Текст книги "Последний кайзер. Вильгельм Неистовый"

Автор книги: Джайлз Макдоно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 56 страниц)

VIII

В дневниковой записи от 15 апреля 1915 года полковник Хауз с присущей ему проницательностью изложил свои мысли насчет Вильгельма и начатой им войны. Он не вполне разобрался в мотивах, которыми руководствовался кайзер (то же самое можно сказать и о его английских современниках), но в остальном все описано верно:

«Для меня совершенно ясно, что кайзер не хотел войны и не ожидал, что она начнется. Он весьма неразумным образом позволил Австрии затеять конфронтацию с Сербией, рассчитывая, что если он твердо выступит на стороне своего союзника, то Россия ограничится громкими протестами, и не более того – как это уже имело место, когда Австрия аннексировала Боснию-Герцеговину. Тогда хватило легкого бряцания оружием, и он подумал, что так же будет и на этот раз. Он не верил, что Британия вступит в войну из-за событий на далеком юго-востоке. До этого он дважды прощупывал Англию на западе и вынужден был отступить; вероятно, он подумал, не сделать ли еще одну попытку? В данном случае он исходил из того, что германо-английские отношения с тех пор улучшились, и Англия не поддержит Россию и Францию до такой степени, чтобы самой вступить в войну.

В своем „блефе“ он зашел, однако, так далеко, что обратного пути уже не было; события стали развиваться независимо от него. Он не сумел понять, что создание огромной военной машины само по себе неминуемо ведет к войне. Германия оказалась в руках милитаристов и финансовых магнатов, и именно с целью сохранения их эгоистических интересов были созданы предпосылки, сделавшие возможным это страшное событие».

Субмарины Тирпица продолжали свои операции. 7 мая был потоплен пассажирский лайнер «Лузитания»; погибло около 1200 пассажиров, десятую часть которых составляли американцы. По Соединенным Штатам прокатилась волна возмущения. Посол выразил невнятные соболезнования, но большинство немцев не считали необходимым каяться. Тирпиц прямо заявил, что потопленное судно представляло собой «вспомогательный крейсер, на котором имелось вооружение и большое количество военных грузов». По его утверждению, «Лузитания» так быстро ушла под воду из-за того, что взорвались спрятанные в трюме боеприпасы. Последовал обмен жесткими нотами, первая из которых была направлена американской стороной уже 11 мая. Американский посол Джеймс Джерард считал, что дело идет к разрыву дипломатических отношений. В ответной немецкой ноте констатировалось, что «Лузитания» несла в себе военный груз, что, кстати, соответствовало действительности. Вильсон, впрочем, также не отклонился от истины, отметив, что немецкие моряки не потрудились обследовать содержимое трюмов, дабы убедиться в наличии такого груза.

В своей последней ноте по вопросу о потоплении «Лузитании» – от 21 июля 1915 года – американская сторона потребовала от немецкой осудить действия капитана подлодки и заявила, что повторение подобных действий будет рассматриваться как «намеренно недружественный акт». Несколькими днями позже государственный секретарь США Роберт Лансинг пригласил к себе германского посла и сделал ему официальное представление: новых нот не будет, но в случае нападения германской стороны на хотя бы одно торговое судно «война станет неизбежной». Американский посол в Берлине Джерард в это время просвещал полковника Хауза относительно ситуации в правящих кругах рейха: «Император – на фронте, как говорят, „где-то в Галиции“. Его явно стараются убрать с авансцены, как я думаю, с той целью, чтобы в народе перестали думать, что это – „его война“».

19 августа был торпедирован очередной американский пароход, «Арабик». Бернсторф, не ограничившись на этот раз пустыми соболезнованиями, поспешил предложить материальную компенсацию. Американцы на время смягчились, объявление войны было предотвращено.

