Текст книги "Малакай и я (ЛП)"

Автор книги: Дж. МакЭвой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Обед в час дня в отеле Уолдорф. Ли-Мей сказала, что вы там. И я подумал, так будет удобнее.

– Отлично. Дай мне час...

– После у вас еще в три Стилер и Михельсон. Вы справитесь?

Приложив руку к голове, я глубоко вздохнула. Я и забыла о той горе, которая лежала у меня плечах.

– Да, пришли мне полное расписание, Адит, а потом перезвони и еще раз подтверди. И извинись от моего имени за отсрочку. Мне еще будет нужна одежда, я пришлю тебе информацию о номере.

– Постойте! Есть еще кое-что...

– Что?

– Ваша мать. Она звонила, чтобы узнать о ее... деньгах в этом месяце.

Я замерла, набирая сообщение.

– Ей уже давали деньги в этом месяце.

– Я так и сказал ей, но она не хотела говорить со мной об этом – только с вами. Но тоже не могла до вас дозвониться.

Я прикусила щеку изнутри.

– Я позвоню ей. Это все?

– Да. Я отправляю расписание.

– Спасибо...

– Она здесь, – оборвал он меня.

– Кто здесь? Моя мать? Она там? В офисе?

Он мог и не отвечать, потому что я услышала ее крик:

– ЭСТЕР? Эстер, я знаю, ты здесь! Тебе лучше... Я хочу поговорить с ней и поговорить немедленно!

Вздыхая, я прикрыла рот, чтобы не закричать. Она не в себе? Нет, правда, ей на самом деле нужна психологическая помощь?

– Мадам...

– Отведи ее в мой офис и дай трубку, – попросила я, когда Адит снова заговорил.

– Ох, то есть ты отвечаешь на телефон, но только не мне...

– Ты ничего не получишь, если не прекратишь устраивать сцены! – прокричала я в трубку. – Я так и сделаю. Если снова поведешь себя так, мать ты или нет, я вышвырну тебя и запрещу приближаться даже на сантиметр!

– А это не похоже на устраивание сцены? – решила поиздеваться она. – Я так и вижу. Неблагодарная испорченная Эстер Ноэль вышвыривает собственную мать из компании.

– Посмотрите, кто решил признать меня свой дочерью с опозданием почти на двадцать четыре года? Но слушай, это ведь начало, так?

Я знала, что ее это выбесит. Не знаю, почему я это сказала, но почувствовала я себя хорошо.

– Мне нужно, чтобы ты перевела мне денег, – потребовала она, резко меняя тему.

Дыши, Эстер, дыши.

– Я перевела тебе деньги две недели назад, как ты уже успела их потратить...

– Хватит быть такой непробиваемой. У нас сделка. Мой отец доверял тебе, поэтому ты владеешь всем. Но помни, что если бы я тебя не родила, все деньги были бы моими.

Несколько дней назад это бы сильно ранило. Ощущалось бы так, словно она выдрала мое сердце, но сегодня ничего. Потому что сегодня я вспомнила женщину намного добрее, которая была моей матерью до нее.

– Я жива. Деньги мои, и я не вижу причин, по которым я должна дать тебе больше, чем оговорено.

– У меня долги.

Она должно быть шутит.

– За что?

Никакого ответа.

– Если ты на наркотиках или...

– Не учи меня!

– Жди следующего месяца до следующего перевода! – прокричала я в ответ и повесила трубку. Сев на диван, я чувствовала себя измотанной. Она высосала из меня всю энергию меньше чем за минуту. Вот кто она была – пиявка, которая хочет выпить всю мою кровь.

– Не-е-ет, – заныла я, когда зазвонил телефон, и даже не глядя на него, я знала, что это она... снова.

– Твоя мать? – спросил он, прислонившись к стене напротив, а на нем самом только низ от шелковой пижамы. Он внимательно смотрел на меня, а я не могла прочесть выражения на его лице.

– Ага. Но не говори ей. Я просто ее банкомат, я ей нужна только в таком виде.

– Прости. Ты в порядке?

– Все хорошо, и не ты должен извиняться.

Расслабившись, я улыбнулась и добавила:

– Очевидно, жизнь не останавливается, даже если ты воссоединился с давно утерянной половинкой.

Он ничего не сказал. Вместо этого он посмотрел на пол и скрестил руки на своем обнаженном гладком торсе.

