Текст книги "Мыс Грома"

Автор книги: Джек Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3

В десять часов у двери дома на улице Лорда Норта раздался звонок. Гарт Трэверс сам отворил дверь и увидел Генри Бейкера, который стоял под дождем, держа в одной руке найденный им чемоданчик, а в другой чемодан, с которым прилетел ночным рейсом. Плаща на нем не было, воротник куртки был поднят.

– Дружище! – сказал Трэверс – Ради бога, заходи, иначе вымокнешь до нитки. – Он посторонился, закрывая дверь. – Ты, конечно, остановишься у меня.

– Если тебя это не стеснит, старина.

– Приятно слышать, что тебя снова так называют. Попозже я провожу тебя в твою комнату. А пока давай-ка я накормлю тебя завтраком. У моей экономки сегодня выходной, так что я тебе приготовлю завтрак по-морскому.

– А пока неплохо бы выпить кофе.

Они прошли в большую уютную кухню, Трэверс поставил на плиту чайник. Бейкер положил на стол чемоданчик.

– Вот он.

– Великолепно. – Внимательно рассмотрев знаки различия ВМС Германии на чемоданчике, Трэверс поднял голову.

– Ты позволишь?

– Я за тем и приехал.

Трэверс открыл чемоданчик и быстро просмотрел письма.

– Эти письма, судя по всему, были сохранены как память, поскольку они помечены разными датами в 1943–1944 годах. По всей видимости, все они от жены. – Он обратился к фотографиям. – Кавалер «Рыцарского креста»? Наверное, тогда он был еще мальчишкой. – Он взглянул на фотографии женщины и двух маленьких девочек и прочитал сделанную по-немецки приписку на обратной стороне одной из них. – О боже!

– Что такое?

– Надпись гласит: «Моя дорогая жена Лотти и дочери Ильзе и Мари, убиты при бомбардировке Гамбурга 8 августа 1944 года».

– Боже мой!

– Теперь я без особого труда могу установить его личность. У меня есть книга, где перечислены все кавалеры «Рыцарского креста». У немцев так называлась высшая награда за храбрость. Ты пока свари кофе, а я пойду посмотрю.

Трэверс вышел. Бейкер нашел чашки, вынул из холодильника банку быстрорастворимого сухого молока и как раз заканчивал все приготовления, когда вернулся Трэверс с книгой, которую искал. Усевшись напротив Бейкера, он протянул руку к чашке с кофе.

– Ну вот, нашел. Пауль Фримель, капитан третьего ранга. Начал службу в рядах ВМС в воинском звании младшего офицера, проучившись два года на медицинском факультете Гейдельбергского университета. – Трэверс кивнул. – Проявил выдающиеся способности, плавая на подводных лодках. «Рыцарского креста» был удостоен в июле 1944 года, после того как потопил итальянский крейсер. Конечно, ведь к тому времени они перешли на нашу сторону. После этого был переведен на береговую службу в Киле. – Он скорчил гримасу. – Боже мой, одна загадка за другой. Здесь говорится, что он погиб во время воздушного налета на Киль в апреле 1945 года.

– Черта с два.

– Совершенно верно. – Трэверс открыл дневник и бросил взгляд на первую страницу. – Прекрасный почерк, к тому же очень разборчивый. – Он бегло пролистал страницы. – Некоторые записи довольно немногословны. Здесь самое большее страниц тридцать.

– Насколько я помню, ты в совершенстве владеешь немецким.

– Как настоящий немец, старина, моя бабка по материнской линии родом из Мюнхена. Знаешь, что я сделаю? Сейчас же сделаю перевод и заложу его в память своего компьютера. Все это займет не больше полутора часов. А ты пока позавтракай. Ветчина и яйца в холодильнике или, как вы выражаетесь, в морозильнике, хлебницу ты найдешь вон там. Когда поешь, приходи ко мне в кабинет.

Он вышел. Бейкер, почувствовавший облегчение от того, что дело спорится, занялся приготовлением завтрака, почувствовав, насколько он проголодался. Сев за стол, он принялся за еду, одновременно просматривая оставленный Трэверсом сегодняшний утренний номер лондонской «Тайме». Прошло, наверно, около часа, прежде чем он, убрав все со стола, вошел в кабинет.

