Текст книги "Последний кайзер. Вильгельм Неистовый"

Автор книги: Джайлз Макдоно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 56 страниц)

ГЛАВА 9
ЛИБЕРАЛЬНАЯ ИМПЕРИЯ

I

Судя по позднейшим откровениям Вильгельма, выбор нового канцлера был для него тяжелым и мучительным испытанием, не в последнюю очередь потому, что он не хотел отправлять в отставку старого. Что же представлял собой преемник Бисмарка? Георг фон Каприви был прусским генералом славяно-итальянских кровей. К моменту вступления Вильгельма на престол он возглавлял адмиралтейство и стал последним сухопутным офицером на этом посту. Вскоре по распоряжению кайзера высшие должности в военно-морском флоте будут занимать исключительно моряки-профессионалы. В знак протеста против вмешательства Вильгельма в дела его ведомства Каприви добровольно ушел со своего поста, что создало ему репутацию человека принципиального, не карьериста. Рассматривался вопрос о назначении его начальником Генерального штаба, но эту должность кайзер уже отдал Вальдерзее. Кайзер говорил о Каприви как о человеке упрямом и не чуждом тщеславия, что в переводе на общепринятый язык означало, что преемник Бисмарка не желал исполнять роль простой марионетки, беспрекословно принимающей к исполнению все мудрые решения своего суверена, чем тот, естественно, был недоволен. До поры до времени Вильгельм, впрочем, предпочитал обходиться вообще без канцлера и министров, сформировав свой «кухонный кабинет». В него входили генерал Ферди, граф Дуглас, Хинцпетер, Беттихер и, разумеется, Эйленбург, который играл там первую скрипку. По мнению баварского посланника Лерхенфельда, это было «фантастическое собрание» личностей. Эпитет довольно двусмысленный, надо сказать.

Баронесса фон Шпитцемберг говорила: то, что кресло канцлера досталось именно Каприви, а не кому-либо другому, было «единственным утешением в создавшейся катастрофической ситуации». Она считала нового канцлера «исключительно одаренным». Каприви пришлось нелегко – тень «железного канцлера» еще витала в коридорах власти. Вахтер у главного входа на Вильгельмштрассе на вопрос, на месте ли канцлер, со слезой в голосе отвечал обычно: «Старого нет, его замещает новый». Бисмарк, естественно, не упускал случая бросить камешек в своего преемника, и тому пришлось столкнуться с недоверием тех, кто сожалел об уходе «железного канцлера». Каприви выступил за свободу торговли, вызвав ненависть ост-эльбских помещиков-юнкеров – для них он был человеком, у которого никогда не было ни кола ни двора, и который соответственно был не способен понять чувства и интересы земельных собственников. Новый канцлер подвергался обструкции со стороны собственных министров и терпел нападки прессы. Все, что он делал, подвергалось беспощадной критике или высмеивалось. Первое время Вильгельм решил предоставить Каприви свободу рук, но к концу года кайзер сам менял послов и подбирал новых министров, порой забывая проинформировать канцлера о новых назначениях – так было с епископом Страсбурга, послом в Париже.

Каприви воплощал триумф промышленного города над аграрным селом, свободной торговли над протекционизмом. Новый канцлер попытался отказаться от наиболее сомнительных методов государственного управления, которые были характерны для его предшественника. Доходы ганноверской короны, так называемый «фонд Гвельфов», были возвращены законным владельцам. Бисмарк эти деньги направлял на финансирование рептильной прессы. Каприви явно недоставало политического опыта. В некоторых вопросах он проявлял полную беспомощность, в чем открыто признавался. Ситуация была удобна Гольштейну и Эйленбургу. Когда Вильгельм отказался утвердить на посту бургомистра Берлина Макса Форкенбека (тот голосовал против военного бюджета), именно Эйленбург убедил кайзера изменить решение. Виновником непринятия военного бюджета назвали Каприви – он не сумел как следует подготовить соответствующий законопроект.

