Текст книги "Рыцари света, рыцари тьмы"
Автор книги: Джек Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)
ДЖЕК УАЙТ
РЫЦАРИ СВЕТА, РЫЦАРИ ТЬМЫ
…в лугах иных, у свежих пастбищ…
Джон Мильтон, «Люсидас»
Моей жене Беверли, как и всегда, а также двум другим женщинам моей жизни – Джин и Холли
Он сослужил нам хорошую службу, этот миф о Христе.
Папа Бенедикт VI
Ни одна современная проблема не гнездится так глубоко в прошлом.
Из доклада Королевской Палестинской комиссии по расследованию, 1937
Факт от легенды отличить трудно… Я не встретил единодушия в вопросе, что есть факт; все зависит от воззрений. Довольно примечательно, что легенда – искажение по самому своему определению – гораздо более приемлема при передаче событий. Легенда устраивает всех, факты – никого.
Майкл Коуни, «Небесный паровоз»
ИСТОКИ
годы 1088–1099 от P. X.
ГЛАВА 1
– Сир Гуг!
Стражники по обеим сторонам двери выступили вперед, приветствуя шагающего им навстречу хмурого и всклокоченного юношу, но даже громкий лязг их доспехов не развеял его задумчивости. Не поднимая головы, он медленно приближался, погруженный в свои размышления. Перевязь с тяжелым мечом давила ему на шею сзади, словно хомут, а рука безвольно свисала, касаясь рукояти и ножен. Наконец движение у дверей привлекло юношу, и стражники услужливо распахнули перед ним широкие массивные створки. Он взглянул на воинов, моргнул и приветливо кивнул начальнику караула, затем схватился правой рукой за эфес, длинный клинок взвился вверх и застыл в воздухе, прежде чем стремительно опуститься и занять место на плече юноши.
– Упражняетесь, мессир?
Вопрос был риторическим, но Гуг де Пайен вдруг остановился, взглянул на меч и вскинул его, ухватившись за толстый стальной эфес обеими руками. Он удерживал перед собой ножны с мечом до тех пор, пока мышцы на его могучих руках, шее и плечах не вздулись от тяжести подобно канатам. Затем Гуг отнял левую руку, перехватив эфес правой, и без усилий прокрутил меч в воздухе, после чего клинок возвратился к нему на правое плечо.
– Упражняюсь, сержант? Да, но на этот раз не с мечом. Я упражняю свою память… размышляю.
Гуг кивнул двум другим стражникам и прошел в распахнутые двери, из внутреннего дворика попав в прохладную тень главной замковой башни. Там он помедлил, привыкая к резкому переходу между ярким дневным светом и неожиданно окутавшей его полутьмой. Затем Гуг вступил в просторную залу, и лицо его омрачилось. Он миновал ее, по-прежнему уставив глаза в пол, ускоряя шаг, отчего меч на плече откидывало назад, за спину.
Его ровесники, щеголяя таким великолепным оружием, кичились бы его смертоносной красотой, но Гуг де Пайен лишь тяготился им. Выходя из замка, он захватил его на всякий случай и потому был вынужден везде таскать клинок с собой, мечтая поскорее положить его в безопасное место, чтобы уберечь от собственной забывчивости или чьего-то злого умысла.
Теперь Гуг направлялся в свои покои, чтобы наконец избавиться от обузы. Он настолько отрешился от всего вокруг, что прошел мимо весело щебечущей стайки изысканно одетых девушек, не удостоив их вниманием, хотя они бросали в его сторону восторженные взгляды, а кое-кто даже окликнул его. Гуга в тот день обременяли другие, более важные заботы.
Не заметил он и высокого широкоплечего человека, двинувшегося Гугу наперерез, рассчитывая перехватить его в самом центре огромной залы. Убедившись, что Гуг и не собирается задерживаться или свернуть с пути, незнакомец остановился, выпрямившись во весь свой громадный рост, и, в удивлении подняв брови, уступил ему дорогу, позаботившись, впрочем, вытянуть в сторону руку.
