Текст книги "Преисподняя. Адская бездна"
Автор книги: Джефф Лонг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Тело хейдла, который вчера бросился на них, было прикрыто накидкой. Мужчины, сидевшие на корточках вокруг горелки, смотрели на Ребекку, не испытывая чувства вины.
– Хотите? – предложил один из них.
Пахло вкусно. В животе заурчало.
– Ешьте, ребята, – ответила она. Глупо обвинять их в каннибализме.
– Тут много.
– В другой раз.
Ребекка не обманывала.
Не то чтобы она не могла переступить через табу. Благодаря охотникам из Города Электричества Ребекка точно знала, каким будет вкус мяса. Довольно скоро она присоединится к остальным, чтобы сохранить силы для Сэм. Теперь – когда тело хейдла лежало прямо тут – это было слишком.
Ребекка навестила парней, управлявших радаром. Хантер устроил для них нечто вроде карантина – в основном с целью скрыть их состояние от остальных. Оба впали в беспамятство. Изо рта шла пена. Очевидно, в иглах кактуса содержался яд. Хантер предположил, что враг применил духовые трубки. Он приказал своим людям следить за тем, что они вдыхают и к чему прикасаются, но в темноте выполнить приказ было не так-то просто.
Если не считать каннибализма и биологической войны, осада проходила довольно однообразно. Снаружи ничего не происходило. Квакали лягушки. Похожие на комариный писк крики истязаемых не умолкали ни на минуту. Ребекка начала подозревать, что хейдлы просто ждут, когда они тихо сойдут с ума и умрут от экзотических болезней.
Затем из мертвых воскрес Клеменс.
Из темноты послышался голос:
– Не стреляйте, парни. Это я, друг. Я иду.
Из темноты возник Клеменс – через четыре дня после исчезновения среди пирамид, весь в синяках и порезах. Они пропустили его через ворота, заваленные камнями. Ни дать ни взять второе пришествие Иисуса Христа.
Все собрались вокруг него. Усадили. Напоили водой. Люди, презрительно называвшие Клеменса прокаженным, теперь приветствовали его как героя. Каким-то образом ему удалось перехитрить врага и остаться целым. Клеменс мог бросить их на произвол судьбы, но рискнул всем и вернулся. Причина могла быть только одна. Он знает путь к спасению.
– Еда! – крикнул кто-то. – Дайте ему поесть.
В руках солдат появилась тарелка с полосками мяса. Клеменс понюхал и отстранил ее.
– Дареному коню… – произнес кто-то. – Жуй, приятель.
– Вы это ели?
Выпученные, как у амфибии, глаза Клеменса смотрели на Ребекку.
– Еще нет, – ответила она.
– Хорошо.
И тут до Ребекки дошло, что он пришел спасти ее. Жалкое подобие человека, Клеменс по-прежнему хотел быть ее рыцарем.
– Что ты видел? – спросил Хантер. – Сколько их? Какое вооружение? Кто ими командует?
– То же самое они хотят знать о вас, – ответил Клеменс.
Хантер помрачнел еще больше.
– Что ты им рассказал?
– Мне ничего не пришлось им рассказывать. Это делают пленные. Разве ты не слышишь?
– Что ты там делал, Клеменс?
– Торговался.
– А дети? – спросила Ребекка.
Глаза Клеменса словно затянуло пеленой. Сквозь рубашку проступила кровь. На этот раз хейдлы пощадили его: ни сломанных костей, ни примитивной пластической хирургии. Раны и синяки выглядели свежими и не очень серьезными.
– Как тебе удалось бежать?
Они хотели узнать его тайну.
– Я не сбежал. Меня послали, – ответил Клеменс. – С предложением. Можете назвать это амнистией.
Солдаты встрепенулись. В их глазах зажглась надежда.
– Нам нужно поговорить.
Клеменс обращался к Ребекке и Хантеру.
Хантер приказал всем отправляться на свои посты. Потом повернулся к Клеменсу. Ненависть его была густой как ночь.
– Говори.
– Дети живы, – сообщил Клеменс.
Ребекка смотрела на него во все глаза.
Он расстегнул рубашку и снял с шеи шнурок. Протянул ей. На шнурке висело распятие ее матери, которое Ребекка дала Сэм в одну из наполненных страхом ночей. У нее перехватило дыхание. Мысли путались.
