Текст книги "Сара"

Автор книги: Дж. Т. Лерой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Господи, – пробормотал я чуть слышно. – Как же я влип!

– Ши-ра, Ши-ра! Сара! Сара! Ши-ра! – различил я зов издали. Это был голос Пух. Высунувшись из кустов, я рассмотрел на краю леса ее фигуру, одиноко шарившую фонариком по кустам. Я встал под луч света, ударивший мне в грудь.

– Это ты? – громким шепотом окликнула она, остолбенев от этого зрелища.

– Выключи свет, – ответил я таким же пронзительным шепотом.

Щелкнув фонариком, она стала продираться сквозь кустарник.

– Где ты?

– Тут… сюда. – Я наводил ее голосом. Вынырнув у Пух из-за спины, я похлопал ее по плечу.

Пух вздрогнула.

– Черт возьми! – Она заморгала, привыкая к свету узкого лунного серпа. – Ну и вонь!

Я едва сдержал себя, чтобы не броситься ей в объятия. Охватив себя руками и стуча зубами, я безуспешно пытался согреться.

– Да ты же голышом, как персиковая косточка, – заметила Пух.

Я кивнул – речь шла об очевидном. Осмотрев меня сверху донизу и споткнувшись где-то посередине, она затрясла головой, как лошадь, и дико заржала.

– О, Боже! – зажав рот ладонью, она похлопала меня по плечу. – Прости. Просто эта штука напоминает… – И Пух снова сложилась пополам от смеха.

По неведомой причине я тоже расхохотался, хотя смех быстро перешел в нервные рыдания – но Пух этого не заметила.

– Ф-фу, – перевела она дыхание, вытирая глаза. – Извини, просто такое впечатление, что он у тебя не там приставлен.

– Я не просил, чтобы мне его там ставили.

– Ну да, если они изловят тебя, – она ткнула пальцем за плечо, на дайнер, – то с охотой помогут избавиться от этой соски! – Она снова прыснула в рукав.

– Ты мне поможешь, Пух? – подергал я рукав ее кожаной курточки.

– Да что за хрень стряслась? Ты мне сначала объясни! – Она хлопнула меня ладонью в висок.

Оглушенный, я невольно шагнул назад, ожидая следующего удара. Пух, видимо, почувствовала мою растерянность.

– Ты же должен был ехать с Лаймоном к себе домой, а не трахаться с ним в каморке! – гневно прошипела она.

– Я не знаю, что произошло… – Я уставился на свои голые ноги, утопавшие в пружинистом мху.

– Что произошло? Да ты просто поступил по-жлобски. Он всем раззвонил, что ты слупил с него пять сотен долларов!

– Пять? Две – он больше не давал мне ни цента!

– Какая теперь, на хрен, разница! Ни фига себе! Ты же знаешь, на что он падок. Что, забыл, кто ты на самом деле? – Она шлепнула меня по руке.

– Ты же сама понимаешь, – шепотом отвечал я.

Она снова влепила мне по руке.

– Я так и знала, что вы вдвоем только еще больше влипнете. – Она прихлопнула на моей груди насекомое… – Я так и знала, что ты не удержишься, чтобы не содрать бабки с этого лоха! Думаешь, крутой!

Я посмотрел на раздавленного комара, прилипшего к моим ребрам.

– Это были не его деньги.

– Да ну? Он сам тебе это сказал? – насмешливо фыркнула она.

– Это не его деньги, – упрямо повторил я.

– Да, конечно, верю. И Ле Люп расплачивался с тобой одними Барби. Сколько ты получал от Ле Люпа?

Я покачал головой.

– Где ты прячешь свои деньги? Скажешь – я помогу тебе выбраться отсюда.

– Ты прекрасно знала, что Лаймон вовсе не собирался везти меня домой, – сказал я и закрыл глаза.

– Да, это моя ошибка. Это ведь я одна виновата, я заставила тебя надуть Ле Люпа еще тогда, у Джакалопа. Ле Люпа, мою единственную настоящую любовь. Это же я всем раззвонила, что ты святая. И конечно же я – кто еще? – заставляла тебя целый день пролеживать ленивую задницу в постели, вытворяя всякие чудеса, вымогать бабки у дальнобойщиков и превращать Ле Люпа в стирающего трусики педофила типа Лаймона!