– Что?

Я медленно встала.

Когда он взглянул на меня, то выглядел таким отстраненным, словно его здесь уже не было.

– Малакай? – Я направилась к нему.

Он смотрел, как я подхожу, и только когда я дотронулась ладонями до его щек, он снова заговорил.

– Я не хочу, чтобы ты уходила.

– Что?

– Ты уйдешь... мы исчезнем. – Он с болью сглотнул. – Что-нибудь снова разлучит нас. И в этой жизни мы уже не встретимся.

– Ты же сказал, что я не могу отказываться от жизни.

Он улыбнулся, хотя и не хотел.

– Я соврал.

– Ты трижды пообещал и даже поклялся, что поверишь в то, что у нас получится. Это тоже вранье? – Я заглянула прямо в боль, скрытую за его голубыми глазами.

Он обхватил руками мое лицо и наклонился поцеловать меня в лоб.

– Пока босс правит миром, для меня есть какая-нибудь работа?

Я улыбнулась, так как это лучший вопрос, который можно было задать.

– О чем бы ты ни думала... я спросил с сарказмом.

– Нет, назад слова не забрать. Я позвоню и скажу, чтобы организовали интервью, а-ах! – я захихикала, пытаясь вывернуться из его рук, когда он защекотал меня.

– Я не даю интервью, Эстер, – сказал он, продолжая меня щекотать.

– Теперь даешь... хах... прекрати! Ха-ха-ха! – Вырвавшись из его рук, я убежала за другую сторону дивана и только оттуда обернулась к Малакаю. Мы оба дергались то вправо, то влево, пока он пытался поймать меня. – Ты говорил, что не давал интервью, потому что старался не столкнуться со... мной. Что ж, не вышло, так что теперь ты должен давать их как любой другой автор.

Он притворно двинулся вправо, а я побежала налево, стараясь не попасться ему. Но он не обошел диван, а перепрыгнул через него и схватил меня.

– Обманщик! – выкрикнула я, когда он обнял меня.

Затем поцеловал голову.

– Я не могу обмануть, если правил нет.

– Одно интервью. Я ожидаю, что ты внесешь свой вклад в эти отношения, спасибо большое.

– Простите? – засмеялся он, и я ощутила, как он весь трясется от смеха.

Я гордо кивнула.

– Ага. Твои книги хорошо идут, но все же одна книга в год? Ты можешь лучше, тебе не кажется? Или все плюшки в деле только с меня?

– И в то же время мы в моем номере.

– Купленном на чек от моей компании.

– На которую я работаю.

– О-ох-х! Просто дай интервью! – выкрикнула я. Малакай не прекращал смеяться, и мне это нравилось. Мне нравилось это больше, чем его хмурые брови, его переживания или страх.

– Только одно! Ради плюшек, – прошептал он мне на ухо. – Довольна?

– Даже не ради своей девушки, а ради плюшек?

– Девушки? – поддразнил он тонким голосом. – Мисс Ноэль, когда вы стали моей девушкой?

Закатывая глаза, я вырвалась от него и пошла в спальню, но сначала ответила:

– Когда ты вернулся за мной.

Он что-то пробормотал, я обернулась и увидела легкую усмешку на его лице.

– Что ты сказал?

– Ничего.

– Неправда.

– Что надевают люди, когда идут зарабатывать плюшки? – спросил он, меняя тему разговора, как и делал всегда, и пошел в сторону комнаты, уводя меня за собой.

– Здесь это уже не звучит, – пробормотала я, крепче сжимая его руку. После смерти дедушки мне было так одиноко, как никогда в жизни, никто не интересовался, чем я занимаюсь, не спрашивал, как я, была просто я. Но теперь были мы.

МАЛАКАЙ

– Кто вдохновил вас писать?

– Моя девушка.

– Какой ваш любимый цвет?

– Цвет глаз моей девушки.

Все они в изумлении уставились на меня – репортер, оператор, почти все в издательском доме «Пенокси», включая мою девушку из опроса, Эстер Ноэль, которая стояла в проходе своего офиса, расположенного над сидячими местами той аудитории, где и проходило интервью с журналом «Новэл Шоп». Если тот человек, кажется, он сказал, его зовут Говард, не оговорил заранее количество вопросов, я был уверен, что буду сидеть тут вечно. Первой стадией этой пытки был, вероятно, шквал вопросов из прямого эфира в социальных сетях.

