю, но мой долг перед законом и перед памятью друга обязывает меня найти и покарать убийцу! Если Мэтт виновен, я арестую его и он будет наказан. Если он невиновен, я найду настоящего убийцу, чтобы снять подозрение с твоего отца, – клянусь, я это сделаю.
Его слова тронули Джинни. Она поняла, что если он поступал неправильно, то потому, что боялся разрушить их любовь. И ведь сама я, подумала Джинни, тоже поступила неразумно и опрометчиво. Она взглянула на него и прошептала:
– Верь мне, Стоун, мой отец невиновен.
– Я хотел бы, чтобы это было так. Третий отец становится между нами: я мучился, когда должен был покарать Чарльза Эвери, зная, что это причинит боль моей Анне. Я бежал от своего отца, который оказался и отцом моей Джоанны. Теперь между нами Мэтт. Если я вынужден буду арестовать его, это разрушит наше с тобой будущее, Джинни. Я не хочу этого! Пощади меня, женщина, почему ты всегда загоняешь меня в ловушку?
Она хотела броситься в его объятия и поцеловать его, но не все еще было сказано.
– А ведь, наверное, мой отец был в смятении и поэтому бежал и не подает о себе вестей. Подумай: кто-то убил его компаньона, пытался убить его самого… Он, может быть, понял, что даже ты подозреваешь его и охотишься за ним. Как же он мог отдаться в руки правосудия, если подозрения сгустились вокруг него, как тучи? Я боюсь, что он давно убит, и могилу его не разыскать.
– Не плачь, любимая, – протянул к ней руки Стоун, – я уверен, он жив. Мы разыщем его, узнаем правду, и все будет хорошо.
Джинни заглянула ему в глаза:
– Стоун, а если он не сможет доказать свою невиновность? Если настоящего убийцу никогда не найдут? Могут тогда арестовать и бросить в тюрьму моего отца, только по подозрению?
– Нет, Джинни. Но если найдут свидетельства его вины, поведут розыск. Что ты знаешь еще? О чем ты мне не сказала?
– Я знаю, что убийца – Фрэнк Кэннон, я уверена в этом.
Она рассказала Стоуну, как встревожился Фрэнк, узнав, что агент по особым заданиям снова в городе, как алчно он стремится завладеть серебряным рудником.
Стоун нежно погладил ее по пылающей от волнения щеке и мягко сказал:
– Мне кажется, что для Фрэнка не имело смысла убивать обоих, лишая себя источника информации.
– Может быть, его наемники не поняли инструкций и испортили ему дело, – возразила Джинни. – Может быть, когда они стреляли в окно и подожгли хижину, они не знали, что там находятся оба, Может быть, Фрэнк рассчитывал получить сведения от тебя или от меня… – И наконец она растерянно проговорила: – А может быть, это не был Фрэнк. Какой-нибудь вор, бандит… Но почему же тогда отец упоминал в письме о том, что подозревает Фрэнка?
– Их мулов и имущество не украли, – напомнил Стоун. – Так что застрелили их, конечно, из-за рудника. А вот загореться хижина могла от искры, возникшей при выстреле. А может быть, Мэтт, оставшийся в живых, поджег хижину, чтобы убийца счел его мертвым. Личности убитых определили по их имуществу: кто-то хотел, чтобы трупы нельзя было опознать.
– И ты думаешь, что этот «кто-то» – мой отец?
– Да, так мне кажется. Мы оба знаем, что он не был второй жертвой. Я понял это по времени сделанной им заявки – несколько дней спустя после убийства. Мэтт спасся, поехал в Денвер и зарегистрировал участок на твое имя, потом послал тебе письмо. Он писал тебе, что поехал искать вкладчиков, но где же он пропадает целый год, не приступая к разработке богатейшего месторождения в Штатах? Почему он не ищет защиты закона? Почему не обращается ко мне, своему новому компаньону?
