Текст книги "Освобожденный любовник"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
Глава 24
Когда Джон проснулся, первая мысль, пронесшаяся в его голове, была о том, как сильно ему хочется наспех сделанного пломбира, посыпанного кусочками бекона. Отвратное сочетание.
Хотя, черт… шоколад и бекон сейчас были просто пределом мечтаний.
Он открыл глаза и с облегчением посмотрел на знакомый потолок комнаты, в которой всегда спал, но он пришел в замешательство оттого, что произошло. Это было что-то травмирующее. Что-то важное. Но что?
Он поднял руку с намерением протереть глаза… и перестал дышать.
Та штука, что была прикреплена к его руке, была огромной. Ладонь великана.
Он поднял голову и посмотрел вниз, на свое или… чье-то тело. Его голову что, пересадили? Потому что, черт побери, его чайник раньше не был прикреплен к чему-то подобному.
Превращение.
– Как ты себя чувствуешь, Джон?
Он взглянул туда, откуда послышался голос Рофа. Король и Бэт стояли у кровати и выглядели крайне измученными.
Ему пришлось сосредоточиться, чтобы показать руками: «Я прошел через это?»
– Да. Да, сынок. Ты сделал это.
Роф откашлялся, и Бет погладила его татуированное плечо, как будто зная, что он борется с эмоциями.
– Поздравляю.
Джон быстро заморгал, почувствовал, как сжалась грудь. «Я все еще… я?»
– Да. И всегда будешь.
– Мне следует уйти? – спросил женский голос.
Джон повернул голову. В темном углу стояла Лейла, ее идеально красивое лицо и идеально красивое тело окутала тень.
Мгновенный. Стояк.
Как будто кто-то ввел инъекцию жидкой стали в его член.
Он пошарил вдоль тела руками, чтобы убедиться, что был прикрыт, и поблагодарил Бога, обнаружив на себе одеяло. Он откинулся на подушку, Роф начал что-то говорить, но единственное, на чем сейчас сосредоточились мысли Джона, это на том, что было у него между ног и… и на женщине, которая стояла на другом конце комнаты.
– Я с удовольствием останусь, – Лейла низко поклонилась.
Остаться – это хорошо, подумал Джон. Ее присутствие было…
Погодите, да ни черта хорошего. Он не собирался заниматься с ней сексом, ради всего святого.
Она шагнула вперед, попав под освещение лампы на ночном столике. Ее кожа была белой, как лунный свет, гладкой, как атлас. Она будет такой мягкой, очень мягкой… под его руками, под его ртом… под его телом. Внезапно в верхней челюсти Джона началось покалывание, а изо рта что-то выпирало. Быстро скользнув языком, он почувствовал острые кончики своих клыков.
Секс бушевал во всем его теле, пока он не отвел от нее взгляд.
Роф слегка усмехнулся, как будто знал, что сейчас происходит в голове Джона.
– Оставим вас наедине. Джон, мы будем в коридоре, если тебе вдруг что-то понадобится.
Бет наклонилась и едва коснулась его руки своей, будто зная, насколько сейчас чувствительна его кожа.
– Я так горжусь тобой.
Их глаза встретились, и ему в голову пришла мысль: «И я тобой тоже».
Что было абсолютно лишено смысла, вместо этого он сентиментально прожестикулировал: «Спасибо».
Через минуту они ушли, закрыв за собой дверь, оставив его и Лейлу наедине. О, это не хорошо. И, несмотря на контроль, который он сейчас имел над своим телом, он был чем-то вроде необъезженного жеребца.
Так как смотреть на Избранную было небезопасно, он бросил взгляд на ванную комнату. Через дверь, он увидел мраморный душ и почувствовал себя обездоленным.
– Не желаете ли принять душ, Ваша светлость? – спросила Лейла. – Я включу для Вас воду?
Он кивнул, чтобы занять ее чем-нибудь, пока он не придумает, что делать со своим телом.
Возьми ее. Трахни ее. Поимей ее десятью разными способами.
Окей, это совсем не то, что ему следует делать.