Только когда чьи-то пальцы вцепились Гугу в плечо, он очнулся и увидел, что едва не задел мимоходом какого-то исполина. Он попятился, ожидая нападения, скидывая ножны с плеча и уже хватаясь за рукоять, чтобы вытащить меч, как вдруг, взглянув в лицо великана, он узнал этого человека. Все произошло, впрочем, в мгновение ока, и Гуг немедленно отправил клинок обратно в ножны, мучительно покраснев от смущения.
– Мессир Сен-Клер! Простите, сир. Я… замечтался, углубился в думы.
Великан, предугадав растерянность Гуга, уже подал знак одинокому латнику за своей спиной оставаться на месте и теперь смотрел на юношу с гримасой, которую можно было с равным успехом принять и за улыбку и за насмешку.
– Как же, вижу, – откликнулся он густым раскатистым басом. – Но, даже погрузившись в серьезные размышления, юный мой Гуг, мужчине пристало поглядывать окрест хотя бы одним глазом. Что же это были за думы, в которых ты так увяз?
Сен-Клер, по-видимому, ничуть не обиделся, и от этого замешательство Гуга только усилилось.
– Пустячные, мессир… Я прошу прощения… Я повторял слова для завтрашнего собрания. Столько предстоит запомнить…
– Да, да, ты прав. Особенно молодому человеку твоего положения. Да, литании… Но у тебя самые что ни есть замечательные наставники, а они, насколько я слышал, тобой довольны. – Он скользнул взглядом по массивным длинным ножнам. – Зачем же ты брал меч, крестник? Тебе легче тренировать память с оружием в руках?
Гуг заморгал, нахмурился, непонимающе уставившись на меч, все еще направленный острием в пол.
– Нет, сир, нет… вовсе нет. Я собирался на ристалище, но так и не дошел до него. Я решил просто прогуляться… вспомнить наставления и таким образом поупражняться.
– Что ж, похоже, ты не зря потратил время, если учесть, что срок твоего испытания уже близок. Куда ты теперь направляешься?
– В свои покои, мессир. Хочу оставить его там. – Гуг кивком указал на меч.
– Давай его сюда. Пойдем-ка со мной.
Он снял с Гуга ножны с мечом, обернулся и небрежно перебросил их латнику, стоявшему позади в нескольких шагах. Получив указание остаться в зале и присмотреть за оружием, облаченный в кольчугу стражник взял на караул и отошел. Сен-Клер обратился к Гугу:
– Я как раз шел к месту предстоящего испытания, когда увидел тебя. Возможно, твое появление – это знак, что мы должны пойти туда вместе. Совместное посещение даст нам обоим – и мне как поручителю, и тебе как соискателю – пищу для размышлений, хотя и пища будет разной, и мысли различными.
В низком голосе собеседника Гугу де Пайену послышалась насмешка, но его уважение к Сен-Клеру было столь глубоким, что он не решился допустить и мысли, будто тот способен шутить. Поэтому он просто кивнул, потупив очи долу – на сей раз из почтения, – и приготовился сопровождать крестного, заняв место рядом, но слегка позади. Смущение и неуверенность удерживали его от попыток завязать беседу.
Гугу исполнилось восемнадцать. Он был весьма рослым для своих лет и практически неустрашимым, но сейчас робел, трепеща перед славой и знаменитым на весь мир именем человека, шагавшего рядом, обладавшего к тому же таким великанским ростом и физической силой, каких Гуг ни у кого больше не видывал. Не оглядываясь на крестника, Сен-Клер протянул назад правую руку и легонько притянул юношу к себе; оба зашагали плечом к плечу, как равные.
– Твой отец возлагает на тебя большие надежды, он мне сам говорил. – Сен-Клер наконец убрал руку с плеча Гуга. – Ты слышал об этом?
Гуг, судорожно сглотнув, покачал головой:
– Нет, мессир.
Голос его больше походил на шепот.
– Я так и знал. Так вот, слушай, что я говорю. Он гордится тобой… наверное, даже больше, чем я своими сыновьями, хотя я их тоже очень люблю. Как многие отцы, твой готов поведать всему миру о предмете своей гордости, тебе же не скажет о том ни словечка. Он, видимо, считает, что ты и так догадываешься, поскольку ты его отпрыск и, соответственно, во всем похож на него…
Сен-Клер резко остановился и пристально посмотрел на Гуга.
