Текст книги "Малакай и я (ЛП)"

Автор книги: Дж. МакЭвой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Банджоко! НЕТ! НЕТ!

Когда я бежала его остановить, расстояние между мной и Обинной казалось мне шириной океана. Обинна обернулся на мой голос, и копье Банджоко пронзило его грудь.

– А-А-А-А! – прокричала я, и расстояние снова сжалось, но уже было поздно. Когда я добралась до него, он упал. – Оби! Оби!... А-а-а-а...

Он не мог говорить и лишь дотронулся до моего лица.

– Нет... нет... – Я держала его, качаясь взад и вперед.

– Ты не спасешь его. Возьми меня за руку. Они наступают!

– ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ! – кричала я, отбиваясь от его руки. И когда он двинулся схватить меня, я вытащила нож и прижала к горлу. – Ты не спасешь меня! Уходи! УХОДИ!

Банджоко все стоял, но когда увидел дым, поднимающийся из деревни, медленно попятился.

– Адаезе...

Несмотря на него, я прижалась к Обинне и снова стала раскачиваться взад и вперед.

4-е июля 1781 – Гуанахуато, Новая Испания

– Ана!

Карлос прыгнул со своего балкона на мой и подхватил меня, оттаскивая от отца, который в диком изумлении смотрел на меня, когда стал отходить назад и выронил нож.

– Папа... – Я хотела рассказать ему... спросить, почему... но не смогла, и мои ноги ослабли, когда Карлос опустил меня на пол, крича моему отцу:

– Помощь! Приведи помощь!

Он прижал руки к моей груди, пытаясь остановить кровь. Больно... всюду боль. Я тронула его окровавленную руку.

– Я...увижу тебя... снова.

– АНА, НЕТ! Прошу. Прошу, не надо... АНА!

Я чувствовала, как на лицо мне падают его слезы.

***

– А-а-а... – закричала я, отрываясь от него. Я вся дрожала и пыталась дышать, пыталась стоять, но ничего из этого не способна была сделать. Все во мне отдавало болью. Он крепко прижался ко мне.

– Все хорошо, все хорошо. Я рядом, – шептал он. – Я всегда был рядом, Эстер. И всегда буду.

Голова опустела, и боль прекратилась.

ГЛАВА 17. БЛИЦ

ЭСТЕР

Оглядываясь, я села в своей кровати, словно восстав из могилы. К счастью, я увидела огромные окна своей комнаты, в которую проникали яркие огни города. Я сидела в центре своей постели, все еще одетая в золотое с бусинами платье с... с бала. Я пробежалась пальцами по вышивке, и в памяти стали оживать все события этого вечера, и чем больше я вспоминала, тем выше поднимались пальцы, пока не коснулись губ.

– Черт!

Я быстро оглянулась на дверь, медленно сползла с кровати и на носочках пересекла комнату. Попыталась тихо открыть дверь, но забыла, как скверно и громко она скрипела – как мера предосторожности для деда, чтобы я не могла просто так проскользнуть. Я зажмурила глаза, словно это помогло бы мне исчезнуть.

– Тебе не нужно красться, это твой дом, – сказал он, и я тут же узнала его голос.

Я открыла глаза, дабы убедиться, что уши не сыграли со мной злую шутку, и да, вот он стоит на моей кухне в том, что осталось от его костюма: черные брюки, белая рубашка с закатанными рукавами, расстегнутая на воротнике, и развязанный галстук-бабочка. В руках он держал мою желтую кружку.

– Прости, не хотел тебя разбудить. Искал кофе, – усмехнулся он сам себе.

Я смотрела на него долю мгновения, а затем шагнула обратно в комнату и закрыла дверь. Держась за ручку двери, я глубоко вдохнула.

Раз.

Два.

Три.

Когда я открыла дверь, он все еще стоял там и смотрел на меня, подняв брови.

– Рад видеть, что ты по-прежнему немного того.

– Как... ты... у меня вопросы, – проговорила я, вылезая из комнаты.

– Можно я сначала выпью кофе? – Он показал мне кружку.

– В этом доме нет кофе... погоди, нет! Во-первых, как ты попал в мою квартиру?

– У меня есть ключ. И что значит, у тебя нет кофе? – Он посмотрел на меня, как на чокнутую, хотя о нем самом ничего не было слышно несколько месяцев! А теперь он стоял в моей квартире... стоп.