– Не знаю, – уныло ответила Джинни. – Может быть, Клэй не упомянул ему о своем завещании. Я думаю, он опасался за свою жизнь. Послав карту, он велел мне ждать следующего письма, но не послал его. Может быть, оно пропало.
– Может быть. В Штатах часто нападают на почту. Но ты и Джоанна уехали из Англии в феврале – может быть, письмо пришло в Лондон после вашего отъезда.
– Нет, его переслали бы Бену. Мы оставили адрес перед отъездом и просили хозяйку пересылать корреспонденцию. Ведь я собиралась ехать с Джоанной на ранчо до того, как она заболела и умерла. После этого все пошло ужасно. Ты бы полюбил ее, Стоун. Она была чудесная, необыкновенная. Мне так ее недостает. И так печально, что она умерла совсем молодой, не встретилась и не примирилась с отцом… – Джинни заплакала, Стоун обнял ее и стал гладить ее волосы.
– Любимая, вот так же мне был дорог Клэй. Настоящего друга тяжело потерять… и трудно заменить. Скажи, – спросил он мягко, – что будет с нами обоими, если Мэтт виновен?
– Не волнуйся, он не виновен, – серьезно и убедительно сказала она.
«Как она верит в отца! – ревниво подумал Стоун. – А я не заслужил такой любви и доверия…»
Джинни поняла, что он подумал, и сказала тихо и ласково:
– Не волнуйся. Что бы ни случилось, мы будем вместе. Только прошу тебя, не арестовывай его сам. Пусть это будет другой кто-нибудь. Это ты сделай для меня, для нас обоих. А я верю тебе и люблю тебя.
У него перехватило дыхание:
– Что ты хочешь сказать?
– Что я выйду за тебя замуж. Мы уладим все здесь и вернемся в Техас.
– Когда?
Она улыбнулась его поспешности.
– Я же не знаю, сколько времени это займет. А ты как думаешь?
– Я тоже не знаю. Я уже долго веду расследование и ничего не добился. У меня есть мысль: зарегистрируем компанию на двое и мое имя, Мэтт узнает об этом и объявится.
– Хороший план, только мое имя не нужно включать. А то семья отца в Джорджии узнает, что он жив, а ведь он скрывается от Кленис. Кленис и ее муж жадные – они предъявят права на рудник. В общем, будет много осложнений.
– Хорошо, как скажешь.
– Спасибо. – Заржала лошадь Джинни, и девушка повернулась в ее сторону, но ничего тревожного не увидела. – Почему мы не заходим в хижину? Пора отдохнуть! – сказала она. – Я так устала…
– Отличная идея! – согласился Стоун. – У меня есть лассо, я зацеплю и спущу лестницу.
– Не надо! – Джинни поискала в кустах, нашла толстую веревку и протянула ее Стоуну. – Дерни! – Стоун повиновался, лестница упала и повисла в нескольких футах от земли.
– Отлично придумано! – Он подозвал свистом своего коня, и умное животное прискакало из леса.
– Отец придумал это, когда я в детстве залезала на высокие деревья, У меня были мальчишечьи ухватки, пока меня не отправили в пансион для молодых девиц в Англии.
Стоун расседлал лошадей, а Джинни собрала в одно место все сумки и пожитки и ступила на лестницу, которую придерживал Стоун. Поднявшись, она опустила веревку, Стоун привязал к ней вещи, Джинни поднимала их наверх. Потом он осторожно взобрался сам, пробуя каждую ступеньку – под его тяжестью лестница опасно поскрипывала. Он поднял за собой лестницу и сказал Джинни:
– Ну, теперь все в порядке. А за твоей лошадью Чуун присматривает, чтобы далеко не ушла.
– Какой он умный! – сказала Джинни, глядя сверху на гнедого красавца, красновато-коричневого, с легкой развевающейся гривой и широким, как веер, шелковистым хвостом.
– А что значит его имя на языке апачей?