Послышался звук льющейся воды, Лейла вернулась в комнату, и до того, как он осознал, что происходит, одеяло сползло с его тела. Он пытался прикрыть себя руками, но ее взгляд добрался до его эрекции быстрее.
– Могу я помочь Вам пройти в ванную? – ее голос был хриплым, и она смотрела на его бедра, как будто с одобрением.
Что еще больше увеличило размер того, что было под его ладонями.
– Ваша светлость?
И как ему говорить жестами в таких условиях?
Хотя, какая разница. Она бы все равно его не поняла.
Джон покачал головой, затем сел, держа одну руку на себе, а другую для устойчивости уперев в матрац. Дерьмо, он чувствовал себя, как стол, у которого все гайки были раскручены, и его составные части больше не сходились как полагается. И поход в ванную в данный момент казался бегом по полосе препятствий, хотя путь был свободен.
Но, по крайней мере, он больше не был сосредоточен на Лейле.
Продолжая прикрывать себя ладонями, он встал и побрел в ванную комнату, стараясь не думать о том, что Лейла сейчас созерцает его голую задницу. Пока он шел, в голове мелькали изображения новорожденных жеребят, особенно тех, чьи крестообразные ноги гнулись как проволока, когда они с трудом старались подняться с земли. Он сейчас их так понимал. Казалось, что в любой момент его колени возьмут отпуск, и ноги разъедутся, как у полного идиота.
Хорошо. Он в ванной. Отлично справился.
Теперь его главная задача не разбить голову о голый мрамор. Хотя, боже мой, чистота сейчас стоила любых ушибов. Но даже душ, которого он так жаждал, стал большой проблемой. Он шагнул под теплые, нежные брызги, словно плетью хлестнувшие его, отскочил назад и боковым зрением уловил, как Лейла раздевается.
Боже Милостивый. Она была прекрасна.
Когда она присоединилась к нему, он онемел, и не потому, что не умел говорить. У нее была полная грудь, пышные вершины украшали розовые соски. Ее талия была так тонка, что он мог обхватить ее ладонями. Бедра были в идеальном балансе с узкими плечами. И ее женственность… она была открыта для его глаз, гладкая, лишенная волос кожа, маленькая щелочка с двумя складочками, которые ему отчаянно хотелось развести в стороны.
Он прикрыл себя обеими руками, так как его член был готов выпрыгнуть из тазового пояса.
– Я могу вымыть Вас, Ваша светлость? – сказала она, когда пар кружил между ними, как тонкая вуаль на легком ветерке.
Его член возбужденно дернулся под руками.
– Ваша светлость?
Его голова кивнула. Тело затрясло. Он вспомнил о том, что ему рассказывал Куин – что он сделал со своей женщиной. О, Господи… И теперь это происходит с Джоном.
Она взяла мыло и намылила им ладони, перекатывая брусок между ними, белая пена стекала на плитку. Он представил свой член у нее в руках, и ему пришлось задышать через рот.
Взгляни на колыхания ее груди, подумал он, облизав губы. Он спрашивал себя, позволит ли она поцеловать ее. Какова она на вкус? Позволит ли она войти между ее…
Его член подпрыгнул, он издал жалобный стон.
Лейла вернула мыло на маленькое блюдце, стоящее на мраморной стенке.
– Я буду нежна, так как Вы сейчас очень чувствительны.
Он тяжело сглотнул и молился, чтобы не потерять контроль, когда ее покрытые пеной руки приблизились к нему и опустились на его плечи. К сожалению, ожидание было гораздо приятнее, чем реальность. Ее легкие касания были как прикосновения наждачной бумаги к солнечному ожогу… и все же он жаждал этого контакта.
Жаждал ее. Запах французского мыла парил во влажном, горячем воздухе, ее ладони путешествовали вниз по его рукам, затем вверх и по его могучей груди. Мыльная пена стекала вниз по его животу, на его руки, просачиваясь между пальцами, капая с его члена мягкими комочками.
Он уставился на ее лицо, когда она задерживалась на его груди, считая запредельно эротичным то, как ее бледно-зеленые глаза бродили по его новому, большому телу.
Она была голодна, подумал он. Она испытывала голод по тому, что он держал в руках. Изголодалась по тому, что он хотел дать ей.