– Я их видел, – сказал Клеменс. – Разговаривал с Самантой.
В груди словно распахнулась дверь клетки. Из горла вырвался всхлип. Перед глазами все поплыло.
Ребекка схватила Клеменса за руку.
– Расскажите, – только и смогла выговорить она.
– Не буду лгать, – сказал Клеменс. – Они в ужасном состоянии.
Неужели так плохо? Конечно плохо – Ребекка не сомневалась.
– Да?
– Истощены. Некоторые ранены. Травмированы. – Клеменс заметил ее страх. – Не волнуйтесь, их не переделывали. Это происходит позже.
«Переделывали?»
Вот, значит, как он справляется с ужасом при взгляде в зеркало.
– Условия амнистии, – сказал Хантер.
– Все не так просто.
– Условия, – повторил Хантер.
– Вы пришли за детьми. Им это известно.
Ребекка почти ничего не видела. Слезы казались горячими.
– Да? – прошептала она.
Клеменс не отрывал взгляда от винтовки Хантера.
– Я парламентер, – сказал он.
– Назови условия, Клеменс.
– Им нужны вы.
– Зачем? – спросила Ребекка.
Разве от них осталось что-то, представлявшее хоть малейшую ценность?
– Говори, – настаивал Хантер.
– Простой обмен, – пояснил Клеменс. – Один ребенок на одного взрослого.
– Что? – прошептала Ребекка.
– Чушь собачья, – сказал Хантер.
Ребекка пыталась найти хоть какой-то выход. Бабушка любила повторять, что надежда есть всегда.
– Это всего лишь предложение. Мы можем поторговаться.
– Я уже торговался, – покачал головой Клеменс. – Сначала они просили троих за одного. Большего вы не добьетесь.
Жесткое лицо Хантера было красноречивее слов. Обмена не будет. Никаких добровольцев. Это исключено. Они пришли за детьми и готовы биться до последней капли крови, но ни один не сдастся добровольно. Все будут сражаться и умрут здесь.
– Нет, – объявила Ребекка. – Вы пойдете назад. Скажете им… – Она запнулась. – Скажите, что я… я приду. В обмен на всех детей.
Кто будет любить Сэм так, как она? Кто ночью будет укрывать ей ноги одеялом? Кто догадается спеть ей «Зеленые рукава»? И вспомнит ли Сэм мать через много лет, когда все это останется в прошлом?
– Идите и скажите им. – Ребекка торопилась, боясь, что мужество покинет ее.
Открытые миру, лишенные век глаза Клеменса выглядели древними и одновременно юными, циничными и невинными. И это шрам или улыбка?
– Уже. Я знал, что они предложат. Знал, что ответите вы. Я им сказал. Они могут получить вас. И меня.
Ее сердце наполнилось радостью.
– Вы это сделаете?
– Хватит! – сказал Хантер. – Никуда вы не пойдете. И он тоже.
– Но дети…
Хантер направил винтовку на Клеменса.
– Он солгал, Ребекка. Детей там нет.
37
– Америка, – выдохнул ангел.
– Да, Америка, – сказала Али. Это было на следующий день. Она по-прежнему не могла стоять. – Зачем похищать наших детей? Почему не взять их из ближайших поселений или с тропического острова, о котором никто не слышал?
– Из-за тебя, Александра. – Он начал называть ее этим именем. Похоже, скитания души Грегорио закончились. Возможно, сила притяжения увлекла ее в эту глубокую темницу, или она стала одинока, а может, еще надеялась защитить Али. Как бы то ни было, Али снова стала Александрой. – Ты бы пришла сюда, будь дети из Тимбукту или Катманду? Нет, существовал единственный способ выманить тебя из твоего маленького рая под солнцем.
– Похитить их и заманить меня под землю?
– Но ведь сработало?
Теперь Али уже не сомневалась, кто он такой. Великий инквизитор, тигр в клетке и энциклопедист. В незапамятные времена, когда это место покрывала вода, он был древним моряком, а после того как море пересохло, стал Иовом, отшельником. Обманщик, распутник и благородный революционер. Кукловод, использующий души мертвых в качестве ниточек для управления своими куклами. Чудовище.
– Наживка? – спросила она. – Дети для тебя только наживка?
