Текст книги "Последний кайзер. Вильгельм Неистовый"

Автор книги: Джайлз Макдоно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 56 страниц)

III

Идея отречения Вильгельма от престола имела своих сторонников и в ОХЛ. Тема активно обсуждалась в кругах наиболее политизированных офицеров, которых не удовлетворяло то, как осуществляется руководство войной. Кронпринцу даже предлагали возглавить дворцовый переворот, но тот отказался. Пытались заинтересовать этой идеей других сыновей кайзера, но никто не откликнулся. В критический момент начала Ноябрьской революции кронпринц никак себя не проявил. Одно время считалось, что, если бы кронпринц действовал решительнее, монархия была бы спасена. Однако более разумным следует признать мнение Макса Баденского: если и была возможность сохранить монархию, то лишь при непременном условии, что и кайзер, и кронпринц своевременно исчезли бы с политической сцены. На этом настаивали как президент Вильсон, так и маршал Фош.

Эту точку зрения разделяли и многие члены последнего кабинета рейха. Не только консерваторы Фридрих фон Пайер или Вильгельм Древс, но и социал-демократ Филипп Шейдеман считали, что регентство при внуке-наследнике было бы оптимальным решением. Кронпринц понял это слишком поздно. 7 ноября он заявил о своих претензиях на трон, но социал-демократы, которых он непрерывно поливал грязью с момента своей первой политической речи в Эльсе, только отмахнулись. Их лидер Эберт был не против установления регентства при том условии, что корона достанется одному из младших сыновей Вильгельма – Эйтелю или Оскару, но только не Вилли Маленькому. Гренер идеальным решением считал регентство, при котором в качестве формального главы государства будет фигурировать, вплоть до совершеннолетия принца Фридриха Вильгельма, его дядя Эйтель Фриц.

Пока Макс Баденский бездействовал, а Вильгельм колебался, немцы все больше и больше прислушивались к содержавшимся в нотах Вильсона обещаниям, что они получат мир на лучших условиях, если избавятся от Гогенцоллернов. Такова была, во всяком случае, точка зрения Густава Носке. Непримиримая позиция Вильгельма объяснялась в первую очередь, как уже говорилось, влиянием бывшего шефа гражданского кабинета Берга. Такую же позицию занимал Плессен, который более сорока лет своей главной задачей считал делать так, чтобы до Вильгельма не доходили плохие известия. Он не был политиком и был уверен, что война – естественное состояние для нации. Всю жизнь он поддерживал курс на военное решение всех проблем. В сложившейся ситуации он и мысли не допускал о возможном отказе кайзера от своего трона. Офицеры-прагматики – Людендорф, полковник Бауэр – считали, что в Спа господствует атмосфера «отрыва от реальности».

Вильгельм, желая снять нервное напряжение, по утрам начал пилить дрова. Ильземан оставил нам краткое описание того, как для кайзера прошел день 1 ноября 1918 года. На виллу «Френез» прибыл Древс. У него было деликатное поручение от канцлера открыть кайзеру глаза на сложившуюся ситуацию и убедить его в необходимости того, чтобы ради спасения династии и смягчения условий мира для Германии он отрекся от престола и заставил кронпринца отказаться от прав наследования. Этот план берлинский эмиссар изложил Вильгельму во время их совместной прогулки по парку в присутствии Плессена. Реакцию кайзера можно было предвидеть – он пойдет на такой шаг только в случае полного поражения. Он заявил: «Я здесь со своей армией. Если к нам придет большевизм, возьму несколько дивизий, двину их на Берлин и повешу всех тамошних изменников. Тогда посмотрим, с кем массы – они, я уверен, за своего кайзера и за рейх!»

В Берлине принц Макс вместе с Вальтером Симмонсом пытались убедить Фридриха Карла Гессенского взять на себя миссию по вразумлению кайзера. Тот отказался, посчитав, что это бессмысленно. Юрист Симмонс стукнул кулаком по столу: «Если те, кто представляет монархическую идею, отказываются выступить в ее защиту, то придет республика!» «Ну и пусть!» – отреагировал их собеседник. Никто из прочих монархов или принцев также не пожелал взять на себя ответственность и сказать наконец правду Вильгельму. Когда Макс Баденский заявил одному из сыновей Вильгельма, Ауви, что его отцу следовало бы уйти самому, до того, как соответствующее решение примет рейхстаг, Ауви сделал вид, будто не понимает, о чем идет речь. А может быть, и в самом деле не понял.