Трэверс сидел у компьютера, глядя на экран, его пальцы быстро бегали по клавишам. Справа от него на небольшом пюпитре стоял раскрытый дневник. Вид у него был очень сосредоточенный.

– Как продвигаются дела? – весело спросил Бейкер.

– Подожди, пожалуйста, минутку, старина.

Бейкер пожал плечами, уселся в кресло у камина и взял журнал. Царившую в комнате тишину нарушало лишь постукивание по клавиатуре компьютера, затем у Трэверса внезапно вырвалось: «О боже!», а еще несколько минут спустя: «Нет, не могу поверить».

– Ради всего святого, что там, Гарт?

– Потерпи еще минутку, старик, уже почти все.

Бейкер сидел как на иголках, но вот, спустя некоторое время, Трэверс со вздохом откинулся на спинку стула.

– Все. Сейчас распечатаю весь текст.

– Есть что-нибудь интересное?

– Интересное? – У Трэверса вырвался хриплый смешок. – Это еще мягко сказано. Прежде всего должен заметить, что это не официальный бортовой журнал судна, а большей частью отчет частного лица об особых обстоятельствах, сопутствовавших его последнему рейсу. Возможно, он пытался как-то обелить себя, кто знает, но этот документ – настоящая сенсация, причем это еще мягко сказано. Главное состоит в том, чтобы решить, что мы с ним собираемся делать.

– Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?

– Прочти сам. А я пока пойду и приготовлю еще кофе, – сказал Трэверс, когда распечатка замерла. Он сложил листы и вручил их Бейкеру, который, усевшись в кресло у камина, стал читать.

«Берген, Норвегия, 30 апреля 1945 года. Я, Пауль Фримель, приступаю к ведению данного дневника скорее ввиду необычного характера задачи, которую мне предстоит выполнить, нежели по какой-либо иной причине. Мы вышли из Киля двое суток назад на этой подводной лодке номер 180. В сущности, я являюсь командиром судна, которое было повреждено при бомбардировке, когда оно еще строилось в Киле в 1943 году. Мне достоверно известно, что нашей лодке присвоен номер уже не существующего корабля. Приказ, полученный мною от гросс-адмирала Деница, не оставляет места для двусмысленного толкования. Пассажир, которого я должен буду взять на борт, прибудет сегодня вечером из Берлина, хотя мне с трудом в это верится. При себе у него будет четкий приказ, написанный рукой самого фюрера. От него я узнаю, куда нам предстоит отправиться».

Дальше текст в дневнике обрывался. Следующая запись была сделана вечером того же дня.

«Я получил приказ следовать к взлетно-посадочной полосе, где приземлился самолет марки „файзелер-шторх“. Через несколько минут оттуда вышел офицер в форме генерала СС и спросил, являюсь ли я капитаном третьего ранга Фримелем. Он так и не назвал себя, хотя у меня тогда возникло смутное ощущение, что раньше я его уже видел.

Выйдя на пирс, он, прежде чем взойти на борт, отвел меня в сторону и вручил запечатанный конверт! Вскрыв его, я обнаружил внутри приказ самого фюрера, о котором упоминалось в полученном мною личном приказе гросс-адмирала Деница. В нем говорилось следующее:

От руководителя и канцлера Германии.

Настоящим рейхслейтер Мартин Борман наделяется от моего имени полномочиями в решении вопроса, имеющего жизненно важное значение для обеспечения преемственности Третьего рейха. Поступая в непосредственное подчинение к нему, вы обязаны постоянно помнить о торжественной присяге, принесенной вашему фюреру в ранге офицера ВМС, при любых обстоятельствах беспрекословно выполнять все указания, которые он сочтет нужным дать.