Я выдохнул так, будто меня ткнули в живот.

– Так что лучше по-хорошему скажи, где спрятал деньги. Иначе я подниму такой визг – как резаная свинья под забором! Ты же не собираешься похоронить их здесь навечно?

– Сам не знаю, как так получилось, – как можно спокойнее ответил я. – Я ничего не мог поделать. События развивались так стремительно, что…

– Я знаю, ты спрятал деньги. Я все перерыла у Ле Люпа. Где они? Где деньги?

– И поверь, я очень сожалею…

– Скажешь это Святому Петру, когда он даст тебе от ворот поворот. Не теряй понапрасну времени. Мне некогда слушать эту галиматью. Где деньги?!

Я смахнул с груди раздавленное насекомое.

– Две сотни лежат у меня в туфле, в бараке Лаймона.

– А деньги, которые тебе давал Ле Люп?

Я сделал глубокий вдох. Потом снова зажмурился и представил себе Сару. Как будто она рядом, каждую минуту, идет со мной, помогает мне. Я мысленно призвал на помощь всю ее хитрость и проницательность.

– Пух, если я скажу тебе, ты поможешь мне выбраться отсюда, – решительно заявил я. – Остановишь попутку, и мы разойдемся каждый своей дорогой. У меня нет возможности достать эти деньги. А там их целая куча.

– Сначала я увижу эту кучу, а потом отправишься восвояси.

– Нет, Пух. Я уже видел, как ты играешь в куклы. Сначала ты посадишь меня на попутку. А потом я скажу, где спрятаны деньги.

– Какого черта я должна верить тебе, что ты спрятал их именно там?

– Мне уже нет пользы от них, Пух. Я уеду и больше не вернусь. И просто хочу заплатить тебе за помощь.

Пух стала дергать прядь, сосредоточенно размышляя. Она снова вперила в меня взгляд своих глаз с угольно-черной окантовкой.

– Тебе все равно не выбраться отсюда без моей помощи.

– Ладно, тогда пусть меня сожгут. – я ответил ей таким же прямым взглядом. – И поверь, тогда от меня будет еще меньше пользы – после сожжения я уж точно не захочу тебе открывать, где спрятаны деньги.

Пух отшатнулась, как будто я ударил ее.

– А спрятаны они надежно.

– У меня готов водитель. Вон там. – Она указала в сторону боковой дороги, уводившей к шоссе. – Уговор такой: как только ты садишься в кабину, сразу говоришь мне, куда спрятал деньги.

– Идет.

– Только, чур, называть это «Барби». Про деньги ни слова. Ты говоришь, например: «Пух, забери моих Барби – они там-то и там-то». Понял? Не хватало мне еще, чтобы дальнобойщик по рации сказал своим, где искать бабки.

– Ему вообще можно доверять? Он довезет меня домой?

– Это тебе не Лаймон, не какая-нибудь «шестерка» из педрил, – саркастически отрезала Пух. – И к тому же он влюблен в меня. – Пух гордо взмахнула рукой, очертя в воздухе дугу, конечной точкой которой послужил уткнувшийся мне в грудь указательный палец. – Он сделает все, что я скажу.

Я кивнул:

– Отлично.

– Заметано. – Она кивнула в ответ. – Вот. – Пух сняла свою кофту. – Прикрой этот окаянный предмет, что выпирает из тебя, это же просто неприлично.

Мы выбрались из густого кустарника и стали пробираться вдоль угрюмого леса. Черный «Питербилт» маячил неподалеку от разбитой асфальтированной дороги, выводившей к шоссе.

– Не думай, я бы не позволила им подпалить тебя. Я знала, где тебя искать – в лесу, – говорила Пух, ободряюще похлопывая меня по голой спине. – Видишь, я все заранее подготовила для твоего побега. – Она показала на грузовик.

– Спасибо, Пух, – я постарался, чтобы это прозвучало искренне.

Она проводила меня до самой кабины. Пух выбила на дверце условную дробь. Сердце мое ушло в пятки, я застыл в тревожном ожидании.

– Залезай, Пух, – послышался смутно знакомый бас из кабины.

– Попросишь его, чтобы остановился возле универсама «Пэй-март» и купил чего-нибудь из одежды. Когда приедем, я с ним рассчитаюсь.