Так был упущен последний шанс спасти монархию. К тому времени, когда Вильгельм дозрел до решения расстаться с короной, было поздно. Необходимые документы для акта отречения остались невостребованными. У Макса Баденского начался кризис – в прямом, медицинском смысле слова. Врач ввел ему успокоительное – принц проспал тридцать шесть часов.

Но вернемся на виллу «Френез»: Вильгельм в этот первый ноябрьский день много гулял в парке. Встретив там Нимана, кайзер обрушил на него поток своих мыслей: ругал на чем свет Гинденбурга – за то, что он считает себя главнее монарха; хвалил «южанина» Гренера – за то, что прямо заявил наглецу министру, что главная опасность исходит не от противника, а от розни и смуты внутри страны… В этот день капитулировала Турция.

3 ноября Древс доложил о результатах своей миссии. Они были неутешительны: Вильгельм не проявил ни малейшей склонности сделать то, что от него требовалось, – отречься от престола. Макс Баденский обратился к Хефтену: может быть, тот сумеет как-то убедить кайзера? Хефтен заявил, что он офицер, а не политик, и не его дело давать инструкции главе государства: «Делайте уж сами Вашу грязную работу». Сыновья Вильгельма по-прежнему не желали вмешиваться, идея регентства им явно не импонировала. Вильгельм высказался наконец сам. «Если я уйду, то армия развалится, и враг беспрепятственно обрушится на Германию». В стране к 4 ноября признаки надвигающейся революции были налицо.

Вильгельм как будто не замечал, что творится вокруг, продолжая свою обычную рутину: посетил штаб-квартиры принца Рупрехта и генерала Сикста фон Арнима, раздал очередную порцию наград… 4 ноября на ставку был совершен воздушный налет, вблизи кайзеровского поезда разорвались три бомбы. На сам поезд обрушился только дождь пропагандистских листовок. Среди гражданских лиц началась паника, они бросились в укрытия, включая повара в белоснежном колпаке, – солдаты от души веселились. Ниман вспоминает, что Вильгельм по этому случаю процитировал шекспировского «Фальстафа»: «Осторожность – лучший вид смелости». Потом он улыбнулся, глядя на комичное зрелище мечущихся вокруг штатских, и произнес: «Идиоты!» Тем не менее на следующий день по его указанию на крыше вагонов поезда были установлены пулеметы. Кайзер припомнил строки из драмы «Юлий Цезарь» о том, что трус умирает тысячу раз, а смелый – лишь однажды. Сообщил, что от смерти все равно не уйти, рано или поздно встреча с ней неминуема.

Сам он встретил ее в своей постели двадцать три года спустя.

IV

5 ноября из Вены прибыл Макс Фюрстенберг. Доклад очевидца краха Габсбургской монархии вряд ли порадовал Вильгельма. Этот день отмечался как дата величайшей победы Пруссии над Францией в битве при Росбахе, но на сей раз было не до исторических воспоминаний. 5 ноября 1918 года Антанта уполномочила одного из выдающихся военачальников, маршала Фоша, представлять союзников на переговорах о перемирии. В тот же день в Спа прибыл голландский генерал Иоганнес Бенедикт ван Хойц, бывший губернатор Голландской Ост-Индии, ныне – личный адъютант королевы. Цель его визита была чисто ознакомительной – он хотел побывать на линии фронта у Зеебрюгге, но ему предложили понаблюдать за учениями Рорского батальона, охранявшего ставку Вильгельма. 8 ноября он получил аудиенцию у кайзера, 9 ноября – отбыл. Визит ничем не отличался от иных прочих. По словам одного из современных историков, Виллибальда Гутче, «представляется почти невероятным, но он (голландский генерал) даже не заподозрил, что Вильгельм уже готовит планы бегства».

