Текст книги "Мой любовник"

Автор книги: Дж. Уорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА 64

Спальни в задней части особняка Братства имели не только вид на сады, но и выход на террасу на втором этаже.

Что означало, если вы пребывали в дерганом состоянии, то могли выйти и подышать свежим воздухом, прежде чем столкнуться с остальными членами семьи.

Вечером, как только поднялись жалюзи, Куин открыл французские двери балкона и вышел в прохладу ночи. Опираясь на балюстраду, он низко наклонился и прижался к холодному камню руками и грудью. Он был одет для сражения – в кожаную одежду и байкерские ботинки, но оружие оставил внутри.

Глядя на раскинувшиеся внизу цветочные клумбы и еще цветущие невысокие фруктовые деревья, он чувствовал прохладный, гладкий камень под своими ладонями, ветерок в еще влажных волосах и напряжение мышц спины. Над кухней из вентиляционной шахты на крыше поднимался аромат жареного ягненка. От светящихся по всему дому огней на газон и патио внизу лился теплый золотистый свет.

Какая долбанная ирония – чувствовать себя таким опустошенным, из-за того что Блэй, наконец-то, обрел наполненность.

Испытывая мучительно-сладкое чувство ностальгии, он мысленно вернулся к тем ночам, когда они с Блэем сидели на полу у кровати, рубились в PS2[119], заправлялись пивом и смотрели видео. На тот момент самым серьезным и значимым дерьмом, о котором они могли болтать, это – как продвигаются дела в учебных классах, какая новая игруха вышла на человеческое Рождество и кто жарче: Анджелина Джоли или еще кто-нибудь в юбке.

В итоге Анджелина всегда выигрывала. И Лэш постоянно оказывался засранцем. А Мортал Комбат [120]до сих пор рулит.

Боже, в те дни они даже не играли в Guitar Hero World Tour[121].

Дело в том, что они с Блэем всегда виделись с глазу на глаз, и в мире Куина, где все ненавидели его задницу, появился некто-то, кто понимал и принимал его таким, какой он есть… Это было сродни тропическому солнечному свету на Северном Полюсе.

Хотя сейчас… трудно сказать, как им удалось так сдружиться. У них с Блэем были разные пути… Когда-то у них было много общего, сейчас же не было ничего, кроме общего врага… да и на поле боя Куин оставался привязан к Джону, поэтому они с Блэем не были даже партнерами в драке.

Дерьмо, взрослый в нем осознавал, что именно так и происходят некоторые вещи. Но ребенок оплакивал потерю более, чем…

Раздался щелчок, нарушивший гармонию природы.

Из темной комнаты, не принадлежащей ему, на террасу вышел Блэй. Он был одет в черный шелковый халат, босой и с влажными после душа волосами.

На шее виднелись отметины от укусов.

Он остановился, когда Куин оттолкнулся руками от балюстрады.

– О… привет, – сказал Блэй и мгновенно обернулся, словно желая убедиться, что дверь, через которую он вышел, была закрыта.

«Там Сакстон, – подумал Куин. – Спит на простынях, где они устроили королевский беспорядок».

– Я как раз собрался уходить, – проговорил Куин, ткнув через плечо большим пальцем. – Слишком холодно, чтобы торчать тут так долго.

Блэй скрестил руки на груди и отвел взгляд.

– Да. Холодновато.

Спустя мгновение, парень шагнул к балюстраде, и запах его мыла защекотал ноздри Куина.

Никто из них не двигался.

Прежде чем уйти, Куин прочистил горло и бросил:

– Все прошло нормально? Он… хорошо к тебе относился?

Боже, его голос был таким хриплым.

Блэй сделал глубокий вдох. Затем кивнул.

– Да. Все прошло хорошо. Это было… правильно.

Взгляд Куина переместился от его приятеля… чтобы рассчитать расстояние до каменного патио внизу. Хм-м… если прыгнуть, возможно, ему удастся выбросить образы этих двоих из своей головы.