Она согласно кивнула, взбираясь по ступенькам и распахивая дверь высокой кабины. Потом жестом пригласила подниматься следом. Мне хотелось разглядеть человека, который повезет меня домой, но это было не так просто. Он ссутулился над огромной дорожной картой, занявшей полсалона, водя пальцем по голубым и красным прожилкам дорог. Он лишь коротко глянул на нас, затем снова уткнулся в свою географию дубленым профилем дальнобойщика, обветренным и загорелым. Когда я увидел карту, то сразу решил, что он вычисляет путь моего бегства, и у меня сразу полегчало на душе.

– Так кого везем? – буркнул он.

Пух повернулась ко мне, буравя выжидательным взором:

– Итак… Где Барби?

Я посмотрел на водилу.

– А что это он имел в виду?

Пух шлепнула меня по руке, и я снова повернулся к ней.

– Так ты хочешь вернуться домой? – сердито прошипела она. – Или передумал?

– А, вот кто у нас, – послышался знакомый голос, от которого меня окатило ледяной волной.

– Куклы. Где куклы? – твердила мне Пух яростным шепотом.

– Я же забрал кукол, Пух. Сама знаешь. Святым игры не положены.

Я медленно повернулся и увидел перед собой… его башмаки из кожи рептилий.

– Это лишь маленьким сладким девочкам положено играть в куклы. – Протянувшаяся рука Ле Люпа небрежно развязала узел, которым я стянул рукава кофты.

– Я же говорила тебе, что найду ее, – тут же пылко заявила Пух.

Я посмотрел на распадающийся узел – Ле Люп ленивым движением стянул с меня кофту.

– И между прочим, никто из вас…

– Вот тут у них заныкано еще несколько перегонных кубов. – Водила постучал пальцем по карте.

– Вернемся на время. Надо утрясти кой-какие проблемы, – сказал ему Ле Люп.

– Мне как – на работу? – залебезила Пух.

– Я знаю, как ты любишь работать. Пух. Смотри не пропадай, чтобы мне не пришлось тебя звать.

– Ну, до встречи, – воодушевленно откликнулась Пух, теребя рукоятку двери.

– И вот еще…

– Да?

– Очень надеюсь, что ты в этом не замешана. Очень. Что не ты подсказала Лаймону эту идею или не помогала ему как-нибудь…

– Ле Люп, ты же знаешь – Лаймон или другой из этих завистливых пьяниц может наклепать на меня что угодно, – Пух громко сглотнула. – Я просто знаю, что Лаймон давно мечтал трахнуть ее – она прокашлялась, – то есть – его, а не «ее», – брови Пух приподнялись, признавая ошибку. – именно за тем он туда и явился. Если бы я знала о чем-нибудь заранее, то сразу же рассказала тебе.

– Ну ладно, пошла вон.

Щелкнул замок, и в этот момент у меня вдруг само собой вырвалось:

– Я не прятал никаких кукол. Пух, – подчеркнул я. – Их нет и никогда не было.

Дверца кабины захлопнулась, и скрипнули ступени.

– Надо будет еще раз объяснить Пух, как закрываются двери, – взрыкнул Ле Люп.

Я пытался поднять глаза, но я не мог оторвать их даже от ботинок. Я сидел, трясясь от испуга и одновременно боясь шелохнуться.

Впервые за долгое время, выжидая, когда гнев Ле Люпа прогремит над моей головой, я ощутил жутковатое чувство спокойствия.

– Кент, выруливай к моему дому, – распорядился Ле Люп, не дрогнув ни мускулом.

– Ясный пень. – Зашуршала складываемая карта, и хотя теперь я знал, что мои надежды оказались иллюзией, водила вовсе не вычислял по ней путь к моему дому, но все равно на миг меня посетило страшное чувство утраты.

Грузовик тронулся с места, неторопливо направляясь к амбару. Я чувствовал прикованный ко мне взгляд Ле Люпа. Меня швыряло из стороны в сторону на кочках разбитой дороги, и я то и дело хватался за сиденье, не поднимая глаз.

Как только грузовик встал, Ле Люп впервые за всю дорогу заговорил со мной:

– Выходи.

Открыв дверь, я выкарабкался наружу.

Ле Люп бросил несколько слов Кенту, затем спрыгнул рядом. Все так же молча он подошел к двери и открыл ее. Я проследовал за ним в затхлые холодные внутренности амбара.