– Кто-то повлиял на вашу жизнь, кроме вашей девушки? – спросила рыжеволосая девушка-интервьер, поднимая взгляд от телефона. Ее имя я забыл.

Я усмехнулся.

– Да. Дедушка моей девушки.

Кое-кто захихикал, некоторые застонали, остальные вокруг нас засмеялись, а я откинулся на стуле. Даже у оператора уголки губ дрогнули. Интервьюер продолжила, слегка раздраженная моим поведением. Уверен, она надеялась провести какой-нибудь серьезный шокирующий диалог, но как бы то ни было, я не мог рассказать ей правду о моем писательстве.

– Хорошо, мистер Лорд, вы расскажете нам, кто эта девушка, или мы все останемся в тревожном ожидании?

– Простите, я не знал, что все ждут этого, затаив дыхание. – Я слегка развернул стул и оглядел их всех, ждущих, не отрывающих глаз и скрестивших руки. Затем я посмотрел на Эстер, которая яростно мотала головой и размахивала руками в знаке «нет». – Женщина, которая руководит воздушным движением позади вас.

Они повернулись все вместе так быстро, что это было в равной степени устрашающе и забавно, учитывая, что Эстер все еще размахивала руками. Заставив себя улыбнуться, она кивнула всем и потом ушла назад в офис.

– Эстер Ноэль? – спросила женщина, и я кивнул. – Вау. В сети люди оживились, – сказала она, глядя в телефон. – Она глава вашего фан-клуба?

– А я – глава ее.

Раздалось несколько вздохов, и я не мог сдержать улыбки.

Если я продолжу ввязывать ее во все вопросы, я знал, она больше не попросит меня давать интервью.

ЭСТЕР

– Входи, – сказала я, не поднимая головы со стола.

– Что, черт побери, случилось с Малакаем Лордом? Он словно милый, романтичный робот? Люди просто плавились от его сентиментальных ответов. Он готов был дать мне все, чего бы я ни пожелала, когда выяснял там, в аэропорту, как встретиться с тобой, – слова Ли-Мей выскакивали так бессвязно, что я едва понимала ее.

Подняв голову, я оперлась подбородком о стол и сказала:

– Нам не нужно сначала поговорить о другом?

Она медленно присела в кресло перед моим столом, и я поняла, она обдумывала что-то, собираясь произнести. Потому я заговорила первой:

– Твой сын... он от Говарда. – Глаза ее становились шире, пока она смотрела на меня. – Надеюсь, ты не думала, что я забуду о вас двоих, потому что я с кем-то другим. Вы встречались, когда я была с Говардом?

– Нет! – ответила она быстро, качая головой. – Нет, но... это продлилось не так уж долго...

– Тогда все хорошо. – Я села ровно и затем откинулась в кресле. – Так как вы активно не врали мне в лицо, все хорошо. Но я не знаю точно, как относиться к твоему отъезду сразу после похорон дедушки. Я думала, мы друзья.

Она свесила голову, и ее золотисто-каштановые волосы рассыпались у нее по плечам.

– Мы друзья! Прости! Мне нужно было быть рядом с тобой... я просто... не знаю, я испугалась. Ты стала моим боссом, и еще моя мама, и Говард, все происходило так быстро, что меня понесло.

Я понимала это. Я просто завидовала. Мне тоже хотелось сбежать. Мне хотелось сбежать обратно в Монтану как раз перед тем, как умер дедушка. Туда, где все было так просто.

– Мама так злится на меня, – сказала она, начиная хлюпать носом. Взяв коробку с салфетками из нижнего ящика, я обошла свой стол и села рядом с Ли-Мей. – Почему кажется, что я во всем лузер? Говард и я... мы просто тусовались, а теперь у нас ребенок. Но мы не любим друг друга. Я сказала ему, и он подключился ко всему, он и должен был во все включиться, но ощущается это как-то неестественно. Словно я больше не могу контролировать собственную жизнь. Все всегда идет... просто не так, как я хочу.

И это чувство я тоже понимала, потому обняла ее... особенно сейчас.

– Ты не лузер, Ли-Мей. У тебя все наладится. У тебя есть я, и без хвастовства скажу, что хорошо иметь такого друга, как я. Так что соберись, я не могу позволить тебе испортить макияж. Он как всегда великолепен, – сказала я ей, убирая волосы с ее лица.

