Текст книги "Освобожденный любовник"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)
Он слизал белый остаток с ладони, когда сзади послышался голос отца
– Время драться.
– О чем ты думаешь? – спросила Джейн. – Ты так напряжен.
Ви вернулся в настоящее. И почему-то не стал врать.
– Я думал о своих татуировках.
– Когда они появились у тебя?
– Почти три века назад.
Она присвистнула:
– Боже, ты живешь так долго?
– Могу еще дольше. При условии, что я не погибну в бою, и вы, глупые людишки, не взорвете земной шар, я буду дышать еще семь сотен лет.
– Ничего себе. Это дает совершенно новый смысл для ААП9898
ААП – Американской ассоциации пенсионеров
[Закрыть], – она подалась вперед: – Поверни голову. Я хочу посмотреть на чернила, на твоем лице.
Взволнованный воспоминаниями, он выполнил ее просьбу, не в силах придумать, почему он не должен этого делать. Тем не менее, когда она протянула руку, он вздрогнул.
Она опустила руку, не касаясь его.
– Их ведь кто-то нанес тебе, да? Вероятно, одновременно с кастрацией, не так ли?
Ви внутренне отшатнулся, но не отодвинулся от нее. Он терпеть не мог всю эту жалостливую женскую хрень, но дело было в том, что Джейн лишь выдала голые факты. Прямо, так что и он мог излагать факты прямо.
– Да, в то же самое время.
– Догадываюсь, что они являются предупреждением, так как они есть на твоей руке, твоем виске, на бедрах и чреслах. Я предполагаю, что они говорят об энергии в ладони, о втором зрении, и о проблемах с деторождением.
Он должен был быть удивлен ее гипер-дедукцией?
– Верно.
Ее голос стал тихим.
– Почему ты запаниковал, когда я сказала, что связала тебя, там, в реанимации. Они тоже связали тебя, да?
Он прочистил горло.
– Так ведь, Ви?
Он взял в руки пульт от телевизора.
– Хочешь еще что-нибудь посмотреть?
В полной тишине он щелкал каналы с фильмами.
– Меня стошнило на похоронах сестры.
Палец Ви застыл на пульте, остановившись на «Молчании ягнят»9999
«Молчании ягнят»
[Закрыть]. Он взглянул на нее.
– Серьезно?
– Самый неловкий, постыдный момент в моей жизни. И не только потому, когда это случилось. Меня стошнило на отца.
Как и Кларис Старлинг100100
Кларис Старлинг
[Закрыть] на жестком стуле, перед камерой Лектора, Ви жаждал информации от Джейн. Он хотел знать о ее жизни все, от рождения – до настоящего момента, и он хотел бы узнать все прямо сейчас.
– Расскажи мне, что произошло.
Джейн откашлялась, как будто приготовившись к чему-то, и он не смог проигнорировать параллель с фильмом, как будто он был запертым в камере монстром, а Джейн – источником добра, скармливающая себя по кусочкам зверю.
Но ему нужны были эти знания, как нужна была кровь, для того, чтобы выжить.
– Что случилось, Джейн?
– Ну, видишь ли… мой отец очень верил в овсянку.
– Овсянку? – она не ответила, и он сказал: – Расскажи мне.
Джейн скрестила руки на груди и уставилась на свои ноги. Затем ее глаза встретились с его взглядом.
– Чтобы все было предельно ясно: причина, почему я тебе все это рассказываю, лишь в том, что ты расскажешь мне, что произошло с тобой. Услуга за услугу. Это как поделиться шрамами. Это как в летнем лагере, когда ты падаешь с двухъярусной кровати. Или, например, когда ты режешься о край алюминиевой банки, или ударяешься башкой, – она нахмурилась. – Окей… может быть это дурацкие аналогии, учитывая то, как ты исцеляешься, но это работает со мной.
Ви улыбнулся.
– Я понял.
– Я имею в виду, так будет честно. Я выдаю информацию – ты тоже. Договорились?
– Черт… – Но ему на самом деле надо было знать о ней все. – Думаю, что да.
– Окей. Так вот, мой отец и овсянка. Он…
– Джейн?
– Что?
