Текст книги "Сара"

Автор книги: Дж. Т. Лерой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Только тут я понял, отчего все так расплывается вокруг: вся комната заросла шерстью. Это была какая-то странная шерстяная комната, точно берлога, выложенная толстым медвежьим мехом. Кровать, кофейный столик – здесь были даже меховые стенные панели.

– Он хочет проверить, как на нас подействовал Джакалоп, вот почему он вынес черного полоза на разделительную полосу…

Она сидела на шерстяной койке, теребя свою фляжку, взятую с шерстяного кофейного столика. Подув в стакан, откуда вовсе не поднималось пара, Пух осушила его тремя энергичными глотками.

– Скоро дождь, – заметила она, двигаясь в сторону окна. – Надо подкрепиться.

Я кивнул.

– Завтракать будешь?

Не успел я ответить, как она уже подцепила меня за руку и усадила в постели. Резким движением вздернула мой подбородок, так что я снова уставился на подмигивающего папу Иоанна-Павла Второго.

– Смотри-ка – он тебя даже не укусил, вот это да! – Она опустила подбородок чуть вниз. – Ничего, еще все впереди.

Я не знал, как ответить на эту ядовитую приветливость в ее взгляде. В желудке у меня снова екнуло. О каком завтраке могла идти речь!

– Эй, ты! – Она вскочила с кровати. – Сначала запакостил машину Ле Люпа, а теперь меня хочешь? И не думай, что он потом не вычтет с тебя за это, крошка!

– Извини, – выдавил я, заискивающе вглядываясь в ее опухшее лицо.

Мотнув головой, она взяла стакан и вытряхнула в рот последнюю каплю.

– Пожалуй, пора. Собирайся.

Оттолкнувшись, я съехал с кровати и уставился на тазик, оказавшийся между ног.

– Мне бы…

– Все сортиры за дверями. Меня можешь не стесняться.

Мои ступни утопали в глубоком меху, когда я направился к дверям. За одной из них я обнаружил непроницаемо черную пустоту, наполненную стрекотом сверчков. Захлопнув дверь, я распахнул другую.

Вонь как из слоновьей клетки оглушила меня, и я медленно добрался по все тому же вездесущему меху до деревянного стульчака рядом с треснувшим здоровенным зеркалом во весь мой рост.

Я вгляделся в свое отражение. Несколько взлохмаченные волосы, но Пух права – никакой рвоты на мне не было. Слегка помялись юбка и блузка, но в целом вид у меня был в точности такой же, в каком я покидал «Голубятню».

Пух сцапала меня за руку на выходе из ванной.

– Пошли жрать.

И потащила из этого перестроенного сарая, захлопывая и запирая за нами широкие амбарные двери.

– Фу, никогда не привыкну к этой вони! – Зажав нос, она показала на желтые цветки, распустившиеся над зарослями скунсовой капусты.

Миновав ряды ржавых трейлеров и хибарок под жестяными крышами, с одинаково красными вельветовыми шторами, мы добрались до стоянки дальнобойщиков. Вдали маячила неоновая вывеска: три трости, скрещенные, точно мушкетерские шпаги.

– «Три Клюки», – пояснила Пух. – Это место основано тремя ящерицами. – Она вдруг тронула пальцем у меня под глазами. – Еще не было стигматов?

Я поспешно отвернулся и тут ощутил внезапное нестерпимое жжение в глазах. Тут же набухли слезы, растворяя весь остальной мир, и я потерял способность видеть.

– Ага! – рассмеялась Пух.

Я присел на корточки, пытаясь сдержать слезы, но не мог даже разомкнуть глаз.

– Я ничего не вижу!

Пух только смеялась.

– Мои глаза. Пух! Что с ними?

Яростно растирая веки, я этим ничего нее добился – напротив, усугубил ситуацию.

Тут она снова расхохоталась и, ухватив меня под мышки, поволокла вперед.

– Давай, Ширли Темпл. У меня нет времени тут с тобой играть.

– Я ничего не вижу! – кричал я, спотыкаясь. – Пух, помоги!

– Добро пожаловать в «Три Клюки», куколка! Заходи.

И она втолкнула меня вперед.

Я пошел, левой рукой вцепившись в Пух, а правой размахивая перед воспаленными веками.

– Давай, ступенька, еще одна… – говорила Пух, пока я нащупывал лестницу под ногами.

Наконец она вытолкала меня на самый верх.

