Текст книги "Сара"

Автор книги: Дж. Т. Лерой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Натома-стрит

Будто бес подтолкнул меня в спину, пустив по склону улицы Натома-стрит, словно по наклонной плоскости, уводящей в мир иной. Здания здесь были все до единого приземистые и теснились одно к од ному. Тяжелые врата каторжных фабрик, обвалившиеся арендные бараки, витрины, забитые пыльными хохочущими Санта-Клаусами и серым искусственным снегом, древние скотобойни с проржавевшими балками, высунувшими свои жала над моей головой. Я смотрел, как скользит под ними моя тень, выхваченная ржавым уличным фонарем, неуклонно преследуя меня, не отставая ни на шаг. Как я хотел от нее избавиться! Но она злорадно скользила над заплесневелым щебнем дороги, испускавшим застоялые запахи разъедавшей его мочи. Грохнуло и рассыпалось словно дождь разбитое ветровое стекло, захрустело под ногами, подгоняя меня вперед. Я шел, понурив голову, слыша лишь голос собственного пульса, не ощущая уже вокруг ничего, кроме притаившейся во мне холодной боли, боли, ни за что не желающей расставаться с моим телом.

Обитая листовым металлом дверь тускло блеснула впереди, словно лезвие топора с пожарного щита, и звук моих шагов эхом отразился от нее, раскатившись по Натома-стрит. Холодный металл назойливо блестел перед глазами, отпугивая и притягивая одновременно, однако заученными механическими движениями я приближался к нему, как пылинка железа, влекомая сильным магнитом. Я шел как во сне, зная, что только развязка может освободить меня от кошмара.

У двери я остановился, различая смутные облачка дыхания, вырывавшиеся из моего рта. Удивительно, что я способен еще что-то порождать на свет – пусть хотя бы эти кратковременные облачка пара. Ведь скоро, совсем скоро, от меня уже ничего не останется. Я стал колотить в железо так, что засаднило пальцы. Затем выждал несколько секунд.

– Ну, давай же, скорее…

Стуча зубами от холода, я врезал по двери ботинком. Вот так и найдут меня под дверью, съежившегося и обескровленного, как после встречи с вампиром. Я снова и снова молотил по содрогавшейся двери. Отчаяние поднималось во мне в каждым ударом.

– Ты же здесь! Я знаю, что ты здесь, черт побери!

Напротив распахнулось окно.

– Люди спать, люди спать! – донесся визгливый голос.

Обернувшись, я увидел лысого круглолицего китайца, похожего на улыбающегося Будду. Огоньки рождественской елки пробегали разноцветными сполохами по его лицу.

– Уходить, уходить!

Но вот загремели тяжелые засовы, заскрипели замки, и я обернулся последний раз посмотреть на мир Натома-стрит, с его огнями, машинами, пешеходами, понятия не имевшими о том, зачем я оказался здесь и что меня ждет.

– Вот, черт возьми, до чего неугомонный.

Синий свет из дверного проема упал на тротуар.

– Еще только полдвенадцатого, я так рано не начинаю, – произнес он глубоким грудным баритоном.

Я невольно вздрогнул и посмотрел в окно, однако Будда уже исчез, оставив только зияющий провал окна, в котором горел свет рождественской елки.

– Проходи, – распорядился он, но стоило мне обернуться – и его уже не было. Передо мной лишь зияла распахнутая дверь.

Я вошел в синее пространство, и стальная монолитная стена захлопнулась за моей спиной.

– Засов, – донесся его властный голос. Я осмотрел сложную систему замков и запоров, ломая голову, с чего начать. – Внизу, – подсказал он.

Это был блокирующий замок с кнопкой, который автоматически срабатывал на защелкивание, но, чтобы открыть его, нужен был ключ. Сердце сжалось у меня в груди при виде того, как я отрезаю себе выход.