– Ты ведь уже спускался туда, скажи по правде?
Они стояли наверху широкой витой мраморной лестницы, заканчивавшейся такой же площадкой. Гуг кивнул, рассудив, что слово «туда» и обозначает цель их визита.
– Да, мессир, – ответил он. – Дважды.
– Разумеется, дважды. Я это знал, хотя и не сразу упомнил. Пойдем же, пришло время для третьего раза.
Исполин стал спускаться по лестнице, и Гуг двинулся следом, отставая на полшага, все еще не до конца веря, что идет рука об руку с самим сиром Стефаном Сен-Клером и что прославленный рыцарь признал его и вспомнил после мимолетной встречи, случившейся два года тому назад – срок, за который Гуг вырос умом и духом почти вдвое. То, что они приходились друг другу крестным и крестником, ничего не значило для Сен-Клера, одного из славнейших рыцарей христианского мира: у него было много крестников, а молодой Гуг де Пайен, хоть и посвященный в рыцари без малого два года назад, с тех пор еще не сделал ничего, что выделило бы его из толпы ровесников или каким-нибудь образом возвеличило. Ничего не значило, по мнению Гуга, и то, что сир Стефан нарочно прибыл к ним в Пайен, чтобы в качестве поручителя присутствовать на предстоящей церемонии восхождения. Он бы приехал так или иначе, рассуждал Гуг, и для этого ему не нужно было искать особых причин, а только испытывать особое желание. Ведь его отец, Гуго Пайенский, был дружен с сиром Стефаном еще с детства, и их отношения являли собой редкий образец истинной привязанности, на которую не в силах повлиять ни слава, ни время, ни расстояние, а посему друзья не упускали ни малейшей возможности для встречи.
В прошлый раз они виделись два года назад, когда сир Стефан неожиданно нагрянул в Пайен вместе со своим покровителем, некогда прозванным Вильгельмом Незаконнорожденным[1]1
Отцом Вильгельма Завоевателя (1027–1087) был герцог Нормандский Роберт I Дьявол, а матерью – дочь простого дубильщика кож.
[Закрыть] и успевшим с тех давних пор получить титулы герцога Нормандского и Вильгельма Первого, короля Англии.
Эти прославленные воины направлялись из Нормандии в свои владения, времени у них было предостаточно, и король изъявил желание посетить родовое поместье сира Стефана в Анжу. Их путь пролегал неподалеку от Пайена, и Сен-Клер решился пригласить английского короля повидать друга, зная, что они раньше уже встречались – в 1066 году, когда Вильгельм впервые отправился завоевывать Англию.
На следующий год Вильгельм умер от последствий ушиба, полученного при падении с лошади, а английскую корону унаследовал один из его сыновей, тоже Вильгельм, прозванный Рыжим за цвет волос и вспыльчивость. Из Англии доходили слухи о Вильгельме Рыжем как о чудовищном тиране, ненавидимом всем народом. Тем не менее Сен-Клер, преданный покойному монарху, сумел завоевать благосклонность и доверие также и его сына, что удалось весьма немногим из бывших приближенных покойного короля.
Гуг нисколько не удивлялся, что новый английский самодержец выказывает столько почтения прославленному рыцарю: репутация сира Стефана была безупречной, а благородная манера держаться соответствовала его высокому титулу.
Даже спускаясь по лестнице впереди Гуга, сир Стефан, казалось, парил над ним, ведь ростом он был выше на целую пядь. Ему уже исполнилось сорок два года – цветущая пора его жизни еще не миновала. Но не только исполинский рост, а и нравственные достоинства возносили Сен-Клера над остальными людьми; и вот теперь он здесь, в Пайене, собственной персоной, рядом с Гугом, для которого совершенно не важно, какие причины заставили крестного приехать. Собрание было назначено еще несколько месяцев назад, а следующее за ним восхождение стало, скорее всего, прекрасным поводом для сира Стефана побывать на родине, во Франции, и заодно удостоить своим присутствием на церемонии сына своего лучшего друга, оставить у него о восхождении неизгладимые воспоминания.