Скрип алюминиевых ступеней отзывался эхом под моими подошвами. Теряя равновесие, я хватился рукой в поисках перил, но ощутил пустоту и в последней надежде прильнул к Пух.

– Помоги мне, я совершенно ничего не вижу, – всхлипнул я.

– Прекрати хныкать. Ты же сама захотела сюда или забыла? Думаешь – это игра пококетничала с Ле Люпом – и с глаз долой? Здесь все с этого начинали.

Звякнул дверной колокольчик, и мое зареванное лицо обдало теплым потоком воздуха.

– Но я же ничего не вижу! – в панике разрыдался я, надеясь, что кто-то сжалится и вызовет доктора. – Ничего! У меня лицо горит!

– Пух, ты что творишь, сучка? – раздался хрипловатый женский голос. – А ведь Ле Люпу не понравится, что ты издеваешься над новенькой!

– Я ей ничего плохого не сделала, Стелла! – огрызнулась Пух.

– Ну-ка, давай ее сюда…

И я почувствовал, как Пух ослабила хватку, передавая меня в чужие руки. У меня дух захватило.

– Подай-ка сюда бутылочку со спреем, Лаймон!

Ко мне прильнуло костлявое женское тело – мослы так и торчали во все стороны. К тому же от нее несло каким-то затхлым прогорклым запахом – какой бывает, если годами не мыться. В эту минуту мне показалось, будто я очутился в птичьем гнезде, среди прутьев и слежавшихся перьев. Я отчаянно зажмурился, уже боясь увидеть то, что неизбежно увижу если вновь обрету зрение.

– Привет, крошка. Меня зовут Стелла. Пух просто пошутила над тобой… – Прекрасный жасминовый аромат облаком окутал мое лицо. – Открой глаза, детка, открой, не стесняйся…

Она раздвинула мне веки, и я глазами ощутил тонкий целебный туман, опускавшийся на лицо.

– Пух не дала тебе лимончика? – Стелла сочувственно защелкала языком.

Я проморгался – глаза понемногу отходили и растворялись в нежном облаке, точно крекеры в топленом молоке.

– Ах, эта несносная Пух… – забрюзжала она и сунула мне в рот что-то терпко-кислое, так что меня мигом передернуло. Я попытался сплюнуть. – Ничего, ничего, потерпи, если хочешь чтобы глаза открывались.

Она закрыла мне рот рукой, от которой пахнуло землей.

– А теперь зажмурься – пусть лекарство подействует.

Чужие пальцы легли на веки, и они послушно закрылись, после чего Стелла замахала руками в жасминовом тумане, бисеринками усеявшем мое лицо.

– Пух просто ревнует – что у кого-то пройдет легче, чем у нее самой с первого раза. Помнишь, что с тобой было, Пух?

Вокруг раздался дружный смех.

– Не надо на меня писать из-за угла и говорить, что дождь! – завопила Пух. – Ты, старая вешалка! А вы все неудачники! – И я услышал, как Пух гневно затопала по алюминиевым ступенькам.

– Я бы на месте Пух тоже побеспокоился, – послышался голос, который мог бы принадлежать кастрированному мужчине. В мои волосы вошла чья-то пятерня, взъерошив их – я скальпом ощутил то же приятное покалывание, исцелившее мои глаза.

– Лаймон! Ступай на кухню, кто тебя сюда звал? Чем ты можешь помочь ей своей болтовней? Надо будет поговорить с Ле Люпом… Убирайся.

Стелла так замахала руками, выгоняя Лаймона, что выронила меня на пол. Ломтик лимона, вставленный под губу, как пуля вылетел у меня изо рта. Открыв глаза, я сквозь туман увидел, что он попал в какую-то хищную птицу, сидевшую на подоконнике.

– О, проклятье!.. Выронила из-за тебя мою куколку.

Эти слова тоже были встречены смехом, когда потревоженный хищник замахал крыльями и заскреб когтями, точно испуганный кот. Все тут же бросились успокаивать его, производя звуки птичьего двора, чтобы привести хищника в благодушное настроение.

И тут я вдруг снова разревелся. Не от нестерпимого запаха, атакующего со всех сторон, который я готов был вырвать вместе с глазами, лишь бы от него избавиться. И не оттого, что шлепнулся на пол, а все как один, забыв обо мне, смеялись и уделяли больше внимания пернатому хищнику. Я плакал горькими безутешными слезами оттого, что навсегда, безвозвратно потерял Сару, пусть она часто забывала о том, кем мне приходится.