– И еще матки. Разумеется, созревшие или почти созревшие. – Он был откровенен. – Или пища. Посмотрю, что из них выйдет. Через тысячу лет. Их далекие потомки могут кое-чего достичь. Или нет. Я уже ошибался. Видел проблески величия в ваших родственниках хейдлах. Совершенствовал их на протяжении тысячелетий, уверенный, что они именно то, что мне нужно. А затем их огонь погас – не спрашивай почему. Плохая наследственность. Дефект нейронных связей. Не важно почему, но они не подошли.
– А мы подходим?
Али чувствует на себе его пристальный взгляд.
– Время покажет.
– А что случится, если мы не оправдаем надежд?
Он пожал плечами.
– Тогда я переключусь на следующую юную красотку.
Его голос подобен океану, спокойный и в то же время наполненный древними жестокими штормами. Ему известно то, что всегда интересовало Али. А она знает то, что нужно ему. В этом все дело.
– Куда ты отправишься, когда будешь свободен? – спросила она.
– Все равно. Мне нужен лишь клочок земли, чтобы лежать под лучами солнца. Никакой роскоши. Подумай. У меня ничего не было, даже рубашки. Как у Адама и Евы, как у брошенного в лесу младенца.
– Ты все время говоришь о бедности и своих скромных потребностях. А я вижу у тебя за спиной дворец, построенный для тебя рабами. Как примирить одно с другим?
Он обещал устроить ей экскурсию, когда Али снова сможет ходить. И откровенно рассказал, что сделал с ней. Это выходило за грань просто насилия. Он утратил контроль над собой. Его рассказ, такой яркий и отвратительный, вызывал благоговейный страх, делал его безумие варварским и одновременно священным. Еще одна проверка, решила Али. Проверка и урок. Он предлагал ей учиться на своих страданиях. И ждать еще больших страданий.
– Империи приходят и уходят. Знаешь, сколько их я создал и опекал лишь затем, чтобы стать свидетелем их падения? Раньше Египта и Вавилона, задолго до них, были мои сироты хейдлы, гонимые, испуганные и невежественные. Они спустились под землю, и я дал им величие, а они погрузились во тьму. Потом сюда пришла Америка.
– Нет, – поправила его Али. – Весь мир. Америка лишь внесла в нашествие свою лепту.
Не «вторжения» – это было бы слишком резко. Али старалась выбирать выражения, защищая свою страну.
– Да, на нас обрушился весь мир. Но именно Америка принесла сюда яд, уничтоживший моих бедных, диких хейдлов.
– Значит, это месть? Ты забрал детей, чтобы поквитаться?
– Думаешь, я не имею права? Ваша эпидемия уничтожила всех – стерла с лица земли все поколения и племена, даже память о них.
– Не совсем. Оставшихся хватило для набега.
Где он прячет детей? Совершенно очевидно, что все его рассказы как-то связаны с ними. Он одинок, и ему – по крайней мере, пока – доставляет удовольствие ее общество.
– Мне нравится Америка, – сказал он, возвращая их разговор к началу. – Я люблю вашу воинственность, ваш энтузиазм, уверенность в себе, дух первооткрывателей. Возможно, в них мое спасение. Нужно лишь добавить немного разумного управления, хотя некоторые из ваших правителей довольно умны. Но ваши претензии на империю терпят крах. Я нужен вам не меньше, чем вы мне. Считай это Новым Заветом. Вторым пришествием «Пакс Американа». А для меня это надежда на солнечный свет. Мы справимся, Александра.
– Чего ты от нас ждешь? – Али уже спрашивала вчера, и вопрос расстроил его. Она не отступала. – Пробурить дыру и впустить к тебе солнце? Осушить океан? Вырезать тебя из недр планеты? Кесарево сечение, достижение инженерии или чудо? Что сделает тебя свободным?
– Не знаю.
– Что-то вроде невидимой ножовки для невидимых цепей, – усмехнулась она. – Насколько я понимаю, тут тебя ничего не держит.
Он зачерпнул ладонью песок.
Ее насмешка – и собственное неведение – бесила его. Именно поэтому Али продолжала настаивать. Несмотря на свои знания и память, именно этого он не знал. Его плен связан с неведением. Неведение и есть плен.
– Ты хочешь найти способ выбраться отсюда, – сказала Али. – Сколько раз ты терпел неудачу?
– Нужно пытаться.
– Отпусти детей.
Он улыбнулся ее наивности.