Она хлюпала носом и смотрела на меня своими темными глазами.

– Он хорош, правда?

Я засмеялась и кивнула.

– Да, хорош, и повсюду камеры. Ты, в самом деле, хочешь его испортить?

Она тоже засмеялась. Мы обе валяли дурака, но, по крайней мере, смеялись. Она неловко меня обняла.

ДА-ДА-ДА-ДАННН!

– Господи! – Она отпрыгнула от меня и уставилась на вибрирующий телефон, который играл Бетховенскую симфонию №5 в до минор.

– Моя мать, – пояснила я, потянувшись за телефоном, чтобы выключить звук. – Я хотела заблокировать ее, но подумала, что она позвонит Адиту или придет сюда снова закатывать скандал.

– Да, я слышала об этом. Все в порядке?

– Со мной? Да. С ней? Понятия не имею, – ответила я.

Я никогда не понимала, что с ней происходит. И нужно ли было мне это знать? В какой момент пришлось разорвать связь с собственной матерью? Для меня ее никогда и не было. От того, что я никогда не видела ее и не слышала о ней, я дошла до того, что слышу ее каждый день. Нескончаемая атака болью, которую она приносила, измучила меня. И все же мой внутренний ребенок, эта маленькая часть меня была счастлива, потому что мать больше не могла отрицать мое существование. Я ее ребенок, и мы семья. Она нуждалась во мне. Она больше не могла сбежать от меня. Так неправильно. Мы обе в заложниках друг у друга, и все шло к тому, чтобы закончиться плохо, разве могло быть иначе? Для нас так больше не могло продолжаться, но как все разрешить? У меня не было идей. Не уверена, что они вообще когда-то были.

– Эстер? Эстер?

– А? – Я взглянула на нее, когда она смотрела мне прямо в лицо. – Прости, что ты сказала?

– Ничего, но казалось, что на минуту ты отключилась в какой-то другой мир.

Если бы она только знала.

Тук. Тук.

– Войдите.

Говард зашел внутрь, но замер, пока взгляд его карих глаз метался между нами. Могу точно сказать, он не знал, как себя вести, но Ли-Мей поднялась и сказала:

– Она знает, не напрягайся.

Говард посмотрел на меня, я улыбнулась и кивнула, что позволило ему немного расслабиться. Я оценила его чувство неловкости, и что он не притворялся, будто все в порядке. Это значит, что я не ошиблась, выбрав заботу и рассмотрев в них всеобъемлющую доброту. Никто из них меня не предавал, и все же их по-прежнему заботило, насколько задеты мои чувства.

– Ты что-то хотел? – спросила я его.

– Да, точно, – встряхнул он головой и указал куда-то за спину. – Он закончил.

– Что? Уже? – Я поднялась и зашагала к двери.

Он стоял посреди зрительской зоны и фотографировался, а на лице его была вымученная бестолковая улыбка. Для того, кто не побеседовал и пятнадцати минут, он выглядел вымотанным.

Он был хорош собой, как и всегда, и даже больше, потому что я заставила его приодеться. Когда мы были в Монтане, он при любой вылазке всегда носил свои темные джинсы, рубашки с V-образным вырезом, его любимую кожаную куртку и ботинки. В помещении он редко когда носил рубашку – не то чтобы я жаловалась. Думаю, мне настолько нравился его прежний стиль, что я намеренно выбрала одежду, непохожую на ту, в которой привыкла его видеть. Его кожаную куртку я сменила на серый блейзер, рубашку с V-вырезом – на голубую, которая застегивается на пуговицы, вместо джинсов – сшитые на заказ брюки, и во всем этом образе он словно сошел с обложки GQ, идеально гармонируя со мной... идеально, за исключением того факта, что это не настоящие мы. Это рабочая версия нас. А обычные наши образы хранятся только для нас двоих... и для Либер Фоллс.

Он поднял взгляд от трясущейся руки Риты и наши глаза встретились. И вот так все слова, которые я собиралась ему адресовать, испарились. Уголок его губ приподнялся, и Малакай, словно не замечая никого вокруг – ни тех, кто спешил протянуть ему книгу для автографа, ни тех, кто беззастенчиво глазел на него – просто пошел мимо них ко мне. Время словно замедлилось, и каждый его шаг менял мир вокруг нас.