Теперь я вспоминаю, как однажды видел Бормана на каком-то официальном мероприятии общенационального характера в Берлине в 1942 году. Мало кто узнал бы этого человека, поскольку, как мне кажется, из всех наших руководителей он наименее известен. Он оказался меньшего роста, чем я себе представлял. У него грубые черты лица и непомерно длинные руки. По правде сказать, в рабочей одежде его можно было бы принять за докера или поденщика. Рейхслейтер поинтересовался, готов ли я повиноваться ему, на что я, за неимением выбора, согласился. Он дал понять, что для офицеров и членов экипажа лодки он – генерал Штрассер.

1 мая. Хотя жилое помещение, отведенное для офицеров, самое просторное на судне, в нем могут свободно разместиться только трое, не считая убирающейся койки. Я устроился на ней сам, а рейхслейтеру предоставил командирскую каюту по левому борту, находившуюся позади комнаты, которая считается на лодке офицерской кают-компанией. Это единственное уединенное место, которым мы располагаем, хотя от его комнаты кают-компанию отделяет лишь занавеска из войлока. Когда мы вышли из Бергена, воспользовавшись вечерним отливом, рейхслейтер, поднявшись ко мне на мостик, сообщил, что пункт назначения – Венесуэла.

2 мая 1945 года. Поскольку на лодке есть шноркель, я могу следить за плаванием, когда судно находится в погруженном состоянии, хотя у меня есть опасения, что это может оказаться невозможным в плохих погодных условиях северной части Атлантики. Я проложил курс под водой через узкие проливы в районе принадлежащих Исландии Фарерских островов и, после того как мы выйдем в Атлантический океан, уточню местонахождение судна.

3 мая 1945 года. Получил по радио из Бергена шокирующую новость о том, что фюрер погиб 1 мая, храбро сражаясь во главе наших войск в Берлине, пытаясь не дать русским одержать победу. Я передал эту горькую новость рейхслейтеру, который, на мой взгляд, отнесся к ней на удивление спокойно. Затем он дал мне указание ознакомить с этим известием членов экипажа, подчеркнув, что война будет продолжаться. Часом позже мы получили по радио сообщение о том, что гросс-адмирал Дениц сформировал временное правительство на территории земли Шлезвиг-Гольштейн. Сомневаюсь, чтобы оно просуществовало долго теперь, когда русские уже в Берлине, а американцы и англичане – на противоположной стороне Рейна».

Бейкер был уже под достаточно сильным впечатлением от прочитанного и быстро перевернул несколько страниц, где речь шла главным образом о том, как протекало плавание.

«5 мая. Получили приказ от командования подводным флотом, предписывающий всем субмаринам, находящимся в море, соблюдать перемирие начиная с восьми часов утра сегодняшнего дня. Согласно приказу, мы должны вернуться на базу. Я обсудил этот вопрос с рейхслейтером у него в каюте, и он сказал, что располагает приказом фюрера продолжать плавание как ни в чем не бывало, и спросил, не ставлю ли я этот приказ под сомнение. Я затруднился с ответом, тогда он предложил, чтобы я за один-два дня обдумал сложившееся положение.

8 мая 1945 года. Сегодня вечером мы получили по радио сообщение, которого я ждал. Безоговорочная капитуляция перед врагом. Германия потерпела сокрушительное поражение. Я снова встретился с рейхслейтером у него в каюте и во время беседы получил шифрованную телеграмму из Бергена, в которой мне предписывалось либо возвратиться, либо продолжать плавание согласно приказу. Ухватившись за эту фразу, рейхслейтер потребовал от меня беспрекословного подчинения, настояв на своем праве обратиться к экипажу по внутренней связи. Он назвал себя и посвятил меня в суть поручения, данного ему фюрером. Затем он подчеркнул, что в Германии никому из нас уже ничего не светит, а в Венесуэле нас ждут друзья. Те, кто хочет начать новую жизнь, начнут ее, а тем, кто хочет вернуться в Германию, будет предоставлена такая возможность. Спорить с его доводами было трудно, и в целом члены экипажа и офицеры согласились с ним.

12 мая 1945 года. Продолжали идти в южном направлении. Сегодня приняли общий для всех сигнал станции канадских ВМС в Нова-Скотия, предписывающий всем подводным лодкам, по-прежнему находящимся в море, сообщить свои точные координаты, всплыть на поверхность и поднять черный флаг. В случае неподчинения мы, видимо, обречем себя на то, что нас будут считать пиратами и атакуют при первой же возможности. Рейхслейтера это известие мало взволновало.