Она снова взяла мыло из блюдца и встала перед Джоном на колени, прямо на мрамор. Ее волосы все еще были убраны наверх, и ему хотелось распустить их, чтобы посмотреть, как они выглядят мокрые и прилипшие к ее груди.
Она положила руки на его ноги чуть ниже колен и раздвинула их, подняла на него глаза. В одно мгновение он представил, как она наклоняет голову, как его эрекция растягивает ее рот, щеки округляются, пока она, всасывая, обрабатывает ртом его член.
Джон застонал и покачнулся, ударяясь плечом о стену.
– Опустите руки, Ваша светлость.
И хотя его жутко пугало то, что должно произойти дальше, он хотел повиноваться ей. Кроме того, что, если он выставит себя дураком? Что, если он кончит ей в лицо, потому что не сможет удержаться? Что, если…
– Ваша светлость, опустите руки.
Он медленно опустил руки, и его возбуждение выступало вперед прямо из его бедер, не только бросая вызов гравитации, но и находясь абсолютно вне ее досягаемости.
О, Боже. О, Боже… Ее рука приближалась к…
В тот момент, когда она коснулась его члена, эрекция исчезла, из ниоткуда в голове всплыло воспоминание: он увидел себя под грязной лестницей. Ему угрожают ножом. Его насилуют, в то время как он беззвучно рыдает.
Джон отшатнулся от ее хватки, спотыкаясь, вырвался из душа, его мокрые ступни и слабые колени заставляли ноги разъезжаться на скользком полу. Чтобы не упасть, он приземлил задницу на унитаз.
Не благородно. Не по-мужски. И так чертовски типично. Наконец-то, у него было большое тело, но он не стал больше мужчиной, чем тогда, когда он был заключен в маленьком.
Вода выключилась, он слышал, как Лейла заворачивает свое тело в полотенце. Ее голос дрожал.
– Вы хотите, чтобы я ушла?
Он кивнул, ему было стыдно даже взглянуть на нее.
Гораздо позже, подняв глаза, он обнаружил, что бы один в ванной комнате. Одинокий и замерзший, тепло душа рассеялось, чудесный пар растворился, как будто его и не было вовсе.
Его первый раз с женщиной… и у него исчезла эрекция. Господи, его сейчас стошнит.
***
Ви впился в Джейн своими клыками, проникая ей в горло, проколов вену и присосавшись к коже губами. Она была человеком, и прилив силы шел не от состава ее крови, а от самой мысли, что это была ее кровь. Ее вкус – вот чего он так жаждал. Ее вкус… и поглощение им ее частички.
Когда она вскрикнула, он знал, что не от боли. Ее тело было влажным от возбуждения, и этот аромат стал лишь сильнее, когда он взял от нее то, что хотел, взял ее лоно своим членом, а ее кровь своим ртом.
– Кончи со мной, – сказал он охрипшим голосом, отпуская ее горло и позволяя ей вновь опереться на раковину. – Кончи… со… мной.
– О, Боже…
Ви плотнее вжался в ее бедра, и когда его накрыл оргазм, она достигла вершины вместе с ним, ее тело высасывало его плоть так же, как он забирал кровь из ее шеи. Такой обмен казался справедливым и удовлетворяющим, теперь она была – в нем, а он – в ней. И это было правильно. Это было хорошо.
Моя.
Когда все закончилось, они застыли, тяжело дыша.
– С тобой все в порядке? – спросил он, судорожно глотая воздух и отлично понимая, что этот вопрос никогда прежде не слетал с его губ после секса.
Она не ответила, и он слегка отодвинулся от нее. На ее бледной коже он увидел оставленные им следы, красные отметины от его грубого обращения. Практически каждый, кого он когда-либо трахал, в конце концов, получал их, потому что ему нравилось делать это грубо, он нуждался в подобной жесткости. И его никогда не беспокоило, что он оставлял на телах других.
Но сейчас эти отметины его беспокоили. И стали беспокоить еще сильнее, когда он вытер рот, размазав по руке ее кровь.
О, Господи… Он взял ее грубо. Это было слишком грубо.