Гуга заранее предупредили об этой великой чести, однако он принял волнующее известие сдержанно, поскольку и ранее, и в этот последний перед собранием день оставался в неведении относительно того, что означает само восхождение и какие последствия оно повлечет. Тем не менее ему недвусмысленно и весьма торжественно давали понять, что восхождение окажет значительное влияние на всю его будущность.
Гуг впервые услышал о восхождении из отцовских уст; барон выделил это слово в разговоре, невольно придав ему зловещий оттенок. Это случилось девять месяцев тому назад, и Гуг немедленно поинтересовался, что значило это слово, но отец не дал ему никакого ответа. Вместо этого он рассердился, замахал руками и стал уверять сына, что тот сам все поймет, когда наступит срок. Однако он тогда же посоветовал начать готовиться к этому событию – по его словам, важнейшему в жизни Гуга. Такие речи отца озадачили и потрясли юношу, который всего-то год назад искренне верил, что не может быть ничего важнее, чем рыцарская стезя. Отнюдь! Очень скоро ему сообщили, что предстоящая церемония, то есть восхождение, будет иметь непреходящее значение и что отныне у него появятся личные наставники – его отец и дед со стороны матери, Балдуин Мондидьерский. Ежедневно они будут терпеливо и усердно обучать его всему, что понадобится для восхождения, но прежде, чем его допустят до занятий, он должен принести клятву хранить узнанное в тайне.
С тех самых пор дни напролет Гуг трудился так прилежно, как еще никогда в своей жизни. Его задачей было заучивать наизусть ответы на ритуальные вопросы церемонии. В этом он пытался достичь совершенства, но зубрежка оказалось куда изнурительнее тяжелейших упражнений по ратному делу. Гуг не первый месяц бился над ответами, стремясь добиться беглости в речах, но смысл их оставался для него темен, с какой стороны ни подступись. Теперь величественной церемонии оставалось ждать меньше суток, и все ее подробности и загадки – и само собрание, и важность ритуала, и значение обрядов, и смысл приезда из Англии сира Стефана ради участия в восхождении в качестве поручителя Гуга – станут наконец ясны.
– Я словно пушинка, – неожиданно бросил через плечо великан, проворно сбегавший по широкой пологой лестнице, и мысли Гуга немедленно вернулись к настоящему. – Ни лат, ни оружия…
Он приподнял обе руки, вытянул их в стороны, так что легкий расшитый плащ взметнулся волной, будто сир Сен-Клер и вправду плыл вниз по ступеням, а Гугу в очередной раз подумалось, что славный рыцарь шутит.
– …ни надобности в них, – продолжал тот. – Хотя верится в это с трудом, даже когда так оно и есть.
Сен-Клер резко остановился и опустил руки. Когда он снова заговорил, в голосе его не было и тени легкомыслия.
– Наверное, я никогда не привыкну ходить безоружным… мне каждый раз от этого не по себе, так будет всегда… даже тут, в доме твоего отца, где мне ничто не угрожает. Вот, мальчик мой, в чем разница между твоей жизнью здесь и нашей в Англии.
Англия! В одном этом слове заключались все тайны и легенды, овевающие и само имя Сен-Клера, и его беспримерную отвагу. Двадцать два года прошло с тех пор, как он впервые вступил на английскую землю вместе с отцом Гуга. Оба они, тогда еще молодые, не закаленные в битвах рыцари, высадились на южном побережье огромного острова в составе войска Вильгельма, герцога Нормандского. В ту пору им было столько же лет, сколько теперь Гугу, и оба весьма отличились в большом сражении, происшедшем спустя две недели, в середине октября при Гастингсе.[2]2
Сражение, произошедшее 14 октября 1066 г. при Гастингсе, положило конец борьбе за английский престол, развернувшейся между Гарольдом II Годвинсоном и нормандским герцогом Вильгельмом.
[Закрыть]
Но сиру Стефану Сен-Клеру посчастливилось свершить то, что не удалось никому из его собратьев, и впоследствии, на протяжении десятилетий, он должен был подтверждать репутацию отважного героя вновь и вновь – ибо именно он в тот день своим мечом заколол насмерть английского короля Гарольда, сына Годвина. Он не знал ни имени, ни титула убитого им рыцаря, поскольку в пылу сражения просто увидел рядом группу вельможных противников и, не раздумывая, вклинился в нее. Случилось так, что сам Вильгельм стал свидетелем этой отчаянной выходки, и позже, когда уже не осталось сомнений относительно личности погибшего, герцог знал, кого следует благодарить, поскольку этот одиночный удар расчистил ему дорогу к английскому трону. Так Вильгельм Незаконнорожденный стал Вильгельмом Первым, королем Английским.