15 мая 1945 года. Шноркель – это, по сути, воздушный насос, торчащий над поверхностью воды, когда мы движемся на глубине, достаточной для того, чтобы пользоваться перископом. В этом случае передвижение лодки под водой может обеспечиваться за счет дизельных двигателей, а свои батареи мы можем не использовать. При применении этого прибора я столкнулся со значительными трудностями, поскольку, если на море стоит сильное волнение, а в этом отношении Атлантический океан – вне конкуренции, шарообразный кран закрывается. Когда это происходит, двигатели по-прежнему всасывают воздух, что немедленно приводит к резкому уменьшению давления внутри лодки и оборачивается колоссальными проблемами для экипажа. У троих наших людей лопнули барабанные перепонки, однако благодаря движению при помощи шноркеля становится труднее обнаружить нас с воздуха.

17 мая 1945 года. Мы уже настолько углубились в Атлантический океан, что, по-моему, риск обнаружения нашей лодки с воздуха сведен к минимуму. Поэтому с сегодняшнего дня я решил всплыть и идти в непогруженном состоянии. Мы пробиваемся как раз через ту часть Атлантики, где сильно штормит, нас все время окатывает водой, а шансы на то, что на этих широтах нам кто-то встретится, призрачны.

20 мая 1945 года. Большую часть плавания рейхслейтер не покидает своей каюты, выходя из нее только во время обеда с офицерами, а в остальное время предпочитая валяться на своей койке и читать. Сегодня он спросил, можно ли составить мне компанию, пока я буду осматривать горизонт. Он поднялся на мостик, обнесенный дополнительными заграждениями на случай плохой погоды, когда лодка прокладывала себе путь через волны высотой четыре-шесть метров, и остался очень доволен увиденным.

21 мая 1945 года. В высшей степени необычная выдалась ночь. К обеду рейхслейтер вышел, будучи в сильном подпитии. Позже он пригласил меня к себе в каюту, где достал из одного из своих чемоданов бутылку виски и настоял на том, чтобы я выпил с ним. Он пил без видимых затруднений, много разглагольствовал о фюрере и последних днях жизни обитателей бункера в Берлине. Когда я спросил, как ему удалось спастись бегством, он ответил мне, что выручил проспект Дружбы в Берлине, который стал взлетной полосой для легкого самолета. К тому времени он допил бутылку виски, достал из-под койки одну из спортивных сумок и открыл ее. Вытащив оттуда точно такой же, как у меня, алюминиевый чемоданчик капитана ВМС, он положил его на койку и, вынув новую бутылку виски, распечатал ее.

К тому времени он был уже сильно пьян и принялся рассказывать мне о своей последней встрече с фюрером, который возложил на него священную обязанность, заключавшуюся в том, чтобы обеспечить будущность Третьего рейха. По его словам, много лет назад силами СС была создана организация под названием „Одесса“, призванная в случае временного поражения помочь скрыться тем офицерам СС и других подразделений, которые необходимы для продолжения борьбы.

