Текст книги "Сара"

Автор книги: Дж. Т. Лерой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Ле Люп отрегулировал освещение, сделав его еще выразительней, но толпа посетителей вокруг моего «ореола» редела. Ширились слухи, будто я приношу одно невезение.

Мне не пришлось ей ничего объяснять. Пух сама перестала ходить ко мне, плюхаться на кровать и завлекать в игру. Сперва я ощутил облегчение, но потом стало как-то скучно.

Между тем Пух носила все более толстые комки денег. Ле Люп не мог игнорировать ее растущей славы. Водилы, которые выстраивались в очередь, чтобы одним глазком взглянуть на меня, теперь караванами тянулись на стоянку, где «работала» Пух.

Впервые за все это время я забеспокоился. Надо было что-то делать, чтобы поднять авторитет «святой». Для этой цели я употребил все известные мне средства: трясся в припадках, изображая смех Матушки Шапиро, закатывал глаза, как дальнобойщики в своих загадочных судорогах, и сводил напряженные пальцы, как Сара во время припадков гнева. Я даже возлагал ладонь на головы коленопреклоненных дальнобойщиков и бормотал несвязные отрывки из песен племени чокто, которыми Глэд благословлял своих ящериц перед ночной вахтой. И хотя это несколько обострило интерес ко мне и дела вроде бы немного пошли в гору, но никто с объективами и блокнотами не появлялся, чтобы привлечь внимание мировой общественности к «Трем Клюкам». Даже самые ярые мои поклонники мало-помалу переключались на Пух.

– Я десять раз ходил к Святой Саре – лопнули пять баллонов на трассе, и с женой в постели не клеилось! – подслушал я как-то из разговора двух водил. – Теперь же, когда я посетил Святую Пух, баллоны стали как железные и стояк – будто во время медового месяца.

– Со мной та же хрень. Сейчас же иду к Пух. – И я услышал шаги, торопливо удалявшиеся от моей постели.

– Святая Пух, – саркастически хмыкнул я.

– Во всяком случае, ей хотя бы не надо подсветки, – прорычал Ле Люп тоном, который навел меня на безрадостные размышления.

Он простер надо мной ручищи с тусклыми ногтями, качая ими, точно маятник с секирой из одного страшного рассказа.

– Ты обходишься мне в круглую сумму…

– Я тоже могу работать на стоянке, как Пух, – жарко зашептал я, следя за его руками. – Ведь и я видел Джакалопа. И тоже могу развить мое второе зрение.

Кулак его рванулся в мою сторону. Я зажмурился, пряча лицо от удара. Над кроватью брызнула штукатурка, и, открыв глаза, я увидел, как он вытаскивает кулак из пролома в стене. Он подул на кулак, осмотрел, как зверь лапу из капкана, и молча удалился.

Я осторожно поднялся из кровати, чувствуя себя так, словно испытал этот удар на собственном теле. Очереди ко мне сегодня не было, как и подноса с завтраком перед кроватью. Стелла больше не нянчилась со мной, не кормила с ложечки, с тех пор как окончательно уразумела, что никто с телевидения не появится, и деньги на платья и макияж растрачены напрасно. Теперь все, что я от нее слышал, – это перечисление чудес, которые, как доносили слухи, творила Пух на стоянке. У слепых просветлялись бельма, увечные, хромые и парализованные обретали ловкость гимнастов, а самое чудесное – Пух склеила мотоциклиста на «Харлее», у которого были знакомые телевизионщики. Я уставился на здоровенную гору рампа и жареной печенки.

– Теперь ее можно кормить одним рампом, – сказала Петуния. – Все равно уже некого распугивать смрадом.

Я подошел к окну на задний двор, тому самому, куда запустил енотовый пенис, и распахнул его, жмурясь на яркий солнечный свет, от которого успел отвыкнуть. Ради вящей призрачной бледности, свойственной святым, Ле Люп запретил мне высовываться до заката, да и вообще мне редко позволяли показываться на улице.

– У дальнобойщиков, которые ездят только по ночам, и то бывают ожоги третьей степени – от лунного сияния, – поведал мне Ле Люп.

Но даже когда луна скрывалась за облаками, я оставался взаперти.

– Полно сутенеров, которые только и мечтают прибрать к рукам мою святую крошку, – говаривал он, запирая за собой дверь.