Военное предание приписывает сиру Стефану нежелание признать свою заслугу в этой победе, и, если бы не настояние герцога, видевшего подвиг рыцаря собственными глазами, Сен-Клер и вовсе бы отказался от вознаграждения.
В тот день на поле брани сошлись два разнородных войска. Герцог Вильгельм командовал бронированной нормандской конницей, снискавшей славу лучшей во всем христианском мире. Всадников прикрывала армия лучников. Войско англичан представляло собой хорошо вымуштрованных пехотинцев, тоже считавшихся по всему миру весьма умелыми ратниками, но в английской армии конными были только сам предводитель и титулованные рыцари, поэтому их было легко заметить издалека, чем и воспользовался Сен-Клер. Оказавшись рядом с группой главнокомандующего, он без промедления ее атаковал.
Завидев неприятеля, английские вельможи предусмотрительно сгрудились, но уже первый налет могучего боевого битюга разметал их лошадок в разные стороны. Скопление неприятельских рыцарей, пытавшихся противостоять атаке Сен-Клера, привлекло внимание эскадрона тяжелых нормандских лучников, пристально наблюдавших за ходом сражения в поисках возможных мишеней. На группу всадников хлынул дождь стрел, и одна из них попала английскому королю в лицо – от удара он выронил меч и пошатнулся в седле. Тут как раз и подоспел Сен-Клер. Врубаясь в толпу англичан, он заметил обезоруженного воина и мимоходом сразил его. Тот грянулся наземь, и потом долго судили, что же все-таки убило короля Гарольда, сына Годвина, – стрела или удар меча. Сошлись на том, что это не так уж важно, а важна сама его гибель – от любого оружия. Она обезглавила неприятельскую армию, и, таким образом, Британия впервые за многие столетия была покорена извне.
С тех пор, в течение двух с лишним десятилетий оккупации враждебно настроенной Англии и существования там нормандских поселений, сир Стефан Сен-Клер оставался одним из наиболее могучих и преданных королю Вильгельму вассалов. За верную службу он был не раз щедро вознагражден, поэтому к настоящему моменту по всей завоеванной нормандцами стране у Сен-Клера насчитывалось уже немало обширных, но весьма удаленных друг от друга земельных владений. Их раздробленность объяснялась осторожностью и осмотрительностью Вильгельма, ставшими притчей во языцех. Впрочем, Сен-Клер не придавал этому особого значения, так как всем было известно, что причиной тому суровые уроки предательства и лицемерия, полученные королем еще в бытность его Вильгельмом Незаконнорожденным. С тех пор монарх не позволял никому из своих приближенных, даже тем, кому он полностью доверял, разбогатеть настолько, чтобы стать угрозой для него самого. Владения каждого из них были отделены одно от другого и всегда граничили с землями наиболее яростных их противников. Сен-Клер находил такое решение более чем разумным. Сам он благодарил судьбу, ведь монаршие милости обеспечили ему процветание, о котором он прежде и не мечтал.
Спустившись по спиральному сходу, рыцари оказались на каменной площадке. В нескольких шагах от них, в полу, темнело отверстие, где сузившаяся лестница продолжалась, уводя еще ниже, в подвалы. Полированные мраморные плиты остались позади, и пол из песчаника приглушал шаги. Спутники прошли между двух неподвижно застывших безмолвных стражей, не удостоив их взглядом. Не отвлеклись они и на осмотр загроможденной столами пиршественной залы: все их внимание было устремлено к цели предстоящего посещения.
Спустившись еще на один пролет и собираясь свернуть влево, Сен-Клер снова обратился к юноше:
– Поверь, мой юный Гуг, ты даже не представляешь, как ты должен быть счастлив, живя здесь, среди благонамеренных людей, не помышляющих всякий час, как бы тебя убить.