– «Чуун» значит «друг» – он мой лучший друг, уже несколько лет.
– Красивый, умный и послушный друг.
– Такой же, как мой новый лучший друг: Вирджиния Энн Марстон. – Джинни улыбнулась и обняла его:
– И ты тоже – мой лучший «чуун».
Вдали загремел гром.
– Скоро разразится гроза, – сказал Стоун. – Надо войти в дом и закрыть двери и окна.
Джинни тоже предчувствовала, что стихия разбушуется, но думала, что произойдет это за закрытыми окнами и дверьми.
Стоун толкнул дверь и заглянул внутрь, держа палец на спусковом крючке пистолета.
– Все в порядке, заходи.
В хижине с закрытыми ставнями было полутемно. Джинни оглядела последнее жилище своего отца.
– Надо проветрить, – сказал Стоун, открывая ставни. Джинни в это время втаскивала в комнату вещи. Потом она снова оглядела прибежище Мэтта Марстона, богатого плантатора с юга, владельца усадьбы Зеленые Дубы. И он, и Вирджиния жили там в довольстве и роскоши. А в этой убогой хижине было темно и грязно, на крючках висела поношенная одежда, у стены стояли стоптанные сапоги. На пыльном столе лежала колода покерных карт, на полу комьями засохла грязь – ни свежих отпечатков пальцев, ни следов – все показывало, что долгое время здесь никого не было. Сердце Джинни сжалось тоской при виде убогого запустения мрачного жилища.
Она перевела взгляд на Стоуна и сказала:
– Он давно не жил здесь.
Тот кивнул:
– Да, любимая. Но все равно он, наверное, жив и скрывается где-нибудь еще.
Джинни вышла на каменное крыльцо под навесом на двух грубо сколоченных столбиках. Здесь на крюках висели инструменты старателя: на одних – кайлы и лопаты, на других – кастрюли и сковородки. Выше были крюки, очевидно, для сушки одежды и подвешивания охотничьей добычи. Теперь в воображении Джинни вдруг возникла живая картина жизни ее отца, изнеженного южного джентльмена, никогда не занимавшегося физическим трудом на открытом воздухе, с нежными руками и тщательно охраняемым от загара и морщин лицом. Она представила себе, каким он стал, какие разрушения нанесло ему время, испытания войны и тяжелая работа старателя. Все, что она увидела в выстроенной его руками хижине, говорило о том, что облик благополучного джентльмена-плантатора должен был измениться неузнаваемо. Отец, наверное, стал похож на грубых золотоискателей, которых Джинни видела на улицах Колорадо-Сити, – как и они, Мэтт Марстон жил вдали от цивилизации, тяжким и суровым трудом, в скудных и жестоких условиях. А до этого его преобразила война, плен и тюремное заключение – тяжелые испытания, которые вынес и Стоун. Эти испытания мужчины выносили вдалеке от своих семей, лишенные поддержки и нежности любящих сердец. Джинни охватило смятение. «Отец, что с тобой сталось?» – думала она. Конечно, Стоун прав… в письмах я не могла почувствовать этих перемен.
Слезы текли по ее щекам, и Стоун поторопился обнять ее и утешить, и она излила ему свое горе.
Он тоже думал о прошлом, вспоминая дни, проведенные с Мэттом и Клэем.
– Да, это случилось со всеми мужчинами с Юга, любимая. Война ожесточает, особенно побежденных. Она наносит удар гордости человека и его самоутверждению: или он закаляется, или ломается. Но Мэтт был добрый и хороший человек. Наверное, мои подозрения ошибочны. Я должен был судить о нем с ясной головой, а меня сбили с толку подозрения Клэя. Я должен понять, что произошло между ними, и я постараюсь выяснить это.
Побледневшая Джинни посмотрела на Стоуна:
– Да, у меня тоже в голове все помутилось, я не могу понять. А что, если Клэй остался в живых, а не отец? И он переслал мне письмо отца? Нет, ведь в письме упоминается о смерти Клэя…
Стоун насторожился:
– А письмо написано почерком твоего отца?