Али приподнялась на локте и пальцем начертила на песке символ. Он увидел алеф. Улыбка сползла с лица.
– Сезам, откройся, – произнесла Али.
– Если знаешь ответ, говори.
Его голос звучал сурово.
– Отпусти их. Это начало ответа.
– А остальное?
Она указала на символ на песке.
– Освободи меня.
– Не могу. Я не знаю ответа, – сказала Али. – Пока.
Он не стал раздумывать, торговаться или угрожать. Не колебался.
– Договорились.
– Ты их отпустишь?
Али вглядывалась в его лицо, боясь обмана, но лицо оставалось невозмутимым. Ему можно было приписать любую эмоцию, любое намерение.
Песок высыпался из ладони сквозь растопыренные пальцы, и только позже Али задумалась, набирал ли он песок, чтобы отпустить его в ответ на ее вопрос, который Али обязательно задаст ему в разговоре, им же спланированном. Он знал, чего хочет. Но так ли хорошо ему известны ее желания? Али чувствовала себя в паутине рядом с пауком.
– Как зовут твою дочь? – спросил он.
– Что?
– Мне нужно имя твоей дочери.
Он уже спрашивал – в облике Айка.
– Зачем?
– От этого зависят жизни детей.
Неужели он верит в магию слов? Сколько предрассудков у этого существа? Али не видела вреда в том, чтобы назвать имя.
– Мэгги.
Он отряхнул руки и встал.
– Куда ты?
– Освободить их.
– Возьми меня с собой, – попросила Али. – Я хочу видеть, как ты их освобождаешь.
– Ты можешь идти?
– Отнеси меня.
– Хорошо. Можешь смотреть, только издалека. Попробуешь подойти хотя бы на шаг или скажешь хоть слово, и дети могут погибнуть. Понимаешь?
– Да.
Он взял ее на руки. Температура его кожи была точно такой же, как у воздуха и песка. Если в нем вообще текла кровь, она была холодной, как у рептилий.
Они покинули сад с ухоженным песком. Он преодолел не одну милю, поднимаясь и спускаясь по крутым тропкам, пробираясь по пронизывающим камень артериям. На самом краю скалы ловко прыгал с уступа на уступ. Под ними лежала разоренная земля, вся в трещинах и натеках кальцита. Дома из массивных каменных блоков стояли пустыми, потрескавшимися от землетрясений. Строители и хозяева этого обширного города давно умерли.
Вдалеке сверкал золотом монастырь. Когда они подошли ближе, Али увидела, что от монастыря остались одни развалины. Стены покрывало не золото, а кристаллы пирита. Ее нога задела кристаллы, и на коже остались царапины. Прекрасный издали, вблизи пирит опасен.
Ангел спустился в долину за монастырем. Углубление напоминало длинное, извилистое кладбище с вырытыми на склоне холма пещерами; одни отверстия были открыты, другие завалены грудами камней.
– Дети там? – спросила она.
– Терпение.
– Но ведь это кладбище. Они мертвы?
– Давным-давно в этих пещерах медитировали монахи. Толку от них никакого. В конце концов я закрыл заведение.
Когда они вошли в эту долину мертвых, Али чуть не вырвало от смрада экскрементов и разлагающейся плоти. По склонам разбросаны черепа и кости, некоторые совсем свежие, с остатками кожи и волос. Али догадывалась, что среди них есть и останки людей. Все это напоминало логово льва – доисторического льва.
– Боже милосердный… – прошептала Али. – Что ты с ними сделал?
Он не стал оправдываться.
– Услуга за услугу. За все нужно платить. Одни были величайшими охотниками или воинами своего времени. Другие – мудрецами или пророками. Все пришли сразиться с тьмой. Я ждал их – священный Грааль. Я дал им цель. Они дали мне… аппетит.
Они спускались все ниже. Али начала различать стоны, доносящиеся из замурованных гробниц. Она подняла голову. Одни говорили с американским акцентом, в речи других слышались интонации языка хейдлов.
– Новички, – объяснил он. – Раненые и умирающие, люди и хейдлы. Они много недель пробирались ко мне. Остатки знаменитого крестового похода ради спасения детей.
– Ты заточил их в пещеры?
– Признаю, не самое комфортабельное жилье. Но им нужно где-то преклонить голову. И созреть.