– Надеюсь, ты не ушиблась, крошка? Ле Люп убьет меня, если я разобью его новый товар. Я ничего тебе не сломала? – Костлявые пальцы Стеллы тискали меня, словно тряпичную куклу.

Я хотел сказать, что со мной все в порядке, но стоило открыть рот, как из меня толчками выходили одни всхлипывания: «Сара, Сара, Сара».

– Вот как тебя, значит, зовут? Хорошее имя. Может, станешь, как библейская Сарра, [17]17
  Сара (др. – евр.) – госпожа моя; Сарра – «госпожа многих», перемена в имени библейской Сары описана в Книге Бытия: XVII, 15.


[Закрыть]и Господь постучит в твою дверь, – с этими словами Стелла ободрительно потрепала меня по затылку.

– Господь может все. Он накладывает проклятие на жизнь – и он же дает на нее благословение, – раболепно вмешался другой женский голос.

– Потому я и не ставлю спираль! Если Господу будет угодно, и я стану плодоносной, как Сарра! – торжественно произнесла Стелла, снова потрепав меня по макушке.

– Почему же он до сих пор тебя не обрюхатил? Я вот ни одной службы не пропускала – а мое лоно иссохло, как колодец в Сахаре! К тому же Господу известно, что я не смеюсь над ним, выискивая беременности, как наша подружка Сара. – Женщина склонилась и потрепала меня по плечу.

– Я никогда еще не была беременной, – ответил я, не переставая всхлипывать.

– Ну, детка, это дело наживное: не сварив свиньи, не получишь ветчины!

– Я залетела с пятью презервативами да еще фольгой, навернутой сверху… – сказала женщина, тонкая и белая, точно рождественская облатка. Она похлопала меня по затылку.

– Я уже никогда не смогу… – вытер я слезы с лица.

– Слушай, Мери Блаженная, а Господь объявлял тебе свою волю?

– Ты слышала Его? – взвизгнул Лаймон так, что хищник рванулся под потолок, бомбя нас оттуда фекалиями.

– У меня не будет детей, – прижал я руки к животу, чувствуя сосущую пустоту, и выморгал еще несколько слезинок.

– Однажды ночью я слышала Его, когда еще мои детки сидели во мне, – сказала Мери Блаженная. – У меня в животе бурчало и шевелилось, и я слышала их голоса, а потом оказалось, меня просто пучило…

– Это от кислого семени, Мери Блаженная, – встряла другая. – У дальнобойщиков бывает такая едкая сперма, что прожжет насквозь хоть деревянный презерватив!

– А потом от этого в организме бурлят газы, причем прескверного качества, – поддержал мысль тот, кого назвали Лаймоном.

– У меня внутри тоже бывали толчки, – нерешительно произнес я, припоминая. Это случилось, когда один из дружков Сары стал наведываться ко мне, когда она задерживалась на работе. Толчки были такие, что меня чуть было не разорвало надвое. Он шептал мне на ухо: «Сладкая детка», – а сам был готов порвать сладкую детку вместе с потрохами. И потом все бесследно прошло – осталась только кровь.

Сложив кулак, я ударил им в свои пустые внутренности.

– Зачем ты бьешь себя! – ахнула Мери Блаженная. – Не надо. Вот тебе лимончик.

И Мери Блаженная сунула кислый ломтик мне под губу.

Я ощутил терпкое жжение и горечь, струящиеся в глотку.

– Ну, вот, – сказала Мери Блаженная, не переставая трепать меня по холке. – Теперь твоим глазкам лучше?

Я кивнул.

– Давай-ка встанем с полу…

Стелла подхватила меня под мышки:

– Только не выплевывай лимон до обеда, тогда тебе скоро станет лучше.

Я опять кивнул в ответ.

– Да, и возьми на заметку – когда что-нибудь берешь в рот, лучше лимончик выплюнуть заранее. Флагшток у дальнобойщиков натертый. Пух, когда здесь начинала, столько мужиков налимонила, что медпункт ломился от жертв с сотрясением черепа о потолок кабины. – Стелла снова подхватила меня на руки, точно ребенка, опутывая костистыми, шероховатыми от ссадин пальцами, и я снова ощутил себя в птичьем гнезде.

– Ты скоро привыкнешь, – заметила Мери Блаженная, проплывая мимо.