Нежный ветерок доносил запах болотного розмарина и хвои с легким привкусом солярки. Я представил протянувшиеся ко мне руки Глэда, в которых была косточка побольше, чтобы вознаградить меня за впечатляющий, хотя и сорвавшийся, дебют. Я вообразил, с какой помпой встретят мое возвращение в «Голубятне», как все мои старые клиенты заплачут, растроганные тем, что наконец могут похвастаться новыми шелковыми трусами в пастельных тонах хлопьев «Лаки чармс». [19]19
  Сухие завтраки в виде глазированных фигурок-талисманов из овсяной муки.


[Закрыть]И Матушка Шапиро разморозит деликатесы из своего холодильника. Но главное, что придавало решимость, – внезапно возникшее предо мной лицо Сары. Ее заплаканные глаза помогли мне перекинуть правую ногу за подоконник.

Обрубленная скунсовая капуста по идее должна смягчить прыжок с восьми футов высоты. Сара больше не будет плакать, и я никогда не оставлю ее в одиночестве.

Я высунулся за окно и стал подтягивать левую ногу, но она за что-то зацепилась. Я рванулся – тщетно. И тогда, повернувшись, увидел перед собой то, что меня удерживало.

– Куда намылились… – произнес ровным тоном Ле Люп без вопроса. Моя нога была крепко зажата его клешней.

– Я… я… – заморгал я, заикаясь. – Просто хотелось подышать свежим воздухом. – Я торопливо стал слезать с подоконника, что было, учитывая зажатую ногу, не так-то просто.

– Быстро в кровать. Сейчас придет клиент.

Ле Люп ткнул пальцем в сторону моей демонстрационной постели с подсветкой. Я молча последовал в указанном направлении.

Позже в этот же день я лежал, уставясь в плакат с папой Римским, под монотонные удары молота и звон металла.

– Я поставил на окнах решетки, так что, если захочешь свежего воздуха, попробуй сначала выйти через дверь, – сказал Ле Люп напоследок. Я услышал, как повернулся ключ и щелкнул наружный замок.

Подбежав к окну, я застал только шум мотора отъезжавшей машины. Везде взгляд натыкался на толстые прутья. Съежившись, я горестно завыл.

Вскоре под окнами стал собираться народ, недоумевая, какого черта тут происходит. Я закатил истерику, даже когда они сбегали за Стеллой, у которой были дубликаты ключей. Я не переставал голосить, даже когда она зажимала мне рот. Я укусил ее в ладонь и отбрыкивался до последнего. Я вопил и лягался еще пуще, когда увидел Петунию, приближавшуюся ко мне с большим толстым шприцем, которым колола себя ежедневно.

– Быстро, держите ей руку! – распорядилась Стелла.

Я почувствовал резкую боль в плече и тепло, растекающееся по руке.

– Говорил же я вам – это оборотень, самая настоящая черная змея, – услышал я шепот посудомоя, не переставая сражаться.

– Никогда нельзя недооценивать силу черной змеи, она умеет очаровывать и превращаться во что угодно, – изрекла Мери Блаженная, высовываясь из-за посудомойщика.

Комната стала таять и расплываться перед моими глазами. Мышцы внезапно свело, и я упал в руки, пригвоздившие меня к постели. Прежде чем глаза мои закрылись, я увидел перед собой Лаймона, сочувственно смотревшего на меня, как водитель, склонившийся над сбитым на шоссе оленем.

– Живо, подъем!

Я почувствовал тычки в бок и, открыв глаза, увидел гигантскую сверкающую черную змею, заглотившую всю мою руку. И тут же завопил, пытаясь стряхнуть ее.

– Держи ее, держи, держи!

Я резко повернулся – это были Лаймон с Пух. Я снова осмотрел руки, и на этот раз никакой змеи там не оказалось.

– Где она?

– Кто?

– Змея! – У меня перехватило дыхание, и я бессильно обмяк на руках Лаймона.

– Где-где… в тебе – судя по тому, что про тебя рассказывают, – изрекла Пух, на губах которой играла едва заметная усмешка.

– Да ну, что ты городишь, никакая она не змея и не святая, просто девочка, которую нужно приласкать и успокоить, – сказал Лаймон, оглаживая меня трепещущей ладонью.

– Все думают, что ты змея. – спокойно сообщила Пух. – Кроме нас с Лаймоном, конечно.

Я уставился на Пух – она сильно изменилась. Впервые я видел ее лицо не опухшим от побоев и спиртного, и на голове не было заметно, что из прически клочьями драли волосы.