В его словах Али уловила лучик надежды. Потому что, если эти раненые солдаты не умерли, дети тоже могут быть живы. Она стала прислушиваться к тихим голосам.
– А в которой пещере дети?
– Я не видел детей.
Он сказал это бесстрастно, словно напоминал о чем-то забытом.
– Ты говорил…
– Я обещал освободить их, а не показать.
Он не останавливался.
– Куда же мы идем?
– Ты должна верить. Хоть во что-то.
Он поднялся по склону к каменной перемычке и положил Али рядом с неровным отверстием.
– Смотри отсюда. С безопасного расстояния. Ты должна лежать очень тихо. Ни звука – что бы ты ни увидела.
– На что смотреть?
– Ты хотела, чтобы я спас детей? Для этого мне нужно вытащить меч.
Какие дети? Какой меч? Она устала от его игры.
– И запомни: ни слова. Иначе детям конец.
ДОКУМЕНТЫ
ИЗ ПОЛОЖЕНИЙ КУРСА ПОДГОТОВКИ СНАЙПЕРОВ МОРСКОГО СПЕЦНАЗА
Дыхание
Управление дыханием составляет основу процесса прицеливания. Если снайпер дышит во время прицеливания, то расширение и сужение грудной клетки вызывают вертикальное перемещение дула винтовки. Правильное дыхание во время прицеливания: снайпер делает вдох, потом нормальный выдох и задерживает дыхание во время естественной паузы. Пауза может быть продлена до восьми или десяти секунд, до возникновения неприятных ощущений. При нехватке воздуха наблюдаются непроизвольные подергивания мышц, а глаз теряет способность к фокусировке. Если снайпер задержал дыхание дольше восьми – десяти секунд, ему следует восстановить нормальное дыхание, а затем снова начать процесс прицеливания.
38
Конец близок. Ребекка чувствовала это по неумелым молитвам, письмам, надписям на камне и импровизированным алтарям. На каждом посту к патронным обоймам и гранатам были прислонены фотографии и сувениры. Люди перестали говорить о следующем Рождестве, о том, сколько пива они выпьют или со сколькими женщинами переспят, когда все закончится.
На шестой день осады Хантер спустился в лазарет, превратившийся в морг и тюрьму для Клеменса, и пристрелил – как собак – двух операторов радара. Никто не протестовал. Стоны и крики несчастных стали невыносимыми. Крошечные иголки содержали вирус бешенства, и шансов на выздоровление не было.
Крепость пахла жизнью и смертью.
Ребекка не могла спать и старалась не сидеть на месте. Она стала для солдат музой. Переходя от поста к посту, Ребекка утешала тех, кто в нуждался в утешении, выслушивала признания, шутила с самыми стойкими. Так она заключала мир с ними. Это их Аламо, а не ее. Они воины, и для них такой конец логичен. Ей нужно найти дочь.
Хантер запретил ей навещать Клеменса.
– Пусть этот иуда сгниет, – сказал он.
Ребекка не смогла удержаться. Клеменс лежал на земле, связанный специальной пластиковой лентой и скотчем, не замечающий завернутых в пончо соседей.
– Попейте.
Она приподняла ему голову.
– Освободите меня. И я вас спасу.
– Только вместе с Сэм. И другими детьми.
– Я обещаю.
– Мне нужно подумать.
Этот разговор повторялся несколько раз, днем и ночью. Она даже украла нож, чтобы перерезать путы Клеменса, но не могла себя заставить. Для этого потребовались бы все ее мужество и вера, потому что в глубине души Ребекка боялась, что он просто спасает свою шкуру. Но не это останавливало ее. Скорее, она не освобождала пленника потому, что Клеменс оставался единственной ниточкой, связывавшей ее с Сэм. Он видел девочку живой. В этом смысле Клеменс был ее музой.
В конце каждого разговора Клеменс спрашивал, ела ли она мясо хейдла. Ответ всегда был одинаковым:
– Пока нет.
В конце концов даже самые стойкие из солдат присоединились к трапезе. Они уже съели бедра и лодыжки хейдла и заканчивали руки. Ребекка отказывалась по настоянию Клеменса.
– Сохраняйте чистоту, – повторял он. – Продолжайте поститься. Пришло время для видений и прозрения. Пейте больше воды. В ней содержатся минералы. Они помогут вам видеть ночью.