– Теперь начнем приучать тебя к рампу. [18]18
  Одна из разновидностей лука (allium tricoccum), растущая в США, с чрезвычайно острым и едким запахом.


[Закрыть]Лаймон, принеси нам большую тарелку ливерного паштета с подливкой из острого томатного соуса, шпик с сорговым сиропом и кукурузных лепешек, чтобы макать в подливу, – окликнула его Стелла, перенося меня в столовую. – Ну и, само собой, побольше рампа!

– Рампа, – забормотали, усмехаясь, все присутствующие.

– Вы что, думаете, Ле Люп захочет ее сажать на рамп? – спросила какая-то девица. – Может, он хочет выставить ее на продажу как девочку, от которой не пахнет луком.

– Может, ты и права, Петуния, все может быть, – ответила Стелла, пока мы забирались в обшарпанную кабинку дайнера. – Но, насколько я знаю наших парней, они скорее полезут на красотку с пенисом, чем на какую-нибудь надушенную шалаву. Сама подумай – иначе ты бы давно осталась безработной.

Стелла вытащила стопку салфеток из салфетницы и удалила с моего лица остатки слез и дезодоранта.

– Чем больше ешь рампа, тем меньше он ест тебя, – заключила Стелла, вытирая мне нос.

Я согласно кивнул.

– Ты никогда не пробовала рампа? – недоверчиво спросила Петуния.

Я отрицательно закрутил головой.

– Значит, ты не девушка из Западной Виргинии, – рассмеялась Стелла. – Рамп – это вроде лука…

– Только ядренее в сто раз! – заключила Петуния.

– Лаймон иногда ходит нарвать дикого рампа, да и у нас еще старых запасов хватает, – сказала Стелла, зачерпывая горсть соли и бросая за плечо.

– Но пробовать сырой рамп до жарки на свином сале – упаси тебя Бог! Жжет, как триппер, если его подхватить через глаза. Кстати, слыхала, бывают такие случаи, – пояснила Петуния.

– Когда постоянно ешь жареный и тушеный рамп, запах сырого тебя не беспокоит. Ты уже перестаешь его чувствовать. Надо же… Бедняжка никогда не пробовала рампа, – сокрушенно зацокала языком Стелла.

Я промычал нечто невразумительное. Рассказать бы им о Болли, о превосходном французском луке-шалоте, который он сотирует в нежном шафрановом соусе с добавкой лобстера и шоколада.

– Прошу к столу, – изрек Лаймон, ставя перед нами на клеенку три дымящиеся миски.

Мои глаза снова затуманились. Только я потянулся протереть их, как Лаймон быстро обшикал мне лицо защитным туманом, а Стелла выдернула у меня из-под верхней губы ломтик лимона и стала потчевать рампом с вилки. Я жевал жирные жгучие луковки, отмаргиваясь в облачке спрея.

– Потом прихватишь с собой такую же бутылочку. Ну, как тебе рамп? – спросила Стелла с набитым ртом.

Я опять ответил безмолвным кивком, безнадежно вспоминая Болли и его мятное престо из сладкого лука на осетрине по-домашнему.

– А на десерт получишь томатно-рамповый шербет под майонезом!

– Есть еще пончики с папайей! – доверительно шепнул Лаймон, склонившись так близко, что его язык оказался у меня едва ли не в центре евстахиевой трубы. Потом повар снова пшикнул мне в лицо из баллончика, предотвращая аллергию на въевшийся в его кожу мускусный рамповый запах. Стелла продолжала кормить меня с вилки, не забывая и про себя. Я жевал и проглатывал все новые порции, одну за другой, на пределах возможностей, но она совала все быстрее, покуда вилка наконец не уткнулась мне в губы.

– Ммм! – с болезненным воодушевлением промычал я.

– Ой! Прости, детка… кажется, у тебя кровь? Ну ничего, чуть-чуть. – Она промокнула мне рот салфеткой.

– Ле Люп ведь спросит, – подала голос Петуния. – «Отчего это из моей новой девочки кровь хлещет, как бензин из простреленного бензовоза?», – а я и отвечу: «Скажи спасибо Стелле за то, что она проделала в ней несколько лишних дырок!»

– Петуния, ты с этими зубами скоро совсем расстанешься… и тогда из тебя выйдет классная миньетчица!

Петуния только фыркнула в ответ.

– Кровь больше не идет, Сарочка? – поинтересовалась Стелла, озабоченно тыкая салфеткой мне в губы. Я кивнул в ответ и ощупал место укола. – А у тебя в самом деле был ребенок или мне только послышалось?