Конечно, это могло превратить его мозг в яичницу, но если подумать, неужели это так плохо?

«Сакстон и Блэй… Блэй и Сакстон…»

Дерьмо. Какое-то время он молчал.

– Я рад. Я хочу, чтобы ты был… счастлив.

Блэй не стал комментировать и вместо этого пробормотал:

– Кстати, он был благодарен. За то, что ты сделал. Думал, что это немного перебор, но… он сказал, что в тайне ты всегда был рыцарем.

О, да. Абсолютно. Ну коне-е-ечно, это дерьмо было его вторым именем.

Интересно, чтобы запел Сакстон, узнай он, как у Куина чесались руки выволочить его из дома за его великолепные светлые патлы. А еще лучше, растянуть на мелком гравии у фонтана и проехать по нему пару раз на «хаммере».

Вообще-то нет – не на гравии. Лучше прямо в вестибюль вломиться на «хаммере» и сделать это там. Он хотел что-то действительно твердое под телом парня… чтобы это походило на отбивание котлет на разделочной доске.

«Да Бога ради, он же твой кузен», – пропищал тоненький внутренний голосок.

«И…?» – встряла сильная его половина.

Прежде чем он полностью превратился в свихнувшегося шизофреника, Куин отошел от балюстрады… и всей этой суицидальной фигни.

– Ладно, я лучше пойду. Сегодня я выхожу с Джоном и Хекс.

– Я спущусь через десять минут. Нужно только переодеться.

Посмотрев на красивое лицо своего лучшего друга, Куин почувствовал себя так, словно никогда не замечал этих рыжих волос и голубых глаз, этих губ и очертаний скул. А все потому, что на протяжении всей их истории, он что-то искал, что-то, что смогло бы повернуть все вспять и вернуть их обратно в то время.

Все, что приходило ему на ум… «Я скучаю по тебе. Я так чертовски скучаю, что это приносит боль, но не знаю, как найти тебя, даже если ты стоишь прямо передо мной».

– Ладно, – сказал Куин. – Увидимся на Первой Трапезе.

– Хорошо.

Куин направился к двери в свою комнату. Когда он взялся за холодную латунную дверную ручку, его голос прозвучал громко и четко.

– Блэй.

– Да?

– Береги себя.

На этот раз голос Блэя был хриплым, почти надтреснутым.

– Да. Ты тоже.

Потому что фраза «береги себя» была именно той, что всегда произносил Куин, когда кого-то отпускал.

Он вернулся в комнату и закрыл дверь. Двигаясь по инерции, он достал ножны для своих кинжалов, пистолеты и прихватил кожаную куртку.

Забавно, он едва ли мог вспомнить свой первый секс. Он, конечно, помнил женщину, но этот опыт не оставил неизгладимого впечатления. Как и те оргазмы, которые он дарил и получал после. Просто много веселья, много сладких стонов, много целей, которые уже определены и реализованы.

Ничего, кроме траха, который легко забыть.

Но, направившись в вестибюль, он понял, что первый раз Блэя будет помнить остаток всей своей жизни. Они отдалились друг от друга, и сейчас та тонкая нить, что их связывала, утратила свою прочность и порвалась.

Жаль, что свобода оказалась тюрьмой вместо открытого горизонта.

Когда его ботинки застучали по мозаичному полу у основания лестницы, песня Bic-lighter [122]Джона Мелленкампа [123]эхом раздавалась у него в голове… и хотя ему всегда нравилась эта песня, он раньше никогда не понимал истинное значение ее слов.

Словно желание, чтобы все оставалось по-прежнему.

«Жизнь продолжается… долгое время спустя жизнь полная захватывающих приключений продолжается…»

***

В ванной комнате Джона Хекс стояла под струями горячей воды, ее руки лежали на груди, ноги были расставлены по разные стороны от слива, и водяные струи ударяли ей в затылок, прежде чем, спустившись на плечи, скатиться по спине.

