Текст книги "Последний кайзер. Вильгельм Неистовый"

Автор книги: Джайлз Макдоно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 56 страниц)

VII

13 февраля Вильгельм имел интересный разговор с промышленником Ратенау и с Гуго Симоном (будущим министром Веймарской республики). Обсуждали германо-английские переговоры об ограничения морских вооружений. Ратенау согласился с Вильгельмом: надо добиваться от Великобритании обязательства соблюдать нейтралитет. Возможности для этого, несомненно, есть, так как Холдена морское соперничество пугает. Вильгельм заявил, что его личное вмешательство будет достаточным для того, чтобы все устроить. Как отмечает Ратенау в своем дневнике, «кайзер хочет снова отправиться в Коу, чтобы все там уладить. Король ему доверяет. Его план: Соединенные Штаты Европы против Америки». По его мнению, турки и англичане поддержат эту идею и присоединятся: «Пять государств, включая Францию, вполне могут создать нечто».

27 февраля Вильгельм присутствовал на спуске на воду линкора «Принц-регент Луитпольд». Это был подходящий случай, чтобы поправить отношения с немецкими владетельными князьями вообще и с баварскими Виттельсбахами в частности. Из всех бывших правящих династий Виттельсбахи особенно болезненно воспринимали прусское засилье. Не следует забывать, что Германию часто сравнивали с мозаичным панно, которое, как пишет один автор, «только издали выглядит как единое целое, а на самом деле состоит из отдельных племен, каждое из которых гордится своей самобытностью и проявляет лояльность прежде всего к своему собственному монарху».

Прошел месяц, и Вильгельм все еще не оставил мысли о европейском объединении – «оборонительном и наступательном союзе», который включал бы и Францию. В марте по пути на Корфу Вильгельм сделал остановку в Вене. Он сообщил австрийскому министру иностранных дел графу Берхтольду о своем желании создать Тройственный союз – между Германией, Францией и Великобританией, направленный против новых мировых держав. Как он выразился, надо разъяснить этим островитянам, что «у британцев есть более серьезные соперники в мире, чем немцы, – в частности, Америка и Япония». Это не было случайным озарением кайзера – подобные идеи примерно в то же время выразил Кидерлен в интервью французской газете «Фигаро». Вильгельм дал поручение Бетману разработать соответствующие планы. И после 4 августа 1914 года идея европейского объединения не была предана забвению; правда, участие в союзе Великобритании уже не предусматривалось.

У Вильгельма давно были проблемы с британским послом Гошеном. С точки зрения кайзера, его следовало бы убрать. Если он останется, бушевал Вильгельм, то «нам придется вынуть из сейфа свой мобилизационный план, поскольку все будет ясно». Пришлось поломать голову над тем, кем заменить Маршалля фон Биберштейна на посту посла в Лондоне: если верить Бюлову, тот стал слишком часто прикладываться к бутылке. То же пристрастие имел Кидерлен, но об этом – чуть позже. Кто-то предложил кандидатуру Штамм-Хальберга. Вильгельма это буквально взбесило: «Нет! Он слишком боится англичан! И ему не дорог мой флот!» Кайзер хотел иметь в Лондоне человека, «который пользовался бы моим доверием, повиновался бы моей воле, исполнял мои приказы; и чтобы следовал одной-единственной директиве: когда по прибытии в Лондон Грей спросит его: „Ну, что Вы нам привезли?“, ответить: „Ничего; я прибыл, чтобы услышать, что Вы нам можете предложить“». В конечном счете послом в Лондон был отправлен князь Макс Лихновский – он не удовлетворял критериям дипломата, которые так красноречиво изложил кайзер. Позже на Лихновского возложили немалую долю вины за начало мировой войны. По мнению Бюлова, послу недоставало опыта для такого поста. Лихновскому было поручено добиться от британского правительства заявления о нейтралитете в любом европейском конфликте. Он провалил миссию. Впоследствии он стал одним из критиков «политики риска», которая привела Европу к войне: для сохранения мира, по его мнению, было сделано недостаточно, учитывая взрывоопасность ситуации тех лет. Между тем с легкой руки Холдена стали нагнетаться настроения пессимизма и отчаяния. Британия, как утверждалось, не потерпит германского господства на континенте и в случае необходимости выступит на стороне Франции.