Я двинулся на голос, по узкому коридору с голыми стенами. Вдоль потолка выстроились такие же голые лампочки без плафонов. Под ногами был растрескавшийся каменный пол.

– Пошли, – нетерпеливо звал он. – Сейчас направо.

Коридор заканчивался просторным складским помещением, где стояли два «харлея». С разных сторон другие коридоры уводили в невидимый лабиринт чердаков, лестниц и дверей. Я проследовал за синим свечением в комнату размером поменьше, пропахшую сивушными парами и каким-то странным дразнящим ароматом.

– Сюда.

Он сидел в кресле «Босс» посреди комнаты, с двумя банками «Фостера», одну из которых, уже открытую, протягивал мне. Моя тень наползла на него точно туманное облако, поднимаясь по черным ботинкам на толстой подошве, выцветшим джинсам «Леви Страус» – до кожаной жилетки, в разрезе которой сверкали два серебряных кольца, проткнувших соски на голой груди. Избегая смотреть ему в лицо, я потянулся за пивом.

– Спасибо.

– Сколько тебе?

Он вопросительно закинул ногу на ногу.

– Восемнадцать, – автоматически отозвался я и схлебнул выступающую пену.

Он рассмеялся.

– Сколько-сколько?

Он выжидательно покачивал ботинком.

– Пятнадцать, – пробормотал я.

– Пятнадцать? – переспросил он.

Я приблизился к кирпичной стене, на которой были развешаны разнообразные приспособления для пыток. От них гостеприимно повеяло теплом, я судорожно вздохнул, понемногу начиная расставаться с этим нахлынувшим холодом.

– Пятнадцать – это уже ближе.

Я кивнул.

– У меня есть документы, в случае чего.

– В случае – чего? А?!!

Я посмотрел на него. Острые выступающие скулы, тонкий, плотно сжатый рот. Черные волосы зачесаны назад. Глаза его цветом напоминали засохшую кровь.

– Ты хочешь сказать, все, что случится, останется между нами?

Я промямлил нечто невразумительное. Мне вдруг стало ужасно неловко.

– Вот… деньги! – вырвалось у меня. И я стал рыться по карманам, нечаянно плеснув пивом на пол.

Он рассмеялся, качая головой.

– Прошу прощения… вот черт!

Он выжидательно наблюдал, как я пытаюсь извлечь деньги из заднего кармана.

– Блондины, – хмыкнул он. – Гении чертовы!

Он сделал здоровенный глоток из банки. Я протянул ему сотню долларов.

Он криво улыбнулся.

– Ишь какой быстрый.

– Лучше рассчитаться сразу, – я отвел глаза в сторону.

– Смотри ты, – он принял бумажки. – И перестань трястись.

Я и не заметил, что колени у меня дрожат.

– Итак, ты платишь мне – и что же, интересно, при этом чувствуешь?

Он развернул деньги веером.

– Не знаю, – выдавил я.

Как я мог ему это объяснить? Да, я чувствовал унижение, оттого, что приходится за это платить. Но это дополнительное унижение странным образом успокаивало меня. Нельзя доверять людям, которым не платишь.

Он шумно вздохнул.

– Ну, давай, присаживайся.

Я оглянулся по сторонам.

– Прямо здесь присаживайся.

– Да… прошу прощения. – Моим левым веком овладел нервный тик. Я опустился на холодный каменный пол и прикусил губу.

– Наслышан о тебе, – с коротким смешком сказал он и спрятал деньги.

Я невразумительно пробормотал что-то в ответ. Кровь стучала в висках все сильнее с каждой минутой.

– Ты ведь без тормозов, правда?

Банка с пивом стукнулась о деревянный подлокотник. Я рыскал глазами по сторонам, избегая его взора, устремленного на меня.

– И без пароля, да? До полного конца, без остановки? Так? Уверен, что сможешь выдержать?

Я кивнул головой.