Затем он начал говорить о „Камараденверк“ („Дело товарищей“) – организации, созданной для пропаганды идей национал-социализма после войны. Сотни миллионов долларов были рассредоточены по банкам Швейцарии, Южной Америки и другим местам, а в каждой стране на самом высоком уровне у нас были друзья. Взяв алюминиевый чемоданчик с койки, он открыл его и достал папку. Он называл ее „Голубой книгой“. По его словам, в ней содержался список многих представителей английских аристократических кругов, многих членов английского парламента, тайно поддерживавших фюрера в тридцатые годы, и многих американцев. Затем он вынул лист бумаги из пухлого конверта и развернул его перед моими глазами. По его словам, это был Виндзорский протокол – секретное соглашение с фюрером, которое было подписано герцогом Виндзорским во время его пребывания в португальском городе Эштуриле в 1940 году, после того как пала Франция. В нем он соглашался взойти на английский престол после успешного германского вторжения. Я спросил, какую ценность может представлять этот документ и может ли он гарантировать его подлинность. Борман здорово рассердился и заявил мне, что в списке, приведенном в „Голубой книге“, фигурируют те, кто не остановится ни перед чем, чтобы избежать разоблачения, а его собственное будущее надежно обеспечено. Тогда я спросил, убежден ли он в этом. Он расхохотался и ответил, что слову английского джентльмена всегда можно доверять. К этому времени он был уже так пьян, что мне пришлось помочь ему добраться до койки. Он тут же уснул, а я внимательно изучил содержимое чемоданчика. Имена, упомянутые в „Голубой книге“, ни о чем мне не говорили, но на вид Виндзорский протокол выглядел достаточно правдоподобно. В чемоданчике больше ничего не было, за исключением перечня номерных банковских счетов и приказа фюрера. Закрыв чемоданчик, я засунул его под койку, где лежали остальные его вещи».

Добравшись до этого места, Бейкер оторвался от чтения, положил дневник, встал и подошел к окну в тот момент, когда вошел Гарт Трэверс.

– А вот и кофе, – сказал он. – Я подумал, мне лучше выйти, чтобы ты смог собраться с мыслями. Все прочитал?

– Только что прочел запись о том, что Борман рассказал ему 21 мая.

– Самое интересное еще впереди, старина. Я скоро вернусь. – Трэверс снова вышел.

«25 мая 1945 года. Пятьсот миль севернее Пуэрто-Рико. Я планирую через пролив Анегада, минуя Подветренные острова, выйти в Карибское море, а оттуда уже беспрепятственно достигнуть побережья Венесуэлы.

26 мая 1945 года. Рейхслейтер вызвал меня к себе в каюту и сообщил, что, прежде чем мы достигнем пункта назначения, нужно сделать остановку, и выразил пожелание взглянуть на карту Виргинских островов. Он указал на островок, который называется Сэмсон-кей и лежит к юго-востоку от острова Сент-Джон, входящего в состав принадлежащих США Виргинских островов, но находится в британских территориальных водах, в нескольких милях к югу от острова Норман, входящего в состав Виргинских островов, которые являются частью территории Великобритании. Он никак не пояснил мне, чем вызвано его желание остановиться там.

27 мая 1945 года. В 21.00 всплыли у побережья Сэмсон-кей. Ночь темная, луна видна на четверть. На берегу замечено несколько огней. Рейхслейтер попросил доставить его на берег на одной из надувных лодок, и я приказал старшине Шредеру сделать это. Перед отплытием он вызвал меня к себе в каюту и сказал, что ожидает встретить на берегу друзей, но в качестве меры предосторожности на случай, если что-то произойдет, не возьмет с собой ничего важного. Он особо указал на чемоданчик, который оставил на койке, и вручил мне запечатанный конверт, где, по его словам, содержатся подробные указания о том, к кому мне следует обратиться в Венесуэле, если что-то случится, и имя человека, которому я должен буду вручить этот чемоданчик. Он приказал мне прислать Шредера за ним в два часа ночи. Если его не будет на берегу, я должен опасаться самого худшего и отплыть. Он был одет в гражданское платье. Военную форму он оставил на борту лодки».

В этот момент в комнату снова вошел Трэверс.

– Все еще оторваться не можешь?

– Последняя запись осталась.

Подойдя к шкафчику со спиртными напитками, контр-адмирал налил виски в два бокала.

– Выпей, – сказал он, протягивая один из бокалов Бейкеру. – Тебе это будет очень кстати.

«28 мая 1945 года. Полночь. Я только что спустился с мостика и обратил внимание на невероятную тишину, стоявшую повсюду. Это было довольно странно. Ничего подобного раньше встречать не доводилось. Вдалеке, у линии горизонта, сверкала молния, в отдалении грохотал гром. Здесь, в лагуне, мелко. Это тревожит меня. Я нанес это место на карту, ожидая, когда радист принесет метеосводку».

В этом месте текст обрывался, после чего наспех была приписана еще пара строчек.