– Ты классно выглядишь, Пух, – прошептал я.

– Пить бросила, – сообщил Лаймон.

– Я стала чуть не самой знаменитой ящерицей в на Северном континенте! – раздраженно заметила Пух. – Алкоголь тут не при чем. Да и я больше не пью, в самом деле. – Она торжествующе хлопнула себя по ляжкам.

– Мои поздравления, Пух, – протянул я вялую руку для рукопожатия.

– Спасибо, – вцепилась она в мою ладонь.

– Ле Люп, наверное, гордится тобой.

Пух стрельнула в меня взглядом, словно заподозрив подвох и скрытую иронию, но лицо ее скрывалось в тени, чуть повернутое в сторону, так что я не мог точно определить его выражения.

– Ты здесь совершенно одна, в этом доме больше никто не живет, – медленно проговорила она, будто иностранцу, с трудом понимающему английский. – Понимаешь, к чему я клоню?

– Понимаю – он скоро выбросит меня на стоянку. Буду работать вместе с тобой! – Я стал освобождаться из цепких объятий Лаймона. – Да и хорошо бы поскорее. – Я попытался выдавить улыбку. С тех пор как наши совместные игры закончились, я часто проводил день в праздных мечтаниях о том, как мы могли бы жить в своем трейлере, играть в куклы, а над дверью чтобы светилась красная неоновая вывеска – и все знали, где можно найти самых знаменитых в округе ящериц. – Я уже устал ждать, пока у меня тоже откроется второе зрение.

– С чего это тебе взбрело в голову, будто ты можешь тягаться со мной? – прошипела Пух, склоняясь ко мне. Ее дыхание отдавало сладким травяным запахом, а не привычным перегаром.

– Но ведь Джакалоп… – заспорил было я.

– Что-о? – грозно нависла Пух. – Опять хочешь украсть у меня все?

– Девочки, – вмешался Лаймон, мягко оттаскивая меня в сторону. – Не ссорьтесь. Пух сама попросила меня помочь тебе, Сара.

Пух поправила прическу жестом леди.

– Вторые ключи от дверей есть только у Стеллы и Лаймона, – пояснила она.

– Но Ле Люп может появиться здесь с минуты на минуту.

– Не появится, – покачал головой Лаймон в своей манере печального ослика Иа. – Дальнобойщиков так поразили новые способности Пух, что они могут снять напряжение лишь изрядным количеством спиртного.

Пух гордо кивнула в подтверждение этих слов.

– Так что Ле Люп собирает по округе все, что горит. Все самогонные аппараты работают в полную силу – и все равно не хватает.

Я вопросительно посмотрел на зарешеченное окно.

– Но почему бы ему просто не выставить меня за дверь? Ведь от меня все равно никакой прибыли.

– Ну, во-первых, – стала загибать пальцы Пух, – выставить тебя отсюда – это значит признать, что ты никакая не святая. Но в наше время никто так просто не превращает настоящую святую в шлюху. – Она загнула второй палец. – К тому же все думают, что ты просто черный полоз. То есть – ворожея.

Лаймон снова хлопнул себя по затылку.

– Все твои чудеса, – поспешил пояснить он, – обернулись порчей, так все говорят. Я столько раз безуспешно пытался объяснить им, что ты просто маленькая девочка, которой нужно немного любви…

– И потом, какой же дальнобойщик потащит себе в спальник черную змею! – фыркнула Пух.

– Да и в любом случае такой поступок не простят в приличном обществе. Другие сутенеры просто не поймут Ле Люпа!

– К тому же поговаривают, будто он влюбился в тебя, – лукаво добавил Лаймон.

– В чем я сильно сомневаюсь! – оборвала его Пух.

Лаймон категорически покачал головой:

– Разве он тебя хоть раз пальцем тронул?

Повар наклонился, всматриваясь в мое лицо, словно видел меня впервые – очевидно, в поисках следов побоев. На меня снова дохнуло колким ароматом рампа.

Я затряс головой.

– Ни разу?

Лаймон недоверчиво покачал головой.

– И не подглядывал, как ты одеваешься?

Снова отрицательный кивок.

– Но он же покупал тебе все эти одежды, игрушки и прочие причиндалы, так ведь? – сказал Лаймон, хихикая.

– Это ничего не доказывает! – заартачилась Пух.