– А ведь тебе, – ткнул он в меня пальцем и рассмеялся, – давно на все плевать, точно?

– Мне… – Голос у меня в этот момент сорвался. – Я… Мне…

– Говори, говори, не стесняйся.

– В общем, если бы вы…

– Ну, что? – подался он вперед.

У меня задрожала губа:

– Вообще-то, мне, типа того, давно на все…

– Вот именно, – вздохнул он. – Ты понял, о чем я… – Он встал. – Я не могу сидеть тут всю ночь.

Несколько раз торопливо глотнув пива, я встал следом.

– Так и что же тебе надо? – Он взмахнул рукой, указывая на развешанную по стене коллекцию ремней, палок, кнутов и плетей. – В этом жесте чувствовалась гордость коллекционера.

– Не знаю, – выдавил я, в то же время не в силах оторвать глаз от гимнастического снаряда «джунгли».

– На дыбу, что ли?

Он снял короткий хлыст и стегнул по ладони. Я почувствовал нервно-болезненное напряжение.

– Вещь хорошая, но…

– Не то? Может быть, тебя отходить «кошкой» – плеткой-девятихвосткой?

Я вновь помотал головой.

– Не буду тратить лишних слов, – сказал он. – Останешься доволен. – Он похлопал меня по плечу. – Я не телепат и не могу знать, что у тебя на уме. Да и вообще я мало что о тебе знаю.

Мне хотелось спросить, что ему вообще обо мне известно и откуда, но я не решился.

– Приступим. – Он приблизился и положил руку мне на затылок. – Давай я тебе помогу, – шепнул он.

– Вот это, – мотнул я головой.

– Это? – показал он.

Я утвердительно кивнул и уставился на дыбу.

– Молодец! – одобрительно воскликнул он. – Одежду можешь сложить на стул.

– Да, сэр, – пробормотал, начиная торопливо разоблачаться.

– Вот это правильно, что ты так обращаешься ко мне, – одобрил он. Я слышал, как он передвигает какие-то штуки, регулируя высоту. – Какие-нибудь особые слова?

– Не знаю.

Я согнулся и стал расшнуровывать ботинки. Он подошел сзади и навис надо мной, словно примеряясь – руки его скользнули по моей обнаженной спине.

– Я вижу, ты уже не новичок, а?

– Чертов узел, – откликнулся я, дергая так некстати запутавшийся шнурок, придавивший язык ботинка.

– Кто тебя так приласкал? Отец? Или, может быть, отчим? – Он провел пальцами по шрамам и рубцам.

– Чертов узел не развязывается! – воскликнул я, огорченно топнув ботинком.

– Эй! – Он схватил мое лицо в ладони, заглядывая в него. Я продолжал досадливо бить копытом. – Эй, эй, еще не время, погоди, потише… все в порядке…

Голос его успокаивал. У меня вырвался невольный стон:

– Все в порядке, все в порядке, все в порядке… – Это звучало как колыбельная. – Пожалуйста, – выдавил я, нетерпеливо хватая его за руку.

– А теперь скажи, – шепнул он на ухо. От его дыхания веяло теплым кислым запахом пива и слюны. – Ну, скажи…

Наши дыхания слились воедино. Он был совсем близко. Он обвил меня руками сзади.

– Скверный мальчишка, – прошептал я. – Негодник… – Меня как будто задел проносящийся поезд, сбив дыхание. – Ну да, ты ведь и в самом деле дурной мальчик, разве не так?

Я почувствовал, что напряжение стало отступать.

– Грешник – вот кто ты такой, – видимо, сориентировался он по одной из моих татуировок.

Закрыв глаза, я ощутил знакомую резь в желудке, и холод мгновенно охватил меня. Он обнял меня, скрестив руки на моей груди. Я застонал.

– Ну, а теперь скажи мне, – спокойно произнес он.

– Накажи меня, – простонал я.