«Татуировка Джона…»

Проклятье…

Он сделал это в память о ней… поместил ее имя на свою кожу так, чтобы она всегда оставалась с ним. В конце концов, нет ничего более постоянного… черт, именно поэтому на брачной церемонии мужчинам вырезали имена на их спинах. Кольца могли потеряться. Документы просто порваться, сгореть или пропасть. Но этого никогда не случится с твоей кожей, которая всегда с тобой, куда бы ты ни пошел.

Боже, ее никогда по-настоящему не интересовали все эти женщины в платьях, с длинными и красивыми волосами, с макияжем на своих мордашках и милым нежным характером. Во всяком случае, такие атрибуты женственности казались ей проявлением слабости. Но сейчас, в этот тихий миг, она поняла, что завидует этим шёлковым платьям и парфюмам. Какую гордость, должно быть, они испытывали, зная, что их мужчины носили свои обязательства на спинах каждую ночь, пока были живы.

Джон будет чудесным хеллреном…

Господи… когда он найдет свою пару, что, черт возьми, он собирается делать с татуировкой? Вырезать имя своей женщины под ней?

По правде говоря, Хекс не хотела, чтобы ее имя оставалось на спине Джона до конца его жизни. Правда. Вернее, не совсем. Ведь это сделало бы ее эгоистичной сукой.

О, подождите, это должно было стать ее лейтмотивом[124].

Заставив себя вылезти из душа, она вытерлась полотенцем и вышла. Теплый и влажный воздух ванной сменился прохладой спальни.

Она остановилась в дверях, опершись о косяк. Кровать напротив нее, была небрежно застелена одеялом, а всё, что раньше валялось в беспорядке, теперь находилось на своих местах.

Ее шипы лежали в изножье кровати… и в отличие от покрывала, они были разложены аккуратно: звенья цепей распутаны, а два ремешка разглажены.

Она подошла и провела пальцем по металлическим колючкам. Джон хранил их для нее… и инстинкт подсказывал ей, что он оставил бы их себе, даже если бы она никогда не вернулась.

Она оставила после себя гребаное наследство.

И если бы Хекс решила провести ночь в доме, то смогла бы одеть их. Но вместо этого, она натянула кожаные штаны, надела обтягивающую футболку и прихватила оружие с курткой.

Из-за ее игры в алебастровую скульптуру под душем, она пропустила Первую Трапезу, поэтому направилась прямо на совещание в кабинет Рофа. Все Братство, в том числе Джон и его парни, собрались в оформленном во французском стиле бледно-голубом кабинете… и почти каждый, включая Джорджа – собаку-поводыря, беспорядочно сновал по кругу.

Отсутствовал только Роф. И это полностью тормозило дело.

Ее взгляд прошелся по кабинету и задержался на Джоне, но тот лишь кивнул ей и уставился прямо перед собой, глядя только на тех, кто мелькал в его поле зрения. Рядом с ним стоял высокий и сильный Тормент, она прошлась по эмоциональной сетке этой пары и ощутила, что они восстановили, чертовски много значащую для них обоих, связь.

Это заставило ее искренне порадоваться. Она ненавидела саму мысль о том, что Джон останется один, кода она уйдет, а Тормент был отцом, которого у парня никогда не было.

Грязно выругавшись, Вишес вынул одну из своих самокруток.

– Да пошло все к черту, надо идти, даже если он здесь не появится. Это пустая трата времени.

Фьюри пожал плечами.

– Он дал прямое указание явиться всем на это собрание.

Хекс была склонна принять сторону Ви, и, учитывая то, как Джон переминался с ноги на ногу в своих байкерских ботинках, она была не единственной.

– Вы, ребята, можете оставаться, – сказала она. – А я ухожу прямо сейчас.

Когда Джон и Тор посмотрели на нее, в голове Хекс возникла странная пульсация, словно они были не просто двумя воссоединившимися мужчинами, чтобы найти Лэша, но и она была аналогично вписана в их круг.