Джинни минуту подумала:
– Да, я почти уверена в этом. Но я могла и не всматриваться: ведь я и не думала, что письмо может быть написано кем-либо другим. Но если его написал Клэй, то зачем бы он послал карту?
– Если это Мэтт погиб в хижине, Клэй, наверное, захотел вызвать тебя, потому что ты стала его компаньоном. Он прочитал письмо и знал, что оно тебя встревожит и ты приедешь.
– О, мы запутались в наших предположениях. Наверное, надо остаться в этой хижине и ждать, кто появится. Я надеюсь, что отец вернется сюда.
– Да, ты права, женщина, я обойду дом, дорогая, проверю, нет ли какой-нибудь опасности. Вернусь быстро.
Джинни осталась на пороге. Она снова огляделась и, залюбовавшись деревьями, густо покрытыми листвой, и небольшим водопадом, устремляющимся со скалы, почувствовала признательность: какое чудесное место выбрал отец! И какое безопасное – кругом крутые откосы, можно выдержать осаду или длительную непогоду с запасом еды и дров – поленница была аккуратно сложена у стены. Она зашла за поленницу – там, между двух выступов скалы, хрустальная струйка водопада падала на каменный уступ и стекала дальше. Очевидно, этот уступ был местом для мытья и стирки, подумала Джинни и подставила руку под струю.
– Ох, ледяная! – пожаловалась она подошедшему Стоуну. – Я безумно хочу помыться, но надо разжечь огонь и подогреть воду.
Зубы Стоуна сверкнули в улыбке:
– А я так помоюсь. Я привык купаться в горных потоках. У тебя еще вода не закипит, а я уже буду чистенький. – Он обнял ее за талию и прижал к себе.
– Ты серьезно? – воскликнула она.
Он кивнул:
– Совершенно серьезно. – Потом отстегнул и положил на землю пистолеты, сбросил сапоги и одежду и ступил под сверкающую струю, затем отступил в сторону и, стоя спиной к Джинни, начал намыливаться.
– У-у! – воскликнула она. – Да как ты можешь? Меня даже от брызг и ветра дрожь пробирает.
Стоун усмехнулся, глядя на нее через плечо:
– А ты попробуй, не так уж и страшно, только сначала дух захватывает. Помойся-ка вместе со мной, тогда быстрее ужин сготовим.
Ужин, недоуменно подумала Джинни. Да как он может упоминать о еде?.. Она сама и не помнила об усталости и голоде, залюбовавшись стоящим перед ней великолепно сложенным обнаженным мужчиной. Его блестящая от воды, смуглая тугая кожа отливала старым золотом; сильное, гибкое тело было создано, чтобы ходить, бороться, любить женщину.
Ее взгляд ласкал его широкие плечи, мускулистую спину, стройную талию, крепкие ягодицы. Прилив желания нахлынул на нее, она сбросила одежду и кинулась к нему, под прозрачную струю. У нее захватило дыхание, на коже выступили пупырышки.
– Т-ты л-лгун… С-стоун… Вода как л-лед…
Он рассмеялся, позабавленный.
– Ничего, моя храбрая девчонка, сейчас я тебя разотру – жарко станет! – Откинув ее длинные волосы на свою левую руку, правой он стал тереть намыленным носовым платком ее шею, спину, руки, потом грудь. Джинни испытывала мучительное наслаждение, а он, смеясь, спрашивал: – Ну, как, понравилось, миссис Чепмен? Вы разрешите для практики называть вас этим именем?
– Пожалуйста, это очень приятно. И под этим душем тоже приятно. Я намочила волосы, так помой мне их сильнее уж я не замерзну.
– С удовольствием, – охотно согласился он и, следуя указаниям Джинни, дважды промыл и расчесал ее мягкие кудри.