– Откуда у тебя ключ? – спросила я, подходя к нему.

Малакай пожал плечами, двигаясь обратно на кухню.

– Альфред дал мне на всякий случай. Я решил, что если его внучка снова у меня на руках в отключке, это подходящий повод воспользоваться ключом.

Отключка.

Я снова вспомнила...

– Да, мы целовались. И да, ты отключилась, – сказал он, осматривая шкафчики в поисках кофе. – И я привез тебя домой, не избежав множества взглядов и некоторых вопросов от охраны музея, твоего ассистента, твоего водителя... всех их ты проспала. Об этой части в кино почему-то не рассказывают.

Болела голова.

Сидя на стуле перед кухонной стойкой, я обхватила руками голову.

– Так и знал! – обрадовался он, когда заглянул в дедушкину очень старую коробку из-под хлопьев с изюмом и победоносно вытащил оттуда пачку кофе. – Альфред всегда стыдил меня за пристрастие к кофе. Не может такого быть, чтобы у него самого ничего не было.

Несмотря на усталость и замешательство, я рассмеялась.

– Старик скрывал его от меня. Я говорила, чтобы привыкал пить без кофеина! А он всегда отвечал...

– В кофе нет смысла, если в нем нет кофеина, – закончил Малакай. Поворачиваясь ко мне, он указал на прибор, висевший над кухонной стойкой. — Можно я поеду домой к своим чашкам? – спросил он, передразнивая. – Ты об этих котелках говорила? Тех, которые висят как украшение?

– Эй! – Я показала на него пальцем. – Все было не так!

– А как?

– У тебя не было чашек, а ближайший ресторан в нескольких милях и без доставки! А тут я могу сделать теплый суп за несколько минут.

– Так и зачем вообще чашки...

– Потому что я в любое время могу что-то приготовить.

Он снял одну и показал мне сияющее дно из нержавеющей стали.

– Любое время – это когда? Потому что эти, кажется, никогда не были на плите.

Я пригляделась к нему, но он только самодовольно усмехнулся в своем стиле и отошел к раковине наполнить чашку водой. Я недолго смотрела на него. Он так легко передвигался по моей кухне, словно был тут тысячу раз. Был таким расслабленным... и счастливым. Он больше не шагал так, словно нес на своих плечах бремя целого мира. Казалось, что он обычный парень, который просто хотел сварить кофе дома у своей девушки.

Но он не был обычным парнем.

А я не была его девушкой.

– Ты поцеловал меня! – произнесла я, и Малакай замер на мгновение, но так и остался стоять ко мне спиной. – Ты сказал, что совершил ошибку и поцеловал меня.

– Поцеловал, – ответил он тише и намного серьезнее, когда переливал кофе в кипящую воду.

– Малакай, – я глубоко вдохнула, – это безумие! Ты не можешь вот так просто появляться! Ты не можешь так просто... говорить все, что ты сказал, и притворяться, что все нормально! Я не... Я не та, кто ты думаешь, и...

– Когда я рассказывал тебе историю Обинны и Адаезе, ты поняла, что я говорил на другом языке? – прервал он меня вопросом. Отвернувшись к плите, он перелил медно-золотую жидкость в кружку и снова повернулся ко мне.

– На каком языке?

– Игбо¹⁵, – ответил Малакай. Он не подошел ко мне ближе, а просто облокотился на стойку. – Ты не знаешь этот язык, а даже если знаешь, он не такой, как современный игбо, который ты учила по книгам или в колледже. Он похож, но не настолько, чтобы полностью проследить за рассказом от начала до конца.

Я не знала, что ответить, потому что не знала даже современного игбо... и как я тогда его поняла?

– Все языки связаны, и, может, у меня получилось...

– Я встретил Ли-Мей, – признался он, все так же глядя на меня. Я словно приклеилась к месту его голубыми глазами и не могла отвести взгляд. – Я ожидал... Я ждал, что нахлынут чувства и эмоции. Но стоял перед ней и ничего не чувствовал. Но как только я дотронулся до изношенного экземпляра «Антигоны» Софокла, в сердце будто вспыхнул пожар. И это случилось не просто потому, что это тоже наша история, а потому, что владелец книги – ты – потратила уйму времени, читая и перечитывая ее, ты просто впечатала часть себя в книгу. Я тронул ее в первый раз, как встретился с Ли-Мей, и по ошибке думал, что книга принадлежала ей. Так же, как я ошибочно решил, что ее кольца стали причиной, затронувшие мои воспоминания, хотя на самом деле это сделал тот первый раз, когда мы формально познакомились с тобой в этой жизни. Я просто дурак и сделал выводы от страха...