– Ты мне нравишься. Очень. Хочу, чтобы ты об этом знала.
Она пару раз моргнула. Затем опять откашлялась. Боже, ей так идет румянец.
– Ты говорила об овсянке.
– Верно… так… как я уже сказала, мой отец был большой поклонник овсянки. Он заставлял нас всех есть ее по утрам, даже летом. Матери, сестре и мне приходилось давиться этой дрянью, ради него, а он всегда ждал, пока мы прикончим то, что было в наших тарелках, до конца. Он смотрел, как мы едим, словно мы играли в гольф и могли неправильно махнуть клюшкой. Я клянусь, он измерял угол наклона моего позвоночника и как я держу ложку. За обедом он обычно… – она замолчала. – Я прыгаю с места на место.
– Я могу часами слушать, как ты говоришь, не фокусируйся на мне.
– Да, но… фокус – это важно.
– Только если ты микроскоп.
Она слегка улыбнулась.
– Вернемся к овсянке. Моя сестра умерла в день моего рождения, в пятницу ночью. Похороны организовали быстро, потому что в ближайшую среду отцу надо было быть в Канаде, на презентации доклада. Позже я узнала, что он запланировал презентацию в тот день, когда Ханну нашли мертвой в своей постели, несомненно, он не желал, чтобы возникла какая-либо задержка. Как бы то ни было… в день похорон, я проснулась и поняла, что чувствую себя ужасно. Просто отвратительно. Я ничего не чувствовала, лишь тошноту. Ханна… только Ханна была настоящей в нашем доме, такая хорошая и красивая. Она обожала беспорядок, громкая, счастливая и… Я так любила ее, и мне была невыносима мысль, что мы закопаем ее в землю. Она бы ненавидела подобное заточение. Да… Как бы то ни было, мать съездила и купила мне на похороны одно из тех подобающих одеяний в черном цвете. Но проблема была в том, что на утро похорон, когда я его надела, мы обнаружили, что оно мне не подходит. Оно было слишком мало, и я понимала, что не могу в нем даже вздохнуть.
– Что обычно еще хуже действует на желудок.
– Вот-вот, но, несмотря на спазмы, я все равно спустилась к завтраку. Господи, я до сих пор помню, как эти двое смотрелись, сидя за разными концами стола, лицом друг к другу, но, не глядя в глаза. Мать была похожа на фарфоровую куклу, но бракованную: она была накрашена, при прическе, но, в то же время, что-то было не так. Помада была неподходящего цвета, румянец отсутствовал, из шиньона торчали шпильки. Отец читал газету, громко переворачивая страницы. Ни один из них не сказал мне ни слова.
– Так я сидела в своем кресле и не могла отвести глаз от пустого места за столом. И вот появляется тарелка с овсянкой. Мари, наша служанка, положила руку мне на плечо, когда ставила ее передо мной, и на мгновение, я почти сломалась. Но тогда мой отец со злостью хлопнул газетой, словно я – нагадивший на коврик щенок, я взяла ложку и стала есть. Я запихивала овсянку в себя, пока не начала давиться. А потом мы пошли на похороны.
Ви хотел прикоснуться к ней, он практически протянул руку. Но вместо этого просто спросил:
– Сколько лет тебе было?
– Тринадцать. Как бы то ни было, мы добрались до церкви, которая была битком заполнена, потому что все в Гринвиче знали моих родителей. Моя мать была отчаянно любезной, отец мужественно стоек, все было как обычно. Я помню… Да, я подумала тогда, что эти двое были такими же, как всегда, за исключением ужасного макияжа матери, и того факта, что отец играл мелочью в кармане пиджака. Что было на него совсем не похоже. Он ненавидел любой посторонний шум, и меня удивляло, что тревожный звон монет не беспокоил его. Наверное, лишь потому, что он контролировал этот шум. В смысле, он мог прекратить его в любой момент, как только захочет.
Она замолчала, уставившись куда-то через комнату. Ви захотелось проникнуть в ее сознание и увидеть, что именно она переживала сейчас. Но не стал – и не потому, что не был уверен, что это сработает. Откровения, которыми она решила свободно поделиться с ним, были дороже, чем все, что он мог у нее взять.