Как только мы вошли, оставшись один на один, плечи его поникли – Ле Люп ссутулился и замер, как будто чего-то выжидая.

Мне хотелось сказать что-нибудь, отчего все стало бы на свои места. Окажись в подобной ситуации Сара, она бы точно знала, как выкрутиться. У нее всегда получалось.

Впервые я решился взглянуть ему в лицо. Оно чуть дрогнуло, как от порыва ледяного ветра. Ле Люп задумчиво пожевал губами, будто собирался что-то сказать, но передумал.

Я чувствовал в его взгляде какое-то невысказанное томление и хотел произнести подобающие обстановке слова. Нужные слова, которые могли удержать Ле Люпа и все исправить. Но тут он отвернулся и вытащил деревянный стул на середину комнаты.

– Садись, – мирно произнес он.

Я двинулся к стулу и вцепился в него. Сел, прикрывая руками все, что можно было прикрыть. Ле Люп поднял мои руки подержал их, затем отбросил по сторонам.

И вытащил складной нож из-за голенища.

– Чему быть, тому не миновать, – глухо произнес он, щелкнув длинным лезвием.

С холодным беспокойством я понял, что неверно истолковал выражение страстного томления на лице Ле Люпа.

Внезапно у меня пресеклось дыхание и я стал хватать воздух ртом. Голова моя свесилась набок – я как будто потерял дар речи, и только этим жестом мог сказать: «Нет! Не надо!» И тогда я прочел, что было написано на его лице – то, чего никогда не показывал мне. Это лицо видели ящерицы, которых он уволакивал в свою комнату. И это было его истинное лицо. Только при мне он носил маску покладистости и уступчивости. Столько времени сдерживаемая ярость была направлена теперь на меня одного, и чувство было такое, будто я заглянул в могильную яму. Я пытался вымолвить что-то в свое оправдание, уже все равно что, но слова прочно застряли в горле. Он подошел так близко, что стоял теперь между моими расставленными коленями.

– Прощай, Сара, – сказал он и занес надо мной лезвие. Я увидел только, как сверкнула сталь, почувствовал острую боль, за которой последовало тупое ощущение, будто какая-то часть меня шмякнулась на пол.

Я лежал на полу. Дневной свет ударил в лицо своими длинными косыми лучами. Боль была нестерпимая, пронзающая насквозь. Рука оказалась мокрой и скользкой на ощупь. Подняв ее к глазам, я увидел кровь. И все растворилось во мраке.

– Встать! – Удар в бок носком ботинка. – Очнись.

Открыв глаза, я увидел Ле Люпа, чей облик расплывался в тумане. Откуда-то со стороны гудела толпа. Повернув голову, я увидел заливающий комнату мягкий вечерний свет.

– Я уже умер? – прошептал я.

– Вставай! – Ботинок Ле Люпа еще сильнее ударил по ребрам.

Удивительно – я еще мог приподняться на локтях и, поощряемый пинками, сесть. Смутно ощущая, что все мое тело залито алыми ручьями крови. Голова разрывалась от боли, точно ее терли миллионом скребков.

Слез уже не было. Я потерял эту способность – плакать.

В голове смутно пронеслось: надо броситься ему в ноги, просить, умолять – но о чем?

– А ну, встал! – Тяжелая рука схватила за предплечье, отрывая от пола.

Самое удивительное – оказалось, я еще могу принять вертикальное положение и доковылять до ванной, куда он волок меня.

Пинком распахнув дверь, он затащил меня за собою. Все ясно, здесь он меня и порешит. Я уже и так, наверное, истек кровью, так что осталось только включить горячую воду…

– Смотри! – прозвучало как приказ.

Я оторвал взгляд от ванны и с трудом посмотрел на него.

– Смотри! – встряхнул он меня и кивнул на зеркало.

Это было зеркало в раме, подсвеченное гирляндой круглых лампочек, вроде тех, что стоят в гримерной какой-нибудь звезды. Сколько раз я стоял перед ним, примеряя на себя улыбку Сары, ее манеру подмигивать, посылать воздушные поцелуи, отбрасывать волосы…

– Смотри! – приказал Ле Люп в третий раз, ткнув меня в зеркало.