У всех у них были свои счеты. Будь то с Обществом Лессенинг или, в частности, с Лэшем, они трое затаили гнев, который порождал желание убивать.

Тормент снял царившее вокруг напряжение, приняв единственно правильное решение.

– Ладно, я понесу ответственность за отдачу приказа. Очевидно, маленький сеанс «упражнений» Рофа на Другой Стороне до сих пор продолжается, и он бы не хотел, чтобы мы просрали эту ночь из-за него.

Тор разделил всех на команды. Джон, Хекс, Зи, он сам и парни собирались проверить адрес уличного гонщика, по которому тот был зарегистрирован, а остальную часть Братства распределили между фермерским домом и Экстрим парком. В кротчайшее время, группа спустилась по лестнице, прошла вестибюль и вышла через входную дверь. Один за другим они растворились в прохладном ночном воздухе…

Хекс приняла форму перед жилым домом в центре города в районе старого мясоперерабатывающего завода… хотя дом, вряд ли подходящее слово для описания этого места. Шестиэтажное кирпичное сооружение с выбитыми окнами и просевшей крышей. Конструкция явно нуждалась в эквиваленте мануального терапевта… или хотя бы в гипсовой повязке. И Хекс была чертовски уверена, что линия отметин на фасаде здания осталась от пулеметной очереди или, возможно, от автомата, стрелок которого преследовал какую-то цель.

Это заставляло задаться вопросом, как люди вообще согласились жить в этом районе, притом, что владелец автомобиля был зарегистрирован по этому адресу. Хотя, скорей всего, никто и не проверял, живет ли он здесь.

– Очаровательное местечко, – высказался Куин. – Особенно, если вы любите разводить крыс и тараканов.

«Давайте зайдем сзади», – показал жестами Джон.

С обеих сторон этого Богом забытого места простирались переулки, они выбрали тот, что находился слева, без какой-либо на то причины. Двинувшись вперед, они прошли мимо старых городских развалин – ничего нового или особенного, только пивные банки, конфетные обертки и газетные страницы. Хорошая новость заключалась в том, что в этом крыле здания не было окон, к тому же здесь нечего было осматривать, кроме других скотобоен и упаковочных помещений; в дополнение ко всему, устойчивость сооружения зависела от кирпичной несущей стены, которая являлась единственной причиной того, что крыша все еще не рухнула на пол.

Хекс бежала рядом с мужчинами, мягко пружиня подошвами ботинок. Группа двигалась в слаженном ритме, быстро и относительно бесшумно продвигаясь по переулку. Наконец они подошли к задней части здания. В грязно-красной кирпичной стене была единственная железная дверь, открывавшаяся на небольшую парковку, отделенную от проезжей части невысоким бетонным ограждением.

Никаких лессеров. Никаких прохожих. Ничего, кроме бродячих кошек, грязного асфальта и далекого воя сирен.

Чувство бессилия навалилось на Хекс. Черт побери, она могла оказаться здесь или на другом конце города у того дурацкого парка или даже за городом. Но не было гарантий, что она встретит врага. А у них так мало мест, куда можно отправиться.

– Твою ж мать, – выплюнул Куин. – Ну и где же эта чертова вечеринка?

Да, она была не единственной, кто рвался в бой…

Из ниоткуда Хекс почувствовала покалывание, прошедшее сквозь нее, словно резонансное эхо, источник, который сначала не смогла распознать. Она посмотрела на остальных членов команды. Блэй и Куин старательно избегали друг друга. Тор и Джон расхаживали вокруг. Зейдист вытащил телефон, чтобы сообщить Братьям, что они на месте.

Это похоже на…

А затем Хекс поняла, что это: так она чувствовала свою кровь в ком-то другом.

В Лэше.

Лэш был неподалеку.