– Первый ряд, – пробормотала она. – В церкви, мы сидели в первом ряду, прямо перед алтарем. Закрытый гроб, слава Богу, хотя я думаю, Ханна была идеально красива. У нее были рыжевато-блондинистые волосы, да, такие они были у моей сестры. Роскошные, волнистые, как у Барби. Мои были прямые, как пакля. Но, как бы то ни было…
У Ви промелькнула мысль, что она использовала «но как бы то ни было», как губку на исписанной классной доске. Она произносила его каждый раз, когда ей нужно было избавиться от очередных воспоминаний и освободить место для новых.
– Да, первый ряд. Началась служба. Много органной музыки… и дело в том, что от труб отдавалась вибрация в пол. Ты когда-нибудь был в церкви? Наверное, нет… Но все равно, ты же можешь чувствовать удары басов, когда музыка действительно громко играет. Естественно, служба проходила в огромном формальном месте, с органом, у которого труб было больше, чем у всей канализационной системы города Колдвелла. Боже, когда эта штука заиграла, возникло ощущение, что находишься в самолете, который взлетает.
Она замолчала и глубоко вздохнула, и Ви понял, что эта история ломает ее, возвращает ее туда, где ей больше не хочется быть никогда.
Она продолжила хриплым голосом:
– Так… мы были уже в середине службы, а мое платье слишком давило, мой живот меня убивал, и чертова овсянка моего отца пустила свои гнусные корни и присосалась где-то глубоко внутри меня. Священник уже поднялся на кафедру, чтобы произнести надгробную речь. Он выглядел стандартно: седоволосый, с глубоким голосом, в украшенном золотом одеянии, цвета слоновой кости. Он был епископом всея Коннектикута, я думаю. Но как бы то ни было… он начал говорить о благодати, что ждет нас на небесах и подобную хрень о Боге, Иисусе и Церкви. Но это было больше похоже на рекламу христианства, и не имело к Ханне никакого отношения.
– И вот я сижу там, не обращая внимания ни на что, но тут я взглянула и увидела руки своей матери. Они были сложенные вместе у нее на коленях, костяшки пальцев побелели… как будто она съезжала по американским горкам, хоть она и сидела неподвижно. Я повернула голову налево и посмотрела на своего отца. Его ладони лежали на коленях, он крепко сцепил пальцы, все, кроме мизинца на правой руке, который трясся. Этот палец выбивал дробь Паркинсона на тонкой шерсти его брюк.
Ви знал, к чему она вела.
– А твои? – спросил он тихо. – Твои руки?
У Джейн вырвалось сдавленное рыдание.
– Мои… мои были совершенно спокойны, абсолютно расслабленны. Я не чувствовала ничего, кроме овсянки в своем желудке. О… Боже, моя сестра была мертва, и мои родители, которые были лишены эмоций, были расстроены. А я? Ничего. Помню, я подумала, что Ханна рыдала бы, если бы я лежала в атласном гробу. Она бы плакала обо мне. А я? Я не могла.
– Когда священник закончил свой рекламный ролик о величии Господа, и как повезло Ханне, что теперь она рядом с ним, бла-бла-бла, опять заиграл орган. Вибрации труб прошли по полу через то место, где я сидела, и ударили в правильной частоте. Вернее неправильной. Меня стошнило овсянкой прямо на моего отца.
Зашибись, подумал Ви. Он наклонился и взял ее за руку.
– Черт побери…
– Да. Мать вскочила, чтобы увести меня, но отец велел ей оставаться на месте. Он проводил меня к одной из церковных дам, сказал ей, чтобы та отвела меня в ванную комнату, а сам отправился в мужской туалет. Я пробыла в одиночестве минут десять, пока дама не вернулась за мной, посадила к себе в машину и увезла домой. Я пропустила похороны.
Она втянула воздух.
– Когда родители вернулись домой, ни один из них не справился обо мне. Я все ждала, что хоть кто-то зайдет ко мне в комнату, я слушала, как они бродят по дому, пока все не стихло. В конце концов, я спустилась вниз, достала что-то из холодильника, и ела, стоя у кухонного стола, потому что нам не разрешали брать еду наверх. Я и тогда не плакала, несмотря на то, что ночь была ветреная, что всегда пугало меня, и в доме было темно. Я чувствовала себя так, будто испортила похороны своей сестры.