Прокашлявшись для уверенности в голосе, я заявил:

– Что-то во мне шевелилось, но не знаю, ребенок или что другое. Как у Сарры в Книге Бытия. И у мамы моей по ощущениям было то же самое, она рассказывала.

Все закивали, видимо соглашаясь с моими доводами.

– Библия – незаменимая вещь в изучении вопросов любви и семьи. – Стелла мотнула головой в сторону Петунии.

– А у тебя когда-нибудь забирали ребенка на органы? – спросила Петуния, высовывая язык, вымазанный серым паштетом.

– У меня потом текла кровь, – сказал я, и в мой рот тут же был засунут кусочек кукурузной лепешки, которую беспрестанно разламывала и пихала в меня Стелла.

– Если была кровь, можешь быть уверена, что это какой-нибудь янки выкрал у тебя ребенка на органы. Твоего ребенка выпотрошили, внутренности продали, а тело сожгли в крематории, без всякого христианского погребения! – выкрикнула Петуния, брызгая мне в лицо крошками свиного шпика.

– Но моя мать тоже не почувствовала моего рождения – и все же меня не разобрали на органы. И вообще, это были не янки, а дальнобойщики, – заявил я.

– Бьюсь об заклад, что это янки маскировались под дальнобойщиков! – вмешалась Петуния.

– Мать убила бы меня, если бы увидела кровь на сорочке, – продолжал рассказывать я.

– О, Петуния, это так ужасно, – расстроилась Стелла. – Чушь непостижимая – обвинять свое чадо, у которого янки сперли ее внуков. К тому же вместе с кишками.

– Да, и с тех пор у меня внутри страшная пустота, – пожаловался я.

Говоря это, я вспомнил другую картину: когда дальнобойщики уходили – а они всегда уходят, – Сара сидела в постели, зажимая руками живот, и плакала.

– Так вот кто у нас оказался в гостях – настоящая мученица. Надо будет поговорить с Ле Люпом, чтобы он поберег Сару, – она в любой момент может окочуриться.

– Ага, если мы ему расскажем, что у нее нелады со здоровьем, он на нее навалит в три раза больше работы, чтобы успела отбарабанить деньги, прежде чем сдохнет!

– У кого он тебя купил? – спросила Стелла, снова суя мне в рот вилку с рампом.

– Он меня не покупал. Мы встретились у Джакалопа.

– Так он тебя увел! – ахнула Петуния. – Ну, дела. Тогда ничего странного, что он положил черного змея брюхом вверх на разделительную полосу.

– А зачем это? – успел я спросить, проглатывая ложку удивительно вкусного томата с рамповым шербетом, смешанным с майонезом – блюда, тарелки с которым Лаймон в полном молчании расставил по столу во время нашей беседы.

– Черный змей брюхом кверху собирает дождь, каким бы ясным ни было небо! Это ж каждому известно! – В этот момент как раз прогремел сухой громовой раскат, от которого задребезжала посуда, а за окном мелькнули сполохи. – И когда начинается дождь, мы все нарасхват, как катушка с туалетной бумагой.

– Ле Люп хочет выжать из тебя как можно больше, пока не явился твой прежний хозяин, – пояснила Петуния. – Никакой сутенер не позволит ящерице, да еще такой молоденькой, сбежать от него. Ага! – воскликнула она, зажимая виски ладонями, как будто у нее разыгралась мигрень. – Так ты, значит, ездила к Джакалопу, чтобы оправиться от недавней потери детей! – догадалась она. – Просила Джакалопа восстановить эластичность матки.

– Петуния, тебе бы работать экстрасенсом в полиции, – сказала Стелла. – Так быстрее добьешься правды, чем искать ее на панели!

– Что за намеки! Я, между прочим, классная ящерица и на хорошем счету. Уж мне-то нет нужды шляться к Джакалопу каждую неделю.

– Я в глаза не видела твоего Джакалопа! – завопила Стелла, вскакивая, отчего я сполз с ее колен, с глухим стуком приземлившись на пол.

Пока они там, наверху, перебрасывались тарелками и проклятиями, ко мне под стол забралась Мери Блаженная.

– Видишь какое дело, но ты тут не при чем.

Она протянула мне руки, и, пригибаясь от пролетавших столовых приборов, мы перебежали на кухню. Там Лаймон заправил мне под губу очередной ломтик лимона, посыпанный тростниковым сахаром, запустив при этом палец мне в рот несколько дальше, чем требовалось, и Мери Блаженная одернула его.