– Что ты и сейчас делаешь! – я не знала, почему кричала, но меня охватил жар, а сердцу было так больно, что стало больно везде. Я подвинулась ближе. – Ты можешь так же ошибаться и со мной, и это нормально, потому что...

– Ты любишь меня? – спросил он и поднес кружку к губам.

– Я никогда этого не говорила, – ответила я, качая головой.

– Я вот тебя люблю, а я никогда не любил никого, кроме тебя...

– Не говори так! – Я приложила руки к вискам, стараясь дышать. – Ты не можешь просто...

Я хотела продолжить, но боль обострилась... и все отдалось в голове. Я схватилась за край стойки.

– Эстер! – Он удержал меня, а я пыталась набрать воздуха, который никак не проходил в легкие.

– А-ах... – Перед глазами расплывались пятна, и чем больше я старалась дышать, тем больнее становилось. Малакай крепко прижал меня к себе, я чувствовала, как его руки обнимают меня. Должно было стать хуже, но вместо этого... вместо этого мне стало легче.

– Ш-ш-ш... все хорошо. Я знаю, это больно, – шептал он мне на ухо, поглаживая по голове.

Я держалась за него по ощущениям вечность, прежде чем нашла в себе силы снова дышать.

– Что происходит? – шепнула я больше себе, чем ему, немного отстраняясь от его рук.

– Чем сильнее мы сопротивляемся воспоминаниям, тем больнее становится, – ответил Малакай, нежно поглаживая меня по голове, когда я смотрела на него. – Сначала немного больно, но все будет в норме.

– Это не норма. – Покачала я головой и отпустила его... но совсем не хотела, чтобы он отпускал меня. Он поднес чашку с кофе к моим губам.

– Это уймет головную боль. Кофе снижает давление в мозге, и мигрень отступает. – Передал мне чашку Малакай.

На мгновение я уставилась на него, потом взяла ее и выпила.

– Ох, – сморщилась я. На вкус как горелая кора дерева. – Как ты это пьешь?

– Ртом, – ответил умник.

– Ну ты и...

– Пей дальше. – Он сделал небольшой глоток.

Я пила, пока не стало совсем невыносимо. Вся передергиваясь, я вернула кружку.

– Я в порядке. Боли нет.

Малакай хмыкнул, взял у меня кружку и допил остаток. Он отошел к раковине, а я потянулась к голове. Боль однозначно прошла.

– Это не могу и вправду быть я...

– Почему? – спросил он, повернувшись ко мне. – Почему это не можешь быть ты, Эстер?

У меня не было другого ответа, кроме как...

– Я это просто я. Я всегда была просто мной. А теперь ты говоришь мне, что я уже была собой девятьсот девяносто девять раз?

– И да, и нет. – Он поразмыслил и попытался объяснить: – Каждый раз мы разные. Некоторые особенности возникают и пропадают, как вот однажды ты любила лаванду, а сейчас любишь розы. Смысл предметов можно трактовать по-разному. Но ты все равно ты. Характерные черты, которые определяют тебя, остаются теми же: ты решительная, непоколебимая, заботливая, любящая и с ужасным вкусом на парней.

Я улыбнулась, хотя это было не смешно.

– Получается... мы те же, но разные?

Он усмехнулся, и мне стало понятно, что он заметил мой промах.

– Да, мы такие.

– Если это все правда, то ты козел!

– Повтори? – Он скрестил руки в ожидании.

Чем больше я об этом думала, тем больше злилась.

– Если это правда! Это означает, что ты убегал от меня! Это означает, что даже если ты гипотетически знал, кто я для тебя, получается, ты убегал еще дальше, чтобы не видеть меня, наплевав на то, что я при этом чувствую. И теперь без всякой причины ты возвращаешься и целуешь меня! И какой тогда смысл в избегании меня?! Ты приходишь, когда хочешь, уходишь, когда хочешь...