– Джейн, мне так…
– Потрясающе. Она тряхнула головой, светлая шапка волос рассыпалась по щекам. – Это было… потрясающе.
– Ты уверена, что я не…
– Просто потрясающе. Хотя я боюсь отпустить эту раковину, потому что просто рухну на пол.
Облегчение ударило в голову хмельным гулом.
– Я не хотел причинить тебе боль.
– Ты ошеломил меня… ну, в том смысле, что будь у меня лучшая подруга, я позвонила бы ей прямо сейчас, чтобы сказать: «О, Боже мой, у меня только что был секс всей моей жизни!».
– Хорошо. Это… хорошо.
Ему так не хотелось покидать ее лоно, особенно сейчас, когда она говорит подобные вещи. Но он отвел бедра назад, его плоть выскользнула из нее, чтобы дать ей передышку.
Со спины она выглядела восхитительно. Прекрасная, до боли в висках, невероятно съедобная. Его возбужденная плоть пульсировала в ритме сердца, пока он натягивал пижамные штаны, упаковывая себя во фланель.
Ви медленно выпрямил Джейн и посмотрел на ее отражение в зеркале: ее взгляд затуманился, рот был приоткрыт, а щеки пылали. След от укуса на шее был именно в том месте, где он и хотел: прямо там, где все смогут его увидеть.
Он повернул ее лицом к себе и провел указательным пальцем вверх по ее горлу, поймав тонкую струйку крови, вытекающую из проколов. Он лизнул черную кожу перчатки, смакуя вкус ее крови, желая большего.
– Я запечатаю ранку, хорошо?
Она кивнула, и он наклонил голову. Он нежно провел языком по ранкам, закрыл глаза и потерялся в ее аромате. В следующий раз, он хотел оказаться между ее ног и прокусить вену на внутренней стороне бедра, он хотел впиваться в ее вену в этом месте, чтобы попеременно сосать ее кровь и облизывать ее плоть.
Он наклонился в сторону и включил душ, затем стягивая, расстегнул рубашку, что была на ней. Ее грудь была прикрыта белым кружевом, розовые кончики просвечивали сквозь манящий узор. Наклонив голову, он всосал один сосок сквозь тонкую ткань, и был вознагражден движением ее руки, зарывшейся ему в волосы, и стоном, вырвавшимся из ее горла.
Он зарычал, его ладонь скользнула между ее ног.
То, что он оставил после себя, теперь было на внутренней стороне ее бедер, и хотя это делало его примитивным ублюдком, он желал, чтобы оно там и оставалось. Ему хотелось оставить эту частичку себя на прежнем месте и добавить еще больше внутрь нее.
Ах да, инстинкты связанного мужчины. Он хотел, чтобы она носила его, как свою собственную кожу: везде, по всему телу.
Он снял с нее бюстгальтер и поставил под душ, придерживая за плечи и подставляя под струи воды. Затем вошел сам, его пижама мгновенно намокла, ноги ощущали гладкий мраморный пол. Проводя руками по ее волосам и убирая короткие белокурые пряди с ее лица, он посмотрел ей в глаза.
Моя.
– Я еще тебя не поцеловал, – сказал он.
Она выгнула спину, прижавшись к его груди, чтобы удержать равновесие, именно так, как ему и хотелось.
– Нет, в рот – нет.
– Можно?
– Пожалуйста.
Черт, взглянув на ее губы, он занервничал. Что было так странно. В его жизни было столько секса, всех возможных видов и комбинаций, но перспектива поцеловать ее по-настоящему, стерла все это начисто; он стал девственником, которым никогда не был, неумелым и нерешительным.
– Ну, так ты сделаешь это? – спросила она, когда он остановился.
О… черт.
С улыбкой Моны Лизы она положила ладони ему на лицо.
– Иди сюда.
Джейн притянула его к себе, наклонила его голову и коснулась его губ. Тело Вишеса задрожало. Он и прежде ощущал силу… его собственную силу в своих же мускулах, силу своей проклятой матери над его судьбой, силу короля в своей жизни, своих братьев в бою… но никогда никому он не позволял одолеть его.