И действительно, ее глаза привыкали к темноте. С остальными происходило то же самое. Чем меньше света они использовали, тем лучше видели. Несколько человек цеплялись за свои миниатюрные фонарики, словно за последние угли последнего костра. Но в переносном смысле слепы были как раз те, кто видел лучше всего. Когда фонари погаснут, они станут самыми уязвимыми.
Хантер застал ее, когда Ребекка тайком выбиралась из комнаты.
– На вашем месте я бы не проявлял излишней нежности, – сказал он. – Клеменс больше не один из нас.
Он явно намеревался убить Клеменса. Ребекка не удивилась. Единственное, чего она не понимала: зачем Хантер так долго сохранял пленнику жизнь. Потом догадалась. За неимением холодильника для мяса его держали живым. Пока.
В ту ночь она разрезала путы Клеменса. Хантер не оставил ей выбора.
– Возьмите меня с собой, – попросила Ребекка.
– Вы недостаточно быстры, – ответил он. – Я приведу ее к вам.
– Обещайте.
– Закройте глаза и загадайте желание.
Ребекка зажмурилась, а когда открыла глаза, Клеменс исчез.
Она думала, что Хантер придет в ярость, обнаружив исчезновение пленника. Он только вздохнул. Его суровое лицо выглядело очень старым.
– Вы его так любите?
– Люблю? – поразилась она.
Первая атака началась после полуночи. Ребекку разбудили щелчки выстрелов. Затем громко бухнула противопехотная мина. Ракеты осветили болото. Ребекка выглянула наружу, перегнувшись через подоконник. Она ожидала увидеть тысячи наступающих врагов. Не больше десятка тел лежали на мосту и плавали в воде.
После этой атаки в воздухе постоянно висела одна осветительная ракета. Теперь, когда они снова перестали видеть в темноте, рассчитывать приходилось только на освещение, которое в конце концов погаснет. Люди хотели дать бой врагу.
– Проклятье! В гроб я, конечно, попаду, но, черт возьми, не собираюсь в нем умирать, – сказал один из солдат.
– Спустите нас с цепи, – ответил другой.
Ребекка молчала. Во-первых, это люди Хантера. Во-вторых, им некуда идти. Тут их Аламо.
Вторая атака больше походила на соревнование скалолазов.
– Смотрите, что там, – сказал один из часовых.
Внизу, у подножия утесов за крепостью, они увидели бледную полоску, похожую на морскую пену, выстилавшую стены над городом. Пена поднималась выше.
– Поджарьте их! – приказал Хантер.
Они выпустили вниз ракету с зарядом белого фосфора. Она ударила в стену, словно комета. Яркий белый шар осветил лабиринт шпилей и переходов. Из центра шара вырвались лучи фосфора. При контакте с воздухом каждая частичка раскалялась до температуры в пять тысяч градусов по Фаренгейту.
Огненная шрапнель очистила стены. Ребекка видела крошечных белых обезьян, размахивающих руками и исчезающих в дыму. Следующие полчаса охранники Хантера бросали вниз гранаты и камни, словно забавляющиеся с петардами дети. Они тщательно целились, стараясь нанести врагу максимальный ущерб.
– Как сельди в бочке, – радовались они.
Настроение у всех улучшилось. Появились предположения, что осада прорвана. Хедди нанесен сокрушительный удар. Оставшиеся в живых попрячутся по норам.
– Мы почти выбрались.
Хантер приказал не выходить из крепости.
– Это было бы слишком просто, – предупредил он.
– Послушай, на дворе двадцать первый век. А они пещерные люди. Все кончено.
– Все только начинается, – возразил Хантер. – Акрополь – наш единственный шанс.
Ворча, они разбрелись по местам. Осада продолжалась.
Что ж, остаться не значит голодать. Трем солдатам разрешили затащить внутрь ближайшие тела. Час спустя крепость наполнилась запахом жареного мяса.
Ребекка уже поборола искушение. Ее организм привык к медленному умиранию от голода. Она достигла просветления. Все виделось очень ясным и четким. Она ощущала себя легкой словно перышко.
Каждая осветительная ракета висела в воздухе тридцать пять минут. Эти новейшие модели были крошечными, с наночастицами краски. Они не опускались на парашютах, а висели на воздушных шарах. Ребекка надеялась, что Сэм и дети тоже видят эти плывущие над болотом и городом шары.