– Какие у вас волшебные руки, сэр, – промурлыкала она. Я стала такая мягкая, словно расплавилась.
– Ах, так вам понравилось, миссис Чепмен? – сказал он, впившись в ее рот поцелуем. Их языки затанцевали, лаская друг друга. Ее скользкие влажные руки ласкали его лицо, а он продолжал водить намыленным платком по ее телу. – А вот так нравится? – спросил он, растирая ее талию и ягодицы. Джинни чувствовала, что ее кожа пылает под ледяной струей и ветром; от его ласкающих прикосновений у нее закружилась голова… вот-вот оторвется и улетит, словно воздушный шарик. Он оторвался от ее рта и приник к груди. Опустив глаза, она смотрела, как он обводит языком твердеющие соски. Ей не было стыдно, она ощущала, что их любовь прекрасна.
Его рот оторвался от ее груди и снова прильнул к ее губам, она страстно ответила ему. Его взгляд впивал ее лицо, а пальцы ласкали нежные щеки. Большим пальцем он раздвинул ее губы, почувствовав, что они дрожат. Джинни вся трепетала от любви и желания.
– Как ты прекрасна, Джинни, – прошептал он хрипло. – Ты понимаешь, что заполонила мою душу?
– А ты – мою, – отозвалась она, глядя в его черные глаза с длинными ресницами, лаская взглядом его смуглое лицо. Она нежно вылизывала его палец, и зов страсти отдавался в каждой клеточке его тела. Его дыхание участилось.
– Ты – первая женщина, которую я полюбил. Я не хотел этого признать, сопротивлялся любви. Но не мог изгнать тебя из своего сердца. Я страдал, не веря, что такая женщина, как ты, полюбила полукровку, бастарда. Я много раз терял тебя, Джинни, мне больно вспоминать об этом.
– Ты никогда не терял меня и не потеряешь, любовь моя, никогда. Ты – единственный мужчина, которого я полюбила и буду любить. Как я боялась, что ты не полюбишь меня, или полюбишь – и не захочешь в этом признаться. Я боялась, что твоя любовь существует только в моем воображении. Я хочу всегда быть с тобой, Стоун Чепмен.
– Когда я с тобой, Джинни, я словно безумный. Хочу касаться тебя, ласкать, целовать без конца. Хочу слышать твой смех, видеть твою улыбку, видеть тебя, что бы ты ни делала. Говорить с тобой, охранять тебя, дарить тебе счастье. Если бы я не был начеку, моя пылающая красавица, я сгорел бы в твоем огне.
– Значит, огонь поглотил бы огонь, любимый! Это ты поглотил меня, я вся в тебе, от макушки до пят.
– Мне самому странно, что я говорю о любви – это впервые в моей жизни. Я всегда старался держать свои чувства в узде, но тебе я хочу раскрыться целиком, до самого конца, – тебе, Джинни. Ты – самое замечательное, что я встретил в жизни, Джинни. Я не знал, что способен на такие чувства. Ты вызвала их к жизни, Джинни, и с тобой я могу разделить их. Ты отвлекала меня от всего, завладела мною: моими мыслями, временем, энергией. У меня теперь мозги набекрень, я думаю только о тебе. Я сожалею, что обманывал тебя в прошлом, Это не повторится.
Джинни почувствовала, что эта, впервые в жизни, полная откровенность и самоотдача повергают самого Стоуна в смятение, и она, как будто не замечая его волнения, шутливо возразила:
– Я бы предпочла не отвлекать тебя, а неудержимо привлекать.
– Вот как! – улыбнулся и Стоун, словно избавившись от непривычного напряжения, благодарный за ее уловку: – Так и есть, женщина, так и будет. Но отвлекать-то та отвлекаешь, и мне надо быть настороже. Не то ты справишься со мной легче, чем опытный ковбой с мустангом-жеребенком. У меня есть мое дело, и мне будет нужно и отвлекаться от тебя.