Джейн одолела его сейчас. Она полностью его контролировала, нежно обхватив руками его лицо.
Он притянул ее ближе и прижался к ее губам, это единение было сладким, раньше ему казалось, что он никогда не захочет подобного, а уж тем более – не станет преклоняться перед этим. Когда они оторвались друг от друга, он намылил ее округлые изгибы, затем смыл пену. Взбил шампунь в ее волосах. Вымыл между ног.
Заботиться о ней было почти так же, как дышать… автоматическая функция его тела и мозга, о которой он даже не задумывался.
Он выключил воду, обтер ее досуха полотенцем, поднял на руки и понес обратно в постель. Она растянулась на его черном одеяле, вытянув руки над головой и слегка разведя ноги, лишь порозовевшая женская кожа и мускулы.
Джейн смотрела на него из-под полуприкрытых век.
– Твои штаны намокли.
– Да.
– Ты твердый.
– Так и есть.
Она выгнулась на кровати, по ее телу от бедер до грудей прокатились волны.
– Ты собираешься что-нибудь с этим делать?
Он обнажил клыки и зашипел.
– Если ты мне позволишь.
Она отвела одну ногу в сторону, и роговица его глаз едва ли не начала кровоточить. Ее лоно блестело, и вовсе не от душа.
– По-твоему, это похоже на «нет»? – спросила она.
Он сорвал свои штаны и через мгновение оказался на ней, целуя ее долго и глубоко. Он приподнял бедра, принимая удобное положение и погружаясь в ее глубину. Она была так хороша сейчас, наяву, а не во сне. Когда она кончила для него один раз, второй… и еще снова… его сердце разлетелось на тысячи осколков.
Впервые он занимался сексом с кем-то, кого любил.
Вишес впал в мгновенную слепую панику от этого открытия. Как, черт его подери, это могло случиться?
Но ведь это его последняя… ну, единственная… возможность любить, не так ли? И она ничего не вспомнит, так что все в порядке – в конце ее сердце не будет разбито.
К тому же… хм, отсутствие у нее воспоминаний будет безопасным и для него тоже, не так ли? Почти как той ночью, когда они с Рофом упились, и Ви рассказал о своей матери.
Чем меньше людей о нем знает, тем лучше.
Но, черт возьми, почему грудь болит при мысли о стирании памяти у Джейн?
Господи, она так скоро уйдет.
Глава 25
На Другой Стороне Кормия вышла из храма Праймэйлов и ждала, пока Директрикс закроет огромные золотые двери. Храм располагался на возвышенности, позолоченной короной украшая небольшой холм. Отсюда как на ладони была видна вся территория Избранных: белые здания и храмы, амфитеатр, дорожки, выстеленные коврами. Участки между шедеврами архитектуры были покрыты стриженной белой травой, которая никогда не росла и никогда не менялась. Как обычно, линия горизонта была едва видна, лишь размытая белая полоса границы леса где-то вдали. Единственным цветным пятном выделялось бледно-голубое небо, но даже оно как будто растворялось по краям.
– На этом закончим твой урок, – сказала Директрикс, снимая с шеи изящную цепочку с ключами и запирая двери. – По традиции, для начала ты должна присутствовать на ритуалах очищения, мы придем за тобой. До этого времени ты должна думать об оказанной тебе чести и о том, как ты можешь услужить на благо всем нам.
Эти слова были сказаны таким же жестким тоном, каким Директрикс описывала то, что Праймэйл сделает с телом Кормии. Снова и снова. В любое время, когда он только пожелает.
Глаза Директрикс горели расчетливым огоньком, когда она вернула ожерелье обратно на шею, и ключи мелодично зазвенели у нее между грудей.
– Прощай, сестра.
Когда Директрикс спускалась с холма, ее белое одеяние сливалось с землей и окружающими зданиями – очередное белое пятно, различимое лишь потому, что оно двигалось.
Кормия прижала ладони к лицу. Директрикс сказала ей – нет, она пообещала, – когда Кормия возляжет под Праймэйла, это будет очень болезненно, и Кормия ей верила. Красочные подробности были шокирующими, и она боялась, что не сможет пережить брачную церемонию, не сломавшись, чем навлечет позор на всех Избранных. Как их представительница, Кормия обязана была выполнить то, что он нее ожидали, с достоинством, или же она запятнает и полностью осквернит почтенную традицию, которой служила.