Я различил в зеркальном отражении кого-то рядом с Ле Люпом. Но никак не мог узнать, кто это. Череп был залит кровью. От былого великолепия остался, словно в насмешку, единственный золотой локон, болтавшийся точно иссохший рог единорога. Ле Люп, любуясь этим зрелищем, потянулся к нему. Он оттянул его точно сорвавшуюся пружину часового механизма. В руке снова блеснул складной нож с лезвием на пружине. Точно птица, пронзающая водную поверхность, для того чтобы схватить добычу, лезвие врезалось в скальп, снимая последнюю прядь. Ле Люп поднял окровавленный локон над головой.

По обнаженному скальпу хлынул новый ручеек, заливая лоб, обводя окантовкой брови и наконец застыв рубиновой каплей. Я смотрел на эту затвердевающую капельку, похожую на слезу, которая оторвалась, падая с чуть слышным всплеском в глаз.

Мой глаз. Я сморгнул эту каплю, и она отекла глазное яблоко, окрашивая белок жидко-розовым цветом.

Послышался смех, низкий и утробный. Я повернулся: Ле Люп совал кулаком в воздух над моей головой, оскалив рот в победной улыбке, как индеец, доставший скальп врага. Внезапно он схватил меня и выволок из ванной. Голоса снаружи стали громче и слышней, перерастая в зловещий настойчивый ропот.

Мы прошли мимо стула, на котором свершилась моя казнь. Ошметки волос валялись вокруг, точно хвоя с рождественской елки.

Он подтащил меня к двери, но, прежде чем распахнуть ее, зашел сзади и заломал мне руки за спину, связав запястья.

– Стой здесь, – бросил он, прислонив меня к стенке.

Дверь распахнулась настежь. Скрипнуло крыльцо под его башмаками. Голоса толпы мгновенно стихли.

Я сполз по стенке вниз.

Снаружи доносилось только молчание. Наконец, сквозь приотворенную дверь, я услышал, как Ле Люп чиркнул спичкой о деревянное перильце. Была такая тишина, что я услышал, как он затягивается и выпускает дым. Но до меня донеслись не горячие табачные клубы, а копченый смрад керосина. Я мигом нарисовал себе картину: я был, словно Жанна д’Арк, окружен лесом горящих факелов. Когда Сара узнает о том, что я погиб мученической смертью, она заплачет от зависти.

После нескольких неторопливых затяжек Ле Люп прокашлялся и поведал толпе:

– Хочу выразить признательность за то, что в этот прекрасный осенний вечер вы почтили присутствием мой особняк. – Голос его был обманчиво спокоен. – Много шума поднялось вокруг этого места последнее время, насколько я понимаю.

Впервые со времени появления Ле Люпа на крыльце толпа нарушила молчание одобрительным гулом.

– Слышал, здесь толковали о черной магии.

Эти слова были поддержаны еще более выразительным шумом.

– Обвинения в оборотничестве, мошенничестве, ворожбе и… – крыльцо перестало скрипеть под его башмаками, – в преступлениях против природы.

Прежде чем толпа успела отозваться, Ле Люп продолжил:

– Еще мне известно, что там, где деньги текут рекой, нет недостатка в разговорах о чудесах, святых и призраках. А также об Иисусовом откровении.

Он стал говорить нараспев, точно странствующий проповедник с палаткой, бросающий в толпу риторические вопросы, сам же на них отвечая. Между тем никто не издал ни звука в ответ.

– М-да, деньги между тем льются и льются рекой, и мне даже не верится, что кто-то – подчеркиваю – кто-то заговорил об огне и даже об истреблении моей собственности. Возможно, я заблуждаюсь.

Я услышал, как заерзала толпа.

– Может, здесь кто-то хочет просветить меня насчет огня и его благодатного использования?

Толпа растерянно переминалась.

– Вы уверены, что таких нет? Потому что я специально вышел на крыльцо, чтобы поучиться у вас мудрости и дальновидности! – Снова крыльцо заскрипело под его башмаками. – Итак, среди нас появилась черная змея. Интересно узнать, какой урон нанесла она вам?

Ле Люп с шумом передвинул кресло на веранде.

– Ну, что ж, посижу, послушаю, что вы расскажете. Пусть каждый, кто пострадал от этой напасти, выступит сам. Давайте, смелее! Я знаю, вы все не из робкого десятка. Стелла?

Стелла только сухо закашлялась в ответ.