Пока шла эта дипломатическая баталия, Вильгельм пребывал вовсе не на фронте и не в Галиции, а в замке Плесс в Верхней Силезии, где, как мы помним, обитала давняя пассия кайзера Дейзи Плесс. Официально выбор этого места в качестве временной резиденции Верховного главнокомандующего (он прибыл туда 5 мая) объяснялся, разумеется, военными соображениями. Замок находился неподалеку от Тешена, где расположился штаб австро-венгерской армии, которая начала крупные операции против южной группировки российских войск. Во всяком случае, для приближенных Вильгельма здесь было все привычнее, чем в Люксембурге или Шарлевилле. Правда, некоторых смущало присутствие Дейзи. Тирпиц, к примеру, прямо подозревал, что она – английская шпионка. Неформальные (скажем так) отношения между Вильгельмом и его приятельницей-англичанкой (которая так и не научилась говорить по-немецки) сохранились до лета 1917 года.

Продолжилась раздача наград. Фалькенгайн удостоился высшей государственной награды – ордена Черного орла. Рицлер, посетивший кайзера в его силезской резиденции 11 июля, записал, что Вильгельм показался ему бледным и каким-то слишком серьезным на фоне легкомысленной роскоши замка, но он «самого лучшего мнения о канцлере, гневается на тех, кто мутит воду, особенно на Бюлова, а также на всяких аннексионистов».

В это время сложилась прочная коалиция между канцлером Бетман-Гольвегом и шефом гражданского кабинета кайзера Валентини. Рицлер поэтому пишет о нем в соответственной тональности: «Валентини производит очень хорошее впечатление: человек разумный, реалистически мыслящий, твердый в убеждениях, тактичный, остроумный, но не желчный». Рицлер сочувственно воспроизводит мнение Валентини, которое тот явно хочет довести до сведения канцлера: «Болен (Крупп) и Гугенберги всячески пытаются подорвать наши позиции при дворе». «Наши» – то есть его собственные и Бетман-Гольвега. Фалькенгайну, напротив, кажется, ничего не угрожает: его авторитет непререкаем. Во всяком случае, пока… Интеллектуал Рицлер в своих записях не может скрыть презрительного отношения к окружению кайзера: там собрались люди «совершенно необразованные», хотя в остальном сами по себе вполне приличные. Исключение в этом смысле он делает только для генерала фон Плессена. «А ведь как много мог бы сделать такой силезский магнат, как тот же Плесс, для искусства и литературы! Увы, весь круг интересов для этих людей ограничивается охотой. Так уж они воспитаны». Заканчивает Рицлер грустно: «Еды было мало». По крайней мере это явное опровержение легенды о том, что Вильгельм наедал себе ряшку, в то время как его народ голодал.

31 июля Вильгельм выступил с речью по случаю годовщины начала войны. Там он вновь говорил о своем миролюбии и своей невиновности в трагических событиях, имевших место год назад. Были повторены знакомые аргументы: Антанта в течение десяти лет готовилась нанести удар по Германии, которая, как там считали, слишком быстро развивалась, Германия не могла оставить на произвол судьбы своего австрийского союзника, у Германии нет никаких колониальных амбиций…

Все лето, большую часть осени и начало зимы Вильгельм провел на Восточном фронте (хотя на самом деле, разумеется, в безопасном удалении от него). Он объяснял все очень просто: где военные действия принимают динамичный, маневренный характер, там и требуется его присутствие. Можно усомниться в адекватности этого суждения, но одно несомненно: в 1915 году настоящая классическая война велась именно на востоке. 5 августа пала Варшава. 4 сентября Вильгельм провел несколько часов в Кракове, исключительно в качестве туриста. Такой же характер имел и визит в Ковно, состоявшийся в середине сентября, – Вильгельму очень понравился местный собор.

За лето определенные изменения произошли во взглядах Вилли Маленького. Неприятие демократии осталось, но он счел за благо несколько отмежеваться от пангерманцев с их требованиями аннексий на востоке и западе. Биограф кронпринца пишет, что он стал мыслить «более реалистично». К концу года он, как утверждают, сочинил некую записку на имя отца. Вилли пришел к выводу, что есть только два способа достичь мира, который сохранил бы Германии ее довоенный статус, – либо пойти на сделку с русскими, либо возобновить прерванные в канун войны переговоры с англичанами.