Шаг, и он был посреди издательского дома, направляясь ко мне, пока я стояла у двери офиса.

Еще шаг, и его черные волосы стали длиннее, темные глаза сузились, и вот он, одетый во все черное, стоит за порогом Дворца Небесной Чистоты²⁰.

А я во Дворце Земного Спокойствия. ²¹

Он держал меч в своей руке, а я в своей.

Пока Малакай шел ко мне, я наблюдала за тем, как мой разум разрывается между двумя реальностями – современным Нью-Йорком и Пекином семнадцатого века. Той же рукой, которой он машинально подписывал книги всех, кто преграждал ему дорогу, он разил стражей, вставших на его пути в Зале Союзов²². Рука его двигалась быстро в любом из случаев, карандаш скользил по страницам, вот уже на следующей, и в то же время его меч одним ударом ранил двоих за раз. А я, с другой стороны, держала свой меч, атакуя им тех в черном, кто был одет как он!

– Эстер? Принцесса?

Я слышала оба имени, ощутила обе ладони, взявшие меня за руки, и, обернувшись, увидела те же два лица Ли-Мей, тогда и сейчас, с разницей лишь в цвете ее волос. Я снова повернулась к Малакаю и увидела, что он не может продвинуться дальше из-за огромного количества окруживших его людей, ровно как не мог он и в прошлом. Передо мной появилось еще больше стражей, вынуждая его и тех, кто был с ним, отступить, и за мгновение до этого он взглянул на меня.

– Ты делаешь это все более заметным, тебе не кажется? – спросила меня Ли-Мей.

Мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы второй мир исчез, и я снова оказалась в настоящем. Но эмоциями пока не удалось овладеть, я все еще ощущала ужас внутри себя, который только рос от осознания, что расстояние между нами даже больше неизмеримого космоса во вполне измеримых обстоятельствах. Принцесса и мятежник.

– Мы другие, – прошептала я себе.

– Что? – спросила меня Ли-Мей.

Я покачала головой и, стряхнув ее руку, пошла вперед, все время повторяя эти слова – мы другие. Мы были ими, но это был не Пекин семнадцатого века, и я не была принцессой воином, дочерью императора, казнившего его отца, а он не был воином мятежником, который помогал свергнуть империю. Я Эстер, издатель, а он Малакай, автор, мы в одно и то же время оба и значительные, и несущественные. Теперь мы в открытых отношениях, поэтому, когда я сказала: «Уверена, у нас есть и другие авторы, о которых нужно позаботиться!», все вокруг него расступились, и я смогла подойти прямо к нему.

Он улыбнулся.

– Осторожнее, а то люди подумают, что ты моя девушка или типа того.

Хотелось ответить шуткой, но все, что мне удалось – протянуть руку. Его улыбка немного померкла, но как только он взглянул в мои глаза, увидел там что-то, и что бы то ни было, я благодарна, потому что он тут же взял меня за руку и притянул к себе.

– Мы другие.

ГЛАВА 21. БЕСПОЩАДНЫЙ

МАЛАКАЙ

Город проплывал мимо сплошным пятном, а она молча смотрела из окна. Заходящее солнце золотым блеском отражалось на стеклянных башнях вокруг нас, мерцало в проулках, словно изо всех сил старалось пропустить свой свет сквозь город еще раз, а потом скрыться за горизонтом.

– Эстер, – позвал я, и она слегка подпрыгнула, прежде чем взглянуть на меня. – Где ты сейчас?

– Здесь, – ответила она, выпрямившись, и взяла меня за руку, когда машина припарковалась. – Я здесь, с тобой.

Я взял ее руку и поцеловал, затем открыл дверь и вышел к ее дому.

– Знаешь, я никогда раньше не приводила домой парня. Дедушка бы отделался от него, – засмеялась она и подтолкнула меня к вращающейся двери.

– Я уже был тут, помнишь? – напомнил я ей, позволяя себя вести.

– Тогда было по-другому. Ты пришел без приглашения. – Она кивнула охраннику, прежде чем увести меня к лифту.

– Я не виноват, что каждый раз, как ты видишь меня, то падаешь прямо в руки, ай!

– Это было только два раза! – Она подняла два пальца, чтобы я видел.