– Может, ты, Петуния? Слышал, как ты вымогала деньги у паломников – но разве это может сравниться с затратами на косметику и платья для телевизионщиков, которые – вот досада – так и не прибыли поглядеть на наше чудо. Ах, как жестоко она разочаровала нас, черная змея! Какие мы понесли убытки! Во всем этом чувствуется коготь Сатаны, спланированная работа Супостата и Архиврага.

Стелла зашлась в усердном кашле, словно это могло сделать ее невидимой.

– Ну, давай же, Стелла! Петуния! Начинайте выражать свое возмущение! Только не рассказывайте, что вы стали такими скромницами в моем присутствии. А ты что как воды в рот набрала, Мери Блаженная? – Кресло под Ле Люпом скрипнуло, когда он развернулся к ней. – Слухи до меня дошли, хоть я никогда особо не верил слухам, что ты вместе со всей честной компанией неплохо поторговала картофельными чипсами. Видно, осталось еще несколько мешков, и у тебя от жадности бельма раздуло, как у слепого в повязке. Какой удар по финансам – не иначе дело рук властителя ада!

Я услышал, как Мери Блаженная пролепетала что-то в ответ.

– Сама знаешь, лучше тебе помолчать – потому что ответить нечего! – сказал Ле Люп с сардоническим радушием. – Ну же, давайте! Я же за вас рассказываю все, что натворила здесь черная змея! – Он топнул в крыльцо. – Несите свои факелы, кидайте! Вперед! Никто не хочет?

Сердце мое замерло после этого откровенного предложения сжечь меня дотла. Я ловил малейший шорох в ответ на его приглашение.

Ле Люп встал.

– Лаймон! – послышался его зычный рев – словно бы он узнал давнего знакомого с расстояния в километр. – Лаймон! Возьми факел и выкури это зло из моего дома, ты же хотел? – Ле Люп двинулся к двери. – Ведь маленькая девочка… – последние слова он выговорил с нескрываемым сарказмом, – оскорбила тебя в лучших чувствах, не так ли? – Ле Люп ударил кулаком в дверь. – Ты же просто хотел поиграть с ней, в отсутствие папочки – и какая досада! Какой кошмар! Представляю, как ты был разочарован, и скорблю вместе с тобой, Лаймон. – Тень от головы Ле Люпа закачалась из стороны в сторону… – Что скажешь, повар?

Последовала долгая пауза.

– Ну, кто из вас?

Только сверчки и далекий волчий вой отозвались на эти слова.

– Ну что ж, тогда я расскажу вам кое-что.

Не успел я и глазом моргнуть, как Ле Люп выволок меня наружу, и я повис в его лапах посередине дверного проема.

Все ахнули. Я уставился на свои голые ноги, производившие странное впечатление на обыденно сером крыльце.

– Позвольте представить, – Ле Люп выдержал паузу, после чего задрал мне подбородок. – Сэм.

Стало так тихо, что можно было услышать, как потрескивают факелы. Мой рассеянный взгляд прошел над головами толпы и языками огня и остановился на далеких горах.

– Теперь, раз никто из вас не решился поджечь эту… – он дернул меня за руку, и я сделал неверный шаг вперед, – черную змею… то, полагаю, с этим можно покончить.

Освещенный щепкой луны, ветер играл травой на плато, отчего казалось, в ней возятся невидимые существа.

– Теперь, если вам захочется найти Сэма, вы можете отыскать его на стоянке Стейси. Договаривайтесь с ним или непосредственно со мной, согласно почасовой оплате. Лаймон, тебе все ясно?

В толпе раздался сдавленный смех, тут же проглоченный жуткой тишиной ночного болота.

Краем глаза я заметил, как Ле Люп обводит взором толпу.

– Ну, что ж, тогда… по койкам, господа.

С этими словами Ле Люп развернулся и исчез в доме. Вместе со мной.

– Оденься, – Ле Люп указал на сложенные джинсы, майку и стоптанные кроссовки. – Старые шмотки Пух будут тебе в пору, – сказал он и удалился на кухню, где сел с мрачным видом за стол и налил себе виски.

Прошло долгое время, прежде чем я натянул джинсы, втискивая в них ноги с опаской, словно в каждой штанине таилась неведомая угроза. Сколько я ни дергал молнию – ширинку словно заело. У меня перехватило дыхание. Словно из комнаты выкачали кислород – безмолвный крик застрял в моей груди.