Резко развернувшись на каблуках, она направилась прочь… сначала шагом затем перешла на бег. Она слышала, как кто-то прокричал ее имя, но не смогла остановиться, чтобы объяснить.

Ничто не смогло бы остановить ее…

ГЛАВА 65

Другая Сторона. Пэйн лежала в неестественной позе на жестком мраморе, с резкой переполняющей ее болью… выше талии. Она не чувствовала боли в ногах или ступнях, только разрозненное покалывание, схожее с искрами костра на влажных поленьях. Над ее немощным телом с напряженным выражением лица склонился Слепой Король… и появившаяся в своем черном одеянии в ореоле тусклого свечения Дева-Летописеца.

Ну кончено, мать пришла волшебным образом все исправить. Подобно той сломанной и восстановленной двери, ее дражайшая мамочка собиралась все стереть, привести её в порядок, и сделать как новенькой.

– Я… отказываюсь, – сквозь стиснутые зубы снова повторила Пэйн. – Я не согласна.

Роф посмотрел через плечо на Деву-Летописецу, затем снова вниз.

– Ох… послушай, Пэйн, это не логично. Ты не можешь чувствовать своих ног… твоя спина, скорее всего, сломана. Почему бы тебе не позволить ей помочь тебе?

– Я не какой-то там неживой… объект, которым она может манипулировать по своему усмотрению… в угоду своей прихоти и фантазии…

– Пэйн, будь разумна…

– Я…

– Ты хочешь умереть?

– Тогда моя мать сможет понаблюдать, как я умираю! – прошипела она… и тут же застонала. В след за этим возгласом, ее сознание угасло и поплыло, зрение стало размытым, а затем снова восстановилось. Увидев шокированное выражение лица Рофа, она поняла, что потеряла сознание… на какое-то время.

– Подожди, она… – Король оперся ладонью о мраморный пол, чтобы удержать равновесие, – твоя… мамэн?

Пэйн не заботило, что он это узнал. Она никогда не чувствовала ни малейшей гордости, от статуса рожденной дочери прародительницы расы – на самом деле, она на каждом шагу отрезала себя от этого – но какое это теперь имеет значение. Если она откажется от «божественного» вмешательства, то прямо отсюда отправиться в Забвение. Это ей подсказывала испытываемая ею боль.

Роф оглянулся на Деву-Летописецу.

– Это правда?

В ответ не последовало никакого утверждения или опровержения. Также не последовало наказания за то, что он осмелился оскорбить ее своим вопросом.

Король снова повернулся к Пэйн.

– Иисус… Христос.

Пэйн сделала вдох.

– Оставьте нас, дорогой Король. Возвращайтесь в свой мир и правьте своим народом. Вы не должны помогать этой стороне… или ей. Вы хороший мужчина и блестящий воин…

– Я не позволю тебе умереть, – выплюнул он.

– У тебя нет выбора.

– Вот уж хрен, выбор есть всегда. – Роф вскочил на ноги и посмотрел вниз. – Позволь ей исцелить тебя! Ты выжила из своего чертова ума! Ты не можешь вот так взять и умереть…

– Еще как… могу. – Пэйн закрыла глаза, волна переутомления прокатилась по ее телу.

– Сделайте что-нибудь! – Очевидно, теперь король орал на Деву-Летописецу.

«Жаль, что она чувствовала себя, словно в аду, – подумала Пэйн. – В противном случае, она наверняка насладилась бы этой заключительной декларацией независимости». Воистину, хоть она и пришла к ней на крыльях смерти, но Пэйн это сделала. Она сумела противостоять своей матери. Пэйн добилась свободы своим отказом.

Голос Девы-Летописецы был едва громче дыхания.

– Она отрицает мою помощь. Она блокирует меня.

Конечно, Пэйн так и делала. Ее гнев, направленный на мать был такой силы, что не трудно было поверить, что он служил барьером для любой магии Девы-Летописецы. Наконец её дражайшая мамэн была бессильна диктовать ей свою волю! Произошедшая трагедия, воспринималась Пэйн как благословение.