– Лаймон! – сурово предупредила она.

– Кажется, она еще слишком мала для… месячных. От горшка два вершка. На колено выше утки, – сказал Лаймон.

– А у меня и не было никогда месячных, – заявил я.

На кухне все так и замерли.

– Никогда? – Мери Блаженная осторожно ко мне прикоснулась. – В самом деле?

Я кивнул.

– Были, правда, геморроидальные кровотечения, так что мне пришлось носить «крылышки»…

– Но это совсем другое дело, – очень серьезно произнесла Мери Блаженная.

Все утвердительно закивали, соглашаясь с ее словами.

– Ты же слышала, что случилось с Саррой в Книге Бытия. Господь не нуждается в крови, чтобы из ребенка сделать женщину. Господи! – Мери Блаженная погладила меня по щеке. – Ты не просто жертва, ты настоящее чудо – ниспосланное нам. – Она перекрестилась и поцеловала мне руку.

Меня окатило внезапным теплом изнутри, как бывало, когда я сворачивался калачиком на кровати в ожидании, что Сара придет и пригреет меня.

– Черт побери! Теперь Ле Люп зарядит на тебя такие цены! – в отчаянии простонал Лаймон.

Весь обслуживающий персонал кухни встал передо мной на колени, целуя мне руки и туфли. Кто-то завел спиричуэл на каджуне.

– Может, ты и есть настоящая Сарра, реинкарнация жены Авраамовой, и в этот раз Господь начал пораньше, чтобы тебе не было сто лет, когда твоему ребенку исполнится десять, – предположил один из резчиков рампа.

Хмуро кивнув, я вообразил реальную Сару в «Голубятне». И ощутил чуть заметный стыд, что незаслуженно занимаю ее место – а вместе с ним – почет и поклонение. Наверное, она уже тысячи раз «теряла кровь» и произвела меня на свет, скорее всего, даже этого не заметив.

– Ле Люп теперь и знать не будет, что с тобой делать: трахать или молиться, – сказал Лаймон и получил пощечину от Блаженной.

Стелла с Петунией ворвались на кухню.

– Сара! Она и есть реинкарнация библейской Сарры, – известила их Мери Блаженная, снова перекрестившись.

После того как она посвятила Стеллу и Петунию в подробности моего нового положения, Стелла тут же поклонилась, а Петуния немедленно опустилась передо мной на колени.

– «Уорлд Ньюс» и даже «Энкуайрер» будут здесь с минуты на минуту! Они нюхом чуют, когда в мире происходит что-то сверхъестественное. Там целая бригада ученых, чтобы держать их в курсе насчет последних чудес науки.

Вслед за грандиозной вспышкой прокатился громовой раскат, от которого все так и подскочили.

– Вот это да! Истинное знамение! – вырвалось у Лаймона.

– Я даже не видел проблеска молнии, – подал голос один из резчиков рампа.

Все застонали, точно монахи-флагелланты, истязующие себя плетью, и дружно рухнули на колени.

– Эй, чего это вы? – спросила Пух, захлопывая за собой дверь.

Ни слова в ответ. Я чувствовал руки, скользящие по моим сапожкам.

– Привет, Пух, – встретил я ее широкой неуверенной улыбкой.

– Какого черта? Что здесь происходит? – Пух подошла поближе, с недоумением оглядываясь.

– Ле Люп должен это узнать! Немедленно! Куда он подевался, Пух? – прошептала Мери Блаженная, не отрывая от меня глаз.

– А в чем дело? Зачем он вам понадобился?

– Эта девочка – реинкарнация Сарры! – возвестила Стелла.

– Или, может, дальний ее потомок, – предположил резчик рампа, и все злобно зыркнули на него глазами. – В смысле – в котором она получила реинкарнацию, – поспешно уточнил он.

– Чего? – Пух изумленно вылупилась на меня, и я смущенно опустил глаза. – Сначала она, видите ли, Ши-ра из мультика, а теперь, оказывается, еще и святая, черт побери? – Пух сплюнула.

Все дружно заахали – и три пары рук тут же закрыли мне глаза, уши и нос, чтобы защитить от грубости, переполнявшей Пух. Однако ее слова все равно глухо доносились до меня.