«Радиограмма, принятая с Сент-Томаса, гласит, что на нас быстро надвигается ураган. Мы должны выйти в глубоководный район и опуститься на дно, чтобы переждать, пока он пройдет. Рейхслейтеру придется испытать судьбу».

– Только этим ребятам так и не удалось переждать ураган, – сказал Трэверс – Он обрушился на них в тот момент, когда они еще представляли собой уязвимую мишень. Судя по всему, лодка напоролась боком на тот самый риф, где ты ее и нашел.

– Боюсь, что так. Тогда, наверное, течением ее отнесло на шельф, над которым нависал уступ скалы.

– Там она и пролежала все эти годы. Странно, что никому так и не удалось ее обнаружить.

– Ничего странного. Это место пользуется дурной славой. Никто туда не суется. Оно находится слишком далеко, чтобы туда забирались люди, которые занимаются нырянием ради собственного удовольствия, к тому же там очень опасно. И еще одно. Если бы в результате недавнего урагана не обломился выступ, я вполне мог бы и сам ее не заметить.

– Ты ведь так до сих пор и не сообщил мне ее местонахождение, – мягко упрекнул его Трэверс.

– Ну, это мое личное дело.

Трэверс улыбнулся.

– Понимаю, старина, понимаю, но должен тебе сказать, что с этим дельцем ты неприятностей не оберешься.

– Ты к чему клонишь, черт побери?

– Во-первых, после слухов и досужих вымыслов, циркулировавших на протяжении почти пятидесяти лет, мы, похоже, располагаем вескими доказательствами того, что Мартину Борману удалось спастись бегством из Берлина.

– Ну и что из того?

– Но это еще не все! У нас есть содержащийся в «Голубой книге» список живущих здесь, в Англии, людей, симпатизировавших Гитлеру. Это не только представители аристократии, но и депутаты парламента, к которым следует добавить имена ряда твоих соотечественников. Хуже того, есть ведь еще Виндзорский протокол.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Бейкер.

– Как явствует из дневника, Борман хранил эти бумаги в другом чемоданчике, подобном этому, который и в огне не горит, и в воде не тонет. – Трэверс похлопал по чемоданчику. – И он оставил его на койке в каюте командира подводной лодки. А теперь поразмысли вот о чем. Как явствует из последней записи, сделанной Фримелем, он находился в рулевой рубке, у карты, и заполнял дневник, когда получил по радио последнее сообщение об урагане. Он сует дневник к себе в чемоданчик, запирает его на замок, на это требуется всего мгновение, а затем объявляет тревогу по судну. Так можно объяснить то, что ты нашел чемоданчик в рулевой рубке.

– Годится, – согласился Бейкер.

– Да нет, ты не улавливаешь главного, а оно в том, что чемоданчик остался цел и невредим.

– К чему ты клонишь?

– Эти штуковины и изготавливались с прицелом на то, что при любых обстоятельствах им удастся уцелеть. А это означает, что почти наверняка чемоданчик Бормана по-прежнему находится в каюте командира судна вместе с «Голубой книгой». Виндзорским протоколом и личным приказом Гитлера, касающимся Бормана. Даже спустя столько лет факты, содержащиеся в этих документах, могли бы вызвать грандиозный скандал, Генри, особенно Виндзорский протокол.

– Я бы не хотел, чтобы из-за меня разразились подобные неприятности.

– Верю, ведь я тебя достаточно хорошо знаю, но что, если кто-то еще отыщет субмарину?

– Я же тебе сказал – никто не сует туда нос.

– Но ты также сказал, что, по твоему мнению, выступ скалы был каким-то образом снесен и под ним обнаружилась подводная лодка. Я думаю, что кто-то еще может погрузиться в воду в том месте, Генри, так же, как и ты сам.

– На море было непривычно спокойно. Это место пользуется дурной репутацией. Гарт, никто не отваживается туда заплывать, поверь мне на слово. К тому же каюта командира располагается позади офицерской кают-компании, по левому борту – так пишет Фримель в своем дневнике.