– А тебе он покупал такие шмотки? – почти взвизгнул Лаймон. – А трусики? – выложил он последний козырь. – Ведь он ни разу не отдавал нам в стирку ее розовые трусики, вместе с остальным бельем!

Пух мотнула упрямо головой и качнулась на высоких каблуках.

– Перестань, Лаймон.

– Я только хотел сказать: значит, он стирает их сам!

– Прекрати, Лаймон! – Пух занесла руку, чтобы отвесить пощечину, но ужас, сверкнувший в глазах Лаймона, остановил ее. – Заткнись, – уже более миролюбиво добавила она.

– Он сушит их на шнурке, в кладовке, куда никого не пускает, – пробормотал я, избегая встречаться взглядом с Пух.

Мы сидели в полном молчании, нарушаемом только стрекотом цикад и гудением болотной мошкары, бившейся в мутное оконце.

– Ладно, Лаймон, – наконец вымолвила Пух, чуть севшим голосом, – как бы там ни было, свинья, даже если она слепая, желудь себе найдет. Может, ты и прав. Кто знает, вдруг Ле Люп в самом деле втюрился в нее, но долго это не протянется. Уж мне-то поверь! Деньги он любит куда больше, чем симпатичных маленьких девочек!

Последние слова были адресованы мне.

– Так что Ши-ра ты, или Сара, или как тебя там на самом деле, – Пух опустила веки и завращала под ними зрачками точно стеклянными шариками для игры. Внезапно глаза ее распахнулись, и на лице расцвела улыбка. Она осторожно сдавила мое запястье, точно маленького геккончика – чтобы и не задушить и не выпустить. – Эх, не играть нам больше в куклы, – вздохнула она – и в голосе ее вдруг появилась нежность.

Я почувствовал в душе тепло взаимности:

– Я тоже буду по тебе скучать, – выдавил я и отвернулся в сторону.

– Тебе пора домой. – Но налет нежности в ее голосе пытался лишь прикрыть горечь, точно сахар в абсенте.

– Я хочу, – сказал я. – Очень хочу попасть туда.

Пух одобрительно кивнула, словно приветствуя это решение, и ее взгляд стал чуть менее озабоченным.

– Для того я и привела сюда Лаймона. Он довезет тебя.

Лаймон ухмыльнулся, обнажая ряд траченых табаком зубов.

– Я тебя доставлю домой, – погладил он меня по руке.

– Вот, принесла тебе еду, – объявила Стелла, вплывая в амбар и с грохотом опуская тарелку на стол. Она осмотрелась, попутно оглядывая мою кровать на пьедестале, посреди комнаты.

– Лаймон, Пух? Какого черта вы здесь делаете?

– Мы проходили мимо и услышали шипение. Зашли на всякий случай посмотреть, не превратилась ли она во что-нибудь еще! – сказал Лаймон.

– И что? Превратилась? – спросила Стелла, испуганно выкатив глаза и кивая на босые ноги, торчавшие из-под одеяла.

– Нет, мы застали ее в человеческом обличье.

– Брр! – поежилась Стелла. – Пух, что ты с ними сделала? Похоже, тебе придется еще поработать, лежа на спине, чтобы привести их в чувство.

– Мы как раз собирались уходить, – сказал Лаймон, наматывая мне черный шарф на лицо.

– Она еще не просыпалась? – спросила Стелла. – Может, проверить, с ней все в порядке? Ле Люп может покончить с ней разом – попросту даст слопать болотным травам – и никаких проблем с кормежкой! – расхохоталась Стелла.

– Я проверял. С ней все в порядке. – осклабился Лаймон.

– Очень надеюсь, Лаймон, что это именно так и ты проверил как следует. С ней все в порядке, ты уверена, Пух?

Я кивнул.

– Боюсь, Петуния вколола ей слишком сильную дозу. Слава тебе, Господи, что вы заглянули сюда. Я уже сдрейфила, что она проснется и попытается околдовать меня, как раньше. Лучше бы ее связать по рукам и ногам на всякий случай, но Ле Люп этого никому не уступит – такие вещи он любит делать самолично, – фыркнула Стелла.

Мы с Лаймоном утвердительно закивали в ответ.

– Ну что, тогда мы почапали. – Лаймон протянул руку Стелле.

– До встречи, черная змея! – бросила Стелла за плечо, пока Лаймон выпроваживал ее за дверь.