Прежде чем двинуться дальше, вниз по следующему пролету, Сен-Клер оглянулся, и на этот раз его зубы и вправду блеснули в усмешке.
– Кое-кто, разумеется, мечтает об этом – я имею в виду, тебя убить, – но это лишь предположение, ведь враги найдутся везде, где бы человек ни жил. Тем не менее во Франции любой преспокойно спит в своей постели, тогда как в Англии тому же франку, независимо от его положения, постоянно что-нибудь угрожает, даже если он в своем доме, потому что для англичан что франки, что нормандцы – все едино. Возможно, это преувеличение, но к тому все идет, поскольку все франкские воины в нынешней Англии состоят на службе у нормандского владыки. Ты, наверное, удивишься, если я скажу, что редко мне приходится выезжать куда-либо без полного боевого снаряжения. Пальцев одной руки хватит, чтоб перечислить все подобные случаи с тех пор, как я навещал вас в прошлый раз.
Они достигли подножия последнего пролета, и Сен-Клер вопросительно изогнул бровь:
– Ну, вот мы и пришли. Готов ли ты?
Гуг смог только кивнуть, боясь выдать голосом тревогу, стеснившую ему горло.
Лестница три раза меняла направление, порой поворачивая вспять, и теперь низвела рыцарей на пять уровней от начала спуска, глубоко в замковое подземелье. Ступени последнего пролета были сработаны из дерева, но по прочности не уступали камню. Они были широкими и низкими, так что спускаться по ним было легко.
Наконец лестница окончилась узким преддверием с высоченным потолком – по сути, прямоугольным каменным колодцем, освещенным полудюжиной факелов, ниши для которых были выдолблены вдоль стен на высоте плеча. Ступени, тесно подогнанные в длину и в ширину, так же плотно примыкали с обеих сторон к голому камню высоких стен без единого оконца. Гуг в прошлый раз сам в этом убедился: ему едва удалось просунуть пальцы меж подступнями. Короткий проход, длиной не более чем в три шага, отделял подножие схода от массивных, обитых железом створ, преграждавших дальнейший путь так же основательно, как лестница – отступление.
Гуг имел достаточное представление о том, что происходит в этом потайном месте отцовского замка, чтобы догадаться об идущих полным ходом приготовлениях к завтрашнему ночному собранию. В противном случае крутая узкая лестница была бы замаскирована, скрыта от посторонних глаз, а деревянный пролет был бы и вовсе недоступен для спуска. Его бы подняли, словно трап, и стоймя прислонили бы к противоположной стене, перекрыв тем самым створы, тогда как подходящая по размеру каменная глыба, предусмотрительно обработанная таким образом, чтобы не отличаться от истертых массивных плит пола, была бы спущена сверху и закрыла бы провал. Никто даже не догадался бы, что у него под ногами – дальнейший спуск.
Сен-Клер подошел к дубовым створам и постучался в них рукоятью короткого кинжала – единственного оружия, которое имел при себе. Ожидая ответа, он обернулся к Гугу:
– Ты прожил здесь всю жизнь. Знал ли ты об этом подземелье до того, как тебя впервые привели сюда для посвящения?
– Нет, сир, – покачал головой Гуг.
– Ты, наверно, тогда удивился? Когда увидел, что в твоем родном замке есть помещение, о котором ты даже не подозревал?
– Да, к тому же такое огромное. Конечно, я удивился, мессир. Помню, как я был поражен.
– Неужели у тебя даже мысли не закрадывалось? Или каких-нибудь подозрений? Разве ты раньше не спускался в хранилища? Если честно, верится с трудом.
– Нет же, мессир, я много раз спускался сюда, но останавливался выше уровнем. В раннем детстве мы часто тут играли, когда на улице было слишком сыро или ветрено. Нам нравилось, что здесь так темно, пыльно и немного зловеще, хотя, конечно, совершенно безопасно. Но этот подпол был для нас просто пол, твердая земля… Никто из нас и не догадывался, что под ним что-то есть. Откуда нам было знать? Никаких признаков, указывающих, что внизу… будто бы там… что-то спрятано, скрыто от глаз.
– Ты говоришь так потому, что, побывав здесь впервые, вскоре вернулся, чтоб разыскать вход, верно?