6 ноября Вильгельм обратился с просьбой к Гренеру – узнать о возможностях перемирия. Новый генерал-квартирмейстер тут же сообщил Максу Баденскому, что пора вывешивать белый флаг. Канцлер взмолился: «Дайте мне еще неделю!» Гренер заявил, что неделя – слишком большой срок. На прием к канцлеру явились лидеры социалистов. Фридрих Эберт изложил свое видение ситуации: «Настроение народа ставит кайзера перед необходимостью принять ответственное решение. Не важно, правы эти люди или нет, но их намерение очевидно: они хотят, чтобы те, кого они считают виновниками нынешнего бедствия, были удалены со своих постов. По этой причине отречение кайзера – единственное средство удержать массы от революционных действий». Эберт заявил, что лучше всего, если бы Вильгельм объявил о своем отречении в пользу Оскара или Эйтеля уже завтра, 7-го числа: «Кронпринц исключается, массы его ненавидят».

Гренер указал делегации левых, что Верховному главнокомандующему никто не имеет права приказать покинуть свой пост. Депутаты-социалисты Эдуард Давид и Альберт Зюдекум заверили генерала, что они вовсе не против монархии. Шейдеман, вышедший к телефонному аппарату, вернулся со свежей новостью: «Об отречении уже поздно говорить. Началась революция. Кильские матросы захватили власть в Гамбурге и Ганновере, не говоря уже о самом Киле. Господа, не время дискутировать, мы должны действовать. Мы не знаем, усидим ли мы завтра на своих местах». Социалисты прослезились. Гренера в последний раз попросили решить вопрос о регентстве. Он ответил, что принцы против. «При сложившихся обстоятельствах дальнейшие разговоры становятся бесполезными. Теперь пусть события идут своим ходом», – подвел итог Эберт.

Гренер попытался дать визитерам представление о реальной ситуации в ставке: «Кайзер скорее отдаст свою жизнь или по крайней мере рискнет ею, чем уйдет». К слову, в это время подчиненные кайзера разрабатывали план вылазки в расположение противника, которую должен был возглавить лично Вильгельм. Они считали: если Вильгельм погибнет, участвуя в разведке, это лишь усилит монархическую идею. План, который получил одобрение Гренера и нескольких других высокопоставленных военных, предполагалось осуществить 8 ноября. Однако Плессен наложил вето. Вечером того же дня Максу Баденскому пришла в голову новая идея: Вильгельм сначала должен распустить рейхстаг, объявить о проведении выборов и только потом объявить о своем отречении.

7 ноября через Спа проследовала направлявшаяся на переговоры о перемирии делегация, возглавляемая Эрцбергером. Делегаты провели совещание с Гинденбургом. В Баварии в этот день была провозглашена республика, монархи династии Виттельсбах были изгнаны. Необходимо было торопиться с просьбой о перемирии, пока федерация монархов не рухнула окончательно. Около полудня Эберт встретился с канцлером в скверике у его резиденции. Макс Баденский опасался, что революция примет социалистический характер. Эберт заявил ему: «Если кайзер не отречется, социалистическая революция неизбежна. Но я не хочу, эта идея ненавистна мне как смертный грех». Канцлер осведомился, не подойдет ли кандидатура Эйтеля. Эберт не возражал. Вечером Макс Баденский попытался уйти в отставку.

На следующий день революционные отряды захватили все мосты через Рейн. Пали Брауншвейг, Мюнхен и Штутгарт. В Кельне все держалось на волоске. В течение дня приходили вести о новых городах, занятых революционерами, – Галле, Лейпциг, Дюссельдорф, Оснабрюк, Люнебург, Магдебург и Ольденбург. Зять Вильгельма, отпрыск Камберлендов, отрекся от престола. Макс вызвал Вильгельма к телефону. Разговор свелся к отрывочным фразам: до завершения переговоров о перемирии кайзер не примет отставки канцлера. Канцлер сообщил о ненадежности берлинского гарнизона. Вильгельм в очередной раз заявил, что он не отречется от престола ни при каких обстоятельствах, и повесил трубку. В это время Максу принесли телеграмму от Грюнау. Он перезвонил Вильгельму:

«Ваше отречение стало необходимой предпосылкой для предотвращения гражданской войны. Лишь таким образом Вы выполните свою миссию как кайзер мира… Есть две возможности: первая – отречение с определением лица, временно исполняющего Ваши обязанности, и созывом Национального собрания. Вторая – отречение. Кронпринц отказывается от своих прав наследования. Объявляется регентство при Вашем внуке. Если отречения не последует в течение сегодняшнего дня, я не смогу далее служить Вам. Я даю Вам свой совет как родственник. От Вас требуется добровольная жертва, и таким образом Вы обеспечите себе доброе имя в истории Германии».