– Как наказать, сильно? Или еще сильнее? С какой силой? – Его подбородок врезался мне в плечо.

– Пока я не… не вынесу урока… пожалуйста. Мне очень надо, чтобы ты сделал это, пожалуйста. – Я задрожал всем телом.

– До пароля?

– Нет, никаких паролей, делай все до конца, хорошо? – Я часто дышал, не в силах совладать с собой. – Только, пожалуйста, не лицо, ладно?

– Симпатичное личико. – Он похлопал меня по щеке, и я невольно потянулся к его ладони, как животное, ожидающее ласки.

– Да, да, говори это, – задыхаясь, произнес я. – Скажи мне, что я прекрасен… пожалуйста. – Я не мог остановиться.

– Ты в самом деле прекрасен, – почему я и согласился тебе помочь, – шепнул он мне в самое ухо, что было уже больше похоже на поцелуй.

– Спаси меня, – простонал я, и он крепко сдавил меня в объятиях… Я надеялся, что это никогда не прекратится. Что он никогда меня не выпустит.

– Спасу тебя, моя прекрасная, ласковая, злая сучка.

– Да, пожалуйста…

Он вцепился рукой мне в промежность.

– Называй меня сэр! – Голос его резко переменился: сразу стал грубым и хриплым. Он все сильнее тискал меня. – Сэр! – крикнул он мне в ухо.

– Сэр, – шепотом повторил я и почувствовал, как будто из меня вытягивают жилы. – Сэр, пожалуйста, еще… не останавливайтесь, я доплачу. – Он не отзывался. – Сколько угодно… – Я сорвался в сентиментальные излияния, но уже не мог остановиться.

– А теперь, – сказал он, щелкнув лезвием складного ножа, – поиграем в экстремальный секс.

Я втянул воздух.

– Нравится? – Он разрезал мои шнурки, помог скинуть ботинки и, наступив на джинсы, избавил меня от одежды.

Я ощутил лезвие в промежности. Я так и взвился:

– Это мой грех, – шептал я. – Я его ненавижу! – Лезвие вдавилось еще сильнее, и я почувствовал, как благодарно раздвигается кожа… неужели я когда-нибудь от него избавлюсь? – Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – твердил я, часто дыша.

– Не беспокойся, мы обо всем позаботимся… А теперь, – он подтащил меня к самодельной дыбе, – продолжим.

Мне казалось, что все происходит во сне. Он застегнул на моих руках нейлоновые браслеты на «липучках». Я посмотрел на свою вздымающуюся грудь: казалось, мое сердце прорывается сквозь грудную клетку. Подтянув меня вверх, он стал заходить за спину, покачивая, словно маятником, толстым кожаным ремнем.

– Только не по лицу! – взмолился я.

– Заткнись, – был ответ. Он запустил пятерню мне в волосы. И поднес ремень к лицу. – Целуй!

Пахнуло знакомым ароматом хлорки. Я с благодарностью поцеловал орудие наказания.

Он был знатоком.

– Мерзкий сученыш, – дернул он меня за волосы, и ремень исчез у меня за спиной.

– Да, сэр, – простонал я, закатив глаза.

– Мудила ты грешный!

– Да… да, сэр. – Мои ягодицы тревожно сжались в предвкушении удара.

– Говори! – скомандовал за спиной железный голос.

– Я отвратителен, сэр. Достоин наказания.

– Дальше!

– Я просто петух вонючий, сэр! Накажите меня за это!.. Построже. – Жар распространился по всему телу, до пяток, до кончиков пальцев. Я не слышал больше ничего, кроме его дыхания. – Господи… пожалуйста! – завопил я.

– Тебе ведь это надо? – вкрадчиво спросил он из-за спины.

– Да, прошу вас.

– Свинья!

Это слово было вырезано у меня на животе. Я замер, почувствовав во рту железный привкус, и кивнул.

– Повтори!

– Я свинья, просто прожорливая свинья, сэр! – доложил я.