Прошел еще день.
На девятое утро Ребекка обнаружила, что у половины солдат из глаз и ноздрей сочится кровь. Люди, спотыкаясь, бродили по коридорам. Они кашляли кровью, везде оставляли кровавые следы. Здоровые сторонились больных, забаррикадировавшись в комнатах и на постах.
– Эбола, – сказал Хантер. – Я видел такое в Индии. Но почему они заразились, а мы нет?
Ребекка все поняла. Эти зомби с кровоточащими глазами первыми попробовали мясо врага. Вероятно, тот хейдл заразил себя, а потом доставил свою плоть прямо к их порогу. Люди стали жертвами собственного аппетита.
Сохраняй чистоту, говорил Клеменс. Он знал. Ребекка не стала ничего говорить Хантеру. Он тоже ел мясо – она видела – и, значит, тоже обречен; нет смысла повторять приговор.
Развязка подкралась незаметно, босая, с золотистыми волосами.
– Будь он проклят… – выдохнул Хантер.
Далеко внизу к ним приближалась крошечная фигурка. Ребекка нащупала бинокль, навела резкость.
– Сэм… – прошептала она.
Сэм и в то же время не Сэм. Лохмотья – это естественно. Белокурые волосы висят жирными космами. Тут нужен шампунь. Девочка исхудала. Но все поправимо.
Оставалось еще кое-что. Ребекка ее помнила не такой – словно разросшийся сад вышел за свои границы. За три минувших месяца она вытянулась, точно сорняк в саду, утратила детскую пухлость и стала волочить ноги словно каторжник.
Однажды Джейк повез их на свой знаменитый пикник, а потом Ребекка три дня вычесывала колючки из волос Сэм, боролась с капризами, лечила волдыри. Это первое, о чем подумала Ребекка, не отрываясь от бинокля. Сэм нужны горячий суп, ванна и нежная любящая забота матери. И тогда все пройдет. Они начнут сначала.
– Сэм! – громко крикнула она.
Девочка встрепенулась.
– Мама?
Голос был еле слышен, но это был ее голос.
Потом Ребекка увидела веревку на тонкой шее девочки. Ее вели на поводке.
– Вижу троих, – сказал Хантер в микрофон рации.
И только тогда Ребекка заметила бледные тени позади Сэм. Они использовали ее дочь как живой щит.
Волна ненависти захлестнула ее. Воздуха не хватало. Она опустила бинокль.
«Дыши!»
Ребекка заставила себя сделать вдох.
Хантер пошевелился. Прильнул к прицелу, палец на спусковом крючке.
– Что вы делаете? – спросила Ребекка.
– Мой первый, – сказал Хантер в микрофон. Ответа она не слышала, но догадаться было несложно. Второй и третий тоже стали мишенями. – По моему выстрелу, – прибавил он.
– Приказываю не стрелять.
– Помолчите! – бросил он.
– Там моя дочь.
– А если бы это был чужой ребенок?
Ребекка колебалась.
– Хотя не думаю, – сказал Хантер. – Он не дурак.
– Что?
– Клеменс.
– О чем вы?
– К нам приближается единственное, что может пробить брешь в обороне. Ваша дочь. – Хантер сделал ударение на последнем слове. – Это идея Клеменса.
– Безумие.
Хантер не ответил.
– Он не на их стороне. Это невозможно.
Возможно. Сомнений быть не могло. И что из того? У Ребекки не оставалось времени. Там, внизу, Сэм.
– Не стреляйте, – сказала она.
– Хотите, чтобы я их впустил?
Сердце Ребекки было готово выскочить из груди. Она посмотрела вниз. Белокурая заложница приближалась.
– Да. Пусть войдут. Их только трое. Впустите их. – «Снимите веревку с ее шеи». – Убьете их внутри.
– Мои люди слепнут от собственной крови. У нас больные и раненые. Эти трое животных – лишь наконечник стрелы. За ними придут другие.
А если Хантер и его снайперы промахнутся? Все происходит слишком быстро. Нужно замедлить события.
– Подождите, – попросила она. – Послушайте меня. Посмотрите на меня.
Хантер не отрывался от прицела. Не отвечал. У Ребекки возникло ощущение, что та веревка сдавливает ее шею.
– Остановитесь, – сказала она. – Просто остановитесь.