23 сентября кайзер вернулся в Берлин. Официальной целью его приезда было празднование дня рождения Доны и 500-летия правления Гогенцоллернов в Бранденбурге. Он долго отказывался принять американского посла Джерарда, выражая таким образом недовольство поведением его соотечественников, которые снабжали Британию вооружением и продовольствием. Наконец 22 октября послу удалось добиться аудиенции. Она состоялась в потсдамском Новом Дворце. Кайзер встретил посла в полевой форме, стоя за столом, на котором были разложены карты театров военных действий. Начав с обвинений, Вильгельм быстро перешел к извинениям – за потопление «Лузитании»: «Конечно, это не по-джентльменски – погубить столько женщин и детей!» Он не скрывал свое отношение к Соединенным Штатам. Он часто повторял: «Америке следовало бы задуматься о том, что будет после окончания войны» или «После войны я не намерен терпеть всякие глупости от Америки».

27 октября Вильгельм вновь возвратился в замок Плесс, который оставался его резиденцией вплоть до середины декабря. 9 ноября он посетил Брест-Литовск. Перед отступлением русские взорвали значительную часть зданий. Глядя на руины, кайзер, вероятно, вспомнил о своей первой дипломатической миссии. По просьбе Бисмарка молодой Вильгельм приехал сюда в 1886 году для того, чтобы сохранить русско-германский союз. Теперь перед ним был мертвый город. Уцелел только православный храм.

29 ноября Вильгельм прибыл в Вену. Это была первая встреча двух императоров со времени начала войны. У них был повод для торжества: десятью днями ранее остатки разбитой сербской армии покинули территорию своей страны. «Настал час расплаты за убийство кронпринца в Сараево».

IX

Приближалось Рождество, но как отличалась вся атмосфера от той, что царила в Шарлевилле год назад! Вильгельм занемог и уединился в Новом Дворце. Пришла грустная весть – 17 декабря был потоплен крейсер «Бремен». Праздник получился очень скромный. Не было и речи о елках для каждого члена семьи.

9 января войска Антанты покинули Галлиполи. Генерал Лиман фон Сандерс получил «дубовые листья» к своему ордену «За заслуги». Успех в Малой Азии, по сути, ничего не менял. На Западном фронте слово «победа» уже забывалось, там германская молодежь гибла под снарядами и пулями противника. Более или менее либерально настроенные лица в окружении кайзера сумели убедить его пойти на кое-какие уступки странам Антанты или по крайней мере пообещать таковые в будущем. 13 января, выступая с тронной речью перед прусским парламентом, Вильгельм высказался за реформу трехклассной избирательной системы. Кронпринц, узнав днем раньше о содержании этой речи, в телефонном разговоре с Бетман-Гольвегом высказал свое неодобрение. Интриган Ольденбург-Янушау бросился к Гинденбургу и Людендорфу, призывая их вмешаться. Те заявили, что они солдаты и политикой не интересуются. Янушау вновь апеллировал к кронпринцу, и его постигла неудача.

16 января Вильгельм отправился в Сербию – отпраздновать победу над «бандитами». В Нише кайзер со свитой в сопровождении Макензена и генерала Секта прогулялись по резервной резиденции сербского короля, ставшего изгнанником. Радость была такова, что кайзер решил дать звание фельдмаршала своему заклятому врагу – болгарскому царю Фердинанду – в качестве признания его заслуг в победе над виновниками мировой катастрофы. 19 января Вильгельм совершил поездку по Белграду.