– Ну конечно! – весело согласилась она и, уткнувшись в его плечо, прошептала: – Я так люблю тебя и хочу тебя, Стоун…
Обвив руками его шею, она прильнула к его губам, и он поцеловал ее так, что у нее перехватило дыхание. Она чувствовала, что настал миг торжествующей любви, жаждала разделить его нежность и страсть. Она горела страстью, изумляясь, что желает ласкать его неистово, бесстыдно, словно куртизанка. Он застонал от желания и сжал ее в объятиях. Он осыпал поцелуями ее лицо, повторяя снова и снова, что любит ее. Его рука с намыленным платком скользнула вниз и раздвинула ее бедра, достигнув сокровенного местечка, скрывающего ее женскую сущность.
Джинни чувствовала себя как крепость, которая неистово желает сдаться победителю. Каждая клеточка ее тела призывала Стоуна, а сокровенная женская плоть словно пылала огнем.
– Ты сводишь меня с ума, Стоун. Я хочу тебя сейчас же, – простонала она.
Стоун торопливо смыл с их тел мыло, поднял ее на руки и понес в хижину. Он положил ее на узкую койку и лег на нее. Чувствуя неистовое желание, он боялся, что слишком быстро кончит, но Джинни простонала:
– Скорей, а то я умру от голода, я безумно хочу тебя.
Он повиновался, глубоко дыша, стараясь управлять собой, но Джинни так неистово рвалась к нему, что он уже не мог владеть собою. Остановившись на минуту, он прошептал хрипло:
– Подожди, любовь моя. Это только передышка.
– Не медли, Стоун. Я готова, больше чем готова… – прошептала она в ответ.
Он с новой силой ринулся в нее, как будто только и ждал этого призыва. Музыка любви зазвучала в ее теле, все громче и могущественнее, и наконец наступило крещендо.
Кровь Стоуна бурлила, стук в ушах раздавался, словно военный танец апачей, танец победы.
– Я люблю тебя, Джинни Марстон, – прошептал он.
Они нежно поцеловались и замерли, испытывая счастье и покой. Оба знали, что теперь они едины телом и духом и единое будущее лежит перед ними.
Стив снова поцеловал ее с такой нежностью, что она заплакала от счастья. От теперь принадлежал ей, союз их был нерушим.
Словно читая ее мысли, Стив сказал:
– Ты – моя, Джинни. Ничто нас не разлучит. И никаких тайн от тебя больше не будет. Никогда.
Они еще немного отдохнули, но тут у Джинни заурчало в желудке – время близилось к полудню, а они еще не завтракали.
Стоун засмеялся и сказал:
– Пойдем вместе готовить, ты заодно и волосы высушишь перед огнем, не то озябнешь с мокрой головой.
– Если озябну, я теперь знаю восхитительный способ согреться. – Она обольстительно улыбнулась.
– Готов служить вам, леди, вот только поем и отдохну.
– Это изумительно, – сказала Джинни, сытая и умиротворенная, отпивая из чашки горячий кофе.
– Да, согласен, неплохой образ жизни. Мы можем жить так на ранчо – я присмотрел место для нашего дома.
– А твой отец согласится?
– Счастлив будет! И матери ты по душе. Оба с нетерпением ждут от нас внуков.
Джинни радостно улыбнулась.
– Если мы будем так усердствовать, внуки появятся до свадьбы.
– Так это отлично! Давай сейчас же поженимся в Денвере! К чему тянуть?
Пульс Джинни забился учащенно.
– И ты готов бросить странствования по вольным просторам и жить в стенах дома с требовательной женой и крикливыми ребятишками?
– Это все весьма привлекательно для меня, женщина!
– Боже мой, как ты изменился, мой брыкливый проводник! Как ты раньше боялся дома и семьи! – Она сунула ему в рот кусочек хлеба. Стоун удержал ее пальцы и облизал их, черные глаза его блестели растроганно.