Гуг кивнул, смущенно улыбнувшись:
– Да, мессир, я возвращался. На следующий же день я спустился сюда один, захватив с собой побольше факелов, чтобы без спешки все осмотреть и разгадать, что здесь можно прятать. Мне казалось, я наверняка что-нибудь отыщу, какой-то знак, который я поначалу не заметил и который мог указать мне верное направление. Но даже когда я уже знал, что вход существует, и знал, где он находится, я все-таки ничего не обнаружил.
– Разумеется! Обнаружить удастся, только если владеешь тайной доступа. Если же нет – надеяться не на что. Это подземелье сотни лет назад выстроили люди, умевшие при желании скрыть следы своих деяний от непосвященных. Ага, кто-то идет! Посторонись-ка.
Он непроизвольно схватил Гуга за руку и потянул его назад, отступая обратно к лестнице. Из-за массивных дверей донесся приглушенный звук, словно от сдвигаемой в сторону тяжелой перекладины, и в середине левого створа открылось крохотное окошко, размером менее человеческого лица. Сквозь отверстие их кто-то рассматривал.
Гугу был знаком этот порядок, но, даже пристально изучив поверхность двери, он не смог обнаружить «глазка», пока окошко не распахнулось, словно из ниоткуда.
Сир Стефан стоял выпрямившись, давая возможность разглядеть себя. Затем он стремительно подошел к двери, нагнулся ближе к отверстию и, закрывшись с обеих сторон руками, что-то туда прошептал. В то же мгновение одна из массивных створ раскрылась, потеснив пришедших, и Сен-Клер прошел в дверь, увлекая за собой и Гуга.
Гуг хорошо запомнил, как впервые очутился за этими дверьми, потому что тогда очень растерялся. Створы, сквозь которые он сейчас проходил, были огромными, высокими и почему-то открывались вовне, а не вовнутрь. Помещение за ними пугало своей необъяснимой и неожиданной теснотой, поскольку состояло лишь из короткого коридорчика не более двух шагов в длину. Выстроенный в оборонительных целях, туннель к концу постепенно сужался со всех сторон, вынуждая посетителей, которые могли идти только гуськом и пригнувшись, в таком скрюченном нелепом виде, шаркая ногами, проникать в следующую дверь.
Там обнаруживалось еще одно преддверие – на этот раз восьмиугольной формы. По граням октаэдра располагались одинаковые двери, сильно уступавшие по размерам внешним створам. Пролезая сквозь узкий вход, Гуг все же успел заметить, как за ближайшей к нему дверью слева скрылась фигура привратника. Он тут же обернулся к Сен-Клеру, который с любопытством за ним наблюдал.
– Восемь дверей, – произнес тот. – Неотличимых друг от друга. Ты входил в две из них. Ты помнишь, в какие именно?
Гуг кивнул и указал на те, что располагались сразу по левую и правую руку.
– Молодец. Какую же из двух ты запомнил лучше?
– Вот эту, последнюю. – Гуг кивнул на дверь слева.
– В таком случае мы сегодня в нее и войдем.
Сен-Клер толкнул левую дверь, и она легко подалась – к вящему изумлению Гуга, ожидавшего и тут встретить привратника. Рыцарь, а следом за ним его спутник вошли в узкий, извилистый, полутемный коридор, хорошо знакомый Гугу еще с прошлого посещения.
Они очутились в тесном, задрапированном покое, освещенном единственным подвесным светильником. Сир Стефан отодвинул одну из портьер и прошел за нее, а Гуг, робея, последовал за ним. Как знать, возможно, то, что ему предстоит увидеть – если, конечно, он хоть что-то увидит, – будет разительно отличаться от того, чему он был свидетелем в два предыдущих посещения.
Покой был погружен во тьму. Высоко подвешенный светильник едва мерцал, и потому помещение показалось Гугу необъятным, хотя он знал, что это всего лишь обман зрения. Он остановился на пороге, отчаянно моргая, чтобы глаза поскорей привыкли к скудному освещению. Вскоре ему действительно удалось различить вокруг какие-то смутные очертания. Особенно хорошо заметны были черно-белые плиты пола, выложенные в шахматном порядке. Все остальное представляло собой скопление задрапированных предметов неясного назначения, ближайший из которых, вероятно, являлся массивным резным креслом.