– Я влюбился в тебя! – ответил он. – Да. Это эгоистично с моей стороны вот так возвращаться. Но я пытался, Эстер! Я пытался избежать тебя, потому что знал, что если влюблюсь в тебя в этой жизни, уже не смогу убежать! Я пытался, но ты нашла меня. Я влюбился в тебя и потому... потому из-за моей глупости все еще больше запуталось. Я был сбит с толку тем, что если Ли-Мей мое прошлое, почему я мог думать только о тебе! Потом она появилась передо мной, и я понял, должно быть, это ты, а в момент, как убедился в этом, не мог остановиться на пути к тебе. На пути в тот же круг, по которому я всегда бегал. Но что я могу сделать?! Меня убивает, если я не с тобой, но с тобой я действительно умру! Так скажи, Эстер, что ты хочешь, чтобы я сделал? Я сам не понимаю. Я знаю, что хочу обнимать тебя, хочу целовать, хочу заниматься с тобой любовью, сколько бы нам ни осталось.

Он сыграл нечестно. Он не должен был вот так просто все это говорить. И худшее – это то, что он сказал – все это честно и безнадежно... и как мне надо ответить? Что я могу сказать, зная все это? Ничего. Я ничего не могла ответить.

– Я знаю, многое надо обдумать, – сказал он, двигаясь ко мне. – Я остановился в президентском номере в отеле «Уолдорф». Когда будешь готова сказать, что мне сделать... ты знаешь, где меня искать. Только, пожалуйста, будь осторожна, хорошо? Не надо скакать посреди Таймс Сквер в час пик или что-нибудь такое.

– В противоположность твоему убеждению я вообще-то не растяпа, – автоматом ответила я.

Уголок губ приподнялся, и Малакай потянулся дотронуться до меня, но остановился. Сжав руку в кулак, он кивнул, и опустил его вниз.

– Спокойной ночи, Эстер, – нежно сказал он. Достав из кармана свой ключ, положил его на стойку, без слов взял свой бархатный пиджак с дивана и ушел из моей квартиры.

– Ночи, – прошептала я в ответ, когда дверь защелкнулась, и в ушах отдалось ее эхо. И вот так вся квартира снова погрузилась в мрачное молчание и холод. Подойдя к кофейнику, который он мыл, я высушила его и хотела повесить обратно, но вместо этого насыпала туда кофе и снова поставила на плиту, прежде чем вернуться в комнату.

Я вспомнила, что все еще была в своем платье, потому расстегнула его и позволила ему просто упасть на пол вокруг моих ног. Меня не заботило, что шторы были открыты, без каких-либо мыслей я забралась в постель.

– Это правда... это все по-настоящему? – спросила я себя, сворачиваясь клубком. Глаза уже закрывались, когда я услышала тихое начало «К Элизе»¹⁶. Я не потрудилась ответить, а вместо этого слушала ее как колыбельную, уплывая в сон.

14 октября 1940 – Около станции метро Бэлхэм, Лондон, Англия

– Помогите!

– Кто-нибудь!

Вокруг меня все кричали, они кричали и обращались к Богу. Но в темноте ночи казалось, что для нас его глаза закрыты. Когда я поднялась с булыжной мостовой, все мое тело было покрыто ранами.

– Томас! – выкрикнула я со всей силы. Я потеряла туфлю и шляпу, и пока хромала, заметила, что мои волосы все слиплись от покрывшей их крови, пепла и пота. От земли поднимался дым, словно из адова котла, здания вокруг меня разрушились, и их полностью поглотило пламя. Сверху, словно большой кит, по небу скользил дирижабль, выбрасывая огонь из своего живота.

– Помогите... – Позади меня мужчина вытащил из-под булыжника окровавленную руку, два его пальца были неестественно согнуты. – Пожалуйста, помогите...

Я потянулась к нему, но до того, как наши руки соприкоснулись, он затих.

– Сэр? – Я тронула его руку и увидела, что в ней уже нет жизни. – Ох... – вздохнула я, отходя прочь.

– Нелли!

Я ощутила, как его руки притягивают меня к себе еще до того, как увидела его лицо. Взглянув на него, я заметила, что он тоже потерял шляпу, а на светло-каштановых волосах была кровь, стекавшая по шраму на его светлом лице. Зеленые глаза заволокло страхом.