– Ты изменила меня, Джинни, спасибо за это. Ты выявила мое лучшее «я», о котором я и сам не знал, и заставила меня понять самого себя. Если б в марте мне кто-то сказал, что в июле я женюсь, я сказал бы этому парню, что он спятил.
– Я могу сказать о себе то же самое. Но Стив Карр полонил меня, а Стоун Чепмен связал по рукам и ногам.
– Мы созданы друг для друга, Джинни, – серьезно сказал Стоун.
– Да, моя любовь. И судьба так считала – все время сталкивала нас. На дороге, на ранчо, и вот теперь здесь.
– Удивительно. Мой Дух-Хранитель был добр ко мне в этом году.
– Ты должен мне все рассказать о народе твоей матери.
– Скоро они уйдут в прошлое, Джинни. Белые люди истребили их и зашали в резервации, где гибнут их тела и души.
– Я сожалею, Стоун; это очень печально для тебя и твоей матери.
– Это жизнь, Джинни: выживает сильнейший. Белых людей больше, оружие у них лучше, вот они всем и завладели в стране моих предков.
– И еще потому, что они алчные. Может быть, со временем все изменится.
Он покачал головой и сказал:
– Никогда.
– Кто знает? Вот мы с тобой изменились. Посмотри на меня: неженка-барышня, южная леди храбро одолевает пути Дикого Запада… благодаря знакомству с грубияном-проводником. Перемены возможны. Все возможно: мы оба – тому доказательство.
Стив улыбнулся и кивнул:
– Ты права, женщина.
Они еще поели в молчании, потом Джинни спросила:
– Ну, так что мы будем делать?
– Завтра отдохнем, в четверг поедем в Денвер. Я пошлю по телеграфу запрос отцу – не получил ли он письма от Мэтта. В ожидании его ответа мы поженимся и запустим в ход план разработки рудника. Начнем работу сами, а когда соберемся домой, вкладчиков найти будет нетрудно – здесь то и дело возникают компании, в этих краях много месторождений.
– Отлично. Но не будем забывать про Фрэнка. Надо держаться настороже. Если отец…
– Но мы же убедились, что отец давно не появлялся в этих краях. Все-таки я завтра порыскаю в округе и узнаю, кто тут обосновался и сделал заявку. Я скоро вернусь, женщина; запрись и не показывайся.
– А я без тебя отскребу эту грязную комнату, чтобы следующий день провести более приятным образом.
– Ты права, женщина. Ишь ты, я заарканил умную девчонку.
– Я приготовлю обед и сменю белье на кроватях. Жаль, что они приколочены к стене, не то бы мы их сдвинули – они слишком узкие.
– А вот это неумно. Куда же мы положим твоего отца? И что он скажет, увидев сдвинутые вместе кровати, – со смешком возразил Стоун и предложил: – Еду я приготовлю. Скоро нам придется закрыть ставни – гроза надвигается. Не подливай масла в лампу. Посидим в темноте, а там и спать пора. – Он снова усмехнулся и подмигнул ей.
Джинни была несказанно счастлива видеть его таким веселым и умиротворенным.
– Посидим, вот еще, – надув губки, возразила она. – По мне лучше лечь… или еще чем-нибудь заняться.
– Ну, женщина, – проворчал он, – не раскаляй меня как железо в огне… не то я поставлю на тебе свое тавро!
Джинни сдернула с себя плед и посмотрела на свое обнаженное тело:
– Да где ж ты найдешь на мне местечко без своего тавра? Каждый дюйм моего тела заклеймен буквами «С.Ч.» Если не веришь – проверяй, пожалуйста.
– Ты – такой соблазн, что надо мне поскорей приготовить еду, не то придется делать это завтра. За работу, женщина!
Оба рассмеялись, и каждый занялся своим делом.
Через полчаса налетела буря. Стоун закрыл ставни и запер дверь, убрал на крышу хижины веревку и лестницу.