Хантер не двигался. Готовился к выстрелу. Перестал дышать.
И Ребекка решилась. Прыгнула на него.
Грянул гром.
Казалось, голова раскололась надвое.
«Боже, он застрелил меня».
Хантер упал от ее толчка. Она удивилась. Этого сильного мужчину, солдата, может сбить с ног женщина?
– Что вы наделали?! – зарычал он, отшвыривая ее.
Не обращая внимания на звон в ушах, Ребекка бросилась к окну.
На тропинке распростерлись два тела, переплетенные, словно огромный крендель, – хейдлы. Сэм сбежала! Ребекка схватила бинокль; благодарность переполняла ее. Жива! Сэм жива!
Она почти не замечала взмывших в небо ракет и треска выстрелов, не видела волны бледных тел, бегущих по мосту, карабкающихся к ним из болота и из города, наступавших со всех сторон.
Бинокль помимо ее воли выхватывал картинку за картинкой. Она видела все: чудовищные рога, раскрытые в безмолвном крике рты, подпиленные зубы, брызги крови. Пули и осколки врезались в толпу. Никакой хореографии. Просто обрезанные нити марионеток. Куклы падали. Шлепок животом о воду. Маленькие фигурки, летящие в пропасть.
В фокусе оказалось человеческое лицо. У него была знакомая рыжая борода. Потом появились другие лица – «киногерои» из плоти и крови. Они переправились на остров и канули в преисподнюю. И вот они здесь, бегут вместе с быками, целые и невредимые.
Затем одно из лиц съехало в сторону. Другое покрылось морщинами, словно резиновое. Человек отшвырнул собственное лицо, буквально сорвав его с головы. Вокруг него другие тоже положили конец маскараду, сбросив лица мертвых людей.
– Сэм! – крикнула Ребекка.
«Идите сюда, сию же минуту, юная леди. Вам пора спать».
Что-то горячее чиркнуло ее по щеке. Потом еще раз. Ребекка опустила бинокль. Хантер вновь занял позицию у подоконника и, прильнув к прицелу, выбирал цель для очередного выстрела. Гильзы отлетали в сторону, застревая в ее одежде и волосах.
Скверно. Где же прячется эта девчонка? Ребекка должна спуститься и найти свою балерину.
Разбросав камни у двери, она сошла вниз по пандусу. Потом обогнула бедняг с кровоточащими глазами. Кто-то выстрелил из ракетницы в проем в стене, но промахнулся, и теперь осветительная ракета горела внутри здания.
Белые как мел фигуры хлынули в арку.
«Наконечник стрелы».
Щеку обожгло взрывом. Вверх поднялся столб дыма. Словно извержение вулкана.
Ребекка повернула налево, чтобы не столкнуться с толпой у ворот, и оказалась в одной из боковых комнат. Через оплавленную амбразуру можно было выползти наружу. Это называется из огня да в полымя. Ужас окружал ее со всех сторон.
Слух восстановился. Воздух наполнился криками. Камни и осколки барабанили по стене. Кто-то упал с высоты. Кровь залила ее лицо. Ребекка поскользнулась, восстановила равновесие и бросилась бежать.
– Сэм!
Тела и камни преграждали ей путь. Тела плавали в болоте, подобно лилиям, белые на зеленой воде. Осветительные ракеты взмывали в небо. Свет был оружием. Чем больше света, тем лучше. Глаза слезились.
– Сэм! – закричала она.
Ребекка была невидима. Как еще это объяснить? Она брела в самой гуще схватки, целая и невредимая. Средневековые чудовища из ночных кошмаров пробегали мимо, переговариваясь на своем птичьем языке, сверкая металлом оружия, фрагментами доспехов и шлемами. Пули оставляли отметины на камне. Кто-то подорвал мину. Парни из «Зоны высадки» знали свое дело. В воздух полетели руки и ноги. «Рубленый салат».
Небо залило ярким светом. Ребекка упала. Ее толкали. Гигантская ладонь ударила по ней.
«Спи», – подумала она.
Затем: «Просыпайся!»
Ребекка с трудом поднялась на ноги среди изуродованных тел. Уже несколько минут стояла полная тишина. Вокруг все замерло. Оружие, которое применили бойцы Хантера, буквально выкосило поле боя. Стояла только Ребекка. Но недолго. Приближались новые фигуры.