– Нелли! – Он схватил меня за руку и, несмотря на рану в его больной ноге, потащил за собой, заставляя меня бежать. – Нужно найти укрытие!

Я не могла перестать смотреть на небо и чудовище, ползущее в темноте.

– Здесь нет солдат, – прошептала я, как будто они – если бы им было дело – могли меня услышать. Вероятно, могли, потому что бомбы перестали падать.

– Я рядом, – шептал Томас. Он обнимал меня, пока мы бежали к укрытию.

– И я рядом, – это все, что я могла ответить. Я даже не знала, куда идти.

Здания охватило огнем, и они обрушились позади нас под своим весом, из-за чего я почти споткнулась, но Томас поймал меня.

Не говоря ни слова, я сняла и бросила оставшуюся туфлю и побежала дальше. Город вокруг нас взрывался. Отовсюду на нас летели осколки камней, стекла, окружил дым. Поблизости никого не было и вдруг всего в футе от нас я увидела мальчика, который стоял полностью покрытый пеплом, во все глаза уставившись на небо.

– Пойдем! – прокричала я ему и протянула руку. Но он не двинулся! – ПОЙДЕМ! – прокричала я снова, и на этот раз он побежал ко мне и схватил за руку.

– Нелли... – голос у Томаса охрип, он смотрел на мальчика, который теперь вцепился в меня. Мальчик задерживал бы нас, но я не могла его бросить. Голос Томаса затих, когда он снова взглянул на меня. Он молча нагнулся, поднял мальчика, а затем взял меня за руку и снова побежал. Его больная нога не рассчитана на такую нагрузку, потому мы замедлились. Но все равно другого варианта не было.

Томас держал меня за руку, пока мы бежали к станции, и вскоре в отдалении мы заметили других людей, которые махали нам. Я могла с уверенностью сказать, что они кричали нам, хоть и не слышала их из-за нависшего над нами монстра. Несмотря на боль в каждой клеточке тела, я бежала к нашему спасению, вскрикнув в тот момент, когда мы оказались в укрытии тоннелей.

Внутри всюду были люди – матери укачивали плачущих детей, мужчины рыдали над своими утратами. Одна медсестра пыталась осматривать раненых, но тут едва хватало места, чтобы передвигаться, не задев или не споткнувшись об кого-то.

Как только Томас поставил мальчика на землю, его покрытые пеплом волосы словно встали дыбом от звука голоса.

– Робби?

Из глубины тоннеля на него неотрывно смотрела женщина, и мужчина рядом с ней тоже оторвал взгляд от детей, за которыми присматривал.

– Мам! – Мальчик побежал к женщине и прыгнул в ее объятия, а отец обнял их обоих. Она улыбнулась нам и прошептала слова благодарности, но это я должна была сказать ей спасибо. Она возродила надежду.

– На этот раз у нас получится, Томас, – прошептала я, но он не ответил. – Томас?

Я осмотрелась и увидела, что он прислонился к стене, обхватив свою ногу. Я приложила руки к его лицу, желая, чтобы он открыл глаза. Томас потянулся поцеловать меня, и я почувствовала кровь у него во рту.

– Я в порядке, – шептал он, но весь его вид говорил об обратном. Он резко вдохнул и заставил себя говорить: – Когда все кончится, беги домой.

– Ты и есть мой дом.

– Упрямица до самого конца, – улыбнулся он. Я не улыбалась.

– Это конец?

Он не ответил.

– ТОМАС! У него отказала нога, я потянулась поймать, когда Томас стал падать, и ощутила, что вся его грудь пропиталась намного больше, чем просто от пота. Я помогла ему сесть на землю, и, освободив свою руку, осмотрела ее. Я уставилась на ладонь и затем на огромное кровавое пятно на груди Томаса, и стук сердца все сильнее и сильнее отдавал мне в голову.

– Нелли. – Он потянулся ко мне.

– Я видела медсестру...

– Я сыграю ту песню для тебя в следующий раз. Клянусь, Нелли, – произнес он с улыбкой, которую мне не хотелось видеть. И как у того мужчины среди булыжников, рука Томаса начала сползать вниз, но я схватила ее и присела рядом на коленях. Я отчаянно сжимала его руку, так крепко, что ногти вонзились ему в кожу, и он резко открыл глаза.

– Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что так просто можешь бросить меня, Томас Галлахер, – сказала я, целуя его руки.

– Нелли Камеллиа Вилкинсон, – медленно проговорил он мое имя. – Я когда-нибудь бросал тебя? Ведь даже ангелы небесные и демоны морской глуши не смеют отлучать тебя из глубины моей души.

– Поэт до самого конца, – шептала я сквозь слезы.

– Это конец? – спросил он.

И словно кара в наказание от ангелов небесных и демонов морской глуши, крышу сотрясло с такой силой, что многие поднялись на ноги, другие стали кричать, и хлынувшая со всех сторон вода превратила наше укрытие в могилу.

МАЛАКАЙ

Я знал, что она найдет меня. Поэтому оставил ее имя на стойке регистрации.

Только не думал, что это будет так скоро.

Можно было даже не смотреть, кто там, перед тем, как открыть дверь. Это могла быть только она. Только она знала, что я здесь. Но меня изумило то, как она выглядела, когда я открыл ей. Глаза Эстер были красные и полные слез. Волосы растрепаны, словно она только что сползла с кровати. Обеими руками Эстер обвивала себя, цепляясь за пальто, словно это единственная вещь, которая помогает ей сдерживаться.

– Эстер...

– Я верю тебе. Могу войти? – спросила она, хотя могла и не спрашивать. Продвинувшись боком, она зашла, выглядела при этом такой разбитой, какой я никогда бы не пожелал ее видеть. Закрыв за собой дверь, она остановилась в центре комнаты и уставилась на фортепиано в углу. Я не знал, что сказать ей, и хотела ли она вообще что-то от меня услышать. Я лишь понимал, что она страдала, а именно этого мне меньше всего хотелось. Когда я сделал шаг позади нее, Эстер обернулась и указала на фортепиано.

– Ты поклялся... – Она сдерживалась, чтобы не зарыдать. Закусив нижнюю губу, успокоила дыхание и продолжила: – Ты поклялся сыграть для меня... что это была за мелодия? «К Элизе» Бетховена?

В то мгновение, как эти слова сорвались с ее губ, я понял, где бродили ее мысли. Что она только что вспомнила... и тоже ощутил ту боль. Подойдя ближе, я поцеловал ее в лоб, и она руками обхватила меня за пояс.

– Да, – нежно ответил я. – Хочешь послушать ее сейчас?

Она кивнула, прислонившись ко мне, но я не отпустил ее и не торопил. Я бы ничего не стал ускорять. Чувствовать ее вот так. Держать ее вот так. Хотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Вся боль... вся боль стоила того, когда я обнимал ее.

– Хорошо, – просопела она, отпуская меня и отходя. Смахнув слезы, Эстер снова посмотрела на меня. – Сыграешь для меня? Пожалуйста?

– Я поклялся, что сыграю, ведь так? – ответил я, беря ее за руку и ведя по коврам винного цвета к фортепиано. Я сел на скамейку и протянул ей руку, приглашая сесть со мной. Казалось, она смотрела на мою руку часами, но прошли едва лишь секунды, прежде чем взялась за нее. Эстер медленно села рядом и подняла клап¹⁷. Я годами не прикасался к фортепиано... А не играл на нем еще дольше.

Руки зависли над клавишами, а Эстер расслабленно прислонилась ко мне. Закрыв глаза, я не мог отделаться от мысли, как странно устроен мир. Как много может получить развитие и как много может остаться неизменным. Когда пальцы коснулись клавиш, было ощущение, словно я за инструментом всю свою жизнь. Я вспомнил каждую ноту и каждую клавишу «К Элизе» Бетховена. Но больше всего мне вспомнилось, как я чувствовал Эстер. Прошло больше ста лет с тех пор, как я играл это для нее – как мы вместе сидели за фортепиано, и все же ощущение не изменилось. Мы снова играем ее вместе, продолжая с того места, где остановились. С середины истории любви, которой ни один из нас не мог управлять. То, как она прислонилась ко мне, как положила голову на плечо, прямо сейчас, в этот самый момент заставило сердце мчаться, а комнату – словно вращаться вокруг меня.