Вильгельм хорошо знал, что отрешить его от исполнения своих монарших функций может только бундесрат. Он поделился с собеседником собственной идеей: «Если Вы там в Берлине не можете ничего придумать, то я после заключения перемирия соберу верные мне войска и разнесу город вдребезги, если потребуется».

Проявив в очередной раз упорство, достойное его покойной матери, Вильгельм отправился в обществе Фюрстенберга прогуляться по окружавшим Спа холмам. В этот день к обеду был приглашен упомянутый голландский генерал. Гонтард осведомился, не следует ли при сложившихся обстоятельствах извиниться перед гостем и отменить официальное мероприятие. Вильгельм не усмотрел никаких причин для этого. За обедом он спокойно, как ни в чем не бывало, беседовал с голландским эмиссаром. В Вильгельме вновь проснулся актер на самом деле он был крайне встревожен (некоторые авторы датируют этот эпизод 9 ноября, но скорее всего верна дата, указанная Ильземаном, – 8 ноября; по утверждению французского автора Энрара, в это время Вильгельм сменил место пребывания, обосновавшись в Красном замке).

Социалисты готовили план государственного переворота. Они объявили, что призовут народ выйти на улицы, если к утру 9 ноября Вильгельм не объявит о своем отречении. В авангарде движения шли независимые социалисты: они требовали крови и призывали к всеобщей забастовке. Макс Баденский снова оказался в незавидном положении, когда на следующее утро к нему вновь явились Шейдеман и Эберт с вопросом, есть ли ответ из Спа. Канцлер ответил, что никаких вестей из ставки нет; Шейдеман бросил реплику: «Теперь уж я не знаю, как мы можем удержать людей от выхода на улицу».

V

Утро 9 ноября в Спа выдалось холодным, сырым и туманным – типичная для поздней осени погода. Вильгельм позавтракал в обществе Фюрстенберга, Ильземана и адъютанта Хиршфельда. Ниман, повстречав Гренера, задал ему вопрос: неужели Вильгельм не понимает серьезности ситуации? Тот не ответил прямо, сообщив лишь, что с минуты на минуту должны прибыть офицеры, посланные в различные части с поручением узнать, есть ли надежда, что солдаты будут и дальше сражаться за своего кайзера. Как только картина прояснится, он сразу доложит кайзеру – все как есть, без прикрас. Вильгельм сказал, что идет на прогулку, заявил, что не будет отлучаться далеко, так что его можно найти в любой момент. Статс-секретарь Гинце, опережая Гренера, заявил Вильгельму, что в случае, если начнется гражданская война, армия его не поддержит.

Вильгельм, как и позднее Геббельс, возлагал свои надежды на раскол союзников. Страх перед большевизмом, считал он, приведет к распаду Антанты или к тому, что сами страны Антанты помогут ему подавить революцию. Пока же он намеревался как следует проучить мятежников в расположенном рядом Рейнланде. Тем временем на виллу «Френез» прибыли Гинденбург с Гренером. Все собрались в парковом павильоне. Присутствовали также Шуленбург, Плессен, генерал фон Маршалль и Гинце. Никто не мог понять, что делает в городе Шуленбург – начальник штаба армии Вилли Маленького, который только что объявился в отеле «Британник». Гинденбург открыл совещание как-то буднично, заранее извинившись перед кайзером за то, что ему предстоит выслушать, и предоставил слово Гренеру. Вильгельм побледнел.

Генерал-квартирмейстер без обиняков сообщил Вильгельму, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Слово попросил Шуленбург. Он был единственным, кто выступил в защиту монархии, напомнив о словах Бисмарка, сказанных в 1862 году: «Вы все здесь сошли с ума!» По его мнению, в армии достаточно много надежных частей, их можно использовать для подавления революции в Рейнской области. Он вроде бы призвал Вильгельма: «Не уступайте революционерам, не отрекайтесь от престола, возьмите все в свои руки и восстанавливайте порядок – город за городом. Армия пойдет за кайзером, и дисциплина восстановится». По словам одного из историков, «в этот трагический момент Шуленбург воплотил собой дух подлинной Пруссии». Гренер охладил его пыл: слишком поздно, большинство в армии откажутся стрелять.