Он довольно рассмеялся.

– Вот и прекрасно. Но ты еще и осел, потому что пришел сюда.

– Так точно, сэр! Я петух, свинья и осел!

– Замечательно! – хохотал он.

Я увидел, как скользнула его тень – рука с ремнем на миг зависла в воздухе, словно он делал подачу из аута, и на меня обрушилась кожаная плеть со знакомым свистящим звуком, сопровождаемым треском кожи. Я содрогнулся всем телом.

– Спасибо, сэр, – пролепетал я.

– Ведь я должен наказать тебя, не так ли?

Я согласно мотнул головой. Новый удар. Тело извивалось, стараясь избежать боли. Странно: чем больнее, тем сильнее хотелось подставить его под удар.

Он клеймил меня самыми обидными, самыми мерзкими прозвищами, каких не было начертано даже на моем теле, и каждый раз сопровождал это очередным ударом. Не забывая при этом напоминать, чтобы я его величал не иначе как «сэром». И требовал, чтобы я просил его – просил! – наказать меня еще сильнее. Иногда он при этом смеялся, иногда свирепел и жарко дышал мне в затылок. Я должен был умолять его, чтобы он не прекращал пытки.

И вот в его руке что-то звякнуло.

– Закрой глаза, сука! – Рука его вцепилась в промежность. – Я сказал, зенки закрой! А ты не слишком сообразителен, – расхохотался он. – Еще не догадываешься, что тебя ждет?

Я совершенно обмяк, провиснув на дыбе. Что-то холодное коснулось моего левого соска. У меня перехватило дыхание.

– Так, значит, хочешь, чтобы я тебя исправил? Чтобы научил, как вести себя? – Что-то кольнуло справа, будто через мой правый сосок пропустили иголку с ниткой. – Ты у меня научишься слушаться.

– Да, – меня обдало жаром. – Прошу вас, сэр.

Металлические зубчатые прищепки защемили соски, с них свисали цепочки. Я ощущал их холодный прикус – он подергал за цепочки, поочередно. Я почувствовал его ладонь на щеке и зарылся в нее лицом, словно пес, который просит, чтобы у него почесали за ухом. Я поцеловал и лизнул его в ладонь.

– Нравится?

Еще одна прищепка впилась мне между ног. У меня моментально закружилась голова, и он похлопал меня по щеке, словно для того, чтобы привести в чувство. Я удивленно заморгал. Он сместился вперед и был на расстоянии всего в несколько дюймов.

– Я не стану резать твое личико, – пообещал он. – Если тебе повезет. В общем, постараюсь. – Он потрепал по другой щеке. – Закрой глаза.

Я снова услышал металлическое позвякивание, вздрогнул и заскулил.

– Теперь еще раз напомни мне, кто ты такой.

Мне пришлось напомнить, что я петух, свинья и осел. И к тому же потаскуха. Я тянулся к его ладони, как лошадь к соли, а он в это время дергал за цепочки и, казалось, медленно рвал мое тело на части. Как можно описать боль, которая достается через мучение, и в то же время приносит несказанное облегчение, утешает и успокаивает? Как объяснить боль, что сжигает, точно мука, но успокаивает и возбуждает одновременно – больше чем ласка и поцелуй? Его палец скользнул по моим тубам и забрался в рот. Остальные перебирали по лицу, точно паучьи лапы. Я сосал этот палец, а он двигал им во рту.

– Ты вшивый лобок!

Оглушительная пощечина выбила искры из глаз. Я сморгнул наливающиеся в глазах слезы. Он опять задергал за цепи.

– Говори! Говори мне! Ты, петух продажный!

– Я подлый, грязный, вшивый… – Тело пыталось уйти от боли и вертелось на дыбе. Грудная клетка вывернулась, как покоробленная фанера. Он снова зашел сзади.

– А теперь настало время преподать тебе урок.