Вильгельм теперь все реже находился в Берлине. На Корфу он узнал о гибели «Титаника». В половине восьмого утра 15 апреля 1912 года он ворвался в комнату Мюллера, восклицая: «Страшная новость, я просто не в себе, жуткая катастрофа! Представь себе, „Титаник“ потонул!» Мюллеру было отдано распоряжение отправить телеграммы соболезнования королю Георгу, британскому правительству и компании «Уайт стар». Кайзер с нетерпением ждал новых сообщений, а пока снова и снова вслух зачитывал телеграмму с печальным известием всем, кто попадался под руку – включая прислугу. С 10 июля по 6 августа состоялась очередная «северная экспедиция». Произошло свидание с русским царем; Вильгельм хотел, чтобы оно стало венцом его личной дипломатии, но ничего не получилось.

11 сентября Вильгельм прибыл с государственным визитом в Швейцарию по приглашению президента страны Людвига Форрера. Швейцарцы плохо подготовились к приему; карету, которая могла бы удовлетворить Вильгельма, в последний момент арендовали у какого-то жителя Цюриха. Кайзер был в мундире гвардейского стрелкового полка, который ранее назывался Невшательским. Было ли это свидетельством уважения к хозяевам или афронтом по отношению к ним, сказать трудно. Невшатель до 1857 года был личным владением прусской короны, и отца Вильгельма, тогда кронпринца Фрица, с трудом удалось удержать от попытки вернуть его с оружием в руках. У кайзера состоялся забавный разговор с корпусным командиром швейцарской армии. Вильгельм спросил, что предпримет генерал, если в страну вторгнется сто тысяч германских солдат. Генерал дал достойный ответ: «Буду стрелять». Тогда Вильгельм задал тот же вопрос, удвоив численность гипотетической армии вторжения. Генерал пожал плечами: что ж, его солдаты будут стрелять вдвое чаще.

На ежегодных военно-морских маневрах кайзер пребывал в отвратительнейшем настроении, сыпал грубостями и оскорблениями направо и налево. Под конец учений он восстановил свое душевное равновесие, и вечером 15 сентября он, как вспоминает один из очевидцев, в течение двух с половиной часов развлекал собравшееся в кают-компании общество байками о королеве Виктории и Эдуарде VII, «вновь продемонстрировав качества прекрасного рассказчика». В последний день учений была прекрасная погода. Успешно показали себя подводные лодки: в реальных условиях три крупных корабля противника оказались бы на дне. По свидетельству одного из присутствующих, «Его Величество был очень доволен и вручил командующему флотом (Хольцендорфу) орден Черного орла, ныне уже столь девальвированный».

VIII

Вспышка войны на Балканах направила мысли кайзера в новое русло. На охоте в Летцлингене он провел два часа над картами театра военных действий. Сначала он занимал довольно безразличную позицию – единственным его желанием было не втягивать Германию во всю эту историю. Союзнические отношения с Австрией диктовали выразить какой-то интерес к событиям. Габсбурги надеялись отхватить добычу – часть рушившейся Оттоманской империи. Вильгельм либо сам решил, либо дал себя уговорить поддержать союзника в этих его амбициях. Успехи антитурецкой коалиции заставили кайзера пересмотреть свои взгляды на этот вопрос: Австрии была обещана полная поддержка – при обязательном согласовании действий с Англией. Если бы Франц Иосиф объявил войну России, то Вильгельм, по его словам, был бы «готов, как я уже говорил канцлеру в Летцлингене, рассматривать это как полномасштабный „казус федерис“ [15]15
  Повод для начала войны.


[Закрыть], невзирая на последствия». Вильгельм хотел выяснить, на чьей стороне оказалась бы в таком случае Великобритания, и в начале декабря он получил ответ, который вряд ли его порадовал: англичане не потерпят поражения Франции.

Налицо была генеральная репетиция будущей мировой войны. В Санкт-Петербурге министр иностранных дел Сазонов лишь пожал плечами, когда ему было заявлено о катастрофических последствиях такого развития событий для Европы. 3 декабря Лихновский имел беседу с Холденом, в ходе которой британский министр заявил, что его страна не останется равнодушной перед лицом австрийского вторжения в Сербию. Известие о том, что Британия серьезно относится к своим обязательствам в рамках Антанты, вызвало у Вильгельма приступ бешенства:

«Из-за того, что Англия слишком труслива, чтобы бросить Францию и Россию на произвол судьбы, из-за того, что она так нам завидует и так нас ненавидит, из-за этого, оказывается, ни одна прочая держава уже не имеет права взять в руки меч для защиты своих интересов, а сами они, несмотря на все заверения, данные Маршаллю фон Биберштейну и Лихновскому, собираются выступить против нас! О, эта нация лавочников! И это они называют политикой мира! Баланс сил! В решающей битве между немцами и славянами англосаксы на стороне славян и галлов!»