Спасаясь от натиска милитаристов из числа своего окружения, Вильгельм нашел поддержку у дипломатов. Рицлер с глубоким сочувствием описывает дилемму, стоявшую перед кайзером: усилить подводную войну или прекратить ее? Может ли он наложить вето на мнение военного руководства? Общий вывод высокопоставленного чиновника звучит оптимистически: «Я верю, что Его Величество в конечном счете примет сторону канцлера. Несмотря на все, он очень осторожен и обладает большим чувством ответственности, и в разговоре с ним следует это иметь в виду».

Между тем несчастный Бернсторф буквально взвыл: «Судьба обрекла меня на то, чтобы сыграть в Вашингтоне роль Сизифа». Не успели улечься страсти по поводу «Лузитании», как Германия объявила об «усилении подводной войны». Камень вновь покатился вниз.

В этих условиях полковник Хауз предпринял свой очередной европейский вояж. В Берлине он обнаружил готовность принять предложение о посредничестве; Вильгельм заявил, что он, конечно, пойдет на заключение мира с Георгом и Николаем – они же все-таки его родственники, но несколько испортил впечатление от своих слов, добавив – «в свое время». Явная противоречивость в словах кайзера побудила Хауза дотошно выспросить Джерарда, все ли в порядке у Вильгельма с мозгами, – Хауз услышал, что в последнее время кайзер проводит все время в молитвах и изучении древнееврейского языка (!). Джерард заверил посланца президента, что Вильгельм вполне нормален и даже осудил потопление «Лузитании». Кстати, самую сильную оппозицию идее быстрейшего заключения мира Хауз встретил во Франции.

В марте 1916 года в водах Ла-Манша германцы торпедировали лайнер «Суссекс» – погибло много пассажиров, среди которых были американцы и граждане нейтральных стран, в том числе известный испанский композитор Энрике Гранадос. Американцы послали в Берлин резкую ноту с категорическим требованием прекратить нападения на невооруженные суда. 7 марта Бетман лично отправился в Шарлевилль, чтобы вручить кайзеру меморандум, где речь шла о необходимости прекращения подводной войны. На следующий день Вильгельм сообщил канцлеру о своем согласии с его меморандумом. Он не хотел вступления в войну США. Кайзер поставил единственное условие – отложить формальное решение до 11 апреля. Вновь он произвел самое благоприятное впечатление на интеллектуала Рицлера, который отметил в кайзере умение правильно реагировать на сложную ситуацию, осторожность и умение разбираться в людях. «Природный дар монархов!» – таково было его несколько наивное объяснение. 4 мая немецкая сторона объявила, что она принимает американские требования и будет вести борьбу с судами, нарушающими блокаду, в строгом соответствии с нормами международного права.

Инцидент с «Суссексом» повлек за собой еще одну жертву. Ею стал не канцлер, на что тайно надеялся кронпринц, а гросс-адмирал Тирпиц, который подал в отставку 12 марта в знак протеста против решения кайзера ограничить свободу рук подводников. Кронпринц апеллировал прямо к отцу: Тирпица надо-де удержать любой ценой, иначе случится «национальное бедствие». Демарш оказался безрезультатным. Тирпиц стал одним из лидеров правой оппозиции и одним из основателей экстремистской Партии отечества (она явилась на свет в следующем, 1917 году). Вилли Маленький получил изрядную выволочку. Результатом состоявшегося между отцом и сыном в июне крупного разговора было увольнение политического советника принца, Мальцана. Его роль Валентини оценил как «зловреднейшую». Тем не менее неофициальным образом Мальцан продолжал играть эту роль и в дальнейшем.