Я уже сжал кулаки в ожидании немыслимой боли и, выпучив глаза, уставился в кирпичную стену.

– Покаяние. Я хочу покаяния. – В висках нетерпеливо стучал пульс.

– И ты его получишь. Ведь ты был несносным мальчишкой?

– Пусть я заплачу за это, сэр, – прошептал я. И почувствовал, как он поднимает ремень.

– А теперь пришло время слез.

– Сейчас он у меня заплачет! – кричала мама, больно выкручивая запястье.

– Никогда еще не видел такого циничного воришки, да еще в таком возрасте, – заметил седовласый охранник магазина, погрозив пальцем. Сырой бифштекс и шесть банок пива из моего рюкзака были выложены на стол. – Видишь, до чего довел мать?

Молодая кассирша-блондинка с перманентом, задержавшая меня на кассе, укоризненно покачала головой.

– Небось украл для своих дружков – таких же бандитов.

– Бандитам в наш магазин ход закрыт, мадам. – Менеджер торопливо протер ботинки о брюки.

Я знал – втайне мать сейчас потешается над ним, старающимся произвести на нее впечатление. Она обмахивалась рукой, как будто бы ей было нестерпимо душно и сама она находилась в полуобморочном состоянии.

– Отрадно слышать это, сэр… – сказала она, забросив ногу на ногу.

– Мы проводим особые службы, в нашей церкви, при храме Девы Вечной Любви и Милосердия, но все это напрасно, по-моему.

Она приглушенно хмыкнула, а у меня вырвался достаточно откровенный смешок. Она тут же отвесила мне пощечину. Я продолжал улыбаться – и ничего не мог с собой поделать, хотя знал, что расплата не за горами.

– Да, мадам, полиция здесь не поможет, принимая во внимание возраст преступника… Да… – менеджер заглянул мне в лицо, – потрясающее явление. – От него тянуло тунцом и маринадом. – Тебе совсем не стыдно, мальчик?

Мама закашлялась:

– Он стал таким после смерти отца, несколько лет назад. Помните, был большой пожар? Мой муж был пожарным в Таллахасси.

Послышались сочувственные возгласы.

– Господь упокой его душу. Мальчик рос без отца и поэтому совершенно невоспитан и недисциплинирован.

Я прыснул, представив ее замужем за пожарным. Ладонь ее снова встретилась с моей щекой. Последовала новая оплеуха.

Менеджер глухо кашлянул:

– Пожалуй, это лучший способ его приструнить, мадам…

– Мери, – подсказала она.

– … Мери. Я – Говард. – Он пожал ее руку несколько дольше, чем требовалось.

– Говард, мне очень жаль, что мы встретились в таких обстоятельствах, но я верю, что это поможет спасти моего мальчика лучше, чем полиция или… или то, что я с ним сделаю.

Закатив глаза, я издал стон. Ногти ее впились мне в запястье.

– Ты, гадкий мальчишка, скажи спасибо мистеру Маршу.

– Спасибо, – безразлично пробормотал я и оскалил зубы, якобы в благодарной улыбке.

Кассирша сверкнула браслетами, поправляя прическу.

– Да пороть надо, чтобы неповадно было, – сказала она, вдруг напомнив этими словами Шнайдера Грузоперевозки.

– Тогда бы и кражи в магазине прекратились, – проворчал охранник. – Тогда бы уж никто не полез воровать. Двое парней-упаковщиков, чуть постарше меня, уставились с другой стороны зеркального экрана. – Что ж, теперь, пожалуй, самое подходящее время.

Мама встала и пригнула меня к столу. Сердце забилось чаще, откликаясь на знакомую позу.

– Пожалуйста, – прошептал я.

– Ну, теперь мы увидим раскаяние, – заржал Говард и злорадно расстегнул ремень. – Скоро и слезы увидим.

Мать нагибала меня все ниже, навалившись всем телом.