– Верно. Однажды мне довелось побывать на подводной лодке седьмой модификации. Во флоте их насчитывалось одна-две, после войны их сняли с вооружения. Так называемая капитанская каюта находится там напротив радиорубки. Оттуда до рулевой рубки – рукой подать. Вот в чем вся суть.

– Да, я и говорю, что внутрь проникнуть невозможно. Передний водонепроницаемый люк задраен наглухо.

– Этого можно было ожидать. Если лодка попала в беду, то командир наверняка распорядился задраить все водонепроницаемые люки. Так обычно и делается.

– Я попытался повернуть колесико, но без толку – оно здорово заржавело. Дверь тоже с места не сдвинешь. Нет, туда невозможно пробраться.

– Безвыходных положений не бывает, Генри, и ты об этом знаешь. – Мгновение Трэверс сидел, нахмурившись, потом сказал:

– Слушай, я хотел бы показать этот дневник одному своему другу.

– О ком речь?

– О бригадном генерале Чарльзе Фергюсоне. Мы знакомы уже много лет. Возможно, у него возникнут идеи на этот счет.

– А что он собой представляет?

– Он работает в разведке. Руководит жутко специальным подразделением по борьбе с терроризмом, которое подчиняется только премьер-министру. Кстати, данная информация является конфиденциальной.

– По-моему, это не его область.

– Ты только позволь показать ему дневник, старина, – задушевно сказал Трэверс – Посмотрим, что он скажет.

– Ладно. Но пусть местонахождение лодки остается моим маленьким секретом.

– Разумеется. Если хочешь, пойдем со мной.

– Нет, я лучше приму ванну и, возможно, пройдусь. После долгого перелета у меня всегда голова идет кругом. Если ты сочтешь необходимым, я могу повидаться с бригадным генералом Фергюсоном позднее.

– Как хочешь. Оставляю дом на тебя. Где что найти – ты в курсе.

Бейкер вышел. Взяв телефонный справочник, Трэверс нашел номер личного телефона Фергюсона в Министерстве обороны. Его сразу же соединили.

– Чарльз, это Гарт Трэверс.

– Привет, старина, давненько мы с тобой не виделись. Трэверс сразу же перешел к делу.

– Чарльз, нам с тобой нужно как можно скорее встретиться. Мне в руки попал просто сногсшибательный документ.

Фергюсон, как обычно, и ухом не повел.

– В самом деле? Ну что ж, давай. Ты знаешь мою квартиру на Кэвендиш-сквер?

– Конечно.

– Жду тебя там через полчаса.

Фергюсон уселся на софу у камина в элегантно обставленной гостиной, Трэверс занял место напротив. Открылась дверь, и Тим, слуга Фергюсона, гуркха по национальности, в прошлом – капрал, вошел в комнату. На нем была безукоризненно белая куртка. Он подал чай, затем, не говоря ни слова, удалился. Протянув руку к чашке с чаем, Фергюсон продолжал читать. Наконец он поставил чашку и откинулся на спинку кресла.

– Все это выглядит довольно странно, не правда ли?

– Значит, ты веришь, что это правда?

– Ты о дневнике? О боже, конечно верю. Я хотел сказать, что ты, очевидно, ручаешься за своего приятеля Бей-кера. Он не из тех, кто наводит тень на плетень или занимается чем-то в этом роде?

– Конечно нет. Мы вместе служили в Корее в чине лейтенантов. Он спас мне жизнь. Еще несколько лет назад он возглавлял солидное издательство в Нью-Йорке. К тому же он мультимиллионер.

– И он ни в какую не хочет говорить тебе, где находится лодка?

– Его можно понять. Он снова впал в мальчишество. Ему удалось сделать удивительное открытие. – Трэверс улыбнулся. – Но в конечном счете он нам все выложит. Ну, что ты думаешь? Я знаю, что, в общем, это не по твоей части.

– Вот тут ты ошибаешься, Гарт. Я полагаю, что как раз по моей, поскольку я работаю на премьер-министра и считаю, что ему нужно показать все это.

– Есть одна неувязка. Если Борман высадился на Сэмсон-кей, для этого должна была быть причина. Ведь встречался же он там с кем-то, черт побери?