– Два раза в этой жизни, – поддразнил я ее, входя в лифт. – Должен сказать, ты не такая легкая, как мне запомнилась.

Она приоткрыла рот, и я уже чувствовал, как затевается буря. И все же я счастливо улыбнулся, и пока закрывались серебряные двери, я успел заметить быстрый взгляд на нас охранника, и как он потом взял телефон и стал набирать номер. Не знаю, почему я обратил внимание на это, но инстинкт говорил мне... что-то было не так.

– И не вынуждай меня рассказывать об этих чертовых корсетах, которые изобретены мужчинами, чтобы приводить нас в чувство после обморока от недостатка кислорода. Ты вообще слушаешь? Малакай?

– А? – Я взглянул на нее. Она пристально смотрела прямо на меня. – Прости, ты такая красивая, что все влетает в одно ухо и вылетает из другого.

Она пыталась сохранить серьезный вид, но фыркнула, а потом прикрыла рот и рассмеялась.

– О, как банально!

– Это классическая романтическая фраза, спасибо тебе большое! – усмехнулся я.

– Ага, из 1910-х, – пробормотала она, поднимая взгляд, когда мы добрались до ее этажа. Но прежде чем она вышла, я шагнул вперед нее и столкнулся лицом к лицу с женщиной, похожей на Эстер, только на двадцать лет старше. У нее были короткие черные волосы, одета в бархатный комбинезон без рукавов. Она вздрогнула, увидев меня, но собралась, взглянув на Эстер. Женщина закинула на плечо лямки своей красной сумочки, сжала челюсть, взгляд ее стал более напряженным.

– Мама... – голос Эстер затих, пока она смотрела на женщину перед нами.

– Эстер. – Она глубоко вздохнула. – Я пришла просто повидаться с тобой...

– Тогда почему ты только что вышла из моей квартиры? – спросила Эстер, выглядывая через плечо матери на дверь, не закрывшуюся до конца.

Как бы то ни было, мать полностью проигнорировала Эстер и взглянула на меня.

– А ты, черт возьми, кто такой? Твой дед умер, поэтому ты просто стала приводить мужчин?

– Что ты взяла?! – резко произнесла Эстер, шагая вперед меня и потянувшись за сумочкой матери.

– НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! – прокричала она, пытаясь отдернуть сумочку. В тот момент Эстер ничто не могло остановить. Ее словно ослепила ярость, она схватила и так резко потянула сумочку, что застежка отломилась, и сумочка упала на пол. При падении она открылась, и из нее выпали все часы Альфреда и кое-какие украшения.

Обе застыли на мгновение, потом Эстер прикусила губу. Она кивнула мне, утирая нос.

– Малакай, зови полицию.

– Полицию? – засмеялась ее мать, отходя назад и глядя на меня. – Ну, вперед, бледнолицый, зови полицию. Прошу. Давай, зови полицию, и что ты скажешь им, дорогуша? Что я забрала свои вещи из дома своего отца?!

– ЭТО НЕ ТВОЕ! – кричала ей Эстер. – ОН ОСТАВИЛ ТЕБЯ НИ С ЧЕМ! ОН НИЧЕГО ТЕБЕ НЕ ДАЛ! ПОТОМУ ЧТО ТЫ НИЧТОЖЕСТВО!

– А КТО ТОГДА ТЫ? А?! ВЕЛИЧАЙШЕЕ СОЖАЛЕНИЕ НИЧТОЖЕСТВА! ОТБРОС НИЧТОЖЕСТВА...

Я увидел, что она собирается ударить Эстер, и схватил ее мать за запястье. Глядя сверху на женщину, я опустил ее руку вниз и встал между ней и Эстер. Я нагнулся, собрал часы и украшения обратно в сумочку. Затем протянул ее матери, и она сначала на мгновение уставилась на сумочку, а потом выхватила ее из моих рук.

– Забудь.

Женщина презрительно усмехнулась и вытряхнула все на пол перед Эстер.

– Довольна теперь, Эстер? Или хочешь увидеть меня в наручниках? Может, на улице, когда я буду голодать...

– Если вам больше ничего не нужно, вот лифт, – сказал я, нажимая кнопку вызова. Так как мы только что поднялись, лифт сразу открылся. Она смотрела на меня, а я пытался не возненавидеть ее за ту боль, которую она причиняла. Я пытался дать понять, насколько она незначительная, но это не удержало ее от новой фразы.