В Шарлевилль Вильгельм перебрался еще 24 февраля. Там 1 мая состоялась его встреча с американским послом Джерардом. Посол был приглашен на обед, но явился раньше времени, застав кайзера прогуливающимся в саду. Вильгельм встретил гостя вопросом, подразумевающим в собеседнике достаточно глубокие знания по истории Древнего Рима: «Вы, вероятно, явились как тот великий проконсул – в одной руке мир, в другой – война?» К счастью, легенда о Фабии и Ганнибале была известна послу. Разговор сразу принял острый характер. Вильгельм выразил свое возмущение тем, что Германию обвиняют в варварских методах ведения войны. «Как император и глава церкви он хотел бы, чтобы война велась по-рыцарски», но как ведет себя другая сторона, в частности французы? «Их офицеры происходят не из благородных семей, а неизвестно откуда… Затем он указал на попытки удушить Германию голодом, отнять молоко у немецких детей, но он не допустит, чтобы его семья, его внуки умерли с голоду, скорее взорвет Виндзорский дворец вместе со всем королевским семейством» – в таких словах посол воспроизводит высказывания Вильгельма. Перед самым обедом к ним присоединился канцлер, и они вдвоем принялись убеждать посла, что не существует единого международного права: одно – для немцев, другое – для англичан.

Четырьмя днями позже кайзера посетил Фридрих Розен. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке: единственный штатский, если не считать Грюнау, среди сонма военных. Ему было поручено выяснить, возьмет ли король Испании миссию посредника в заключении справедливого мира между воюющими державами.

Вильгельм, по оценке заезжего дипломата, не был особенно обременен делами; во всяком случае, у него хватало времени, чтобы побродить по местным лесам. Он разговаривал с местными жителями, и сильное впечатление на Вильгельма произвело общение с женщиной, которая собирала хворост. Розену запомнилась фраза: «Они называют меня месье, но ведь знают, что я император!» Розену не понравилось угощение: угорь под укропным соусом, салат из огурцов, сливовый пудинг, сыр, масло, фрукты – «крайне невкусно и почти голодно».

X

Очередным яблоком раздора стало любимое детище Вильгельма – флот. Он никак не проявил себя в начале войны, хотя в принципе мог воспрепятствовать переброске британского экспедиционного корпуса через Ла-Манш. О причинах этого упущения мнения расходятся. Некоторые возлагают вину на самого Вильгельма – это все последствия его англофильства. Сам Вильгельм обвинял во всем Тирпица. Забыв, что когда-то сам рассматривал кандидатуру гросс-адмирала на пост канцлера вместо Бетман-Гольвега, он теперь обрушивал на него всяческую хулу: и корабли-то он строил не те, что нужно, от них в войне никакой пользы… Тирпиц отвечал той же монетой: кайзер не разрешил вывести флот в море – испугался, как бы чего не случилось. Вильгельм в начале войны действительно выражал озабоченность по поводу выставленных англичанами минных заграждений, но сомнительно, чтобы это можно было трактовать как прямой запрет на операцию в Ла-Манше. Бюлов, который, впрочем, также не может считаться бесстрастным судьей, излагает свою точку зрения: «Его Величество знал каждый корабль. На каждом у него была своя каюта со своим личным гальюном – о чем позаботился его верный камердинер Шульц. На стене каждой – портреты его родных и близких. Сама мысль, что придется пожертвовать какой-нибудь из этих его игрушек, была для него невыносима. В результате все они оказались в Скапа-Флоу».

За всю войну произошло лишь одно крупное сражение между линейными флотами обеих сторон – Ютландское, или, как его называют в Германии, Скагерракское. Оно шло два дня – 31 мая и 1 июня 1916 года, и хотя потери английской стороны (если считать по общему водоизмещению потопленных судов) были больше, современные исследователи считают, что немецкий флот потерпел «явное поражение». Вильгельм поначалу объявил исход сражения «победоносным», позднее – «неясным», но с британской точки зрения результат был однозначен: германский линейный флот более ни разу не осмелился покинуть свои стоянки, и огромные линкоры, предмет гордости Вильгельма и Тирпица, так и остались ржаветь у причалов, среди членов экипажей росли мятежные настроения. После войны сэр Джон Фишер отдал дань признания заслугам Тирпица: «Выше голову, парень! Ты единственный немецкий моряк, который понимает, что такое война! Все очень просто: убей, пока тебя не убили. Я не виню тебя за все эти дела с подводными лодками. Я бы сделал то же самое на твоем месте, только наши идиоты в Англии не верили, когда я их предупреждал».