– Ты всемогущая! – Голос короля был грубым и обвиняющим… хотя за его неистовостью ощущалось некоторое замешательство. Но опять же, он был достойным мужчиной, который, без сомнения, винил себя за случившееся. – Просто исцели ее!

Последовало молчание, а затем слабый ответ:

– Я не могу подступиться как к ее телу… так и сердцу.

Воистину, если сама Дева-Летописеца, наконец, признала, что это было выше ее сил… Пэйн могла умереть с миром.

– Пэйн! Пэйн, очнись!

Она приподняла веки. Роф был в нескольких дюймах от ее лица.

– Если я смогу спасти тебя, ты позволишь мне сделать это?

Она никак не могла понять, почему была так важна для него.

– Оставь меня…

– Если это будет в моих силах, ты позволишь мне?

– Это не в твоих силах.

– Ответь на этот чертов вопрос!

Он был таким хорошим мужчиной, и факт того, что ее смерть останется на его совести, был очень печальным.

– Прости… за это. Роф. Прости. Это не твоя вина.

Роф повернулся к Деве-Летописеце.

– Позвольте мне спасти ее. Прошу!

Словно по велению ее воли, капюшон Девы-Летописецы опустился, и прежде такая ослепительно сияющая ее форма сейчас была лишь тусклой тенью.

Лицо и голос выдавали, что эта прекрасная женщина испытывала невыносимые муки.

– Я не желаю такой участи для своей дочери.

– Эта куча дерьма ни к чему вас не приведет. Позвольте мне спасти ее.

Дева-Летописеца перевела взгляд на непроницаемое небо над головой, и слезы, упавшие из ее глаз на мраморный пол, были подобны сверкающим алмазам.

Пэйн успела подумать, что эта красота будет последней, что она видит в своей жизни, прежде чем ее веки стали настолько тяжелыми, что она уже не могла держать их открытыми.

– Да чтоб меня, – взревел Роф. – Позволь мне…

Ответ Девы-Летописецы донесся издалека.

– Я больше не в силах с этим бороться. Делай, что сочтешь нужным, Роф, сын Рофа. Пусть она лучше будет вдали от меня, но живой, чем мертвой на моем полу.

Все стихло.

Дверь закрылась.

Затем послышался голос Рофа:

– Ты нужна мне на той стороне. Пэйн, очнись, ты нужна мне на моей стороне…

Странно. Такое ощущение, будто он разговаривал в ее черепе… но он склонялся над ней и говорил вслух.

– Пэйн, очнись. Мне нужно забрать тебя на мою сторону.

Словно в тумане, она начала качать головой… но этот порыв не принес ничего хорошего. Разумнее оставаться неподвижной. Намного разумнее.

– Я не… не могу отправиться туда…

Внезапно Пэйн охватило головокружение, ее ноги стали раскачиваться, мысли вихрем закружились в голове. Чувство резкого полета вниз сопровождалось давлением в венах, словно ее крови становилось больше, а пространство по-прежнему оставалось ограничено.

Открыв глаза, она увидела над собой белый свет.

Итак, она не двигалась. Пэйн была все там же, где и лежала – под молочным небом Другой Стороны.

Она нахмурилась. Постойте, это не странное небо над святилищем. «Это… потолок?»

Да… она узнала, что это было на самом деле… и помимо того, периферийным зрением она уловила стены… четыре бледно-голубые стены. Также здесь были огни, хотя не такие, какие она помнила – не факелы или свечи, а горящие без пламени штуковины.

Камин. Массивный стол и трон.

Она не могла перенести сюда свое тело сама; у нее не было на это сил. А Роф не мог перенести ее в телесной форме. Этому было одно объяснение. Она была перенесена ее матерью.

Возврата назад уже нет; она добилась того, чего хотела. Теперь она была свободна.