– Уверен, ты была в шоке.
– Да. Забавно… я волновалсь, что ей будет холодно. Ну, ты понимаешь, холодная осенняя ночь. Холодная земля.
Джейн обняла себя руками.
– Как бы то ни было, на следующее утро отец ушел, прежде чем я проснулась, и его не было дома еще две недели. Он звонил матери и говорил, что консультирует еще один сложный случай, где-то в другой части страны. Между тем, мать каждый день просыпалась, одевалась, вела меня в школу, но на самом деле была где-то в другом месте. Она стала как газета. Она говорила лишь о погоде, и о том, что случалось дома и с прислугой, пока я была в школе. Мой отец в итоге вернулся, и знаешь, как я узнала, о его неизбежном прибытии? Комната Ханны. Каждую ночь я шла в комнату Ханны и сидела с ее вещами. Я никак не могла понять, как так получилось, что все ее вещи, ее одежда, книги, рисунки были на месте, а ее там не было. Вот что не сходилось у меня в голове. Ее комната была как автомобиль без двигателя, все на своих местах, но все это было лишь сослагательно. Ничего из этих вещей не собирались больше использовать.
– В ночь перед тем, как вернулся отец, я открыла дверь спальни и… все исчезло. Мать все вычистила, сменила постельное белье и задернула шторы. Комната из Ханниной превратилась в комнату для гостей. Вот как я узнала, что отец возвращается домой.
Ви провел большим пальцем по внутренней части ее ладони.
– Господи… Джейн…
– Вот мое откровение. Меня вырвало овсянкой, вместо того чтобы зареветь.
Он мог бы сказать, что это все от нервов, ему бы хотелось, чтобы она отбросила все эти мысли. Он знал, что она чувствует, потому что когда-то, в редких случаях, испытывал подобное. Он продолжил ласкать ее ладонь, пока она не посмотрела на него. Когда молчание затянулось, он знал то, чего она ждала.
– Да, – пробормотал он. – Они связали меня.
– И ты был в сознании, когда проходил через все это?
Его голос стал пронзительным.
– Да.
Она прикоснулась к его лицу, погладив ладонью колючую щеку.
– Ты убил их за это?
Он поднял ладонь в перчатке.
– Она все взяла на себя. Свет вспыхнул по всему моему телу. Оба держали меня своими руками, поэтому и упали без дыхания, как камни.
– Хорошо.
Черт… Он до безумия любил ее.
– Из тебя вышел бы хороший Воин, знаешь об этом?
– Я и есть Воин. Смерть – мой враг.
– Да, так и есть.
Господи, то, что он связан с ней, имело столько смысла. Она была борцом – так же как он.
– Твой скальпель и есть твой кинжал.
– Да.
Они так и сидели, держась за руки, не отводя друг от друга глаз. Пока она без предупреждения не провела пальцем по его нижней губе.
Он с шипением вдохнул, и она прошептала:
– Знаешь, мне не обязательно спать во время этого.
Глава 23
Когда Джон пришел в сознание, его терзала лихорадка: кожа горела огнем, кровь походила на поток лавы, а костный мозг был печью, что все это разогревала. Отчаявшись остыть, он перевернулся, чтобы снять с себя одежду, вот только на нем не было ни рубашки, ни штанов. Обнаженный, он корчился в муках.
– Возьмите мое запястье.
Женский голос доносился откуда-то сверху и слева, и он наклонил голову в сторону звука, капли пота, как слезы, катились по его лицу. Или, может быть, он плакал?
«Больно», сказал он, беззвучно шевеля губами.
– Ваша милость, возьмите мое запястье. Результат определен.
Что-то прижалось к его губам и оросило их вином, насыщенным вином. Инстинкты ожили, как зверь. Агония была голодом, по сути, и он нуждался в том, что ему предлагали. Он схватил то, что, в конечном итоге, оказалось рукой, широко открыл рот и начал пить глубокими глотками.