– Давай лучше потушим лампу, – сказал Стоун, – не то на завтрашний вечер масла не хватит. Ты готова?
– Да, сэр, – застелила обе кровати чистым бельем. Вам которая – справа или слева?
– Начнем с той, на которой ты лежишь.
Джинни откинула с плеч плед, он упал к ее ногам.
– Сегодня – на этой, а завтра – на той!
Стоун улыбнулся, сбросил брюки и потушил лампу.
Джинни потягивалась, словно довольная кошечка. Ее разбудило скворчание сала на сковороде; в воздухе стоял запах свежесваренного кофе.
– Доброе утро! – сказала она своему будущему мужу, склонившемуся над плитой. Он сразу обернулся к ней:
– Не только доброе, но и прекрасное, хотя не такое прекрасное, как ты! Завтрак почти готов.
Буря отбушевала ночью, ставни и двери были открыты, в хижину вливался солнечный свет. За окном пели птицы, шумел водопад. В комнате потрескивали дрова в плите и шипело на сковороде сало.
– Почему ты не разбудил меня?
– Ты плохо спала в дороге, отсыпайся. Да еще днем у тебя была утомительная работа. Съешь горячий завтрак, и я за тебя спокоен – снова будешь в форме.
– Ты замечательный мужчина, Стоун Чепмен. Обычно представители твоего пола норовят вытащить женщину из постели, чтобы живей принималась за домашнюю работу. Спасибо, что ты не такой!
– Такие мужчины ведут себя глупо и эгоистично. Я ведь всегда сам готовил для себя. Ну, вставай же, госпожа соня!
Оба засмеялись; Джинни отбросила одеяло, встала, ополоснула в тазике лицо, стараясь не думать, что так же умывался здесь по утрам отец, и расчесала волосы.
– Чем я могу помочь? – спросила она Стива.
– Наливайте себе кофе и садитесь, мадам.
Стив наложил ей в тарелку жареной ветчины с соусом и бисквитов.
– М-м, – сказала Джинни, вдыхая запах еды и кофе, – сущий рай!
Стоун смотрел, как она съела все до последнего кусочка с таким выражением лица, будто ничего вкуснее в жизни не едала, и думал, как он счастлив сидеть рядом с ней, глядеть на нее, говорить с ней и делать то, что доставляет ей радость. А радость ей доставляло малейшее проявление доброты и чуткости с его стороны. Она была удивительной, необычной – он сознавал это, удивляясь, что избалованная, выросшая в богатом доме девушка так неприхотлива и ничуть не высокомерна.
Поэтому нам где угодно будет хорошо вдвоем, думал Стоун.
– Замечтался? – поддразнила Джинни.
– Да, от тебя заразился – сны наяву! – отшутился он.
Допив свой кофе, она спросила:
– О чем же ты все-таки думаешь?
– Строю планы на будущее, Джинни; знаешь, как я тебя люблю, как горжусь, что ты – моя? Я словно заново родился.
Покраснев от удовольствия, Джинни встала и обняла Стоуна; он притянул ее к себе на колени. Его пальцы блуждали по ее щеке; она прижалась головкой к его обнаженной груди и слушала стук его сердца. Вдруг она удивленно подняла голову:
– Ты побрился?
– Для того чтобы не колоть своей щетиной это нежное личико, – усмехнулся Стоун.
Она провела рукой по его подбородку и сказала:
– А мне бородка нравилась…
Они целовались, пока страсть не разгорелась с новой силой и не привела их на этот раз на левую койку.
Потом оба выкупались, оделись и поцеловались на прощание, хотя Джинни ждала Стоуна домой к концу дня.
– Не выходи из дома, женщина, и даже в окно не выглядывай, пока я не позову тебя. Я назову тебя по имени, больше никому не откликайся. Здесь бродят отчаянные бандиты и отпетые мошенники. Если кто-нибудь будет просить хлеба или уверять, что он ранен, болен, – даже не откликайся, не открывай! Понятно?