Еще 8-го числа он не успокоился, говорил, что англичане завистливы, их снедает страх перед величием рейха, речь идет о вопросе жизни и смерти для Германии.

В этот день, 8 декабря 1912 года, состоялся знаменитый Военный совет, на котором, как утверждают историки школы Фишера, было принято решение о начале агрессивной, захватнической войны со стороны Германии. Однако остается невыясненным, что представляли собой произнесенные там слова кайзера – четко сформулированную военную программу, демонстрацию своих качеств волевого и решительного политика или же простое выражение отчаяния из-за того, что Германию припирают к стене. Во всяком случае, никто не сумел доказать, что слова кайзера вылились в какую-то «позитивную, конкретную акцию». Вероятно, можно говорить лишь о всплеске эмоций. Проводить прямую связь между декабрем 1912-го и событиями июля – августа 1914 года было бы некорректно.

Что же происходило на упомянутом совете? Присутствовали Мольтке, Тирпиц, морской министр фон Хееринген и Мюллер. Вильгельм, как уже говорилось, бушевал: срочно надо искать союзников, прозондировать на этот счет болгар, румын, албанцев и турок, он не собирается и дальше покорно ждать соглашения с Британией, надо немедленно начинать войну с Францией и Россией.

Он уже видел в своем воображении героические подвиги своих моряков: подводные лодки нападают на британские транспорты, перевозящие войска в Дюнкерк, русло Темзы усеяно минами… Тирпицу было велено строить больше подводных лодок. Мольтке выразил удовлетворение решительной позицией кайзера, заявив: «Я считаю войну неизбежной, и чем быстрее она начнется, тем лучше… Однако следует через прессу подготовить публику, позаботиться о том, чтобы сделать популярной идею войны с Россией – в духе сказанного Его Величеством».

Тирпицу поручили задействовать на полную мощность свои контакты с журналистами. Составили меморандум на имя Бетман-Гольвега: тот тоже должен был принять соответствующие меры для воздействия на общественное мнение. Гросс-адмирал вдруг нажал на тормоза: флот еще не готов, восемнадцать месяцев понадобится на работы по расширению Кильского канала, чтобы через него могли пройти дредноуты, и для окончания строительства базы подводных лодок на Гельголанде. Восемнадцать месяцев – это как раз июнь 1914 года, плюс-минус месяц. Мольтке выразил разочарование позицией Тирпица: «Флот и тогда будет не готов, а армия окажется к тому времени в менее выгодном положении; противник вооружается более интенсивно, чем мы, у нас не хватает денег». Мюллер поддержал Мольтке. Его резюме достаточно красноречиво: «На этом совещание закончилось. В результате – ничего». Правда, командование сухопутной армии добилось значительного увеличения бюджета на 1913 год, а Генеральный штаб усилил разработку планов военных операций на территориях сопредельных государств. Один из них предусматривал даже вторжение и захват Великобритании.

Никто не подумал о дипломатическом прикрытии; о содержании дискуссии на Военном совете поспешили информировать военных министров Баварии и Саксонии. Вильгельму поступили очередные секретные данные о намерении Великобритании выступить в случае войны на стороне Франции и России. Кайзер не торопился делиться с канцлером планами, разработанными на совете. Бетман-Гольвег и сам думал о возможности начала войны; он считал возможным пойти на такой шаг только в том случае, если Британия останется нейтральной. По его мнению, шанс еще оставался, не надо было только глупо провоцировать Англию, а следовало остановить строительство новых кораблей. Вильгельм оставался в воинственном состоянии духа. Три дня спустя после заседания совета он все еще кипел негодованием: «Англия не может вынести, что Германия становится самой могущественной державой на континенте и что Европа объединится под ее руководством».

В ход шел и такой силлогизм: Британия – союзник Франции, значит, она враг Германии. Когда наконец канцлер узнал о том, что происходило 8 декабря, его возмущению поведением кайзера не было предела: «За спиной Кидерлен-Вехтера, за моей спиной он устроил этот Военный совет со своими паладинами из армейской и флотской шатии». По его мнению, высказывания Холдена были вырваны из контекста и искажены.

Вильгельм продолжал подстрекать Франца Фердинанда: надо ковать железо, пока горячо, но эрцгерцог считал, что политические лидеры Германии не разделяют настроя кайзера, и занял более трезвую и осторожную позицию. 27 декабря Ратенау посетил Бетмана в его поместье Гогенфинов на Одере. Канцлер сообщил, что разочарован в Холдене.