– Не думай, что ты первый, кто трахается ради нашего состояния. Ты...

– УБИРАЙТЕСЬ! – зашипел я, схватил ее за руку и затолкнул в лифт. – Вы думаете, что вы первая женщина, которая страдает? Вы думаете, ваша боль дает вам право причинять боль другим? Вы не первая и нет, права нет. Знайте, что все содеянное вам вернется!

– Я запомню тебя! – Показала она на меня пальцем, прежде чем закрылись двери. – Не расслабляйся.

Скрипя зубами, я ждал, чтобы убедиться – лифт поехал вниз, затем повернулся к Эстер, которая, сидя на коленях, тихо собирала дедушкины наручные часы, клипсы, запонки и что-то еще, наверное, из ее личных украшений. Она подняла пару сережек, украшенных бусинами ягод омелы, и стала смотреть на них. Подойдя к ней, я сел рядом, чтобы помочь все собрать.

– И это моя мать. – Она прикусила губу и свесила голову. – Великая Диана Ноэль. Извини, она немного грубовата, не принимай на свой счет, она так со всеми. Она подобреет примерно никогда.

Эстер глубоко вдохнула и пошла в свою квартиру. Ей удалось все донести до стеклянного стола в гостиной. Она села перед всем этим, запустила руки в волосы и уставилась на имущество своего деда.

– Сотня тысяч... она пришла сюда, чтобы украсть вещей на сто тысяч, – с горечью засмеялась Эстер. – Знаешь, сколько она получает каждый месяц за безделье и то, что оскорбляет и ставит меня в неловкое положение? То, что она взяла, вообще ничего не стоит. – Дрожащими руками она снова подняла серьги с омелой.

Я запер дверь, пока она говорила, и затем сел рядом с ней.

– Когда мне было шесть, дедушка отвез меня в торговый центр, чтобы к Рождеству проколоть мне уши. Он отвлекся, когда ему позвонили, поэтому я зашла в магазин игрушек. Я потерялась, не могла найти его, испугалась, и только я услышала эту песню, как он нашел меня. Он был так расстроен и напуган, что мне запретили прокалывать уши. Но он подарил эти серьги с омелой и пообещал отвезти меня в следующий раз. В следующем году в том же торговом центре мы снова разделились. В этот раз уже не по моей вине. Потерялся он, и когда мне снова стало страшно, я начала петь «Baby It's Cold Outside» и, вжух, он снова появился передо мной. Я думала, это самый классный фокус в мире. – Засопела она носом и смахнула слезы.

Потянувшись, я дотронулся до мочки ее уха.

– Прости.

– За что?

Какая она красивая, думал я, когда она подняла бровь в смущении. Дотянувшись, я вытер ее слезы. Она, правда, плакса, и тот факт, что, зная столько, она изо всех сил старалась не заплакать, очень подкупал. Все, что было в ней, я любил больше и больше, даже ее гнев.

– Прости, я забываю, что ты внучка Альфреда.

Вообще-то теперь это многое объясняло. И все же мы всегда умнее задним умом. Я понимал, что она внучка человека, который мне был как отец, но в глубине души понимаю, что она только моя. Она моя любовь в прошлом и настоящем, так что часто я забывал об отношении к ней Альфреда. Это одно, а это другое.

– В то Рождество твой дедушка не потерялся. На самом деле он просил – донимал меня, чтобы я согласился провести с вами выходные. Когда я приехал в торговый центр, все было хорошо, но потом у меня случилось одно из самых сильных воспоминаний. Было очень больно, и все кончилось тем, что я спрятался в одном из магазинов и позвонил ему. Я боялся, что потеряю сознание и окажусь в больнице. Он был со мной... Я не знаю, как долго он оставался со мной, прежде чем отправить меня домой и пойти к тебе.

Ее глаза стали шире, когда она поняла, что это означало.

– Я встретила тебя в семь лет?

– Почти. – Я тронул один из ее локонов. – Я лишь мельком увидел твои волосы и все. Думаю, возможно, это и вернуло воспоминания.

– Прости, но я как-то даже счастлива. Считаешь, я эгоистка? – улыбнулась она, протягивая руку к моему лицу.

– Однозначно. – Подмигнул я, а она скорчила рожицу. – Если мне нравится, что ты эгоистка ради меня, это значит, я эгоист?