Если бы Стелла хоть ненадолго завязала с алкоголем, она могла бы обратить внимание, что Пух стала на добрые полфута ниже ростом и куда субтильнее. И если бы Стелла не была основным ликвидатором оскудевших запасов самогонного вискаря в «Трех Клюках», то не преминула бы заметить золотые серьги, блеснувшие из-под шарфа, как подброшенная в воздух монетка. И если бы ее внимание не было целиком сосредоточено на буфете, где хранилась драгоценная жидкость, возможно, увидела бы серебряные цыганские браслеты на ногах, торчавших из-под одеяла. Но все, что Стелла могла разглядеть в таком состоянии, – исключительно тени и силуэты. Она доверяла памяти, двигаясь наугад и находя предметы на ощупь.

Закрывая Пух в сарае Ле Люпа, Стелла поведала нам с Лаймоном свежие слухи. Поговаривали, что змею пора сжечь, если Ле Люп не избавится от нее в ближайшее время.

– Многие только сейчас обнаружили, что она сделала с их машинами. Кто-то должен за это ответить. Сейчас все собрались в шалмане – и факелы наготове!

– О, я думаю, змея сама уползет в свое логово, – заверил ее Лаймон, осторожно похлопав по плечу, чтобы ненароком не сбросить с лестницы.

Сделав ручкой на прощание, он обнял меня трепещущей рукой, в которой по-прежнему сохранялась дрожь не то вожделения, не то испуга, и мы вышли на ночную парковку.

– Так что они – собираются подпалить Пух? – спросил я, пока он отводил меня в свою ветхую жестяную хибарку. – Она что – погибнет из-за меня?

– Да ее там давно уже нет. Она открыла моими ключами, когда мы отошли на порядочное расстояние. Поверь мне, Пух не из тех, кто будет ждать, пока кто-то решит за нее. – Пошарив в воздухе, он дернул цепочку, включив нервно мигающую лампочку. – Это все разговоры. Никто не захочет связываться с Ле Люпом и его собственностью.

Молча кивнув, я обвел взглядом комнатку с убогой обстановкой. Узкая походная койка, большое треснувшее зеркало на трубе парового отопления да несколько журнальных картинок, налепленных по стенам.

– К тому же ходят слухи, что Ле Люп сам оборотень и когда-то был волком, занимаясь черной магией.

– Ты отвезешь меня сегодня? – спросил я, украдкой любуясь в свое отражение в сверкающей кожаной экипировке, которую Пух принесла в рюкзаке, одолжив мне на время. Я не мог удержаться, чтобы не погладить восхитительно гладкую кожу.

– Мне больше нравится розовое, на которое ты это все напялила, – заискивающе произнес Лаймон.

– А мне – нет, – рассмеялся я. – Но лучше я в самом деле сниму вещи Пух. А то она станет потом меня разыскивать.

– Да, она может… Тебе лучше сразу снять эти жуткие тряпки. Ты слишком красива для них.

Голос Лаймона вновь стал срываться, становясь визгливым и неврастеническим, на что я поначалу не обратил внимания.

Я стал стягивать кожу.

– Погоди, дай, Лаймон тебе поможет.

Он ухватился за юбку, так что я смог легко вылезти из нее. Я нерешительно положил руку ему на плечо, вынужденный опереться.

– Давай теперь снимем лодочки. – Присев, он вцепился в туфли – мне оставалось только поднимать по очереди ноги. – Я без ума от твоих обычных, – прохрипел Лаймон, извлекая их из рюкзака, которым Пух снабдила меня в дорогу.

Над головой у него я заметил картинки, прилепленные к стене. Это были вырванные листки с рекламой маленьких девочках в кружевцах, купальниках и в нижнем белье.

– Лаймон… – я погладил его по голове, и он тут же прильнул ко мне. – Нам в самом деле пора. Я хочу домой.

– Сейчас, ну пожалуйста. Прошу тебя. – Он обнял мои ноги. – Я так соскучился… так давно не трогал маленькую красивую девочку. – Всхлипнув, он зарылся лицом в мой подол.

– Лаймон, скоро все выяснится, и меня хватятся. – Я держал руки над его головой, уже опасаясь прикасаться вторично, чтобы не спровоцировать новую вспышку симпатии.

– Стелла не заглянет туда до завтра. – Он уткнулся в меня, точно ребенок в мамину юбку. – Я так давно… с самой тюрьмы, – бормотал он и всхлипывал.

– За что тебя посадили, Лаймон?