Она взглянула через плечо на храм и положила руку на низ живота. Она была способна зачать, как и все Избранные, в любое время, когда они находились на Этой Стороне. Она могла родить ребенка Праймэйла после единственной же проведенной ночи с ним.
О, Славная Дева в Забвении, почему выбрали именно ее?
Когда она обернулась, Директрикс уже шла у подножия холма, ее фигурка была очень мала по сравнению с возвышающимися, огромными зданиями. Больше чем кто-либо, она влияла на их жизни: они все служили Деве-Летописице, но именно Директрикс управляла ими. По крайней мере, до прибытия Праймэйла.
И этот мужчина не был желанным в мире Директрикс.
Вот почему именно Кормию предложили Деве-Летописице на эту роль. Из всех женщин, которых, возможно, могли избрать, и которые были бы счастливы от этого, она была наименее уступчива и наименее покладиста. Этакое пассивно-агрессивное заявление против смены верховной власти.
Кормия стала спускаться с холма, под босыми ногами ощущая белую неживую траву – ни теплую, ни прохладную. Ничего, кроме еды и питья в этом мире не обладало температурой.
На мгновение она задумалась о побеге. Лучше сбежать из единственного знакомого ей места, чем терпеть то, что ей так красочно расписала Директрикс. Но она не представляла, как выбраться на противоположную сторону. Она знала, что сначала нужно пройти через личные покои Девы-Летописицы, но что потом? А если ее поймает Ее Святейшество?
Немыслимо. Это еще страшнее, чем возлечь с Праймэйлом.
Глубоко уйдя в свои личные, греховные мысли, Кормия бесцельно бродила по месту, которое знала всю свою жизнь. Здесь было так легко затеряться, потому что все выглядело абсолютно одинаково, одинаково ощущалось и даже пахло. Не было отличий, края реальности были слишком скользкими, чтобы за них можно было ухватиться, психически или физически. Связи с землей никогда не было. Здесь ощущаешь себя воздухом.
Проходя мимо Сокровищницы, она остановилась на ее царских ступенях и подумала о драгоценностях, что хранились внутри, единственные реальные цвета, которые она когда-либо видела. За закрытыми дверями находились большие корзины, полные красивейших камней, и, хотя она видела их лишь раз или два, она до сих пор отчетливо помнила их цвета. Ее глаза шокировали ярко-синие сапфиры и темно-зеленые изумруды, кроваво-красные рубины. Аквамарины были цвета неба, поэтому очаровывали ее меньше.
Ее любимыми камнями были цитрины, прекрасные желтые цитрины. Однажды она украдкой прикоснулась к ним. Это было лишь торопливое движение руки, когда никого не было рядом, но ах, как чудесно было видеть, как грани играют веселым мерцающим светом. Когда они перекатывались в ее руке, ей казалось, что они мило беседуют с ее ладонью – ощущалось фантастическое тактильное удовольствие, а его незаконный характер делал момент еще более захватывающим.
Они согревали ее, хотя на самом деле были не теплее чем все, что их окружало.
Но драгоценные камни были не единственной причиной удивительной радости, которую приносит посещение Сокровищницы. На другой ее стороне, за стеклом, хранились предметы, которые были собраны потому, что играли ключевую роль в истории расы или потому, что они оказались в ведении Избранных. Несмотря на то, что Кормия не всегда знала, на что она смотрит, это все равно было для нее откровением. Цвета. Текстуры. Иностранные вещи из чужеземных мест.
По иронии судьбы, та вещь, которая больше всего притягивала ее внимание, была древняя книга. На потрепанной обложке были выбиты рельефные буквы: Дариус, сын Марклона.
Кормия нахмурилась и вспомнила, что видела это имя раньше… в библиотеке, в зале Братства Черного Кинжала.
Дневник Брата. Вот почему эту книгу сохранили.