Вильгельм, поколебавшись, заявил, что для Германии лучшим выходом было бы заключение перемирия, отнюдь не гражданская война. Гинденбург также отверг рецепт, предложенный Шуленбургом. Гренер нанес кайзеру очередной беспощадный удар: «Армия совершит упорядоченный отход в границы рейха под командованием своих генералов, но только не под командованием Вашего Величества!» Вильгельм рванулся к Гренеру, глаза его сверкали, голос дрожал: «Ваше превосходительство, я желаю, чтобы это Ваше заявление было изложено в письменном виде. Тогда все командующие увидят черным по белому, о чем речь: армия, выходит, не подчиняется своему Верховному главнокомандующему?! Разве армия не присягала на верность мне?» Гренер устало пожал плечами: «Присяга?.. Это теперь уже фикция, Ваше Величество!»

Гинденбург, набравшись смелости, взял слово. Он сообщил Вильгельму, что ни он, ни Гренер не могут взять на себя ответственность за дальнейшее промедление. В этот момент раздался звонок из Берлина: ради сохранения порядка и спасения монархии канцлер требовал немедленного отречения кайзера. Шуленбург вновь апеллировал к прусским традициям: Вильгельм не должен принимать скоропалительных решений и разрушать то, что создано столетиями. Он и Плессен предложили новый вариант: черт с ним, с рейхом, надо удержать Пруссию. Кайзер удалился в глубь парка. Около полудня прибыли кронпринц и полковник Хайе. Вилли Маленький хотел знать, что решил отец. Хайе, получивший информацию от различных частей, заявил, что армия не будет сражаться против революционеров. Услышав о содержании звонка из Берлина, кронпринц зло бросил: вот к чему привело расширение правительственной базы. Вильгельм, вернувшись, объявил, что он решил последовать совету Шуленбурга: отречься от титула кайзера немецкого рейха, но сохранить свои прерогативы в качестве короля Пруссии. Он останется во главе армии. Принесли бумагу. Гинце, Грюнау, Маршалль и Шуленбург составили проект рескрипта. Вильгельм согласился и на перемирие – ради предотвращения гражданской войны. Соответствующая телеграмма была отправлена в Берлин около часа дня. Шуленбургу и Гинце поручалось доставить в столицу подлинник. Всех пригласили на обед. За столом было тихо – никаких разговоров. Вильгельм сидел с отсутствующим взглядом, нервно покусывая верхнюю губу.

В Берлине войска отказывались действовать против революционеров, министры-социалисты угрожали коллективной отставкой. Единственная надежда на спасение династии заключалась в немедленном отречении кайзера. Телефоны на вилле «Френез» были либо отключены, либо заняты. Макс Баденский решил действовать на свой страх и риск. Проинформировав только Симмонса, он составил документ об отречении Вильгельма – от имени кайзера, прекрасно понимая, что он не будет иметь законной силы без санкции самого монарха. В двенадцать часов дня документ был отправлен в информационное агентство.

Между тем на вилле «Френез» Вильгельм уже успел передумать. Зачем отрекаться от престола, если Гинденбург и армия готовы его поддержать? Меч решит все проблемы! Дискуссия возобновилась. Вильгельм высказал опасение, что его могут принять за труса. Он заявил: «Я останусь здесь, и вокруг меня сплотятся все, кто сохраняет мне верность». Примерно в половине третьего в павильон вбежал генерал фон Гонтард. Он тяжело дышал, челюсть его дрожала, в руке у него была зажата какая-то бумага. Он выкрикнул: «Кайзер и кронпринц низвергнуты!» «Измена! – возопил Вильгельм. – Подлая, бесстыдная измена!»

Все стали советовать Вильгельму немедленно удалиться в какую-нибудь нейтральную страну. Только Шуленбург продолжал упорствовать – с его солдатами кайзеру ничего не угрожает. Вильгельм разразился проклятиями по адресу матросов: «Они меня предали… А ведь флот был моей гордостью, моим детищем…» Вильгельм заявил, что он ощущает себя капитаном тонущего корабля. Гонтард и Плессен попытались убедить кронпринца поддержать отца в эту тяжелую минуту. Тот и не подумал – даже не попрощавшись, он сел в свой автомобиль и был таков. Гинденбург попытался прояснить кайзеру создавшееся положение: «Я не могу взять на себя ответственность за Ваше пребывание здесь: мятежники могут захватить Ваше Величество в плен и доставить в Берлин в распоряжение революционного правительства».