Накануне Ютландского сражения Вильгельм был у Гинденбурга в Ковно. 4 июня он специально прибыл в Вильгельмсхафен, чтобы встретить своих героев. Он поблагодарил военных моряков за «великую победу», одержанную над англичанами. Германский флот, который, по его словам, на протяжении десятков лет служил «делу мира», померился силами с «владычицей морей, которая за столетие со времени битвы при Трафальгаре распростерла длань тирании над всем миром… И что же? Английский флот был бит! Первого удара хватило, чтобы рассеять нимб мирового владычества Альбиона».

Началась битва под Верденом. В авангарде спланированного Фалькенгайном немецкого наступления шла армия кронпринца. Он полностью разделял точку зрения командования: Францию надо обескровить и вынудить к капитуляции. На прорыв было брошено все, чем располагала немецкая армия, – результат оказался нулевой. К середине 1916 года всем стало ясно, что налицо провал операции. Оппозиционные настроения принца в этих условиях стали прямой угрозой для кайзера. Были приняты экстренные меры. Прежний начальник его штаба Шмидт-Кнобельсдорф уступил место графу Фридриху фон Шуленбургу; этот «отличный солдат» имел еще и то преимущество, что был менее подвержен воздействию политического экстремизма. По крайней мере так это считалось. Сильным ударом по Вилли Маленькому было германо-австрийское решение создать «буферное» польское государство (впервые такая мысль посетила Вильгельма еще в 1889 году). Правда, инициатором этого проекта в условиях войны был Людендорф, который надеялся таким образом склонить на свою сторону поляков (использование их в качестве добровольцев было важным элементом так называемой «программы Гинденбурга»), Всем было ясно, что осуществление плана означало потерю всех шансов на сепаратный мир с Россией. Принц Вильгельм, услышав эту новость, «испытал приступ бессильной ярости». Новое Королевство Польское было образовано 5 ноября 1916 года.

Политическая ситуация внутри страны требовала к себе усиленного внимания. «Гражданский мир» трещал по швам. В Первомай 1916 года левый социал-демократ Карл Либкнехт на митинге в Берлине бросил клич: «Долой войну! Долой правительство!» Он был арестован и получил четыре года крепости. Однако строгая рука закона была не в состоянии предотвратить волну политических забастовок. Февральская революция 1917 года в России лишила германское командование главного довода, которым удавалось обеспечить поддержку войне со стороны немецких социалистов, – необходимость противостоять царю-реакционеру. В апреле Бетман-Гольвег выступил с пасхальным посланием, где обещал после окончания войны реформу избирательной системы. Им владел страх перед революцией. Он балансировал на натянутом канате, одновременно пытаясь доказать левым, что войну надо продолжать ради окончательного устранения «русского деспотизма», и убедить правых, что победа будет означать конец британской гегемонии в мире. Убедить Вильгельма было проще: во время прогулки в хомбургском парке канцлер объяснил монарху, что после войны вернувшийся с фронта солдат с Железным крестом I степени не должен иметь меньше прав, чем увильнувший от армии местный богатей. Тот вроде бы не нашелся что возразить.

Помимо проблем с левой оппозицией и крахом «гражданского мира», на Вильгельма обрушились и силы правого лагеря – пангерманцы. Под их давлением он вынужден был 5 июля отправить в отставку Трейтлера. С другой стороны, Вильгельм был готов принять мирную резолюцию рейхстага в качестве основы для переговоров. 31 октября он обратился к Бетман-Гольвегу с просьбой прислать ему текст резолюции и подготовить проект для оформления ее в качестве официального правительственного документа. Правые вновь перечеркнули связанные с этой инициативой надежды на заключение мира. По мнению Рицлера, страна превратилась в «настоящий сумасшедший дом. Повсюду самые дикие слухи. Кайзер в меланхолии, слишком слаб, на грани отречения. Демонстрации в Мюнхене с возмутительными речами. Почва для взятия верховной власти королем Баварии. Для Виттельсбахов главное – не упустить момент». Акцент на событиях в Мюнхене и возможной миссии Виттельсбахов объясняется, видимо, тем обстоятельством, что Рицлер сам был баварцем.