– Так вы хотите знать, где Ле Люп? Он отпаривает пылесосом салон своего «Транс Американ», который заблевала ваша святая. А сама, между прочим, вылезла оттуда, как конфетка!

– О-о, я ощущаю присутствие! – простонал посудомойщик, отрывая ладони от моих глаз. – Жжет!

Руки, отнятые от моих ушей и носа, тоже оказались такими горячими, что на них пришлось дуть, как на картофелины, вынутые из костра.

– Так ты говоришь, что она заблевала весь тягач Ле Люпа? – неспешно переспросила Стелла.

– И еще ваша святая выжрала весь мой убойный виски, который вы без устали сосете у меня!

– И что – ни капли на себя? – дрожащим голосом спросила Петуния.

– Само собой! А вот меня замарала – будьте здоровы!

– Пух, почему же ты сразу не рассказала нам об этом? – едва выговорила Мери Блаженная.

– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! – подхватил кто-то.

– Что происходит? – взъярилась Пух.

– А мы столько времени ждем знамения, – благостно произнесла Стелла, массируя мне икры. – Теперь «Три Клюки» прославятся на весь мир!

– Почище старого Джакалопа с его обдиралами! – восклицала Петуния, осыпая торопливыми поцелуями мои ступни.

– Да что вы ей под ноги попадали? Ну, ладно, шутка окончена. Слышите, разыграли, ха-ха-ха! Все, теперь мне надо отвести Ши-ру к Ле Люпу на помазание, так что будьте добры, раздвиньте ноги…

– Стелла, не забудь напомнить Ле Люпу, что ее нельзя помазать. Она уже святая ящерица, – сказала Мери Блаженная.

Пух уставилась на меня непонимающим взором.

– Да она же шлюха, обыкновенная потаскуха, такая же, как все вы. И не надо искать в ней святое, договорились? Она будет зарабатывать свое счастье на спине, каждый вечер. Займитесь-ка лучше своими делами и перестаньте сходить с ума. – И Пух потянулась, вылавливая мою руку в окружившей толпе.

– Сара не такая, как ты, Пух, – возмутился Лаймон, одергивая ее и не поднимаясь с колен. – Она потеряла свои внутренности. Господь может забрать ее в любой миг.

С этого момента Пух смотрела на меня не отрываясь.

– Похоже, тут без меня что-то случилось… – Она попятилась к двери. – Вижу по твоим глазам, гадюка. Наверное, ты их заворожила, но со мной этот номер не пройдет! И Ле Люп твоим чарам тоже не поддастся!

– Пух, если бы на в самом деле была черной змеей, как бы она могла пройти за пепельные деревья? Ты же знаешь, что эти деревья – непреодолимое препятствие для черных змей! – заявила Стелла.

– В принципе, могла проскользнуть, обернувшись сначала крысой. – предположил резчик рампа, постоянно строивший альтернативные догадки о моем происхождении.

Никто даже не обратил внимания на эти слова.

– Я уже поняла, откуда ветер дует, и с чего это вы все спятили разом! Ладно, Ле Люп быстро приведет вас в чувство. И ты, – ткнула она в меня пальцем, – заплатишь за это. За все заплатишь. – Пух развернулась и бросилась по ступенькам вниз.

– Несите бережно, как будто у вас в руках томатные клецки, – распоряжалась Стелла, возглавлявшая толпу. Я качался вверху, поддерживаемый со всех сторон одними кончиками пальцев. Все боялись на меня дышать, от самого дайнера «Трех Клюк», не давая мне сделать ни шагу, чтобы я не утомился до прибытия телерепортеров и газетчиков.

– Она легче воробьиного пука, – не преминул высказаться резчик лука.

– Сколько бы ты весил, если бы из тебя кишки повылезали, – прошипел в ответ посудомойщик.

На них тут же зашикали и стали сносить меня по алюминиевым ступенькам, распевая: «Должен Иисус нести крест в одиночку?» в тональности «ля»:

– «Должен Иисус нести крест в одиночку,

Чтобы весь мир сделать свободным?»

– пели они.

Я смотрел, как серые тучи наползают друг на друга, словно на цирковом представлении.

– «Нет, нет – каждому крест,

Кто-то принес мне добрую весть…»

Как будто я лежал на множестве упругих ватных палочек.

– «Мне б до могилы крест донести,

Чтобы свободу с ним обрести…»

Сладкий озоновый запах дождя и низкого неба надо мной наполнял меня признательной негой.

– «И когда придет конец,

Понесу я свой венец!»