Эйленбург не участвовал в интригах против Бисмарка, напротив, он пытался взывать к благоразумию кайзера. Считается, что ему принадлежало высказывание: «Ваше величество, ссора с Бисмарком будет иметь те же последствия, что и приказ стрелять в толпу». Иными словами, уход Бисмарка привел бы, по его мнению, к катастрофе для нации и лично для монарха. Вильгельм, как говорят, только рассмеялся в ответ. Пост Герберта Бисмарка занял юрист из Бадена Маршалль фон Биберштейн, кандидатура Гольштейна. Рожденный не в Пруссии, новый статс-секретарь вряд ли мог удовлетворить тех, кто считал защиту интересов Пруссии в рейхе первостепенной задачей. Эйленбург говорил, что допущена ошибка. Когда на место Биберштейна пришел Бюлов, всем было ясно, что это работа Эйленбурга. Взгляды обоих совпадали. Известно высказывание Бюлова: «Я рассматриваю себя как исполнителя воли Его Величества, в роли, так сказать, начальника его политического Генштаба. При мне и начинается режим личной власти – в самом хорошем смысле этого слова». Эти слова вполне могли бы принадлежать и Эйленбургу. Бюлов был, по сути, творением Эйленбурга, и после его назначения приятель кайзера мог сложить с себя то «бремя ответственности за сохранение единства власти», которое на себя взял.

Герберт покинул министерство иностранных дел 21 марта. Последний вопрос, который стал предметом его внимания, касался судьбы тайного «договора перестраховки» с Россией, который гарантировал Германии российский нейтралитет в случае войны с Францией. Срок его действия истекал 18 июня. Герберт представил Вильгельму меморандум, в котором заявлял, что при другом канцлере русские не пошли бы на подписание этого договора. Намек был ясен – при новом канцлере Россия откажется от продления договора. Это не вполне соответствовало истине: российский посол Шувалов просто запросил новые инструкции из Петербурга. Кайзера, судя по всему, содержание меморандума Герберта не удовлетворило. Его ремарка на документе ограничивается одним словом: «Почему?»

22 марта был устроен торжественный акт вручения орденов Черного орла. Наградили и Беттихера, получившего известие о присвоении ему награды 8 марта, в самый разгар скандала Вильгельма и Бисмарка. Вероятно, удостоив такой почести бывшего министра, Вильгельм хотел уколоть самолюбие Бисмарка. Орден Черного орла получил и принц Уэльский. Во время церемонии Вильгельм устроил импровизированный опрос своих советников по поводу договора. Посол в Петербурге Швейниц был за его сохранение. Гольштейн высказался против. Победила последняя точка зрения.

Решив не продлевать «договор перестраховки», Вильгельм тем не менее заверил Шувалова, что он будет делать все для сохранения германо-русской дружбы. Царь предпочел бы продление договора. Ему хотелось узнать больше о Каприви: не продолжит ли он курс на войну, который проводил Вальдерзее? 14 мая оба монарха обменялись мнениями по вопросам большой политики. Вильгельм заверил императора: «Я хочу мира на международной арене и порядка внутри страны, ничего иного». «Это полностью совпадает с моими пожеланиями», – ответил российский самодержец. Несмотря на столь явно выраженное единство взглядов, в отношениях двух стран наметилось охлаждение, продолжавшееся вплоть до смерти Александра III. Россия заключила союз с Францией.

Вернемся к приему 22 марта (официально он назывался Орденфест, то есть Праздник орденов). Вильгельм появился на нем в форме адмирала британского флота – в честь принца Эдуарда, к которому кайзер обратил прочувствованную речь. Он вспомнил о братстве по оружию, скрепленном в битве при Ватерлоо, и, как вспоминает присутствовавший при этом Гогенлоэ, «выразил надежду, что английский флот вместе с германской армией станут гарантами сохранения международного мира». Это была старая идея принца-консорта Альберта, которая прочно засела в голове у Вильгельма. Престарелый Мольтке, несмотря на грохот двух оркестров, кое-что расслышал и выразил скептическое отношение к нарисованной кайзером перспективе, процитировав высказывание Гете насчет ценности слов в политике. Гогенлоэ имел беседу с Каприви и пришел к выводу, что их взгляды совпадают.

Человек утонченных манер, Гогенлоэ умел расположить к себе лиц из противоположных лагерей и вызвать их на откровенность. От Бисмарка он слышал, что причиной его отставки стало стремление кайзера править единолично. Вильгельм изложил Гогенлоэ версию, согласно которой он уволил прежнего канцлера, потому что ему была ясна альтернатива: Германией будут править либо Гогенцоллерны, либо Бисмарки. Герцог Баденский обратил внимание Гогенлоэ на непопулярность Бисмарка в южных регионах Германии. Наконец, Бисмарка подозревали в намерении порвать союз с Австрией и укрепить союз с Россией. Все вместе определило отрицательное отношение к нему со стороны ряда членов «кухонного кабинета» Вильгельма, в частности Эйленбурга.