Он приник, целуя мне ноги.

– Господи, как же я забыл про ножки моей крошечной девочки, – визгливым голосом произнес он.

– Лаймон, – я возложил руки ему на плешь, но тут он вздрогнул так, будто через него пропустили электрический ток.

Я отдернул руку, точно коснулся горячей конфорки.

– Лаймон, как же ты не понимаешь, они хотят меня сжечь. А я не хочу, чтобы меня обратили в пепел или скормили болотным растениям, я хочу домой!

И я потянулся за своими туфлями. Лаймон вцепился в мои руки и рухнул на пол, не выпуская.

– Пожалуйста! Ну, пожалуйста! – подвывал он. – Я же полюбил тебя с первого взгляда. Я всем говорил, что ты не змея. Я не хотел, чтобы кто-нибудь причинил тебе зло, никогда, никогда!

Он ударил головой в пол.

– Я же не собираюсь с тобой перепихиваться, ты не думай, я просто хочу подержать тебя, потискать, полюбоваться и все – понимаешь? – Лаймон застучал лбом по полу еще энергичнее.

– Лаймон… – умоляющим шепотом произнес я.

– Ты даже не представляешь, что это такое. Извини, не хотел пугать тебя, но ничего не могу с собой поделать. Я рассказал это тюремным докторам, и они упекли меня в одиночку, на долгие годы. – После каждого удара на лбу стали появляться красные пятна. – Потом они меня выпустили на свободу – но я ничего не могу с собой поделать! Это выше меня, сильнее меня! Я люблю тебя, понимаешь?!

– Лаймон, перестань колотиться башкой, ты уже весь в крови.

Я присел рядом, удерживая голову Лаймона.

– Прости! Мне так жаль! – Он снова захныкал, прильнув ко мне. – Мне просто нужно немного побыть с тобой, а потом я отвезу тебя куда захочешь. Никто ничего не узнает. Каких-то десять минут…

– Лаймон, – удрученно вздохнул я.

– Пять! Всего лишь пять минут! И я дам тебе, – тут он полез в задний карман брюк, – сто, нет, двести долларов! – Он помахал бумажками предо мной. – Я так одинок, – скуксился и заныл он.

Я посмотрел на него: стоя на коленях, Лаймон глядел с надеждой, снизу вверх, точно собака в ожидании команды хозяина, готовая исполнить любой фортель.

– Я понимаю, что такое одиночество. Лаймон. – И посмотрел на деньги, подумав: «Неплохо было бы вернуться к Саре с добычей». Взяв протянутые деньги, я сунул их в туфлю.

– О, благодарю тебя, благодарю! – дрожал голос Лаймона. – Ты святая, спасительница.

– Это мне уже говорили, – грустно вздохнул я. – Пять минут… – напомнил я ему.

– О, да, конечно! – воскликнул он, вскакивая. – Конечно! Давай посид им немного у меня на кровати. – Голос его дрожал и срывался.

Я присел на краешек кровати, а он встал передо мной на колени.

– Я только расстегну пуговки на твоем восхитительном розовом платьице… – Пальцами, трясущимися, как с бодуна, ему с трудом удавалось это делать.

– Пять минут, Лаймон, – напомнил я.

– Да, знаю, знаю. Только дай мне посмотреть… О, о-о! – задышал он, хватая воздух ртом, как человек, только что потерявший на рулетке миллион долларов.

– Что?

– О, ты разрываешь мое сердце!

– Что случилось?

– На тебе эта восхитительная распашоночка, с тесемочками и бантиком? – Слезы хлынули по его счастливому лицу. – Благодать-то какая! – Он посмотрел на меня – даже морщины на его лице разгладились, он помолодел на десяток лет. – Теперь я могу умереть спокойно.

– Рад был доставить тебе это удовольствие, Лаймон, – я улыбнулся ему.

– Позволь, – захрипел он, – позволь мне…

– Что, Лаймон?

– А давай теперь снимем эту рубашоночку, ну, пожалуйста?

– Конечно, Лаймон, сниму ради тебя, – забросив руки вверх, я стал стаскивать с себя нижнее белье, но тут он остановил меня.

– Дорогая, не так быстро. Я столько мечтал об этом мгновении – оно не должно пройти так стремительно. Я хочу использовать свои пять минут в полную силу, – капризно сказал он. – Ты не могла бы прилечь?