– Быстро снимай штаны.

Я искоса взглянул на нее, и в ее глазах полыхнула знакомая ярость. В самом деле, кто просил меня в этот раз попадаться на кассе.

– Прошу прощения, – сказал Говард матери, извлекая ремень из брючных петель.

Я увидел, как девушка с кассы закусила губу.

– Пожалуй, мне пора, – сказала она и направилась к выходу.

– Куда же вы, дорогая! – задержала ее Сара. – Не уходите. Пусть ему будет стыдно. Раз он крал у вас на глазах, пусть и наказан будет так же.

Я остановил взгляд на мальчишках в зеркальном стекле. Мама, покачав головой, чуть заметно улыбнулась мне. Я чувствовал, что все уставились на меня в ожидании – их взгляды согревали, уняв дрожь, и точно Бэтмен, несущийся по своему тоннелю на очередной подвиг, я внезапно ощутил себя героем, способным перенести все. Даже невозможное. И я смог налечь грудью на стол и спустить штаны. Дрожащими руками я удерживал их и бормотал молитвы, уже чувствуя, что сейчас произойдет. Ремень Говарда падет на меня – и я буду наказан. Сейчас он словно бы становился моим отцом, рукою карающей и ласкающей. Он и стал моим новым любящим отцом, ежедневно повторяя эту процедуру, пока мы не убрались из его трейлера три с половиной месяца спустя, прихватив заодно его деньги, кольцо и золотые запонки.

Пусть меня накажут, пусть – пусть увидят, до чего я мерзок и порочен. Только бы они не узнали о том, что известно маме – и о том, что, пытаясь меня наказать, они делают только хуже. И слезы, сжигавшие меня сейчас изнутри, только усугубляют мою вину.

Потому что в моих джинсах притаилась вожделеющая наказания плоть, моя багровая эмблема страсти и вины, в ожидании часа, когда я буду раскрыт и окончательно от нее избавлен.

Ремень хлестал по моему телу со всех сторон, не оставляя живого места, я чувствовал его всюду, и слезы хлынули из глаз неудержимым потоком. Раскаяние, раскаяние. Я хотел раскаяния. Я хотел покаяться во всяком своем греховном помысле или деянии, совершенном мною или только задуманном. Но я не мог сейчас говорить – я мог только кричать, с каждым разом все сильнее, и правда изливалась из меня этим криком, минуя слова. И мне это нравилось, мне становилось легче, я упивался этим состоянием. Даже когда он стал целить ремнем между ног и боль стала совсем невыносимой, я был точно юркий москит, сосущий кровь из наказующей руки Господней, простирающейся с небес. Я все еще вожделел, хотя пах у меня был отбит основательно. Я просил все жарче, все горячей, пытаясь уйти от того, что всегда, словно тень, преследовало меня по пятам. И, когда я бессильно повис на дыбе, раскачиваясь, мокрый от пота и трясущийся в судорогах, я понял, что этот дразнящий запах был запахом моей крови. Его лезвие взрезало мне пах, выполнив мою горячую просьбу. Он помог мне спастись. Одна рука ласкала, другая терзала.

Помню, как еще маленьким впервые посмотрел по телевизору фильм про Питера Пэна. В детских садах, где мне доводилось бывать, все хотели играть в пиратов и индейцев. Я же мечтал лишь о роли Питера Пэна, который терпеливо сидит в ожидании, пока Венди берет большую иголку и с жалостью, а, может, и с любовью пришивает тень к его ногам. И меня всегда занимало: возбуждает ли его эта боль, как возбуждает меня наблюдать за ней.

Так я висел на цепях, и голоса журчали как кровь у меня в ушах. Я смотрел на свою тень, плотную и осязаемую, как меловые очертания трупа на полу, оставшиеся после выезда следственной бригады, и молился. Может быть, еще одно такое движение ножа, всего одно – отделит мою тень навсегда?