Стоит сказать о позиции Вальдерзее. Он, конечно, не имел никаких оснований сожалеть об уходе Бисмарка, но не все его устраивало и в поведении Вильгельма. 21 марта в своем дневнике он записал, что кайзер преувеличивает свои способности военачальника и продолжает предаваться всякого рода «незрелым идеям». Начальник Генерального штаба многозначительно отметил: «Наши с ним отношения основываются на взаимном доверии. Если оно будет подорвано, мы расстанемся». Вильгельм, видимо, почувствовал что-то неладное. Вечером того же дня он осведомился у генерала, долго ли тот собирается на него дуться. Вальдерзее встретился с Каприви, который доверительно сообщил, что не знает, как долго он продержится на посту канцлера, и рассказал о своей неудачной попытке убедить Герберта Бисмарка не уходить в отставку.

Укрывшийся в Саксенвальде экс-канцлер тем временем начал вендетту против кайзера, попортив Вильгельму немало крови в первый «медовый месяц», которым тот наслаждался с новым канцлером. Каприви предоставил в распоряжение кайзера кое-какие материалы, которые Бисмарк предпочитал от него скрывать. Вильгельм был разгневан тем, что «фонд Гвельфов» использовался для организации разного рода грязных трюков.

21 апреля Вильгельм выступил с речью на банкете, устроенном в его честь бургомистром. Не жалея голосовых связок, он напомнил о божественном происхождении власти Гогенцоллернов. Еще одну речь он произнес на борту судна «Фульда», принадлежащего компании «Северогерманский Ллойд». Там он сделал акцент на своей миссии по поддержанию международного мира: «Сохранить мир, всегда и везде, поелику возможно, – это первостепенный предмет моих забот… ибо торговля может процветать только в условиях, когда купцы имеют надежную защиту и опеку… Можете быть уверены, что в этом отношении все совсем не так плохо, как вам может показаться…»

24 апреля в винном погребке «Ратхаузкеллер» (в Бремене) избранное общество предавалось дегустации благородных вин. Вильгельм закурил сигару, все присутствовавшие последовали его примеру. Эйленбург, не переносивший табачного дыма, и Мольтке с трудом нашли помещение, где можно было продохнуть. У 89-летнего фельдмаршала развязался язык. Он посетовал на то, что Бисмарк не сумел приспособиться к новому монарху: «Имея дело с таким молодым и горячим господином, не стоило самому горячиться, надо было проявить больше понимания». Он считал, что Вильгельму следовало оставить старого канцлера на своем посту.

Там же, в Бремене, у Вальдерзее был долгий разговор с Эйленбургом. У главных советников молодого кайзера были различные взгляды. Эйленбург выразил мнение, что все будет хорошо, если Вильгельм будет получать своевременные и правильные советы. Вальдерзее не скрыл своих опасений в отношении внутренней и внешней политики государства, которую намеревался проводить кайзер:

«Что особенно меня беспокоит, так это тот факт, что у кайзера до сих пор нет твердых, устоявшихся взглядов. К счастью, за пределами узкого круга никто об этом не подозревает. Как часто я был свидетелем его шатаний между Австрией и Россией! Как часто он менял свои взгляды о тех или иных лицах! Сегодня он самого лучшего мнения о том-то и том-то, а через несколько дней и слышать о нем не хочет, или наоборот…»

У представителей армейского командования, которое состояло сплошь из пруссаков, были свои основания для недовольства. Их волновало тяготение Вильгельма «к морским волнам», то есть увеличение ассигнований на флот за счет сухопутных сил. В самой армии Вильгельм оказывал явное предпочтение гвардии в ущерб обычным пехотным частям, проявлял грубость в отношении старших по званию офицеров – нечто немыслимое при правлении его деда. Он выступал за смену командного состава более молодыми офицерами, что многим пришлось не по нраву. От новых поветрий армию защищал Вальдерзее, причем в обход Каприви, который, несмотря на свое генеральское звание, после ухода на гражданскую службу утратил доверие военных. Вальдерзее жаловался, что Вильгельм ведет себя несерьезно: «…устраивает бессмысленные учебные тревоги, неизвестно с какой целью: мы и без того всегда в полной боевой готовности, он упорствует в суждениях по таким вопросам, в которых не разбирается», склонен отмахиваться от мнений более опытных военачальников.