Похожее на убаюкивающую тень смерти ее переполняло странное спокойствие… или осознание того, что борьба закончена. Действительно, жизнь или смерть – это то, что определяло ее в течение нескольких прошедших лет, тяжесть которых отправляла ее в новый полет.

В поле ее зрения появилось лицо Рофа, его длинные черные волосы свободно струились по плечам и спадали вперед. И в этот момент под тяжелую руку короля нырнула собака со светлой шерстью, в приветствии подставив свою мордочку, словно Пэйн была неожиданным, но очень ценным гостем.

– Сейчас приведу Дока Джейн, – сказал Роф, поглаживая бок собаки.

– Кого?

– Моего частного доктора. Оставайся на месте.

– Можно подумать… я куда-то собираюсь…

Последовало позвякивание ошейника, а затем король ушел, его рука была на упряжи, что связывала его с великолепной собакой, лапы которой процокали по полу, когда они сошли с ковра на твердый деревянный паркет.

Он и правда был слеп. И здесь, на этой стороне, он нуждался в чьих-то глазах, чтобы передвигаться.

Дверь закрылась, и она больше ни о чем не могла думать, кроме боли, паря, неспособная удержаться на поверхности из-за агонии в ее теле… и все же, несмотря на дезориентацию, она ощущала в атмосфере странное спокойствие.

От нечего делать она отметила, что у воздуха был приятный аромат. Лимон. Пчелиный воск.

Просто прекрасный.

Хвала судьбе, ей давно пора уже было оказаться на этой стороне и, учитывая, насколько странными выглядели все вещи, это точно был другой мир. Но ей это нравилось. Все было непредсказуемо, и поэтому очаровательно…

Немного спустя открылась дверь, и она снова услышала позвякивание собачьего ошейника и уловила отчетливый запах Рофа. И с ним кто-то был… кто-то, кого она не смогла опознать своим обычным способом. Но, определенно, в комнате находилось другое существо.

Пэйн вынудила себя приоткрыть глаза… и едва не отпрянула.

Рядом с ней стоял не Роф, а женщина… или, по крайней мере, это казалось женщиной. У лица были женские черты… за исключением некоторых особенностей и прозрачных и призрачных волос. И как только их взгляды пересеклись, выражение лица женщины с обеспокоенного переменилось в потрясенное. Внезапно она оперлась на руку Рофа, чтобы сохранить равновесие.

– О… мой Бог… – Ее голос был хриплым.

– Это настолько очевидно, Док? – проворчал король.

Когда женщина попыталась ответить, это было не той реакцией, которую Пэйн ожидала вызвать у доктора. Воистину, она думала, что хорошо осознавала насколько была ранена. Однако, вполне очевидно, она недооценила всю серьезность своего положения.

– Воистину, я…

– Вишес.

От этого имени ее сердце замерло.

Ибо она не слышала его более двух столетий.

– Почему ты поминаешь о мертвых? – прошептала она.

Призрачное лицо доктора стало материальным, в ее зеленых, как лес, глазах сквозило глубокое замешательство, кожа побледнела от борющихся в ней эмоций.

– О мертвых?

– Мой близнец… уже очень давно отправился в Забвение.

Доктор покачала головой, ее брови низко сошлись над проницательными глазами.

– Вишес жив. Мы женаты. Он жив и находится здесь.

– Нет… этого не может быть. – Пэйн желала, чтобы у нее была возможность потянуться и схватить твердую руку доктора. – Ты лжешь… он мертв. Он давно…

– Нет. Он очень даже жив.

Пэйн не верила своим ушам. Ей сказали, что его нет, что он давно в Забвении…

Это сказала ее мать. Ну конечно.

Воистину, родная мать обманула ее о сведениях, о собственном брате? О своем сыне?! Как могла она быть настолько жестокой?

Внезапно Пэйн обнажила клыки и зарычала низко и глухо, вспышка гнева затмила ее страдания.

– Я убью ее за это. Клянусь, я сотворю с ней то же, что сделала с нашим кровным отцом.