– Надевай эти чертовы шмотки, – рявкнул Ле Люп из угла.

Пыльный комочек перекати-поля прилетел, кувыркаясь, к моим ногам из сора на полу. Я узнал в нем клок моей бывшей золотой шевелюры. Впечатление было такое, словно бы в меня вдруг впрыснули шприц с ядом. Пальцы оцепенели. Затем отказали ноги. Рухнув на колени, я почувствовал, как что-то оборвалось во мне, вместе с рыданием вырвавшись наружу.

– Ты что там устроил? – завопил Ле Люп, вскакивая.

Но истерика уже овладела мной.

– Надевай эти чертовы шмотки! – Ле Люп стал наступать на меня, громко стуча башмаками. – Сейчас же!

Я глотнул воздуха, прежде чем следующая волна истерики накрыла меня.

– Черт тебя раздери! – заорал Ле Люп, замахиваясь стаканом. – Будь ты проклят! – Он с воплем метнул стакан, который, описав дугу разбился от меня в добрых пяти футах. Еще раз послав проклятие, Ле Люп выбежал из амбара, хлопнув дверью.

Я стал работать на стоянке за флигелями, укрытыми лавровыми зарослями, к которым подходила пыльная дорога. В сцепках дырявых трейлеров, только и ждущих первого урагана, чтобы закончить свое жалкое существование, со мной проживали еще шесть ящериц. Все парни. Стейси – лысый, заплывший жиром, с выщипанными бровями – по слухам, бывший дальнобойщик был главой этого петушатника. Он просиживал до поздней ночи в грязном кресле с откидной спинкой, распределяя заказы на мальчиков по рации и просматривая все мировые мыльные сериалы по спутниковой антенне. Не зная ни одного иностранного языка, Стейси всегда безошибочно чувствовал, когда нужно смеяться, плакать или напряженно грызть ногти. Впоследствии, восхищенный какой-то злодейкой из португальского мыльной оперы, он заказал себе курс «Португальского для дома», чтобы озвучивать ее проникнутые ядом речи по одному выражению лица.

Мальцы Стейси спали в гамаках на заднем дворе. Я был младшим в бригаде, но никто не брал меня под крыло. Ко мне относились со сдержанным равнодушием.

Двое из ящериц были абсолютно безнадежными алкашами, сидевшими на самогонном виски: их заработков хватало как раз на то, чтобы покупать его по безбожным ценам у Стейси. Еще двое были «брошками», забытыми в «Трех Клюках» своими бывшими любовниками-дальнобойщиками. Все их существование заключалось в том, чтобы топить свои печали в полиэтиленовом пакете с клеем или другим пахучим растворителем, которыми также торговал Стейси. Стоило все настолько дорого, что ребята давно были по уши в долгах. Так что никто и не мечтал выбраться отсюда, когда-нибудь расплатившись, – да и все равно, податься было некуда.

Ближе всех мне по возрасту был малолетний воришка, в конце концов пойманный на подоконнике «Трех Клюк» с книгой учета выручки и десятком банок печеночного паштета. Как и остальные, включая меня, он был обречен оставаться здесь до выплаты долга.

Мы, точно пожарные, сидели, ожидая вызова по рации. Хотя особого спроса на нас не было. Так что обычно все отсыпались в своих наркотических грезах либо просиживали перед телевизором Стейси.

Чаще всего клиент валил из тех, у кого не хватало денег на оплату женских услуг – проституток с главной стоянки, – или же надравшегося и озверевшего народа, которому все уже было по барабану.

Никакого деликатного обхождения не предусматривалось. Перед выходом на «кабинное свидание» я глушил себя несколькими глотками пойла или занюхивался клеем из пакета, расплачиваясь с пацанами заныканными от Стейси бабками. Он несколько раз ловил меня на том, что я приношу не все деньги, и здорово отметелил, но не настолько, чтобы отбить охоту к приключениям.