Вильгельм рассчитывал обессмертить свое имя в качестве создателя германского военно-морского флота. Кроме того, таким образом он рассчитывал снискать симпатии либерального среднего класса и расширить социальную базу режима, ранее ограниченную пределами прусского истеблишмента. В Пруссии флоту никогда не уделялось большого внимания. В этом отношении мало что изменилось и в первые годы Второго рейха. С 1871 по 1888 год моряками командовали «сухопутные» генералы: принц Адальберт Прусский, генерал-лейтенант фон Штош и, наконец, Каприви. Талантам было нелегко пробиться наверх. Тирпиц, к примеру, выступил с новаторской идеей по тактике боевого применения торпедных катеров, но сумел опробовать их на деле лишь благодаря родственным отношениям с Каприви. Интересно, что стремление Вильгельма создать флот, достойный статуса нового рейха, поначалу не вызвало тревоги в Великобритании. Напротив, в начале 90-х годов британский королевский флот стал сокращаться. Позже Вильгельм не раз вспоминал об этом факте.

Было еще одно обстоятельство, которое беспокоило военные круги – сторонников Вальдерзее: ради повышения своей популярности, особенно в антимилитаристски настроенных непрусских регионах Германии, Вильгельм не чурался критиковать порядки в армии. Он резко выступил против рукоприкладства в отношении солдат, наложил вето на ряд назначений на командные должности лиц, так или иначе скомпрометировавших себя в глазах общественности.

II

В 1890 году состоялось второе «северное путешествие». Яхта кайзера бросила якорь в Христиании – предстояло нанести официальный визит королю Швеции. Этот город, будущая столица Норвегии Осло, в то время был ничем не примечательным портовым поселком, впрочем, по мнению Эйленбурга, «неплохо спланированным». На этот раз среди гостей был Эмиль Герц – личность, известная своей необычайной неуклюжестью и игравшая роль своеобразного клоуна. Эйленбург развлекал Вильгельма историями о своем пребывании в Страсбургском университете, который недавно подвергся радикальной германизации. Официальной целью экспедиции был сбор подходящих ракушек для грота в Новом Дворце в Потсдаме. Новый знакомый, англичанин по фамилии Байрон, научил кайзера ловить лосося на муху. Вся компания посетила представление пьесы Швейгхофера «Антисемиты». Реакция Эйленбурга, который как раз относился к числу тех, о которых шла речь в спектакле, была достаточно категоричной: «мелодраматическая чушь».

Вильгельм находил время для работы: из Берлина приходила почта, и он подписывал документы, которые не могли ждать до его возвращения, – иногда до четырехсот в день. Развлекались как умели. Сенсацию вызвало появление Кесселя в женской одежде с большой русой косой. Такого рода шутки особенно нравились кайзеру – у него было своеобразное чувство юмора. Не забытыми оставались живопись и музыка. Обычной была такая сцена: художник Вилли Штевер рисует что-то на своем мольберте, Эйленбург и Хелиус импровизируют на рояле на темы Вагнера и французского шансона. Сладкоголосый Фили исполняет свои «песни роз». Остальные занимаются каждый своим: Кессель внимательно слушает, Левенфельд отпускает шуточки, злополучный Ханке – «главный по обжорству» – размышляет, что бы поесть и выпить, Герц – «главный советник по части несчастий» – изображает животных, Хюльзен пробует себя в искусстве магии, граф Эберхард фон Данкельман стреляет чаек, Ведель и Зенден озабочены, что бы такое выкинуть, чтобы стать предметом очередной остроты. Герц и Кидерлен-Вехтер однажды предстали в виде сиамских близнецов, соединенных друг с другом большой сосиской. Эйленбург в своих мемуарах отозвался о подобных забавах довольно резко; по его мнению, они граничили с фривольностью. Кайзер, который позже прочел записки своего друга, писал в мемуарах: «Ничего подобного не было. На борт приглашались ученые, которые выступали с лекциями; проводились серьезные дискуссии и обсуждения». Каждому, видимо, запомнилось свое.

Придворный менестрель Эйленбург в то время буквально рассыпался в дифирамбах по поводу возвышенной атмосферы, царившей на яхте. В письме к Доне, которая, вероятно, интересовалась, как они проводят время, он сообщал: «Здесь у нас никаких сантиментов. Все проникнуто духом служения благородному идеалу».