– Стой здесь, – велел сир Стефан, – никуда не отходи, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте и не опрокинуть. В этом покое много ценных вещей, и твои будущие собратья вряд ли обрадуются, если что-то пострадает или сломается из-за твоей неуклюжести. Мне тоже хочется кое-что посмотреть, и я вернусь, как только выполню свое намерение. Но я не ухожу – я буду все время здесь, ты будешь слышать мои шаги. Ты, возможно, не разглядишь ни моих перемещений, ни того, что я буду здесь делать, но ведь иначе тебя сюда и не пустили бы, так что все идет как задумано… если, конечно, как я уже предупреждал, ты ничего не свернешь. В таком случае нас обоих ждут крупные неприятности.
Вскоре рыцарь вернулся и, взяв Гуга за руку, провел его через все помещение к ряду кресел, где велел ему сесть, и принялся экзаменовать по вопросам и ответам, которые Гуг долгие месяцы учил назубок под руководством отца и деда. Юноша терялся от того, что должен был наизусть парировать загадочные обращения, которыми засыпал его сир Стефан. Он лишь дословно повторял то, что заучил, всей душой надеясь, что смысл многих пока неясных вопросов и ответов в свое время станет ему понятным, как и было твердо обещано его наставниками. Теперь же, сидя в полутьме подле огромного рыцаря, взявшегося быть его поручителем, и едва выдерживая шквал его задачек, Гуг не мог справиться с волнением и тревогой: он хотел запечатлеть в памяти каждый момент уходящего дня, ибо знал доподлинно, что после событий завтрашней ночи он более не будет прежним.
Он и не заметил, что сир Стефан замолчал и не задает больше вопросов, видимо исчерпав их запас. Действительно, тот прокашлялся и пробормотал:
– Я потрясен, мальчик мой. Не упомню, чтобы ученик так хорошо отвечал. Я слышал многих не хуже, но вряд ли найдутся лучше. Теперь я понимаю, отчего твой отец так доволен. Если ты будешь так же держаться завтра, то легко преодолеешь все трудности церемонии. Ну, а сейчас сам задай мне любой вопрос, какой только пожелаешь.
– О собрании?
– Я сказал, какой только пожелаешь.
– Мессир, я хотел прояснить кое-что… насчет… Что значит «восхождение»? Что это такое?
– Ха-ха! – рассмеялся рыцарь. – Я должен был предугадать, что ты задашь именно тот вопрос, на который я не могу ответить. Не могу, мальчик мой! Только не этот. Но завтра в полночь ты и так все узнаешь – как и то, почему я не мог рассказать тебе об этом сегодня. Спроси меня о чем-нибудь другом.
– Видите ли, сир, поскольку члены братства знают о моем ученичестве, кое-кто из них предостерегал меня, что восхождение… небезобидно… что оно таит в себе огромные опасности… но я подозреваю, что они просто морочат мне голову, поэтому не хочу тратить время на выяснение такой ерунды…
– Тогда спроси о чем-нибудь стоящем.
Гуг поколебался, покусывая верхнюю губу, а затем выпалил:
– Почему я, мессир? Почему не мой брат Вильгельм?
– Ага, значит, тебе и это известно. А я все гадал, знаешь ты или нет. – Смутный силуэт сидящего рядом рыцаря шевельнулся. – Кто сказал тебе?
– Мой отец, а потом и дед. Они оба наказали мне ничего не говорить Вильгельму, поскольку он даже не слыхал о собраниях и не принадлежит к братству. Я спросил, о каком братстве идет речь, ведь Вильгельм и есть мой брат, но они воздержались от пояснений. Прибавили только, что я все пойму после собственного восхождения, а пока они не вправе ничем дополнить уже сказанное… Однако они предупредили, что если я хоть словом обмолвлюсь Вильгельму, то лишусь возможности вступить в их ряды. А я до сих пор не уверен, хочу ли я принадлежать к какому бы то ни было братству – чем бы оно ни занималось и как бы его ни ценили другие люди, – если для этого мне придется отречься от родного брата.