В этой жизни она Эстер. Часть меня размышляла: а что если бы мы не были... если бы у нас не было воспоминаний наших прошлых жизней, если бы не знали, что навечно связанные воедино души, вне зависимости от времени, места, ситуации... любили бы мы друг друга так же? Влюбились бы мы друг в друга? И я нашел ответ. Я принадлежал только ей. Я был окончательно и бесповоротно привязан к ней. Она была моей Эстер.

Открыв глаза на последней ноте, задержал палец прижатым к клавише, так что по комнате разлетелось эхо. Когда я убрал руки с клавиш, Эстер подняла голову и взглянула на меня. Этот ее взгляд... не хватает слов его описать, это словно смотреть в глаза самой Вселенной.

– Это не тот момент, когда ты целуешь меня? – прошептала она.

– Да. Но я не уверен, что должен. – Я нашел в себе силы сказать это, будучи так близко к ее губам.

– Почему? – спросила она.

Она правда не знала?

Чтобы не прикасаться к ней, я положил руки на крышку фортепиано.

– Потому что у меня не хватит сил остановиться, целуя тебя, Эстер. Теперь, когда ты здесь, когда я вижу и чувствую тебя, у меня не хватит сил...

Не дав мне договорить, я ощутил на своих губах ее губы и, прижимаясь, она обвила руки вокруг моей шеи. Мы оба застонали, как только наши языки соприкоснулись. Руками я обхватил ее за талию, когда Эстер застыла надо мной.

– Тебе не нужны силы, чтобы останавливаться, – шепнула она, отстранясь от меня. Отняв от моего лица свои руки, она стала расстегивать свое пальто. Под ним не было ничего, кроме... оверсайз рубашки с глубоким V-образным декольте.

– Ты так и пришла? – сказал я тихо, глядя на ее выступающую грудь.

Она прижалась лбом к моему лбу.

– Я видела, как ты умираешь. Я чувствовала, как ты умираешь... мы умираем. Мне было так страшно, Малакай. Я не думала. Мне просто нужно было найти тебя. Нужно было увидеть... ощутить, что ты еще здесь. Так дай мне почувствовать тебя.

Это все, что ей нужно было сказать. Я сдался и снова прижался к ней губами. Поднимаясь со скамьи, я обхватил ее за бедра и, уронив ее пальто, пошел по комнате, не заботясь, что наткнулся на угол стола и лампу, пока шел в спальню. Никогда еще несколько футов не казались такими бесконечными. Положив Эстер на кровать, я снял рубашку так же быстро, как она сняла лифчик, и еще раньше, чем отбросила его, я стал целовать ее тело. Я прижал Эстер к простыни и губами стал опускаться от ее шеи к ложбинке между грудями.

Она схватила меня за волосы и прогнулась.

– Мал... Малакай... – вырвался ее стон.

Мое имя на ее губах, мои губы на ее теле. Я был благодарен за один только этот момент, что бы ни готовило будущее.

ГЛАВА 18. ЧТО ДЕЛАЮТ ЛЮБОВНИКИ

ЭСТЕР

Головой я лежала у него на животе, в то время как сам он опирался на изголовье кровати. Воздух вокруг нас был наполнен аурой секса, и лежа нагими, мы вдыхали ее. Все тело болело, но в самом лучшем смысле... я не знала, что оно так может. Сколько раз мы занимались любовью? Занимались любовью. Про себя я всегда смеялась над этой фразой. Заниматься любовью. Этот термин выглядит таким устаревшим, что, кажется, ему место только на страницах любовных романов. И все же то, как он целовал, обнимал меня, прикасался ко мне – сначала нежно, потом сильнее, а в третий раз как в настоящем порно, но всякий раз с равной страстью. Каждый толчок – это исповедь, с которой приходило облегчение всему телу. Словно он в точности знал, что нужно моему телу, а когда ему это нужно...

Потому ли это, что Малакай был моим любовником столько раз прежде?

Постой, а мы, в самом деле, любовники?

Придерживая простынь, я повернулась взглянуть на него, но его глаза были закрыты. Только я пошевелилась, чтобы перевернуться, как он обнял меня. Малакай открыл глаза, и нельзя было не заметить, какие длинные у него ресницы.

– Что такое? – тихо спросил он.