В конце июня – новый кризис, на этот раз в военных верхах. Пресса ведет против Фалькенгайна систематическую кампанию, хотя на посту начальника Генштаба он зарекомендовал себя вполне неплохо, во всяком случае – в том, что касается планирования военных действий на Восточном фронте. На Западном фронте дело обстояло хуже: там его считали ответственным за верденское фиаско. Активнее всех против него выступает Бетман-Гольвег, на сей раз в коалиции с Людендорфом. Канцлера раздражали попытки Фалькенгайна поиграть в политика, и он поддержал идею замены его на Гинденбурга, в лице которого видел спасителя монархии. Против Фалькенгайна была сильно настроена и супруга кайзера Дона. Поначалу Вильгельм согласился лишь несколько расширить полномочия Гинденбурга. Ирония истории – первым, кто предложил Гинденбурга на смену Фалькенгайну, был Валентини. Оба адвоката амбициозного генерала стали первыми его жертвами.

Противоречия в верховном командовании отражали противоборство двух стратегических концепций. Гинденбург и Людендорф были «восточниками» и считали, что прежде всего необходимо одержать победу на Восточном фронте, а затем всеми силами обрушиться на Францию. Фалькенгайн придерживался диаметрально противоположного подхода. Вильгельм поначалу и слышать не хотел о перестановках в верховном командовании. Он симпатизировал Фалькенгайну, чего нельзя сказать о его отношении к Гинденбургу. Еще меньше ему нравился мрачновато-колючий Людендорф. В сентябре, однако, вступление в войну Румынии на стороне Антанты выбило все козыри из рук кайзера. Фалькенгайну пришлось уйти – Вильгельм по этому поводу даже прослезился, и вся полнота власти над армией перешла к Гинденбургу (он не захотел формально принять титул начальника Генштаба, именуя себя «генерал-квартирмейстером») и его помощнику Людендорфу. Они тотчас начали вести совместную борьбу против действующего канцлера. Новые руководители вооруженных сил не пожелали заниматься лишь военными вопросами и сразу обозначили свои политические пристрастия, «с презрением» отвергнув мирную резолюцию рейхстага.

Для Вильгельма возвышение Гинденбурга и Людендорфа означало поражение. По существу, это был шаг к отречению от престола, «полуотречение», если так можно выразиться. Отныне роль кайзера в войне стала чисто формальной. В ноябре 1916 года кронпринц отправил родителю дерзкое послание, в котором требовал, чтобы тот избавился от «трусливых ничтожеств» в своем окружении. Подразумевались Валентини и Бетман. Вилли Маленький лицемерно заявлял, что его больше всего беспокоит то, что эта «клика» бросает тень на монарха и лишает его популярности.

Вильгельм не сдавался. Он не ответил сыну, у кайзера создалось впечатление, что авторы послания – Гинденбург и Людендорф. В декабре они уже от своего лица обратились к кайзеру с предложением убрать Валентини. Письмо попало как раз к последнему, который, будучи шефом гражданского кабинета кайзера, имел право читать всю направляемую ему официальную корреспонденцию. Валентини сообщил о его содержании Бетман-Гольвегу, не показав письмо кайзеру. Парочка генералов пришла в неистовство – Валентини стал для них чем-то вроде красной тряпки для быка. Кронпринцу пришлось на время прикусить язычок: ему дали понять, что если он не перестанет докучать отцу своей писаниной, то может лишиться права наследования.

Гнев Вильгельма вновь обрушился на американцев: почему они поддерживают Антанту? Его дантист (вспомним, это был американец по фамилии Дэвис) приводит страстный монолог своего пациента-кайзера, относящийся к осени 1916 года:

«Почему твоя страна так несправедлива к Германии? Почему вы упорно вкачиваете оружие и деньги союзникам? Почему твой президент не ведет себе в отношении воюющих стран Европы так, как ведет себя в отношении Мексики: он ввел эмбарго на поставки туда вооружения, а нам не дает между собой самим разобраться?»