Ее улыбка стала еще шире, когда она прислонила свою голову к моей.

– Нет, это значит, ты сумасшедший.

– А-ах, – прошептал я, обнял ее за талию и притянул к себе. – Тогда я могу даже не спрашивать, я привык быть сумасшедшим из-за тебя.

– А это так? – спросила она и губы ее застыли над моими губами.

– Это так. – Я наклонился поцеловать ее в шею.

– О-о-о, – застонала она и запустила пальцы в мои волосы, пока я расстегивал ее платье. – Малакай...

– М-м-м? – спросил я, не отрываясь от ее кожи. Целуя ее грудь, я потянул вниз ее лифчик.

– Мы... мы уже этим занимались.

Я отодвинулся и взглянул на нее.

Она продолжила:

– Этим утром ты… я была обеспокоена, и теперь мы снова здесь вместе.

Искренность ее голоса, с каким облегчением она говорила – все это ранило. Она, как и я, весь день беспокоилась, конец ли это. Хотя она требовала сил от себя и от нас, в глубине души она боялась. Я поднял ее на руки и унес в спальню. Пройдя по деревянному полу, я положил ее в центр кровати и лег рядом.

– Ты права, мы этим уже занимались, – прошептал я, хотя голос где-то в отдалении разума напомнил, что произойти может что угодно в любое время. Но все же я никогда до сих пор не сдавался этому страху, не сдамся и сейчас, когда она в моих руках. – Так что давай прославим сегодняшний день, завтрашний, каждую ночь до конца наших долгих жизней.

Склоняясь над ней, я поцеловал место над грудью, над сердцем и стал продвигаться ниже.

ЭСТЕР

Остановиться? Ясно мыслить? Они знали, что любовь к ней никогда не была моим выбором? Это нельзя контролировать – так цветы распускаются весной, и листья опадают осенью, это было в моей сущности. Никаких сознательных усилий. Я только и мог, что любить ее и до конца жизни почитать, как честь, ее взаимность. Моя любовь к ней шла из самого центра моего существа, распространяясь на всего меня. Она согревала меня в морозы и дарила прохладу в жарких землях. Я уверен, если меня вскрыть, то я буду истекать не кровью, а любовью к ней. Если кто-то решит влюбиться, я предупрежу его делать это с особой осторожностью, так как он станет рабом и перестанет быть мужчиной. А рабство противоречит взгляду на жизнь у любого человека. Это было безумие. Но что такое любовь, если не безумие? Скажите мне, какая еще эмоция заставит человека отказаться от базового инстинкта выжить? Когда ни одна разумная мысль не имеет значения, если эта мысль не о ней. С того момента, как наши глаза встретились, я знал, что принадлежу ей. И это она первая заявила, что принадлежит мне телом, душой и разумом, привязывая свое сердце к моему и закрепляя нашу любовь в вечности. Любовь – это бабочка в ящике Пандоры.

Он написал эти слова в своем первом романе «Женщина, которую люблю», и когда я прочла это, сердце бешено ускорилось, и стало тяжело дышать. А теперь я, женщина, которую он любил, лежала голая рядом с ним.

– Сколько ты еще будешь смотреть? – пробормотал он, хотя в темноте моей комнаты глаза его были закрыты. Потянувшись к Малакаю, я убрала волосы с его лица, чтобы он взглянул на меня.

– Пока физически хватит сил не закрывать глаза, – прошептала я в ответ. Он молчал, как будто вечность, а затем снова опустил веки, что стало видно его длинные ресницы. Я потянулась, чтобы коснуться его, но он перехватил мою руку.

– Эстер, прошу у тебя... – Он облизнул губы.

– Чего? – спросила я, когда он не стал продолжать.

– Пощады, – ответил он. – Прошу у тебя пощады. Я чувствую, как ты тянешь меня за сердце, но оно уже твое. Я уже твой. И когда я смотрю тебе в глаза, я чувствую, что мне больше нечего тебе дать, хотя ты просишь больше.

– М... Монтана, – мой голос надломился, но я произнесла. Я озвучила то, чего хотела. Малакай открыл глаза, и я повторила. – Я хочу Монтану. Я хочу каждый день заниматься с тобой любовью и красть твой завтрак по утрам. Я хочу говорить обо всем и ни о чем... Давай вернемся.