Господи… это был вкус мира и жизни, пьянящий, мощный и привязывающий. Окружающее начало вращаться, как балерина в пуантах, подобно ярмарочной карусели в нескончаемом водовороте. В разгаре (эпицентре) этого вращения он с отчаянием глотал, зная без слов, – то, что льется сейчас в его горло, было единственным противоядием от смерти.
Кормление длилось сутками, целыми неделями. Или всего лишь мгновение? Интересно, наступит ли этому конец? Он не удивится, если проведет остаток своей жизни у этого запястья.
Он ослабил свой сосущий захват и открыл глаза.
Лейла, светловолосая Избранная, сидела рядом с ним на кровати, ее белое одеяние сверкало, как солнечный свет, лаская его взгляд. В углу стояли Роф и Бэт, они держали друг друга в объятьях и выглядели встревоженными.
Изменение. Его изменение.
Он поднял руки и показал знаками, размахивая, как пьяный: «Это закончилось?»
Роф покачал головой.
– Пока нет. Оно на подходе.
«На подходе?»
– Дыши глубже, – сказал король. – Тебе это понадобится. И слушай, мы здесь, хорошо? Мы тебя не оставим.
Черт, ведь точно. Превращение состояло их двух этапов, не так ли. И тяжелейший еще предстоял. Пытаясь побороть страх, он напомнил себе, что Блэй прошел через это. И Куин тоже.
И все Братья.
И его сестра.
Он встретился глазами с темно-синим взглядом Бэт, и внезапно, словно из ниоткуда возникло смутное видение. Он был в клубе… готическом клубе с… Торментом. Нет, он видел Тора и еще кого-то, здорового мужчину, большого, как Брат, но он не смог различить его лица.
Джон нахмурился, удивляясь, почему его подсознание сейчас выдает что-то подобное. А затем он услышал странный разговор.
Она моя дочь, Тор.
Она полукровка, Ди. И ты знаешь, как он относится к людям. Тормент покачал головой. Моя пра-пра-бабушка была человеком, и ты сам видишь, я стараюсь ему об этом не напоминать.
Они говорили о Бэт, не так ли… и значит, незнакомец, с расплывчатыми чертами лица, был отцом Джона. Это был Дариус.
Джон напрягся, чтобы сфокусировать видение на лице своего отца, молясь, чтобы оно стало четким, а Дариус поднял руку, привлекая внимание официантки, указал ей на свою пустую бутылку пива и почти пустой стакан Тормента.
Я не намерен позволить умереть еще одному своему ребенку, сказал он, особенно при существующем возможном шансе его спасти. И вообще, никто не знает, пройдет ли она превращение. Она может умереть, так ничего обо мне и не узнав. Так уже было прежде.
«Знал ли его отец о нем?» подумал Джон. Наверное, нет, учитывая, что Джон родился в туалете, на автобусной остановке, и был брошен там умирать. Человек, проявляющий подобную заботу о дочери, позаботился бы и о своем сыне.
Видение начало исчезать, и чем сильнее Джон старался удержать его, тем быстрее оно распадалось. Перед тем, как оно окончательно рассеялось. Джон посмотрел на лицо Тора. Военная стрижка, крепкие кости, и ясный взгляд вызвали ноющую боль в груди Джона. Именно так Тор сейчас смотрел через стол на мужчину, что сидел с ним. Они были близки. Лучшие друзья, по-видимому.
«Присутствие их обоих в моей жизни было бы чудесно», подумал Джон.
Нахлынувшая боль была космической, огромным взрывом она разорвала Джона на части, раскладывая на молекулы. Все его мысли и рассуждения исчезли, но у него не было выбора, кроме как смириться. Открыв рот, он беззвучно закричал.
***
Джейн не могла поверить, что смотрела в лицо вампира и молилась о том, чтобы он занялся с ней сексом. И в то же время она никогда в жизни не была так уверена в правильности происходящего как сейчас.
– Закрой глаза, – сказал Ви.
– Потому что ты собираешься поцеловать меня по-настоящему? – Господи, пожалуйста, пусть так и будет.
Ви протянул руку, на которой не было перчатки, и провел рукой по ее лицу. Его ладонь была теплая, широкая и пахла темными специями.
– Спи, Джейн.
Она нахмурилась.