Вильгельм явно преувеличивал свои способности контролировать ситуацию в условиях кризиса. Мюллер вспоминает об одном разговоре с кайзером того времени. Речь шла о тех немногих высокопоставленных военных, которые, ожидая войны, переводили свои сбережения в Цюрих. Вильгельм заметил: «Да, мы живем в странное время». Мюллер добавил: «И очень тяжелое для Вас, Ваше Величество». Кайзер бодро ответил: «Ну, это моя профессия. Я вполне доволен, я люблю такие вещи». Далее Мюллер отметил, что не уверен, в силах ли Бетман справиться со своими обязанностями. Относительно потенций его величества Мюллер благоразумно промолчал.

IX

Неожиданным ударом стала кончина Кидерлена. Он сильно пил и умер 30 декабря от сердечного приступа, предварительно опрокинув в себя шесть полных бокалов коньяка. Бюлов, удобно устроившийся в своем итальянском гнездышке, не замедлил с комментарием: он виделся с министром иностранных дел в начале года, и уже тогда тот выглядел «вымотанным и обрюзгшим», а в общем, какое горе для страны! Должно быть, он изменил свое мнение о Кидерлен-Вехтере: ранее, в разговоре с Бернсторфом, он назвал ныне покойного «бешеным псом, которого надо держать на цепи где-нибудь подальше, типа Бухареста». Бюлов, правда, никогда не считал Кидерлен-Вехтерна дураком; этой характеристики он удостоил преемника – Ягова. Видимо, тут сыграла роль личная антипатия – впрочем, это чувство Бюлов испытывал в отношении любого, кто так или иначе получил допуск к кормилу власти после того, как он сам оказался не у дел.

Накануне Рождества Мюллер и Мольтке вместе ехали из Потсдама в Берлин. Как вспоминает Мюллер, Мольтке был «очень озабочен, – в том числе нашей неготовностью к войне, отсутствием у нас, и еще больше – у Австрии, ясных целей, тем, что мы не сможем обойтись без нарушения нейтралитета Бельгии, и тем, наконец, что нам совершенно неясна личность австрийского наследника». Мольтке особенно не устраивало то, что Франц Фердинанд оказывал предпочтение славянам и, по слухам, хотел бы создать полунезависимый национальный очаг для чехов в Богемии. Мюллер утверждает, что именно тогда он впервые услышал о планах нарушения суверенитета Бельгии. Мольтке выражал также беспокойство по поводу возможных шагов Вильгельма: а вдруг он начнет вмешиваться в военные дела, навязывать свои решения генералам? Мюллер попытался успокоить его. По его мнению, кайзер не будет так поступать.

Ягов начал действовать в духе решений Военного совета. Этот курс вел к войне. Первое время кайзер не имел возражений, но вдруг дал задний ход. Тирпиц называет даже точную дату этого «поворота на 180 градусов» – 6 января 1913 года. В апреле один германский военный атташе уже сообщал, что Вильгельм – против войны, как и все остальные, кроме деятелей из Генштаба – те считают войну неизбежной. Пацифистский настрой Вильгельма стоил ему поддержки тех, на кого он больше всего надеялся, – правых. Те обрушились на него с яростными нападками. В 1913 году граф Ревентлов опубликовал памфлет «Кайзер и монархисты». Там критика кайзера была выдержана еще в достаточно замаскированной форме: «Кайзер и король Пруссии имеет не только общечеловеческое, но и конституционно закрепленное право на ошибки. Ни одному немцу не позволено подвергать сомнению это его право или осуждать его за ошибки, разумеется, в случае, если он при этом не нарушает конституционных заповедей». Тогда же Лиман выпустил в свет новое издание своего «Кайзера», где он уже прямо обвинял Вильгельма в византинизме.

В последние предвоенные месяцы такого рода опусы появлялись как грибы после дождя. В них содержались откровенные призывы к кайзеру и правительству – не бояться конфликтов, проводить линию на экспансию и захваты. Альфред Клаас, глава пангерманцев, опубликовал под псевдонимом Даниэль Фриман трактат «Если бы я был кайзером», в котором предлагал Великобритании альтернативу – отойти в сторону или воевать. Гарден и его националистически настроенное окружение проповедовали и расовую войну против русских. Его единоверец Ратенау заявлял, что хочет видеть Европу под германской гегемонией и «создание экономического пространства такого же типа, как американское, если не на более высоком уровне». Генерал Бернарди призывал к войне за новые рынки. Вновь заставил говорить о себе Пауль Лиман, ставший литературным приказчиком на службе у кронпринца.