Впрочем, если верить Дэвису, сам кайзер и ответил на свои вопросы. Трижды воскликнув: «Доллары, доллары, доллары!» и рубанув здоровой правой рукой по безжизненной левой.

Сбывался кошмар Бетман-Гольвега: возможное начало неограниченной подводной войны со стороны Германии спровоцировало бы вступление в войну США. 12 декабря 1916 года Германия объявила о своей «готовности обсудить условия мира». Желающих откликнуться не объявилось. Верховное командование армии (сокращенно – OXJI; к этому времени вошла в обращение эта аббревиатура) требовало возобновления полномасштабной подводной войны. Вильгельм и Бетман чувствовали, что они бессильны противостоять этому давлению. 9 января Вильгельм согласился удовлетворить пожелание военных, отложив, впрочем, его реализацию до 1 февраля. Бетмана не было в замке Плесс, где кайзер принял это решение. Узнав об этом, канцлер пришел в отчаяние и намеревался подать прошение об отставке, но передумал: в конце концов, идея подводной войны чрезвычайно популярна в стране, и чем черт не шутит, вдруг произойдет чудо? В этом смысле понятна запись в дневнике Рицлера от 31 января: «Вильгельм Великий или Вильгельм Последний?» Адмирал Хольцендорф повторил старый довод о том, что Британия умрет голодной смертью, и добавил, что, даже если Америка присоединится к Антанте, ее транспорты с войсками никогда не доберутся до берегов Франции – они все окажутся на дне Атлантики. И если в конечном счете доберутся, то будет уже поздно – война к тому времени окончится. Все, что для этого требуется, заявлял Хольцендорф, – это сотня субмарин.

Все произошло именно так, как и предсказывал Бетман-Гольвег. 6 апреля 1917 года США объявили Германии войну. Аналитические способности канцлера никак не устраивали Гинденбурга и Людендорфа. Они ясно дали понять, что желают отставки Бетмана, которому, на их взгляд, не хватает решительности. Генералы потребовали от Валентини сообщить кайзеру, что не намерены далее иметь никаких дел с канцлером. Вильгельм начал поддаваться натиску правых. 7 апреля он отступил от своей прежней позиции в пользу реформы прусской избирательной системы – она не пользовалась симпатией его военачальников. Рицлер отмечает парадоксальный момент – Вильгельм потерял поддержку тех, кто, казалось бы, должен был его поддерживать прелое всего: «Кайзер страшно непопулярен среди высших классов, как консерваторов, так и либералов. Больше всего за него выступают рабочие, включая социал-демократов».

Исчерпав возможности письменного общения, Гинденбург и Людендорф решили воздействовать на канцлера путем личного контакта. После 22 апреля (точная дата неясна) они появились в новой ставке Вильгельма в Крейцнахе. Эти «только солдаты» сняли с себя маски и выдвинули чисто политические требования. С собой они прихватили вырезку из газеты «Форвертс»: в статье содержался призыв к заключению мира. Их тезис был ясен: Бетман не может удержать под контролем социал-демократов и пацифистов. Вильгельм отбивался, как мог, защищая канцлера и возмущаясь вмешательством генералов в политику. От него оба военачальника отправились к Фридриху Берг-Маркинену, который, по их мнению, должен был стать подходящей заменой Валентини (забегая вперед, отметим, что так оно и случилось). В мае в кампанию против канцлера вновь включился кронпринц. Вильгельм в ответ привел на первый взгляд сильный аргумент: уход Бетмана приведет к всеобщей забастовке. Лозунг «победного мира», «мира по Гинденбургу», которым правые надеялись заблокировать требования реформ и демократизации страны, на деле будет означать полный крах «гражданского мира», доказывал Вильгельм.