– Я хочу сделать это наяву.
– Нет.
– Почему?
– Так безопаснее.
– Погоди, ты хочешь сказать, что я могу забеременеть?
И что там насчет венерических заболеваний?
– Известны редкие случаи, когда человеческая женщина беременела, но у тебя сейчас нет овуляции. Я бы почувствовал это по запаху. Что касается заболеваний, передаваемых половым путем, то у меня ничего нет, и ты не можешь меня заразить, но дело не в этом. Для меня безопаснее взять тебя, пока ты спишь.
– И чья это бредовая идея?
Он заворочался на кровати, нетерпеливо и беспокойно. Возбужденно.
– Во сне – только так это может произойти.
Боже мой, какая удача, что он оказался таким джентльменом. Ублюдок.
Джейн отодвинулась от него и встала.
– Фантазии меня не интересуют. Если ты не желаешь, чтобы мы были вместе, по-настоящему, то тогда не стоит этого делать вообще.
Он натянул одеяло на бедра, прикрывая эрекцию, что рвалась сквозь его пижамные штаны.
– Я не хочу причинить тебе боль.
Она бросила на него взгляд «а-ля Гертруда Стейн»,101101
Гертруда Стейн – американская писательница, феминистка, возможно лесбиянка.
[Закрыть] с оттенком сексуальной неудовлетворенности.
– Я сильнее, чем выгляжу. И, честно говоря, вся эта брутальная чушь, в стиле «Я-забочусь-о-твоих-интересах» меня конкретно напрягает.
Гордо подняв подбородок, она отвернулась, но потом поняла, что на самом деле идти ей некуда. Уйти, громко хлопнув дверью, не получится.
Столкнувшись с полным отсутствием альтернативы, она пошла в ванную. Вышагивая между душем и раковиной, она чувствовала себя, лошадью в стойле…
Вдруг, без предупреждения, ее схватили сзади, прижали лицом к стене, и удерживали на месте твердым, как камень, телом, в два раза больше ее собственного. Сначала она задохнулась от неожиданности, затем от желания, когда почувствовала, как бедра Ви вжались в ее ягодицы.
– Я пытался сказать тебе – нет, – прорычал он, запустив руку ей в волосы и резко дернув ее голову назад. Она вскрикнула, а между ногами мгновенно стало влажно. – Пытался быть милым.
– О… Боже…
– Молитвы тебе не помогут. Поздно, Джейн, – в его голосе было сожаление и эротическая неизбежность. – Я давал тебе шанс, чтобы все произошло на твоих условиях. А теперь мы сделаем это на моих.
Она хотела этого, она хотела его.
– Пожалуйста…
– Ш-ш-ш.
Одним движением запястья он наклонил ее голову набок, обнажая горло.
– Когда я захочу, чтобы ты меня умоляла, я скажу тебе об этом, – его теплый язык проложил влажную дорожку по ее шее. – А теперь спроси меня, что я собираюсь сделать с тобой.
Она открыла рот, но у нее вырвался лишь стон.
Он сильнее сжал ее волосы.
– Спроси меня. Скажи: «Что ты собираешься со мной сделать?»
Она тяжело сглотнула.
– Что… что ты собираешься со мной сделать?
Он развернул ее, ни на секунду не отрывая твердо прижатых бедер от ее ягодиц.
– Видишь ту раковину, Джейн?
– Да… – Господи, она сейчас кончит.
– Я собираюсь нагнуть тебя над раковиной, заставлю взяться руками за края. Затем я стащу с тебя брюки.
О Господи…
– Спроси меня, что будет дальше, Джейн.
Он снова лизнул ее горло, затем прикусил мочку уха, как она поняла, своим клыком. Ее пронзила восхитительная вспышка боли, за ней последовала волна тепла, что разлилась между ног.
– Что… дальше? – выдохнула она.
– Я встану на колени. – Он опустил голову и прикусил ее ключицу. – Сейчас скажи мне: «Что будет потом, Ви?»
Она почти что всхлипывала, возбудившись так сильно, что ноги почти уже не держали ее.
– И что потом?
Он резко дернул ее за волосы.
– Ты забыла последнюю часть.
Что за последняя часть – что там было…
– Ви.