К неудовольствию кайзера, Вильгельм Маленький стал символом надежд пангерманцев, алчущих новых земель, особенно на Востоке. Лидер группировки Клаас считал, что кронпринцу надо учиться трудолюбию, взяв себе за образец Фридриха II, и поменьше увлекаться спортом. В сентябре 1913 года кронпринц послал приветственную телеграмму очередному сборищу пангерманцев на имя одного из их лидеров – генерала фон Либерта. Незадолго до этого пангерманцы заключили официальный союз с партией аграриев. Даже среди социалистов раздавались призывы к экспансии. Кронпринц написал предисловие к пангерманскому трактату «Германия во всеоружии», в котором требовал создания «новой военной идеологии». Главная мысль сочинения место под солнцем Германия может обеспечить себе только мечом. Армия и флот, вещал Вилли Два, должны пребывать в полной боевой готовности. Эти откровения обеспечили ему популярность в среде правых: шовинистическая волна несла его вверх.

Сам кайзер невольно подсказал ему этот путь. Еще в начале своего правления он провел параллель между собой и королем Фридрихом Вильгельмом I, отцом Фридриха Великого: «Мое время будет посвящено скучной рутине. Моя задача будет состоять не в том, чтобы вести войну, а в том, чтобы консолидировать империю… Мой преемник сможет снова прибегнуть к оружию войны». Кайзер испытывал к своему сыну те же чувства, что и Фриц некогда по отношению к нему самому (и Фридрих Вильгельм к Фридриху Великому). Есть один осложняющий момент: старший Вильгельм остро чувствовал свой физический недостаток, а младший являл собой тип подтянутого, спортивного, полного молодых желаний здоровяка. Когда генерал Плессен в разговоре с Вильгельмом заметил, как импозантно выглядит его сын верхом на коне, тот досадливо бросил: «Когда у тебя обе руки действуют, это нетрудно». Принц Вильгельм был щеголем, что также немало раздражало его отца. Однажды, когда тот появился в новой модной фуражке, кайзер проворчал: «Недавно в Меце я за такую фуражку одного офицера посадил под арест». Та же реакция последовала, когда он увидел на сыне бриджи для вербовой езды, покрой которых отличался от принятого.

Фрондерство кронпринца началось после конференции в Алжесирасе. По его мнению, за столом переговоров с Германией обращались как с неравным партнером. Он не меньше отца хотел бы иметь союзнические отношения с Англией, однако Бюлов убедил его, что это за пределами возможного. Францию кронпринц считал «беспощадным врагом». У него произошла размолвка с генералом Бернарди, который тоже выступал за войну, но, по мнению принца, недостаточно решительно. Пангерманец генерал фон Гебзеттель потребовал установления контроля над «еврейской прессой» и действий по «решению еврейского вопроса» (лишение евреев гражданских прав и стимулирование их эмиграции), кронпринц послал его сочинение кайзеру и Бетман-Гольвегу. В сопроводительном письме отцу он призвал назначить такого канцлера, который не боялся бы «ни рока, ни самого дьявола». Вильгельм взял канцлера под защиту, ответив сыну через начальника своего гражданского кабинета Валентини, что Бетман пользуется уважением за рубежом, особенно в Великобритании.

В начале 1914 года Вильгельм Маленький опубликовал книгу «Кронпринц. Мысли о будущем Германии». Собственно, ее текст был написан Лиманом. Книга имела успех: было продано 22 тысячи экземпляров. Там были представлены чисто пангерманские идеи территориальной экспансии; был намек на необходимость государственного переворота ради восстановления прерогатив монарха. Возможно, кайзер был в куре планов пангерманистов отстранить его от власти и возвести на трон Вилли Маленького.

Между тем у самого кайзера усиливались антиславянские настроения. Под влиянием своего окружения, прежде всего Шимана и Мольтке, он стал рассматривать войну с Россией как элемент германской культурной миссии в мире, как решающую битву в тысячелетней войне, которая началась, когда саксы одержали верх над славянским племенем вендов на территории Бранденбурга, и продолжилась двумя веками позже вторжением рыцарей Тевтонского ордена в Прибалтику. Русские, по мнению кайзера, стали «заносчивыми», что несет угрозу Германии, поэтому война с ними – это «вопрос жизни или смерти для немцев». Такая фразеология стала обычной в Германии. 8 марта 1913 года Максимилиан Гарден, выступая с лекцией в Мюнхене на тему славяно-германских отношений, употребил такую же метафору – о предстоящей «схватке не на жизнь, а на смерть». Еврейский журналист в то же время подчеркнул «кровные узы», связывающие «нас» с Великобританией.