Вальдерзее пришел к выводу, что Вильгельм стал все больше напоминать своего отца. Таких горьких строк о монархе, какие он записал в дневнике летом того года, никогда ранее не появлялось:

«Ни по одному из вопросов у кайзера нет своего мнения или представления о том, что нужно предпринять. Печально, но он не более чем воск, из которого разного рода умники лепят то, что им нужно. Поразительно, как он мечется из одной крайности в другую. Над всем довлеет одна мысль – он озабочен тем, как он выглядит в глазах окружающих, он думает только о своей популярности! Эгоцентризм и тщеславие растут в нем не по дням, а по часам. Я считал кайзера Фридриха человеком очень тщеславным, слишком обращавшим внимание на свою внешность и одежду. Но нынешний наш правитель далеко превзошел его в этом отношении. Он просто алчет аплодисментов, восторг толпы – это все, что ему нужно. Он абсолютно убежден в своих выдающихся способностях (что не более чем плод досадного недоразумения) и потому обожает лесть. Он любит строить из себя мецената и швыряет деньги направо и налево. И все это растет такими темпами, что это просто ошеломляет: сегодня одно, завтра другое, еще почище».

Услышав от Маршалля фон Биберштейна лестную оценку способностей кайзера – как тот быстро все схватывает и как трезво обо всем судит, – Вальдерзее саркастически заметил: «Дай Бог, чтобы он смог это повторить через полгода!»

Вильгельм решил, что нашел панацею против ненавистного ему социализма – надо строить больше церквей и школ. Вероятно, ему вспомнились проповеди Штеккера. Влияние Хинцпетера явно ослабело. Кайзер отныне больше склонялся к рецепту Бисмарка в отношении бастующих рабочих – вместо пряника появился кнут. Вальдерзее был шокирован тем, что кайзер хотел послать целый полк для «наведения порядка».

10 августа Вильгельм смог записать на свой счет один несомненный успех: он завершил начатое дедом объединение Германии приобретением скалистого острова Гельголанд; англичане согласились отдать его в обмен на территории, населенные племенем виту в Кении и Занзибаре. До 1807 года Гельголанд принадлежал Дании, а затем был оккупирован англичанами. Британское владение этим «северным Гибралтаром» было закреплено в Кильском договоре 1814 года. Вильгельм прибыл на остров, чтобы принять бразды правления от последнего британского губернатора, Артура Баркли. Его приветствовала группа островитянок в красочных костюмах. Заверив своих новых подданных в том, что он не оставит их своей милостью, кайзер так выразился о будущей роли, которую Гельголанд призван сыграть для Германии: «Остров… должен стать нашим оплотом на море, обеспечить защиту немецким рыбакам, поддержку моему военному флоту, гарантию от посягательств любого врага, который осмелился бы появиться в водах нашего немецкого моря».

Вильгельм уступил часть территории германских колоний, чтобы расширить границы метрополии, – это вполне соответствовало политике Бисмарка. Бывший канцлер считал, что заморские владения – это разменные монеты, которые в удобный момент можно сбросить ради налаживания отношений с Великобританией в частности. Вальдерзее был согласен с таким обменом, но его беспокоила идея кайзера, которую тот высказал в мае, – прихватить новые земли в Восточной Африке. Казалось, обмен африканских колоний на Гельголанд должен был вполне устроить Бисмарка, однако он высмеял действия кайзера: «Получил пуговицу от штанов за целый костюм». Что такое Гельголанд? Не более чем несколько «голых скал». Возможно, канцлер хитрил – он сам в 1884 году ставил перед англичанами вопрос о Гельголанде, но ничего не добился. В 1889 году Джозеф Чемберлен был готов отдать немцам этот остров в рамках общего соглашения о союзе двух стран, но требовал в обмен огромную территорию – всю германскую Юго-Западную Африку (в наше время Намибия). Другие комментаторы были склонны к более позитивной оценке обменной операции, характеризуя ее даже как «первый признак начала новой эры». Великобритания к тому времени стала проявлять раздражение по поводу германской экспансии. Некоторые германские политики видели здесь опасность, о чем свидетельствует, к примеру, запись в дневнике Гогенлоэ от 19 июня: «В нашей колониальной политике мы самым бесцеремонным образом наступаем на больную мозоль англичан. Это грозит тем, что Англия может объединиться с Францией и Россией, что было бы для нас крайне неприятно».