Нежный взгляд его глаз, мягкость голоса, и в довершение всего то, что только тонкая простынь не давала ему снова увидеть меня голой, – все это заставило меня оробеть.

– Ничего.

– Хорошо. – Кивнул он и снова закрыл глаза, но не убрал руку, которая была у меня под грудью.

– Хорошо? Ты быстро сдался, – пошутила я.

Он кивнул и, не открывая глаз, сказал:

– Когда будешь готова спросить, я уверен, ты спросишь. До этого момента я просто подожду и постараюсь не соблазняться тобой.

Я закрыла ладонями лицо, хотелось смеяться, но не потому, что он так забавно сказал, а потому что у меня голова шла кругом, словно я подросток или что-нибудь такое. Прикусив щеку изнутри, я не обратила внимания на вторую часть его фразы.

– Я не знаю, куда нам дальше, – сказала я ему, но он не ответил, потому я продолжила: – Я чувствую всю эту любовь-морковь, и это странно, я никогда такого не чувствовала раньше. Но я знаю, что это неправда. Вообще-то, все это у нас уже было, и это сводит с ума. Все это... просто... я не только узнала, что ты... ты и я... и мы, как... я говорю «как», но оно здесь не нужно, потому что я не могу связать двух слов, но теперь я буду сначала думать, а потом говорить.

Я снова закрыла руками лицо.

Малакай усмехнулся, а потом просто рассмеялся. Он задрожал всем телом, из-за чего и я тоже вся задрожала.

– Заткнись. – Нахмурилась я.

– Прости. – Снова засмеялся он, глядя на меня. – Ты забавная.

– Я скатилась от соблазнительной до забавной?

Он сел и отодвинул локоны с моего лица.

– Ты не скатилась. Ты соблазняешь и когда ты забавная.

Я взяла его за запястье, когда он провел мне по лицу большим пальцем.

– Хватит всей это романтической болтовни.

– Я говорил честно; я не думал, что это романтично, – сказал он уже помягче. – Хочешь, чтобы я перестал быть честным?

– Ты все сделаешь, о чем я попрошу?

Он улыбнулся уголком рта.

– Знаешь, ты задаешь мне этот вопрос в каждой жизни.

Правда?

– Я не виновата, что забываю ответ.

И почему так? Почему я всегда забывала? Почему он всегда помнил? Почему вообще все это происходит? Я вспомнила только одну жизнь, и даже не полностью – только трагический конец, и боль была невыносимой.

– Почти все, – ответил он, отвлекая меня от моих мыслей, и судя по его взгляду, сделал это нарочно. – Я сделаю почти все, о чем ты попросишь.

– Что не стал бы делать? – Он не отрывал от меня взгляд, и я смотрела на него в ожидании. Он попытался убрать руку от моего лица, но я задержала ее. – Чего бы ты не стал делать, Малакай?

– Убивать тебя.

Я села ровно, больше не заботясь о том, что с меня упала простынь. Я спросила такое, о чем часть меня не хотела знать.

– Я – прошлая я – просила тебя сделать это?

– Да.

– И ты не сделал?

– Сделал. – Он сдвинул брови. – В ноябре 1599 года. Я был принцем в Империи Великих Моголов, и нас бросили умирать в яму для отвергнутых. Я думал... я думал, смогу облегчить твои страдания... они отравили тебя... – Он виновато и с такой грустью свесил голову, что его переживания разбивали мне сердце. Сколь прошло жизней в тех пор, как он носит на себе этот груз?

– Почему это происходит?

– Я не знаю.

– Когда это прекратится?

– Я не знаю.

– Мы умрем?

– Все умирают, – напомнил он мне. – Так что да, мы умрем. Я только не знаю, когда и как.

– Но это обычно случается вскоре после того, как мы встречаемся, так? – Я начинала ощущать нарастающую панику.

Он взял мои руки и поцеловал их.

– Да, но мы встретились несколько месяцев назад, Эстер. В этот раз ты вспоминала дольше всего, поэтому может...

– Может, мы не умрем, пока я не вспомню все, – закончила я за него, быстро сообразив. – А что, если я не вспомню?

– Ты уже начала, разве не так? – спросил он, и я застыла, вспоминая свой сон. Он продолжил: – После первого воспоминания остальные начнут приходить чаще и чаще, пока не заполнят твою память.