Я послушно распластался на сплющенном матрасе. Он навис надо мной. Я поддернул исподнее и не спеша стал стягивать его с головы.

– О, это у тебя такой пупок? – пропел он, будто разговаривал с грудным младенцем. – А можно… я его поцелую?

– Конечно, целуй на здоровье, Лаймон.

Из груди его вырвался сдавленный крик. Повар медленно склонялся, пока его горячее дыхание не защекотало мне живот, отчего я инстинктивно рванул вниз задранную рубаху.

– Ах, маленькая девочка боится щекотки! Боится?

– Нет, – всхлипнул я между приступами смеха.

Но тут он прижался губами к моему животу, издавая непристойные трубные звуки, какими обычно родители балуют своих новорожденных младенцев.

– Лаймон! Лаймон! – закричал я, уже задыхаясь. – Перестань! – Я не мог сдержаться от гомерического хохота, когда он тыкался мне в живот своими губами. – Кончай! – И я оттолкнул его, схватив за волосы.

Вдруг он поднял голову.

– Не обижайся. Я больше не буду там щекотать. Можно продолжить?

Я кивнул, снова откинувшись на продавленную подушку, и задержал дыхание. Он задрал мне рубашку до самого подбородка.

– О, Господи! О, Господи! Неужели я это вижу! О Боже Всемогущий!

Схватившись за сердце одной рукой, второй он продолжал задирать сорочку.

– С тобой все в порядке? – Я тревожно поднял голову.

– О-о-о! – Он издал долгий стон. – Оу-у. Оххх… У тебя самые… – тут голос его сорвался… – самые прелестные в мире детские сосочки! – Он вцепился пальцами в свое лицо, будто собирался сорвать его, как маску. – Т-такие розовенькие, – заикался он, – такие плоские грудки, такие крошечные – само совершенство!

Я уставился в щелястый деревянный потолок. Сквозь него различалась жестяная крыша.

– А можно… можно потрогать? – выдавил Лаймон, беспрерывно ахая и охая.

Кивнув, я сосредоточился на потолке. Какая-то тварь торопливо перебирала лапками, мечась по доскам.

Пальцы его зачертили вокруг моих сосков. Он стал пощипывать их, словно копался в солонке.

Я постарался не обращать внимания на это не совсем приятное ощущение, а также на его опостылевшие вздохи-причитания. Маленькая когтистая лапка высунулась из щели над нашими головами.

– Лаймон, пора, – сказал я в потолок.

– Еще минуточку, только минутку, одну, всего…

Высунулись маленькие хвостики, торопясь к большому хвосту. Я прислушался к писку и возне – очевидно, мышата или крысята жались под брюхо своей мамы.

– Лаймон…

– Перевернись на живот, крошка, для меня. Тебе же не трудно?

Недовольно кряхтя, я выполнил желаемое и перекатился.

– О, спасибо, спасибо тебе, добрая душа! Теперь я только стяну с тебя эту юбочку… – Я почувствовал, как он тянет ее, ухватив за подол.

Юбка заскользила по моим бедрам. Затем он запыхтел как паровоз, так что я уже всерьез испугался, что он возьмет вот так и гикнется у меня на глазах.

– Лаймон, тебе бы лучше посидеть, – бросил я за плечо.

– Я в порядке, в полном порядке, просто уже так давно…

– А как же Пух? Ты что, ни разу с ней не был?

– О, она, конечно, юна, но уже не такая, как ты, – чистая невинная малышка. Только самые маленькие, чистые и невинные, как те, из журнальной рекламы, возбуждают меня. А теперь, если ты не против, я сниму твои прелестные белые колготки, хорошо? – Он не стал ждать моего разрешения, сразу запустив пальцы под резинку.

Я лежал, скрестив руки под головой, и теперь, за недоступностью потолка, пялился на фото какой-то малолетней девчурки, прямо у меня перед глазами.

– Порядочек, теперь только спущу твои обворожительные тр-русики… Ле Люп так делал? Разрази меня гром, делал, ведь они ужасно очаровательны, такие р-розовые.

Я боднул головой сложенные руки и тут обратил внимание, что некоторые места на картинках Лаймона протерты до дыр.

Я почувствовал сзади еще один, последний рывок – и окончательно лишился колготок.

– О, что я вижу! Моя маленькая драгоценная принцесса у меня на кровати в одних розовых трусиках! О, я не переживу этого счастья!

– Пять минут прошли, Лаймон, – сказал я, обращаясь к девочке на стене.