Клиенты со мной не цацкались. Они скручивали меня в бараний рог – как баранку во время крутого поворота. Они поносили меня на чем свет стоит, когда были пьяны и также яростно ненавидели, если недопивали. Уже спустя несколько недель я забыл прежние уроки Глэда о вежливом обхождении и непринужденном взимании чаевых. Новые университеты стоили мне нескольких фонарей под глазом и какого-то количества выбитых зубов. Наконец я сообразил, откуда берутся ящерицы без сутенерской защиты, что вылетают из машин, точно снаряд из пушки. От такой клиентуры лучше убираться поскорее, поскольку ты для них – профессиональный пидар, чмо – и больше никто.

Нас так здорово колошматили, что Стейси почти не приходилось добавлять или жаловаться на нас Ле Люпу. Стейси просто выдавал ключ от аптечки первой помощи и даже не предполагал, что мы выжираем обезболивающего аж по девяносто таблеток.

Геи обычно отсылали меня обратно, говоря, что им нужен мужчина, а не сосунок. Пользовался я спросом лишь у педофилов вроде Лаймона. Они так же охаживали меня, ласкали и базарили о вечной любви и привязанности. Только на них я мог отрабатывать свое шестое чувство, но, поскольку им хотелось всегда одного и того же, нам нетрудно было понять друг друга. Так что это уже было вроде игры в поддавки.

Они клялись вернуться за мной на обратном пути. Пели песни о том, как увезут меня и усыновят. После того как я пару раз поверил, проторчав возле рации положенное время и всю зиму наблюдая за шоссе, а дождался лишь оттепели – я пресекал эти разговоры в зародыше. Просто позволял им целовать ручку на прощание, уверяя, что вовсе не собираюсь отсюда сматывать, а лучше стану дожидаться их возвращения. После чего запихивал в трусы половину гонорара, а другую в карман, чтобы заткнуть пасть Стейси.

В дайнер нам ходить не дозволялось, так что я давно уже не видал никого из персонала. Питались мы из разогретых в микроволновке банок «СпагеттиОс» и кларбургских пепперони. Ле Люп не показывался с того самого дня, как забросил меня сюда. Тем не менее я все время высматривал его со своего насеста, откуда открывался отличный вид на шоссе. То и дело его «Транс Америкэн» шмыгал по дороге, и всякий раз я с нетерпением ждал, что Ле Люп свернет к нам. И скажет, что я отработал сполна и отныне свободен – никто меня больше не задерживает. И, само собой, отвезет домой. Но машина Ле Люпа мчалась мимо, даже не притормаживая.

Вор уже однажды пытался навострить лыжи. Но отсюда было только два пути. Один лежал через болота, и еще ни разу не было слышно, чтобы оттуда кто-то возвращался – кроме утопленников. Оставалось шоссе. Лес по обе стороны был совершенно непроходимым, и пешеходу приходилось пробираться исключительно по обочине, где невозможно остаться незамеченным и десяти минут. Дальше все шло по накатанному: Стейси слышал оповещение по УКВ-связи дальнобойщиков о том, что кто-то маячит на дороге, – оставалось только выяснить, кого это понесло в дальний путь. Всех ящериц знали наперечет. Убраться же вместе с попутным дальнобойщиком было и вовсе безнадежным занятием. Сколько бы ни принял Стейси на грудь, пусть был совершенно вдрызг и валялся в своем раскладном кресле со стеклянными глазами, как у его подопечных токсикоманов, он проявлял сверхъестественную сноровку в выслеживании любого парня. Он знал, где, когда и с кем тот мог исчезнуть. Он даже мог примерно рассчитать, когда они успели смыться. У Стейси был талант узнавать об этом даже заранее, как только попытка побега успевала взбрести в голову опекаемого. Грузовик еще не успевал выбраться на шоссе, как старая сирена воздушной тревоги срабатывала в дайнере. В компании дальнобойщиков было хорошо известно: ящерицы Ле Люпа неприкосновенны. Свои кости к тому же дороже – это знал любой водила. Надо быть тупым, как шлагбаум, чтобы пойти на такое. Правда, ящерицы пытались временами прорваться, чтобы разжиться спиртным и клеем, урезав тем самым законный паек Стейси, но еще ни разу никому не удалось уйти далеко. Рассказывали, как беглый воришка запрыгнул в бордовый «Транс Американ», подхвативший его на дороге, и попросил водителя поддать газку, обещая заплатить как следует. Только на пятой миле он заметил, что за рулем был сам Ле Люп, которому даже стало интересно, сколько времени пройдет, прежде чем беглец обратит на него внимание.