Соглашение с Англией включало не только обмен территориями, в нем был урегулирован и ряд других спорных вопросов. Английская сторона признала существующие границы германских владений в Юго-Восточной Африке, Германия отказалась от притязаний на Уганду. При Бисмарке вопрос о Гельголанде имел в лучшем случае третьестепенное значение, но для Вильгельма включение острова в состав рейха было идеей фикс еще с детских пор, когда он впервые посетил остров. Бисмарк отмечал, что Вильгельм «загорался», когда речь заходила о Гельголанде. Позиция бывшего канцлера была более сдержанной: остров неплохо взять – но только по дешевке – без какой-либо компенсации англичанам.

18 августа Вильгельм встретился с русским царем. Переговоры проходили в Нарве и Ревеле. Дело шло к созданию франко-русского союза, но Вильгельм утверждал, что в разговоре с ним российский самодержец высказывался в пользу реставрации французской монархии, отмечая, что республика – это угроза европейскому миру.

Вальдерзее нелицеприятно отозвался о поведении кайзера во время осенних маневров армии в Силезии:

«Я убежден, что монарх кое-что понимает в строевой подготовке, но отнюдь не в управлении войсками на поле боя. У него нет военного опыта, отсюда его сомнения насчет ценности кавалерии. Кайзер крайне подвижен, он мечется туда-сюда, лезет на передний край, вмешивается в действия генералов, издает бесконечное количество приказов, противоречащих друг другу, и совершенно не слушает своих советников. Он хочет всегда быть победителем и обижается, когда решение посредника оказывается не в его пользу».

Возможно, начальник Генштаба несколько преувеличил недостатки Вильгельма. На офицеров большое впечатление производило то, как хорошо кайзер знал карту, мог буквально с закрытыми глазами назвать координаты каждой деревни. Один из офицеров Генштаба высоко отозвался о его интеллекте. Правда, когда Мари фон Бунзен спросила его, сможет ли кайзер стать хорошим военачальником, тот замялся: знания у него слишком фрагментарны, ему так многим приходится заниматься. Офицер повторил то, что отмечал Вальдерзее: на маневрах кайзеру подыгрывают, чтобы он мог считать себя победителем.

Критические замечания Вальдерзее, которые он, видимо, высказывал не только на страницах дневника, вызвали недовольство кайзера. Во взглядах, которые он бросал на своего военного ментора, читалось «уязвленное самолюбие», сменившееся «суровой холодностью». При разборе учений он свалил свои ошибки на Вальдерзее.

Вильгельм пришел к выводу, что его начальник Генштаба заходит слишком далеко, да и с Каприви у него как-то не складывалось… Строптивому Вальдерзее кайзер предложил место посла в Штутгарте и орден Черного орла. Вальдерзее отказался. Строки его дневника дышат горечью: «Кайзер начинает ощущать себя настоящим военным и не хочет далее демонстрировать свою зависимость от меня. Но какой же он дилетант в военном деле! Если он пожелает в случае войны взять на себя командование, не формальное, как его отец и дед, а фактическое – какое это будет несчастье!» Вальдерзее поделился с дневником крамольной мыслью: может быть, социал-демократы были не так уж не правы в своих высказываниях о кайзере?

В сентябре 1890 года Вильгельм посетил Мюнхен. Эйленбург позаботился – выправил стиль его речей, сделав их более спокойными. Но над пером Вильгельма он был не властен. 8 сентября в золотой книге мюнхенского магистрата кайзер сделал запись, вызвавшую скандал: «Suprema lex regis voluntas» («Воля короля – высший закон»). Позднее его апологеты пытались представить дело так, что кайзер просто решил проявить свое чувство юмора, и вообще, похожее латинское высказывание – «Sic volo sic jubeo» («Как хочу, так и приказываю» – из сатир Ювенала) – было запечатлено на потолке здания министерства по делам религии, образования и культуры в Берлине. Однако в Баварии, где два последних короля были сумасшедшими (в медицинском смысле слова), такие слова были восприняты болезненно, с контекстом – пруссак насмехается над баварцами. Каприви посчитал, что если это была шутка, то крайне неудачная – кайзер совершил мальчишеский поступок. Баварцы были возмущены.