– Только позволь посидеть рядом и погладить тебя, чуть-чуть. Я хочу прикоснуться к этой мягкой белой коже.

Я повел плечами, и он азартно уселся рядом, как игрок за карточный стол.

– У тебя кожа совсем как у моей падчерицы, – простонал он.

– Мне пора домой, Лаймон.

– Сейчас, сейчас… – Пальцы его забегали по моей спине, точно потерпевший аварию самолет, пытающийся найти место на аэродроме. Наконец, еще немного астматически попыхтев, он стал ласкать мне попеременно спину, руки и ноги.

– Как хорошо, Лаймон, – отозвался я на этот массаж и потер налившиеся тяжестью веки. – Кажется, это лекарство, которое вколола в меня Петуния, еще действует.

– А ты отдохни, расслабься, – заботливо закудахтал Лаймон.

– Ты классный массажист. У тебя здорово получается, – пробормотал я в сложенные руки, куда безвольно уткнулась моя голова.

– Все в порядке, не беспокойся ни о чем, крошка. – Он запустил пятерню мне в волосы, словно чесал лошадиную гриву. – Такие прекрасные золотые локоны, крошка моя… – заклинал он высоким бабьим голоском. На миг мои глаза вдруг закрылись сами собой.

– Мне пора домой, – пробормотал я в матрас и заснул окончательно.

– Что это? – тряс меня Лаймон, пытаясь привести в чувство.

Открыв глаза, я вытер слюну с подбородка.

– А? – обалдело спросил я, оглядываясь по сторонам. Прошла минута, прежде чем я вспомнил, где я нахожусь.

– Где твоя дырочка? – В голосе Лаймона звенело отчаяние.

– В заднице, – ответил я, вытирая растекшуюся по руке слюну краем подушки. Внезапно я ощутил, что трусов на мне уже нет. Интересно, как долго я дрых?

– Но где другая?

– В чем дело? Мне надо идти, Лаймон. – Я стал вставать.

Лаймон пихнул меня обратно в постель. Это было с его стороны так неожиданно, что я на некоторое время оцепенел. Я почувствовал, как он раздвигает мне ноги. Пальцы его усердно копались в моей промежности.

– Ничего себе, – вырвалось у него, и я завопил от боли. – Ничего себе! – воскликнул он еще громче и перевернул меня на спину.

Лаймон безмолвно уставился в мой пах: в глазах его отразился ужас.

Я медленно опустил руку между ног, прикрываясь.

– Кто ты? – спросил Лаймон, и я увидел, как на его растерянное лицо медленно набегает тень.

Я не знал, что сказать. Я чувствовал себя не менее потрясенным. Я снова потрогал – там, как всегда, все было на месте.

– Кто ты? – воскликнул он, и я вскочил.

– Пожалуйста, отведи меня домой, – тихим голосом произнес я.

– Кто ты? – взревел он в третий раз. – Или ты дьявол? Или ты змея? Кто же ты, разрази тебя гром? – вскричал он, наверное, во всю мощь своих легких.

– Пожалуйста, Лаймон, я просто хочу домой. – И с этими словами осторожно попятился к двери.

– Ты не маленькая девочка! – возопил он и вдруг накинулся на меня. Я вышиб спиной ветхую дверь и побежал в чем мать родила.

Я слышал его топот, крики, но настичь меня ему не удалось. Вскоре он устремился в сторону парковки, с криками о помощи. Я свернул было к длинной очереди грузовиков, выстроившихся на прием к Пух, но тут же передумал – и заметался в панике, отчаянно пытаясь сообразить, куда мне деваться. Может, сбегать обратно, за одеждой, брошенной в лачуге Лаймона? Не успел я принять это решение, как из забегаловки «Три Клюки» хлынула толпа народа, размахивая чем-то, издали напоминавшим незажженные факелы.

Словно ведьма, преследуемая инквизицией, я бросился к лесному болоту.

Позади доносились вопли, меня называли всеми сатанинскими именами, какие мне доводилось слышать, и даже до сих пор незнакомыми. Болотные травы, саррацении, гелиамфоры и пузырчатка жалили в лодыжки, а рой москитов присосался ко мне, как к вишневой газировке. Я затаился за исполинскими вонючими зарослями скунсовой капусты. Сквозь листья можно было разглядеть толпу с уже горящими факелами, впереди которой плясали гротескные тени.