Кормия смотрела на запертые двери, ей хотелось оказаться в прошлом, когда здание всегда оставалось открытым, и можно было зайти внутрь так же свободно, как сейчас она могла войти в библиотеку. Но так было до нападения.
Нападение изменило все. Казалось немыслимым то, что подлые члены расы пришли из дальней стороны с оружием в руках, в поисках наживы. Но они прошли через портал, который в настоящее время был закрыт, и напали на Сокровищницу. Предыдущий Праймэйл погиб, защищая своих женщин. Прежде чем погибнуть, он лишил жизни трех гражданских.
Предположительно, это был ее отец.
После этого ужасного эпизода, Дева-Летописица закрыла портал, и все, кто стремился попасть внутрь, должны были сначала пройти через ее личные покои. Из предосторожности, Сокровищница была всегда закрыта, за исключением тех моментов, когда драгоценности были нужны Деве-Летописице или требовались для определенных обрядов. Ключ хранился у Директрикс.
Она услышала шаркающий звук и посмотрела в сторону, откуда он доносился. По дорожке между колоннами хромала, волоча ногу, фигура, закутанная с головы до ног в черную мантию, в покрытых руках она несла груду полотенец.
Кормия быстро отвела взгляд и побежала прочь, желая как можно быстрее оказаться подальше от этой женщины и от храма Праймэйлов. Она удалилась насколько было возможно, и оказалась возле зеркального озера.
Вода была прозрачной и абсолютно спокойной, зеркало, в котором отражалось небо. Ей хотелось окунуть стопу в воду, но это непозволительно…
Ее слух уловил какой-то звук.
Поначалу она засомневалась, что вообще что-то услышала. Поблизости никого не было, лишь Гробница Младенцев и белые деревья по краям святилища. Она ждала. Ничего не услышав, она списала все на игру своего воображения и продолжила идти.
Хотя, когда она взглянула на гробницу, ее пронзил страх – в гробнице покоились дети, что не пережили рождение.
Тревожная дрожь пробежала по позвоночнику. Это место было единственным, где она ни разу не бывала, как и другие Избранные. Все старались избегать этого одинокого квадратного здания с белой оградой. В воздухе застыла печаль, черные атласные ленты связывали дверные ручки Гробницы.
О, святая Дева в Забвении, подумала она, возможно, скоро ее судьба будет погребена здесь, ведь даже среди Избранных был высокий уровень детской смертности. Воистину, часть ее будет покоиться здесь, крохотные частички ее самой, отданные на хранение, пока от них не останется лишь прах. Тот факт, что она не могла выбрать, беременеть ей или нет, что она не имела права не то, что произнести – даже подумать – слово «нет», и что ее потомство ждала та же участь, все это заставило ее представить себя внутри этой одинокой гробницы, запертой среди маленьких мертвых тел.
Посмотрев за ограду, она плотнее запахнула воротник мантии и задрожала. До сего момента это место приводило ее в замешательство, ей казалось, что малыши, что покоятся там, чувствуют себя ужасно одинокими, хотя все они были в Забвении, и должны быть счастливыми и умиротворенными.
Теперь же гробница внушала ей ужас.
Она снова услышала этот звук, и отскочила назад, готовясь рвануть сломя голову от печальных духов, которые жили здесь.
Но нет, это был не ребенок. Она слышала вздох. И звук был явно не призрачным, а очень даже реальным.
Она молча зашла за угол.
На траве сидела Лейла, прижав колени к груди и обняв себя руками. Ее голова была опущена, плечи дрожали, волосы и одежда были мокрые.
– Сестра моя, – прошептала Кормия. – Как ты?
Лейла подняла голову, быстрым движением вытерла щеки, пока на них не осталось ни слезинки.
– Уходи. Пожалуйста.
Кормия подошла и опустилась перед ней на колени.
– Расскажи мне. Что случилось?
– Ничего такого, о чем тебе надо…
– Лейла, поговори со мной. – Она хотела протянуть руку и коснуться сестры, но это было непозволительно, и она не хотела расстраивать Лейлу еще больше. Вместо этого, она нежно сказала:
– Сестра моя, я успокою тебя. Пожалуйста, поговори со мной. Пожалуйста.