– Возможно, кто-то должен был встретить его на скоростном катере, ночное плавание… словом, ты понимаешь, что я имею в виду. Я хочу сказать, что он, возможно, оставил чемоданчик на борту в качестве меры предосторожности, пока не убедился в том, что все в порядке. Впрочем, мы можем достаточно легко выяснить это. Я поручу своему помощнику, инспектору сыскной полиции Лейну заняться этим делом. Это настоящая ищейка. – Он сунул бумаги, включая дневник, обратно в конверт. – Дай мне немного времени. Мой водитель возьмет все это и отвезет на Даунинг-стрит. Документы просмотрит лишь премьер-министр, а потом посмотрим, как скоро он сможет нас принять. Я скоро вернусь.

Выйдя из комнаты, он направился в свой кабинет, а Трэверс налил себе еще чашку чая. Почувствовав холод, он в тревоге подошел к окну и выглянул наружу. По-прежнему шел дождь, день выдался на редкость хмурым. Он повернулся как раз в тот момент, когда вошел Фергюсон.

– Он сможет принять нас не раньше двух часов, однако я переговорил с ним лично, и он согласился бегло просмотреть бумаги, как только они будут доставлены. А пока мы с тобой, старина, невзирая на раннее время, поедем завтракать в клуб «Гаррик».[5]5
  «Гаррик» – клуб, основанный в 1831 г. и названный в честь знаменитого актера Д. Гаррика (1717–1779), прославившегося исполнением ролей в пьесах В. Шекспира. Члены клуба в основном актеры, писатели и журналисты.


[Закрыть] Я сказал Лейну, что мы будем там, если ему удастся быстро выяснить хоть что-нибудь насчет Сэмсон-кей.

– Погода отвратительная. Как же я ее ненавижу!

– Большой бокал джина с тоником творит чудеса, старина. – Пропустив Трэверса вперед, Фергюсон следом за ним вышел из комнаты.

В «Гаррике», усевшись друг против друга за длинным столом в столовой, они съели по бифштексу и куску пирога с почками, а затем, перейдя в бар, заказали по чашке кофе. Именно там их и застал Джек Лейн.

– А-а, вот и ты, Джек. Ну что, есть для меня что-нибудь? – поинтересовался Фергюсон.

– Ничего особенного, сэр. Сэмсон-кей принадлежит одной американской компании, владеющей сетью отелей. Она называется «Сэмсон холдингз». Ей принадлежит по одному отелю в Лас-Вегасе и Лос-Анджелесе, три – во Флориде, но, судя по всему, отель на Сэмсон-кей – их краса и гордость. Я раздобыл для вас рекламный проспект. Укромное местечко, ничего не скажешь, но по карману оно только миллионерам!

Он пододвинул буклет к ним, и они углубились в его изучение. Привычные картинки – пляжи, покрытые белоснежным песком, пальмы, коттеджи на фоне безмятежной природы.

– Если верить тому, что здесь изображено, это настоящий райский уголок, – сказал Фергюсон. – Я вижу, у них есть даже взлетно-посадочная полоса для легкомоторных самолетов.

– Да, и казино в придачу.

– Что касается казино, то оно вряд ли большое, – вставил Трэверс – Оно может обслужить от силы человек сто.

– Дело не в количестве людей, старина, – сказал Фергюсон. – Главное – сколько денег поставлено на кон. Ну а как обстояли там дела во время войны, Джек?

– Там постоянно работал какой-нибудь отель. В те дни он принадлежал одной американской чете по фамилии Херберт, которая подвизалась заодно на ниве гостиничного обслуживания. Не забывайте, что Сэмсон-кей входит в состав Виргинских островов, принадлежащих Великобритании, а это значит, что он находится под контролем Тортолы в том, что касается соблюдения законов, таможни и тому подобного. Я связался с управлением, которое у них ведает архивами государственных учреждений. Как явствует из досье, во время войны отель пустовал. Время от времени в нем жили рыбаки из Тортолы, одна семейная пара обеспечивала уход за собственностью – вот, собственно, и все.

– Негусто, но все равно спасибо, Джек, ты поработал на славу.