Я расставил руки по сторонам. «Крестообразно» – не преминули отметить несущие меня, с дружным стоном, исполненным удовлетворения.

– «О крест драгоценный!

О венец славы!

О день воскрешенья!» – застонала толпа, и я стал подвывать то же самое.

– «Вот уже ангелы сходят с небес…» – тут кто-то снизу стал пощипывать мою ягодицу.

– «Душу мою отселе унесть…»

– Лаймон! – сердито прошипел женский голос, и я ощутил, как кощунственная рука мгновенно убралась.

Закрыв глаза, я поплыл дальше над толпой. В это момент я представил, что Сара рядом. Я протянул ей руку, и она вложила в нее свою ладонь.

– «Кто-то отдал жизнь свою за бесполезную душу мою…» – продолжалась песня, вскоре сменившись новой: «Ко кресту пригвожденный» в тональности «фа».

Я улыбнулся своей мамочке. Она терпеть не могла романтических спиричуэле, но временами ей нравились те, где пелось о крестных муках Иисуса.

– Любой дальнобойщик так с тобой и поступает, – негодовала она, узнав, что какая-то ящерица «просветилась». – Убеждает, что он и есть Тот Самый, чтобы потом бросить. И что делать потом? Тьфу! – плевалась она. – Взамен любви – один обман. И чертовы доллары… Уж лучше сразу – гвоздями к кресту!

– «Все мои грехи распяты на кресте»… – продолжали петь мои экзальтированные носильщики.

– Но тебе придется за все это заплатить, – туманно улыбнулась Сара, сверкнув голубым пламенем глаз.

– В этот раз все будет по-другому, – шепнул я в ответ.

– «Господь страдал за нас, нес крест свой добровольно…» – пели они.

Сара выдернула руку.

– Ты все время крадешь у меня, – сказала она с саркастической усмешкой. – Одежду, косметику, теперь вот – имя. И всегда потом за это расплачиваешься. – Она показала пальцем в небо.

– «Он умер на кресте, омыв мои грехи».

Я распахнул глаза и увидел в небе стервятника, кружившего над нашими головами. Двуцветный узор его распахнутых крыльев. Увесистая капля ударила мне в лоб, обдав брызгами.

– Похоже, собирается грозовое облако, – услужливо заметил Лаймон, и под шумок снова дружески пожал мне ягодицу.

– Не время для песен! – прогудел где-то рядом знакомый голос, прерывая «Под распятием Иисуса» в тональности «ре бемоль». – И что это вы несете мою новую детку точно на пасхальном празднике в воскресной школе?

Ле Люп стоял в проеме своего амбара, Пух маячила у него за спиной, злорадно ухмыляясь.

Стелла потопала к Ле Люпу и принялась что-то втолковывать, то и дело тыча пальцем в мою сторону. Пух закатывала глаза и прыскала от смеха, Ле Люп щурился на меня своими крошечными глазками. Я отвечал невинным взором, делая большие глаза.

Когда у Сары заводился какой-нибудь постоянный ухажер, она заплетала на голове крысиные хвостики, как у маленькой девочки, и делала большие глаза перед зеркалом.

– Ничто не создает в мужчине такого страстного желания, как взгляд нетронутой девственницы, – говорила она, запихивая дармовые пакетики с кетчупом из «Короля Гамбургеров» себе в лифчик. – Тогда он чувствует себя не меньше чем богом и готов расшибиться для тебя в лепешку.

– Давайте-ка опустим на землю нашего ангелочка! – Ле Люп сделал жест, как будто останавливал автопоезд.

– Ее надо уложить в кровать! – вступилась за меня Петуния.

– А куда же еще? Туда и попадают все мои куколки. – Ле Люп развязно подмигнул, и Петуния затрясла головой, растерянно улыбаясь. – Внесите святое, заклинаю, – махнул он рукой, и все подчинились. Когда мы протискивались в дверной проем мимо Ле Люпа, он ухмылялся, плотоядно щурясь.

Пух фыркнула мне в спину – следом раздалась громкая затрещина и отчаянный вскрик. Оглянувшись, я увидел Пух, согнувшуюся пополам, она прижала ладони к лицу – а Ле Люп смотрел на все происходящее все с той же непостижимой улыбкой.

– Я вижу, ты уже все приготовил, – кивнула Стелла на сатиновые черно-белые, как шкура зебры, простыни, на которые меня опустили. – Ей этого не нужно…