– О нет, ты начнешь все с начала. С самого начала. – Он толкнулся в нее своей возбужденной плотью, его твердый член определенно хотел войти в нее прямо сейчас. – Начни все сначала, и на этот раз сделай все правильно.
Из ниоткуда ее начал накрывать оргазм, его хриплый голос пускал импульсы, которые ее тело тот час же улавливало…
– О нет, так не пойдет, – он отстранился от нее. – Ты не кончишь сейчас. Только когда я тебе скажу. Не раньше.
Полностью дезориентированная, и умирающая от желания, она обмякла, когда потребность в освобождении начала отступать.
– Ну, а теперь скажи то, что я хочу услышать.
Какие слова?
– А потом что… Ви?
– Я собираюсь опуститься на колени, проведу руками по твоим бедрам и раздвину их, открывая для своего языка.
От подступающего оргазма задрожали ноги.
– Нет, – прорычал он. – Не сейчас. Только, когда я скажу. Он подвел ее к раковине и проделал с ней именно то, что обещал. Он нагнул ее, положил ее ладони на края раковины и приказал: – Держись!
Она ухватилась руками так сильно, как только могла.
Он запустил ладони ей под рубашку, обхватил ее грудь. Затем его руки скользнули ей на живот, перешли к бедрам.
Одним сильным движением Ви сдернул ее брюки вниз.
– О… черт. Это именно то, чего я хочу.
Его, обтянутая кожей, рука, сжала ее ягодицы и начала массировать.
– Подними эту ногу.
Она сделала, как он велел, и ее брюки для йоги исчезли в неизвестном направлении. Он раздвинул ее бедра и… да, его руки, одна в перчатке, другая нет, двинулись наверх. Ее лоно стало горячим, и она почувствовала себя абсолютно обнаженной перед ним.
– Джейн… – прошептал он благоговейно.
Не было никакой прелюдии, плавного перехода к тому, что он сделал с ней потом. Его рот. Ее лоно. Губы встретились с губами. Его пальцы впились в ее ягодицы, удерживая на месте, пока он продолжал свое дело, и она совершенно потерялась, уже не понимая, где был его язык, где подбородок с эспаньолкой, а где губы. Она чувствовала, как он с упоением вторгается в нее, ощущала, как его плоть касается ее плоти, осознавая его всеобъемлющее господство над ней.
– Кончи для меня, – он потребовал у ее лона. – Прямо сейчас.
Оргазм накатил на нее опустошающим взрывом, ей пришлось навалиться на раковину, пока ее рука не соскользнула. От падения ее спасло только то, что Ви подхватил ее рукой, за нее она и удержалась.
Его рот отпустил ее, он поочередно поцеловал обе ягодицы, затем провел ладонью вдоль, по спине, пока она стояла, опираясь на руки.
– А теперь я собираюсь кончить внутри тебя.
Звук падающих на пол пижамных штанов казался громче ее дыхания, и первое же, легкое, касание его эрекции к ее бедрам, едва не заставило Джейн снова сойти с ума.
– Я хочу этого, – сказал он горловым голосом. – Боже… я так хочу этого.
Он пронзил ее одним яростным толчком, прижавшись бедрами к ее ягодицам до упора, и хотя она полностью приняла его внушительный размер, вскрикнул именно он. Он пронзал ее безостановочно, крепко удерживая за бедра и двигая ее взад-вперед, навстречу своим толчкам. С открытым ртом и широко распахнутыми глазами, она поглощала восхитительные ощущения секса. Она крепко схватилась за раковину, и на нее накатил еще один оргазм. Она снова кончала, волосы падали ей на лицо, голова моталась из стороны в сторону, а их тела, в это время, бились друг о друга.
Она в жизни не испытывала ничего подобного. Это был секс в миллионной степени.
Затем она почувствовала, как ладонь в перчатке сжала ее плечо. Он потянул ее вверх, не переставая жестко двигаться внутри нее: внутрь и наружу, внутрь и наружу. Его рука прошлась по ее горлу, захватила подбородок и запрокинула ее голову.
– Моя, – зарычал он, вдалбливая себя еще глубже.
А затем он укусил ее.