Светлая головка Избранной закачалась взад-вперед, шиньон растрепался.
– У меня не получилось.
– Что не получилось?
– Не… получилось. В эту ночь я не смогла ублажить. Меня отвергли.
– Отвергли?
– Мужчина, которому я помогала при превращении. Он был готов к соединению, и я прикоснулась к нему, а его возбуждение исчезло.
Дыхание Лейлы перешло в рыдание.
– И я… я должна была сообщить об этом королю, о том, что произошло, как того требует традиция. Я должна была сделать это до того, как ушла, но я была в таком ужасе. Как я скажу об этом Его Величеству? И Директрикс?
Ее голова упала, как будто силы оставили ее.
– Великие обучали меня, как ублажать. И я подвела всех нас.
Кормия рискнула и положила свою руку на плечо Лейлы, думая о том, что так было всегда. Бремя ответственности за всех Избранных падало на плечи каждой женщины, когда она выполняла свой долг перед расой. Это был не личный позор, а тяжкий груз грандиозного поражения.
– Сестра моя…
– Я должна пройти осуждение после того, как поговорю с королем и Директрикс.
О, нет… осуждение состояло из семи циклов без еды, света и контактов с другими людьми, и было предназначено для искупления нарушений самого высокого порядка. Самое худшее из всего этого, как слышала Кормия, было отсутствие освещения – ведь каждая Избранная жаждала света.
– Сестра, ты уверена, что он не захотел тебя?
– Мужские тела не лгут. Милостивая Дева… Может быть, это к лучшему. Возможно, я бы не смогла его ублажить.
Бледно-зеленые глаза закрылись.
– Хорошо, что не я была твоим учителем. Я обучена лишь теории, не практике, и поэтому, возможно, я не смогла бы передать тебе нужных знаний.
– Я бы предпочла, чтобы меня обучала ты.
– Тогда ты неразумна. – Лицо Избранной резко постарело. Стало древним. – А я усвоила свой урок. Меня нужно изгнать из рядов Эроса, так как я неспособна исполнять плотские традиции.
Кормию беспокоили мертвые тени в глазах Лейлы.
– Возможно, это была его вина?
– Вопрос не в том, его ли это вина. Он был недоволен мной. Мое бремя, не его. Она вытерла слезы. Скажу тебе, нет большей неудачи, чем неудача сексуальная. Ничто не ранит так глубоко, как отказ от твоего обнаженного тела и инстинкта соединения от человека, которому ты хотела бы отдаться… когда сторонятся твоего тела – вот худший отказ. Так что я должна оставить Эрос, и не только ради их прекрасной традиции, но и ради себя самой. Я не смогу пройти через это снова. Никогда. А теперь уходи, и ничего не говори. Я должна собраться с мыслями.
Кормия хотела остаться, но спорить сейчас ей казалось неправильным. Она поднялась и сняла накидку, обернув ею плечи своей сестры.
Лейла подняла на нее удивленный взгляд.
– Воистину, мне не холодно.
Произнесла она, еще больше закутавшись в ткань.
– До встречи, сестра моя.
Кормия отвернулась и пошла к озеру размышления.
Она подняла глаза в молочное небо. Ей хотелось кричать.
***
Вишес скатился с Джейн и устроился так, что теперь она уткнулась ему в грудь. Ему нравилось, когда она тесно прижималась к нему с левой стороны, чтобы боевая рука была наготове убить за нее. Лежа здесь и сейчас, никогда еще он не был так собран, а жизненные цели – столь ясными: его главными приоритетами стали ее жизнь, здоровье и безопасность, и та сила, которой он обладал, чтобы выполнить цели, делала его целостным.
Он был собой благодаря ей.
За то короткое время, что они знали друг друга, Джейн ворвалась в ту секретную комнату в его груди, убрав с дороги Бутча, и расположившись там как дома. И он почувствовал, что это правильно. Чувствовал, что так и должно быть.
Она что-то пробормотала во сне и еще крепче прижалась к нему. Погладив ее по спине, он поймал себя на мысли, что, без всякой на то причины, вспоминает свой первый бой, противостояние, вскоре за которым последовал первый в его жизни секс.
